Текст книги "Разум. Творческий отклик на сейчас"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Но журналист был упрям. Он сказал:

— Тогда я немедленно обращусь к иерархии и разоблачу всё это дело: что я не имею права здесь находиться, у меня нет грин-карты — я просто турист — а привратник не позволяет мне выйти Вы совершили два преступления: во-первых, вы позволили мне войти; во-вторых, вы не позволяете мне выйти.

Привратник понял; это было совершенно правильно. Он сказал:

— Ладно, идите. Перепись обычно занимает вечность — здесь всё занимает вечность. Тем временем, может быть, появится какой-нибудь другой журналист. Но странно то, что вас самого убедил слух, который вы же сами создали.

Журналист сказал:

— Если в него поверили десять других журналистов, наверное, в нём что-то есть. Наверное, какая-то часть его истинна; иначе как я смог бы убедить десять журналистов, и к тому же в том, чтобы перейти из рая в ад? В нём непременно есть доля истины.

Вождь постоянно нуждается в том, чтобы снова и снова убеждать себя, что то, что он говорит, правильно Для этого ему нужно растущее число людей. И чем более фанатично они преданны, тем более они для него убедительны. Если они готовы умирать или убивать, отправиться в крестовый поход, начать джихад, священную воину — это придаёт ему уверенность.

И, замыкая круг, его уверенность убеждает последователей — потому что он начинает говорить громче, становится более упрямым; он становится абсолютно уверенным. «Если» и «но» исчезают из его языка — всё, что он говорит, — истина. И этот порочный круг продолжается и продолжается. Это делает вождя фанатичным и делает фанатичными последователей. Это психологическая потребность обоих; они плывут в одной и той же лодке.

Люди испытывают психологическую потребность быть уверенными. Если у них под ногами всегда зыбучие пески, это осложняет им жизнь. Жизнь достаточно трудна такой, как есть, — и сверх того, всюду вокруг неуверенность и неопределённость — всюду вокруг вопросы без ответов. Это даёт кучке коварных людей возможность притвориться, что они раздают именно те товары, которые вам нужны. Единственное качество, в котором нуждается вождь, — это всегда быть впереди толпы. Он должен всегда быть начеку, замечать, куда движется толпа, и быть впереди неё. Это придаёт толпе чувство, что вождь ведёт её за собой.

Вождю нужно лишь немного такой хитрости, чтобы он мог постоянно наблюдать настроения толпы, видеть, куда она движется. Когда начинает дуть ветер, настоящий вождь никогда не упустит свой шанс: он всегда окажется впереди толпы.

Мыслители не нужны, потому что мыслитель начинает сомневаться, движется ли толпа в правильном направлении, или правилен ли тот путь, которым следует он сам. Если он начинает думать таким образом, он больше не будет вождём, он останется один. Толпа пойдёт за каким-то идиотом, который не заботится о том, куда она идёт. Может быть, она идёт в ад, но он остаётся вождём — он впереди вас. Единственное качество, требующееся вождю, — это способность оценивать настроения толпы. Это не очень трудно, потому что толпа всё время громко кричит о том, чего она хочет, куда она хочет идти, какие она испытывает потребности. Вам нужно только быть немного бдительными и сложить вместе все эти голоса; тогда никакой проблемы не будет, вы будете впереди толпы.

И продолжайте обещать всё, чего просят люди в толпе, — никто не станет от вас требовать исполнения этих обещаний, вас просят только давать обещания. Кто вас просил исполнять обещанное? Продолжайте давать обещания и не беспокойтесь о том, что однажды вас поймают и спросят о них. Этого никогда не случится, потому что каждый раз, когда вас ловят, вы можете начать давать ещё большие обещания.

У людей очень короткая память. Кто помнит, что вы обещали пять лет назад? За пять лет столько воды утекло в Ганге, кому теперь до этого дело? За пять лет изменилось так много. Fie беспокойтесь, просто продолжайте обещать больше и больше.

И люди верят в, эти обещания, люди хотят верить. У них ничего больше нет, только надежды. И вожди продолжают давать опиум, надежду, и в людях возникает наркотическое привыкание.

Фанатическая преданность группам и организациям, политическим,религиозным или любого другого рода — это своего рода наркотическая зависимость; точно как любой другой наркотик. Христианин чувствует себя как дома, будучи в окружении других христиан. Это наркотическая зависимость, психологический наркотик. При виде человека, стоящего вне их собственной толпы, что-то в психике людей тут же начинает дрожать: «Возможно ли не верить в Христа? Возможно ли выжить, не веря в Христа?» Подозрения, сомнения... Почему они злятся? На самом деле, они не злятся, они пугаются. И чтобы скрыть страх, им приходится проецировать гнев. Гнев всегда служит для того, чтобы скрыть страх.

Люди используют всевозможные стратегии. Есть люди, которые начнут смеяться, просто для того, чтобы остановить слёзы. Е< смехе вы забудете, они забудут... и слёзы могут оставаться скрытыми. В гневе скрытым останется их страх,

Они очень фанатичны, они пытаются защитить себя... Они знают, что их верование — не их собственный опыт, и боятся, что кто-то посторонний может поцарапать, копнуть слишком глубоко, вынести рану наружу и оставить .прямо у них перед глазами. Так или иначе, им удавалось прикрыть рану — они христиане, и Христос — их спаситель, единственный спаситель, единственный настоящий спаситель, и у них есть Святая Книга, и с ними Бог, — чего им бояться? Они создали уютный психологический дом, и внезапно, словно слон в посудную лавку, входит незнакомец, который не верит, как они!

Один из моих учителей, который очень меня любил... в старших классах школы он был единственным учителем, с которым я был очень близок. И когда я поступил в университет, возвращаясь в родной город на каникулы, я виделся с ним.

Однажды он мне сказал:

— Я тебя жду. Очень странно, что я тебя жду, зная, что сейчас каникулы, и ты приедешь. И твой приезд — как порыв свежего ветра. В старости ты мне снова напоминаешь мою молодость и юношеские мечты. Но когда ты приезжаешь, мне становится страшно, и я начинаю молиться Богу: «Пусть он как можно скорее уедет!» Потому что ты создаёшь во мне подозрение; ты — моё величайшее сомнение. Просто увидеть тебя достаточно, чтобы стали возникать все мои сомнения. Так или иначе, я удерживаю их под спудом, но с тобой это трудно.

Он говорил:

— Странно, что одного твоего прихода в мой дом достаточно, чтобы все мои попытки подавить потерпели поражение, и все мои сомнения проснулись. Я знаю, что не знаю Бога, и знаю, что мои молитвы тщетны, — нет никого, чтобы их слышать. Всё же я продолжаю молиться три раза в день: утром, днём, вечером. Но когда ты здесь, я не могу молиться так мирно, как делаю это каждый день.

— Но я никогда не беспокою ваших молитв! — сказал я.

— Дело не в том, что ты их беспокоишь. Но если ты просто здесь сидишь, и я молюсь... это невозможно. Внезапно я знаю, что всё, что я делаю, глупо, и я знаю, о чём ты Думаешь. Наверное, ты думаешь, что этот старый дурак продолжает и продолжает одно и то же... Я знаю, что в твоих глазах то, что я делаю, неразумно. И беда в том, что глубоко внутри я с тобой согласен. Но теперь я слишком стар и не могу измениться. Возникает страх. Я не могу остановиться. Много раз я думал: «Почему бы мне не перестать молиться?» Но я молился семьдесят пять лет...

В то время ему было, наверное, около девяноста двух.

— Я молился так долго. И теперь, перед самой смертью, прекратить? И как знать?.. Если этот мальчик рядом, и Бог действительно существует, я окажусь в затруднении: я не смогу даже поднять глаза перед Богом, если в последний момент прекращу молиться. Я делал это всю жизнь, поэтому позволь мне продолжать, правильно это или нет. Если это неправильно, я ничего не потеряю. В любом случае, теперь, когда я в отставке, весь день у меня свободен. И если Бог есть, всё в полном порядке — мои молитвы достигли успеха.

Я сказал:

— Это не поможет. Даже если Бог есть, такого рода молитва тщетна. Думаете ли вы, что сможете обмануть Бога? Неужели он вас не спросит? Вы молились с этой идеей, что если его не существует, хорошо, а если он существует, вы сможете сказать, что, по крайней мере, молились ему. Неужели вы думаете, что сможете обмануть Бога?

Он сказал:

— В этом вся беда. Именно поэтому я тебе говорю: пожалуйста, не приходи! Я не могу этого ни отбросить, ни делать искренне. И теперь ты создал мне третью проблему: Даже если я это делаю, это бесполезно! Потому что ты прав: если Бог есть, он узнает эту простую вещь — что этот старик пытается его обмануть.

Я сказал:

— Это гораздо хуже, чем не молиться. По крайней мере, будьте честным. И я не думаю, что честность может быть так или иначе против религии. Просто будьте честным; если вы этого не чувствуете, отбросьте это!

Он сказал:

— С тобой я начинаю снова чувствовать себя молодым, сильным. Но когда ты уезжаешь, я снова становлюсь старым, смерть рядом, и сейчас не время менять лодку. Можно упасть в воду. Лучше продолжать делать, что и раньше... что бы ни случилось, пусть случится. Нужно просто продолжать. И я не один, со мной — два миллиона индуистов. В этом смысл: со мной два миллиона индуистов.

Я сказал:

— Да, это правда. С вами два миллиона индуистов, а я один. Но даже один человек может разрушить поддержку ваших двух миллионов индуистов, если она основывается на лжи. Вы совершили ошибочный шаг — вы никогда не должны были меня слушать!

Именно это и есть фанатизм: не слушать ничего, что идёт против ваших убеждений. Прежде чем кто-то что-нибудь скажет, начните кричать так громко, чтобы вы слышали только собственный голос. Читайте только свою собственную книгу, слушайте только собственную церковь, собственный храм, собственную синагогу.

Фанатизм — это просто стратегия, направленная на то, чтобы защитить себя от сомнений. Но, хотя от сомнений можно защититься, разрушить их нельзя. И в этом нет необходимости. Человек пережил стадию, в которой он нуждался в толпах. Теперь он может быть индивидуальностью. Это не значит, что у вас не должно быть клубов, не должно быть обществ, — но нет необходимости в том, чтобы быть им фанатично преданными.

Вы можете быть ротарианцем; это не значит, что вы фанатично преданны и готовы умереть за Ротари-клуб. Это будет настоящим великим мученичеством — если кто-то умрёт за Ротари-клуб! Вам не нужно умирать за Ротари-клуб, за Клуб Львов... вам не нужно умирать за христианство, ислам, индуизм, коммунизм, социализм. Вы можете испытывать с людьми резонанс, можете вести с людьми диалог. Вы можете встречаться с людьми, общаться с людьми, разделяющими ваши взгляды, но незачем поднимать вокруг этого много шума. Никаких крестовых походов, никаких священных войн...

Да, вы можете оставаться нацией, но нет надобности в том, чтобы слишком серьёзно относиться к границам, которые вы создали на карте. Они существуют только на карте, не начинайте видеть их на земле. Именно так вы становитесь слепыми.

Очень хорошо, чтобы было так много наций, но нет необходимости в том, чтобы было так много разновидностей безумия. Очень хорошо, если люди могут совершать поклонение по-своему, молиться по-своему, почитать собственную книгу, любить собственных мессий, — в этом нет никакой проблемы. Но не делайте из этого проблему для других человеческих существ. Это ваше личное дело. Вам что-то нравится, вы предпочитаете определённый аромат — очень хорошо; если кому-то он не нравится, это не делает его вашим врагом. Это дело вкуса — у кого-то другого может быть другой вкус. И различие не подразумевает противоборства, это просто значит, что у человека другой способ смотреть на вещи, чувствовать.

Нет надобности ни в каком фанатизме, нет надобности ни в каком окончательном решении. Если мы можем поддерживать в мире организации без всяких клятв в пожизненной приверженности, без фанатизма, это будет красивый мир. Организации сами по себе не плохи. Организации с возможностью принимать разные решения, без фанатичных подходов просто придадут миру порядок. А порядок, безусловно, необходим. Там, где столько миллионов людей, вы не сможете жить без порядка. Я назвал этот порядок «коммуной». Я назвал его «коммуной» просто для того, чтобы отличить его от организации, политической партии, религиозного культа. Я назвал его просто «коммуной», где люди сходного видения живут в дружественности, со всеми своими различиями.

Они не стирают своих различий, чтобы быть частями коммуны; это стало бы фанатичной преданностью. Их различия принимаемы; это — качества этих индивидуальностей.

И, фактически, это делает коммуну богатой, если в ней столько людей с таким множеством разных качеств, талантов, видов творчества, чувствительности, и все они объединяются, не калеча друг друга, не разрушая друг друга. Напротив, они помогают друг другу стать совершенной индивидуальностью, уникальной индивидуальностью...

Шаг за пределы пирамиды

Вопрос.

Я был потрясён, когда услышал, как ты говоришь, что пирамида человечества состоит из аятолла Хомейни и Альберта Эйнштейна, и между ними нет никакой качественной разницы. Может быть, возможен кто-нибудь третий?

Я сам потрясён, но перед лицом реальности человек беспомощен. Истина в том, что между аятоллой Хомейни и Альбертом Эйнштейном нет качественной разницы; я был бы очень рад объявить, что есть хотя бы небольшая возможность какой-то качественной разницы. Но это не значит, что оба они — люди одного и того же типа.

Аятолла Хомейни — сумасшедший. Альберт Эйнштейн — гений, самый острый разум, которого только произвело человечество. И я не говорю, что они люди одного и того же типа, но что я могу сделать? — они принадлежат одному и тому же спектру. Аятолла находится на самой низшей его ступени, Альберт Эйнштейн — на высшей, но разница только в степени; пирамида одна и та же.

Аятолла Хомейни, Адольф Гитлер, Иосиф Сталин, Бенито Муссолини, Мао Дзе Дун — они настолько же человеческие существа, что и Альберт Эйнштейн, Берт-Ран Рассел, Жан Поль Сартр, Карл Ясперс; они принадлежат к одному и тому же человечеству, к одному уму.

Но аятолла Хомейни и его компания — больны. Ум один и тот же, но их ум болен, перевёрнут вверх дном Альберт Эйнштейн и Бертран Рассел — здоровы. Это тот же самый ум, но в хорошей форме; он такой, каким должен быть.

Но я не могу сказать, что они принадлежат к разным категориям; это было бы ложью. В этом было бы утешение — ты не был бы потрясён, я не был бы потрясён, все были бы счастливы. Но если разрушить истину ради таких глупых утешений, это никому не поможет.

Но зачем смотреть только с одной стороны? Есть множество аспектов, которые нужно принять во внимание. Почему не увидеть в этом великого откровения? Ты подумал только об одной стороне, и именно поэтому ты потрясён. Я тоже был потрясён, но также это принесло мне волнение, экстаз.

Ты подумал только об одном: что Альберт Эйнштейн оказался низведённым до уровня аятоллы Хомейни. Но почему ты не видишь другой возможности? — возможности того, чтобы аятолла Хомейни был возвышен до уровня Альберта Эйнштейна?

Я открываю для этих сумасшедших людей бесценную возможность. И эти сумасшедшие люди главенствуют в человечестве; что-то должно быть сделано. Человечество как таковое — не плохое, не злое, но один аятолла Хомейни может свести с ума, повергнуть в идиотизм целую страну. Имена, слова, принципы, которые эти люди используют, чтобы скрыть свои безумие и глупость, красивы.

Аятолла Хомейни каждый день цитирует Священный Коран. Ему не нужно даже читать; он его заучил — весь Священный Коран целиком. Он постоянно цитирует Священный Коран, и те, кто его слушает и ему следует, верят, что он — пророк, посланник Бога, присланный, чтобы помочь процветанию ислама. Именно в это верят все религии: если они достигнут процветания, только тогда у человечества есть будущее; иначе никакого будущего нет, с человеком всё кончено. А то, что он делает, — такое варварство, так уродливо, так бесчеловечно... Людей постоянно зверски убивают, им отрубают головы. Людей избивают до смерти на перекрёстках перед тысячами зрителей — и эти зрители радуются, потому что это — процветание ислама.

Аятолла Хомейни говорит, что всё, что делается согласно принципам ислама, правильно. Другого пути нет, нет другого критерия, чтобы определять правильное и неправильное. Отрубить человеку голову — это соответствует исламу. Если человек не желает стать мусульманином, будет лучше, если он умрёт. Жить вне ислама хуже смерти, потому что смерть может изменить смысл его жизни. Может быть, его тело, его ум не способны стать мусульманином, значит, эти его тело и ум должны быть уничтожены. Это препятствия к его спасению. И умереть от рук солдат ислама — само по себе это приносит славу. Вы должны гордиться: вы достигли великолепной смерти. Вы не смогли достичь великолепной жизни, но достигли великолепной смерти. И человек, лишаемый жизни исламскими убийцами, должен считать себя счастливцем. И люди, которые его убивают, тоже зарабатывают великую добродетель, потому что у них нет никакого другого мотива — они пытаются помочь этому человеку, трансформировать его существо. Они освобождают и расчищают для этого человека путь к Богу. Они делают работу Бога: они снова родятся святыми в раю. И оба получают пользу. Как в этом может быть что-то плохое или злое, если обе стороны получают огромную пользу, духовную пользу?

Видите ли вы коварство этих людей? Но этот аятолла обладает таким же умом, что и ты сам, дело только в том, что у него поехала крыша. Но её можно починить.

Это происходит во всём мире... На днях в Ватикане одна женщина спрыгнула с крыши базилики Святого Петра — самого высокого здания столицы христианского мира — и покончила с собой. Никто не знает, почему, и, может быть, никто никогда не узнает. Но, когда я это услышал, во мне возник немедленный отклик, что эта женщина объявила что-то значительное. Всё человечество умрёт в Ватикане, спрыгнув с базилики Святого Петра. Эта женщина была первопроходцем. Она просто сказала, что это случится со всем человечеством. И они Делают всё возможное — папа, кардиналы, епископы, священники — чтобы помочь этому произойти.

Очень уважаемый гуманист, католическая монахиня, сестра Юдифь Воган, была отлучена от церкви. В Калифорнии она заведовала приютом для бедных женщин, брошенных женщин, отверженных женщин. И она помогла тысячам женщин. Но вся работа её жизни оказалась ничтожной; она совершила лишь одну небольшую ошибку, ошибку в глазах христианской бюрократии. Она подписала объявление в газете в пользу права на аборт. Газета попросила тех, кто выступает за это, подписать объявление и прислать в газету, чтобы можно было сказать, что не все христиане против права на аборт. Сестра Юдифь его подписала — и это был ужасный грех.

Эта женщина работала всю жизнь, служила женщинам, пользовалась уважением во всей Калифорнии, и она понимает проблемы женщин — аборт, дети, сироты — лучше, чем те идиоты, которые отлучили её от церкви. И мало того, что её отлучили от церкви, ей запретили вход в приют, который она создала для бедных женщин, для страдающих женщин. Ей запретили вход в церковь или приют, и она больше не монахиня. Никто не беспокоится о том, что её деятельность была проявлением гуманизма.

Большая численность населения означает большее число проблем — а вы не можете решить даже тех проблем, что уже существуют. Каждый ребёнок приносит с собой тысячи проблем. На земле уже оказалось больше людей, чем она может поддержать. Даже такие страны, как Америка, страдают от проблем, которые должны были давно исчезнуть из мира — что говорить о третьем мире, бедном мире? Африка, Латинская Америка, Азия — что говорить об этих странах?

В Америке миллионы и миллионы неграмотных взрослых. Это самая богатая страна в мире — технологически, научно, культурно, в каждом смысле она лидирует — миллионы взрослых по-прежнему необразованны, они не могут даже прочитать газету. А вы продолжаете создавать больше людей? Вы не можете решить даже простой проблемы — а есть проблемы сложные.

При взрыве газовой бомбы в Бхопале тысячи людей погибли. У всех женщин, которые были беременны и не умерли, начались роды. Тысячи детей родились мёртвыми или искалеченными, слепыми или умственно неполноценными. Некоторые из тех, что родились живыми, умерли в течение первых шести недель. Физиологи и учёные не думали, что этот газ окажется для зародыша таким опасным. И это был только небольшой взрыв. Когда начнут происходить ваши ядерные взрывы и атомные взрывы, невозможно себе вообразить, какими будут для вас последствия. И не только для вас; это окажет последствия на все поколения, которые за вами последуют. Эти последствия коснутся всего будущего человечества.

Кто создаёт эти проблемы? Ум. И тот же ум может их решить.

Поэтому, когда я говорю, что аятолла Хомейни и Альберт Эйнштейн принадлежат одной и той же линии... если ты подумаешь, что Альберт Эйнштейн похож на аятоллу Хомейни, в тебе это вызовет только шок. Но если ты подумаешь, что аятолла Хомейни обладает потенциалом, чтобы быть Альбертом Эйнштейном, тогда ты почувствуешь такое же волнение, что и я.

Но я говорил только о пирамиде ума. Я не говорил о людях, которые выпали из ума, я не говорил о медитирующих. Они качественно отличаются от них обоих.

Человек медитации настолько же далёк от аятоллы Хомейни, что и от Альберта Эйнштейна, потому что он далёк от самого ума.

Пирамида состоит только из людей, живущих в уме, поэтому пусть тебя это не расстраивает. Ты можешь выпрыгнуть из пирамиды; никто тебя не принуждает в ней оставаться. Быть в ней или нет — это твоё решение. Ты можешь стать наблюдателем. Ты можешь стоять вне пирамиды и наблюдать всю глупую игру, которая разворачивается перед тобой.

Я — не часть этой пирамиды. Именно поэтому я могу говорить о пирамиде, описывать её во всех деталях, со всех сторон — потому что я наблюдатель. Я могу двигаться вокруг пирамиды, мне видны все её грани. Она видна мне в глубину, до самого дна; она видна мне в высоту, до самой вершины — потому что я — не в ней.

Если ты — в ней, невозможно наблюдать её во всей полноте; тебе придётся оказаться вне её. И во все века такие люди были — очень немногие, но это не имеет значения: если даже один человек может бежать из пирамиды, этого достаточно, чтобы доказать такую возможность. И многие из неё бежали.

Лишь небольшое усилие с твоей стороны, немного бдительности, и ты можешь выскользнуть из ума — потому что пирамида не состоит из чего-то твёрдого; её кирпичи сотканы из мыслей. Тебя окружает стена мыслей. Выйти из неё так легко. Тебе не нужно даже рыть отверстие в стене, не нужно даже открывать дверь. Тебе нужно просто стоять в молчании и видеть, действительно ли стена существует в реальности, или только кажется существующей.

На Востоке это назвали миражом; это только кажущаяся реальность. Чем ближе ты к ней подходишь, чем лучше на неё смотришь, тем более она начинает исчезать. Мысли — самые невещественные вещи в мире; в них нет ничего материального.

Ваши мысли — точно как привидения. Вы просто продолжаете в них верить, никогда не пытаясь с ними столкнуться, никогда не поворачиваясь к ним лицом и не смотря на них прямо. Вы будете просто удивлены, что любая мысль, если вы пристально смотрите на неё, просто тает и исчезает. Она не может выдержать вашего наблюдения.

Третья альтернатива есть. Тебе необязательно быть ни аятоллой Хомейни, ни Альбертом Эйнштейном. Альберт Эйнштейн — хороший человек, но хорошее и плохое — это две стороны одной монеты. Святой и грешник — две стороны одной монеты; рай и ад, Бог и дьявол — две стороны одной монеты. Ничто из этого не может существовать без другого.

Но есть третья альтернатива — тебе необязательно быть ни одним, ни вторым — и именно это значит быть самим собой.

Быть вне пирамиды ума значит войти в храм своего существа.

Пирамида — для мёртвых. Фактически, пирамиды были построены в качестве могил для египетских королей и королев. Это кладбища; и когда я называю ум словом пирамида, то делаю это умышленно. Ум — это тоже кладбище мёртвых вещей, прошлых воспоминаний, опытов, теней... всё это тени. Но мало-помалу они становятся такими густыми, что создают вокруг вас темную пелену.

Если вы хотите спастись от своей тени, что, по-вашему, вы должны сделать? Бежать? Тень последует за вами, куда бы вы ни отправились, она останется при вас; это ваша тень. И тень не экзистенциальна; это привидение. Единственный способ от неё избавиться — это обернуться, посмотреть на неё и попытаться установить, есть ли в ней что-нибудь вещественное. В ней ничего нет! — это чистая отрицательность. И просто потому, что вы стоите на пути солнечных лучей, солнце не может войти; отсутствие солнца создаёт тень.

Ситуация с вашими мыслями в точности подобна этой. Поскольку вы не наблюдаете, поскольку вы не в молчании, поскольку вы не видите вещи ясно, без всякого искажения, мысли остаются заменителями осознанности. Пока вы не станете осознанными, мысли будут продолжаться.

Ум — это не вы. Это кто-то другой: вы — только наблюдатель. И даже несколько проблесков наблюдения подготовят вас к тому, чтобы выбраться из пирамиды без всякой борьбы, без всякого противоборства, без всякой практики. Вы просто встаёте и выходите.

Люди продолжают верить во что угодно, что приносит утешение. Их привидения, их боги, их рай и ад — всё это только утешения. Их святые, пророки, мудрецы — всё это утешения. Человеку истины требуется хребет, чтобы выбраться из всей этой прогнившей сутолоки. И единственный способ из неё выбраться — стать свидетелем собственного мыслительного процесса. И это легко, это самая лёгкая вещь на свете. Вам нужно сделать это только однажды; но вы никогда не пытаетесь даже однажды и продолжаете думать, что это самая трудная вещь на свете.

Я тоже раньше думал, что это очень трудно, потому что именно это мне говорили всё, именно это я читал в каждой книге — что это такое великое, трудное явление; чтобы прийти в состояние не-ума, человеку требуются многие жизни. Когда это говорят все, и нет ни единого исключения, очень естественно, что человек начинает в это верить.

Но я немного эксцентричен. Моя логика не следует обычному направлению, она движется зигзагообразно. Как только стало очевидно, что все говорят, что это трудно, каждое писание говорит, что это трудно... Мой ум действует по-другому. Первой идеей, пришедшей ко мне, было то, что, возможно, никто не пытался; иначе мнения были бы разные. Кто-то сказал бы, что это не так трудно. Единственной возможностью было то, что никто не пытался — но никто не хочет признаваться в своём невежестве. Самый лучший образ действия — это согласиться с коллективным консенсусом: что это трудно, очень трудно; на это требуется много жизней.

Я отбросил эту идею. Я сказал: «Это должно случиться в этой жизни; иначе ни в какой другой жизни я не позволю этому случиться; я буду с этим бороться. Или в этой жизни, или никогда». «Сейчас или никогда» — это стало моим неизменным подходом, и в тот день, когда я решил: «Сейчас или никогда», это случилось. С тех пор я просто изумлён тем, что люди остаются одураченными.

Самая простая вещь превратилась в самую невозможную — и самая простая вещь открывает двери к третьей альтернативе.

Она выводит тебя из пирамиды: ты – больше не ум. И только тогда ты знаешь, кто ты такой. А знать это – значит достичь всего, чего только стоит достигать.