Текст книги "Рок-звезда"
Автор книги: Биби Истон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
5
Спустя пятнадцать минут, еще две сигареты, литр пота и начинающийся солнечный ожог мы с Гансом подошли к старому депо поездов на южном краю центра города. Огромный указатель оповещал, что мы находимся в Подземной Атланте.
– Как-то не особо оно подземное.
Ганс, хохотнув, провел меня к боковой стороне здания.
– Ты что, раньше тут не бывала? – он казался довольно озадаченным.
– Кажется, родители водили меня сюда, когда я была маленькой, но я не помню.
– Так вот, все это, – обвел он рукой улицы вокруг, витрины и площадь перед входом, – было построено в 1920 году двумя этажами выше изначальных путей, оставшихся с 1800-х. Кажется, это сделали, чтобы уменьшить пробки, или что-то такое. Все лавочки просто поднялись на два этажа, и все более-менее забыли о пространстве внизу.
– Как-то это странно, – сказала я, оглядываясь и пытаясь представить, как все это могло выглядеть раньше.
– Ну, конечно, забыли не все. Некоторые витрины, оставшиеся внизу, стали продавать всякую запрещенку.
– Блин. Ни фига себе. Как же это, наверное, было круто? – я представила себя со стрижкой боб до подбородка и рядами оборок на платье, которые подымались и опускались, когда я кружилась в танце с одним высоким, темным, красивым персонажем в полосатом костюме. Я поглядела на полосатые штаны Ганса, на цепочку и на его суровое ангельское лицо и улыбнулась.
– Я всегда хотела быть флаппершей. В смысле, посмотри на меня, – я провела рукой вдоль тела. – Кудри, тощая фигурка, слишком яркая подводка, проблемы с самооценкой – я же идеально подхожу.
Ганс поглядел на меня, и от того, как полыхнули его серо-голубые глаза, я поежилась. Прежде чем ответить, он слегка облизнул губы.
– Может, ты и была.
– Может, я была флаппершей? Типа, в прошлой жизни? Ты что, правда в такое веришь? – я совсем не хотела его осуждать. Я просто действительно удивилась. Я не думала, что в реинкарнацию верит кто-то, кроме моих родителей.
«Ну теперь, наверное, еще и я».
Ганс пожал плечами. Мы зашли за угол старого депо. Там с краю был эскалатор, уходящий вниз.
– Не знаю. Но ведь все может быть?
Мы с Гансом встали на эскалатор одновременно. Я повернулась, прислонившись задницей к движущемуся поручню. Ганс повторил мою позу на противоположной стороне. Лампы в туннеле бросали ползучие тени на его лицо, пока мы медленно спускались вниз.
– Я имел в виду, разве у тебя не было так, что ты, не знаю, как будто знаешь что-то, чего знать не можешь? Или чувствуешь, что была там, где никогда раньше не была?
– Или как будто знаешь кого-то, кого никогда раньше не встречал? – вырвалось у меня.
Ганс поглядел мне в глаза. Это, казалось, длилось вечность – или, в нашем случае, две, – а потом одарил меня намеком улыбки.
– Ага. Ты когда-нибудь чувствовала такое?
У меня защипало в носу. В волосах. От его пронизывающего взгляда у меня защипало все мои чертовы пальцы с ярко-красными ноготками. Что бы я ни чувствовала, Ганс чувствовал то же самое. И он хотел, чтобы я произнесла это вслух.
– Ага, – сглотнула я. – Было.
Когда эскалатор довез нас донизу, мне показалось, что я прошла сквозь кроличью нору в другое время и измерение. Мы оказались в конце длинной улицы, вымощенной кирпичом. Бетонные и балочные перекрытия над головой заслоняли то, что раньше было залито солнцем. По краям шли сплошные витрины, деревянные фасады домов и выгнутые деревянные арки проходов, скрытые тут более восьмидесяти лет. Дорогу освещали старинные фонари, а посреди мостовой там и тут стояли киоски, сделанные из старых повозок, которые еще возили лошади.
Через несколько шагов в воздухе послышались звуки отдаленной джазовой музыки, и мои ноздри учуяли запах засахаренных орехов, которые продавались в одном из ближайших киосков.
Желание взять Ганса за руку росло во мне с каждым шагом, который я делала в этом романтичном, позабытом городе внутри города. Мне была просто необходима сигарета. Надо было срочно занять чем-то руки, прежде чем они сделают какую-нибудь глупость.
На первом же перекрестке, к которому мы подошли, на углу стоял человек, играющий на саксофоне перед открытой верандой ресторана. Ну настолько открытой, как это может быть под землей. Я понятия не имела, какую еду тут готовят, но на столиках были пепельницы, и этого было достаточно.
На табличке было написано, что можно садиться самим, так что я выбрала столик в дальнем углу патио, где музыка была не такой громкой.
Пришла официантка с меню и корзиночкой с чипсами и сальсой.
Это был мексиканский ресторан.
Я закурила и тут же почувствовала, что расслабилась. Наличие стола между нашими телами и «Кэмел лайтс» у меня в руках резко успокоило мои нервы. И я подумала еще кое о чем, что могло бы охладить меня еще сильнее.
– А как ты думаешь, они тут будут проверять наши документы?
Ганс рассмеялся.
– Мои? Нет. Твои? Безусловно.
У меня отвисла челюсть.
– Ну я же не выгляжу настолько молодо.
– Ага-ага, – Ганс сжал губы, пытаясь подавить смех.
– Ну, и на сколько я выгляжу?
Наклонив голову набок, Ганс оценивающе оглядел меня, сощурив глаза так, что вся голубизна скрылась в тени густых темных ресниц. Так он выглядел довольно мрачным.
– На семнадцать.
Я выдохнула.
– Но я же тут с тобой, а ты выглядишь на все двадцать семь. Разве от этого я не кажусь старше?
Ганс улыбнулся одной стороной рта.
– Как скажешь. Хочешь попробовать?
– Правда?
Пожав плечами, Ганс вытащил из кармана пачку «ньюпорта».
– Ну, а что плохого может случиться?
Тут же, как нарочно, подошла официантка, вынимая из кармана блокнот. Ей было лет двадцать с небольшим, и, казалось, она немного напряглась, подходя к нам – возможно, потому, что один из нас был таким роскошным черноволосым великаном со злобным лицом и жуткими татуировками. На ней были кеды и резинка на хвостике, а на голове хвостик. Если уж кто-нибудь и принес бы спиртное паре подростков, так это именно она.
– Меня зовут Мария. Я буду вас обслуживать. Что будете пить?
Мы с Гансом обменялись взглядами. И он сказал еще более низким, чем всегда, голосом.
– Мы будем пиво «Корона»… Мария… Пожалуйста.
От этой яркой, широкой улыбки, с которой он к ней обратился, у меня перед глазами все покраснело, и я заломила под столом костяшки пальцев. Я знала, что он всего лишь пытается раздобыть мне пиво, но все равно – почему он непременно должен делать это вот так?
Мария улыбнулась и опустила глаза, делая вид, что записывает заказ. Потом она подняла их, поглядела на меня и спросила:
– Можно взглянуть на ваше удостоверение, пожалуйста?
«Сучка».
Я схватила свою сумку, вытащила оттуда плюшевый грузовик и начала рыться в поисках бумажника.
«Удостоверение захотела? Будет тебе чертово удостоверение».
Вытащив карточку из отделения бумажника, я скептически вручила ее официантке.
Бедная Мария поглядела на карточку, потом на меня, потом снова на карточку. Ее и без того обеспокоенное лицо затуманилось еще сильнее.
Ганс пнул меня под столом. Я ответила на его вопросительный взгляд своим победным.
– Хм, извините, мэм, но это не похоже на вас.
– Я знаю. Я состригла и высветлила волосы.
– Нет, мэм. Тут написано, – Мария взглянула на Ганса, наклонилась и прошептала мне на ухо: – Что вы весите восемьдесят пять килограммов.
По моим венам разлился адреналин. Я понимала, что Мария просто выполняет свою работу. Я понимала, что никто не поверит девушке, которая может есть хлопья из выемки над своей ключицей, если она предъявит удостоверение, в котором сказано, что она весит вдвое больше, но мне было плевать. Мария усомнилась в моем весе и кокетничала с моей родственной душой, и за все это заслуживала смерти.
Я вырвала у нее удостоверение и отрезала:
– Это фото было сделано пять лет назад. Я села на диету после школы, ясно? Меня достало, что меня дразнят моим весом, ясно? Мне было стыдно, ясно? И вам не обязательно тыкать мне этим в лицо!
Мария подняла руки, защищаясь, а потом прижала одну из них к сердцу в жесте искреннего раскаяния.
– Простите, простите, мэм. Я не… Я не должна была… Я сейчас принесу ваши напитки. Извините меня.
И ушла.
Мне должно было стать стыдно – я вела себя как полная скотина, – но стыдно мне не стало. Я чувствовала себя победителем. Ничего не делало меня, избалованного единственного ребенка, счастливее, чем желание настоять на своем.
Довольно улыбнувшись, я хотела убрать карточку обратно в бумажник, как вдруг Ганс протянул руку и щелкнул своими длинными пальцами.
– Так-так-так. Дай-ка взглянуть на эту штуку.
Просияв, я протянула ему пластиковую карточку.
– Кто это? – расхохотался Ганс.
Я широко улыбнулась.
– Понятия не имею. Джульет, моя лучшая подруга, нашла ее в кустах возле молла. Она бы оставила ее себе, но она метиска, так что уж совсем не похожа на эту фотку.
– Но ты тоже совсем не похожа! – хохотнул он. – Не могу поверить, что тебе принесут пиво с этой штукой.
Ганс вернул мне права некой Джолин Элизабет Годфри. Его суровое лицо излучало уважение и радость. Просияв от гордости, я убрала удостоверение обратно в бумажник. Потом снова изобразила на лице раздраженную гримасу, потому что бедная, милая Мария как раз принесла нам пиво.
Ганс, пытаясь сделать серьезное лицо, заказал кучу тако, которыми можно было бы накормить небольшую армию, но как только Мария ушла подальше, разразился смехом. Приподняв свой бокал с пивом, он сказал: «За Джолин».
Улыбаясь, я чокнулась с ним. «За Джолин».
Я сделала победный глоток и удовлетворенно вздохнула.
Как один день может все изменить. До того, как Дева-Гот и Стивен позвали меня вчера вечером в гости, я была буквально собственной жалкой оболочкой. Моя стрижка обросла до безобразия, и голова была похожа на гриб. Я не красилась неделями. Я была депрессивной, скучной, лечила не только сломанные ребра, но и в очередной раз разбитое сердце. Однако я взяла себя в руки, обрезала волосы и присоединилась к миру живущих со вкусом. Я прошла путь от созерцания четырех стен до пробуждения в чужой кровати с незнакомцем, поездке за рулем его БМВ с открытым верхом, ВИП-обслуживания на шоу грузовиков и телепортации в 1920-е годы. И хоть мы и не были в магазине запрещенки, я все же умудрилась нелегально купить спиртное.
Что меня заинтересовало:
– А откуда ты столько знаешь про это место?
Ганс задумчиво кусал заусенец на большом пальце и смотрел куда-то мне за плечо. Когда я заговорила, он тут же поглядел на меня.
– А? Прости, я заслушался, – Ганс указал на саксофониста позади меня. – Он очень хорош.
– Круто. Я просто спрашивала, откуда ты столько знаешь про это место.
– Ой, не знаю. Мне всегда нравилась история. Это были единственные уроки в школе, на которых мне не надо было списывать на контрольных. Ну, кроме музыки.
Я рассмеялась.
– Смешно. История была единственным уроком, на котором мне приходилось списывать. Мне просто всегда было плевать, что делали толпы злобных людей много лет назад. Типа, мне все ясно. Они дебилы. Проехали.
Ганс фыркнул в свое пиво. Мне нравилось его смешить. У него были прекрасные зубы. И прелестные губы. Его улыбка не была огромной, мегаваттной улыбкой суперзвезды, хотя он и казался ею. Его улыбка была тихой. Почти стеснительной. Такой ужасно милой.
– Ну, Джолин, – поддразнил он, – а чем увлекаешься ты?
«Твоим лицом».
Пытаясь придумать ответ получше, я отхлебнула пива. Что меня увлекает? Парни. Обнимашки. Секс. Искусство, музыка и кино. Психология, забота о людях, права женщин. Мои родители, моя собака, мои друзья. Я люблю читать, писать, рисовать и раскрашивать. Мне хочется путешествовать. Я люблю моду и фотографию. Пить, курить и нарушать правила. В мое сознание одновременно ворвалось столько всего, что у меня просто вылетело: «Всем. Я увлекаюсь, на хрен, всем».
– Всем, кроме толпы старых злобных людей много лет назад.
– Точно, – ухмыльнулась я, направляя на него палец. – Кроме этого. Ну, и еще Чумбавамбы.
Ганс снова рассмеялся, и от этого звука мне показалось, что легкие пивные пузырьки в моем желудке начали танцевать по всему телу. Я заметила, что, начиная смеяться, Ганс всегда на секунду опускает глаза, ровно настолько, что его чернильно-черные густые ресницы успевают смягчить суровое, мужественное лицо. Ровно настолько, чтобы я успела вздохнуть так, чтобы он не заметил.
Схватив со стола пачку «ньюпорта», Ганс сунул в рот сигарету. Перед тем как прикурить, он замер, зажав ее в зубах. Взглянул на меня, и все веселье исчезло с его лица, которое стало каким-то слишком серьезным.
– Ты уезжаешь в колледж?
Настала моя очередь фыркать.
– Блин, нет. Я буду прямо тут, – я указала куда-то в сторону кампуса Университета Джорджии, который был отсюда в нескольких кварталах. – Я получила стипендию на обучение, так что, пока я остаюсь в пределах штата, мое обучение бесплатно. И у меня уже есть несколько баллов за продвинутые курсы, так что если я буду рвать жопу и дальше, то стану бакалавром психологии раньше, чем получу право покупать спиртное.
Ухмыльнувшись, Ганс толкнул меня под столом ногой.
– Может, не стоит кричать об этом слишком громко, Джолин.
Тепло пробежало по моему телу от той крошечной точки, где соприкоснулись наши ботинки, вверх, внутрь моих штанов из кожзама, прямо туда, где сходились бедра.
– Ой, правда, – покраснела я, озираясь, чтобы убедиться, что Мария нас не услышала. – Я хотела сказать, что я и без того достаточно взрослая, чтобы пить, – я повысила голос, чтобы меня мог услышать весь ресторан.
Ганс снова пихнул меня ногой, чтобы я затихла, и я чуть не кончила на месте.
– Ну, а ты идешь осенью в колледж? – спросила я, стараясь сосредоточиться на его ответе, а не на том, что его нога все еще касалась моей.
– Не-а, – Ганс наконец закурил и протянул мне открытую пачку в безмолвном предложении.
Я взяла ментоловую сигарету и потянулась к нему, чтобы прикурить. Пламя согрело мое лицо, а от первой затяжки защипало в горле.
– Я пока собираюсь сосредоточиться на своей музыке. Родители хотят, чтобы я шел в колледж, и даже предложили пойти в эту дико дорогую музыкальную школу в городе, но я не хочу изучать чей-то стиль. Понимаешь? Я хочу найти собственный.
Я кивнула, открывая в этом сидевшем напротив меня человеке новые качества. Ганс не хотел стать просто еще одной рок-звездулькой. Он был настоящим артистом. От этого понимания мне стало немного грустно. Я знала это чувство. Оба моих родителя, дядя с отцовской стороны, несколько двоюродных братьев и обе бабушки были творческими людьми. Казалось бы, вырастая в семье, полной поэтов, художников и музыкантов, я тоже могла бы позволить расцвести собственным творческим способностям. Но нет. В нашей семье считалось тяжелым бременем родиться с тягой к творчеству. Это не оплатит твоих счетов. Это только разобьет тебе сердце.
Мой отец и его брат, которые выросли, вместе играя в рок-группе, во взрослом возрасте впали в депрессию. В качестве музыкантов они не зарабатывали даже на покрытие основных потребностей, так что им приходилось с утра работать на унизительной работе в магазине, и это надорвало их чувствительные души. Мой папа привык не спать по ночам, пить и играть на своей электрогитаре сам для себя, выкрутив громкость на самый минимум. Его рок-н-ролльный дух был практически сломлен.
– Надо быть умной – только на этом можно построить будущее. А не на таланте и уж точно ни хрена не на том, как ты выглядишь, – вдалбливал мне папа.
– Лучше быть умной, чем красивой, – шептал он мне на ухо перед сном каждый божий день.
– Искусство разобьет тебе сердце, – предупреждал он.
– В наши дни надо иметь как минимум степень магистра. Бакалавры и так пятачок за пучок. Найди работу с бонусами, а может, и с пенсионными. И тогда с тобой все будет хорошо, – убеждал он.
«Ради бога, не стань такой, как я», – умоляли его глаза.
Я и сама не хотела стать такой, как он. Мне совсем не нравилось быть голодающим артистом. Я знала, какая у нас бедная семья. В каком напряжении и депрессии они все живут. Я хотела помогать таким, как они, а не становиться одной из них.
Ганс вот, например, точно голодал. Этот поганец жрал больше, чем все, кого я видела. Мария принесла столько тарелок с тако, что они возвышались в ее руках, как фарфоровая лестница, и еще два пива – в качестве предложения мира.
Я с искренней улыбкой взяла у нее пиво и решила, что она все же мне нравится.
Она попыталась поставить передо мной несколько тарелок, но я покачала головой и отправила их все на тот конец стола.
К тому моменту, как все тарелки оказались на столе, Ганс успел сожрать первый тако.
– Налетай, – указал он мне на выбор разнообразных тако, стоящих перед нами.
– Мне хватит, – я подняла руки, в одной – сигарета, в другой – пиво. – Вот мой ужин.
Ганс перестал есть и, снова посерьезнев, уставился на меня. Его лицо напомнило мне, что он все еще может оказаться серийным убийцей.
– Ты что, не будешь есть?
– Да я еще с обеда сыта. Бургер был просто огромным! Но спасибо. Кстати, ты не хочешь потом пройти мимо универа Джорджии по пути в Табернакль? Я еще не очень ориентируюсь в кампусе, но мне все равно не хочется заказывать одну из их дурацких экскурсий.
Улыбнувшись, Ганс снова откусил тако.
– Конечно, – пробормотал он с набитым ртом, нисколько не возражая против смены темы. – Я тоже хочу посмотреть. Может, я смогу потом заскакивать за тобой и ходить сюда обедать. Эти тако просто потрясные.
– Ага, – я отхлебнула пива, чтобы скрыть улыбку, грозившую разорвать мое лицо. – Может быть, – я затянулась сигаретой. – Было бы неплохо, – я выдохнула.
«Господи боже, черт побери, – вопила я про себя. – Ганс хочет еще встречаться со мной!»
6
Ганс заплатил, даже не глядя на счет, а просто отдав Марии свою кредитку. Для голодающего артиста он явно не страдал от нехватки денег. Мне захотелось спросить, нет ли у него другой работы, кроме работы бас-гитариста в никому не известной группе, но мне было неловко вдаваться в подробности его финансов, потому что мы и сутки не были знакомы.
Мы снова проехали на эскалаторе сквозь время, за несколько минут поднявшись из темной романтической Атланты 1920-х в обжигающе жаркую, адски шумную Атланту 1990-х. Контраст был ошеломительным. Нам не только пришлось кричать друг другу, чтобы хоть что-то расслышать сквозь какофонию сирен и автомобильных гудков, но на нашем коротком пути – всего пять кварталов – до Университета Джорджии к нам пристало как минимум пять уличных попрошаек.
Папа всегда учил меня не давать денег бездомным. Он говорил, что они потратят их на наркоту и спиртное. Но, очевидно, Гансу никто этого не говорил, потому что, пока мы дошли до универа, он успел раздать всю свою мелочь и половину сигарет.
Кампус Университета Джорджии представляет из себя не столько кампус, сколько просто набор старых, не сочетающихся между собой зданий в южном конце Персиковой улицы. Мы с Гансом пошатались там и сям, пытаясь зайти в запертые здания и забираясь по лестницам, чтобы посмотреть, куда они ведут. В нормальном состоянии я, может, была бы немного поражена размерами своего нового учебного заведения, но во мне было две дозы пива, так что меня ничто не могло ошеломить.
Единственным общественным местом, которое нам удалось обнаружить, была большая бетонная площадка примерно двумя этажами выше уровня улицы. Мне там понравилось. Мы с Гансом были там совершенно одни и при этом в самом центре всего. На площадь выходили фасад библиотеки, нескольких зданий, названных в честь каких-то злобных древних людей, и Факультет Наук и Искусств.
Пихнув Ганса под ребра – еще один предлог прикоснуться к нему, – я указала на здание напротив.
– Смотри, если ты все равно придешь сюда, чтобы пообедать со мной, можешь заодно и записаться. И тогда мы смогли бы даже учиться в одном здании.
Ганс прищурился на вывеску Наук и Искусств, которая как раз освещалась косыми лучами заходящего солнца.
– Мы бы могли даже ездить вместе! – чирикала я. – Погоди, а где ты живешь?
Ганс отвернулся от вывески и поглядел на меня, ладонью заслоняя глаза от солнца.
– На озере Ланье.
– На озере Ланье? Типа, на озере Ланье?
Ганс рассмеялся, отворачиваясь от солнечных лучей. Мы продолжали шагать.
– Ну да.
– Во-первых, черт возьми, там такие красивые дома, – сказала я. – А во-вторых, это минут сорок пять отсюда на север.
– По пробкам – час, – уточнил Ганс.
– И ты собирался тащиться оттуда сюда, просто чтобы пообедать со мной?
Пожав плечами, Ганс засунул руки в карманы.
– Ну да. А что?
Я скорчила ему рожицу. Мое сердце трепетало, как крылышки птички-колибри.
– Но ты ненавидишь водить.
Ганс посмотрел на меня с улыбкой. На его небритых щеках появились ямочки. Угольно-черные ресницы окаймляли джинсового цвета глаза.
– Ну да, но там такие вкусные тако.
В его голосе, в его выражении было нечто, что говорило мне – кое-что нравится ему больше, чем тако. Мои коленки начали подгибаться, и мне пришлось скрестить руки на груди, чтобы тут же не схватить его в объятия и не отпускать никогда. Я раскрыла рот, чтобы что-то сказать – наверняка очередную глупость, типа: «Знаешь, что! Скажи своей подружке, чтобы пошла на фиг, давай снимем вместе квартиру, пойдем в университет, будем вместе всегда, поженимся, и я нарожаю тебе высоких черноволосых детишек!» – как вдруг прямо нам в лицо засияли мигалками и завыли сиренами пожарная машина и скорая помощь. В центре города это было обычное дело, но они не могли выбрать момента лучше.
Я воспользовалась предлогом, чтобы сменить тему разговора. С Гансом это было легче легкого.
– Ну, сколько у нас еще осталось до начала концерта?
