Текст книги "Экзамен для мужа"
Автор книги: Бетина Крэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 2
Сестра Арчибальд повела их во двор, а оттуда в каменную сводчатую колоннаду, густо увитую безлистными еще лозами ипомей и глициний. Из церкви на другой стороне прямоугольной зеленой лужайки до графа и священника доносились голоса, слившиеся в ревностной молитве. Это был мелодичный звук… приятный женский гул, но он заставил их с беспокойством взглянуть друг на друга.
– Вот здесь вы будете жить. Пожалуйте сюда, ваше сиятельство, отец.
Старая монахиня открыла внушительную железную дверь в конце колоннады и пригласила их войти. От непривычных запахов мыла, душистых трав и едва уловимого аромата женских тел мужчины застыли у порога. Это была чужая территория, и они чувствовали себя здесь очень неуютно. Наконец граф и священник, преодолев смущение, вошли в гостевую комнату, где их уже ждала почтенная монахиня, и оглядели помещение.
Застекленные окна, две высокие кровати с перинами, тяжелая металлическая жаровня, на полу толстые циновки из тростника, заглушающие шаги и наполняющие воздух свежестью.
Мужчины переминались с ноги на ногу, пока сестра Арчибальд знакомила их с распорядком дня в монастыре и временем богослужений в часовне. Потом она объяснила, как пройти в конюшню, где они могут ухаживать за своими лошадьми, и пожелала им мирного пребывания.
Когда дверь за помощницей аббатисы закрылась, Перил Уитмор испустил тяжелый вздох и с укоризной взглянул на священника.
– Я же говорил тебе, что это будет напрасная трата времени. – Бросив шлем на одну из кроватей, он сунул пальцы за ремень с пустыми ножнами. – Ты видел ее. Ты ее слышал. Она никогда не даст мне невесту.
– Она – аббатиса, – промолвил отец Бассет, теребя свой крест и посматривая в сторону двери. – Нам еще повезло, что она не подала на ужин наши отрезанные уши.
Перил шагнул к отцу Бассету, наклонился и прошипел ему в лицо:
– Это ей повезло, что мы не ворвались в монастырь с обнаженными мечами и не поимели ее драгоценных «девушек».
– Грубая шутка, милорд! – Отец Бассет осенил себя крестным знамением и в ужасе оглянулся. – Вы никогда бы не осквернили дом Господа насилием. – И убежденно закончил: – Вы слишком добрый и справедливый лорд.
– Я? – изумленно уставился на него Перил. – Добрый и справедливый? Неужели?
– Да, истинно так. На самом деле вас заботит только благоденствие ваших людей. Вы готовы сделать все, чтобы они были счастливы, и именно поэтому переплыли море, чтобы выбрать себе невесту великого благочестия и добродетели, которая станет их госпожой.
– Включая трату моего последнего фартинга на пересечение Ла-Манша в безумных поисках чего-то особенного, чтобы удовлетворить их…
– … страстное желание иметь хозяйку! – назидательно проговорил отец Бассет. – Право же, аббатиса честная и умная женщина. Она понимает цену вашей жертвы, она найдет вам прекрасную и добродетельную невесту.
Что-то случилось – Перил это чувствовал. Священник, похоже, вдруг утратил способность воспринимать его шутки. Он казался встревоженным и неловким в его присутствии, у него то и дело заплетался язык… и он никогда раньше…
Маленький служитель церкви вдруг дерзко схватил хозяина за рукав и потащил на середину комнаты.
– Стены аббатства имеют уши, милорд. Не давайте волю своему языку, пока мы здесь, – прошептал он, вынудив графа склониться к нему и тоже понизить голос.
– Что? Ты считаешь, они подслушивают у дверей и подглядывают в раскрытые окна? – Перил выпрямился и откинул с лица волосы. – Они же монахини, Бассет. Святые женщины.
– Да, женщины, но не святые, – тихо сказал священник. – И аббатисы – худшие из них… Они умные, предприимчивые, ловкие, вероломные и знают то, что не пристало знать женщине. Нет ни одного епископа, который бы их не опасался.
Вспомнив их поединок взглядов во время разговора, Перил ощутил самодовольное удовлетворение. Этот постыдный всплеск удовольствия был вызван тем, что он слишком долго не участвовал в сражениях и потому сейчас жаждал драки. Слова отца Бассета позабавили графа, когда он представил себе женщину, которая могла бы оказаться для него достойным противником. Да такая еще на свет не родилась! Но если она все же существует, то это, должно быть, весьма необычное создание вроде двухголового теленка, виденного им однажды в Лиссабоне. Несчастное животное невольно приковывало его взгляд, и в то же время ему отчаянно хотелось отвести глаза.
С сардонической улыбкой отогнав эти мысли, Перил снял нагрудник кирасы и швырнул на кровать.
– Я приехал сюда не за тем, чтобы отражать словесные удары монахини, даже такой, которую боятся все епископы. Я приехал, чтобы взять женщину, добродетельную женщину. – Граф поставил ногу на кровать, отстегнул поножи и, обернувшись, пронзил священника острым, как кинжал, взглядом. – И освободить мои земли от проклятия шлюхи.
– О Господи! – Вздрогнув, отец Бассет знаком призвал его к молчанию. – Пожалуйста, милорд, – прошептал он – не говорите об этом в стенах монастыря.
– Что? Сейчас ты просишь не говорить об этом, хотя и ты сам, и все люди в моих деревнях чуть не до смерти замучили меня своими мольбами? Не говорить о деле, которое оторвало меня от домашнего очага и заставило отправиться в это безрассудное путешествие, чтобы исполнить вашу просьбу?
– Милорд, пожалуйста! – испуганно пролепетал отец Бассет. – Умоляю вас, не дайте аббатисе услышать ваши слова. Все женщины считают брак серьезным делом… но для нее это призвание, миссия, священная обязанность, ниспосланная ей самим Всемогущим.
Перил с насмешливой улыбкой наклонился к священнику.
– Неужели? Тогда мне, вероятно, придется выложить ей как на духу всю историю и заручиться ее поддержкой. Пусть она сама выберет мне невесту, которая снимет проклятие. – Граф потер колючий подбородок. – Дескать, любезная аббатиса, какая из ваших совершенных девушек может разрушить дьявольские чары, спасти мои земли и моих людей от ужасного проклятия? – Он приложил ладонь к уху. – Вы спрашиваете, что это за проклятие? О, всего лишь глупые слова ревнивой женщины, заявившей, что пока любовь не восторжествует над алчностью и невеста исключительной добродетели не будет держать в своих руках ключи от Уитмора, ничто не вырастет, ничто не свершится и никто в Уитморе не узнает покоя. – Граф вздрогнул, подумав, с какой сверхъестественной точностью эти слова отражают состояние дел в его владениях. – Говорят, что никого месть не радует так, как женщину. И эта ведьма, похоже, имеет все основания для радости.
Отец Бассет со стоном перекрестился, после чего упал на колени и начал истово молиться.
Перил даже зажмурился от досады. Он ненавидел, когда Бассет, огорченный его рассуждениями, потеряв всякую надежду его перевоспитать, обращался за помощью к Всевышнему. Это заставляло его чувствовать себя жестоким и несправедливым, ему становилось стыдно за то, что он искушал священника. Ведь Бассет не виноват, что Господь возложил на него гораздо более тяжелую ношу, чем позволяло его хрупкое телосложение.
Тут в дверь постучали, и граф дал разрешение войти. Юная монахиня робко заглянула в комнату, но, увидев сидящего на кровати Перила и молящегося рядом отца Бассета, открыла дверь пошире. Вслед за ней вошли еще две сестры в черных одеждах, держа в руках белье, чан с водой и угли для жаровни. Женщины жались друг к другу, как испуганные птенцы, спеша наполнить жаровню, чашу с кувшином, стоящие на полке под окном, и выложить полотенца. Затем, опустив головы, сестры неуклюже присели, пробормотали нечто похожее на «ваше сиятельство» и быстро выскользнули из комнаты.
Граф покачал головой. Монахини вели себя так, словно он какой-то великан-людоед. В этом они не слишком отличались от других представительниц женского пола. Женщины, которым не удавалось избежать его присутствия, как правило, съеживались или глупо улыбались. Перил со вздохом потер заросший подбородок, размышляя о впечатлении, какое он производил на слабый пол. И в данном случае не без оснований, ибо сейчас он наверняка выглядит как сущий дьявол.
Теперь он жалел, что, желая путешествовать быстро и налегке, оставил своего оруженосца дома. Это большая ошибка. Нужно было взять с собой целую свиту, и, кстати, одна или две служанки в отряде сделали бы его появление здесь более цивилизованным.
Перил тяжело вздохнул. И почему умные мысли приходят ему в голову слишком поздно?
Аббатиса выпрямилась, отошла от ниши в каменной стене, опустила занавеску из сурового полотна, прикрывающую отверстие, сквозь которое она слушала беседу гостей, и несколько минут постояла, запечатлевая в памяти услышанное.
«Землям и состоянию нанесен ущерб проклятием, которое может снять только добродетельная невеста. Лорда заставляют жениться его люди, брак нужен ему как лекарство от их страданий. Неудивительно, что он не ищет жену среди местной знати. Кто решится выдать за него свою дочь?»
Аббатиса нахмурилась. Ну разве может она с чистой совестью выдать за него замуж одну из своих драгоценных послушниц? Даже самые умные, стойкие и решительные из них вскоре наверняка почувствуют себя несчастными, да еще если, не дай Бог, столкнутся с полным равнодушием самого лорда. Он был закаленным воином, огромным, устрашающим, и, судя по всему, не испытывал личного интереса к женитьбе. А брак, даже по необходимости, требует хотя бы минимального согласия, уважения и внимания между супругами.
Если как следует подумать, мало что говорило в пользу лорда. Ни состояния, ни доброты, ни галантности, ни желания близости или общения, ни хотя бы стремления иметь наследников! Даже священник боится собственного хозяина.
Нет, вздохнула аббатиса, среди ее послушниц невесту он себе не найдет.
Пройдя между корзинами и мешками, она открыла дверь, за которой на часах стояла сестра Арчибальд, дожидаясь ее выхода.
– Ну как? – полюбопытствовала старая монахиня, когда они торопливо шли вдоль пустынной колоннады к личным апартаментам настоятельницы.
– Он гордый, властный и тяжелый человек, – сердито проговорила аббатиса. – Боюсь, он не подходит для брака. Но Господь ведь не напрасно же передал его в мои руки, со временем я найду ему какое-нибудь полезное применение.
Гостевую трапезу им принесли в комнату, а выйдя после ужина во двор, чтобы проведать своих лошадей, они обнаружили сестру Арчибальд, которая вызвалась показать им дорогу к конюшне. Ведя графа со священником по опустевшему монастырю, она предупредила их о том, что кто-нибудь всю ночь будет находиться возле их двери – на случай, если гостям вдруг что-то понадобится.
Монахини, стоящие на часах возле двери, где спят мужчины? Граф изумленно посмотрел на отца Бассета, который, многозначительно взглянув на него, пробормотал:
– Пусть они лучше говорят, чем безмолвствуют. Неужели они каким-то образом смогли услышать их разговор? Перил сжал кулаки.
На следующее утро аббатиса снова прислала к ним сестру Арчибальд. «Наверное, она решила, что старая монахиня не сможет соблазнить изголодавшихся воинов и похотливых священников», – мрачно подумал Перил.
В середине монастырского двора царило оживление, и граф замедлил шаг, рассматривая стайку взволнованно щебетавших девушек. Многие были в цветных одеждах мягких расцветок, длинные волосы блестели на солнце, щеки разрумянились от свежего утреннего ветерка. Когда Перил, наблюдая за ними, начал размышлять, какая из этих девушек будет его женой, внутри у него вдруг что-то странно дрогнуло от волнения.
Он нахмурился и с досадой повел плечами.
Самые дерзкие из юных послушниц, бросавшие на Перила любопытные взгляды, заметили перемену в выражении его лица. Интерес сразу сменился тревогой, щебетание стихло до шепота, и они начали незаметно перемещаться в дальний конец двора. Посмотрев на сестру Арчибальд, граф по ее виду понял, что ни реакция девушек, ни его поведение не ускользнули от внимания старой монахини. Он скрипнул зубами и последовал за ней в главный зал.
Аббатиса встретила их у двери.
– Я послала за вами, чтобы попросить об одолжении, ваше сиятельство. – Она улыбалась, а Перил уже по опыту знал, что ничего хорошего ее улыбка ему не сулит.
– Я в полном вашем распоряжении и готов оказать вам любую услугу, – ответил граф, поклонившись. – Только скажите какую.
– Надеюсь, вы не станете возражать, сэр? У наших девушек так мало возможностей для практики.
Аббатиса прошествовала во внутренний дворик, и он вынужден был вернуться к юным послушницам, которых только что напугал. Они вместе с женщинами постарше и несколькими строгого вида монахинями в черном собрались вокруг стола, где стоял таз, лежало белье и еще какие-то вещи. Возле стола, прямо в центре этой толпы нетронутых женщин, граф увидел пустое кресло, и его пронизала дрожь.
– Мы поставили себе задачу подготовить наших послушниц к обычным женским обязанностям, включая уход за мужем и другими мужчинами семьи. А поскольку вы путешествуете без оруженосца… – аббатиса оглядела его заросшее щетиной лицо и растрепанные волосы, – мы обеспечим вам этот уход, а заодно и попрактикуемся.
– Бритье? Они собираются меня брить?
Его первой реакцией было смущение от того, каким неопрятным и всклокоченным увидели его девушки. Вторая реакция – теперь уже самодовольство – возникла, когда он, сбросив тунику и поигрывая огромными бицепсами, стоял с обнаженной грудью перед тремя десятками любопытных и тайно алчных взглядов. Потом он увидел ряд блестящих глаз, розовых губ, почувствовал мягкий лавандово-мускусный запах, и каждую частицу его существа пронзило возбуждение, от которого у него перехватило горло.
Сопровождаемая непрерывными инструкциями, к графу приблизилась сначала одна, затем вторая из старших девушек. Опустив голову и покраснев от стыда, они взяли мыло и воду. После нескольких тщетных попыток одна сумела увлажнить и намылить ему лицо, а другая неуклюже выправила бритву и с опаской поднесла ее к щеке жертвы.
Графу потребовалось все его отточенное в битвах самообладание, чтобы игнорировать эти холодные мокрые пальцы, скользящие по его щекам, губам и шее. Но заметив, как дрожит рука, сжимавшая бритву, он вцепился в подлокотники кресла и заставил себя сидеть спокойно. В конце концов, это просто утреннее бритье. Что может быть в нем ужасного?
Он поднял глаза и увидел стоявшего неподалеку садовника, который сочувственно ему улыбнулся. Не сразу граф понял, отчего в этой улыбке была и доля ехидства: обветренное лицо старика покрывали тонкие шрамы, некоторые явно свежие, еще не успевшие зарубцеваться.
Элоиза поерзала на ужасно болевших коленях и снова закрыла глаза, принудив себя завершить очередную молитву. Правда, ни одна из них пока не возымела того действия, на какое она рассчитывала. Она по-прежнему находится в карцере, принимать пищу с остальными сестрами Ордена ей запрещено, нескончаемый список ее прегрешений отнюдь не сократился, и грядущая кара неотвратима.
Она могла бы подумать, что аббатиса забыла про нее, если бы не знала, что та никогда и ни о чем не забывает.
Самым страшным наказанием Элоиза считала праздность и одиночество, а если они еще и сочетаются, итог может быть трагическим. Но она все перенесет, чтобы научиться послушанию и благости страдания, даже если это ее убьет.
Легкий стук заставил Элоизу вскочить со скамеечки для молитвы и, несмотря на жуткую боль в коленях, похромать к двери. В комнату проскользнула молодая раскрасневшаяся монахиня; она быстро закрыла за собой дверь и обняла Элоизу.
– Я так беспокоилась о тебе… – Сестра Мэри-Клематис отступила, чтобы оглядеть перепачканное платье подруги. – Только посмотри на себя! – Она стряхнула муку с юбки Элоизы, потом смочила слюной конец своей накидки и начала тереть пятно на лифе. – Ты выглядишь как тряпка старой Мэри-Данн, после того как она закончит вытирать столы.
Зато сама Мэри-Клематис выглядела так, словно появилась на свет в одежде и прошла через руки заботливой нянюшки. Ее черное одеяние и белый апостольник были всегда безукоризненно чисты и отутюжены. Она отличалась веселым и добрым характером и никогда не проявляла упрямства и дурного настроения. Она была воплощением всех мыслимых добродетелей, но тем не менее умудрилась стать лучшей подругой Элоизы.
Когда Элоиза прибыла в монастырь, сестре Мэри-Клематис поручили надзирать за ней, учить, исправлять, делать выговоры и наказывать. Однако суровая важность, непреклонность и рвение поддерживать строгую дисциплину в Ордене были просто не в характере этой девушки.
– Какая разница, хорошо я выгляжу или плохо, если меня заставляют здесь торчать? – пробурчала Элоиза, отводя руки подруги. – Клемми, ты не знаешь, долго я еще буду наказана? Аббатиса что-нибудь говорила обо мне?
– Она сейчас занята важными делами, – ответила Мэри-Клематис, нагибаясь, чтобы стереть с юбки Элоизы очередное пятно.
Элоиза догадалась, что это просто отговорка. А поскольку Клемми не любила всякие хитрости, то наверняка чувствовала себя отвратительно.
– Какими делами? – Элоиза заставила подругу выпрямиться. – Связанными с теми людьми… лордом и его воинами, да? – Мэри-Клематис вздрогнула, и она поняла, что угадала. – А в чем дело? Они причинили нам неприятности?
– Я так не думаю… по крайней мере не больше, чем аббатиса причинила им. – Мэри-Клематис облегченно вздохнула. Она всегда испытывала огромное облегчение, когда ей не требовалось хранить секрет.
– А что она сделала? Расскажи мне обо всем.
– Ну… лорд и его священник остановились в гостевых комнатах. Всю прошлую ночь сестра Арчибальд караулила возле их двери, а сегодня утром… – Мэри-Клематис умолкла, подогревая любопытство подруги. – Сегодня утром настоятельница использовала лорда для упражнений в бритье.
Элоиза расхохоталась.
– Невероятно! Я понимаю, что лорд, конечно, может быть жестоким, высокомерным, деспотичным и грубым… но ни один мужчина, зарабатывающий себе на жизнь мечом, не заслужил того, чтобы лицо ему обстругивали двенадцатилетние девочки. – Вознагражденная смехом Мэри-Клематис, она довольно улыбнулась. – Как настоятельница сумела его уговорить? Что она ему сказала? – Элоиза испустила трагический стон, чувствуя себя жестоко наказанной. – Выдался такой редкий случай увидеть, как она поставила на колени сильного, влиятельного лорда, а я все прозевала и ничегошеньки не знаю.
– Я понятия не имею, чем она его убедила. Просто несколько минут назад она появилась вместе с ним во дворе и усадила в кресло. – Мэри-Клематис покачала головой. – Сомневаюсь, что его побреют как положено. Девочки боятся даже подойти к нему.
– Трусихи! – с отвращением фыркнула Элоиза.
– Но ты бы его видела, Элли. Он такой… он… – Ну? Какой?
– Он весь такой огромный и такой… голый.
– А красивый? – не могла успокоиться Элоиза, потрясенная до глубины души.
– О! Про это я не знаю. Я не… – Сказать, что она не видела, было бы ложью, а Мэри-Клематис никогда не лгала.
– Я должна посмотреть. – Схватив подругу за руку, Элоиза потащила ее к двери.
– О нет! – испугалась сестра.
– Идем. Я только сбегаю туда, быстро взгляну и вернусь обратно, ты даже не успеешь это заметить. – Элоиза приоткрыла дверь и выглянула в коридор.
– Если аббатиса тебя увидит, то запрет в этой комнате навсегда.
– Она меня не увидит. Я спрячусь за тобой. Кстати, сейчас она слишком занята – наблюдает за уроком смирения его сиятельства.
Они крадучись преодолели галерею, вышли на мощенную булыжником дорожку, обогнули дортуары послушниц и оказались в монастырском дворе. Элоиза шла первой, стараясь не попадаться на глаза сестрам, пока Мэри-Клематис бормотала молитвы о заступничестве. Дойдя до конца колоннады, они увидели монахинь, послушниц и девушек, взгляды которых были прикованы к чему-то в середине их толпы.
Элоиза поникла от разочарования, поскольку не могла увидеть, что так заинтересовало сестер.
Игнорируя отчаянный шепот Мэри-Клематис, она подбежала к девушкам и встала на цыпочки. В центре тесного круга монахинь и послушниц виднелась только мужская голова. Элайна (это, кажется, она и есть – красивая, но острая на язык Элайна) никак не могла решиться поднести бритву к его устрашающей физиономии, а одна из пожилых сестер, видимо, давала ей советы. Элоиза бесшумно обходила собравшихся монахинь в надежде отыскать подходящее местечко, чтобы увидеть его лицо. Вся поза графа выражала ожесточенное терпение и даже покорность судьбе. Глядя на него в образовывающиеся кое-где просветы, Элоиза начала понимать, что лишило дара речи ее подругу и заставляло девушек, бривших его, так нервничать. Он был огромным, загорелым и распространял вокруг себя нечто вроде беспокойного жара, который она ощущала даже сквозь группу женщин, обступивших его кресло. Она не могла отвести глаз от этого человека.
Странно, думала Элоиза, отыскав наконец брешь в толпе и пробираясь вперед, почему ее никогда не интересовал Бендик или старый Руперт, полностью обнаженные, как Адам в саду Эдема?
– При столь медленном темпе мы проторчим здесь весь день, – пронесся над собравшимися голос настоятельницы.
У Элайны дрогнула рука, и на подбородке графа выступила кровь. Аббатиса шагнула в середину толпы, опять спрятав руки в широкие рукава. Она явно что-то задумала.
Элоиза вдруг обнаружила, что женщины, стоявшие впереди, расступились, и она получила не только желанный обзор, но и предстала пред очами настоятельницы, которая, увидев ее, устремила на нее пронизывающий взгляд. От страха Элоиза даже перестала дышать.
– Нам требуется кто-нибудь, кто выполнит поставленную задачу. Элоиза!
Одни зашумели, когда, проследив за взглядом настоятельницы, увидели ее жертву, другие поспешно отодвинулись подальше, боясь ее гнева. Элоиза проглотила застрявший в горле комок. Если бы она послушала Мэри-Клематис, то не оказалась бы сейчас в таком ужасном положении.
– Да, преподобная мать? – выдавила она из себя.
– Закончи бритье его сиятельства.
– Что? – Элоиза не верила своим ушам. Ни криков, ни нотаций? Просто бритье мужчины, только и всего? – О да, преподобная мать.
– Не нужно, – раздраженно буркнул граф, выпуская подлокотники кресла и хватаясь за полотенце. – Сегодня я потерял уже достаточно крови.
– Нет-нет, ваше сиятельство. – Элоиза вцепилась в другой конец полотенца и вырвала его из рук Перила. Это был ее шанс не только проявить послушание, но и доказать аббатисе, что она сумеет не опростоволоситься, имея дело со знатным господином. – Сидите, – приказала она, нажав руками ему на плечи, когда он захотел подняться. – Я не пролью ни капли вашей крови, обещаю вам.
Судя по выражению лица, графа слегка смутили и ее высокомерная команда, и ее прикосновение к его телу. Эло-изу тоже удивила ее отвага, но отчаянное положение требовало отчаянных мер. Шанс реабилитировать себя в глазах настоятельницы выпадает не каждый день.
– Я сказал, что в этом нет необходимости, – проворчал граф.
– Вы не можете уйти выбритым наполовину, милорд. Не двигайтесь, тогда я все быстро сделаю.
Он нахмурился.
Она тоже нахмурилась.
Но лишь после того, как осмотрела его лицо и уже нанесенный ему вред. Его лицо не оставило ее равнодушной: точеные черты, большой, красивой формы рот, темные глаза под густыми темными бровями, черные волосы… несколько тонких, еще кровоточащих порезов на щеках и подбородке. Ее рука была недостаточно твердой, когда она снова намыливала ему лицо, брала у дрожащей Элайны бритву и клала другую руку на его висок, чтобы удержать голову в нужном положении.
Убеждая себя, что он просто замаскированный старый Руперт, она сделала первое движение бритвой, и, к ее облегчению, крови не появилось. Второе движение вышло более уверенным, а третье и вовсе далось ей без труда. Натягивая пальцами кожу, Элоиза сумела без кровопускания выбрить ему щеки, затем приподняла его подбородок, чтобы заняться шеей. Но он вдруг резко опустил голову и свирепо взглянул на нее. Элоиза ответила не менее свирепым взглядом и снова без церемоний задрала ему подбородок.
Каждое движение бритвы заставляло графа вздрагивать. Когда она уже перед самым концом отошла от него для правки затупившейся бритвы, а потом вернулась, чтобы сделать два заключительных штриха, он схватил ее за руку. Встретив его взгляд, Элоиза вмиг утонула в темных озерах его глаз и одновременно почувствовала гордость, решимость, гнев, разочарование и боль. Странную тупую боль, возникшую, кажется, еще до того, как девушки начали резать ему подбородок. В эту секунду, которая длилась целую вечность, она вдруг ощутила непривычное напряжение в животе. Приглушенный гомон монахинь, стоявших вокруг них, в конце концов дошел до ее сознания, и Элоиза с досадой отогнала эти неуместные чувства.
– Я сейчас закончу. Если вы проявите еще чуть-чуть терпения…
Собственный голос казался ей чужим, но граф отпустил ее руку и, глубоко вздохнув, сам поднял голову, чтобы она смогла продолжить работу. Тем не менее, когда Элоиза сделала последнее движение, он крепко ухватился за подлокотники кресла.
– Все, все, ваше сиятельство. – Она смочила полотенце, вытерла ему лицо, сильно прижимая большим пальцем каждый мелкий порез. – Это быстро остановит кровотечение.
Обрабатывая раны, Элоиза ощущала теплоту его кожи под своими пальцами… твердость челюстей… красоту его черт…
И действительно, кровотечение вскоре прекратилось.
Аббатиса хлопнула в ладоши.
– Урок окончен. – Когда девушки и монахини с радостным щебетом покинули двор, аббатиса пристально взглянула на свою наказанную послушницу, но теперь на губах ее играла загадочная улыбка. – Благодарю тебя за помощь, Элоиза. А сейчас возвращайся к своим обязанностям. – И настоятельница махнула рукой в ту сторону, где находился дортуар послушниц.
Элоиза с улыбкой повиновалась, слова «благодарю тебя» музыкой звучали в ее ушах.
Посмотрев ей вслед, аббатиса сказала графу, что он может заняться своими лошадьми, прежде чем отправится в свою комнату, где будет ждать ее решения.
– Я придумала! – с широкой улыбкой сообщила аббатиса, войдя в свою личную гостиную. Ока стояла посреди комнаты с раскинутыми в стороны руками, приветствуя солнечный свет, льющийся в открытое окно. – И это блестяще, если мне будет позволено себя похвалить!
– Что блестяще? – спросила сестра Арчибальд, удивленная непонятным восторгом подруги.
– Я решила проблему графа. И свою тоже.
– Какую проблему?
– А ту, что для меня как бельмо на глазу. И мне нужна твоя помощь. – Аббатиса подошла к конторке, развернула чистый лист пергамента и обмакнула гусиное перо в чернильницу. – Ты должна помочь мне составить список всех благороднейших и лучших качеств, которые должен иметь муж,
Сестра Арчибальд ошарашено взглянула на нее.
– Я? Но откуда мне это знать? Я никогда не имела мужа.
– Как и я! – с азартом заявила аббатиса. – Но это вовсе не означает, что у меня нет твердого мнения на этот счет. Итак, с чего начнем? – Она похлопала по губам кончиком пера. – Так. Благочестивый.
Сестра Арчибальд, выглянув через плечо аббатисы на пергамент, сморщила нос.
– Если бы это был мой список, я бы начала с «чистый».
