Текст книги "Песня единого фронта"

Автор книги: Бертольд Брехт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Во время следующей репетиции он показал мне старую зубную щетку, которая высовывалась из верхнего кармана его куртки и должна была свидетельствовать о том, что Фильч и под арками моста не решается отступить от главнейших признаков цивилизации. Эта зубная щетка показала мне, что никакая шляпа, даже самая лучшая, не могла удовлетворить актера.

«Вот это, – подумал я радостно, – и есть актер нашего века, века науки».

ВОСПРИЯТИЕ ИСКУССТВА И ИСКУССТВО ВОСПРИЯТИЯ

(Размышления по поводу скульптурного портрета)

Фрагмент

Бытует очень старое и совершенно непоколебимое мнение, будто произведение искусства должно производить впечатление на любого человека, независимо от его возраста, положения и воспитания. Раз искусство обращается к людям, следовательно, не играет роли, стар ли человек или молод, работает ли он головой или руками, образован ли он или нет. Поскольку в каждом из людей есть что-то от художника, то все люди способны понимать произведение искусства и наслаждаться им. Из-за такого мнения часто возникает ярко выраженная антипатия к так называемым комментариям художественных произведений, антипатия к искусству, нуждающемуся во всевозможных объяснениях, к искусству, не способному производить впечатление «само по себе». «Как, – говорят некоторые, – искусство может воздействовать на нас только после лекции ученых о нем? А «Моисей» Микеланджело может захватить нас только после профессионального объяснения?»

Да, так говорят. Но в то же время известно, что есть люди, которые лучше других разбираются в искусстве, которые способны получить от него больше наслаждения. Это все тот же пресловутый «небольшой круг знатоков».

Существует много художников – и отнюдь не самых плохих, – которые твердо решились ни в коем случае не творить только для этого узкого круга «избранных», которые полны желания творить для всего народа. Это звучит демократически, но, по-моему, не совсем. Демократично – превратить «узкий круг знатоков» в широкий.

Ибо искусство требует знаний.

Восприятие искусства только тогда может привести к подлинному наслаждению, когда существует искусство восприятия.

Насколько справедливо, что в каждом человеке заложен художник, настолько же очевидно и то, что задатки эти могут быть развиты, а могут и заглохнуть. В основе искусства лежит умение – умение трудиться. Кто наслаждается искусством, тот наслаждается трудом, очень искусным и удавшимся. И хотя бы кое-что знать об этом труде просто необходимо, чтобы можно было восхищаться им и его результатом, наслаждаться произведением искусства. Такое знание, являющееся не только знанием, но и чувством, особенно необходимо для искусства ваяния. Нужно хоть немного чувствовать камень, дерево или бронзу; нужно располагать хотя бы некоторыми знаниями об умении обращаться с этими материалами. Нужно уметь чувствовать ход ножа по деревянному чурбаку, чувствовать, как из бесформенной массы медленно возникает фигура, из шара – голова, а из выпуклой поверхности – лицо.

Вероятно, в наше время для этого требуется некоторая помощь, в которой не нуждались раньше. Из-за появления новых методов производства на машинном базисе ремесло в известном смысле пришло в упадок. Свойства материалов оказались забытыми, сам по себе трудовой процесс перестал быть таким, каким он был в свое время. Каждый предмет изготовляется многими людьми в совместном труде. Творец-одиночка не выполняет все от начала до конца, как раньше: в настоящее время он владеет только одной фазой развития предмета. Поэтому ощущение и знание индивидуального труда оказались утерянными. При капитализме индивидуум враждует с трудом. Труд угрожает индивидууму. Трудовой процесс и продукт труда искореняют все индивидуальное. Ботинок не говорит уже о своеобразии его создателя. Но ваяние все еще остается ремеслом. Однако и скульптуру рассматривают сегодня так, будто она – подобно любому другому предмету – изготовлена машинным способом. Воспринимается только результат труда (да и наслаждаются вроде бы тоже только им), а не сам труд. А для искусства ваяния это означает многое.

Если хотите прийти к наслаждению искусством, то никогда не довольствуйтесь удобным и дешевым потреблением одного результата художественного труда. Необходимо приобщиться к самому труду, в известной мере стать деятельным самому, до некоторой степени подстегнуть собственную фантазию, приобщить к опыту художника весь собственный опыт или противопоставить его ему и т. д. Даже тот, кто просто ест, трудится: режет мясо, кладет куски в рот, жует. Искусство наслаждения нельзя приобрести за более дешевую цену.

Таким образом, необходимо приобщиться к усилиям художника, правда в уменьшенном объеме, но все же достаточно вникая в них. У художника свои муки с материалом – ломким деревом, подчас чересчур мягкой глиной; к тому же он испытывает трудности с натурой – в данном случае с головой человека.

Как возникает изображение головы?

Поучительно – и в то же время доставляет удовольствие – видеть, как в портрете запечатлеваются разные фазы, через которые проходит произведение искусства, – труд искусных и одухотворенных рук, и хоть как-то угадывать муки и триумфы, переживаемые ваятелем в процессе труда.

Сначала смело вырубаются грубые, несколько дикие основные формы: это преувеличение, героизация, если угодно, карикатура. Во всем этом нечто животное, неоформленное, грубое. Затем приходят следующие, более тонкие черты. Но вот одна из деталей – например, лоб – становится доминирующей. Затем следуют поправки. Художник совершает открытия, сталкивается с трудностями, теряет взаимосвязь, конструирует новую, отбрасывает один замысел, формирует другой.

Наблюдая за художником, начинаешь учиться его способности наблюдать. Он – художник восприятия. Он воспринимает живой предмет – голову, которая живет и жила ранее. У него большой навык в наблюдении, он мастер видеть. И вот ты начинаешь чувствовать, что этой способности наблюдать можно научиться. Художник учит искусству восприятия вещей.

Это очень важное искусство для любого человека.

Художественное произведение учит зрителя воспринимать правильно, то есть глубоко, всеобъемлюще и со вкусом, не только тот особый предмет, который в данном случае воспроизводится, но и другие предметы. Оно учит восприятию вообще. Если искусство восприятия необходимо уже для того, чтобы хоть что-то узнать об искусстве как искусстве, чтобы узнать, что такое искусство, находить прекрасное прекрасным, с восхищением наслаждаться масштабом художественного произведения, поражаться духу художника, то искусство восприятия еще более необходимо для понимания предметов, которые художник использует в своем произведении искусства. Ибо произведение художника – это не только прекрасное высказывание по поводу подлинного предмета (головы, ландшафта, происшествия и т. д.) и не только прекрасное высказывание о красоте предмета, но прежде всего высказывание о самом предмете, объяснение этого предмета. Произведение искусства объясняет действительность, которую оно воспроизводит, оно сообщает и передает опыт художника, приобретенный им в жизни, художника, который учит правильно видеть вещи мира.

УДОВЛЕТВОРЕННОСТЬ

Существует большая всесторонняя заинтересованность в том, чтобы не делалось ничего вполне нового. Эта заинтересованность царит в тех областях у людей, которые хорошо себя чувствуют при старых порядках и при старом ходе дел. Понятно, что у тех, кто не хочет больше чего-то старого, преобладает мнение, чтр наихудшим выражением этого старого являются те, кого оно вполне устраивает.

КОНГРЕССУ НАРОДОВ В ЗАЩИТУ МИРА

У человечества удивительно короткая память: слишком быстро оно забывает перенесенные страдания. Но представить себе грядущие бедствия люди, очевидно, и вовсе не в состоянии. Жуткие описания атомной войны, кажется, не очень испугали жителей Нью-Йорка. Жителей Гамбурга и по сей день окружают развалины, и все же они не решаются поднять голос против новой войны. Ужасы сороковых годов, которые потрясли мир, как видно, забыты. «Вчерашний дождь не вымочит», – говорят многие.

Эта бесчувственность в крайних своих проявлениях подобна смерти. Ее нужно преодолеть во что бы то ни стало. Очень многие люди уже сейчас представляются нам мертвецами. Они так мало делают, чтобы предотвратить грядущее несчастье, словно их уже постигла страшная участь, пока еще только грозящая им.

И все же ничто не сможет убедить меня, что бороться против врагов разума во имя его торжества – безнадежное дело. Повторим уже тысячу раз сказанное! Лучше повторить лишний раз, чем промолчать, когда сказанное могло бы подействовать. Пусть иногда нам кажется, что предостережения уже набили оскомину. Наш долг – вновь и вновь предостерегать человечество, ибо ему угрожают войны, по сравнению с которыми все предыдущие покажутся детской забавой. Эти войны, без сомнения, разразятся, если вовремя не ударить по рукам тех, кто подготавливает их открыто, у всех на глазах.

30 ноября 1952 г.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ДА – КОММУНИЗМУ, НЕТ – ВОЙНЕ!

Перевернута последняя страница. Читатель познакомился с творчеством Брехта-поэта, Брехта-новеллиста, Брехта – теоретика искусства и литературы. Если он взял в руки книгу после посещения театра, где ставилась «Трехгрошовая опера» или «Жизнь Галилея», его представление о многогранном даровании автора стало полнее. Если же читатель еще не знаком с этими постановками, возможно, книга пробудит в нем интерес к творчеству Брехта-драматурга.

В одной из пьес Брехта задается вопрос:

«Товарищи, почему любят родину? А вот почему: хлеб там вкуснее, небо – выше, воздух – душистее, голоса – звонче, по земле ходить легче. Разве не так?»

Да, это так. Но хлеб родной Германии, взращенный руками обездоленных батраков, для Брехта был горек. Нарастала угроза фашизма, и небо над страною становилось все ниже. Воздуха не хватало. Песни рабочих-коммунистов заглушались выстрелами штурмовиков. После прихода Гитлера к власти Брехту пришлось покинуть Германию, книги его были публично сожжены гитлеровцами. Формой любви к родине стала для писателя ненависть к фашизму. Этой ненавистью были проникнуты его пьесы: «Винтовки Тересы Карар», «Мамаша Кураж», «Карьера Артура Уи» – и многие другие произведения выдающегося драматурга, поэта и публициста. Новые пьесы Брехта, обойдя театры земного шара, принесли своему автору известность противника буржуазной рутины, славу новатора, создателя оригинальной постановочной школы.

Современное театроведение изучает обширное творческое наследие Бертольта Брехта, стремится определить исторические истоки его драматургии.

«Вспоминая о Брехте, – пишет народный артист СССР Максим Штраух, – я невольно думаю о Маяковском, Эйзенштейне и о других художниках нашего века, кто безраздельно и безоговорочно посвятил свою жизнь делу революции, строительству будущего. Как человек, не первый год работающий в театре, я не могу не заметить, что на многих поисках и работах Брехта лежит отпечаток двадцатых годов советского театра».

Действительно, многое роднило Брехта с молодым Маяковским, с литературой первого десятилетия Советской власти, а прежде всего революционная целеустремленность. Говоря о культурном наследии прошлого, поэт призывает прославить тех, «кто писал, сидя на голой земле, в тесном кругу борцов и униженных». Автор стихотворения «Посещение изгнанных поэтов» обрушивает свой гнев на политические режимы тех стран, где преследуются книги свободолюбивых писателей всех времен. В своих статьях о литературе Брехт подчеркивает, что классики учат «находить общественно значимую фабулу, умело излагать ее драматически, создавать интересные образы людей, заботиться о языке; учат выдвигать великие идеи, быть на стороне всего общественно прогрессивного».

Творчеству Брехта присуща широта исторического кругозора, присуще стремление выявить общественные противоречия в потоке времен, стремление доказать общность интересов людей труда во всех частях света. В едином сценическом действии драматург показывает героев разных эпох. События и люди далекого прошлого, вступая в перекличку с сегодняшним днем, занимают в пьесах Брехта то место, которое им принадлежит в сознании современного человека. Обращаясь к исполнителям своих пьес, Брехт пишет:

…Настоящее не должно заслонять Прошлое, будущее и все сходные явления, Происходящие в настоящем, но за стенами театра.

И завершает это обращение призывом:

…Заставьте зрителя Многократно пережить это настоящее, Приходящее из прошлого и уходящее в будущее, А также все, с чем настоящее связано. Зритель почувствует, что он не только сидит в театре, Но и живет во вселенной.

В поисках новых форм для нового содержания Брехт решительно разошелся с буржуазными поэтами, писателями, драматургами, которые новизною изобразительных средств пытаются прикрывать враждебные народу идеи. Ничего общего не желал он иметь и с теми художниками, для которых форма произведения – самоцель.

В статье «О стихах без рифм и регулярного ритма» Брехт указывает на некоторые обстоятельства, побудившие его обратиться к несколько необычной поэтической форме:

«Когда мне случается публиковать безрифменные лирические стихи, меня иной раз спрашивают, как это я позволяю себе выдавать такие поделки за поэзию; в последний раз аналогичный вопрос был мне задан по поводу моих «Немецких сатир»… «Немецкие сатиры» были написаны для немецкого «свободного радио». Задача была в том, чтобы донести до далеких, искусственно разделенных слушателей отдельные фразы. Передачам надлежало быть максимально лаконичными… Стихи без рифм с нерегулярными ритмами казались мне подходящими для данной цели».

«Кроме того, – замечает Брехт в добавлении к той же статье, – повседневную речь в гладких ритмических формах выразить невозможно – разве что иронически. А простая, обыденная речь мне вовсе не казалась противопоказанной поэзии, как это нередко утверждается».

О художественной прозе Бертольта Брехта, как автором, так и исследователями его творчества, сказано очень мало, а между тем она заслуживает самого пристального внимания.

Рассказы Брехта – глубокие образные раздумья об участи человека, находящегося в плену своей эпохи. Писатель отвергает представление о герое-жертве, о герое-страстотерпце, а тем более о герое-завоевателе. Его внимание привлекают такие люди, такие обстоятельства, которые способны привести читателя к зрелым, передовым представлениям о жизни.

В рассказе «Плащ еретика» автор не стремится приукрасить героя. Он подчеркнуто называет Джордано Бруно не просто низкорослым, а «маленьким» человеком. Великий ученый предстает читателю «узкоплечим», «исхудалым», «с проредью в темной бороденке». Но этот «маленький» узник венецианской тюрьмы обладает несокрушимой цельностью и широтою души. Нет, он не намерен стать жертвой. Он яростно сражается с инквизиторами за свою жизнь, за возможность новых открытий в науке. Писатель ограничивается указанием на одну-единственную черту, позволяющую почувствовать все обаяние личности Джордано. Это – участливое отношение философа к жене портного, преследующей узника неоплаченным счетом. Подлинный гуманист даже перед лицом гибели остаетоя человеком большого сердца.

В раздумьях о духовных связях между людьми, о природе знания и об искажающем влиянии мрачных эпох взгляд писателя останавливается на противоречивой и сложной биографии Фрэнсиса Бэкона, основоположника английского материализма. Действие рассказа «Опыт» отнесено к 1626 году – последнему году жизни мыслителя. Ученый с мировым именем, бывший лорд-канцлер Англии – не идеал человека. Брехт не оправдывает его пороков, отмечая достоинства. Большая жизненная правда заключена в том, что деревенский подросток Дик, не обращая внимания на темные слухи, ловит каждое слово учителя: мальчика подкупает ясность мышления естествоиспытателя, жажда научного познания природы вещей. Содержание «Опыта» не ограничивается внешним развитием сюжета. Главный герой рассказа – пытливая человеческая мысль, пробивающая себе дорогу в самых неблагоприятных условиях.

Своеобразен литературный прием, примененный писателем в рассказе о «непутевой старухе». От читателя требуется незаурядная чуткость, чтобы по суждениям городских обывателей, по переписке сыновей умершего владельца литографии составить представление о подлинном перевороте, произошедшем в жизни пожилой женщины, которая до семидесяти лет была рабой домашнего очага. С какой естественностью интонаций звучит на страницах рассказа филистерское пренебрежение ко «всяким малопочтенным личностям, безработным кельнершам и подмастерьям», собиравшимся вечерами у сапожника, который, «кстати, оказался социал-демократом»! По этим не очень броским деталям читатель вправе предположить, что новые интересы вдовы были человечней и выше мещанских представлений о них. Нельзя оставить без внимания заключительных слов рассказчика о покойной: в чертах ее лица было «много мелкого, но ничего мелочного».

Сходный прием будто бы случайных обмолвок, сходная недосказанность обнаруживаются и в занятных рассказах о господине Койнере.

Господин Койнер (или, в авторском сокращении, господин К.) думает об окружающем его мире, о людях, о нравах, о правах человека во многом так же, как сам Брехт. Он склонен к иносказаниям, придающим безобидную внешность проницательным и метким суждениям. Так, отвечая на вопрос маленькой девочки, господин Койнер в самых доступных выражениях рисует картину общества, в котором хозяйничают капиталистические акулы. В шутливой историйке о том, как ему довелось поработать батраком у садовника, рассказчик дает далеко не шуточный отпор формализму в искусстве.

После разгрома гитлеровского режима, разгома, в котором боевое слово писателя принимало активнейшее участие, Бертольт Брехт возвратился из многолетней эмиграции. Возвратился не в Аугсбург, где он родился, не в Западную Германию. Он приехал в Берлин, в столицу молодой Германской Демократической Республики, потому что считал это государство первым в истории своего народа настоящим отечеством рабочих, крестьян, художников и ученых. Он возвратился пятидесятилетним, еще не старым, но с неизлечимой болезнью сердца.

Земляки радостно встретили своего поэта. Именем Бертольта Брехта была названа площадь в Берлине. Основанный драматургом театр Берлинский Ансамбль познакомил с пьесами Брехта города многих стран мира, в том числе и Советского Союза.

Брехт не пренебрегал советами врачей, но он просто не мог оставаться дома, когда в театре готовилась новая постановка. Там разучивала мизансцены Елена Вайгель, там пел Эрнст Буш, там были его друзья. Одна из репетиций в августе 1956 года стала для больного последней.

Так оборвалась жизнь замечательного человека.

Но жизнь его художественных произведений, можно сказать, только еще начинается. Ежегодно выходят на разных языках мира книги Брехта и труды ученых, посвященные его творчеству. Театры всех континентов обогащают свой репертуар новыми сценическими воплощениями пьес немецкого драматурга. Песни Брехта продолжают звучать.

Бертольт Брехт очень дорожил смысловой нагрузкой своих произведений. Какую правду нес он людям? Правда его проста и трудна. Да – коммунизму, нет – войне! – таков высший смысл многообразной деятельности Бертольта Брехта, выдающегося писателя нашего столетия, лауреата Ленинской премии «За укрепление мира и взаимопонимания между народами», доброго человека из немецкого города Аугсбурга.

К. Орешин