Текст книги "Александр Меншиков. Его жизнь и государственная деятельность"

Автор книги: Берта Порозовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Глава II

Великая Северная война.– Возвышение Меншикова.– Меншиков – губернатор Петербурга. – Награды и милости. – Ментиков в Литве. – Победа при Калише. – Меншиков – “светлейший” князь. – Победа под Лесным; взятие Батурина; Опошня, Полтава, Перевалочная. – Меншиков-фельдмаршал. – Военные заслуги Меншикова. – Отзывы о нем современников; их пристрастность. – Общая ненависть к фавориту

Начавшаяся в 1700 году Северная война, имевшая такие громадные последствия для России, является также поворотным пунктом в жизни Меншикова, которому открыла путь к возвышению.

Известны главные фазисы этой войны. После первых поражений, понесенных неопытным русским войском, Петр не упал духом и, действуя более осторожно, набираясь опыта и сил, постепенно научился побеждать своих “учителей” – шведов. В то время как Карл XII, презирая противника, которого без всякого труда разбил при Нарве, обратил все свои силы против более опасного, на его взгляд, Августа, Петр, пользуясь тем, что “швед увяз в Польше”, стал прочищать себе путь к Балтийскому морю. Один за другим сдавались ему плохо защищенные города Лифляндии и Ингрии. Главным начальником русских войск был Борис Петрович Шереметев, но при войске находился сам царь – бомбардирский капитан Петр Михайлов – и поручик Меншиков (в поручики он был произведен после Нарвского сражения, в котором также принимал участие), и одна из первых побед русского оружия была одержана при их содействии. 11 октября 1702 года сдался Петру Нотебург, переименованный Петром в Шлиссельбург, и Меншиков, выказавший при штурме крепости особенную храбрость, был назначен ее комендантом. В следующем году он участвовал во взятии Ниеншанца, маленького городка, сторожившего устье Невы, а спустя несколько дней (10 мая 1703 года) одержал вместе с Петром морскую победу над шведами. Победа была в сущности незначительная – русским удалось на лодках окружить и взять два шведских корабля, подошедших к устьям Невы; но это был первый наш успех на море, и Петр с особенной радостью поздравил своих сподвижников с “никогда не бывалой викторией”. За это дело Меншиков наравне с царем были пожалованы от адмирала Головина орденом Андрея Первозванного. 16 мая того же года на одном из островов шведского устья был заложен новый городок, который должен был служить пристанищем иностранным кораблям. Это и был знаменитый “парадиз” Петра Великого, его “окно в Европу”, новая столица России – Петербург. Один из больверков нового укрепления, раньше всех других выстроенный Меншиковым, назван по его имени, и скоро на Петербургской стороне, против царского дворца, известного теперь под названием “домика Петра Великого”, выстроился и дом для Меншикова, получивший название Посольского двора, так как в нем принимались иноземные послы. Первым губернатором Петербурга и вновь завоеванного края назначен Меншиков.

Уже со времени своего назначения комендантом Шлиссельбурга Меншиков получает возможность действовать более самостоятельно. Петр, дотоле неразлучный со своим любимцем, уезжает в Москву, и последний, оставшись один на театре военных действий, с честью исполняет возложенные на него обязанности. На берегах Невы он отбивается от шведов, ездит в Олонецк, где занимается приготовлениями к постройке флота, необходимого для отнятия у шведов устья Невы. А у губернатора Петербурга еще больше дела. Устройство нового города и защита только что покоренного края, на который шведы в продолжение нескольких лет делали беспрерывные нападения, требуют неутомимой деятельности. Благодаря энергии и распорядительности Меншикова новый городок, заложенный на пустынных устьях Невы, начинает быстро обстраиваться; появляется ряд домов для царя и его вельмож на Васильевском острове, и уже в ноябре того же года к нему пристает первый иностранный корабль. В июле Меншиков поехал на Свирь, где нашел леса, пригодные для постройки кораблей, и при Лодейном поле заложил верфь, известную впоследствии под названием Олонецкой; здесь строились военные суда, предназначавшиеся в Финский залив. Ему же предоставлено было построение Кроншлота и Кронштадта, который должен был служить местопребыванием создаваемого военного флота.

Первые успехи Меншикова на военном и административном поприщах являются, как мы уже сказали, началом нового фазиса в его жизни. “Известный Алексашка”, сделавшись губернатором Меншиковым, выходит окончательно на страницы истории. Его природные способности, до сих пор проявлявшиеся лишь на мелочах, находят себе, наконец, достойное применение и начинают быстро развиваться. По отношению к Петербургу можно смело сказать, что новая столица России обязана своим созданием столько же творческой мысли государя, сколько энергии, распорядительности и умению своего первого губернатора.

И в отношениях Петра к его любимцу замечается новый оттенок. Блестящие результаты, полученные благодаря деятельности Меншикова в новом крае, окончательно убеждают царя, что он не ошибся в своем выборе. Денщик Меншиков недаром прошел военную школу в потешных ротах, недаром брал уроки кораблестроительства у саардамских плотников. “Дитя сердца” начинает оправдывать возлагавшиеся на него надежды и мало-помалу становится настоящим сотрудником царя-преобразователя. Любопытно, что эта постепенная перемена в отношениях Петра к любимцу сказывается и в его обращении к последнему в письмах. Свои повеления главным сподвижникам Петр надписывал обыкновенно собственноручно – по-голландски или по-немецки: Min Her Kenih, – писал он князю Ромодановскому; Борису Петровичу Шереметеву он обыкновенно писал: Min Her General-Feldmarscal, другим просто Min Her. Обращение же к Меншикову не только лишено всякой официальности, но и отличается любопытным разнообразием и последовательностью в эпитетах. До 1703 года он называет его “Мейн Герц” и “Мейн Герценкинт”, в 1704 году мы встречаем в письмах царя эпитеты “Мейн либсте Камарат”, “Мейн либсте Фрейнт”, а потом постоянно до конца 1706 года “Min Bruder”[4]4
  Мой дорогой товарищ, мой милый друг, мой брат (нем.)


[Закрыть]. Быть может, эта перемена в обращении совершенно бессознательная, но от этого, на наш взгляд, она является не менее характерной.

Теперь, когда заслуги любимца не подлежат больше сомнению, Петр, по-видимому, не считает уже нужным сдерживать его честолюбие. Награды и милости сыплются на него без конца. Между прочим, он назначается даже гофмейстером царевича Алексея. В том же 1703 году Петр, отправляясь в Воронеж, останавливается в обширной и красивой даче Меншикова, при истоке реки Воронежа, и основывает для своего любимца город Ораниенбург. Меншиковым начинают серьезно интересоваться и за границей. Еще в 1702 году император австрийский Леопольд, желая оказать внимание царю, с которым добивался союза, возвел его фаворита в достоинство имперского графа. Это был только второй случай, когда русский становился графом Римской империи – первым графом был генералиссимус и великий адмирал Головин. Но продолжающаяся война открывает Меншикову все новые и новые пути к возвышению.

В 1705 году театр военных действий переносится в глубь Литвы, и Меншиков, вызванный туда царем, пожинает новые лавры. Теперь он уже начальник кавалерии и хотя по рангу занимает второе место в армии, так как состоит под начальством фельдмаршала Огильви, но в сущности заправляет всем. Огильви в своих донесениях царю постоянно жалуется на самоуправство “принца Александра”, как он называет любимца, на то, что генералы, особенно русские, рапортуют прежде последнему, чем ему. Но Петр, разобрав жалобы, обыкновенно принимает сторону Меншикова и даже велит иногда самому фельдмаршалу слушаться его приказаний. “Также не забывайте, – пишет он Огильви, находящемуся в Гродно, – слов господина моего товарища, который приказывал вам при отъезде своем, чтобы вы больше целость войска хранили, нежели на иных смотрели”. В июне 1706 года Огильви, которым Петр был недоволен за его действия в Гродно, увольняется из русской службы, и вскоре после этого Меншиков блестящей победой над шведами доказывает всему свету, что русское войско не нуждается более в наемном фельдмаршале: 18 октября того же года, в битве при Калише, он разбивает наголову 30-тысячное неприятельское войско под начальством генерала Мардефельда. “Не в похвалу себе вашей милости доношу, – писал он Петру, – такая была баталия, что радостно было смотреть, как с обеих сторон регулярно бились, и зело чудесно видеть, как все поле устлано мертвыми телами...” Заслуги Меншикова в этом деле тем выше, что он имел в своем распоряжении только корпус кавалерии, считавшейся тогда самой слабой стороной русской армии, но он пополнил недостаток пехоты тем, что велел спешиться двум драгунским полкам, и сам со шпагой в руке повел их в атаку. Интересно, что в битве этой должен был участвовать и польский король Август, за несколько дней перед тем тайно заключивший с Карлом Альтранштадтский мир. Лицом к лицу с Меншиковым король не осмелился объявить о своем отказе от союза с Петром. Он пытался уговорить его не дать сражения, но Меншиков твердо объявил, что, совершив такой далекий поход и подойдя к неприятелю на расстояние мили, не хочет возвращаться, не посмотрев на него поближе. Volens-nolens[5]5
  волей-неволей (лат.)


[Закрыть] пришлось бедному королю принять участие в сражении, а потом совершать вместе с победителем благодарственные молебны по случаю победы над своим новым союзником.

За это славное дело Петр отблагодарил Меншикова подарком трости, украшенной драгоценными каменьями (стоимостью в 3064 руб. 16 алт. 4 деньги, как значится в расходной книге посольского приказа). Король Август со своей стороны пожаловал ему вотчины Полонное и Межеричи.

В том же году Меншиков был возведен в достоинство князя Римской империи, о чем особенно усердно хлопотал при венском дворе воспитатель царевича, барон Гюйсен, а 30 мая 1707 года, в день своего рождения, Петр, находясь в местечке Казимирове, пожаловал Меншикова Всероссийским князем Ижорской земли с титулом “светлейшего”, причем города Копорье и Ямбург, лежащие в этом княжестве, были отданы ему в вечное потомственное владение.

Сражение при Калише было первой правильной битвой, выигранной русскими у непобедимых до сих пор шведов. С этого времени военное счастье начинает изменять последним. Несмотря на победу под Головчиным, несмотря на постоянное отступление русских, Карл начинает сознавать, что напрасно презирал этого противника, и считает уже нужным заручиться против него союзником в лице малороссийского гетмана. Любопытно, что когда после Альтранштадтского мира явился вопрос, куда именно направится теперь Карл, которому оставалось только покончить с русскими, один только Меншиков угадал его намерения. Одни из генералов полагали, что Карл направится на Петербург; это мнение разделял и сам Петр. Другие ожидали, что он пойдет на Москву, что было тоже очень правдоподобно. Один Меншиков выразил предположение, что шведы вступят в Малороссию. Никто с ним не соглашался, но последствия доказали, что его предположение было верно. Впрочем, Петр по его совету еще раньше укрепил Киев.

Не входя в подробности касательно хода войны и военных действий Меншикова, укажем только на победу под Лесным, одержанную им вместе с Петром над 16-тысячным войском Левенгаупта, спешившим из Лифляндии на соединение с Карлом, причем победителям достался весь огромный обоз шведов, на который так рассчитывал король. Еще важнее было взятие Батурина. Как только была получена весть об измене Мазепы, Меншиков, по поручению Петра, поспешил к гетманской столице и взял ее приступом почти на глазах у шведов, находившихся всего в 6 милях. Удачное исполнение этого поручения имело громадные последствия для России. Малороссия, устрашенная разгромом Батурина, не взбунтовалась, как ожидали Карл XII и Мазепа; и шведы, рассчитывавшие на поддержку казацких полков и на богатые хлебные магазины Батурина, поняли наконец, какую громадную ошибку совершили они, зайдя так далеко в неприятельскую страну, где они были совершенно отрезаны от родины.

Но самым славным, самым блестящим делом в этой войне, делом, с которым неразрывно связано и имя Меншикова, была знаменитая Полтавская битва. Благодаря искусному образу действий Петра, благоразумно уклонявшегося до сих пор от генерального сражения, но ослаблявшего неприятеля мелкими стычками и победами над отдельными отрядами, шведы не представлялись уже более такими страшными противниками, как в начале войны. Прежний ореол непобедимости исчез. Войско Карла XII значительно убавилось, к тому же терпело недостаток во всем, так как Меншиков, отступая перед неприятелем, жег и опустошал все на своем пути. Шведы находились теперь в таком же положении, как французы в 1812 году. Они рассчитывали найти отдых и изобилие в Малороссии, но и эта надежда не оправдалась. Оставался один только исход – заставить Петра во что бы то ни стало принять генеральное сражение и победить его, чтобы не умереть с голоду. Но и Петр должен был, наконец, решиться сразиться с непобедимым Карлом, так как продолжать отступать при прежних условиях означало разорять собственную страну.

В апреле 1709 года Карл осадил Полтаву. Около двух месяцев простоял он у этого города, где надеялся найти большие запасы. Полтавский комендант Келин мужественно отражал все приступы и даже сам делал смелые вылазки против неприятеля. Однако долго держаться он не мог: необходимо было усилить гарнизон. И вот Ментиков задумывает и приводит в исполнение ловкую диверсию. Напав внезапно (7 мая) на один из шведских отрядов, стоявших под Опошней, и вытеснив его из ретраншементов, он отвлек внимание неприятеля от города, и в то время, как он преследовал разбитых шведов и как к ним спешил на помощь сам король, русские с другой стороны проникли в Полтаву и усилили ее гарнизон на 1200 человек.

Наконец, решительный момент, одинаково нетерпеливо и с тревогой ожидаемый теперь обеими сторонами, наступил. Петр приехал к войску, и 27 июня “грянул бой, Полтавский бой...” Битва началась в 9 часов утра, и через 2 часа все было кончено. Петр и Меншиков распоряжались в огне; шляпа на Петре и седло его были прострелены; под Меншиковым, командовавшим левым крылом, убиты 3 лошади. Карл, раненный накануне в ногу, велел возить себя в носилках между рядами войск. Вдруг ядро ударило в носилки, и король упал на землю. Пронесся слух, что он убит. Паника быстро распространилась между рядами, уже сильно поколебавшимися от натиска русских, и – “непобедимые” бежали.

“Победа при Полтаве, – говорит Соловьев, – была одним из величайших всемирно-исторических событий; могущество шведов, созданное искусственно, посредством завоеваний, было сокрушено; исчезла завеса, скрывавшая Россию от остальной Европы, и перед изумленными народами Запада явилось новое, обширное и могущественное государство, умевшее победить вождя и войско, считавшееся до сих пор непобедимым. При громе Полтавской битвы родился для Европы, для общей европейской жизни, новый великий народ”.

Победители от радости забыли о неприятеле и принялись пировать. Петр обедал в палатке Меншикова со всеми своими министрами и пленными шведскими генералами. Но на другой день Меншиков отправился в погоню за уцелевшими шведами и 30-го настиг Карла XII у Переволочны. Сам король успел бежать на другую сторону Днепра, но генерал Левенгаупт, командовавший остатками шведской армии (10 тысяч человек), сдался в плен Меншикову.

Еще на поле битвы при Полтаве Петр, пред лицом всего войска, признал заслуги Меншикова в этом славном деле и пожаловал его в фельдмаршалы. Сверх того Меншиков получил во владение города Почеп и Ямполь.

Полтавское сражение завершает собою период самой блистательной деятельности Меншикова как полководца. В течение 9 лет, истекших со времени объявления Северной войны, сержант Меншиков успел дослужиться до звания фельдмаршала, безродный денщик “Алексашка” превратился в “светлейшего князя”, в богатейшего и могущественнейшего вельможу своего времени. Карьера поразительная, неслыханная, настоящее сказочное превращение!.. Но после всего, что нам известно уже о необыкновенной привязанности к нему царя, невольно возникает вопрос: в какой степени это быстрое возвышение было заслужено Меншиковым, и не обязан ли он своей славой полководца пристрастному отношению Петра, который, правда, отличался редкой проницательностью и умением выбирать своих людей, но все же в данном случае мог значительно преувеличивать заслуги своего любимца?

В настоящее время, при том обилии данных, какое имеется в нашем распоряжении для оценки деятельности Петра и его сподвижников, решение этого вопроса не представляет больших трудностей и может рассматриваться только в благоприятном для Меншикова смысле. Блестящий успех, каким сопровождались все военные действия князя, его энергичная и умелая деятельность в качестве администратора завоеванного края доказывают лучше всего, что Петр награждал и возвышал Меншикова не как любимца, а как одного из самых верных, знающих и деятельных своих сотрудников. Тем не менее не подлежит сомнению, что большинство современников относилось к заслугам “светлейшего князя” более чем скептически и видело в нем только редкого баловня счастья, возвышенного царем по непонятному капризу.

Считаем небезынтересным привести тут три характеристики Меншикова, сделанные в описываемый период тремя иностранцами, представителями разных держав.

В 1705 году английский чрезвычайный посол Витворт, на которого возложена была миссия хлопотать при русском дворе о предоставлении английским купцам разных торговых монополий, в том числе и табачной, делает следующую характеристику царского фаворита:

“Это человек очень низкого происхождения, необыкновенно порочных наклонностей, вспыльчивый и упрямый. Мне передавали из достоверного источника, что он не умеет ни писать, ни даже читать. Низкое происхождение не дало ему случая получить образования, а прямое возвышение на высшие должности, помимо всякого подчиненного положения, лишило его возможности сделать личные наблюдения или научиться чему-нибудь из собственного опыта. Между тем, он своим рвением и вниманием к царской воле сумел войти в беспримерную милость к царю; он состоит дядькой его царевича, губернатором Ингрии, да собственно и всего государства Московского, в котором ничто не делается без его согласия, хотя он, напротив, часто распоряжается без ведома царя, в полной уверенности, что распоряжения его будут утверждены. Он заявляет притязания на такую же неограниченную власть в армии, что уже не раз вызывало и, вероятно, еще не раз вызовет серьезные столкновения с фельдмаршалом Огильви...”

В 1708 году (в донесении от 17 сентября) Витворт, несмотря на победу, одержанную Меншиковым при Калише, по-видимому, ничуть не переменил своего прежнего мнения о нем:

“Величайшее горе царя – недостаток хороших генералов, – пишет он, – фельдмаршал Шереметев, человек, несомненно обладающий личной храбростью, до сих пор не имел дела с регулярной неприятельской армией и недостаточно опытный. Князь А. Меншиков, командующий кавалерией, второй по рангу, но первый по значению. Его влияние на гражданские и военные дела безгранично, так как царь обыкновенно следует его решениям, подчас даже вопреки собственному мнению... характер его вообще очень непривлекательный. Для военного дела он не обладает ни знанием, ни опытностью, ни способностью научиться чему-нибудь, ни храбростью в деле, что ясно выразилось в недавнем беспорядочном отступлении от Вислы к Днепру”.

В пояснение этой более чем нелестной характеристики необходимо заметить, что Меншиков всячески противодействовал Витворту в его миссии и особенно отговаривал царя от предоставления англичанам табачной монополии, которою, по словам посла, хотел завладеть сам. Но и не зная об этих личных счетах, нетрудно заметить явную недоброжелательность и даже неискренность автора. Еще понятно, когда Витворт говорит о недостатке опытности у Меншикова в 1705 году, хотя у последнего есть уже довольно продолжительное военное прошлое, начиная от Нарвы, хотя тот же Меншиков и до этой войны побывал уже в деле – именно под Азовом, а ведь известно, что война для людей с соответствующими способностями – самая лучшая и быстро развивающая эти способности школа. Но можно ли было искренне говорить о недостатке опыта и в 1708 году, после Калиша и целого ряда более или менее удачных действий? Как бы то ни было, Меншиков скоро – в сражении под Лесным, а потом в деле при Опошне и при Полтаве, должен был убедить всех скептиков, что он обладает и “способностью научиться чему-нибудь, и храбростью в деле”.

Но вот мы открываем другой источник и находим, хотя и менее резкий, но в общем довольно сходный отзыв о том же лице. В недавно только найденных в Копенгагенском архиве и опубликованных в русском переводе записках датского посланника Юста Юля, пробывшего при русском дворе от 1709 до 1711 года, мы находим, рядом с сообщением о низком происхождении князя и его страшном честолюбии, следующее замечание: “Уровень ума его средний и во всяком случае не соответствующий тем многочисленным и важным должностям, которые он занимает”. Особенно, как мы уже заметили, Юля поражает необыкновенная “в великом муже и полководце, каким его почитают”, безграмотность Меншикова.

Еще один отзыв, относящийся к тому же периоду.

Некий швед Мальм, попавший к русским в плен при взятии Выборга в 1710 и в 1714 годах, вернувшись на родину, написал сочинение о состоянии России при Петре Великом. (Сочинение это осталось ненапечатанным, но содержание его со слов профессора Шюбергсена вкратце излагается Гротом). Раздраженный пленом, вопреки обещанию Апраксина свободно пропустить сдавшихся, Мальм обнаруживает большую резкость в суждениях о русских, но особенно строго отзывается о Меншикове. По его словам, последний не имеет необходимых полководцу сведений и обходится без них только благодаря своей смелости, изворотливости и присутствию духа. Он всячески старается привлекать к себе генералов и других высших офицеров, но при всей своей ловкости и осторожности не может прикрывать тех ошибок и промахов, в которые ежедневно впадает по военной службе.

Его завистливость и козни служат одним из главных препятствий дальнейшему развитию русской армии...

Как ни красноречиво на первый взгляд подобное единодушие в отзывах об одном и том же лице, но после всего сказанного мы не считаем нужным подробно доказывать их несостоятельность. Если Меншиков так мало смыслил в военном деле, если уровень его ума далеко не соответствовал доверенным ему должностям, то как мог Петр так долго оставаться в заблуждении на его счет, Петр, для которого интересы дела стояли всегда выше всяких личных привязанностей и который не отрешал своего любимца от должностей даже в то время, когда привязанность его к “герценкинду” значительно поубавилась? Наконец, как объяснить успех, сопровождавший почти все действия Меншикова? Конечно, можно было бы приписать его исключительно гению Петра, вдохновлявшего своих сподвижников, набрасывавшего для них план действий, которому оставалось только следовать без рассуждений, чтобы получать блестящие результаты. Так, по-видимому, и рассуждали иностранцы. Необыкновенная личность Петра, его мощный ум, железная энергия, его почти сверхчеловеческая неутомимость производили такое сильное, такое обаятельное впечатление на пораженных европейцев, что все окружающие царя сподвижники совершенно стушевывались в их глазах по сравнению с последним, казались им совершенно темными сами по себе спутниками, заимствующими весь свой блеск от этого великого и лучезарного светила. Прочтите отзывы иностранцев о прочих сотрудниках Петра – почти все они оказываются полнейшими ничтожествами[6]6
  По словам французского посла Лави, известный своей ученостью Брюс и умный даровитый Ягужинский – люди весьма ограниченные. Так же презрительно отзывается другой французский посланник, Кампредон, об известном петровском дипломате Толстом, которого Петр особенно ценил именно за его “умную голову”. Кампредон же называет его “человеком, лишенным всяких способностей к политике”


[Закрыть]. Но любопытно то, что те же самые лица, которые хотят выставить Меншикова, подобно другим сотрудникам царя, лишь простым исполнителем его предначертаний, лишенным всяких личных заслуг, сами же, того не замечая, опровергают свои слова. Например, тот же Витворт, так упорно утверждающий бездарность Меншикова, неоднократно замечает, что все распоряжения, касавшиеся военного дела и администрации, делались под влиянием князя, и иногда даже вопреки собственному мнению Петра. То же говорит и Юль. Последний даже приводит слова самого царя, выразившегося будто бы про Меншикова следующим образом: “Без меня князь может делать что ему угодно; я же без князя ничего не сделаю и не приму никакого решения”.

Слова эти, если они действительно были сказаны, конечно, преувеличены и свидетельствуют только о желании Петра выставить перед иностранцем заслуги своего любимца в самом выгодном свете. Но несомненно и то, что из всех сподвижников Петра, которые большею частью являлись только способными и усердными исполнителями его воли, но только исполнителями, иногда даже в душе и не сочувствующими возложенному на них делу, наибольшую инициативу и самостоятельность обнаруживал именно Меншиков. И Петр особенно ценил в нем именно эту инициативу, это умение справляться самому с затруднительными обстоятельствами, не обращаясь поминутно за указаниями, как это делали старые русские люди, не привыкшие к самостоятельности и при всяком непредвиденном случае беспомощно обращавшиеся к власти за соответствующим наказом, теряя таким образом драгоценное время. Нисколько не поступаясь своей самодержавной властью, требуя от всех безусловного повиновения своим приказаниям, Петр, однако, хотел приучить русских к самодеятельности и требовал, чтобы посланные с поручениями поступали по своему рассуждению, смотря по обороту дела, “ибо издали нельзя так знать, как там будучи”. И в этом отношении смелый, находчивый и энергичный Меншиков стоит несравненно выше всех других “птенцов Петровых”. Заимствуя от царя только общую идею, общий план действий, он является часто совершенно самостоятельным в разработке его деталей, и результат как нельзя более оправдывал доверие к нему царя.

Как бы то ни было, эти отзывы иностранцев, хотя и совершенно для нас неубедительные, очень красноречивы в другом отношении. Они свидетельствуют вообще о сложившемся у европейцев взгляде на русских, в которых те не хотели замечать ничего хорошего; при таком взгляде естественно приходилось приписывать внезапное возвышение России исключительно гению одного человека и заслугам окружавших его иностранцев и ожидать, что с кончиной этого человека страна вернется к прежнему варварству. В частности же эти пренебрежительные отзывы о способнейшем из сотрудников Преобразователя, составившиеся, конечно, под влиянием бесед с русскими же людьми, прекрасно рисуют отношения последних к всемогущему фавориту. Неслыханное возвышение этого безродного человека, в связи с его надменностью, создали ему массу врагов и завистников. Его ненавидели все – и родовитые люди, постоянно унижаемые заносчивым фаворитом и глубоко оскорбленные в своей старой боярской гордости необходимостью подчиняться бывшему пирожнику; ненавидел его и простой народ, считавший, как прежде Лефорта, виновником всех новшеств, злым гением Петра, поддерживавшим в нем любовь ко всему иноземному, подбивавшим его на все неслыханные отягощения народа по случаю шведской войны.