Текст книги "Суперсовершенная невеста (ЛП)"

Автор книги: Боб Олсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Боб Олсен
Суперсовершенная невеста

The Superperfect Bride 1929

– Хотели бы вы жениться на женщине, безупречной лицом и телом? – спросил доктор Годдард.

– Разве такая существует? – усомнился Бродерик.

– Судите сами.

Он нажал кнопку, и, словно повинуясь невидимым рукам духов, зелёные портьеры в конце комнаты бесшумно раздвинулись.

Ошеломлённый открывшимся зрелищем, Бродерик на миг замер в безмолвном восхищении; затем, ощутив внезапную пульсацию в висках, он наклонился вперёд, не в силах оторвать взгляд от женской фигуры, обнаружившейся за занавесом.

Она была обнажённой, и всё же не нагой, ибо густой водопад сияющих золотых волос, ниспадавший до колен, укрывал её лучше любого купального костюма.

Словно заворожённый, Бродерик сидел не шевелясь, пока портьеры волшебным образом вновь бесшумно не сомкнулись. Тогда он поднялся и, словно сомнамбула, нетвёрдой походкой подошёл к Годдарду.

– Откройте занавеси ещё раз, пожалуйста! Я не успел… О, прошу, позвольте мне увидеть её снова. Можно я сам нажму на кнопку?

– Пожалуйста, только потом не пеняйте на меня за последствия.

Бродерик нажал на кнопку, и зеленые портьеры вновь распахнулись. Крик разочарования сорвался с его губ – ниша за ними была пуста.

– Будь терпеливы, настойчивый юноша, – посоветовал Годдард. – Вы увидите её снова через полчаса. Возможно, вам даже позволят коснуться губами её руки. Дайте ей время одеться. А теперь вернёмся к вашему вопросу: вы всё ещё думаете, что существует такое явление, как совершенная женщина?

– Совершенная? Она сверхсовершенна! Я никогда не видел ничего подобного ни в скульптуре, ни в живописи. Невозможно поверить, что такое прекрасное создание могло просто родиться. Должно быть, её, уже взрослой, сотворил Бог, вылепив из плоти.

– Вы правы, – сказал Годдард. – Она не родилась, а была создана. И я – её создатель.

– Вы ее создатель? Что вы имеете в виду?

– Именно то, что сказал. Я сделал её такой, какова она есть. Хотите, расскажу, как мне это удалось? Еве потребуется ещё некоторое время, чтобы подготовиться.

– Да, да, умоляю, расскажите.

– Как вы проницательно заметили минуту назад, совершенное существо не может просто родиться. Природа создаёт множество прекрасных вещей, но ни одна из них не является абсолютно безупречной. Отправляйтесь в сад и выберите самый прелестный цветок, какой только сможете найти. При внимательном рассмотрении он покажется вам совершенно идеальным, но если изучить его сквозь увеличительное стекло микроскопа, вы обнаружите бесчисленные изъяны и неровности контура, напрочь лишающие его права претендовать на художественное совершенство.

– То же самое относится и к великим проявлениям красоты. Всмотритесь в изумительный пейзаж – столь грандиозный и чарующий, что случайному наблюдателю он покажется вершиной совершенства. Однако проницательный взгляд искушённого эстета обнаружит в нём недостаток целостности, равновесия и гармонии. Как зрелище он может быть прекрасен, но как картина он полон композиционных изъянов: чрезмерной яркости красок, несоразмерности форм и излишней детализации.

– Ни один художник не осмелится изобразить пейзаж точно таким, каким он его видит. Его задача – отбирать, видоизменять, перекомпоновывать, создавая из элементов, предложенных природой, целостное, гармоничное и прекрасное единство.

– По выразил эту мысль в своём рассказе «Поместье Арнгейм». Вы читали его? Нет? Вам непременно стоит прочесть. Это шедевр описательного стиля. В нём повествуется о человеке с душой художника и поэта, обладателе богатств Креза и пламенной страсти к красоте. Он потратил часть своего огромного состояния на создание сада, где каждый уголок и каждая перспектива открывали взгляду наблюдателя прекрасную, художественно совершенную картину. Этого он добился благодаря возвышенной форме садового искусства: использовал природные элементы в их естественном виде, но устранял, перекомпоновывал, перестраивал и дополнял их в соответствии с абсолютными законами искусства.

– Состоятельный садовод-художник считал это воплощением высочайшего идеала красоты. Я с ним не согласен. На мой взгляд, эстетическое совершенство может быть достигнуто лишь в едином, цельном объекте – достаточно небольшом, чтобы охватить его одним взглядом, но при этом богатом бесконечными деталями формы и цвета. Так, чтобы глаз, неизменно удерживая прекрасное целое на сетчатке, постоянно открывал для себя всё новые элементы красоты, достойные восхищения. Среди всех отдельных объектов во Вселенной нет ни одного, способного к столь сильным вариациям проявлений красоты и уродства, как человеческое тело – особенно женское.

– Веками скульпторы и художники стремились воплотить в своих творениях человеческую красоту в её совершенном выражении, и всё же никому это не удалось в полной мере. Наиболее близко к совершенству подошли те, кто использовал составные модели, сочетая лицо одной натурщицы с торсом другой и конечностями третьей.

– Но даже при таком подходе результаты оставались далеки от идеала. Возьмём, к примеру, классический образец женской грации – статую Венеры Медицейской[1]1
  Венера Медицейская (итал. La Venere de' Medici) – античная статуя, изображающая богиню любви и красоты Венеру. Скульптура типа Венеры Целомудренной (лат. Venus Pudica), прикрывающей одной рукой лоно, а другой грудь. Повторение эллинистического времени I века до н. э., возможно, сделанное в Афинах, с бронзовой древнегреческой статуи, близкой Афродите Книдской работы прославленного Праксителя. В иной версии: это работа мастера неоаттической школы в Италии.


[Закрыть]. Известный учёный и ценитель искусства Эдвин Чедвик отмечает, что Венере Медицейской недостаёт двух важнейших атрибутов человеческой красоты – здоровья и интеллекта. Её грудная клетка слишком узкая, что указывает на недостаточное развитие лёгких; её конечности лишены признаков должной мышечной тренированности; а череп и лицо не несут в себе ни одной черты, свидетельствующей об уме.

– Даже если бы скульптор смог создать безупречную модель женской фигуры, он всё равно был бы безнадёжно ограничен, ведь он может передать лишь форму – без цвета и прочих свойств живого существа. У живописца есть преимущество: он способен передать естественные оттенки. Искусной игрой светотени он придаёт своему плоскому полотну третье измерение, намекая на объём и изящество контуров.

– Но ни картина, ни статуя не способны передать один из важнейших атрибутов живой красоты – движение. Чтобы быть совершенно прекрасным, творение должно обладать дыханием жизни и способностью к движению. Байрон был прав, говоря:

Живая красота сильней на свете,

Чем холод каменных цветов искусства.[2]2
  Перевод К. Бальмонта.


[Закрыть]

– Однако он упустил из виду факт, о котором, кажется, знаете вы – слепая природа не способна породить нечто, обладающее совершенной и безупречной красотой. Поэт вдохновлялся мечтой, но идеальная Венера должна быть сотворена, а не рождена.

– Именно созданию этого возвышенного идеала – живой, способной двигаться, разумной женщины, абсолютно прекрасной телом и духом, я посвятил всю свою творческую и научную жизнь, а также всё своё состояние. В Еве, только что виденной вами, воплотилась эта великая мечта.

Он на мгновение замолчал, наблюдая за эффектом, произведённым его речью на юного слушателя. Бродерик следил за рассказом с переменчивым, нетерпеливым интересом. Теперь он с жаром воскликнул:

– Вы же сказали, что я смогу увидеть её снова… смогу поцеловать ей руку.

– Да‑да, но, прошу вас, проявите терпение. Она ещё даже наполовину не готова к встрече с вами. Разве вас не интересует сам процесс её создания?

– Безусловно, интересует! Но позвольте мне лишь на миг увидеть её – и тогда я с радостью продолжу вас слушать.

Слегка обидевшись, Годдард погрузился в угрюмое молчание.

Бродерик встал и трижды прошёлся по комнате, после чего воскликнул:

– Ради бога, говорите! Я не вынесу этого напряжения. Расскажите мне ещё о Еве.

– Пожалуйста, сядьте и успокойтесь. Вы хотите знать, как мне удалось осуществить это великое и удивительное деяние? Вам ещё не пришла в голову возможная разгадка? Мне пришлось потратить уйму времени на бесплодные исследования, наблюдения и опыты, прежде чем я нашёл верное решение.

– Поначалу я полагал, что смогу достичь своей цели посредством евгеники, являющейся ничем иным, как применением к человеческой расе тех же правил, что веками использовались при научном выведении различных животных. Но недостаток этого метода в том, что хотя с его помощью и можно усилить определённые характерные черты, полностью устранить те нарушения, что делают организм несовершенным, куда труднее.

– Возьмём конкретный пример. Допустим, мы нашли женщину, чей единственный изъян – маленький нос. Мы можем свести её с мужчиной, почти идеальным, за исключением носа, чуть большего, чем следовало бы. От этого союза можно ожидать ребёнка с носом правильных пропорций, но мы не можем гарантировать, что у потомства нос не окажется больше отцовского или меньше материнского. К тому же, фактор пола вносит элемент неопределённости; и, что хуже всего, подобные эксперименты требуют непомерного количества времени, не говоря уже о непреодолимых трудностях, о природе которых вы можете легко догадаться.

Бродерик снова забеспокоился.

– Да, но Ева… – грубо перебил он.

– Сейчас, сейчас, я подхожу к ней. Она – то, что можно назвать синтетической женщиной; она создана путём сочетания живых, полностью сформированных частей не менее чем двенадцати разных женщин.

Ошеломленный Бродерик уставился на него.

– Я вас не понимаю, – пробормотал он, запинаясь.

– Вы, должно быть, слышали о костной пластике, гомопластической трансплантации и прочих чудесах современной хирургии. Возможно, вам знакомы некоторые из моих достижений в этой области.

– Помнется, я читал о девушке, вылеченной вами после сильного ожога лица. Вы ведь пересадили ей на щёку кожу с бедра?

– Да. Это весьма простая операция. Те, что связаны с пересадкой органов и конечностей, куда сложнее – однако и они вполне возможны для хирурга, знающего своё дело. Ещё в 1908 году Деберт сумел пересадить нижнюю часть лапы одной собаки на бедро другой – так, что она выглядела совершенно нормально. А ещё раньше Лексер, используя метод соположения, пересадил коленный сустав ребёнку целиком. Но ещё удивительнее работа Алексиса Карреля, который, как вы знаете, изобрёл метод соединения крупных кровеносных сосудов: он зажимал их, чтобы остановить ток крови, а затем сшивал шёлковой нитью. Я провёл множество экспериментов на животных и людях и усовершенствовал методы Лексера, Деберта и Карреля.

– Но я скорее художник, чем хирург. Хирургия – моё призвание, а искусство – увлечение. И потому мне пришло в голову: объединив художественный вкус и хирургическое мастерство, я смогу лепить из плоти и костей – так же, как скульптор лепит из глины. Вдохновившись еще одним примером из мира искусства, я решил создать живую женщину несравненной красоты, соединив части, которые, хоть и взяты от несовершенных людей, сами по себе лишены изъянов.

– Разумеется, бо́льшую часть моей составной женщины нужно было взять от одного тела: ведь вносить множество изменений в так называемые жизненно важные части человеческого организма – голову и туловище – крайне сложно и опасно. Поэтому моей первой задачей стало найти женщину, в которой эти ключевые части воплощали бы совершенство.

– В конце концов я обнаружил такую в лице молодой женщины, которой я лечил сломанную ногу. В ней были все качества, какие я искал. По счастливой случайности она, как и вы, была сиротой без близких родственников. У неё был независимый доход – около восемнадцати сотен долларов в год. Известный университет присвоил ей степень бакалавра, хотя ей было всего семнадцать лет. Её интересы лежали главным образом в области искусства, литературы и музыки, но она также занималась наукой и философией. Она очень любила все виды спорта на открытом воздухе – собственно, травму, с которой она впервые попала ко мне, она получила во время катания на коньках.

– Её торс, шея и голова были абсолютно безупречны, хотя остальные части тела можно было улучшить. Вы можете представить, с какой деликатностью я изложил ей свою затею. В конце концов, взывая к её преданности искусству и женскому стремлению превзойти всех в красоте, я добился её согласия. Она стала моей приёмной дочерью и наследницей всего моего состояния.

– Я начал с того, что подарил Еве новую причёску. Её собственные волосы были довольно красивы – глянцево‑каштановые, лёгкие и пушистые, – но подстрижены коротко, как нынче у большинства женщин. Кожа головы, которую она теперь носит, прежде принадлежала норвежской служанке; я купил её за пять тысяч долларов, отдав взамен волосы Евы. Когда Ингемар поправилась и обнаружила, что у неё по‑прежнему густая шевелюра, она была безмерно довольна. Она сказала, что её длинные золотистые волосы всегда доставляли ей слишком много хлопот, а новая причёска ей даже больше нравится.

– Аналогичным образом я заменил несовершенные части тела Евы на безупречные фрагменты, взятые у других девушек, согласившихся на обмен за вознаграждение от одной до двадцати тысяч долларов. Её уши принадлежат англичанке, а губы некогда украшали французскую красавицу – зато нос остался её собственным; я лишь слегка его переработал, уменьшив размер и удалив отдельные части внутри.

– Я получил ее левую руку от девушки, являвшейся опытной пловчихой, а правую – от той, что любила теннис, но играла не так много, чтобы переразвить мускулатуру. Ноги ей подарили две танцовщицы, отобранные из пятисот участниц кордебалета, – по десять тысяч за каждую. Мне оказалось проще убедить двух женщин отдать по одной ноге, чем заставить одну рискнуть обеими конечностями. К тому же крайне редко случается, чтобы обе руки или обе ноги одного человека были идеально симметричны.

– Ступни, принадлежавшие этой паре ног, я использовать не смог: они были слишком деформированы из‑за тесной обуви и привычки ходить на пуантах. Найти две безупречно сформированные ступни оказалось чрезвычайно трудно. Те, что привыкли к современной обуви, были искривлёнными и ненормальными, а ступни европейских крестьянок, всегда ходивших босиком, – слишком грубыми и крупными. Я разрешил эту проблему, выбрав девушку, всегда носившую удобную обувь, и заставил её два месяца ходить босиком перед операцией.

– Труднее всего мне далось обретение идеально‑прекрасной правой руки. Левую руку Евы я купил у массажистки – она была готова продать и вторую, но я не смог её использовать из‑за крошечного шрама на мизинце. В конце концов я нашёл идеальную пару к левой руке – у одной музыкантши. Она наотрез отказалась продавать руку за любые деньги, и мне в буквальном смысле пришлось её похитить. Когда она поняла, что я намерен забрать руку силой, то согласилась добровольно пойти на операцию за двадцать тысяч долларов. Спустя четыре месяца после вмешательства она играла на пианино так же виртуозно, как и прежде. Всего шесть недель назад я нанёс последние штрихи на свой шедевр. Теперь Ева абсолютно совершенна.

– Вы говорите об обмене частями тела, – произнёс Бродерик, – но я не понимаю, как такое возможно.

– Мы с моим ассистентом, доктором Манном, работаем вместе. Он удаляет часть тела у Евы, пока я отделяю соответствующую часть у другой женщины. Каждый мой разрез воспроизводится им с математической точностью – так, что поверхности отделённых фрагментов полностью совпадают по контурам. Затем, пока ткани ещё тёплые и живые, части обмениваются и прикрепляются методами, знакомыми каждому хирургу. Пока я закрепляю новую часть на теле Евы, доктор Манн проводит аналогичную операцию на другой девушке. Через месяц обе полностью владеют своими новыми конечностями.

– Но ведь все эти ужасные разрезы и ампутации непременно должны оставлять следы.

– Почему же? Вы когда‑нибудь резали себя бритвой и наблюдали, как заживает рана? Через неделю‑другую кожа на повреждённом месте ничем не отличается от остальной кожи лица. Точно так же кожа зарастает на местах соединения частей тела. Вы сами сейчас в этом убедитесь. Ева, должно быть, уже готова.

Он нажал на кнопку, и портьеры вновь раздвинулись.

В проёме стояла женщина, облачённая в ниспадающие белые одеяния, словно сошедшие с античных греческих фресок. На ногах, кроме лёгких плетёный сандалий, не было ничего. Волосы, разделённые посередине, были собраны в высокий валик на затылке, откуда ниспадал густой каскад завитков. Она казалась истинным совершенством.

Повинуясь жесту Годдарда, она шагнула вперед, и каждое ее движение было воплощением великолепной элегантности и грации в сочетании с удивительной живостью и силой.

– Ева, – произнёс Годдард. – Позволь представить тебе мистера Чарльза Бродерика.

Она слегка склонила голову и протянула безупречно ухоженную руку массажистки. Бродерик взял её так, словно это был бесценный, хрупкий фарфор. Одно лишь прикосновение её тёплых, волшебных пальцев вызвало в нём трепет, какого он никогда прежде не испытывал.

– Можно поцеловать? – спросил он дрожащим голосом.

Годдард несколько насмешливо улыбнулся.

– Молодой человек, никогда не просите о поцелуе. Если хотите – целуйте.

Бродерик немедленно последовал совету пожилого мужчины, с жаром прильнув губами к её руке.

Годдард продолжил:

– Возможно, это не вполне этично, но зато практично и разумно. А теперь попробуйте найти место, где эта рука соединяется с предплечьем.

Бродерик тщетно искал шрам. Ни царапины, ни малейшего изъяна ему обнаружить не удалось.

– Вот здесь я прикрепил ее руку, – сказал доктор, проводя пальцем по ее обнаженной коже. – Бьюсь об заклад, вы не найдёте и следа соединения. А помните, что я говорил о её губах? Заподозрили бы вы, что они когда-то принадлежали кому-то ещё?

– Никогда! О, если бы я мог поцеловать эти восхитительные губы!

И, внезапно вспомнив философское наставление Годдарда насчёт поцелуев, он обвил её шею рукой и порывисто попытался коснуться её губ. Доктор остановил его как раз вовремя. Румянец залил щеки Евы, к великому удовольствию Бродерика, убедившегося, что она действительно человек, а не просто ожившая статуя.

– Не торопитесь, пылкий юноша, – рассмеялся доктор. – Елену Троянскую не завоёвывали за пять минут. Губы Евы не для вас… если только…

– «Если только» что?

– Если только вы не согласитесь на определённые необходимые условия.

– Назовите их.

– Это долгая история. Ева уже знает её, так что ей будет неинтересно. Позволим ей уйти, пока я буду объяснять.

С невероятной грацией она направилась к двери. Взгляд Бродерика провожал её, пока портьеры не скрыли её за собой.

Затем он повернулся к Годдарду:

– Итак, условия.

– Как вы, без сомнения, догадались, я ищу для Евы супруга – но он должен быть столь же совершенен, как и она. Поскольку я предпочитаю людей с университетским образованием, я обратился за помощью к заведующим кафедрами физического воспитания всех крупных университетов Соединённых Штатов. Из более чем сотни кандидатов, направленных ко мне, лишь трое прошли строгое обследование, устроенное мною лично. О двух других я расскажу позже.

– Вы провели со мной уже неделю, и тесты показали: ваши здоровье, жизненная сила и интеллект – всё превосходно. У вас нет физических изъянов – за исключением тех частей тела, что можно заменить.

– Я хочу переконструировать ваше тело – точно так же, как я сделал это с Евой, – и таким образом превратить вас в совершенного человека. Когда это будет осуществлено, вы женитесь на Еве, приняв имя Адама Годдарда. Так я намерен основать новую расу совершенных существ, носящих мою фамилию.

– Те двое мужчин, о которых я упоминал, прошли все испытания, кроме последнего, решающего. Один даже зашёл так далеко, что позволил уложить себя на операционный стол, но потерял самообладание едва уловив запах эфира.

– Вам необязательно давать свой ответ сегодня, на самом деле, я бы предпочел, чтобы вы как следует всё обдумали. Это чрезвычайно серьёзное дело, к которому нельзя относиться легкомысленно. Оно сопряжено с немалой болью и определённым риском – хотя и то, и другое я постараюсь свести к минимуму. Вы сможете видеться с Евой каждый день, если пожелаете. Завтра вечером, в восемь тридцать, вам представится возможность проверить некоторые из её умственных способностей. Вы придёте?

– Конечно, приду.

– А пока берегите своё тело. Для меня оно стоит миллион долларов.

Игра в шахматы

Представьте, если сможете, те чувства, что бушевали в душе Бродерика, пока он шагал обратно в свой отель.

Ева произвела на него глубочайшее впечатление – очаровала и заворожила несравненной притягательностью. Но он не был влюблён в неё, уверял он себя, не более чем можно влюбиться в прекрасную статую. Как он мог полюбить женщину, с которой не обменялся и парой слов? Однако одно было несомненно – она полностью завладела его мыслями, вытеснив всё остальное, не дав ему заснуть этой ночью и сосредоточиться на чём-либо серьёзном на следующий день. Всё яснее становилось осознание того, что после встречи с Евой общество всех других женщин будет казаться ему пресным отныне и навсегда. И всё же его невольное восхищение ею грубо омрачали две тревожные мысли: первая касалась подавляющего влияния на Еву её приёмного отца, а вторая – отталкивающего представления о том, что она собрана из частей, словно паззл или безумное лоскутное одеяло.

Несмотря на то, что эти соображения заставляли его задуматься, они совершенно терялись на фоне необоримой силы её многочисленных прелестей. За три четверти часа до назначенного времени Бродерик уже стоял у дверей величественного особняка доктора Годдарда.

– Вы рано, – встретил его доктор.

– Разве? Ева дома?

– Да. Я передам ей вашу визитную карточку. Она спустится через несколько минут. Вы ведь любите шахматы, Бродерик, не так ли? Я сделал такой вывод, узнав, что вы представляли Принстон в последнем турнире по телеграфу с Оксфордом и Кембриджем. Я устроил так, чтобы вы сыграли с Евой сегодня вечером, если пожелаете того.

Бродерик едва удержал улыбку.

– Кто когда-нибудь слышал о женщине, умеющей играть в шахматы?

– Вчера вы усомнились в существовании совершенной женщины. Как и тогда, я отвечу – судите сами.

Он выдвинул из угла небольшой, изысканно отделанный столик с шахматной доской, инкрустированной квадратами из чёрного и светлого дерева. Фигуры были из слоновой кости, тончайшей резьбы. Доктор начал расставлять их на доске.

– Дайте‑ка вспомнить: ферзь на своём цвете, верно? Я так давно не играл, что почти всё позабыл. А, вот и Ева.

Взгляд Бродерика уже был прикован к зелёным портьерам, словно он не хотел упускать ни единого мгновения любования ее красотой. Они раздвинулись, и появилась она, даря новые поводы для изумления и восхищения. Теперь ее фигуру скрывали изящные складки платья в стиле ампир с высокой талией, что напоминало о средневековье, но при этом дышало элегантной аккуратностью современной моды. Ее руки и шея были обнажены. Пышные золотистые локоны были убраны в причёску, напомнившую ему шлем Минервы. Она склонила голову в поклоне, но не произнесла ни слова, опускаясь в кресло, придвинутое для неё доктором.

– Белые начинают и выигрывают, – усмехнулся Годдард; и она тут же ответила, выдвинув пешку от королевского слона.

Бродерик играл рассеянно, вяло, больше внимания уделяя лицу соперницы, чем её ходам. Но внезапно он очнулся, обнаружив, что один из его слонов стоит прямо на линии с её незащищённой ладьёй. Не проведя обычного тщательного осмотра других фигур, он резко двинул слона вперёд и снял ладью с поля. Ева мгновенно перегнулась через доску и сняла его пешку, поставив на ее место одного из своих слонов. Поскольку это ставило его короля под удар, Бродерику не оставалось ничего другого, как взять слона конем. Ева взяла коня ферзем, таким образом, оказавшемся на поле рядом с королем, но под защитой коня.

– Шах и мат! – рассмеялся доктор.

– Боже мой, и правда! Для меня подобное в новинку. Почти то же самое, что детский мат.

– Это модификация, которую Ева придумала сама. Ладья была оставлена просто как приманка.

– В следующий раз она не застанет меня врасплох.

Фигуры расставили заново, белые оказались на стороне Бродерика. После этого он уже не позволял себе рассеянности. Он начал с яростной агрессией, принёсшей ему славу в университетских матчах, но по-прежнему тщательно защищал каждую фигуру. Ева оборонялась, предугадывая его сложные комбинации с мистической прозорливостью провидицы и разрушая их с безупречной изобретательностью. Бродерик осознал, что встретил соперницу, достойную его мастерства; и на какое‑то время его захватил этот необычный поединок, оттеснив магнетическое очарование её красоты на второй план.

Он радостно почувствовал, что берёт верх, и чуть не выдал своё удовлетворение самонадеянным возгласом: «Мат через три хода!» К счастью для него, он сдержал этот неджентльменский порыв: Ева неожиданным разменом ферзей внезапно прорвала его линию атаки и заставила обороняться.

Бродерик сражался, словно загнанный в угол лев, и в конце концов сумел выбраться из опасной ловушки серией продуманных разменов. У него оставалось на одну фигуру больше, и он знал: любой равноценный обмен пойдёт ему на пользу. Наконец, после более чем часовой игры, он оказался в положении, когда у него оставались ладья и конь, а у неё – лишь одна пешка, защищавшая короля. Он переставил ладью на более выгодную позицию, хотя она и не угрожала королю соперницы. С видимым безразличием Ева сняла свою последнюю пешку с защиты короля и поставила её прямо на пути угрожающей ладьи. Не успел Бродерик убрать последнюю пешку с доски, как доктор Годдард хлопнул по столу и воскликнул:

– Пат! Она не может двигаться, и её король не под шахом. Ничья.

– Ну да, так и есть.

Он взглянул на Еву. На её лице не было победной улыбки. По блеску её ясных голубых глаз он понял: она, как и он, искренне любит игру и играет ради удовольствия, а не ради победы.

Годдард щёлкнул крышкой часов:

– Ого, Еве давно пора спать. Она, знаете ли, должна соблюдать режим. Мистер Бродерик не станет тебя более задерживать, моя дорогая. Если он захочет реванша, ты можешь дать ему шанс в другой раз.

Не говоря ни слова, она встала, поклонилась двум мужчинам и грациозно удалилась.

– Итак, – сказал Годдард, – каков вердикт?

– Или она определённо умеет играть в шахматы, или же я полный профан.

– Завтра, если пожелаете, вы сможете проверить её физические способности. Какой ваш любимый вид спорта на открытом воздухе?

– У меня три любимых: катание на коньках, плавание и теннис.

– Ева необыкновенно хорошо катается на коньках и плавает, но теннис подойдёт лучше всего. Скажем, завтра в три часа дня?

– Меня это вполне устроит.

Идеальная спортсменка

В ту ночь, в уединении своей комнаты, Бродерика осаждала целая вереница необычных мыслей и представлений, одни из которых были приятны, другие – тревожны. Он никак не ожидал встретить в женщине методичный ум шахматиста, и это лишь усилило ту незримую связь, что, как он чувствовал, привязывала его к ней. «Женщина, так играющая в шахматы, безусловно, сделает домашнюю жизнь мужчины привлекательной. Ему не придётся ходить в клуб ради развлечения».

Так он размышлял, показывая, что является истинным поклонником древней игры-войны.

Однако, хотя её мастерство в шахматах свидетельствовало, по его мнению, о незаурядном интеллекте, таинственная власть, которую, казалось, имел над ней приёмный отец, наводила на мысли о некой умственной несамостоятельности. Бродерик даже заподозрил, что её поражение спланировал именно Годдард, а Еву использовал лишь как человеческий инструмент для воплощения своих замыслов.

В его сознании вспыхнула мысль: он ни разу не слышал, как она говорит. Была ли она глухонемой? Точно не глухой, поскольку она немедленно реагировала на обращенные к ней слова.

После нескольких часов размышлений Бродерик был уверен только в одном – он хочет увидеть ее снова.

Теннисный матч состоялся в назначенное время на частном корте Годдарда. Ева выглядела ещё очаровательнее, чем прежде: она избавилась от неестественного облика античной статуи и предстала вполне современной девушкой, любящей активный отдых. На ней была короткая широкая юбка из белой фланели и блузка‑матроска с коротким рукавом и низким вырезом. Светлые волосы были уложены толстыми косами вокруг головы.

Доктор Годдард выполнял роль судьи, объявляя счёт после каждого розыгрыша. Ева подавала первой. Она начала с молниеносного кручёного мяча, попавшего прямо в угол площадки и полетевшего дальше в дюйме от земли.

– Пятнадцать ‑ ноль! – объявил Годдард.

На другой половине корта Ева подала левой рукой – столь же стремительно, хотя с чуть меньшим вращением. Бродерик ответил изящным ударом слева – Лофордом.

– Пятнадцать – пятнадцать.

Так и продолжился матч: соперники шли вровень. Почти все геймы заканчивались равным счётом, и борьба была жаркой. Ева демонстрировала умную, расчётливую игру: придавала мячу необычные вращения и точно направляла его в труднодоступные углы. Она постоянно перекладывала ракетку из руки в руку – и обеими играла одинаково искусно. Бродерик больше полагался на скорость, чем на тактику, и зарабатывал очки мощными резаными ударами и сокрушительными смэшами.

Через час игры счёт был 11:12, подавала Ева. Два великолепных Лофорда и удачный удар, после которого мяч отскочил от верхней кромки сетки и мягко опустился на половине соперника, принесли Бродерику три очка подряд. Затем Ева совершила великолепный рывок с необычной скоростью и сравняла счёт. Бродерик раз за разом отбивал её подачи левой рукой, но каждый раз она отыгрывала очко с противоположной стороны корта. Наконец, при счете “больше у принимающего”, она выполнила подачу, которую Бродерик без труда отбил. Несколько минут мяч летал над сеткой туда‑сюда. Затем Ева выполнила изящный Лофорд на задней линии, сразу же выдвинувшись к сетке. Благодаря невероятной работе ног Бродерик дотянулся до мяча и отбил его, но Ева встретила его у сетки и мощно отправила на противоположную половину корта. Мяч взлетел в воздух на добрых двадцать футов. Бродерик рванулся назад и прыгнул за мячом, точно попав по нему, но при этом врезался в заднее ограждение и рухнул на землю.

Подброшенный его мощным ударом мяч оказался всего в паре футов по другую сторону сетки, где его уже поджидала противница. Она могла бы легко отправить его в центр корта, куда он точно не успел бы, но вместо этого она ударила снизу, послав по высокой параболе на заднюю линию. Это дало Бродерику время подняться на ноги и отбить мяч. По истечении еще тридцати секунд игры Ева неверно оценила один из ударов Бродерика и отправила мяч в сетку.

– Гейм и сет. Счет тринадцать – одиннадцать, – объявил доктор. – Бродерик, это была великолепная игра.

Бродерик перепрыгнул через сетку, схватил протянутую руку Евы и, тяжело дыша, произнёс:

– Спасибо за прекрасную игру. Вы лучшая теннисистка и самая замечательная спортсменка из всех, кого я встречал.