Текст книги "Последний холостяк"
Автор книги: Бетина Крэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
Тяжело дыша, Ремингтон продолжал сжимать ее в своих объятиях. Он дрожал от перевозбуждения, но сдерживал желание перешагнуть роковой рубеж, поскольку отчетливо осознавал значимость всего случившегося и чувствовал, что Антония полностью удовлетворена. Впервые партнерша отвечала ему с поразительной пылкостью и не скрывала того, что теряет сознание даже от ласк его губ и рук. Слегка отстранившись, он с нежностью взглянул на ее лицо, светящееся женственностью, довольством и счастьем.
Ее длинные ресницы чуть заметно подрагивали, на блестящих щеках играл румянец, порозовела шея и плечи. Она открыла глаза и вздохнула, намереваясь что-то сказать, но вдруг тишину нарушил дребезжащий старческий голос:
– Вы здесь, мадам?
Это приближался Хоскинс.
Антония зажмурилась и замерла. Ремингтон вдавил ее телом в перину и затаил дыхание. Шаги и голос дворецкого становились все громче, в голове у Антонии зашумело, страх сменился ужасом. Хоскинс застыл в дверном проем, крякнул, очевидно, пораженный беспорядком в спальне хозяйки, что-то пробормотал и ушел. Выждав некоторое время, Ремингтон выглянул из-за горы подушек и с облегчением сказал:
– Вряд ли он заметил нас за этой баррикадой из перины, покрывала и одеяла. Но какого дьявола ему вздумалось войти сюда в самый неподходящий момент? Уж не подстроили ли вы это заранее, мадам? Или старикан обладает редким чутьем на разврат?
От возмущения Антония стряхнула с себя оцепенение и, оттолкнув графа, села на кровати. Да как он посмел заподозрить ее в подлом коварстве! Какой позор и срам!
– Я ничего не планировала заранее! – срывающимся голосом воскликнула она. – Как можно планировать собственный обморок от внезапного порыва страсти? И зачем уговаривать дворецкого входить сюда в столь пикантный миг? Не смейте ко мне прикасаться! – добавила она, когда он обнял ее и поцеловал. – Отпустите меня сейчас же! Вы мне противны, сэр!
– Антония! Не сердитесь, я пошутил! Разумеется, вы ничего не подстраивали, это я соблазнил вас и вовлек в амурную игру. Но клянусь, я не раскаиваюсь в содеянном. Равно как не сожалеете о случившемся и вы… Не так ли?
Она смущенно поступилась и прикусила язык.
– Признайтесь, что вы давно уже не испытывали ничего подобного тому, что ощутили сейчас со мной! – не унимался граф.
– Но ведь вам известно, что я вдова… – уклончиво пролепетала она. – Правда, мой супруг не мог бы сравниться с вами в силе и пылкости ласк, он был уже в преклонных годах, когда женился на мне. Но я честно исполняла свой супружеский долг…
О том, что покойный муж избегал частых визитов в ее спальню по ночам, напуганный темпераментом супруги, она благоразумно умолчала.
– Антония! Не сердитесь, выслушайте меня! – Ремингтон сжал руками ее лицо и, повалив на постель, заставил смотреть ему в глаза. – Мне, признаться, нет дела до интимных деталей вашего супружества. Но вы должны знать, что я стал рабом своей страсти к вам. Я хочу всегда видеть ваши голубые глаза и пухлые алые губы, напрашивающиеся на поцелуй. Жажду ощущать жар вашего тела и бархатистость кожи, покрывающейся мурашками от моих прикосновений. Клянусь небом, Антония, ни одна женщина еще не вызывала во мне подобного вожделения!
Она почувствовала странное стеснение в груди, он же продолжал испепелять ее взглядом, в котором читались неутоленная страсть и жажда любви.
– Признайтесь, что вы тоже неравнодушны ко мне! – воскликнул Ремингтон. – К чему лицемерить? Не лучше ли продолжить нашу восхитительную игру?
Лгать ей не хотелось, она ведь уже выдала свои подлинные чувства к нему во время их пылкого соития. Ее губы, глаза и тело рассказали ему все в мельчайших подробностях.
– Не стану отпираться, вы пробудили во мне пылкие чувства, – низким голосом ответила Антония, взглянув в его глаза цвета шоколада, в которых легко было утонуть. – Я вновь ощутила необыкновенный подъем и неописуемую радость, очутившись в ваших объятиях. Однако я не уверена, что должна становиться рабой своих чувств. Вы все еще остаетесь для меня загадкой, и я не знаю, чего от вас ожидать, милорд. Более того, в минуты ослепления страстью я теряю контроль над собой. Да, вы пробудили дремавшего во мне беса, сэр, и мне бы хотелось видеться с вами ежедневно. Но я боюсь превратиться в покорную исполнительницу вашей воли, страшусь потерять свою независимость и самостоятельность, перестать уважать себя…
– Я не намерен превратить вас в марионетку, Антония! – прошептал Ремингтон и нежно поцеловал ее в щеку. – Равно как в мои планы не входит лишение вас разума и силы воли. Оставайтесь собой и будьте уверены, что все случившееся между нами не имеет отношения к нашему спору.
Он говорил это от чистого сердца, но во взгляде Антонии угадывалось сомнение. Внезапно он вздрогнул, пронзенный поразительной мыслью: ведь на самом-то деле в его первоначальный план входило оскорбить и смутить эту женщину. Смущенный своим открытием, он промолвил:
– Пожалуй, нам лучше привести себя в порядок, сюда могут войти. Продолжим наш разговор в другой раз и в более подходящем для этого месте.
Напоследок поцеловав ее в губы, он помог ей встать с кровати и застегнуть пуговицы на платье. Тронутая его заботой и нежностью, Антония прятала глаза. Он окинул взглядом спальню и сказал:
– Я не стану вас торопить или принуждать к чему-то. Решайте сами, стоит ли возобновлять интимные отношения. Пожалуй, стены этой комнаты хранят множество секретов и навевают самые разные и неожиданные мысли и воспоминания. Не лучше ли нам встретиться у меня дома? Там куда более спокойно, прислуга уходит рано, остается лишь дворецкий Филиппе. Вы придете ко мне этой ночью, Антония?
– Но… – Она страстно хотела ответить ему «да», наплевав на условности и позабыв о благоразумии. Однако мысль о возможных печальных последствиях этого безрассудства вынуждала ее колебаться. Она долго молчала, трепеща в его руках, и только собравшись с духом, пролепетала:
– Не торопите меня, Ремингтон! Дайте мне время на раздумья. Я хочу быть уверена, что наши отношения не обернутся бедой.
Он теснее прижал ее к себе и погладил ладонью по спине и бедру. Она прильнула к нему и припала щекой к его груди. Он мог бы уговорить ее нанести ему визит этой ночью, но предпочел остаться джентльменом: отстранился и, кивнув в знак согласия, сказал:
– Вы правы, Антония, не надо торопиться. Но помните, что я от вас без ума и готов ждать вас столько, сколько вам понадобится для принятия решения. А пока прощайте! – Он повернулся и покинул спальню.
Она проводила его растерянным взглядом и на ослабевших ногах подошла к туалетному столику. Несколько минут она сидела молча, не вглядываясь в свое отражение. Наконец ее затуманенный взгляд скользнул по зеркалу – и глаза чуть было не вылезли из орбит от изумления. На нее смотрела взлохмаченная полубезумная развратница с опухшими губами, трепещущими ноздрями и вожделением во взгляде. Неужели именно такой и видел ее Ремингтон? О Боже, какой позор! Вот во что превратило ее их самозабвенное совокупление! Она принялась расстегивать пуговицы на платье, распахнула его и увидела, что набухшие груди покрыты синяками от засосов, а соски пылают. Страсть с новой силой нахлынула на нее.
Как же ей жить после всего этого? Что делать?
Но зеркало не давало ответа на этот вопрос.
Антонию охватило отчаяние.
Напускного спокойствия Ремингтону хватило, лишь чтобы с невозмутимым видом покинуть ее дом. Но стоило только ему очутиться на улице, как сердце вновь бешено застучало, вызывая тягостную боль в груди, а живот свело. Ему показалось, что он умрет, если не будет двигаться, и он быстро пошел по Пиккадилли в направлении Мейфэра, где свернул в Гайд-парк, надеясь, что там никто не обратит внимание на то, что он спорит вслух с самим собой.
С поднятым воротником, руками, засунутыми в карманы распахнутого пальто, и пылающим взором; которым он сверлил дыры в тротуаре, Ремингтон выглядел жутковато. Прохожие шарахались от него, как от опасного умалишенного, сбежавшего из сумасшедшего дома, а дамы провожали его изумленными взглядами. Переходя улицу, он лишь чудом не попал под экипаж, но даже это казалось ему пустяком по сравнению с той опасной ситуацией, в которую он сам загнал себя.
Его не на шутку встревожило соглашение, заключенное им со своими приятелями по холостяцкому братству – Вулвортом и другими членами клуба «Уайтс», павшими жертвой интриг Антонии. Суть этого договора заключалась в том, что он обязался заманить ее в свой дом, соблазнить и позволить обманутым ею джентльменам застать ее в его постели в самый пикантный момент, как в свое время поступила с ними она. Но теперь, после всего того, что произошло между ними, граф уже не мог решиться на такой позорный шаг.
Он действительно был очарован и пленен этой красавицей, прячущей под холодной внешностью пылкую натуру вакханки. Заманив его с помощью своих искушенных старых кокеток в ловушку, Антония пробила брешь в его защитном панцире и завладела его сердцем.
Отныне он уже не считал ее расчетливой и хладнокровной поборницей нравственности, ставящей для неблагоразумных холостяков силки супружества. Она перевоплотилась в желанную женщину, гордую, чувственную, ранимую и невероятно страстную. И сегодня вечером граф надеялся закрепить свой успех и превратить ее в постоянную любовницу.
Переступая порог особняка леди Пакстон в первый раз, Ремингтон вынашивал план доказать ей свое превосходство, коварно склонить ее к интимной близости и потом опозорить, мстя за обманутых друзей. Однако сейчас одна мысль об этих гнусных намерениях доставляла ему страшную душевную боль. И что же ему в таких обстоятельствах следовало делать? Граф в очередной раз поморщился и глухо зарычал от досады.
Перед его мысленным взором возникли пьяные физиономии других участников заговора против Антонии Пакстон, возложивших на него роль мстителя за испытанные ими по ее вине унижения. Страшно было даже представить те гримасы гнева и негодования, которые неминуемо исказят их в случае его отступничества. Нет, после всех громких публичных клятв и обещаний, отказ от порученной ему миссии был бы расценен в узком кругу благородных джентльменов как постыдное предательство. И тогда двери элитных клубов и приличных домов для него оказались бы навсегда захлопнуты. Он превратился бы в изгоя и был бы вынужден отказаться как от политической деятельности, так и от привычного образа жизни. Кто станет общаться с аристократом, не умеющим держать слово?
С другой стороны, как человек чести, он уже не смог бы вновь обрести душевный покой, если бы принес доброе имя Антонии в жертву неписаным законам членов элитного мужского клуба. Не говоря уже о том, что неизбежный разрыв с ней означал бы для него кошмарные физические мучения, точнее, страдания неудовлетворенной мужской плоти. Так стоили ли все вышеперечисленные напасти того, чтобы угодить горстке старых школьных приятелей, жаждущих отмщения?
Размышляя над этим вопросом, Ремингтон и не заметил, как очутился у подъезда своего дома. Немного помедлив, он решительно взбежал по ступенькам к парадной двери и, вручая дворецкому шляпу и трость, приказал ему послать за двумя курьерами.
– Двумя, сэр? – вскинув бровь, переспросил старый лакей.
– Да, Филиппе! Я намерен отправить одновременно несколько важных записок. И пусть они поторопятся!
С этими словами граф направился в кабинет.
Глава 12
В этот вечер в клубе «Уайтс» было особенно многолюдно и шумно, кое-кто из гостей даже стоял у буфетной стойки или переминался с ноги на ногу в проходе, не найдя свободного кресла. Но для Ремингтона был заранее зарезервирован отдельный столик в тихом углу, поэтому ничто не могло помешать его серьезному разговору с товарищами по тайному заговору.
Они стали прибывать в клуб подвое еще до условленного срока. По их взволнованным, раскрасневшимся лицам графу не составило труда определить, что все они жаждут поскорее узнать от него последние новости о контактах с леди Антонией и дату заключительной операции по ее окончательной дискредитации.
– В газетах пишут, что граф Ландон моет полы, чинит дамские корсеты и чистит картофель к обеду леди Пак-стон, – ерзая на стуле, промолвил с благодушной улыбкой сэр Альберт Эверстон, когда вся компания оказалась в сборе. – Особенно позабавил меня своими репортажами некий шустрый малый по фамилии Фитч! Я хохотал над его статейками до слез.
– Что же ты молчишь, Ландон! – воскликнул Вулворт, разгоряченный доброй порцией виски, поданной ему клубным лакеем. – Мы ждем от тебя самых свежих известий с места этих захватывающих событий.
– Да уж, порадуй нас ими скорее, старина! Не томи! – пробасил Бертран Ховард. – Когда наступит развязка? Этой ночью?
Все заговорщики затаили дыхание, устремив взгляды на Ремингтона.
Невозмутимо отпив из бокала, он флегматично ответил:
– Нет.
– Нет? – Бэзил Трублуд явно был обескуражен его ответом. – Значит, завтра, в субботу?
Ремингтон собрался с духом и промолвил, выдержав паузу:
– Никогда! Наш первоначальный план, господа, отменяется.
Глаза у всех сидевших за угловым столиком полезли из орбит, а нижняя челюсть отвисла. Переглянувшись, они вновь с недоверием уставились на Ремингтона, один лишь сэр Альберт спросил:
– Отменяется? Это шутка? Не надо так пошло шутить, Ландон!
– Я говорю совершенно серьезно, – сказал граф, прищурившись и откинувшись на спинку стула. Такой нарочито высокомерный тон охлаждал пыл даже торговцев овощами на базаре. Эверстон же просто опешил. Ремингтон воспользовался этим, чтобы закрепить свой первый успех: – Если говорить откровенно, мой друг, эта затея с самого начала была обречена на провал. Я дьявольски устал от грязной домашней работы, меня тошнит от затянувшегося добровольного заточения в приюте для вредных одиноких старух, следящих за каждым моим шагом. И я хочу отдохнуть. Все кончено, так что забудьте об этой глупости.
Но огорошенные таким заявлением джентльмены решительно отказывались воспринимать его всерьез. Они смотрели на Ремингтона с видимым подозрением, насупив брови и наморщив лбы. Оправившись от первого потрясения, Трублуд сдавленно изрек:
– Он попал к ней под каблук! Наш бедный Ремингтон пропал!
Графа прошиб холодный пот, однако он и бровью не повел. И только его побагровевшая от прилива крови шея наглядно свидетельствовала, что он взволнован. Приятели ждали от него контраргументов, однако он продолжал загадочно молчать. Эверстон хмыкнул, залпом осушил еще один бокал и, крякнув, язвительно сказал:
– Молчание – знак признания своей вины. Взгляните-ка на него! Трублуд, похоже, прав: – наш славный Ландон пал жертвой чар нашего заклятого врага, этой дьяволицы в тоге защитницы священного институтах брака и семьи. Бедняга!
– Нет, я в это не верю! – прошептал Вулворт, побледнев, как покойник. – Лорд Ландон тверд и крепок, как кремень!
– Я тоже! – подхватил Пекенпоу, поднимая бокал. – Ведь он – последний стойкий холостяк, наша единственная надежда!
Граф надменно вздернул подбородок и заметил:
– Я все вам объяснил, джентльмены. Добавлю только, что на практике ситуация оказалась куда более сложной, чем я мог предположить, не зная всех обстоятельств. Вы сами ввели меня в заблуждение, господа. Поэтому я умываю руки…
Но попытка переложить свою вину на других не возымела успеха. Приятели начали строить догадки относительно более вероятных причин его капитуляции.
– Она узнала подлинные мотивы его согласия на пари и выпроводила его вон, – робко предположил Серл.
– Либо застала его в объятиях одной из своих вдов и принудила пойти на попятную, – задумчиво произнес Пекенпоу. – Шантаж – ее любимое оружие.
– Боже правый! – ахнул Эверстон. – Неужели и он попался на эту приманку! Бедный малый!
Эти невероятные предположения вогнали Ремингтона в ступор. Он весь вечер собирался с духом, чтобы стойко выдержать яростные обвинения приятелей в измене их общим интересам и идеалам. А вместо ожидаемых упреков он услышал их очередные нападки на Антонию – дескать, это она вновь проявила свое коварство и провалила их план, прибегнув к своей обычной уловке: сосватала ему одну из бедных вдов.
Но внезапное озарение, снизошедшее на графа, вывело его из удрученного состояния. Ему стало пронзительно ясно, что он сам в свое время наивно ожидал от леди Антонии подобных действий, был уверен, что она обязательно попытается подстроить некую пикантную сцену при содействии одной из своих подопечных, а затем потребует, чтобы он поступил как благородный мужчина и сочетался с наивной вдовушкой законным браком.
Однако ничего подобного сделано не было, равно как не прибегла она ни к каким иным ухищрениям, в которых сейчас обвиняли ее возмущенные джентльмены. Антония отстаивала свои убеждения и стремилась сделать его своим единомышленником. Единственная дама, которую она застала в его объятиях, годилась ему в бабушки.
Ремингтон вдохнул спертый, пропитанный табачным дымом воздух бара и взглянул на своих друзей-заговорщиков новыми глазами. Они походили в этот момент на избалованных школяров, наказанных за рискованные шалости, или же хныкающих подростков, которых застали за курением и принудили сломать и выбросить их недокуренную сигару, добытую не совсем честным путем. Ему стало их искренне жаль.
Ремингтон представил себе Антонию, ее голубые глаза, исполненные страсти и колебаний, дрожащий гибкий стан, учащенное дыхание. Нет, она была не такой, какой они себе ее представляли, эта ранимая и чувственная молодая дама. И вероятно, подлинные обстоятельства их вынужденной женитьбы разительно отличались от тех, которые они позже ему описали. Следовательно, заключил граф, он принял верное решение.
– Мне больше нечего вам сказать, господа! – произнес он, расправив плечи. – С нашей затеей покончено раз и навсегда. Советую вам разойтись по домам и пересмотреть свое отношение к жизни и супруге. Уверен, что с Божьей помощью в один прекрасный день все вы поймете, что я прав.
С этими словами Ремингтон допил виски, кивнул ошеломленным приятелям и направился к выходу.
Проводив его ошарашенными взглядами, разочарованные джентльмены стали обмениваться впечатлениями от услышанного.
– Если бы меня здесь сегодня не было, я бы ни за что в это не поверил, – прохрипел Трублуд, лицо которого даже посерело, и потянулся дрожащей рукой к бокалу.
– Он покраснел от стыда как свекла и стеснялся смотреть нам в глаза, – язвительно заметил Серл.
– Вел себя словно ловелас, столкнувшийся нос к носу с мужем дамы, с которой он только что забавлялся в спальне, – с кислой миной добавил Вулворт и, прищурившись, выразительно посмотрел на Эверстона.
– Разрази меня гром, – осевшим голосом сказал тот, поняв намек своего товарища, – но дело, похоже, обстоит иначе. Наш Ремингтон вовсе не попался в ее ловушку, он пал жертвой ее женских чар!
Не прошло и минуты, как буфетчик уже нес огорошенным таким выводом господам бутылку виски: без доброй порции этого славного снадобья им вряд ли удалось бы прийти в чувство.
Наемный экипаж нес Антонию по ночному городу, подпрыгивая на выбоинах мостовой. Она велела извозчику ехать побыстрее, чтобы не передумать по пути и не вернуться домой прежде, чем доберется до Гайд-парка, возле которого проживал Ремингтон. К счастью, в этот поздний час улицы были почти пустынны, так что поездка не заняла много времени. Кучер остановил коней напротив дома Ремингтона и помог пассажирке выйти из кареты.
Плотнее стянув борта плаща и пониже опустив капюшон на лицо, она поднялась по лестнице и в нерешительности застыла перед массивной парадной дверью. Было еще не поздно отказаться от своей безумной затеи и не совершать поступка, на который она решилась после многочасовых томительных размышлений. Но тогда она бы изменила своим принципам и утратила веру в себя, что было абсолютно неприемлемо.
Весь этот вечер Антония посвятила обдумыванию сложившейся ситуации, пытаясь рассуждать спокойно и трезво. Однако то и дело ее охватывали паника и нестерпимое вожделение. Никогда прежде еще не встречался ей мужчина, подобный Ремингтону Карру, который оказал на нее мощнейшее воздействие своим неповторимым мужским магнетизмом.
Пробудившиеся чувства породили в ней страстное желание осуществить свои девичьи романтические мечты, что прежде ей казалось невыполнимым. И никакие логические выводы и разумные аргументы уже не могли сдержать этот внезапный порыв. Тем более что она знала, что и Ремингтон одержим влечением к ней.
Ей не исполнилось еще и восемнадцати, когда она стала супругой закоренелого холостяка, пресытившегося любовными утехами и утратившего былую мужскую силу. Впрочем, последнее отчасти объяснялось еще и тем, что сэр Джэффри был старше молодой жены почти на сорок лет. И вскоре Антония похоронила свои наивные девичьи грезы навсегда, – во всяком случае, так ей в то время казалось.
«Лучше стать любимой женушкой добросердечного старика, чем рабыней молодого эгоиста», – упорно внушал ей многоопытный дядюшка. И в этом он оказался прав: сэр Джеффри в ней души не чаял и ни в чем ей не отказывал. Антония убедилась, что в неравном браке имеются и приятные аспекты: комфорт, умиротворение, привязанность к заботливому супругу. К сожалению, все это было слабой компенсацией за неудовлетворенные желания и неиспытанную агонию сладострастия. Встреча с Ремингтоном Карром воскресила погребенные ею в пору замужества надежды и разбередила в ее плоти вожделение.
Теперь ей хотелось ощутить в полной мере все то, что бывает в мгновения любовного слияния мужчины и женщины, понять, отчего порой вспыхивают глаза Клео, Элинор и тетушки Гермионы, когда они рассказывают о своей молодости и мужчинах, отдавших им руку и сердце, вкусить сладость жизни, как это удалось ее старшим подругам, познать радость оттого, что твое сердце и сердце возлюбленного бьются в унисон.
Но все эти сладкие ощущения она мечтала познать исключительно с человеком по имени Ремингтон Карр.
Внезапно дверь заскрипела и распахнулась – Антония охнула и отшатнулась, увидев в дверном проеме лысеющего лакея в безукоризненной униформе. Он отступил в сторону и с многозначительной улыбкой произнес:
– Добро пожаловать, мадам!
Антония медлила, косясь на пустынную улицу, ей казалось подозрительным и странным, что дворецкий держится так, словно ожидал ее. Но колебания ее длились не долго; поборов сомнения, она перешагнула порог и вошла в дом. Огромный холл освещался тусклым светом газовых ламп – из полумрака будто подмигивали хрустальные подвески люстр, в которых он отражался, намекая, что им тоже известно, зачем она пожаловала сюда в столь поздний час. Дворецкий затворил за ней дверь и осведомился, желает ли гостья снять плащ. Антония покачала головой и молча проследовала за лакеем к лестнице, размышляя на ходу, почему ей был задан такой вопрос: уж не потому ли, что бывалый лакей знал, что поздней посетительнице лучше иметь верхнюю одежду под рукой, на случай, если ей вдруг потребуется срочно покинуть дом в связи с неожиданно возникшими конфузными обстоятельствами? От этой мысли Антонии стало не по себе. И она пожалела, что решилась на столь безрассудный поступок.
– Его сиятельству понадобилось отлучиться, – вкрадчиво произнес дворецкий, будто бы прочитав ее мысли. – Он поручил мне заботу о вас, миледи, на время своего отсутствия. Прошу вас пройти в его личные покои. Разумеется, мне, его слуге, вряд ли удастся сравниться с графом в гостеприимстве. Однако я постараюсь окружить вас, мадам, заботой и комфортом. Кстати, меня зовут Филиппе. – Дворецкий тепло улыбнулся.
Антония не проронила ни слова, только кивнула, чувствуя при этом нарастающее беспокойство.
Филиппе сопроводил ее в роскошную гостиную, обставленную в стиле эпохи Людовика XIV. Там для нее уже был накрыт стол и зажжены свечи. Бутылка вина и поднос, уставленный блюдами с конфетами и сырами, приятно ласкали ей взор. Филиппе помог гостье снять плащ, сказал, что явится, лишь только она дернет за шнур звонка, поклонился и степенно удалился, закрыв за собой створчатую дверь, украшенную изысканной резьбой.
Оставшись одна, Антония стала расхаживать по комнате, любуясь очаровательной шелковой обивкой стен и великолепной мебелью из красного дерева, отделанной позолотой. Со всех сторон за ней как бы наблюдали портреты предков графа, соседствовавшие с картинами кисти известных мастеров. Бегло осмотрев книги, лежавшие на ночном столике, она подошла к другой двери и, поколебавшись, толкнула ее. Как она и подозревала, за дверью находилась опочивальня графа с огромной кроватью, на которой возвышалась гора подушек.
Антония нервно отшатнулась, чувствуя дрожь в коленях, и, желая успокоиться, поспешно наполнила бокал вином. Аромат хмельного напитка вскружил ей голову, а его божественный вкус моментально успокоил ее сердце. По жилам растеклось убаюкивающее тепло, дрожь в пальцах и коленях исчезла. Приятно удивленная таким эффектом, Антония незаметно опустошила всю бутылку и совершенно осмелела. Ноги сами принесли ее обратно в спальню графа, откуда она позорно бежала некоторое время назад. И на этот раз ей захотелось осмотреть его личные покои повнимательнее.
Она была поражена богатством убранства опочивальни Ремингтона. От изобилия парчи, бархата и шелка, позолоты, бронзы и серебра у кого угодно наверняка закружилась бы голова. Ноги тонули в ворсе персидского ковра, но все-таки донесли Антонию до спального ложа, украшенного великолепной резьбой и покоившегося на массивных опорных столбиках, над которыми был натянут балдахин. Сквозь прозрачный муслин завесы проглядывали атласные подушки, изголовье, обитое гобеленом, словно бы притягивало гостью к себе, а снежно-белая простыня, часть которой виднелась там, где как бы случайно был откинут край покрывала, не могла не пробудить в Антонии мощный прилив желания. Она мечтательно закрыла глаза и представила, как ей было бы приятно ощутить холодный лен своей горячей кожей…
– Итак, вы пришли, – раздался голос графа Карра у нее за спиной.
Испуганно вздрогнув, Антония обернулась. Он стоял в дверях и созерцал ее с нескрываемым удовлетворением. Она отошла от кровати, не смея от стыда посмотреть ему в глаза. Ремингтон стремительно приблизился к ней, пока она еще не оправилась от потрясения, и вкрадчиво промолвил:
– Вам следует знать, что сегодняшний вечер показался мне чудовищно долгим. Я не томился так ни в один сочельник и даже в день своего первого присутствия на балу, где я танцевал в первый раз котильон со своей воспитательницей. Да что там говорить, Антония! – Он махнул рукой. – Все тридцать лет моей беспутной жизни пронеслись гораздо быстрее, чем этот вечер. – Он взял ее руку и, наклонившись, стал покрывать поцелуями пальцы. – Какое на вас сегодня славное атласное платье! Оно вам к лицу! – воскликнул он, окинув ее взглядом с головы до ног. – Вы неотразимы, Антония.
Трепеща от волнения, она потупила взор и срывающимся голосом ответила:
– У вас чудесный дом!
– Благодарю вас. Однако в последнее время меня угнетает царящая здесь пустота. Впрочем, иногда она становится преимуществом. Вот как теперь, например. – Ремингтон усмехнулся.
Антония хотела было возразить ему, но граф заключил ее в объятия и начал целовать – жадно, властно и страстно.
Антония припала к нему всем телом, позабыв робость, и целиком отдалась охватившему ее чувству.
– Дорогая, – задыхаясь, шептал ей на ухо он, – как славно пахнут твои волосы! Они сводят меня с ума! Боже, ты не представляешь, как я рад видеть тебя в своем доме. Рядом со своей кроватью…
Его крепнущая мужская плоть и жар объятий сгустили ее кровь и вскружили голову. Она пролепетала:
– Догадываюсь.
Он подхватил ее на руки и отнес на кровать. Антония млела. Он спросил, прислонив ее спиной к горке подушек:
– Не желаешь ли выпить вина, дорогая? У меня есть славное бордо. – Не дожидаясь ответа, он вскочил и выбежал в гостиную, откуда вскоре вернулся с подносом, на котором стояли бокалы и бутылка превосходного вина.
Антония с удовольствием отведала его, Ремингтон же предпочел ощутить вкус напитка, поцеловав ее влажные алые губы.
– Это бесподобно! – воскликнул он. – Филиппе рекомендовал мне угостить тебя шампанским, я же настоял именно на красном вине и оказался прав. – Граф лег рядом с Антонией. – Мне представляется, что оно прекрасно воздействует на сластолюбивых молодых вдовушек. Предлагаю проверить эту теорию на практике!
Их губы снова слились в долгом поцелуе, от которого по телам обоих пробежала сладостная дрожь. В голове у Антонии помутилось, и она нечаянно разлила содержимое бокала на белую простыню. Граф удовлетворенно сказал:
– Итак, я был прав. Бордо – самый подходящий напиток для подобных оказий. Но его следует подавать неохлажденным.
Он взял у нее хрустальный бокал, поставил на столик, сорвал с себя сюртук и отшвырнул на край кровати. За сюртуком последовал жилет, потом – отстегивающийся воротничок и галстук.
Антонии чувствовала, что с каждым мгновением ей становится все жарче. Она непроизвольно опустилась на подушки спиной и раскинула в стороны руки. Ремингтон подполз к ней на коленях и стал покрывать поцелуями ее шею, лицо и плечи. Она обняла его за плечи и прильнула к нему всем пылающим от вожделения телом. Он отстранился и принялся колдовать с ее бесчисленными пуговицами, крючками и пряжками на платье. Но эта задача ему оказалась не по плечу. Расхохотавшись, лорд Ландон лег на бок и сказал:
– Пожалуй, с этим быстрее справишься ты сама, дорогая.
– Сама? – удивленно переспросила Антония.
– Да. А я посмотрю, как это у тебя получится, – с ухмылкой подтвердил он и, сев, прислонился спиной к подушкам. Антония недовольно нахмурилась, и Ремингтон, закинув за голову сцепленные в замок руки, добавил: – Впрочем, я могу вызвать Филиппса и попросить его принести ножницы. Но в этом случае тебе будет весьма затруднительно одеться завтра утром. Так и быть, я покажу тебе, как это делается. – Он расстегнул свою сорочку. – Ну, теперь твоя очередь!
Антонию охватила паника. Отступать было поздно, однако предложение Ремингтона поставило ее в щекотливое положение. Он откровенно предлагал ей самой обнажиться перед ним, тем самым доказав свое желание отдаться. Она же предпочла бы прикинуться соблазненной и сохранить достоинство. Более того, процедура самостоятельного раздевания была связана с неприятными воспоминаниями.
Но делать было нечего, и Антония, стыдливо опустив глаза, принялась лихорадочно расстегивать пуговицы и крючки. Взгляд ее случайно упал при этом на распахнутую дверь спальни, и это окончательно выбило ее из колеи.
– Закрой, пожалуйста, дверь! – попросила она.
