Текст книги "СИЗО"
Автор книги: Бигельды Габдуллин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Скорый суд – и я в СИЗО
В 19 часов меня повезли в здание суда. Стоял трескучий мороз. Конвоиры, одетые по-зимнему, с сочувствием смотрели на меня и все же надели на мои руки ужасно холодные «браслеты» – наручники. В здании суда было безлюдно, у входа меня встретили астанинские друзья: полковник Серик Камельинов, Максат Нурпеисов, дальние родственники, мои адвокаты. Все на вид унылые, потерянные, убитые абсурдной ситуацией. Каждый по-своему старался меня подбодрить и утешить.
Прокурор уже сидел в зале заседания и, никого не замечая, торопливо, знакомился с моим делом. Скорее всего, впервые видел бумаги, подготовленные работниками Нацбюро. Да и зачем ему читать о моем деле, тратить свое зрение, если ему уже давно сказали, какое решение вынести.
Судью пришлось ждать минут сорок. Зашел он таким важным и неподступным, словно участвовал в работе Нюрнбергского процесса, когда судили главных нацистских преступников. Слово предоставили мне. Я сказал, что ни в чем не виновен, прошу освободить из зала суда. Выступили и оба мои адвоката. Мне особо понравилось яркое выступление Аманжола Мухамедьярова. Адвокаты просили суд выпустить меня на свободу под залог. Но судья отказал им, ссылаясь на тяжесть инкриминируемой статьи. Отклонил он и предложение адвокатов поместить меня под домашний арест в Астане. Адвокаты аргументировали это состоянием моего здоровья, наличием двух малолетних детей, моим возрастом и немалыми заслугами, высокими наградами, но все эти доводы судье были «по барабану».
Приговор был краток: арестовать Габдуллина Б. К. на два месяца с содержанием в СИЗО.
Пока судья находился в совещательной комнате, адвокат А. Мухамедьяров показал мне небольшой сюжет по Интернету (по мобильному телефону), где депутаты Мажилиса Парламента потребовали у руководи теля Агентством по борьбе с коррупцией Кожамжарова прокомментировать арест известного журналиста Габдуллина. Он в этот вечер как раз выступал перед депутатами. Кожамжаров в ответ отчеканил им заученную фразу: «Он еще не арестован, он задержан. Он подозревается в вымогательстве путем применения шантажа и использования своих медиаресурсов против первых руководителей государственных органов. Сейчас следствие только начато. Поэтому все подробности позже. Я хочу вас заверить, что следствие будет открытым. Мы будем свидетелями всех тех доказательств, которые будут добыты в ходе расследования. Что нужно было, мы уже сказали».
Знали бы депутаты, что я уже арестован, потерял статус задержанного и меня конвоиры везут в ИВС, чтобы забрать оттуда мои личные вещи.
Это было поздним вечером. Ехали на старом «Жигули». У меня шумело в голове, события последних двух дней ярким калейдоскопом проплывали в моем сознании. Я все еще не мог поверить в то, что окажусь в таком нелепом положении. На сердце кошки скребли. Как такое суровое и непредвиденное решение суда перенесут в моей семье, мои дети, особенно моя любимая трехлетняя дочурка, родственники, что сейчас происходит в редакциях моих СМИ, что пишут обо мне, о моем неожиданном задержании другие СМИ? – эти вопросы острым гвоздем сверлили мой истязуемый мозг.
– Какие там условия в СИЗО, ребята? – спросил я у конвоиров, придавая голосу нотки спокойствия.
– Условия терпимые. С голоду не помрете! – ответил мне конвоир, сидящий слева от меня.
– А камеры на сколько человек?
– Разные. Есть камеры, где сидят 15–20 человек, есть и двухместные, четырехместные.
Подъехали к ИВС. Я был до предела измотан и задерган допросами, решением суда и всем происходящим. Смертельно хотелось спать.
– Ребята, а нельзя ли мне переночевать в ИВС? А уже утром доставили бы в СИЗО, – предложил я конвоирам.
«Высплюсь в камере, где я содержался один, а там хоть трава не расти! Будь что будет!», – рассуждал я, задавая вопрос о возможности ночевки в ИВС.
– Вряд ли разрешат. Но спросим, – ответили мне.
– Ни одной секунды не имеем права задерживать Вас у себя. Ответственность за Вас уже несут конвоиры и работники СИЗО. Теперь Вы – не наш калач, – таков был неутешительный ответ офицера, который возвращал мои личные вещи и продукты, переданные родственниками.
По пути наша машина завернула направо, и мы вошли в одно неуютное и холодное здание.
– Это СИЗО? – спросил я у конвоиров.
– Нет! Это еще – не СИЗО. Это – судмедэкспертиза!
– А, что тут нам делать?
– Проверят сохранность Ваших костей!
«Пусть проверят!» – рассудил я, раздеваясь догола в промозглой и грязной комнате под присмотром хмельного мужика в замусоленном белом халате.
Он осмотрел меня со всех сторон, снизу и сверху, попросил присесть несколько раз, под конец задал один вопрос: на здоровье не жалуетесь?
– Нет жалоб! – ответил я ему.
Теперь наш путь прямиком лежал в СИЗО.
И вот такой морозной и темной ночью мы подъехали к зданию СИЗО. Под ногами скрипел снег. Я намеренно шел не спеша. То и дело поднимал голову к небу, плотно усыпанному звездами. Мне казалось, что темная сеть ночи вот-вот порвется на мелкие нити, не в силах удержать этот таинственно сверкающий улов. Я понимал: не скоро увижу такую божественную красоту. Ведь в эти минуты у меня отнимали не только свободу, но и восход-закат солнца, луну, звезды. Да, небо было звездное, мириады звезд безмолвно и равнодушно прощались со мной. И вместе с ними со мной прощалось мое прошлое. Я глянул назад, на конвоиров, и мне показалось, что часть моей прошлой жизни, отвалившись, уходит от меня прочь – в ночь!
Ах, вон оно какое, это СИЗО!
– О, великий Тенгри, прощай! Дай мне силы в этих казематах! Сделай так, чтобы наше прощание было недолгим! – воскликнул я, и меня ввели в небольшое двухэтажное здание.
– Лицом к стене! Ноги шире! – тут же последовала громкая команда, четко давая знать, куда ты попал.
Конвоиры расписались в учетной книге.
– Жалоб нет на конвоиров? – поинтересовались из небольшого окошка.
– Нет! – ответил я и кивком головы попрощался с вежливыми конвоирами.
Это была проходная СИЗО. Сквозняк здесь гулял вовсю, а я все стоял лицом к стене. В таком положении я проторчал около сорока минут. Создалось впечатление, что обо мне тут вовсе позабыли.
Наконец, ко мне подошли два конвоира, и один из них процедил:
– Налево! Руки назад!
Долго шли по коридору, потом свернули во двор. Затем вошли в узкий туннель шириной в два метра, забранный со всех сторон жестяной проволокой.
– Оппа! Наконец, я в тюрьме! – четко уяснил в тот момент, шагая куда-то в неизвестность впереди молчаливых конвоиров, вооруженных резиновой палкой, пистолетом, наручниками, фонариком и другими «прибамбасами».
Помню, что каждый мой шаг синхронными стуками отдавался в висках, спазмами в сердце, хотя в сознании мелькала ассоциативная мысль: вот так, наверное, чувствуют себя грешники, не признававшие священных слов «Бог», «Аллах» и «Ад», а теперь, после смерти, как миленькие бредущие к мосту, шириной всего лишь в человеческий волос.
Тяжелая железная дверь проскрипела очень громко и протяжно. Но это было только преддверие ада.
Завели в ярко освещенный коридор, по обе стороны которого расположились несколько небольших камер с круглыми стеклянными «глазелками», величиной с диаметр фонарика. Позже узнал, что это небольшое трехэтажное здание тюремщики называют «колокольней». Оно, действительно, всем своим видом напоминало небольшую церквушку. Здесь проводят личный обыск вновь прибывших. Здесь обыскивают тебя до встречи с адвокатом и после, здесь «шмонают» тебя, когда увозят на допрос к следователю и по возвращении оттуда, именно через это здание ты проходишь при свидании с близкими, и после. Другими словами, «колокольня» для всех нас, кто по воле судьбы оказались по эту сторону колючей проволоки и забора, отныне становится «родным домом», вокзалом, мимо которого не пройти.
– Заходите! – звучит команда из смежной комнаты.
В ней в поте лица трудились трое надсмотрщиков: майор полиции и двое сержантов. В комнате справа были расположены четыре деревянные кабины без дверей. Перед надсмотрщиками стоял длинный «шмональный» стол.
– Сюда, в эту кабину! Раздевайтесь догола. Одежду сбрасывайте на стол! – объяснил майор и изучающе посмотрел мне в лицо.
– Вы, по-моему, журналист? Редактор? – вдруг неожиданно спросил он. – Да, – ответил я.
В комнате сильно воняло потом, плесенью. В кабине было грязно и холодно. Брезгуя, я не хотел снимать обувь, но сержант оказался настойчив.
Когда я полностью разделся, сержант облачился в белые перчатки, с шиком бывалого прозектора звонко щелкнул их резиной по своим запястьям, а потом потребовал нагнуться и раздвинуть ягодицы.
– Ну, как там? – с иронией спросил я, выполняя просьбу. – Свободой не пахнет?
Надсмотрщик привычно воспринял мою шутку, видимо, слышал ее частенько. А может быть, подумал про себя, голубчик, ты скоро не так запоешь, через пару недель навсегда забудешь свой юмор.
– Раздвиньте пальцы рук. Ног. Откройте рот, – экзекуция продолжалась минут десять, пока другой сержант не «обшмонал» мою одежду.
Проверка закончилась, и мне предстояло еще одно нелегкое испытание – встреча с сокамерниками. «Как они встретят меня? Как вести себя правильно? Кто они будут?» – эти вопросы одни за другими клубком катались в моей голове.
Выходя из комнаты «шмона», я поинтересовался у майора, могу ли я забрать с собой продукты, привезенные из ИВС. Тот нахмурился, но потом, нехотя, согласился:
– Ладно, забирай!
Опять меня конвоировали по проволочному коридору. И вот мы подошли к большому одноэтажному бараку. Железная дверь. Конвоир долго барабанил в дверь, пока не подошел сержант и не отворил ворота.
– Принимай знатного гостя! – пафосно произнес конвоир и передал меня сержанту.
– Руки назад! Шагом марш вперед! – по команде я зашагал по длинному коридору, по обе стороны которого были расположены многочисленные камеры с железными дверями.
– Направо! Стоять лицом к стене!
По запаху сырой одежды, я понял, что мы попали в каптерку. О! Знакомые запахи для тех, кто служил в армии. По стенам висели разного цвета и размера куртки, бушлаты, на толстой батарее сохло стираное белье.
Сержант, как выяснилось позже, был старшим дежурным по корпусу. Внимательно изучив мое лицо, бросив беглый взгляд на мой костюм, туфли и рубашку, сержант дружески признался, что он частенько видел меня по телевизору. Поинтересовался, по какой статье я подозреваюсь.
В пахнувшей мылом и потом каптерке выдали мне соломенную подушку, матрац-рухлядь, дырявое одеяло, две простыни, наволочку. Я попытался отказаться от них, сказав, что они вовсе непригодны, заменить бы их на другие. Сержант согласился с моим недовольством и в приказном тоне попросил каптерщика найти матрац и одеяло посвежее. Вскоре со свежими постельными принадлежностями, свернутыми в рулон, я шагал вглубь коридора в сопровождении дежурного по корпусу. Было около 12 ночи. Конечно же, отбой объявлен давно. В коридоре горел приглушенный свет, по радио звучала тихая музыка.
Несмотря на ночь, сержант со страшным грохотом открыл все засовы и замки двери, на которой я увидел номер «612». Это раскатистое громыхание двери я воспринял как начало отсчета времени моего пребывания в тюрьме.
«Что же ждет меня за этой страшной и таинственной дверью?» – этот вопрос волновал меня больше всего, когда я стоял перед дверью камеры лицом к стене, повернувшись туда уже безо всякого напоминания сержанта.
Не камера, а человеческое месиво
Шагнул я в камеру и был поражен не столько вонью, сколько духотой и влажностью воздуха, который напомнил выгребную яму в душный осенний день после дождя. Я будто спустился в настоящий погреб. Камера площадью примерно пятнадцать на восемь метров сплошь была заставлена двухъярусными шконками. С потолка капала вода, на стенах – иззелена-синяя плесень, успевшая колонизировать практически все вокруг.
В камере горел ночной свет.
Предо мной предстало подобие человеческого месива. Кто-то стонал, кто-то кряхтел, кто-то храпел, громко выпуская воздух. В первый миг мне показалось, что я попал в огромную братскую могилу, куда сбросили полуживые трупы. Открывшаяся предо мной картина просто один в один была похожа на полотно Пабло Пикассо под названием «Склеп».
У меня закружилась голова, сознание пасовало перед такой явью тюремной камеры. А я все стоял у входа, не зная, что делать, куда идти.
Тут я собрал волю в кулак и вполголоса произнес:
– Салем, пацаны! – матрац, который у меня был зажат под мышкой, бросил на пол.
Тишина.
– Хотите кушать? – уже живее прозвучал усталый и осипший мой голос.
Тут из-под одеяла выскочила ватага пацанов, они прискакали к небольшому столу, который стоял у стены, куда я опустил целлофановый пакет с пищей. В нем были манты, вареная конина, хлеб, пару бутылок кока-колы.
Руку для рукопожатия не стал подавать. Природная осторожность предостерегала меня: знай, кому ее протягиваешь.
Парни сами один за другим протянули свои огрубелые руки и поздоровались со мной. Я назвал свое имя.
Не пытаясь казаться крутым, повидавшим немало в жизни, признался, что я в тюрьме первый раз. На воле не общался с сидевшими людьми, поэтому не знаю, как себя вести. Но буду следовать арестантским законам.
Видимо, мои слова произвели на молодых арестантов благоприятное впечатление. Исподволь глянул на пацанов, вижу – они довольны.
Буквально за пять минут они опустошили пакет.
Пацаны с шумом и восторженными возгласами вперебой поедали мое угощение, и тут за дверью раздался грозный окрик дежурного:
– Э-э, суки, почему не спим!? Бляди, я завтра покажу Вам кузькину мать!
Сокамерники в миг разбежались по шконкам.
Мне показали на нижнюю «шконку». Я начал устраиваться, не представляя, что эти грубые и измордованные парни через неделю станут для меня близкими и в какой-то мере родными.
Сосед по имени Сабыр, молодой парень двадцати лет, любезно помог мне разобраться с постельными принадлежностями. Когда разворачивали матрац, на пол со звоном полетели железная тарелка и кружка. Кто знал, что их сунули туда!? Костюм, рубашку и брюки, туалетные принадлежности пришлось повесить на гвоздь.
«Что будет, то будет! О, Аллах, дай мне сил выдержать и эту жизненную ситуацию. В моей жизни случалось немало трудностей, невзгод, но такой удар судьбы наваливался на меня впервые!» – такими буравящими мыслями терзался я.
Но усталость переборола меня. Уже засыпая, я вспомнил пару сур из Корана и тихо прошептал их. Вскоре крепкий, свинцовый сон налег на меня, заманил в свои объятия, камнем придавив до утра.
Сквозь глубокий сон вдруг я услышал протяжную команду «Подъем!». В первые секунды не мог понять, где я нахожусь. Увидев кровать над собой, решил, что опять загремел в армию.
Не хотелось просыпаться, прикрыл глаза, и я вновь погрузился в блаженный, утренний сон: некоторое время упивался усладой покоя, конечно же, это было приятное состояние души и тела. Однако вокруг меня начались суетливая возня, говор, громкое и протяжное зевание – это просыпались мои недоспанные сокамерники. Но я не спешил выбраться из постели.
И лишь после того, как донесся очередной грубый вопль «18-ая камера, блядь, подъем!», я быстро очнулся, и, оказавшись с глазу на глаз с явью тюремной камеры, спертым, душным воздухом, четко осознал – я нахожусь в тюрьме.
Обитатели камер зашевелились по-быстрому. Почти закрытыми глазами, они лениво вылезли из постелей и гуськом потянулись к единственной параше, чтобы справить утреннюю нужду. Я тоже направился туда, но, увидев длиннющую очередь, решил не терять времени, взялся заправлять постель. Сосед по шконке Сабыр, как уже опытный затворник, показал мне, как это делается. В заправке постели были свои нюансы, скажем, требовалось по-особому подоткнуть синие тонкого шинельного сукна одеяла под края куцых матрасиков, хорошенько его натянуть, аккуратно повесить вафельное полотенце.
В камере обитало восемнадцать арестантов. Дежурный по камере принес ведро с тряпками, каждый арестант мыл под своей кроватью. Оставшееся пространство пола протирал сам дежурный. Сокамерники то ли из-за уважения к моему возрасту – я был в два-три раза старше их, то ли из-за ночного угощения, вежливо предложили, чтобы я не беспокоился насчет уборки, не прикасался к тряпке.
Не успели толком убраться в камере, как в коридоре раздался грохот приближающегося агрегата.
– Завтрак везут! – пояснил Сабыр.
Вскоре окошко с множественными звуками открылось во всю ширь, и в проем выдвинулся передний бампер стальной, на маленьких колесиках, тележки – на ней был укреплен мусорный бачок. Угрюмая физиономия зека из «хозбанды» выкрикивал: «мусор!». Он собирал хлам и отходы со всех камер.
Дежурный ловко опрокидывал пластиковые пакеты с отходами нашей внутрикамерной жизнедеятельности в бачок и двигался дальше. Вслед за ним уже подъезжал «баландер».
Услышав призывный грохот, толкая друг друга, напирая сзади, мои сокамерники столпились у окошка. Получив порции сечки и чая, пацаны уныло разбредались по камере. В основном, ели стоя. Небольшой стол помещал всего около десяти человек. Как я заметил, тут уже существовала своя незримая иерархия – некоторые из арестантов-старожилов, согласно этой табели о рангах, застолбили удобные места за столом, рядом с ними крутились «шныри»-подхалимы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
