Текст книги "Пламя возмездия"
Автор книги: Биверли Бирн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)
– Я никого не удивлю, если скажу, что наше положение в данный момент довольно напряженное. И ликвидность наших облигаций…
– Английские Мендоза никогда не избегали лишний раз напрячься, – довольно резко оборвал его Норман. – И именно поэтому мы оставили так далеко все коммерческие банки, как в Англии, так и на континенте. А с тех пор, как погиб Хуан Луис и за дело взялся этот Франсиско, то же самое относится и к Кордове.
Чарльз смотрел на своего отца таким взглядом, словно у него в запасе находилась по меньшей мере сотня аргументов, подтверждавших его, Чарльза, правоту, но он предпочел не спорить.
– Конечно, сэр, вы несомненно правы, – сказал он и сел, облокотившись на спинку кресла и всем своим видом показывая, что становиться в позу не собирался.
Последовало еще несколько выступлений. Затем Джеймс воспользовался своим правом и прекратил прения. Всеми это было расценено как конец заседания.
– Значит, решено, – раздельно сказал он, чуть привстав со стула, на котором сидел. – Мы продолжаем работу, выпускаем заем, а теперь, я думаю, можно и разойтись.
– Присядь, Джемми, – Норман жестом пуки пригласил брата посидеть и послушать. – Мы должны выслушать и мнение Тимоти, Теперь он, равно как и Чарльз, может вполне рассчитывать на то, что когда-нибудь ему придется взять на себя банк, а посему пусть выскажется, что по этому поводу думает.
Норман с интересом наблюдал за обоими своими сыновьями. Одному из них предстояло унаследовать это королевство. Но кому? Дело в том, что теоретически этот вопрос должен был бы волновать не Нормана, а Джемми, как главного компаньона в чьи обязанности входил и выбор, и последующее назначение претендента. Но все знали, что последнее слово как, впрочем, и во всех остальных делах банка, всегда оставалось за Норманом. И Норман боялся оказаться в положении буриданова осла, когда ему пришлось бы раздираться между уравновешенным, но нерешительным Чарльзом и блестящим, своенравным, непредсказуемым Тимоти.
У младшего был усталый вид – он только что совершил довольно утомительную поездку в Ирландию и явился в банк, как говорится с корабля на бал и, хотя бала никакого не было, но корабль был вполне реальный, он и доставил его сегодня утром в Лондон. Судя по его измятой одежде, у мальчика не было времени даже заехать домой и переодеться.
«Хорошо, Тим, – продолжал наседать на него Норман, – ты согласен со мной или со своим дядей Генри?»
Сердце Тимоти готово было выскочить из груди, но выражение лица оставалось каменным, и голос его тоже никак не выдавал бурливших в нем и переполнявших его эмоций. За долгие годы он блестяще овладел искусством скрывать свою ненависть к отцу и неприязнь к своему брату Чарльзу.
– Как обычно, отец, ведь ты все ясно сформулировал, что мне добавить нечего.
Норман откинулся в кресле и пристально посмотрел на молодого человека. Тимоти внушал ему беспокойство с тех пор, как в пятнадцать лет мальчик потерял мать. Норман не раз предпринимал попытки как-то сблизиться с сыном, старался проводить с ним больше времени, а потом, окончательно убедившись в том, что мальчик замкнулся в себе, перестал. И с тех пор Норман уже не мог знать, что у него на уме. И сейчас не знал.
– Я это могу считать высказыванием в поддержку займа? – спросил Норман.
У Тимоти стояли перед глазами прочитанные вчера в Дублине листки, которые он вынул из конверта в пабе «У лебедя». И сейчас этот отчет был у него при себе, документы лежали в маленькой кожаной сумочке, пристегнутой к ноге. Они весьма убедительно доказывали, что заем этот – полное безрассудство и выпускать его значит подписать себе смертный приговор. Выложи он эти бумаги на стол, они бы явились блестящим подтверждением высказываний его дяди Генри и от выпуска облигаций вмиг бы отказались, чего бы это ни стоило.
Отец не отрывал от него взгляда, не отводил глаза и Тимоти.
– Вполне.
Тимоти было трудно произнести это слово, и он не знал, как он будет говорить дальше, сможет ли дальше лгать отцу в глаза. От волнения у него пересохло во рту, и язык повиновался ему с трудом. Но он продолжал.
– Парагвайский заем – добротное предприятие. Мне приходилось разговаривать с несколькими нашими клиентами относительно покупки этих облигаций, и никакой неуверенности среди них я не заметил.
Свершилось! Тимоти почувствовал, как напряжение внутри него пошло на убыль. До последнего момента он не был уверен до конца, хватит ли у него духу на это. Оказывается хватило – настолько сильно верил он Лиле Кэррен. А сегодняшняя разноголосица на этом совещании лишний раз подтвердила отсутствие единства внутри племени Мендоза – безволие, нерешительность одних и чванливое упрямство других. И это было последней каплей для Тимоти. Он принял решение. Идиоты, агнцы несчастные – сами готовы ползти на заклание! Ну, ничего, Лила задаст вам такую трепку, что от вас и мокрого места не останется! А он готов в таком случае принять сторону победителя.
Его отец продолжал смотреть на него. Тимоти не пошевелился и не уклонился – дуэль так дуэль.
– Мы же официально объявили об этом, обещали и не должны отказываться от этого обещания, – сказал он, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно весомее.
Еще несколько секунд отец и сын молча пронзали друг друга взглядами как стрелами. Первым не выдержал Норман, он отвел глаза, сделав вид, что он очень дорожит мнением Генри.
– Ну что, Генри, что ты на это скажешь?
– Полагаю, что… что нет оснований верить разным, – забормотал Генри, но Норман не дал ему закончить.
– Ты абсолютно прав…
Капитуляция Генри была принята, и Норман обратился к Джемми, своему старшему братцу.
– Значит так, Джемми, собрание можно считать законченным, а решение выпускать заем – принятым.
– Хвала Всевышнему, – с несказанным облегчением молвил их светлость лорд Уэстлэйк. – Дело сделано. – Он даже не счел нужным скрывать облегчение и поднялся. – С вашего позволения, я оставлю вас. Полагаю, что все необходимые детали будут наилучшим образом решены и без меня. Меня ждет вагон, и я отправляюсь в Уэстлэйк. Розы там уже в цвету – изумительные созданья, не могу надолго оставлять их одних.
К полуночи Торпарч-роуд окутал летний туман.
Газовые фонари затмила плотная серая завеса, их свет превратился в желтые шары, едва способные осветить даже сами столбы. Сквозь эту молочно-белую муть пробирался человек. Переходя от одного островка скудного света к другому, он пытался разобрать номера, начертанные на дверях домов. В конце концов, он нашел одну, на которой стояли две тройки, и вздохнул с облегчением. Быстренько поднявшись по ступенькам, он взялся за висячий молоток. Гулкий стук его раздался в ночной тишине. Вскоре дверь приоткрылась, и в благоразумно оставленной щели показалось женское лицо.
– Да будет благословен дом сей, – приветствовал ее ночной гость.
– Да благословит Бог и вас. А что вам нужно в такой поздний час?
– Извините, что беспокою вас, вы правы – уже поздно, миссис Клэнси, но дело срочное.
– Ради Христа, скажите же, что стряслось? – в голосе женщины был испуг.
Он понял причину ее тревоги. Хотя ему лично не приходилось встречаться с Мартой Клэнси, но он знал, что трое ее сыновей были фениями в Ирландии.
– Да дело-то не к вам, – он понизил голос. – К ней самой. Надо бы мне с ней увидеться.
Женщина быстро перекрестилась, огрубевшими от тяжелой работы пальцами. Мужчина понял, что это был жест благодарения Богу за то, что он не принес ей дурных вестей. Большинство ирландских женщин жили с ощущением постоянного ужаса и страха перед ночными визитерами. Ведь любой из них мог сообщить ей о том, что ее муж схвачен и посажен в тюрьму, что ее сын убит или ранен, что ее брат или отец пропали без вести. Но стоило ей избавиться от страха, как обеспокоенность на ее лице уступила место осторожности или даже подозрительности.
– Все понятно, но, дело в том, что здесь никого нет. Я одна. Может, вы дом перепутали?
Незнакомец повернул голову и окинул взором улицу:
– Вас не затруднит, если я войду, и мы поговорим у вас в доме, а не в дверях? Это не для чужих ушей.
– А что у вас за дело такое?
– Пожалуйста…
Она подумала, затем отступила назад и раскрыла дверь, пропустив ночного гостя внутрь.
– Так и быть, проходите, если уж вам так нужно. Но не думайте, что так легко со мной справитесь, если у вас что-то не то на уме. У меня вон, ружьишко на кухне стоит, и я знаю как с ним обращаться, уж поверьте.
– Ни к чему оно вам сейчас, миссис Клэнси, – мужчина улыбнулся.
Марта Клэнси, прищурившись, посмотрела на него.
– Вы уже во второй раз меня по имени называете. Откуда вы знаете, как меня зовут?
– А чего же мне не знать, коли я весточку от вашего младшего привез? Виделся с ним пару дней назад в Дублине, это точно. Молодой Фрэнк просил передать его маме привет.
Стоило ей услышать лишь имя одного из ее сыновей, как ее настороженности как и не бывало.
– Виделись с ним? Ну и как он там? У него все в порядке? Как его братья?
– Двух других я не видел, но мне говорили, что у них тоже все хорошо. Ну, а что до Фрэнка, так это он самолично мне объяснил, как попасть на эту вашу Торпарч-роуд. Я-то дорогу не знал, она меня адреском снабдила.
При этих словах он многозначительно кивнул в сторону двери в подвал, будто там и могла хорониться та самая женщина, ради встречи с которой он и пришел в этот дом.
Марта Клэнси игнорировала его жестикуляцию.
– Спасибо вам за добрые вести от моих ребят, но все же, что вы еще здесь хотите?
– Миссис Клэнси, ведь я уже сказал, что я пришел не к вам, хотя и вправду рад хоть чуточку успокоить мать. Мне с ней непременно нужно поговорить. Дело очень важное, понимаете. Идите и приведите ее, я пока здесь обожду.
Последние слова были сказаны уже с ноткой требовательности в голосе, чувствовалось, что этот человек не привык, чтобы ему перечили.
– Это точно, что она сама дала вам адрес?
– Точно. А как иначе?
Еще раз окинув его взглядом, она, в конце концов, решилась.
– Хорошо. Да и нога ваша, смотрю, донимает вас. Вон как морщитесь. Чего уж здесь около дверей стоять, пойдемте что ли.
Он заковылял за ней. Насчет его ноги миссис Клэнси не ошиблась – она всегда напоминала о себе в такую погоду. Но стоило ему оказаться в Уютной и прибранной, хоть и бедной кухне, как боль стала стихать.
– Вот оно что – здесь есть настоящая плита, ирландская. Продрог я в этом тумане до самых костей. – Он держал ладони над уже остывшей плитой.
Лед недоверия между ними постепенно таял. Ее отчужденность и настороженность мало-помалу уступали место гостеприимству. С высокой полки была взята красивая фарфоровая чашка, а не жестяная кружка, стоявшая рядом с ней.
– Присядьте, отдохните малость. Я вам сейчас чаю налью и сбегаю за ней.
Мужчина принял у нее из рук чашку с горячим чаем и поблагодарил.
– Сходите, – произнес он, – а то уже никак поздно.
– А что мне ей сказать? Кто ее спрашивает?
Он назвал ей свое имя и, она, кивнув, отправилась наверх.
Лила еще не спала. Услышав стук, а потом приглушенный разговор, она сразу поняла, что кто-то пришел, и теперь ждала, не к ней ли пожаловал этот полуночный гость. Едва заслышав шаги Марты Клэнси на лестнице, Лила рывком поднялась с кресла, в котором сидела и сама открыла дверь, не дожидаясь стука: «Кто-нибудь пришел?»
– Да, пришел один человек. Говорит, что у него до вас какое-то срочное дело. Сдается мне, он один из наших, хотя Бог его ведает – эти англичане сейчас повсюду своих шпиков понасовали.
– Он как-нибудь назвал себя?
– Да, говорит, передайте ей, что Фергус Келли хочет ее видеть.
– Ах, так это Фергус! Отлично! Спасибо, мисс Клэнси. Скажите ему, что я сейчас спущусь – лучше говорить внизу, по крайней мере, хоть снаружи видно не будет.
– Некому на вас глазеть в этот час, – бурчала Марта, спускаясь впереди Лилы по лестнице. – Вон какой туман – хоть нож бери и режь. Да и люд здешний рабочий, им всем завтра рано вставать, чтобы на житье заработать, они по ночам не шляются, а спят себе.
Лила молчала, предпочитая не углубляться в тему ночного отдыха жителей этой улицы.
Фергус Келли поднялся навстречу ей. На Лили было простое платье из ничем не примечательного шелка, с двумя атласными складками на юбке и скромными манжетами на узких рукавах, но скромность нисколько не убавляла всегда присущую этой женщине элегантность. Едва уловимый аромат французских духов создавал вокруг этой женщины особую ауру. Она улыбнулась и протянула ему обе руки.
– Фергус, здравствуй. Как твои дела?
Келли держал ее за руки и смотрел на нее. Его темные глаза блестели, было видно, что он очень рад этой встрече. Он улыбался ей с высоты своего роста.
– У меня все хорошо, но куда мне до тебя.
Он многозначительно посмотрел на Марту Клэнси, все еще стоявшую в дверях. Этой женщине вполне было достаточно его взгляда, чтобы она поняла, что от нее требовалось. Немой приказ был выполнен незамедлительно.
– Я буду в средней комнате, когда переговорите, позовите меня, и я закрою за вами, как будете уходить, – проговорила она и повернулась, чтобы уйти.
– Какие новости, Фергус? – Лила сгорала от нетерпения.
Фергус посмотрел на дверь, которая закрылась за миссис Клэнси. Лила перехватила его взгляд.
– Все в порядке, беспокоиться не о чем. Ей можно доверять, я в ней абсолютно уверена.
Но, видя, что эти ее слова Фергуса не убедили, Лила поднялась и открыла дверь. Передняя была пуста. Она подождала, пока Фергус сам в этом не убедился, затем плотно прикрыла дверь.
– Что нового? – повторила она свой вопрос.
– Есть кое-какие новости. И хорошие, и плохие. Начну с хороших. С газетой все улажено, и я виделся с этим русским. Он сделает все, что потребуется.
У Лилы гора свалилась с плеч, но она почти мгновенно почувствовала и сомнение:
– А они ему поверят? Как ты думаешь?
– Еще как поверят. У него такой вид, что будто прямо из Петербурга, из царского дворца сюда явился. Он это Императорское казначейство знает, как своих пять пальцев – он долгое время там работал. Потом его оттуда попросили за какие-то темные дела.
Хоть здесь все в порядке, подумала Лила.
– Отлично. Ну, а теперь давай о плохом.
Она чувствовала, что напряглась, но это был не страх, а любопытство.
Лила вполне сознавала, что в любом, даже тщательнейшим образом разработанном плане, огрехи неизбежны и лучше заметить их сейчас.
– Речь идет о Бэт Мендоза. Соберись с духом, дорогая – Бэт ушла от мужа.
– Проклятье! – вырвалось у Лилы.
Она этого не ожидала. Ей казалось, что речь пойдет о каких-то несоответствиях в этом хитросплетении предполагаемых финансовых операций, на котором и строилась вся игра. В них недолго было и заплутать. Но она и в мыслях не имела, что эта пустоголовая своевольная девчонка может втянуть и Майкла и ее в скандал. Легко себе представить, какую волну пересудов это вызовет.
– А Тимоти знает почему?
– Боюсь, что да. И узнал об этом несколько часов назад, едва только прибыл из Дублина. Похоже на то, что эта Бэт оставила ему письмо, в котором все ему подробно объяснила, не преминув сообщить, что уходит к его кузену Майклу.
Лила в отчаянье прижала руку к сердцу и бессильно плюхнулась на стоявший тут же деревянный кухонный стул.
– Я всегда чувствовала, что такое может произойти. Но, что она вот так, возьмет и выложит все Тимоти – нет, этого я не ожидала. Проклятая девчонка! Как она узнала, где он? А как это воспринял Тимоти?
– Что касается твоего первого вопроса, то я ничего определенного сказать не могу, но уверен, что Майкл ей сам рассказал, куда должен отбыть. Бывают такие моменты, когда язык не удержишь и…
Фергус смущенно замолчал. Лилу это тоже вогнало в краску.
– А как себя ведет Тимоти? – продолжала она расспрашивать Фергуса.
– Взбешен, конечно. Дело в том, что лакей Тимоти по имени Уиллис – мой человек. Я виделся с ним перед тем, как придти сюда. Судя по тому, что говорит этот Уиллис, его хозяин настроен «отомстить как полагается» – это слова Тимоти. Но и, судя по всему, не имеет ни малейшего представления о том, где искать эту парочку. Хотя уже успел кого-то отрядить в Дублин на их поиски.
– Пустое дело, – к Лиле постепенно возвращалось присутствие духа. – Майкла там уже нет.
– И еще одно. Тим хочет довести это дело до суда.
– В таком случае он просто дурак. Это же чистое безумие – бегать по судам сейчас.
– Ты права. Лила, послушай, у него еще не было времени увидеть своего адвоката. Думаю, тебе следовало бы встретиться с ним и как можно скорее. Попытайся урезонить его, вдолбить ему, чтобы он хоть немного подождал и все хорошенько обдумал. Ведь он может таких дел наворотить, что мы и за сто лет не разберемся.
Лила кивнула.
– Да, конечно, ты абсолютно прав. В любом случае я отсюда собиралась выехать завтра. Я поселюсь в этом новом отеле «Коннот» на Карлос-плэйс. Фергус, ты можешь передать ему записку от меня? И чтобы ни одна живая душа тебя не увидела?
– Конечно, это не составит труда, – в его речи послышался ирландский акцент, и он улыбнулся.
Лила лишь покачала головой.
– Не понимаю, что тебя приводит в такой восторг. По-моему радоваться здесь нечему, Фергус. Это просто неуместно.
– Почему? Как радость может быть неуместна?
– Не знаю, иногда, наверное, может.
– Ничего, когда-нибудь мне удастся убедить тебя в обратном.
Она сделала вид, что не расслышала его намек, ее лицо оставалось серьезным.
– Передай ему, что я его буду ждать в отеле «Коннот» к вечернему чаю. Передашь?
– Конечно, передам, моя дорогая Лила. Разве есть что-нибудь на этом свете, чего я для тебя не сделал бы? Было ли такое?
– Не было, Фергус, – тихо ответила она. – Никогда такого не было.
– Мне кажется, только ты всегда говоришь «нет».
Она лишь улыбнулась ему в ответ.
3
Среда, 16 июня 1898 года
Лондон. Полдень
У Лилы ушла масса времени на подбор туалета. Сейчас на ней было платье из нежного, но достаточно плотного шелка, плечи ее покрывала легкая шелковая пелерина – предстояла поездка не куда-нибудь, а в фешенебельный Мейфер. Шляпу украшала изящная эгретка – три страусовых пера, цвет ее перчаток был близким родственником пелерины, в руках – изящный зонтик с ручкой из слоновой кости, декорированной причудливым золотым орнаментом.
Вышедший из дверей отеля «Коннот» швейцар поторопился навстречу изящному экипажу. Его наметанный глаз мгновенно определил, что их отель удостоился чести принимать знатную леди.
– Добрый день, мадам, – надменно-вежливо приветствовал он Лилу, успев бросить взгляд на крышу кареты, где громоздились три объемистых кофра и шесть картонок. – Сейчас я пришлю носильщика забрать ваш багаж, мадам.
– Да, благодарю вас, – рассеянно поблагодарила Лила и подала ему руку, чтобы он помог ей сойти.
В отделанном деревянными панелями вестибюле царило приятное оживление. Джентльмены, возвращаясь с деловых встреч, оставляли ключи у портье и заглядывали в бар, чтобы завершить удачное утро бокалом шерри. Лед», утомленные хождением по модным магазинам наоборот, забирали ключи и устремлялись наверх, чтобы успеть переодеться к ленчу. Портье, которого постоянно окликали то те, то другие, не мог, однако, оставаться безучастным к появлению в холле вновь прибывшей леди.
– Добрый день, мадам.
– Добрый день. Мое имя Лила Кэррен.
– Ах, да, конечно, конечно. Мы ждем вас. Добро пожаловать в «Коннот», миссис Кэррен. Уверен, что у нас вам понравится. Здесь все к вашим услугам и…
– Да, да, благодарю вас. Вы получили мое письмо?
– Да, получили, мадам. Оно пришло позавчера. Номер напротив вашего зарезервирован для леди из Испании.
– Отлично. Она уже здесь?
– Еще нет, мадам.
– Хорошо. Она должна быть здесь с минуты на минуту. Как только она появится, сразу же сообщите мне. И проследите, чтобы для нас накрыли в ресторане стол. Мы обедаем с ней вдвоем. Я не могу сейчас сказать, на какое время, это будет зависеть от того, когда прибудет сеньорита, тогда я вам сообщу.
– Все будет исполнено в соответствии с вашими пожеланиями, миссис Кэррен.
Лила вежливо улыбнулась, и удалилась наверх. Уходя, она чувствовала, что ее провожала не одна пара любопытных глаз. Прекрасно, именно это и требовалось.
– Я очень рада, что мы снова встретились. Но вид у тебя усталый, – заметила Лила.
Они сидели в ресторане за обедом.
Беатрис Мендоза пожала плечами.
– Для женщины может быть сколько угодно причин и поводов для усталости, разве нет?
Ее английский был вполне грамотным, ее акцент, хоть и довольно заметный, не резал слух, хотя кое-где она шепелявила.
– Для некоторых женщин – да, – согласилась Лила.
Она ждала, когда к их столу подойдет кравчий и наполнит их бокалы шерри.
– Поездка была трудной, я понимаю. Ты устала?
– Еще бы. Что это?
Беатрис показала вилкой на нечто, напоминавшее по виду миниатюрную розу.
– Ах, это всего лишь редис, – разочарованно пробормотала она, после того как попробовала. – Не понимаю, к чему овощи превращать в цветы?
– Англичанам нравятся такие фокусы. Как там Франсиско?
– Да как обычно. Пока.
Лила не могла удержаться от того, чтобы не улыбнуться. Вряд ли кто-нибудь мог переплюнуть ее золовку по части откровенности. И эта грубоватая откровенность импонировала Лиле. Все женщины рода Мендоза несли на себе печать какой-то неудовлетворенности, Судьба редко одаривала их красотой. В этом смысле им явно не везло. А вот красавцы мужчины Мендоза всегда и жен выбирали по себе: красивых, ярких, жизнерадостных. Но дочери их, как правило, сильно походили на Беатрис.
– Франсиско знает, что ты в Лондоне, – поинтересовалась Лила.
– Конечно, знает. К чему мне ему лгать? Моему придурку-муженьку и в голову не придет беспокоиться по поводу моей поездки в Лондон и возможных встреч с тобой. И когда над его бедной головой разразится буря, ему и в голову не придет, что это каким-то образом может быть связано с тобой или моим присутствием здесь.
Беззаботный тон Беатрис поразил Лилу.
– Как ты спокойно обо всем говоришь. Я надеюсь…
Лила была вынуждена замолчать, так как им принесли суп из черепахи. Серебряная супница мягко поблескивала в полумраке ресторана. Лила молчала и ждала, пока трое официантов не закончат свои манипуляции и не уйдут.
– Беатрис, я надеюсь, ты никогда и ни о чем не пожалеешь?
– Ни о чем. – Беатрис попробовала суп. – Как вкусно! И потом, когда съела две – три ложки, продолжила: – Слушай, я очень жалею, что так и не застала в живых мою мать. Если бы Анна была еще жива, когда ты выходила за Хуана Луиса, ты бы меня поняла.
– Поняла бы тебя?
– Конечно. Анна всегда знала свои обязанности и полномочия. Она и мне объясняла, и моему брату, боже, сколько она с ним билась. Но, когда она умерла, он предпочел забыть о том, что ему говорилось.
– И жениться на мне.
– Будь она жива, она была бы счастлива, что ой женился на тебе – убежденно произнесла Беатрис. – У тебя подходящая кровь.
Лила поняла, что она имела в виду ее еврейскую кровь. Вслух Беатрис, при всей ее откровенности и раскованности, никогда бы не отважилась произнести это слово даже здесь, в Англии, даже в этом укромном уголке, сидя за этим столиком. Да и сама Лила не жаждала говорить на эту тему:
– Беатрис, мы говорили о Франсиско.
Свои черные с проседью волосы Беатрис носила на испанский манер – они были гладко зачесаны назад и собраны там в большой шиньон, часть их не желала красоваться на затылке и вьющимися прядями спадала вниз по обеим сторонам ее лица. Беатрис привычным жестом убрала их назад и позволила себе по-светски негромко, но все же достаточно отчетливо фыркнуть.
– Мой муж – не Мендоза. Вот в чем его проблема. Он не виноват, но…
Она не договорила и пожала плечами – воплощение недоумения.
Обе дамы покончили с супом. Пустые тарелки мгновенно исчезли и кравчий уже разливал из запыленной бутылки темного стекла желтоватое шабли. Беатрис, как истинная иберийка поморщилась, пригубив французское вино, но зато воздала должное заливному омару. Сочные мясистые кусочки омара, вмороженные в желе и у сытого вызвали бы обильное слюнотечение.
– Изумительный вкус. Никогда ничего подобного не ела.
Сказано было это громко, может быть, даже слишком громко.
– Так вот, будь на то моя воля, я никогда бы не согласилась пойти за Франсиско, тебе это известно. Но Хуан Луис меня не спрашивал. Он заставил меня и все.
– Разве Франсиско тебе никогда не нравился?
– Все зависит от того, что понимать под этим «нравился». Ты хочешь спросить, было ли у нас так, как у вас с Хуаном Луисом, пока эта беда не пришла? Нет, у нас ничего подобного не было.
Беатрис огляделась по сторонам и, убедившись, что официантов поблизости не было, продолжала:
– Кроме того, Франсиско в постели – ноль без палочки. Самый настоящий кролик – трах-бах и готово.
Лила прыснула и поперхнулась. Она была вынуждена прижать ко рту салфетку и быстро глотнуть вина, лишь после этого она смогла заговорить:
– Всегда? – поинтересовалась она, вытирая слезы.
– Всегда. Неудивительно, что я ни разу не забеременела. У него никогда не хватало времени впрыснуть в мой животик столько, сколько полагается. Он убежден, что это я во всем виновата. И, как выяснилось, все это тебе на пользу, разве нет?
– Да. Майклу на пользу.
Какой смысл опровергать очевидное? Беатрис отлично понимала, что двигало Лилой в ее стремлении во что бы то ни стало осуществить задуманное. Лила почувствовала себя не в своей тарелке.
Возник шеф-повар в высоком белом колпаке, и, манипулируя узким длинным ножом, принялся нарезать тонкие ломтики говядины, отделяя их от огромного куска, покоившегося на широком серебряном блюде, украшенном тонкой затейливой резьбой. Другой официант добавил гарнир – картофель-фри и кусок йоркширского пудинга, поинтересовавшись у обеих дам, не желали бы они отведать еще какого-нибудь соуса или пюре из хрена. Лила отказалась, а Беатрис охотно согласилась и взяла я то и другое. Тем временем кравчий снова был здесь и на смену шабли пришел изумительный красный кларет.
– А ты не возненавидишь Майкла, когда он станет во главе банка в Кордове? – без обиняков спросила Лила.
Беатрис перестала жевать, и вилка с кусочком говядины так и застыла на полпути.
– Возненавидеть тебя? О какой ненависти ты говоришь? Бог ты мой, как я могу его возненавидеть, если я сама помогаю ему завоевать Кордову?
– Ну, не знаю, может быть, за то, что он возьмет и женится и приведет во дворец свою жену, чтобы сделать ее хозяйкой во дворце.
– Я лишь одно могу сказать: слава тебе Господи. Это будет для меня только наградой.
Беатрис облокотилась на матово-зеленый бархат банкетки. На ней было платье цвета красного бургундского – не самый удачный выбор цвета, он слишком подчеркивал нездоровую бледность ее лица.
– Я брошу все и отправлюсь путешествовать. Думаю, что поеду сначала во Францию – Де Виль и Биарриц. Может быть, уже потом – в Австрию. Я всегда мечтала побывать в Вене и Зальцбурге.
– Без Франсиско?
– Разумеется, без Франсиско. Если он не надумает отправиться на тот свет, после того, как убедится, что все пошло прахом, я настою на том, чтобы мы спокойно, без шума расстались. И никаких больше трахов-бахов – рай небесный.
– Беатрис, есть еще кое-что, внушающее мне беспокойство… А вдруг Франсиско поведет себя не так, как мы рассчитываем? Что, если он, вопреки нашим ожиданиям, наперекор всему, все же сумеет самостоятельно и с блеском решить эту проблему?
– Кто? Франсиско?
Беатрис расхохоталась и успокоилась не сразу. Потом замолчала, спохватившись и, как нашкодивший ребенок, стала испуганно глазеть из стороны в сторону.
– Поверь мне, дорогая Лила, это просто-напросто невозможно. Он будет вести себя, как маленький мальчик, ребенок, который упал и расшиб себе коленку. А мамы не будет. И он будет плакать и не знать, что делать. В этом ты можешь быть уверена. – Она вытерла глаза. – Я же говорила тебе – как кролик – трах-бах и в норку.
– Беатрис, ты просто несносна. Не хочешь попробовать клубники?
Беатрис взглянула на услужливо придвинутую к их столику тележку с десертом.
– Разве только самую малость. Да, и еще вот этого торта, маленький кусочек торта, – она улыбнулась официанту и не стала останавливать его, когда он предложил обмакнуть десерт в густые взбитые сливки.
Позже, когда они наслаждались ароматным мокко в гостиной номера Лилы, Беатрис не могла не напомнить ей о своем единственном условии:
– А Майкл все сделает, что обещал?
– Ты имеешь в виду иудаизм и воспитание в этом духе своих детей? Да, сделает. Можешь на него положиться, он – человек слова. Он даже перестал есть свинину, – добавила Лила, улыбнувшись.
Беатрис одобрительно кивнула и принялась за миндаль в сахаре, стоявший на столике в широкой серебряной чаше.
– Ладно, хорошо. Потому что, если он этого не сделает, я его убью. Насколько я его сейчас люблю, настолько и возненавижу, и я сделаю это, уже поверь мне. Правда, я еще не знаю, как именно я это сделаю – нет у меня твоего опыта, но что я, в конце концов, найду способ, это несомненно.
Эти слова были произнесены таким расчетливо-холодным тоном, что Лила ни на миг не усомнилась в их истинности.
– Не придется тебе его убивать, Майкл способен уяснить то, что от него требуется.
– Прекрасно, и все будут довольны и счастливы, и мои родители могут спать спокойно.
– Основательно тебя они подковали, – прозвучало это не очень одобрительно. – Не понимаю только, как же их не хватило на Хуана Луиса?
– А кто его знает? Для меня это тоже загадка. Это ему было уже девять, когда погиб отец, а я-то была еще совсем ребенком. – Беатрис вздохнула. – Мужчины ведь туповаты и бессердечны, разве нет?
– Хуан Луис был кем угодно, но не тупицей.
– Все еще защищаешь его, – констатировала Беатрис.
– Я его не защищаю и защищать не собираюсь, просто это констатация очевидного факта.
– Очень хорошо. Но не приходится сомневаться, что его сын – другой.
– Мой сын – чудесный.
Беатрис улыбнулась:
– Не спорю, не спорю, твой, никаких разногласий на этот счет у нас с тобой нет, и не будет. И никаких проблем. Вот у Франсиско – проблемы.
Она снова усмехнулась. Лила не желала углубляться в проблемы Франсиско, тем более что понимала, какие проблемы Беатрис имела в виду.
– Знаешь, Беатрис, я подумываю о тех, кто вряд ли придет в восторг от того, что мы совершим – призналась Лила. – Хотя бы о Джемми, Генри и Нормане.
– Они изменники, прикидывающиеся теми, кем не являются. Все, без исключения. Как и их папеньки, – отмахнулась Беатрис.
– Ты имеешь в виду их переход в англиканскую веру, понимаю. А ты сама? – выпитое за ленчем вино подействовало, и легкий туман в голове у Лилы позволил ей задать этот вопрос: – А тебе самой разве не приходилось прикидываться?
– Формально ты может быть права. Но на самом деле это не одно и то же. Никто ведь не приставил пистолет к виску Джозефа, чтобы заставить его перейти в христианство. Послушай, семья моей матери жила в Мадриде. Их предки в 1492 году бежали оттуда в Италию после этого эдикта об изгнании, но через сто с лишним лет снова вернулись. Настоящие испанцы всегда возвращаются в Испанию, это у нас в крови.
