Текст книги "Возрожденная любовь"
Автор книги: Бетти Нилс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
В дом профессора она приходила два дня подряд, с удовольствием играя с поправляющейся Анни и слушая веселую болтовню Болли. За это время она сумела отдать ему еще немного денег, которые он вначале отказывался брать. Чтобы убедить его, ей пришлось сказать, что чем быстрее она возвратит ему долг, тем быстрее сможет заняться покупками для себя.
– Не спорь со мной, Болли. Мне еще неделю жить у профессора де Вита. Кроме того, я уже скопила денег, в том числе и на билет в Англию.
Она не сказала ему, что денег от миссис Морган она так и не получила – в конце концов, она всегда сможет пойти в агентство и попросить подыскать ей новую работу. Перспектива вернуться в Англию удручала Абигайль, но она была достаточно уравновешенна, чтобы позволить этим мыслям не выбить ее из колеи. Она сказала Болли, что, как только она будет знать день отъезда в Англию, сразу же скажет ему, тогда он и решит, поедет он с ней или вернется позже. Она поняла, профессор доволен работой Боллингера, кроме того, он сказал, что тот садовник, чью работу сейчас исполняет Болли, проболеет еще несколько недель, так что Болли может остаться работать дальше. Таким образом, у Абигайль будет время, чтобы подыскать другую работу и квартиру, где они смогли бы поселиться вместе.
Выздоровление де Вита шло своим чередом. Дом профессора де Вита был намного меньше, чем у его друга, но такой же старой постройки. Сада перед домом не было, только несколько квадратных футов брусчатки и высокая стена. Но комнаты в доме были просто восхитительны. На нижнем этаже помещалась спальня старого профессора, комната Абигайль – рядом. Профессор признался: после больницы он побаивается оставаться в одиночестве. Его экономка, Яфру Валк, показалась Абигайль очень чуткой и заботливой женщиной, преданно ухаживающей за хозяином. Она совсем не говорила по-английски, и профессор де Вит радостно заявил Абигайль, что она должна практиковаться говорить по-голландски, постоянно разговаривая с Яфру Валк. И действительно, вскоре Абигайль смогла объясняться с Яфру Валк, которая улыбками и кивками подбадривала ее.
После того как Абигайль некоторое время провела на кухне, объясняя экономке, что и как можно готовить профессору, они пообедали в маленькой гостиной и Абигайль помогла профессору лечь в постель, так как он чувствовал себя совершенно измученным. Устроив его поудобнее, Абигайль собиралась подать ему очки и газету, когда в дверях внезапно появился профессор ван Вийкелен. Он показался Абигайль еще огромнее, чем обычно, причем явился он, по-видимому, в самом прескверном расположении духа. А может быть, на его лице появляется презрительное выражение при виде ее? По крайней мере, она заметила, что, когда он подошел к де Виту и сел рядом с ним, выражение лица его изменилось. Решив, что ее присутствие здесь излишне, Абигайль тихо ушла на кухню, чтобы помочь Яфру Валк вымыть посуду и заодно поупражняться в голландском. Однако ей тут же пришлось прервать эти занятия. Из комнаты раздался громкий голос профессора, который попросил ее зайти к де Виту. Она вошла и остановилась, выжидательно глядя на него, – такая исполнительная сестричка в аккуратной форме.
– Мы говорили о вас, мисс Трент. Профессор де Вит сказал, что, благодаря вашему прекрасному уходу, через неделю он сможет, к его огромному сожалению, обходиться без вашей помощи.
Сам же он, похоже, по этому поводу ни малейшего сожаления не испытывал. Абигайль смотрела на него, вернее, на яркий шелковый галстук, и вспоминала, как он однажды назвал ее Абигайль.
– И меня это устраивает как нельзя лучше, – продолжал ван Вийкелен, – потому что я просил бы вас заняться другим пациентом – вернее, пациенткой, шотландкой. Она живет в доме на Бегийнхоф – вы там бывали?
Абигайль кивнула. Место очень красивое и тихое; казалось, что время почти не коснулось стоявших там старых домов, построенных много веков назад.
– Это займет около недели, – продолжал ван Вийкелен. – Я понимаю, что вам придется немного отложить свой отъезд в Англию, но вы окажете ей неоценимую услугу. Эта женщина – изумительный человек.
Он улыбнулся ей, и Абигайль ответила, что, конечно, она согласна поухаживать еще за одним его пациентом; но когда она говорила это, то в душе страшно ругала себя, что поступает так глупо. Сейчас, когда ван Вийкелен получил, что хотел, без сомнения, он вновь станет таким же угрюмым и раздражительным, как и раньше. Он ею играет, а она каждый раз уступает. Ей нужно было сказать «нет». Она украдкой взглянула на него: профессор не улыбался. Выглядел усталым, и седина в волосах, и морщины бросались в глаза больше, чем обычно. Он тоже взглянул на нее, и на какую-то долю секунды глаза его встретились с глазами Абигайль – от них почти ощутимо повеяло холодом, – и ее улыбка тут же погасла. Она быстро отвела взгляд, он повернулся к старому профессору и сразу же собрался уходить. Момент был не самый удачный, но она все же сходила за платком и вернула ему, поблагодарив его за любезность, а сама никак не могла отделаться от ощущения, как ласковы были его руки, когда он завязывал платок вокруг ее шеи. Ван Вийкелен равнодушно взял платок и небрежно засунул в карман. Абигайль проводила профессора до выхода, и он ушел в холодную зимнюю ночь, даже не ответив на ее вежливое «спокойной ночи».
– Мне будет очень не хватать вас, Абигайль, – сказал де Вит, – но Доминик абсолютно прав: я уже смогу справляться сам. Мне кажется, он сам удивлен тем, как быстро я поправился. Но я рад, что вы еще побудете в Амстердаме. Обязательно навестите меня, когда у вас будет свободное время.
– С удовольствием, но я ведь задержусь только на одну неделю. Мне нужно будет написать в агентство и попросить, чтобы они подыскивали мне другое место. – Она улыбнулась. – В противном случае мне придется ждать несколько дней, пока они найдут другого пациента, а я бы не хотела терять время.
– Как? Абби, вы даже не отдохнете?
– Да, то есть нет, я не могу… Давайте не будем говорить о моих проблемах, это очень скучно.
– Скучно? Что вы, Абби! Уж вас я никогда не назвал бы скучной. Расскажите-ка мне, как дела у того котенка, которого вы притащили к Доминику.
Они провели вечер, беседуя обо всем на свете. Наконец она подоткнула под профессором одеяло, пожелала ему доброй ночи и пошла в свою комнату. Это просто замечательно, думала она, сидя за туалетным столиком и глядя на свое отражение в зеркале, что ей предложили еще одного пациента, это просто замечательно, стучало ее сердце, что еще одну неделю она сможет видеть профессора.
– Это ничего не даст тебе, – убеждала она свое отражение, – ведь он разговаривает с тобой, только когда ему что-нибудь от тебя нужно или когда он хочет сказать что-нибудь неприятное.
Лицо ее погрустнело, и, заметив это в зеркале, она насмешливо посмотрела на свое отражение, затем легла в постель и долго лежала без сна, думая о Доминике ван Вийкелене. Он показался ей сегодня таким усталым! И пусть у него красивый дом, пусть у него прекрасная экономка, это совсем не то, что возвращаться после работы домой к жене и детям, зная, что они выбегут навстречу, заслышав его шаги. Ему, наверное, так одиноко в этом огромном доме… На глазах появились слезы, и Абигайль сморгнула их.
«Ну, по крайней мере, теперь у него есть Анни», – напомнила она себе, и эта нелепая мысль почему-то так ее успокоила, что она сразу же уснула.
Неделя пролетела очень быстро. Профессор де Вит выздоравливал и начал быстро возвращаться к привычному укладу жизни. Он все еще был очень слаб, однако уже самостоятельно ходил по лестницам и даже вернулся к работе над книгой. Это был большой трактат по биохимии, и Абигайль безуспешно силилась понять, о чем речь, когда профессор, увлекшись той или иной теорией, начинал вдаваться в подробности жизни клеток. К нему приходили друзья, такие же ученые джентльмены, которые всегда разговаривали с ней очень ласково и выпивали огромное количество кофе, пока их друг не спеша прихлебывал молоко.
Яфру Валк оказалась великолепной помощницей Абигайль: она не только помогала ей ухаживать за больным дома – помимо всего прочего, она оказалась способной и усердной ученицей, когда Абигайль объясняла ей, какой диеты должен придерживаться профессор. Абигайль старательно записала рекомендации, чтобы Яфру Валк ничего не забыла, и та не только не смеялась над ее попыткой изложить все это на чужом языке, а, напротив, очень хвалила и очень тактично указала на ошибки, Абигайль была уверена, что оставляет профессора де Вита в надежных руках.
Ван Вийкелен приходил ежедневно – иногда ненадолго, иногда оставался, чтобы поиграть в шахматы со своим другом, и каждый раз рассказывал что-нибудь о Боллингере и Анни, которые, судя по всему, пребывали в добром здравии. Как-то раз он предложил ей навестить их, а когда она спокойно сказала, что днем уже заходила, он сухо заметил:
– Ах да – пока меня не было дома: у меня сегодня операционный день, как вы прекрасно знаете.
Накануне того дня, когда она должна была покинуть дом профессора, она пошла навестить Боллингера. Несмотря на замечание ван Вийкелена, она продолжала упорно пользоваться маленькой дверью под лестницей, подсознательно надеясь незаметно ускользнуть, если вдруг он окажется дома. В тот день дома его не оказалось, и она спокойно выпила с Боллин-гером чаю, любуясь Анни, которая превратилась из жалкого заморыша в очаровательного котенка, лаская Колосса, который растянулся у камина, заняв сразу полкухни. Анни, уютно устроившись у него на лапах, приводила себя в порядок после блюдечка молока.
– Значит, у вас новый пациент, мисс Абби, – сказал Боллингер, и Абигайль поняла, что он страшно доволен. – Профессор сказал, что она – шотландка, очень хорошая; а мне он сказал, что садовник очень медленно выздоравливает и ему требуется моя помощь.
Боллингер удовлетворенно вздохнул.
– Не надо торопиться, – продолжал он, – вы не должны уезжать, пока так нужны мне, – и гордо добавил:
– Я и Яну помогаю с машинами – ну, мою их и все такое.
Абигайль давно уже не видела старика таким счастливым – пожалуй, с того времени, когда был жив ее отец и Болли присматривал за садом, водил и обихаживал их надежный старомодный автомобиль и помогал по дому. Она не представляла, как Боллингер вернется в Лондон: даже если ей повезет и она быстро найдет работу и жилье, все равно это будет всего лишь квартира, и к тому же очень небольшая. Поэтому Абигайль решительно сказала:
– Болли, когда я вернусь в Лондон, не спеши ехать за мной – по крайней мере, пока у тебя есть работа, поживи здесь, пока я не найду для нас жилье.
– А кто же будет вам готовить и смотреть за квартирой? – возмущенно возразил он.
– Со мной все будет в порядке, Болли. А я на первое время найду место с проживанием и потом не спеша постараюсь найти квартиру получше.
Все звучало более оптимистично, чем было на самом деле, но Абигайль очень хотелось успокоить старика, и ей это не составило труда, так как ему самому хотелось поверить Абигайль. И кроме того, она видела, что в душе он очень рад остаться здесь.
Уходя, Абигайль предупредила:
– Я точно не знаю, когда снова смогу навестить тебя, Болли: мне ведь придется заняться новой пациенткой, но я приду, как только смогу.
– Хорошо, мисс Абби. Профессор расскажет мне, как у вас дела. Он всегда рассказывает. Абигайль остановилась.
– Да? В самом деле? Никогда бы не подумала… – После этих невразумительных слов она торопливо с ним попрощалась и вернулась к профессору де Виту.
В тот вечер ван Вийкелен появился у них рано. Они заканчивали ужинать, когда Яфру Валк объявила о его приходе. Она предложила ему чашечку кофе и чего-нибудь перекусить, если он голоден. Ужинать он отказался, а кофе выпить согласился. Абигайль налила ему чашку, сочувственно выслушивая робкие жалобы де Вита на то, что его обделяют этим напитком. В виде утешения Абигайль предложила ему молока; она с таким материнским видом увещевала своего больного, так убедительно говорила об огромной пользе молока для здоровья, что тот не выдержал и рассмеялся:
– Абби, не продолжайте, я согласен, у вас талант уговаривать, и я уверен, что, когда у вас будут муж и дети, вы будете вертеть ими самым бессовестным образом.
Абигайль надеялась, что никто не заподозрил ее в неискренности, когда она вежливо рассмеялась над этой шуткой. В глубине души она очень сомневалась, что когда-нибудь выйдет замуж. Ей был нужен только Доминик ван Вийкелен, который сейчас сидел рядом с ней, пил кофе и не обращал на нее абсолютно никакого внимания. Она встала.
– Я думаю, вы хотите поговорить, и у меня тоже есть кое-какие дела.
– Останьтесь, – резко сказал ван Вийкелен и, когда она удивленно взглянула на него, добавил:
– Пожалуйста.
– Пожалуйста.
Абигайль опустилась на стул, с любопытством ожидая, что он ей скажет.
– Завтра я заеду за вами, – продолжал он. – Пожалуйста, будьте готовы к трем часам. Моя пациентка боится возвращаться домой одна, кроме того, я полагаю, будет правильно, если вы быстрее познакомитесь, лучше всего это сделать за чашкой чая. Я думаю, что вы пробудете с ней дней семь – десять, я уже сказал об этом Боллингеру. Он знает, что может уехать, когда захочет. Я не знаю, какие планы у вас, но, кажется, он собирается задержаться жить здесь до тех пор, пока вы… э… не найдете крышу над головой.
– Да, – просто ответила Абигайль. Это не его дело, подумала она.
– Это не мое дело, да? – с какой-то сверхъестественной проницательностью спросил ван Вийкелен. Он повернулся к профессору де Биту:
– Я буду заходить к вам каждый день. Я доволен результатом операции, и у вас есть Яфру Валк, которая, как говорит сестра Трент, очень быстро усвоила все рекомендации относительно вашей диеты.
Абигайль поняла, что сегодня внимание ван Вийкелена к ней закончилось с этой фразой. Она, правда, до сих пор не знала, чем больна ее пациентка, но, раз он не хочет ей говорить, она спрашивать не будет. Она встала и вышла, и на этот раз ее никто не удерживал.
На следующий день в три часа Абигайль была уже одета, а ее чемодан стоял в узеньком холле. Она попрощалась с Яфру Валк, пообещала профессору де Виту навестить его до того, как уедет в Англию, в свою очередь взяла с него обещание вести себя разумно, соблюдать режим и тепло поблагодарила за перчатки, которые он подарил ей на прощанье. Это были теплые коричневые перчатки на меху. У нее никогда не было таких. Она тут же натянула их и торжественно поклялась носить каждый день не снимая, пока не кончится зима. Он выглядел таким одиноким, что, поддавшись порыву, она обняла его за худенькие плечи и поцеловала. В этот момент в комнату вошел профессор ван Вийкелен.
– Что, Доминик, завидуешь?
Доминик натянуто улыбнулся ему и одарил Абигайль таким взглядом, что она поежилась. Он пообещал де Виту зайти попозже, затем резким голосом спросил:
– Вы готовы, сестра Трент?
Ее «да» было произнесено ледяным тоном, затем она уже совсем другим тоном попрощалась со своим пациентом и пошла с профессором к машине.
Она сидела молча, так как чувствовала, что он почему-то страшно зол. Он успешно проскочил по забитой машинами Геренграхт и наконец нарушил молчание.
– Ваша пациентка, – начал ван Вийкелен, – миссис Маклин, болеет уже давно. У нее язва, и я прооперировал ее шесть недель назад, но она очень медленно поправляется. Сейчас она чувствует себя лучше, чем до операции, но, естественно, после долгого пребывания в больнице боится возвращаться домой. У нее нет родных, а она не из тех, кто любит причинять беспокойство своим друзьям. Кстати, она небогата – так что я попросил бы вас не говорить с ней о вашем жалованье. Если вдруг она спросит, скажите, что мы с вами обсудим этот вопрос. Я прослежу, чтобы вам заплатили.
Абигайль взглянула на ван Вийкелена. Он напряженно смотрел вперед, лицо было злым и враждебным, как будто он хотел спровоцировать ее на какое-нибудь замечание, поэтому она спокойно сказала:
– Как скажете, сэр. Сколько лет миссис Маклин?
– Шестьдесят пять. Она вдова пресвитерианского священника из Шотландии.
Больше они не разговаривали. В молчании доехали до Бегийнстиг и остановились. Он вытащил из багажника ее чемодан, и они прошли через сонную площадь Бегийн-хоф к стоящим полукругом у церкви домикам. Миссис Маклин жила в самом крайнем. Ступеньки, ведущие к двери, были узкими и вытертыми, а старая дверь натужно заскрипела, когда профессор повернул ручку.
– А вот и мы, – сказал он кому-то таким веселым голосом, каким с ней никогда не разговаривал. Абигайль с трудом подавила вздох и тоже вошла в дом, правильнее сказать – домик.
Глава 4
В маленьком холле было две двери и узкая винтовая лестница с деревянными ступеньками, стертыми и сгорбленными от времени. Пол холла был покрыт ковриком ручной работы, стены – оштукатурены. На их белом фоне прекрасно смотрелось одинокое голубое блюдо дельфтского фаянса. Профессор открыл ближайшую к нему дверь и пропустил Абигайль в маленькую комнатку с низкими потолками, в которой царил полумрак – впрочем, этому способствовал и хмурый февральский день за окном.
Тем не менее комната производила приятное впечатление, хотя и была несколько перегружена мебелью: там стояли столики с многочисленными фотографиями в серебряных рамках, бюро у одной стены, горка у другой, скамеечки для ног, несколько удобных стульев и одно большое кресло, придвинутое к старинной печке в традиционных бело-синих изразцах. Женщина, сидевшая в этом кресле, увидев их, произнесла:
– Доминик, дорогой мой, как ты пунктуален. Я не буду вставать – вы не обидитесь? Это моя сиделка?
– Да. Мисс Абигайль Трент – миссис Маклин. Я пойду принесу ваш чемодан.
Он вышел из комнаты, и, освободившись от его громадной фигуры, комната, как показалось Абигайль, сразу увеличилась в размерах. Абигайль поздоровалась и спокойно остановилась посреди комнаты, понимая, что женщине хочется получше рассмотреть ее, и, в свою очередь, тоже разглядывая свою пациентку. Миссис Маклин была высокой женщиной – хотя о ее росте трудно было судить, пока она не встала с кресла, – очень худой, с длинным острым носом и яркими темными глазами. Ее седые волосы были зачесаны в старомодный чопорный пучок, заколотый такими же старомодными шпильками. Минуту спустя они улыбнулись друг другу, и миссис Маклин сказала:
– Я вас такой и представляла. Доминик мне о вас рассказывал. Давайте выпьем чаю. Вы не могли бы поставить чайник на плиту? Кухня рядом, за стеной. Там же вы найдете и поднос. Моя соседка узнала, когда Доминик привезет меня из больницы домой, и все приготовила.
Абигайль сняла перчатки, шарф и отправилась на кухню, которая оказалась очень маленькой и такой же старомодной, как и сама хозяйка. На кухне стояла электрическая плита, полка над которой была украшена яркой льняной оборочкой. Горшки с цветами теснились на подоконнике. Она налила воды в чайник, поставила его на огонь, прислушиваясь к скрипу старых ступенек под тяжелыми шагами профессора. «У него такие огромные ноги, – с внезапной нежностью подумала она, – да он и сам просто великан». Абигайль слышала, как он разговаривает с миссис Маклин, пока она заваривала чай в керамическом чайнике; затем, поставив чашки на поднос, она понесла их в комнату.
В дверях профессор взял у нее из рук поднос, а миссис Маклин улыбнулась:
– Дорогая, на средней полочке в буфете возьмите фруктовый пирог.
Абигайль взяла пирог, тарелочку под него, нож и три блюдечка – все с разным рисунком и, судя по всему, очень старые.
Они пили чай и разговаривали. Абигайль, уверенная в том, что прекрасно знает профессора, еще раз убедилась, что у него, кроме оборотной, есть и лицевая сторона. Казалось, что миссис Маклин своей добротой растопила весь его лед и отчужденность. Сама Абигайль с удовольствием слушала, как профессор и миссис Маклин обсуждают городские новости.
Наконец профессор встал:
– Не могли бы вы проводить меня, сестра Трент? Мне нужно дать вам кое-какие рекомендации.
Он даже не посмотрел на нее, и голос его стал резким, но у самой двери, остановившись, он сказал совершенно другим тоном:
– Дорогая, я забыл кота – я собирался принести его…
– У тебя и так полно дел, – крикнула из гостиной миссис Маклин. – Ты же сам знаешь, у тебя сегодня не будет ни минутки свободного времени.
– Давайте я принесу его, – предложила Абигайль. – Я уже ориентируюсь в Амстердаме.
Воображение живо нарисовало ей картину свидания профессора с некоей роскошной женщиной, их ужина при свечах. Она представила, как он нежно смотрит на нее и улыбается.
– Я не могу позволить, чтобы вы выходили из дома и скитались по всему Амстердаму из-за какого-то кота. – Голос профессора был вежлив.
– Вы преувеличиваете, – рассудительно заметила Абигайль. – Я никогда нигде не скитаюсь, вы говорите обо мне так, как будто бы я – это «Сиротка Анни»… – Она осеклась, потому что, хотя ее звали и не Анни, сиротой она действительно была. Взгляд ее застыл на его дорогом пальто, она сжала зубы, чтобы не расплакаться. Проглотив комок в горле, продолжила:
– Я сделаю это с удовольствием.
– А ходить за покупками, следить за домом и готовить вы тоже будете с удовольствием? – поинтересовался профессор.
– Да. Как сиделка я здесь не очень нужна, так ведь?
– К концу недели я найду для миссис Маклин помощницу по хозяйству. А пока я хотел бы, чтобы вы не давали ей утомляться. Она всегда была очень активной и любит все делать по-своему.
– Все любят, – заметила Абигайль, взглянув на него, и то, что она увидела, заставило ее сердце учащенно забиться. Он смотрел на нее с таким странным выражением лица – в нем было все: и изумление, и ласковая насмешка, и нежность. Она посмотрела ему прямо в глаза – что-то он ответит?
– Я и не подозревал, что на свете еще остались такие девушки, как вы, – медленно произнес он, а затем указательным пальцем осторожно приподнял ее подбородок, очень внимательно и долго смотрел на нее, как будто видел впервые. – Вы почти вернули мне веру в женщин, Абигайль. – И тут же опустил руку, резко повернулся и вышел, попрощавшись с ней обычным голосом.
У Абигайль не было времени задуматься над его словами, потому что она пошла за котом миссис Маклин, Джудом, а когда вернулась и кот наконец воссоединился со своей хозяйкой, миссис Маклин попросила:
– Присядьте, моя дорогая. Вы, наверное, хотите знать, кто я такая и почему мне нужна сиделка? Я просто уверена, что Доминик вам ничего не сказал – только сколько таблеток и когда я должна их принимать, так ведь? Я была близкой подругой его матери, и после ее смерти, понимаете, я пообещала, что буду присматривать за ним: я ведь знаю Доминика с пеленок. Но я постарела, и теперь все происходит наоборот: он присматривает за мной, хотя могу похвастаться, что он и сейчас всегда терпеливо слушает то, что я ему говорю, и иногда даже следует моим советам. А когда началась эта глупая история с моей язвой, он заставил меня лечь в больницу и не стал слушать никаких моих возражений. А увидев, что лечение мне не помогает, он сам прооперировал меня и после этого еще продержал в больнице очень долго. И кажется, он считает, что мне на некоторое время нужна сиделка, хотя я ему постоянно говорю, что чувствую себя просто превосходно. А теперь он сообщил, что подыщет мне помощницу по хозяйству, после того как вы уедете. – Миссис Маклин фыркнула. – Никогда не слыхала большей глупости, хотя, должна признаться, моя дорогая, вы мне очень понравились, думаю, мы с вами прекрасно поладим. По правде сказать, я немного волновалась, но сейчас… Да, еще он сказал, что мне это не будет ничего стоить. Я и не знала, что больничная касса теперь оплачивает услуги частных сиделок, но ведь за последние годы так много изменилось в лучшую сторону, а я ничего не знаю или узнаю последней.
Абигайль что-то вежливо пробормотала. Так вот что профессор сказал миссис Маклин, и вот почему она не должна была говорить с ней о жалованье. Он оплачивает уход за миссис Маклин из собственного кармана. Она почувствовала прилив нежности к этому непонятному человеку.
– Я уверена, что профессору лучше знать, миссис Маклин. В первое время, когда возвращаешься из больницы, трудно войти в привычный ритм жизни. На этой неделе мы с вами выясним, какую работу по дому вы можете выполнять, чтобы не утомляться. А потом, если у вас будет помощница, вы сами сможете ходить за покупками и, может, даже готовить. По-моему, это было бы прекрасно. А теперь я пойду и приготовлю ужин – Джуд, наверное, тоже голоден, – вы пока посидите с ним.
Абигайль пошла на кухню, она заметила, что женщина очень устала, хотя и старалась не подавать виду. За ней, без сомнения, нужен хороший уход. Абигайль кивнула в подтверждение собственных мыслей и стала смотреть, что есть в кладовой и буфете.
Потом она уговорила миссис Маклин пораньше лечь спать, Джуд занял свое место в ногах у хозяйки, а Абигайль, на всякий случай подвинув звонок поближе к своей пациентке, ушла в свою комнату, расположенную напротив спальни миссис Маклин. Комната была маленькой, скудно обставленной, но находившиеся в ней кровать и комод со стулом, придвинутые к окну, за многие десятилетия своей службы были отполированы до блеска.
Она медленно разделась, не замечая, что в комнате довольно холодно: все мысли ее были заняты профессором, его странными словами. Почему он потерял веру в женщин? Или просто пошутил? Да нет, не похоже, чтобы он так шутил. В халате и шлепанцах она спустилась вниз, в тесную душевую возле кухни. Потом снова поднялась в свою комнату и легла в постель, не переставая думать о профессоре. Может быть, он был влюблен в кого-то, кто не ответил ему взаимностью? Неужели такое возможно? Она уснула с мыслями о нем.
На следующее утро Абигайль проснулась очень рано и в окно увидела, что маленькая площадь заметена снегом, а жалобно воющий ветер без устали взметает его в воздух. Она приготовила не очень крепкий чай и принесла пациентке в постель, затем выпустила Джуда прогуляться. Миссис Маклин уселась поудобнее, чтобы позавтракать, и бодро сообщила Абигайль, что крепко спала всю ночь.
– Надеюсь, вы тоже хорошо выспались. И знаете, дорогая, я просто не могу называть вас «сестра» или мисс Трент – я буду звать вас Абигайль. У вас красивое имя, я никогда такого не слышала. Почему вас так назвали?
Абигайль объяснила, и ее собеседница восхищенно сказала:
– Прекрасно! Бывает же у людей воображение! Она с удовольствием принялась есть тонко нарезанный хлеб с маслом.
– Примите мои соболезнования по поводу вашей мамы, деточка, – неожиданно сказала миссис Маклин.
Абигайль чуть не выронила пустую тарелку из-под овсянки, которую несла в кухню.
– Моей мамы? – переспросила Абигайль. – А откуда вы знаете?
Миссис Маклин изумленно посмотрела на нее.
– Доминик рассказал, разумеется. А что, он не должен был мне рассказывать?
– Да нет, дело не в этом. Как он узнал… не знала, что он знает…
– Доминик знает все, – благодушно заметила миссис Маклин. – Вы сами в этом убедитесь.
Утро Абигайль провела в домашних хлопотах: ходила за покупками, убирала в доме, готовила обед. А после обеда пришел профессор. Он приветствовал Абигайль в своей обычной сдержанной манере и уселся поболтать с миссис Маклин о разных пустяках. Минут через десять он встал и сказал:
– Я вижу, что вы принесли Джуда домой. Быстро нашли дорогу?
– Да.
Она не стала говорить, что, перед тем как ей отдали кота, ей пришлось заплатить за его недельное содержание в приюте. Профессор оплатил все предыдущие счета, а этот, последний, забыл. Всего-то тридцать гульденов – возможно, сущие гроши для него, но для нее это были немалые деньги. Абигайль надеялась, что он вспомнит об этом счете, когда будет платить ей за работу, так как почти все деньги, которые она получила от профессора де Вита, она отдала Боллингеру. На билет в Англию ей хватало, но помимо этого у нее почти ничего не оставалось. Он довольно кивнул и сказал:
– Мне кажется, миссис Маклин надо немножко отдохнуть. Берите пальто и шляпу, и я отвезу вас навестить Боллингера и Анни.
Почему он распоряжается ее свободным временем, подумала Абигайль, и уже собралась отказаться, как вдруг миссис Маклин воскликнула:
– Отличная идея! А я до вашего возвращения вздремну. Одевайтесь, Абигайль, а Доминик устроит меня поудобнее.
Когда Абигайль, одевшись, спустилась в гостиную, ей хватило одного взгляда, чтобы убедиться, что миссис Маклин устроена со всеми удобствами. Абигайль пожелала ей хорошо отдохнуть и вслед за профессором пошла через вымощенную булыжником площадь к автомобилю. За всю дорогу он не проронил ни слова, и Абигайль, которая после его вчерашних слов втайне надеялась, что лед между ними растаял, очень расстроилась. «Ролле» остановился перед его домом; молча они вошли в холл, где профессор небрежно бросил на стул свое пальто и перчатки, затем вошли в комнату, где она обычно пила чай с Боллингером.
– Боллингер сейчас придет, – единственное, что он сказал перед тем, как оставить ее одну.
Пришел Боллингер с уютно устроившейся у него на руках Анни. Абигайль почувствовала, что на сердце у нее потеплело. Они уселись у камина, экономка принесла им кофе, а старик рассказал, как он съездил во Фризленд. Абигайль поняла, что Боллингеру тут очень хорошо. Как жаль, что Болли не может остаться здесь навсегда…
Она решила поговорить с ним об этом немедленно.
– Болли, если профессор предложит, я думаю, тебе лучше будет остаться у него. Ты ведь сам этого хочешь!
И тебе здесь нравится, правда? Я прекрасно устроюсь в Англии – и потом, ты сам знаешь, что значит быть частной сиделкой: это сегодня здесь, завтра там. Меня все равно часто не будет дома.
Старик с ужасом посмотрел на нее:
– Мисс Абби, да что на вас нашло? Мне здесь и правда нравится, но ведь садовник скоро поправится, и тогда профессору незачем будет меня держать. Кроме того, нам ведь все равно нужен свой дом?
– Да, Болли, конечно, – согласилась Абигайль. – Я просто подумала… А как Анни?
– Посмотрите сами, мисс Абби. Как она выросла, они так подружились с Колоссом, даже спят рядышком, а когда профессор обедает, она тоже сидит с ним в столовой. Уж как он любит ее!
– Я очень рада. – Абигайль взяла Анни на колени и погладила ее. – Я никогда не думала, что он… то есть я всегда знала, что он будет хорошо к ней относиться…
– Да Бог с вами, Абби, профессор совсем не такой, каким вам кажется, – он очень добрый, да. И всем помогает, мне говорили соседи.
– Я уверена, что помогает, Болли. А сейчас мне пора идти: я не хочу надолго оставлять миссис Маклин без присмотра. Но я скоро приду тебя навестить. И все-таки я думаю, что лучше всего мне поехать в Англию одной, а ты приедешь попозже, когда я найду квартиру.
