Текст книги "Совпадения"
Автор книги: Бина Богачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Какое же странное, некрасивое и отчего-то, что никак в нем невозможно ни понять, ни разгадать, очень притягательное у него лицо: темные брови, умные глаза, как у зайца пушащиеся волосы, некоторая одутловатость, к которой, впрочем, есть склонность у всех, выращенных на русской картошке. Травмированный профиль, уродующий правильные черты лица, – вот в чем, скорее всего, скрывается эта страсть всматриваться в него. Потому что почти невозможно, а очень хочется распознать, представить, каким бы он был без этой трагической линии, прочерченной кем-то или чем-то… чертом, Богом, другим ли человеком или стихией. Странно, странно, что в нем многие быстро находят какое-то обаяние. А ведь он вполне себе обыкновенный и даже, если не сказать сверх того, – очень обыкновенный. По колледжу ходят какие-то недвусмысленные мифы, будто бы студентки и даже преподавательницы, – называли несколько фамилий, – в него все по очереди перевлюблялись, что он к себе их как-то умеет благорасположить, ничего при этом вроде бы не делая. В прошлом году уволилась англичанка Танечка, ушла по собственному желанию, но опять же ходили слухи, шушуканья, будто она уволилась из-за него, от того будто бы, что не добилась взаимности. В голову не идет…
– Я сам начинаю на первых порах с ними затухать, когда они ничего толком не поглощают, наши девочки хтонические, [14]14
Во многих религиях и мифологиях – существа, изначально олицетворявшие собой дикую природную мощь земли, подземное царство и т. д.
[Закрыть]и отдача от них нулевая абсолютно! Не умеют и не приучены вникать совершенно. Им шестнадцать, семнадцать, некоторым по восемнадцать, а они не могут заставить мозг произвольно извлечь неказенную, нештампованную мысль. Свою собственную, им принадлежащую. Затюканные, нерешительные, безвольные. Потому что со школы еще не обладают знанием ни одного предмета настолько, чтобы мочь не бояться. И весь этот учебный мор поставлен у нас так, что усидчивым, сообразительным, тем, кто и без нас справится, дается фора, а тем, кто в ней нуждается, – волшебный пинок под одно место так и не дается, а дается мощный удар сапогом, да еще и обидный, потому что публичный. А уж те, кто в хвосте, – вообще обречены валяться в сточных канавах образования.
– Глеб Владимирович, ну вы скажете тоже! «Девочки – глухие пни»! Выбирайте выражения, я вас на следующем собрании приглашаю выступить, а вы…
– А зачем мне выступать, когда вы сами называете театральной импровизацией мое с ними общение?
– Вы, между прочим, я в курсе, читаете с ними во время урока журналы. В то время, – она сделала паузу, – когда я трачу его на закрепленные учебным планом знания.
Легкий упрек она смягчила не слишком широкой улыбкой, превратившейся в снисходительную ухмылку.
В женском коллективе, где все запутывается ежедневно так, что вчерашнее не представляется возможным вспомнить, работать весьма непросто. Женщины требуют игр только по их правилам, пресекая любые другие правила и игры. При этом они кричат, что ненавидят театр, но сами не только устраиваются на первых рядах и с удовольствием просматривают собственные постановки вампуки, но и участвуют в них. При этом нарушают и переделывают правила прямо друг у друга на глазах. Многие из них наделены умением молниеносно менять тон, мнение, настроение и превращать посредством этого свое хрупкое женское счастье в неразваливающийся сплав железобетона. Возможно, они делают это неосознанно и даже не со зла, но слишком уж зло и осознанно. Они хотят взаимоисключающих вещей: быть свободными путешественницами и делать карьеру, рожать и не полнеть, быть замужем и поступать так, как им в голову взбредет. Они могут быть влюбленными в брови Люська Сорокина, прелюбодействовать в образе святой Цицелии и философствовать на тему «Мужей подруг не выбирают». Могут ходить по мужскому торсу козьими ногами, убеждая окружающих, что такими их сделала жизнь и ей принадлежащие мужчины.
Все ли продиктовано в них выживаемостью, приспосабливаемостью, достижением цели? Все ли может быть оправдано? Как волчица из последних сил, позабыв о себе, отключив инстинкт самосохранения, кидается, обнажая клыки, против превышающей ее охранительные возможности силы защищать волчат, так и они готовы идти на все ради собственных и будущих детей, позабыв обо всем, и о том, как именно они себя ведут и как выглядят в эти моменты. Одно только спасает их род, что не все они такие «королевишны» в образе дьявола, пытающегося купить душу простачка Элиота. [15]15
Герой фильма «Ослепленные желанием».
[Закрыть]Не иметь желаний, с ними связанных, – вот, пожалуй, единственно действенный способ для мужчин противостоять им.
Весь колледж беззвучно гудит о вашем романе с отцом Ларисы Карпухиной. До директора сплетни, похоже, еще не дошли. Сейчас вроде как раз тот самый подходящий момент – сказать вам что-то, предупредить, что вы заблуждаетесь, ошибаетесь, творите зло, сама того не ведая. А может, это я творю зло? Может быть, это мы все его творим? Что там на самом деле в ваших взаимоотношениях? Кто знает?
Глеб старался никаких оценок этому не давать, в сплетни не вникать, и все равно поезд совести шел под откос. Как хотелось ее предупредить, но и лезть в личные дела казалось чем-то невозможным. «Взрослые же люди!» Он рассматривал ее немолодое, тревожное, в родинках лицо и все-таки решил опять не вмешиваться. Весы качнулись в сторону свободы выбора. Пусть человек поступает так, как считает нужным.
– Журналы – единственное, что можно с ними обсудить. Они уходят от школьной системы, потому что не вписываются, не хватает сил терпеть прессинг еще два года. Я с ними разговаривал. Многие ведь не сами уходят, их выживают, неудобных, неугодных. Заинтересовать их моим предметом можно было в семь, в десять лет, а теперь – лишь развивать этот интерес. В большинстве своем они превосходные «сдувалы», копировальщики, зубрилы, и больше ничего, творческий процесс в них загублен. Удача, если я нахожу парочку активных с горящими глазами, и начинаю с ними вести беседы о жизни, включаюсь в их занятия. Смеются поначалу, но я объясняю свой интерес – прошу их растолковать кое-что оттуда, высказать мнение, попытаться произвести первичный анализ той информации, которую они получили, отступить на шаг от их фетиша и рассуждать. Постепенно, в дискуссии, мы переходим к мыслителям и их школам. Я учу их не просто поселять в себя чужое мнение целиком, а брать из него только то ценное, что они готовы принимать и учитывать, что им близко по духу.
– Это какая-то анархия у вас. И вы в ней главный анархист.
– Пантифик максимус? Издеваетесь?
– Но тут, как вы понимаете, я мать порядка.
– Система везде присутствует. Система в нас. Было бы напрасно полагать, что я могу поколебать ее порядок. Она легитимна и устойчива, как… утренняя эрекция у наших немногочисленных студентов мужескогопола. Что с ней ни делай, она сама себя заново живорождает. Ее непотопляемые три кита: бюрократия, инфантилизм, косность – каждый раз всплывают на поверхность, какой бы строй не сменялся, какая бы форма правления не доминировала. А тем, кого мы мечтаем из них сделать – интеллектуалов-мыслителей, – им здесь будет уютно? Мыслящие, они станут только более уязвимы. Мы только порождаем в них бесконечные коллизии.
Валентина Дмитриевна посмотрела на Глеба пристально одним глазом, второй она почти сразу сфокусировала на волосинке, упавшей ей на переносицу. Она убрала ее с лица.
– Все-таки я настаиваю…
Глеб посмотрел на ее обувь, потому что смотрел в этот момент в пол, и наткнулся глазами на ее туфли – новые и блестящие, но ощущение от них, что они не ее вовсе, а чьи-то, кем-то забытые. Она была воткнута в эти чудесные новые туфли.
– …на более классическом, академическом подходе к изложению дисциплины и отчетах о достигнутых успехах, усечении вульгарности в изложении ваших взглядов на предмет. Культуру обещать не могу. Социологии у нас тоже в общеобразовательных предметах нет. Обществознание как раз и призвано объединить это. Но начинается бардак. Книги на занятия носите, а ведь существует четкий список учебников и литературы, которые допущены министерством. Нам не нужны оригинальные воззрения мистера Пелевина, мы всего лишь среднее специальное заведение. Вот поступят в высшие и там пусть излагают свои взгляды, а у нас заучивание и воспроизведение на первом месте. И неизвестно еще, что хуже: ваше свободомыслие, которое я покрываю до поры до времени, или дисциплина и структуризация. Хочется сказать: «Идите в НОУ, [16]16
НОУ – негосударственное образовательное учреждение.
[Закрыть]если вам здесь невмоготу». Меньше народу – больше кислороду, как говорится. Как вы там любите блеснуть Вольтером? «Когда быдло берется рассуждать – все пропало»? Так вот вы пытаетесь смешать всех в один кастовый коктейль. И делайте там что хотите, хоть на головах стойте. Нет, вы идете сюда… вам на нашем безрыбье намазано медом! – выкрикнула она и очнулась.
А он только почувствовал какую-то горячечную неловкость во рту, сдерживающую язык, чтобы не отвечать в том же тоне, колкость слов почти на физическом уровне, угнетающих и раздражающих всю поверхность кожи.
– Вы желаете все развалить, скомпрометировать, уничтожить, – спокойнее продолжала она, лишь бы что-то уже говорить. – Проникаете в казенные учреждения как вирус. Я не именно про вас сейчас говорю, это безотносительно. Думаете, я с вами одним веду подобные беседы? Ваше поколение вздуло и воспалило много волдырей на поверхности образования. Вы еще готовы слушать. Другие хлопают дверью и пошли. А вы попытайтесь и мою точку зрения понять.
Она замолчала и отвернулась.
– Попытаюсь.
– У нас инфантилов, между прочим, меньше, чем у них. – «У них» относилось к НОУ. – Там до десятого класса в школу гувернеры за руку водят. На кружок на машине, с кружка – на самолете, полсвятого детства с мамками-няньками. Ой, давайте не будем! – Она поморщилась. – Вы говорите, они зашуганные, вы других не видели, вы нас не видели в свое время. А те, кто сегодня с ноу проблем, думаете, размышляют о чем-то серьезном?
– Думающих всегда немного.
А ведь она была первой, кто не хотел моего появления здесь. Она поинтересовалась тогда, три года назад, когда я пришел сюда работать, как я собираюсь противостоять насмешкам и учителей и учащихся.
Глеб заново учился уважать себя и свой предмет. С целой гаммой переживаний, засунутых в него твердой рукой Творца, он отмерял путь от работы до дома, предпочитая с некоторых пор почти затворнический образ жизни, там, внутри себя, за плотно закрытыми дверями, с тугим и ржавым замком не– и недо-верия. Он знал, по колледжу ходил какой-то недвусмысленный слушок с ехидным подхихикиванием, что проблемы с носом у него вовсе не травматического свойства, а как бы это помягче сказать, «медицинско-клинического».
Ему пришлось придумать, что у него есть план. А никакого плана не было. И некоторые действительно поначалу перемигивались и перешептывались.
По пыльному листу, лежащему на кронштейне, изображающем березу, ползла здоровая жирная муха. На нее сверху спикировала другая.
Наверное, подруга или друг.
Пара мух, беспечно жужжа, закружилась в веселой польке под потолком, над качающимся листом цветка. Наблюдение за мухами доставляло ему куда большее удовольствие, чем этот разговор. Всегда в одном и том же назидательно-раздраженном тоне матери к своему нерадивому сыну, от которого он, обзаведясь настоящей астмой еще с самого детства, задыхался с успехом дома.
– Соглашусь. Их и в наше время было не больше. Если уж напрячь память, – прожужжала Валентина. – Но все, кто чего-то по-настоящему хотел, добились своего. И в то, другое, время отменных козлов, простите, понавырастало. Что вы на это скажете?
– Мне трудно вам возразить. Но одно я знаю, что в хороших мужчин и в хороших женщин надо верить, как в Бога. В этом святая и единственная порука.
– Так ведь и в Бога-то не все верят…
Как же надоело постоянно изворачиваться, прикидываться, стараясь достать из внутренних резервов еще немного от честного и порядочного человека. Может быть, наплевать на все? Сколько можно? Спотыкаться друг об друга, по Хармсу, – я об них, они об меня?
Ему чужда административная система контроля над всеми поголовно, включая тех, кому она откровенно вредит и мешает. За усердие, за трудолюбие, за неслучайную успеваемость старающихся, всегда считал он, можно и необходимо поощрять некоторым послаблением. Поэтому он изредка покрывал опоздания и отсутствие на уроках. Может же быть у них какая-то уважительная причина для таких редких пропусков, такая, чтобы не вникать в ее суть, не соваться, не вынюхивать – ведь они уже взрослые люди. Не требовать медсправок и унизительных объяснительных. Определялись у него, спустя время, и свои любимчики в классах, в группах, которых он старался мягко выделять, и был «за», чтобы число их всегда только увеличивалось.
Дети быстро привыкали к его странной, притягивающей внимание внешности. Когда по рядам тянулись перешептывания про сифилис, приходилось только крепче сжимать выскальзывающий мел в мокрых пальцах и вести урок дальше, не обращая внимания на смешки и издевки, которые потом постепенно проходили.
– Ну, доброе всем утро, архаровцы! Конспекты на стол! – Он вошел в аудиторию, открыл журнал и бегло просмотрел первый сданный конспект в стопке.
– Ну, молодец, Лена, что еще могу сказать? Наботанила на пятерочку! Так… кто там у нас следующий по списку? Ну, что могу сказать? Красивый красный лебедь, плаваем дальше…
– Но почему, я же готовилась! – возмутилась обладательница лебедя. – В кои веки!
– Бывает. Только придется переписать. Халатно. Один раз подготовиться за целый год и ждать хорошего результата – даже не низкая вероятность, а нулевая. За тройку придется побороться.
– Я дура, – обиделась Юля Долгорукова. – Надо было начхать и не делать!
– Каждый из нас бывает дураком, помнишь? По крайней мере, пять минут в день. Главное – не превысить лимит. Переписывай, приноси, будем посмотреть, кто ты. Дальше, дальше, у нас что? Ага, Русканова. Русканова Маша распилила шестерочку со своей соседкой Олей. Кто с кого списал – разбираться недосуг. Вы сдадите обществознание, юные девы, только в том случае, если немного поработаете над своей ленью.
Маша вскинула вверх свои блестящие серо-голубые глаза. «Ах!» И он вспомнил, как недавно читал ее реферат.
Зачем люди живут? Хотят они этого, не хотят – это некая неизбежность. Намеренно не рассуждаю о суициде. И может так случиться, что завтра или послезавтра я умру. И даже очень может быть, что именно из-за этого образа мыслей, из-за своего, мною, а не кем-то, выбранного образа жизни. Я нисколько теперь не жалею, если моя жизнь внезапно оборвется. Потому что мои мысли и мой образ жизни – мои, они настоящие. Отвергнуть их, модифицировать их – все равно что убить себя. И если я не убиваю себя сейчас, когда мне так плохо, что кажется худшего и придумать нельзя, значит, я имею шанс жить. Даже если завтра умру. Жить вечно. Я в это верю. Знаю, что испытать настоящее чувство дано не каждому, и я рада, что знакома с ним. «…Так все рассчитали роботы, чтобы мы встретились с тобой с каким-то приобретенным опытом…» – играет в моем плеере…
Он нашел эту композицию в Сети из ее плеера. Скачал и послушал. «…Ты и она – это канитель и постель…» – пели пацаны. И он с ними согласился.
III
– Ну что? Как дела, Софи? Что пишут наши любвеобильные электрописатели, доны, так сказать, жуаны? Мощные инопланетяне с родовой травмой Марса.
– Один оказался женат, неуловимый Джо просто, все никак встретиться не можем. Километровая переписка, долгие, как дорога в дюнах, разговоры по мобильному, по домашнему. Я на суше, он на море. Второй вроде бы не женат, но какой-то еще более странный. Философ и все такое. Третий…
– Безвредноесентиментальное общение доверчивого Макара Девушкина с непроницательной Варварой Доброселовой?
Алиса подняла руку, чтобы поймать частника.
– Сейчас какой-нибудь д’Артаньян подвезет нас до места назначения. Оттуда сразу позвоним Милке и Люсе, они сказали, что присоединятся. Едем в «Ливадию».
– Философом, Софитель, надо быть, наоборот, женатому. Философ на что тебе сдался? – продолжила она, уже сидя в автомобиле. – Ты что-то говорила о святой троице или мне показалось?
– Третий – квинтэссенция двух первых, занимается бизнесом, женат в третий раз. И даже сообщает в анкете, что готов стать спонсором. Скучно…
– Значит, так. Рассказываю, как надо поступить, когда пойдешь со спонсором ужинать. Надо выяснить, что у него за спонсорские такие порывы страсти неизбежной. Берешь свою руку, кладешь на его, а в это время смотришь ему в глаза, – мужики этого не выносят, – и говоришь следующее: «Вот эта ваша позиция в анкете насчет готовности, она меня очень интересует!»
– Да ну тебя… Что, прямо вот так в лоб, что ли, и говорить?
– Нет, по лбу. Это затем, чтобы выяснить конкретику, понимаешь, для чего именно он так написал. Есть такие, которые пишут, лишь бы бабы давали. Не перевелась еще у нас эта светлая, как воскресенье, надежда в женщинах – веровать в приход спасителя. Ну или в попа. Чем сидеть и слушать про его собачку – вы же не будете про его жену два часа разговоры разговаривать, правда? – лучше узнать, что там в нужной тебе колонке. Он просто написал, ты просто спросила, как он себе это видит и что. Больше ничего. Зачем писать, если это невозможно обсуждать? У них все надо спрашивать. Какого цвета у него сегодня трусы, пахнут ли у него ноги, не падает ли у него член, когда он надевает на него презерватив. Все! И смотреть на реакцию. Психов сразу посылать.
– Я так не могу! Покровских ворот не избежать. Неприлично такое спрашивать. Тебе не кажется?
– Это их выбор. Ты свободная дама, тебя это не касается. Почему про никому не нужных собак можно часами трепаться – не все ли равно тебе, какая у него там собака? – а по поводу денег, например, мы всегда боимся спросить? Надо задавать нестандартные, неожиданные вопросы. Как часто он занимается сексом, меняет носки, звонит маме… И по ответам и реакции быстро понять, кто перед тобой. Если человек неадекватный, он сразу себя проявит. Ты захватила с собой фото нашего чудо-предпринимателя? Философа забудь, прошу! Даже фото не надо.
– А у меня и нет его фото.
Девушки зашли в светлый холл ресторана «Ливадия» и проследовали к свободному столику.
– Что-нибудь из напитков пока? Минеральная вода, соки, кофе, чай? – улыбаясь, официант в готовности записывать смотрел на Алису.
– Нет, спасибо, у меня сегодня мужчина, – улыбнулась Алиса. Но потом заказала воду с лимоном.
– С философом хоть интересно. Фотографии его конечно же у меня нет. Но почему нельзя просто общаться? Общаться-то не жалко.
– С кем? – сверкнув глазами, спросила Алиса. – С кем общаться? С этими встречными-поперечными проходимцами, ничего не умеющими в жизни? На какую, стесняюсь спросить, тему? Ты слышишь себя? Мы уже начали перебирать коней! Прекрасно!
– Да без встреч же. Просто общаться. У него в анкете, в графе «В сексе я люблю…» написано: «Переписку». Смешно?
– Описаться можно. Общаться не жалко, но, знаешь, тоже убывает. Хватит душу наизнанку перед ними выворачивать! Есть такие мужчины, которые как домашний сыр застревают в зубах. Тем более все эти философские оттенки, я полагаю, отклонение, ничего больше. Шиза. Зачем ему с тобой встречаться? Поимеет тебя и на ментальном плане. Остальное – детали. В жизни, ты прекрасно и без меня это знаешь, приходится выбирать между любовью, сексом и деньгами. Все. Два совпадения – уже дичайшее счастье.
Алиса рассматривала фотографию бизнесмена в мобильном, отправленную по ммс.
– Потрясающе, насколько ты, человек искусства, не разбираешься в людях! Ты слепая. Ты уже выслала ему свою?
– Да.
– Надеюсь, ту, где ты с Варей и Машенькой?
– Нет, где я с тетей Майей. Без Вари, разумеется. У меня, представь себе, есть и такие фотографии.
– И зря. Этот болван мог бы клюнуть на Варю. И наша ведьма в ангельском обличье его бы в три счета раскусила. Не злись. Тяжелый случай имеет место быть. Я, например, тоже женщина меркантильная и не собираюсь этого скрывать. А про его фото… сейчас скажу свою коронную фразу, если интересно: «Простой русский парень». И это не вставляет ни в одном месте. И это он еще не открыл рта. Уверена, что там будет «длиньше» и «ложить». От этого у меня просто меркнет свет в глазах и пропадает эрекция.
– Может, он только косит под простого…
– Даже по косвенным признакам видно, что не косит, а им и является. Знаешь, можно быть хоть трижды генеральным директором, но иметь такое лицо и костюм заночевавшего в Доме колхозника…
– Элис, невозможно ходить с алгоритмической линейкой и просить приложиться к ней каждый лоб!
– Ну, что поделать. Жаль, очень жаль. Но придется. Я вот никогда не выбираю простых. Но у меня не поэтому все непросто с мужчинами. Мужчины все разные, а проблемы у меня с ними одинаковые. Я лично ненавижу мужчин из-за туалетов, я тебе уже говорила. Сейчас поясню почему, не ржи. Вот они живут, воспитываются, взрослеют и так далее, занимают в какой-то момент в обществе определенную позицию, статус. Они о себе уже серьезно заявляют. Но в туалетах… в туалетах ничего не меняется! Ссут как хотят. А я хочу, чтобы по центру, чтобы ровно. И в этом наше самое большое противостояние на сегодняшний день. А вообще я обожаю женоневистников. Вот с кем интересно! Мужчина, который ненавидит женщин не меньше, чем женщины ненавидят друг друга, – это моя слабость. Такая непресная игра мне интересна.
– А я антагонист сама себе. И зачем-то иначе отношусь к мужчинам. Типа, что за конфета у меня в этот раз получится из этого повидла? А в туалет я их тыкаю носом, как котов. Мягонько, но жестко.
– Давай, давай я все же познакомлю тебя с обалденным мужчиной – вид на жительство в США, огромный автопарк, бетонный завод, недвижимость?
– Нет.
– Ты не в себе? Он очень прикольный.
– Я не хочу прикольного. Я сама прикольная, и что? Обойдусь.
– Бородино. Некрасов. Басня… Это добрейшей души человек! Я же тебе про него рассказывала. Высокий, стройный, брюнет, все, как ты любишь, и огромный… интерес к жизни!
– Огромный интерес, говоришь? Откуда ты знаешь? Пушкин вон писал своего Онегина сложным пятистопным ямбом, а жена ему все равно изменяла. Вывод: размер – не главное. Как его зовут? Гаврила Головкин?
– Ну и что!
– Тем более нет! Ты сама бы согласилась стать Головкиной?
– Смотря за сколько! Лена Головач не лучше, заметь, а люди добровольно в такие темы вписываются. В нелюбимом мужчине раздражает все, кроме денег, согласна. Но мужчину надо видеть, прежде чем заключать, подходит он тебе или нет. Если физически он неприятен, то да, не стоит идти против своей природы, будь он хоть президент всего на свете. Но ты-то даже на тест не согласна. Вот что меня беспокоит. Ты такая талантливая у меня, такая способная, Соня, и такая…бнутая! Вот ты какого хочешь мужчину?
– Свободного.
– Это не ответ. Они все сегодня свободны. Просто некоторые еще и женаты. Тебе же надо для жизни, так? Для дома, для семьи?
Соня утвердительно кивнула.
– Значит, он должен быть холостым. Понятно? Не умеем даже сами себе отвечать на вопросы, а хотим после этого, чтобы у нас все было и нам за это ничего не было. Не получится так! Я такая красивая, я такая классная, я такая королева, и что? Только слова. А на деле что? На деле посмотреть, кто рядом с нами, – один сброд. Вот наша характеристика: кто мы – кто рядом. Вот выбери философа и еще раз пойми это. Выбери, выбери. Твое право лезть хоть в говно, хоть в партию, его никто не отнимет у тебя, не сомневайся. Я, Сонечка, для себя давно поняла, не хочу больше секонд-хенд ни разу, извините. Вы думали, я с помойки? Нет, вы меня с кем-то перепутали. Я хочу самого лучшего для себя. И буду его искать, расти над собой и искать. Я свободный человек, и не надо мне подсовывать то, что другим негоже. Мне, на минуточку, тридцать девять лет уже. У меня нет времени разбираться с мужчинами долго и упорно. Косяк? Хорошо, я вас прощаю один раз и смотрю, что дальше. Еще один? Поезд дальше не пойдет, освободите вагон! На этой остановке вы выходите. Карусель по замкнутому кругу мне нужна. Я созрела для нормальных человеческих отношений с адекватным мужчиной, а если внутри у кого-то грязь и гармошки, такой раздрай, что дядя спит, с кем не приколочено при наличии меня, простите, нам не по пути. Я так выгнала к чертовой матери своего мужа, будучи беременной, ты знаешь, и правильно сделала. Пусть он теперь ходит и просится назад, это теперь его проблема, не моя. Я со своей разобралась.
Алиса потрогала кончиками пальцев Сонины глаза.
– Как?
– Нормально, как. Лучше, чем у некоторых, хуже, чем хотелось бы. Мне в этом году тридцать три, Элис. Когда я смотрю на себя в зеркало, я понимаю, что некоторым не повезло гораздо больше. Но столько жрется, колется витаминов в этом городе – и все куда-то улетучивается… Ты не знаешь, куда?
– Я не буду даже комментировать. Надо бы еще курс сделать. Мнешься утром?
– Мнусь. Мнусь и гнусь.
– Ну-ка улыбнись, посмотрю.
Соня покорно улыбнулась.
– Я проколю тебе контур на следующей неделе. Сколько уже прошло времени? Девять месяцев? На следующей неделе как раз собираюсь в Милан, привезу Теосиаль. Вернусь – и займемся.
– Господи, Элис, через десять лет мы себя перестанем узнавать…
– Главное, чтобы через десять лет мы смогли узнавать друг друга. Кстати, когда тебе исполнится тридцать пять, обязательно сделай фото на паспорт, чтобы в сорок пять при обмене не было проблем. Я так и поступила, и весьма довольна. Господи, как неухожены наши женщины! Ты вот не обращаешь внимания, а я с этим сталкиваюсь каждый день. Сколько неухоженных, безвкусных, страшных, я бы сказала даже, не по природе, а по собственной безграмотности женщин вокруг! Вот посмотри, с такими бровями, – она показала за соседний столик, – разве можно ходить? А носогубки? В нашем городе, по-моему, самые уродские носогубки в мире. Приходят на консультацию, мне не надо уколы, мне еще рано пластику… А когда будет в самый раз, спрашиваю. Через пять лет? Да вы уже баба-яга! Еле сдерживаюсь. Чуть больше тридцати – и уже куриные жопки. Честно тебе скажу, я не видела больше нигде в мире такого.
– Какие еще куриные жопки?
– Морщины вокруг губ. Я говорю, вы сюда чего пришли? Комплименты от меня слушать? Я их вам не скажу, я скажу вам правду. Беру зеркало, подношу. Это мы видим? Кивает. Этот караул видим или только сегодня проснулись? Кивает: только сегодня проснулась. Ну надо же что-то с этим делать! Культуры ухода за собой никакой, ноль. Про пилинги, естественно, ни от кого не слышала, ни от стоматолога, у которого не бывает, ни от гинеколога, который сам, наверное, ее боится. Вообще, женщины делятся на две категории теперь: упертые мамаши, которым ничего не доказать, потому что они сами умные, як вутки, и их дочери – MTV, у которых мозг пополам с пепси-колой… Все. Вот в чем не откажешь мамашам, так это в привычке экономить. Они хотят купить литровую банку отличного дешевого крема и мазать свое кладбище мертвых клеток денно и нощно. Я задолбалась с ними, где мои вещи! Я с утра до ночи занимаюсь просветительской работой, как электрик… «Алиса Владимировна». Она изменила тон, изображая клиентку. Я говорю: «Можно без отчества, присаживайтесь. Как вас зовут?» – «Ну, меня зовите Алла Николаевна, я вас намного старше». – «Сколько вам лет, можно сначала узнать, Алла Николаевна?» – «Сорок пять». Она думала, я упаду сейчас в обморок и скажу, ну надо же! Сорок пять лет, а вы такая-растакая, как малолетка. «Мне, чтобы вы поняли, – говорю я, – сорок два, Алла. А теперь давайте смотреть, как вы докатились до такой жизни». Что это, комплимент? Я что, выгляжу на двадцать пять? Так спросите у меня, что я делаю, и делайте то же самое! Сонька, это мрак… Тут меня парила одна страховая тетя-мотя, я ее выслушала и говорю, а теперь прошу пройти ко мне на консультацию. Так она взъелась! Мне не надо! Я все знаю, я хожу к косметологу. В общем, все она знает, все видела, послать ее некуда. Ну не надо, так не надо! Я у вас была, отметьте там где-нибудь у себя… Господи, вот как они с такими лицами выходют в город, можешь объяснить? Детей пугать. Я не пою им, заметь, про то, что лучшие друзья бабушек – это имплантанты. Я им говорю: «Вы знаете такую поговорку: красивые тетеньки носят в сумочке презервативы, а некрасивые – газовые баллончики? Вот вы что носите?» – Алиса рассмеялась.
– Ты сегодня в ударе, по-моему.
– Ну что мне, плакать теперь? Мне клиенты любой ценой, в том числе и неуважительного отношения ко мне, не нужны. Я хочу, чтобы ко мне относились, как к профессионалу, кем я и являюсь, чтобы мне доверяли, ценили мое мнение, мое время. Я двенадцать лет в профессии, Соня. Да, у меня дома ванная недоделанная, но это к вам не имеет никакого отношения. Я не буду терпеть вас и слушать все это, чтобы ее отремонтировать. Я лучше буду мыться в неотремонтированной, я ее потом сделаю, я заработаю, но не общаясь с такими, как вы… В общем, страховую тетю я отбрила. Я тут на встрече выпускников была, помнишь? – Алиса закурила. – Увидела всех своих одногруппничков, обомлела. Двадцать два года прошло. Какие все старые и страшные! Ой, слушай, мне же тут ответил в контакте мой одноклассник, представляешь? Первая платоническая и все такое. Я, если честно, думала, он спился. Как говорится, всех денег не заработать, зато быть бухим каждый день – это реально. А он как-то умудрился стать начальником нефтяной вышки. Я подумала – и у меня родилась мысль. А он не подумал – и у него родилось трое детей… Если не врет. Звал в Тюмень… Но где я и где Тюмень! Женился сейчас на какой-то молоденькой девочке тридцати лет. «Ты, – говорит мне, – так классно выглядишь, сколько у тебя пластических операций?» Совсем уже оборзели! А я ему: «А почему ты жену с фотографии отрезал? Там у нее только рука торчит в пуховике. Наверное, неинтересная?» – «Нет, – ржет, – с той я уже развелся. Уже и некрасивым женщинам надоело спать с пьяными мужчинами! Я, – хвастается, – купил себе участок в Подмосковье». – «А мне-то что до твоего участка, – говорю. – Где купил-то? На каком кладбище?» Насчет неженатых, Софи, я могу тебе сказать вот что. Если никак не может встретиться, а только обещает – либо жена не отпускает, либо болен. Даже не важно чем. Буквально вчера медленно прогуливаюсь вдоль полок по гипермаркету, рядом какой-то пупс сладкоголосьем чирикает по мобилке. И тут поворачивается какая-то жутчайшая бабища, со знанием дела выбирающая огурцы, и кричит ему, чтобы он подкатывал телегу, и я сразу вижу, что это наша жена, вуаля! Мужчина с дергающимся глазом тут же под предлогом кашля быстро отключается, перехватывает у своей скво тележку и везет огурцы к кассе…
