Текст книги "Рабыня страсти"
Автор книги: Бертрис Смолл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Она странная, госпожа. Не похожа ни на одну из своих предшественниц – но мне она нравится. – Мустафа говорил неторопливо, взвешивая каждое слово. И все же замялся…
– Странная? В чем же ее необычность, Мустафа? – Алима заинтересовалась еще больше. Ведь Мустафа в отличие от большинства евнухов был предельно откровенен и честен. Такая расплывчатость формулировок была ему несвойственна. – Говори же!
– Она покорна, госпожа, но мне кажется, что она идет на это вполне сознательно… – выговорил наконец Мустафа. – Увольте, госпожа, я не умею объяснить…
– Она не уронит престиж моего сына и Донала Рая в глазах владыки? – спросила Алима, пристально глядя на евнуха.
– О нет, госпожа! Зейнаб очень воспитана и умна! Думаю, это лучшая Рабыня Страсти, которая когда-либо выходила из этих стен! – воскликнул Мустафа. – А ее красота… Словно само солнце!
– Что ж, прекрасно, – сказала Алима. – Проводи же меня к этому чуду, добрый мой Мустафа. Постой-ка, расскажи прежде, чем занимается она в отсутствие Карима?
– Она учится, госпожа.
– О, она такая прилежная ученица? А каковы ее успехи?
– Все учителя довольны ею – и даже имам Гарун, – ответил Мустафа, ведя Алиму по коридору на женскую половину.
Зейнаб сидела подле бассейна с рыбками, держа на коленях канун. Она задумчиво напевала. Алима жестом удалила евнуха и прислушалась. Девушка одарена чистым и нежным голосом – это наверняка понравится калифу. И на кануне играет она прелестно. Нет, голос ее не просто хорош – он удивителен… Вот так редкая удача! Ведь наложницы калифа должны быть не просто хороши собой и искусны на ложе страсти. Они должны обладать массой прочих достоинств. А эта девушка бесспорно обладает редчайшим даром, который поможет ей занять достойное положение при дворе…
– Какую песню ты поешь? – спросила наконец Алима, выступая из своего убежища.
Девушка вздрогнула и чуть не уронила инструмент.
– Это песня моей родины. – Зейнаб почтительно встала и склонилась перед величавой и красивой женщиной. – В ней поется о красоте гор, озер и северного неба, госпожа. Я люблю порой петь на родном своем наречии – в гареме это наверняка будет величайшей редкостью и поможет мне, недостойной, обратить на себя внимание калифа. Это также поможет мне не позабыть родной язык, а сохранить его в памяти я желаю всем сердцем…
– Я госпожа Алима, мать Карима-аль-Малики, – представилась Алима девушке. О Аллах, как прекрасна эта чужеземка! Золотые косы, аквамариновые очи, светлая прозрачная кожа… Она даже светлее дочерей Галатии!..
– Не выпьете ли со мной мятного чаю, госпожа? – вежливо спросила Зейнаб, предлагая высокой гостье присесть. Как же красива мать Карима!
– С радостью, дитя, – согласилась Алима. – И непременно с отменными медовыми пирожками с миндальной начинкой! Если они есть у тебя…
Глаза Зейнаб засияли.
– Наверняка есть, госпожа! Ома, иди сюда!
Когда служанка явилась на зов, Зейнаб отдала ей краткое и толковое распоряжение. Ома почтительно склонилась.
– Да, госпожа. Тотчас же все будет готово, – ответила она и поспешила вон.
– У тебя есть собственная прислужница? – На Алиму эта краткая сцена произвела сильное впечатление. Ах да, Карим же говорил, что эта невольница благородных кровей!
– Ома – моя соотечественница. Мы обе – дочери Альбы, земли, населенной пиктами и кельтскими племенами.
– Сын говорил мне, что у тебя интересная судьба. Не поведаешь ли мне свою историю, Зейнаб?
На прекрасное лицо девушки легла мгновенная тень, но она послушно заговорила, и Алима была до глубины души растрогана услышанным.
– Эта жизнь мне куда более по душе, нежели моя прежняя, – закончила девушка свой удивительный рассказ.
– Когда-то я тоже была пленницей, – вырвалось у Алимы. – Отец мой был зажиточный земледелец. Однажды в наш фьорд нагрянули даны на ладье. Они убили родителей и двоих старших братьев. А моих трех сестер, двух младших братьев и меня забрали в плен. Как я боролась тогда!.. Меня, как и тебя, отвезли в Дублин. Там торговец-мавр купил меня с сестрой, чтобы после выгодно перепродать на невольничьем рынке в Кордове. Я ничего не знаю о дальнейшей судьбе Карен – меня купили первой… В Аль-Андалус у торговцев есть обычай выставлять на продажу по одной пленнице. Остальные ожидают своей участи за занавеской… Мне в тот день сияла счастливая звезда, дорогая, – меня купил мой возлюбленный Хабиб, будущий отец Карима, и сделал своей второй женой. Я родила ему троих детей. Желаю тебе такого же счастья, дитя мое. Пусть калиф оценит тебя по достоинству, а ты роди ему прекрасного сына!
– Вы очень добры, госпожа. От всего сердца благодарю вас за добрые слова!.. – потупившись, отвечала зардевшаяся Зейнаб. – Ах, вот и угощение!
– Тебе понравилось в Ифрикии? – спросила Алима, откусывая кусочек медового пирожка с орехами. Сладкий мед защекотал ей горло, и она тихонько кашлянула.
– Я еще так мало видела, госпожа, – слишком занята уроками… Я должна быть искусницей во многом, если, конечно, хочу добиться в Кордове успеха. А я непременно этого добьюсь, и мной будут гордиться Донал Рай, пославший меня, и господин Карим, меня обучивший. – Девушка отхлебнула мятного чаю.
что-то не так… В голове Алимы промелькнула смутная догадка, но безмятежное спокойствие девушки развеяло возникшее было сомнение. Глупости, решила Алима. Все в порядке. Показалось… Девушка красива. И действительно кажется совершенством во всех отношениях. Это будет настоящий шедевр Карима-аль-Малики, наивысшее достижение мастера…
…Независима! Вот в чем секрет! Зейнаб в глубине души независима! Мустафа просто не привык к подобным женщинам, потому и не смог подобрать нужное слово… «И я была такой Когда-то, – вспомнила Алима, – но любовь к мужу переменила все. И если кто-нибудь всем сердцем полюбит Зейнаб, она счастливо переменится, смягчится». Так думала опытная женщина…
– Хочешь, чтобы тебя посетила твоя ровесница? – поинтересовалась Алима. – Сестра Карима Инига сгорает желанием познакомиться с тобой. Она годом старше тебя, но я уверена, вы друг другу понравитесь. Весной она выходит замуж за друга нашей семьи. Ты уже научилась играть в шахматы? Нет? Это замечательная игра, игра для умниц… Надо передвигать фигуры по доске. Впрочем, лучше Инига научит тебя, а ты потом бросишь вызов моему сыну. Он прекрасный шахматист. И если ты к его возвращению хорошо выучишься играть, он будет доволен.
– Благодарю тебя, госпожа, за добрый совет, – сказала Зейнаб.
Алима поднялась. Она увидела то, что хотела. Узнала все, что хотела знать. Она простилась с Рабыней Страсти и покинула дом сына.
– Теперь мне понятно, откуда взялась красота господина Карима, – заметила Ома, когда гостья удалилась. – Не могу поверить, что она родила троих и что одному из них уже почти тридцать! Она выглядит такой молодой и свежей!
– Думаю, все дело в образе жизни. Здесь жизнь женщины совсем не то, что в Аллоа… Женщины высокого положения в этих краях изнеженны и праздны. Они не делают тяжелой работы, подобно нашим соотечественницам – и аристократкам, и поселянкам. Главная цель их жизни – ублаготворять господина. Теперь, когда для меня это стало очевидно, мне еще сильнее жаль мою Груочь: она состарится до срока.
Карим возвратился с высокогорных пастбищ с великолепной покупкой – десятью изумительными арабскими скакунами, девятью кобылами и жеребцом. Животным предстояло провести зиму на пастбищах и в конюшнях, в тепле и холе, чтобы забота конюхов и прекрасный корм сделали их еще лучше. Скотоводы обычно недокармливали лошадей, руководствуясь лишь им понятными соображениями.
Были куплены также слоны, об этом хлопотал приятель Айюба. По условиям сделки прежний владелец обязался продержать их у себя до весны, а потом перегнать на север, в Малику.
Покуда Карим был в горах, Аллаэддин-бен-Омар надзирал за строительством нового корабля. Это был близнец «И-Тимад». Корабль должны были наречь «Инига» в честь сестры Карима. Девушка просто сияла от гордости.
– Я всегда знала, что он лучший брат на всем свете! – взахлеб откровенничала она с Зейнаб. – Совсем не такой бука, как Джафар или Айюб. Им вовсе нет дела до родной сестренки, а Карим совсем другой!
Инига посетила Зейнаб через два дня после визита Алимы. И вскоре три юных девушки (включая Ому) стали подругами.
Инига быстро научила девушек игре в шахматы.
– Братья мои возомнили, будто играют лучше всех на свете, – говорила она. – Они играют только между собой, но я-то знаю, что могла бы разбить любого из них в пух и прах! Но мама говорит, что я не должна так поступать, – ведь мужскую гордость так легко уязвить! Вот и приходится мне, бедной, нарочно поддаваться, когда кто-нибудь из братьев соизволит снизойти до меня… Они совершенно счастливы!
Зейнаб рассмеялась. Хоть она и была моложе Иниги, но жизненный опыт сделал ее куда более зрелой.
– Твоя мать права, Инига, – заверила она новую подружку. – Женщины и вправду сильнее во всем. Думаю, именно поэтому Аллах предназначил им участь продолжательниц рода людского. Подумай, разве можно представить себе мужчину, рожающего дитя? – Она захихикала.
– А ты когда-нибудь видела, как рождается младенец? – Глаза Иниги от любопытства стали совершенно круглыми.
«…Осторожнее, – сказала себе Зейнаб. – Инига – дочь богатых родителей, притом непорочна. По-видимому, она знает лишь приблизительно о том, что бывает между мужчиной и женщиной».
– Моя сестрица-близнец и я были старшими у матери, – уклончиво ответила она. – У нее после нас появилось много детей. До пятилетнего возраста мы с Груочь ничего не знали о том, как это бывает… Богатые дома в Аллоа – совсем не то, что здесь. Мы жили в каменной башне, на каждом этаже которой было по одной комнате. У нас не было своего уголка. Было всегда холодно и сыро, часто шли дожди. Тогда мне это казалось обычным, но теперь мне вовсе не хочется домой, в эту сырость… Фу! Я полюбила жаркое солнце и гостеприимное тепло вашей земли. А Кордова тоже такова?
Инига кивнула – Зейнаб этой немудреной хитростью удалось на время усыпить неуемное любопытство девушки.
– Да, а дворец калифа, как мне рассказывали, – одно из величайших чудес света! Говорят, что, когда владыка переезжает из Кордовы в Мадинаталь-Захра, всю дорогу от города до города устилают коврами! И еще по ночам освещают ее масляными светильниками на высоких столбах. Шесть фонарщиков следят за тем, чтобы ни один не потух, представляешь? Нет, ты только вообрази: ночная дорога, ярко освещенная! Как бы хотелось мне поглядеть на это чудо! Но мне, видно, придется всю жизнь безвыездно провести в Малике… Когда я выйду замуж, моим долгом жены будет рожать мужу детей. – Девушка улыбнулась и пожала плечами. – Но для чего тогда Аллах сотворил женщину, как не для этого? И все же я чуть-чуть завидую тебе, Зейнаб… – вздохнула Инига. – Но не слишком сильно. Ты и вправду на редкость красива, милая. Думаю, калиф будет благоволить к тебе, но другие обитательницы гарема воспылают к тебе жгучей завистью. Берегись этих женщин, Зейнаб! Не доверяй никому, кроме твоей Омы, и удостоверься, что евнух-прислужник предан тебе одной. Преданность и расположение евнуха обычно легко купить… Ты всегда должна быть уверена, что никто, кроме тебя, не распоряжается твоими слугами! Но ты мудра, я вижу, и сердце подскажет тебе, кому можно довериться…
– А за кого ты выходишь? – спросила Зейнаб.
– Его зовут Ахмед-ибн-Омар. Он приходится племянником госпоже Музне – старший сын ее родной сестры. Я знаю его всю жизнь. Всегда само собой разумелось, что мы когда-нибудь поженимся. Волосы у него черные, словно вороново крыло, и ласковые карие глаза…
– Ты его любишь?
Инига надолго задумалась. Потом сказала:
– Думаю, люблю… Я никогда не мечтала ни о ком другом. Ахмед добр и весел. Говорят, что он ни разу в жизни не разгневался… Я с радостью приветствую выбор моих родителей.
Зейнаб даже в чем-то завидовала девушке. Любовь причиняет боль – это она уже испытала. И верно, гораздо лучше просто приветствовать чей-то выбор, подобно Иниге. В покорности нет страдания. Ее же собственная мать так никогда и не покорилась… Ведь невзирая на страстную и кипучую ненависть к Макфергюсу, Сорча Макдуфф по-своему все же любила его, и он отвечал ей взаимностью… Сколько горечи было в этом чувстве для обоих! Да, любовь – это беда, это кара… Но, понимая это, Зейнаб не знала, как можно убить любовь, уже угнездившуюся в сердце…
Вполне удовлетворенный успехами ученицы во всех сферах, Карим-Аль-Малика решил наконец продолжить с ней путешествие в мир чувственных наслаждений. Придя в ее спальню однажды вечером, он показал ей золотую корзиночку изящного плетения.
– Это тебе, – сказал он, протягивая ее Зейнаб.
Девушка приподняла салфеточку персикового шелка и, озадаченная, уставилась на содержимое.
– Это набор «любовных игрушек», – ответил Карим на безмолвный вопрос. – Ими может пользоваться и твой господин, и ты сама.
Медленно, один за другим извлекала Зейнаб из корзиночки странные предметы и раскладывала на полированном, черного дерева столике у постели. Был тут хрустальный флакон с серебряной крышечкой, наполненный до краев какой-то прозрачной жидкостью, и алебастровый сосуд, полный красноватой маслянистой мази с запахом гардении… Были здесь также и два золотых браслета, соединенных между собой короткой цепочкой. С внутренней стороны они были выложены молодым каракулем в мелких завитках. А какие-то два предмета были упакованы в пурпурные бархатные мешочки. Зейнаб развязала один – и на ее ладонь выкатилась пара серебряных шариков.
– Почему они такие… такие странные на ощупь? – спросила она Карима.
– Внутри одного перекатывается капелька ртути, а в другом – маленький серебряный язычок, как у колокольчика.
– А для чего они?
– Для наслаждения, – отвечал он. – Вскоре я все тебе покажу. Но сперва, Зейнаб, открой другой мешочек.
Она покорно извлекла на свет предмет, от одного вида которого краска смущения залила ее щечки.
– Что это, мой господин? Очень уж похоже на член, и все же…
Карим тихо рассмеялся:
– Это называется «дилдо». Сей предмет – точная копия мужского достоинства калифа Абдаль-Рахмана. Искусный резчик изваял его из слоновой кости, не упустив ни единой детали. Видишь, ручка его вызолочена и украшена самоцветами – в полном соответствии с высоким достоинством твоего господина. Если заскучаешь по владыке в разлуке с ним, можешь позабавиться с дилдо. Также калифу может быть приятно, если ты воспользуешься этой игрушкой в его присутствии. Но теперь мы займемся другим – ты должна овладеть еще одним способом дарить мужчине наслаждение. У тебя есть еще одно девственное отверстие – но этой девственности я уничтожить не вправе. Поэтому я воспользуюсь этим вот дилдо, дабы приготовить тебя к ласкам господина – ласкам несколько иного рода… Этим входом калиф должен воспользоваться первым – по законному праву. Но ты должна подготовиться. Для этого нам и понадобится дилдо.
Она кивнула, не вполне еще понимая смысл его слов, но по опыту зная, что он со временем все ей объяснит. Она отвинтила серебряную крышечку и понюхала содержимое хрустального флакона. Пахнуло свежими розами.
– Что это?
– О, это особенная жидкость! Я дам Оме рецепт. Снадобье это будит страсти, разжигает кровь – разумеется, когда в этом есть необходимость. Ведь калиф уже не юноша, Зейнаб… Посмотри, в корзинке должна быть чашечка. Так, а теперь налей себе глоточек. Думаю, тебе это вряд ли понадобится, но я хочу, чтобы ты на себе испытала его действие.
Она послушно выпила.
– Хорошо. А теперь достань то, что на самом дне корзинки.
Зейнаб держала в руках черный кувшинчик из оникса, наполненный густым кремом без какого-либо запаха. Девушка отставила его:
– Странная мазь… Скажи лучше, что это там розовенькое в алебастровом сосуде? Пахнет моими любимыми гардениями…
– Это для того, чтобы кожа стала еще чувствительнее к ласкам, – ответил Карим. – Дайка я разотру тебя немного, цветочек мой. Калифу приятно будет умащивать твое нежное тело – одновременно он сам будет распаляться страстью. Видишь, запах нежный, но средство очень эффективное. В его состав входят особые травы, потом я скажу Оме, какие именно, чтобы она смогла постоянно тебя ими снабжать.
Он принялся растирать бледно-розовый крем по светлой, словно светящейся изнутри, коже – Зейнаб чуть не замурлыкала от удовольствия.
– А тот, другой крем? Ну, в черном кувшинчике? – томно спросила она.
– А, там просто смазка для дилдо.
Она помолчала, наслаждаясь касаниями его сильных рук, а потом поинтересовалась:
– А для чего эти изящные цепочки, мой господин?
– Для игры, – спокойно объяснил Карим. – Калиф – большой охотник до любовных игр. Вскоре я начну учить тебя их правилам. Может быть, калифу захочется разыграть спектакль, будто он захватил тебя в плен в битве. Ты должна будешь сопротивляться, бороться, но он опутает тебя цепями и силой принудит отдаться ему. А может, в роли пленного раба захочет выступить он сам… Мужчины в возрасте особенно любят такие представления. Это помогает им не утратить любовного аппетита, Зейнаб.
Он перевернул девушку на спину и, налив еще немного розовой жидкости себе на ладонь, принялся нежно массировать ее грудь и живот.
– Тебе приятно?
– Мм-м, я чувствую покалывание и тепло, мой господин…
– Во всем теле? – шепнул он, поглаживая ее стройные ножки.
– Да, во всем теле! – согласилась она, слегка поеживаясь, – прикосновения его рук отчего-то стали невыносимо сладкими.
– Перевернись на животик. Так. А теперь подожми ножки. Хорошо. Выгни спинку. Глубже, Зейнаб! Плечи должны быть как можно ниже. Голову положи на сложенные руки. Великолепно! Вот в таком положении ты должна находиться, когда калиф захочет войти в твое тело через Содомские Врата. А теперь не двигайся – я подготовлю дилдо.
Он окунул инструмент в кувшинчик со смазкой и, встав на колени, приготовился его ввести.
– Не пугайся. Ощущения будут совершенно другими. Если станет неудобно, просто выгнись сильнее.
Он решительно раздвинул двумя пальцами дивно очерченные ягодицы, обнажив маленькую розовую розеточку. Головкой дилдо осторожно надавил – и почувствовал, как поддается нежная плоть его усилию. Головка слегка углубилась в напряженное тело девушки.
Зейнаб ахнула. Нет, дело было не в боли. Какое же неприятное ощущение – просто на редкость! Так она ему и сказала, как всегда, напрямик:
– Зачем ты делаешь это со мной, господин мой? Это… это же неестественно!
– Для некоторых, сокровище мое, но не для всех, – сказал он. – Рабыня Страсти должна уметь доставить господину все возможные наслаждения. Ты уже научилась принимать мужскую плоть в два из трех отверстий твоего тела. В гареме для тебя не должно быть ни сюрпризов, ни откровений. Ты должна стать совершенством во всем, Зейнаб! – Он ввел дилдо еще глубже, но тут девушка попыталась вырваться, и Кариму пришлось одной рукой крепко схватить ее за шею.
– Послушание во всем! – сурово напомнил он.
– Отвратительно! – закричала она – Омерзительно!
Железная ладонь давила на ее шею, а дилдо вошел в нее уже на всю глубину. Тогда Карим наполовину извлек его, но лишь затем, чтобы втолкнуть снова. Он начал двигать игрушкой в резком отчетливом ритме…
Бороться с ним было девушке не под силу. Ей омерзительно было то, что он делает с ней, и вдруг, к величайшему своему ужасу, она почувствовала, как истома наслаждения постепенно охватывает ее напряженное тело. Теперь она сама делала задом встречные движения…
– Ненавижу тебя за это! – воскликнула она, но тело ее извивалось в пароксизме страсти, несмотря на то что Карим уже извлек игрушку…
– Сам я не люблю подобных забав, – сказал он равнодушно. – Но ты не должна забывать, что я тренирую тебя для калифа, а не для себя. А как мне известно, Абдаль-Рахман время от времени предается таким утехам. И когда он пожелает тебя так, ты должна быть готова его удовлетворить. Дважды в неделю твое тело будет принимать дилдо таким способом, чтобы вполне приготовиться.
Зейнаб не отвечала. Перевернув девушку на спину, Карим увидел, что щеки ее мокры от слез – а ведь она не издала ни стона! Он принялся нежно сцеловывать каждую слезинку, затем ласково заключил ее в объятия. И она не выдержала…
– Как это ужасно! – зарыдала она. Гнев охватил ее, она закричала: – Ненавижу тебя! – И принялась изо всех сил молотить кулачками по его груди. – Ты сделал мне больно!
– С каждым разом боль будет все слабее. – Он обхватил ее запястья, лишив возможности драться. – А со временем тело твое настолько расслабится, что примет дилдо без труда.
Его могучее тело придавило девушку к матрацу, он искал ртом ее губы, лишая дыхания, возбуждая еще пущую злость…
– Больно – не больно, наплевать! Не в этом дело! Это омерзительно! – завизжала она, оскалив в гневе острые зубки.
И он потерял контроль над собой… Впился в этот оскаленный рот жгучим поцелуем. Будь она проклята! Будь проклята! Такой потрясающей женщины во всем свете не сыщешь – и он любит ее! Но не должен… Не смеет… Не имеет права!
Зейнаб почувствовала, что его напряженный член уперся ей в бедро. Поцелуй становился все нежнее, и злость сама собой улеглась. О, почему она так любит Карима-аль-Малику? Он же всего-навсего холодный, жестокий и бесчувственный дрессировщик, обучающий ее, словно какое-нибудь животное, удовлетворять чувственный аппетит великого владыки! Она прерывисто вздохнула, отвечая на его поцелуи. Все равно! Если Судьба подарила ей столь краткое счастье – что ж, она своего не упустит, она вцепится в него со всей силой! Какая разница? Такого никогда не было у Сорчи Макдуфф. А у Груочь и подавно никогда не будет!..
Руки Зейнаб обхватили любимого, прижимая его все крепче… Губы ее раскрылись ему навстречу, язык жадно искал встречи… Ладони ее ласкали тело Карима, пальцы запутались в мягких его волосах, пробегали по мускулистой спине, разжигая страсть в его чреслах… Горло все напряглось в безмолвном крике, когда он стал покрывать ее благоухающую шею горячими поцелуями. Склонившись над ней, он принялся играть с ее грудями, покуда они не отяжелели от желания, а соски не превратились в твердые розовые ягодки, словно молящие о поцелуях… Повинуясь их безмолвному, но страстному призыву, губы его сомкнулись вокруг одного соска, затем скользнули к другому. Ласки его жадного языка пробудили потаенную жемчужину страсти меж ее бедер. Зейнаб застонала, когда плоть его жадно скользнула в ее изнывающее от любовной истомы тело.
– Нетерпелива, как всегда! – все же поддразнил он ее.
– Ты лишь пробудил мой аппетит! – Ноготки ее скользнули по спине возлюбленного, заставив его содрогнуться всем телом. – Теперь ты прочно сидишь в седле, мой господин, – посмотрим, как удастся тебе скачка. Сладишь ли ты со мной, как с тем арабским скакуном, которого ты привез с горных лугов!
Он крепко обхватил ее ногами. Поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее плоть его вонзалась в ее распаленные недра. Он не знал жалости. Один взрыв, затем другой, третий… Теперь ногти ее беспощадно вонзались в его тело, вся она содрогалась, прильнув к нему, пока наконец обоих не сотрясла сладкая судорога… Опрокинувшись на ложе, он заключил ее в объятия.
– Если бы ты принадлежала мне, Зейнаб, я никогда не допустил бы, чтобы ты была несчастна, – нежно произнес он. Большего он не смел ей поведать…
– Если бы я принадлежала тебе, господин мой Карим, я никогда не была бы несчастна! – эхом откликнулась девушка. И она не смела открыть ему большего…
Но он все понял, как и она, и боль становилась невыносимой.
– Я человек чести, мое сокровище. Весной я отвезу тебя к калифу Кордовы.
– И для меня честь превыше всего, господин мой Карим. Я покорно отправлюсь туда – и принесу славу тебе и Доналу Раю…
Больше не о чем было говорить. Так мало времени им оставалось… И оба молча поклялись не тратить его попусту.
– По-моему, я отыскал для тебя подходящую невесту, сын мой, – объявил Кариму Хабиб-ибн-Малика. – Ее зовут Хатиба.
– Ну, если вы считаете, что она мне подходит, – что ж, пусть так оно и будет, – отвечал Карим. А в самом деле, какая разница? Ведь он никогда не полюбит ее, как свою Зейнаб…
– Она прелестна, – добавила Алима, заметив, что с сыном что-то творится. – А ты вполне уверен, Карим, что хочешь создать семью именно сейчас? Может, сходишь еще в одно плавание на своей «И-Тимад»?
– Последним плаванием будет путешествие в Кордову с Зейнаб и подарками для калифа, – ответил он. – Потом я заверну в Эйре, чтобы рассказать Доналу Раю, произвели ли его дары должное впечатление на владыку. Самое время мне жениться… Назначьте свадьбу на следующую осень.
– Но позволь хотя бы рассказать тебе про Хатибу. – Отец Карима не обладал интуицией, присущей его супруге. – Она дочь Гуссейна-ибн-Гуссейна.
– Она из племени берберов? – О Аллах, смилуйся! Берберийские девы славятся добрым нравом. А это значит, что она будет послушна, ласкова – и невыразимо скучна. Но может быть, это ему сейчас и надо? Ведь никто не может сравниться с Зейнаб. Зейнаб… Его золотоволосая возлюбленная…
– Я все наилучшим образом продумал, – продолжал отец. – Гуссейн-ибн-Гуссейн знатен и очень богат – он занимается разведением арабских скакунов. Уверен, что лошади, купленные тобой для калифа, из его табунов. Он дает за Хатибой приданое: сотню кобылиц и двух молодых жеребцов в расцвете сил. Ну как тебе это, сынок? Разве ты не доволен? – Сам Хабиб-ибн-Малика весь светился от гордости – еще бы, такой удачный брак! Престиж семьи повысится, доходы возрастут…
– Вполне доволен, отец. А что, невеста столь же нехороша собой, сколь богато ее приданое?
– Я видела Хатибу – она очень мила, – ответила мать. – У нее бледно-золотистая кожа, которая вся сияет здоровьем. Волосы шелковистые и блестящие, цвета черного дерева. Серые глаза и милое ласковое лицо… А щедрость ее отца объясняется просто: Хатиба младшая в семействе, дочь его любимой жены. Я имела беседу с ее матерью. Госпожа сказала, что Гуссейн-ибн-Гуссейн не надышится на дочку. Поэтому он сколько мог тянул со свадьбой, но девушка уже давным-давно созрела для супружества, и он в конце концов согласился.
– И сколько же ей лет? – спросил Карим.
– Пятнадцать, сынок, – ответил отец.
– Ровесница Зейнаб… – сказал Карим тихо, но Алима прекрасно расслышала.
А позднее, когда супруг удалился, она усадила сына рядом с собой и учинила ему допрос с пристрастием:
– Уж не влюбился ли ты в свою ученицу, Карим? – Ее нежное лицо выражало живейшее участие.
– Я люблю ее, – ответил он напрямик. – И она любит меня.
Алима прижала руку к сердцу:
– Она сама тебе об этом сказала?
…Во всем виноват отец. Когда Карим в ранней юности обнаружил редчайшую чувственность и любвеобильность, Хабиб, послушав дурацкого совета Джафара и Айюба, отослал сына в самаркандскую Школу Учителей Страсти. Сыновья просто решили сыграть с ним шутку, а старик все принял за чистую монету. Карим преуспел в занятиях, а потом стал большим специалистом в своем деле. Но у Карима нежная душа, хотя для мужчины это большая редкость… Как терзался он после гибели несчастной Лейлы, злополучной своей ученицы! Алима вздохнула с облегчением, узнав, что сын решил прервать карьеру Учителя Страсти. И вновь заныло ее сердце, когда она узнала, что он взялся вышколить Зейнаб, оказывая услугу другу отца… И вот, получите!
– Ни Зейнаб, ни я не признавались друг другу в любви, я имею в виду вслух, мама… Но что это меняет? Боль все равно невыносима…
– Тотчас же отошли ее в Кордову! Пусть Аллаэддин отвезет ее! – взмолилась Алима.
Но Карим отрицательно покачал головой:
– Она поедет туда весной – и не ранее. Она не вполне еще готова, мама. К тому же Аллаэддин поплывет капитаном на моем новом корабле «Иниге». Чтобы доставить щедрые дары Донала Рая калифу, одной «И-Тимад» мало…
– Я сочувствую вам обоим, – тихо сказала Алима. – К сожалению, сердцу часто недостает мудрости… Порой оно не повинуется рассудку. Возможно, ты никогда не полюбишь ни одну женщину столь страстно, как любишь Зейнаб, но поверь, со временем боль утихнет и в твое сердце снова постучится любовь. И она также полюбит другого. Может быть, не так, как тебя, но все же… Ты ведь не хочешь, чтобы девушка была несчастна?
– Нет, – с грустью отвечал он. – Этого я не хочу…
Мать погладила руку сына:
– Хатиба понравится тебе, обещаю. Будь добр к ней – ведь девушка ни в чем не виновата…
– А когда я не был добр с женщиной, мама? – с горечью спросил Карим. – Мало кого из мужчин учили уважать и любить женщин, а я прошел эту школу. Хатиба-бат-Гуссейн станет моей первой женой. И будет пользоваться всеми привилегиями таковой…
– Тогда я скажу отцу, что можно вплотную заняться брачным контрактом, сынок?
– Да. Кстати, сколько я должен уплатить за невесту? – вяло поинтересовался Карим. Если за невестой давали приданое, то жених должен был уплатить выкуп – таков обычай. Ислам защищает права женщин: в будущем, если бы Карим вдруг развелся с Хатибой, ей возвратили бы все ее приданое, а также цену выкупа. Но дети, рожденные в браке, были бы отданы на попечение их отца.
– Три тысячи золотых динаров. Эта сумма вполне соответствует достоинству и отца, и дочери, – ответила Алима.
Карим кивнул:
– Это высокая, но справедливая цена. Скажи отцу, что я уплачу все из собственного кармана. Я вполне могу себе это позволить. А когда явится кади, чтобы подписать контракт?
– Брачный контракт будет подписан обеими сторонами в день свадьбы Иниги. Гуссейн-ибн-Гуссейн приглашен. Но он настаивает, что ты не должен видеть лица Хатибы до самой свадьбы, – объяснила Кариму мать. – Знаю, что это старомодно, но следует уважить просьбу отца.
– А Хатиба наверняка послушная дочь, – сухо заметил Карим. – Надеюсь, это обещает мне счастливое супружество с ней. Попробуй представить, что сталось бы с Инигой, объяви ей отец, что она должна выйти за незнакомца, которого увидит, только когда брак будет уже заключен?
Алима, не выдержав, рассмеялась:
– К счастью, с Инигой у нас нет такого рода проблем. Ведь они с Ахмедом знают друг друга всю жизнь. Они прекрасная пара.
– Зейнаб подружилась с Инигой…
– Знаю… – Сердце Алимы снова сжалось. – Полагалось бы сказать, что я этого не одобряю, но не могу… Зейнаб очаровательна и прекрасно воспитана. Они с Инигой друг в друге души не чают. К тому же кто знает, какая судьба ожидает Зейнаб? Если она покорит сердце владыки, то у Иниги будет могущественная покровительница при его дворе…
– А ведь тебе она самой по сердцу, – ласково заметил Карим.
– Да, – искренне призналась Алима. – Зейнаб мне по нраву. Она ко всему прочему еще и умница…
– Инига пригласила ее на свадьбу. Я сам привезу их вместе с Омой. Ни та, ни другая, в сущности, не имели семьи. Они отогреваются в тепле нашего дома. А когда прибудет свадебный поезд Ахмеда, чтобы отвезти молодую жену в дом тестя, я отвезу девушек.
