355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бернар Вербер » Дыхание богов » Текст книги (страница 6)
Дыхание богов
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 18:00

Текст книги "Дыхание богов"


Автор книги: Бернар Вербер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Я должен поблагодарить Мишеля, – заявляет Фредди Мейер. – Его народ послужил закваской для моего. Без него мне не удалось бы добиться такого успеха.

Официально выраженная благодарность глубоко трогает меня. Но я не могу удержаться от мысли, что великолепный город людей-китов, где говорят на моем языке и рассказывают мою историю, должен был построить я.

Я встаю.

– В свою очередь я должен вспомнить Эдмонда Уэллса, чей народ муравьев некогда вдохновлял моих людей-дельфинов. Мы все здесь для того, чтобы обмениваться наследием, передавать друг другу общие ценности. И неважно, кто это делает – я или ты, Фредди. Главное, чтобы они сохранились.

Сизиф прерывает наш обмен любезностями.

– Фредди Мейер, – объявляет он, – представляет силу «А», силу союза[9]9
  Alliance – союз (фр.).


[Закрыть]
. Перейдем теперь к силе «D».

Младший преподаватель смотрит на нас, на мгновение задерживает взгляд на Прудоне, и продолжает:

– На третьем месте – Монгольфьер и его люди-львы. Народ, который начал почти на пустом месте и многого добился. Он завладел не только землями соседей, но и знаниями, и смог, усвоив их, создать нечто глубоко индивидуальное. Это действенная стратегия.

– Позволю себе заметить, что мои люди-львы не только копировали других, но и сами кое-что изобрели. Взять хотя бы… кабачки в виноградных листьях. Такого на «Земле-18» больше нигде нет.

В ответ на это замечание раздаются смешки.

Я незаметно выцарапываю на деревянной крышке стола: «Спасите „Землю-18“, это единственная планета, где есть кабачки в виноградных листьях».

– Я изобрел алфавит, в котором не используются идеограммы, – добавляет он.

– Это идея Мишеля и его людей-дельфинов, – напоминает Сизиф.

Этьен смотрит на меня и пожимает плечами.

– А мой театр? А философия?

– Это достижения художников и ученых, которым вам хватило ума предоставить убежище, но это не ваше.

– Ну и что? – спрашивает Этьен. – Будем ставить копирайт на изобретения богов?

Эта мысль кажется Сизифу забавной.

– Почему бы и нет, нужно будет подкинуть идею Старшим богам.

Этьен Монгольфьер не понимает, издевается над ним преподаватель или нет. Чувствуя себя неуверенно, он мрачнеет и начинает бормотать какие-то разъяснения о своей цивилизации.

Список богов-учеников, остающихся в игре, продолжает пополняться.

В этом списке я на шестьдесят третьем месте. Сизиф штрафует меня за пророка. И за то, что мой народ рассеян. Действительно, мои люди так разбросаны по земле, что я не успеваю за ними следить. Я и не знал об успехах людей-дельфинов, живущих с китами. Сизиф добавляет, что если бы я был внимательнее, то обнаружил бы еще один небольшой дельфиний городок, процветающий в стране людей-термитов Эйфеля, а другой – в землях людей-тигров.

– Я считаю, Мишель, твоя главная ошибка – низкий уровень рождаемости. Хорошо, конечно, когда качество превосходит количество, но на этом этапе игры недостаточное количество детей означает, что твоему народу не хватит защитников. Даже самая лучшая стратегия не поможет, если мало пехоты. Пока нет солдат, ты всегда будешь зависеть от других. И они не станут защищать тебя даром.

Рауль и его люди-орлы почти на одной ступени со мной. Он переселил свой народ на полуостров, к западу от земель людей-львов. Рауль еще не установил окончательно границы своих владений. И тоже ничего не изобрел.

– Спешить некуда, – шепчет он мне. – Пока не исключили, можно действовать и развиваться. Монгольфьер прекрасно доказал – надо ждать своего часа.

Сизиф подходит к своему столу и, морщась, выпрямляется.

– В заключение хочу напомнить вам закон Ильича. Военная или экономическая стратегия, срабатывавшая много раз, рано или поздно перестает действовать. А если продолжать ее применять и дальше, она даст обратный эффект. Поэтому постоянно проверяйте себя, избегайте банальных решений, будьте изобретательны, не почивайте на лаврах, не позволяйте неудачам выбивать вас из колеи. Пусть вам доставляет удовольствие превосходить самих себя. Действуйте по-новому.

«Действовать по-новому», – подчеркивает он мелом на доске.

– Курс истории смертных представляется мне иногда живой спиралью. Постоянное возвращение к одному и тому же, но всякий раз на более высоком уровне. О поражении можно было бы говорить только в том случае, если бы вы просто ходили по кругу, не поднимаясь вверх.

– Кто на этот раз проиграл? – раздается нетерпеливый вопрос.

– В этом раунде мы потеряли два народа, – отвечает Младший преподаватель. – Людей-быков и людей-селедок, которые погибли вместе со своим городом. Из игры выбывают два бога-ученика, покровительствовавшие этим народам, а также ученик, оказавшийся позади всех.

Пауза.

– Клеман Адер. Итого получается 83 – 3 = 80. 80 учеников остаются в игре.

Пионер авиации выглядит удивленным:

– Мне послышалось? – спрашивает он.

– Вы создали великолепную цивилизацию. Она достигла зенита славы и рухнула. Посмотрите, до чего вы докатились: в самом сердце вашей цивилизации людей-скарабеев братья и сестры царя устраивают заговоры. Их племянники и племянницы соревнуются, кто кого быстрее отравит. Даже ваши жрецы убивают друг друга.

– Зато мы ни с кем не воюем.

– У вас полный упадок. Никаких изобретений, открытий, ничего мало-мальски нового. Даже ваше искусство основано на перепевах прошлого. Вы живете только воспоминаниями о былой славе.

Клеман Адер шумно дышит. – Это… это из-за Мишеля! Приняв его людей, я способствовал упадку моего народа.

– Легко винить других, – возражает Сизиф. – На самом деле вы должны благодарить вашего товарища. Без него ваше падение произошло бы еще раньше. «Его люди», как вы выражаетесь, оказали вам значительную помощь. Они играли вашу партию, а не вы. Вы убили курицу, которая несла золотые яйца.

Клеман Адер сдерживается, и Сизиф продолжает.

– Вместо того чтобы отнестись к ним с уважением, вы превратили их в рабов и преследовали так жестоко, что им оставалось только бежать. Если вы видите, что меньшинство способствует вашему процветанию, лучше не восстанавливать против него остальную часть населения. Ревность к меньшинству, добившемуся успеха, самый легкий путь для демагога.

Клеман Адер очень странно смотрит на меня. Ледяным холодом веет от его взгляда.

– Если бы ваши народы поддерживали отношения равноправного сотрудничества, то ученые и художники Мишеля все еще трудились бы на благо вашей цивилизации. Люди-львы прекрасно поняли это: курицу, несущую золотые яйца, не убивают, – повторяет Сизиф.

Я предпочитаю промолчать.

Клеман Адер резко бросает в мою сторону:

– Я лучше проиграю без тебя, чем выиграю с тобой. Я жалею только об одном – о том, что принял твои корабли и дал убежище твоему выжившему народу. Но меня утешает, что твоя жалкая цивилизация, которая уже рассеяна по всей земле, вскоре тоже погибнет и отправится вслед за мной на кладбище.

Потом, обращаясь ко всем присутствующим, продолжает:

– Давайте же, добейте его! Я не отвечаю.

Но мое молчание не успокаивает Адера, а лишь больше выводит из себя. Он бросается на меня, начинает душить. Рауль оттаскивает его.

Сизиф тут же вмешивается. Щелчок пальцами, и кентавр хватает Клемана Адера.

– Терпеть не могу плохих игроков, – вздыхает Сизиф.

Теперь весь класс с любопытством смотрит на меня. Что я им всем сделал? Я единственный, кто никогда никого не завоевывал. Никого не обращал в свою веру. На моей совести ни одной резни.

– Не знаю, во что я превращусь, – выкрикивает Клеман Адер, которого уволакивает кентавр, – но поверь, Мишель, я постараюсь сохранить глаза и руки, чтобы аплодировать, когда тебе придет конец.

Огюст Роден, бог людей-быков, и Шарль, бог, покровительствовавший людям-селедкам, уходят сами, печально попрощавшись с нами.

Воцаряется тишина.

– Я хочу сказать еще одну вещь, прежде чем мы расстанемся, – говорит Сизиф, озабоченно нахмурившись. – Похоже, что среди вас есть богоубийца, который убивает других учеников. Если я правильно понял, его ожидает такое же наказание, как и меня. Я не знаю, кто это и почему он так поступает, но у меня есть для него совет – оставь это дело.

Мы выходим молча, с чувством глубокого уважения к этому странному поверженному царю. Эриния уже явилась за ним и заковывает его в цепи. Сизиф покорно возвращается к своему камню.

20. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ШУМЕР И ОДИННАДЦАТАЯ ПЛАНЕТА

На шумерских табличках встречается упоминание об одиннадцатой планете Солнечной системы. По мнению исследователей Ноа Крамера, Джорджа Смита (Британский музей), а позднее и русского археолога Захарии Ситчина, шумеры называли ее «Нибиру». Период ее обращения по очень широкой эллиптической орбите – 3600 лет. Планета, расположенная на наклонной оси, двигалась по своей орбите в сторону, противоположную движению других планет. Нибиру пересекла всю Солнечную систему и некогда вплотную приблизилась к Земле. Шумеры считали, что на Нибиру существует внеземная цивилизация, там живет народ аннунаки, что в переводе с шумерского означает «сошедшие с небес». На табличках есть записи о том, что они очень высокого роста, от трех до четырех метров, и продолжительность их жизни составляет несколько столетий. Но 400 000 лет назад аннунаки почувствовали приближение погодного катаклизма, грозящего страшным похолоданием. Ученые предложили распылить золотую пыль в верхних слоях их атмосферы, чтобы создать защитное облако. Когда Нибиру достаточно приблизилась к Земле, аннунаки сели в свои космические корабли, выглядевшие как длинные, сужавшиеся впереди капсулы, извергавшие пламя из задней части, и под командованием капитана Энки приземлились в районе Шумера. Там они создали астропорт, названный Эриду. Но не найдя там золота, они начали исследования по всей планете и наконец обнаружили то, что искали в одной долине на юго-востоке Африки, в центре области, расположенной напротив острова Мадагаскар. Сначала рабочие-аннунаки под руководством Энлиля, младшего брата Энки, строили и разрабатывали рудники. Но вскоре они взбунтовались, и ученые-инопланетяне во главе с Энки решили методом генной инженерии создать слуг, используя гибриды на основе приматов Земли. Так 300 000 лет назад появился человек, единственным предназначением которого было служить инопланетянам. В шумерских текстах говорится, что аннунаки быстро заставили людей уважать себя, ибо у них был «глаз, расположенный очень высоко, который видит насквозь всю Землю», и «огненный луч, пробивающий насквозь любое вещество». Добыв золото и закончив работу, Энлиль получил приказ уничтожить человеческий род, чтобы генетический эксперимент не нарушил естественного хода событий на планете. Но Энки спас несколько человек (Ноев ковчег?) и сказал, что человек заслужил право жить дальше. Энлиль рассердился на своего брата (возможно, эта история пересказана в египетском мифе – роль Энки досталась Осирису, а Энлиль стал Сетом) и потребовал созвать совет мудрейших, который решил позволить человечеству остаться жить на Земле. И 100 000 лет назад аннунаки впервые стали брать в жены человеческих дочерей. Они начали по капле передавать людям свои знания. Чтобы поддерживать связь между двумя мирами, они создали на Земле царство, правитель которого был посланником с Нибиру. В его обязанности входило передавать сообщения, полученные от аннунаков. Чтобы пробудить в себе внеземную составляющую, цари должны были употреблять священный продукт, который, кажется, представлял собой менструальные выделения цариц аннунаков, содержащие инопланетные гормоны.

Во многих ритуалах других религий встречается символика этого странного обряда.

Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V
21. БОЛЬШОЙ ПРИСТУП МЕЛАНХОЛИИ

В наших бокалах красное сладкое вино.

Нам подают его потому, что обитатели «Земли-18» открыли для себя виноград и разнообразные способы его переработки. Мы ужинаем в Мегароне, столовой богов-учеников.

К вечеру я мрачнею – это следствие напряженного дня. Я сажусь в стороне от друзей, мне ни с кем не хочется разговаривать. Я чувствую, что мои люди-дельфины обречены. Они стараются изо всех сил, постоянно что-то изобретают, заключают союзы, но их с трудом терпят в мире варваров, где правда всегда на стороне сильного.

Мой взгляд невольно обращается к вершине горы.

На память вдруг приходит «Танец на вулкане», старая песня группы «Genesis». В припеве примерно такие слова:

 
«Поспеши достичь вершины.
Ты на полпути,
Твоя ноша в тягость тебе.
Брось ее, она не нужна на вершине.
Но помни, никогда не смотри назад.
Чтобы ни случилось, шагай уверенно.
Так герои идут вперед среди огня и битвы.
Марш-марш левой, иди вперед к свету.
Вершина этой горы – вершина мира».
 

На полпути… Неужели я еще только на полпути?

Поодаль Мата Хари, Фредди, Густав, Жорж Мельес и Рауль сидят вместе и пьют более крепкий напиток из подогретого сладкого вина. Они предлагают его и мне, но я отказываюсь. Положив голову на руки, словно вареное яйцо на подставку, я думаю.

В конце концов, я бы должен радоваться, что мой народ пережил столько опасностей и сбросил иго людей-скарабеев. Но нет, мне кажется, что все мои усилия напрасны. Я влюбляюсь в Афродиту, и она меня предает. Я привязываюсь к своему учителю Эдмонду Уэллсу, и Атлант уничтожает его. Даже Мэрилин, самая красивая и нежная из нас, гибнет от руки убийцы, и вот я остался один и чувствую себя потерянным в этом раю.

Даже богоубийца не слишком меня пугает. Пусть он убьет меня, и со всем этим будет покончено. Не такой уж я хороший бог-ученик. Изо всех сил стараюсь вести мой народ правильным путем, а для чего, зачем?

Я снова смотрю на гору. Кто там, на вершине?

ЕГО ли глаз мы видели над равниной?

Почему мы вызываем ЕГО интерес?

Предположения возникают одно за другим. Может быть, он восхищается нами? А может быть, там, наверху, усталый циничный бог развлекается, глядя, как выбиваются из сил и гибнут те, кто пытается подражать ему или догнать его? Тогда его глаз похож на глаз человека, наклонившегося над клеткой с хомяками. Им он тоже должен казаться огромным.

Мне приходит в голову еще одна мысль.

А если мы в аду? Если цель игры – поджаривать нас на медленном огне, заставив поверить, что мы можем влиять на ход событий, в то время как на самом деле мы совершенно бессильны? Вдруг быть богом – ото наказание для самоуверенных душ?

В таком случае если пребывание здесь считать наказанием, то меньше страдает тот, кто раньше других выбыл из игры. Бегемоты во время засухи прячутся в лужах грязи. Воды становится все меньше, и среди животных вспыхивают жестокие драки. В конце концов остается один победитель. Он медленно умирает под лучами палящего солнца, окруженный трупами поверженных противников.

«Вероятно, мы находимся внутри романа», – думал Эдмонд Уэллс.

«Мы в реалити-шоу», – предполагал Рауль.

«Мы на бойне, – говорил Люсьен Дюпре. – И вы становитесь сообщниками убийц развитых цивилизаций».

Дюпре. Первый, кто добровольно покинул игру. Он с отвращением отказался играть, как только услышал правила. А что, если он был прав?

Мне бы хотелось быть таким же добродушным, как мой друг Фредди Мейер, который, даже потеряв возлюбленную, держится очень достойно. «Грех не взрастить радость в своей душе», – утверждает старый раввин.

Зима разносит еду. Кабачки в виноградных листьях, лапша, рисовые колобки, начиненные овощами и маленькими кусочками мяса. Нам снова подают блюда, которые придумали наши смертные, участвующие в игре. Оформлению блюд также уделено внимание – на наших тарелках украшения, вырезанные из моркови, леса из салатных листьев.

Они продумали все. Даже за едой мы остаемся в игре. Со времени первых трапез, когда мы ели только сырые яйца, меню существенно расширилось, и нам это нравится.

Ора приносит новые амфоры с вином. Я отпиваю большой глоток красной густой жидкости. Как вкусно! Вино растекается по небу, согревает меня. Все продукты, мясные ли, растительные, как правило, мертвы. Вино же кажется мне живым напитком. Я пью эту свежую кровь растений. Пью еще и еще. В моей голове что-то начинает шевелиться, будто оба полушария трутся друг о друга.

– Мишель, с тобой все в порядке? Полушария остановились. События в моей голове

вдруг выстроились как по линейке. Я еле ворочаю языком, слова сами срываются с моих губ.

– Люди-скарабеи, такая чудесная цивилизация рухнула как карточный домик. Они этого не заслужили, – с трудом говорю я.

– Они же преследовали твоих людей. Ты должен радоваться их провалу.

– Они заслужили право жить. Это была настоящая, самобытная цивилизация. Нельзя выбрасывать на свалку тысячелетнюю культуру. Это… НЕПРИСТОЙНО.

На лице Рауля появляется хорошо знакомое мне сочувствующее выражение:

– Где идиллическое сообщество Люсьена Дюпре на «Земле-17», где люди-черепахи Беатрис? Женщины-амазонки Мэрилин Монро? – вопрошаю я.

Рауль отодвигает от меня амфору. Я продолжаю:

– А если взять «Землю-1»? Шумеры, вавилоняне, древние египтяне, пришедшие за ними критяне, парфянцы, скифы, мидяне, аккадцы, фригийцы, лидийцы. Все эти народы тоже имели право на существование, но исчезли. ИСЧЕЗЛИ! Ф-р-р-р! И больше ничего!

– Ты знаешь, я верю, что дарвиновская теория справедлива и в отношении цивилизаций. Самые слабые и наименее приспособленные гибнут, – отвечает он.

– Я не люблю Дарвина. Он оправдывает «исторический цинизм».

Я снова завладеваю амфорой и наливаю себе еще вина. Во рту тепло, зубы пощипывает, и мозг снова закипает. Я верчу стакан в руках и пристально разглядываю его.

– Я помню документальные фильмы о животных, которые видел на «Земле-1». Крупные хищники, преследуя газелей, ловили отстающих.

Я собираюсь налить Раулю, но он жестом отказывается.

– И где здесь связь с гибелью цивилизаций?

– Мне всегда было интересно, как им удается снимать эти кадры замедленной съемкой. Известно же, что при этом мотор камеры должен крутиться очень быстро, и пленки тратится довольно много. Как поймать хороший кадр, если газели чаще всего удается удрать? Как, я тебя спрашиваю?

– Не знаю.

– На самом деле все заранее подстроено. В заповедниках есть зоны, специально оборудованные для того, чтобы снимать подобные сцены в замедленном темпе. Газель получает укол снотворного. Льва отлавливают накануне и не дают ему есть, чтобы он был голоден и погнался за добычей. Затем их помещают на замкнутый треугольный участок, в котором газель может бежать только в одну сторону. Льва выпускают так, чтобы он набросился на жертву в подходящем месте при хорошем освещении. Те, кто снимают документальный фильм, хорошо платят за то, чтобы сцена была идеально подготовлена. Чтобы было легко снимать даже в замедленном темпе и не против света.

– К чему ты клонишь?

– Вопрос вот в чем: зачем это снимают? Почему людям так нравится смотреть, как львы медленно пожирают газелей?

Рауль, кажется, заинтересовался.

– Потому что это жизнь природы.

– Потому что подобное зрелище прекрасно иллюстрирует теорию о том, что сильнейший всегда одерживает победу над слабым. Лев ест газель. Мы соревнуемся. Жестокий убивает доброго. Так называемые фильмы о животных растолковывают нам дарвиновскую мысль.

Я смотрю прямо в глаза моему другу.

– На самом деле соревнование – это не путь эволюции. Я в этом убежден. Можно было бы показывать не льва и газель, а много других вещей. Муравьев, которые объединяются с тлями, чтобы получать молоко. Пингвинов, прижимающихся друг к другу, чтобы вместе защищаться от холода и делиться теплом.

Внезапно наступила полная ясность мыслей, алкоголь выветривается, но я хочу еще выпить.

– Опять утопии, Мишель. У тебя слишком упрощенное представление о мире. К счастью, ты больше не принимаешь участия в выборах на Земле. Просто страшно представить себе твои политические пристрастия.

Я начинаю раздражаться.

– Я голосовал «против всех». Чтобы показать, что я за саму идею голосования, но против баллотирующихся партий. И я голосовал против тех кандидатов, которые вызывали у меня особую неприязнь.

– Ну да, я так и думал. Ты политически незрел. Не можешь даже решить, за левых ты или за правых.

– Политика – это просто пыль в глаза. У политиков нет видения общей картины, нет планов. Все, что они могут, – лишь жонглировать словами, используя ораторские приемы. И они приходят к власти и тут же принимаются рулить огромным административным кораблем, которому в принципе нет никакого дела до левых и правых. А я тебе говорю о видении истории в перспективе.

Я беру амфору и снова наливаю себе.

– Я говорю о надежде на лучший мир. На самом деле в природе сотрудничество намного важнее соперничества. Посмотри, в наших собственных телах есть пример союза множества различных типов клеток. Объединившись, они создают более сильный организм. Цветам нужны пчелы, которые переносят пыльцу, поэтому они окрашены в такие яркие цвета. Семенам некоторых деревьев необходимо упасть в землю подальше, чтобы тень старого дерева не падала на новый росток, и природа делает все, чтобы привлечь внимание белок.

– Которые съедят семена.

– А семена попадут на новое место вместе с экскрементами белок в качестве удобрения. Сотрудничество есть повсюду. Все так или иначе приводит к союзу. Ведь существует любовь. Дарвин ошибается – побеждает союз, а не соперничество.

Рауль как-то странно смотрит на меня. Словно, пропустив пару стаканов вина, я стал вызывать у него еще большее беспокойство.

– Мишель, ты, конечно, можешь мечтать и дальше, провозглашая свои теории. Только вспомни о том, что сейчас происходит на Земле. Ведь войны-то не идут по заранее расписанным сценариям.

– Ты так думаешь? – говорю я, делая глоток вина.

Я излагаю свои соображения:

– Думая о войне, всегда думаешь о страхе. СТРАХ. Страх делает людей послушными, и дальше с ними можно делать что хочешь. Это одна из главных мотиваций наших поступков.

Снова наливая себе вина, я улыбаюсь, а потом разражаюсь фальшивым смехом.

– Они держат нас страхом. СТРАХОМ!!!!!

Я выкрикнул это слишком громко. Друг делает мне знаки, чтобы я говорил тише. На нас уже смотрят.

– Теперь оставь меня, Рауль.

Мой друг медлит, потом поворачивается спиной и продолжает ужинать, словно меня тут нет.

Я снова один и знаю, что за мной наблюдают. Я прошу еще одну амфору у проходящего мимо Времени года и пью. Как это неприятно – ты начинаешь что-то понимать, в то время как остальные ни о чем еще не догадываются. Как неприятно сознавать что-либо.

Мне хочется все забыть.

Забыть людей-дельфинов.

Забыть Афродиту.

Забыть Мэрилин и Эдмонда, Рауля и Фредди.

Забыться.

Я встаю и высоко поднимаю бокал. Снова все взгляды обращены ко мне, как на лекции, когда я пытался добиться единства всего курса. Я говорю, обращаясь сразу ко всем:

– Я ХОЧУ ПРОИЗНЕСТИ ТОСТ. Я ПОДНИМАЮ ЭТОТ БОКАЛ ЗА ТРИ… ЗА ТРИ ЗАКОНА ОЛИМПА: ЛОЖЬ, ПРЕДАТЕЛЬСТВО И ЛИЦЕМЕРИЕ.

Я пошатываюсь. Земля уходит у меня из-под ног. Я уже готов рухнуть, когда чья-то рука хватает меня за локоть.

– Пошли, – говорит Жорж Мельес, – я отведу тебя домой.

Я отталкиваю его и снова поднимаю бокал.

– Здесь смертельно скучно. Эй, хариты, сыграйте нам рок-н-ролл, я хочу танцевать. Или техно. Только не говорите, что на Эдеме не слыхали про техно или хип-хоп. Времена года, что вы копаетесь?! Моя амфора пуста. За кого нас тут принимают? Боги мы или нет? Несите полную!

Ора спешит подать мне большую амфору красного вина, отдающего вкусом дубовой бочки.

– Вот в чем все дело. Слишком медленный сервис и маленький выбор вин. Сожалею, но ваш Эдем не тянет и на три звезды. Видал я курорты и получше. Со шведским столом, сырами и десертом. На завтрак я предпочитаю кукурузные хлопья, бекон и яичницу.

Раздается несколько одобрительных выкриков.

– Да, друзья мои. Я вижу, все со мной согласны. Кстати, здесь не хватает бассейна. Посреди Олимпии. Тут слишком жарко. Кроме того, было бы неплохо, если бы нам подавали прохладительные напитки и мороженое, пока мы управляем нашими народами. Как в кино. Да, мы боги, но в то же время и люди!

– Мишель, хватит! Пойдем, – говорит Рауль и берет меня за другую руку.

Я невозмутимо продолжаю.

– Посмотри, мы все в белой униформе, а белое тут же пачкается. Не успел я надеть тогу, как она уже грязная. К тому же все эти тоги и туники скверно сшиты и висят мешком. Пожалуйста, выдайте мне джинсы!

– Мишель, успокойся.

– Успокойся? Я уже достаточно долго был спокойным. Мы тут не в доме престарелых. Должен сказать, тут очень мало развлечений. Сигарет нет, никто не курит. Не занимается сексом. Единственное занятие – убивать друг друга. Тем, кто в детстве играл в войну, наверно, весело. Только я предпочитал кукол.

Я пытаюсь схватить Время года за руку, но она вырывается. Все безмолвствуют. Ну что ж, выскажусь до конца.

– А еще тут совершенно нечего читать. Нечего. Возьмешь книгу в библиотеке, а там чистые страницы. Только чистые страницы! Включаешь телевизор – никаких фильмов или программ. Показывают только бывших клиентов, которые достали нас, еще когда мы были ангелами. Чудесное зрелище – они играют на тамтаме или рыдают в пустой постели! Покажите лучше американский сериал! «Магазин на диване» и то лучше…

Вино помогает обрести смелость, которой мне так не хватает. Я пью еще. Снова и снова. В какой-то момент вино уже вызывает отвращение, но если не останавливаться, то вскоре откроется второе дыхание, и это вдохновляет.

– Мадемуазель! МОЯ АМФОРА ПУСТА! БЫСТРЕЕ, ВЫПИТЬ! ВЫПИТЬ!

Ора поспешно приносит мне новый сосуд. (Однако! Чем более хамски я себя веду, тем с большим уважением ко мне относятся.)

– Прекрати! – шепчет мне Рауль, оттаскивая от амфоры.

– А ЧТО? Я ВО ЧТО-ТО ВМЕШИВАЮСЬ? Пожалуй, только в наши гены. Вот он, естественный отбор твоего расчудесного Дарвина. Наши воздержанные предки, которые пили только воду, вымерли, что вполне логично: в воде полно бактерий. Остались только те, кто употреблял алкоголь – пиво, вино, водку, брагу! Вот эти выжили. Остальные… Фр-р-р!

Рауль ждет, когда я успокоюсь.

– Если ты не остановишься, то скоро не сможешь и шагу ступить.

– Ну и что? ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ и катись к себе на гору, к своим СТЕРВЯТНИКАМ.

Я снова хватаю амфору.

– Что тебя беспокоит? – мягко спрашивает Рауль. Я хохочу в ответ.

– Что меня беспокоит? Я просто ИЗ-МО-ТАН! Я не вижу больше впереди «ВЕЛИКОГО СЧАСТЛИВОГО БУДУЩЕГО»! Что меня беспокоит?

Я в упор смотрю на своего друга.

– Послушай, Рауль! Ты что, не понимаешь, НЕ ВИДИШЬ? Все пропало, мы все передохнем. Тут вообще не будет победителя, только ПРОИГРАВШИЕ.

Рауль подходит ко мне и хватает за руку.

– НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!

У меня за спиной раздается голос Диониса.

– Отведите его домой, пусть протрезвеет.

Два кентавра хватают меня за руки и за ноги и быстро уносят. Мы мчимся по городу, я чувствую, как свежий воздух обдувает мне лицо.

Кентавры швыряют меня в кресло. Я неподвижен, тело, как тряпка, голова мотается из стороны в сторону.

Я долго сижу в полной прострации. Словно сплю с открытыми глазами, но кровь моя кипит. Мне хочется плакать и смеяться.

Я пытаюсь встать, но тут же падаю обратно. На смену приятным ощущениям пришла мигрень, которую, как мне кажется, удастся вылечить только алкоголем. Я должен выпить! Нужно унять головную боль. Только алкоголь спасет меня от боли, вызванной алкоголем.

– ХОЧУ ПИТЬ. ХОЧУ ВИНА!

Но я один в комнате и даже не могу стоять. Ноги стали как ватные и не в состоянии удержать меня в вертикальном положении. И тут открывается дверь. Я вижу три луны и обнаженные женские ноги, едва прикрытые тогой. На пороге стоит фигура, лицо ее скрыто капюшоном.

– Афродита?

Женщина входит и закрывает за собой дверь. Она опускается рядом со мной на колени и кладет прохладную руку мне на лоб. У нее нежные пальцы. Она восхитительно пахнет.

– Мне кажется, тебе нужна помощь, – говорит Мата Хари.

Я отшатываюсь, разочарованный.

– Уходи, мне никто не нужен.

Мата Хари убирает липкую прядь с моего лба и грустно смотрит на меня.

– Мишель, не надо все портить!

– Я подаю в отставку. Прудон прав: «Ни бога, ни господина». Во всяком случае, один бог сегодня играть перестает.

Я усмехаюсь.

– Уходи, Мата. Я неподходящее знакомство. Весь мой народ – неподходящее знакомство. Я проклятый бог.

Она медлит, потом поворачивается, чтобы уйти. Остановившись на пороге, она бросает:

– Знай, я не брошу тебя, даже если мне придется помогать тебе наперекор твоей воле, Мишель. Ставки слишком высоки. Ты не должен опускать руки.

Я ползу на четвереньках. У меня хватает сил подняться и закрыть дверь на задвижку. Хватаясь за мебель, я дохожу до ванной и умываюсь ледяной водой.

Тошнота поднимается из недр моего организма, и я извергаю розовую жидкость, смешанную с желчью. Она обжигает пищевод и горло. Новый спазм сжимает опустевший желудок, я держусь за раковину, чтобы не упасть.

Я смотрю на себя в зеркало и думаю, не хочется ли и Верховному Богу, который, вероятно, находится где-то там, над нами, иногда напиться, чтобы все забыть. А что, если Верховный Бог алкоголик?

Я плетусь в гостиную. Чувствую отвращение к самому себе, а заодно и ко всему роду человеческому, независимо от того, с какой они Земли, 1-й, 17-й, 18-й или 100 000-й. Наши смертные иногда могут вывести из себя кого угодно. Победа людей-крыс над женщинами-осами окончательно убедила меня в их жестокости и глупости.

Спазмы еще скручивают меня, и я падаю на диван. Я жду, когда смогу заснуть. Но сон все не приходит, словно от трения полушарий в моем мозгу вспыхнуло пламя. Кипящая лава стучит в висках.

Сон не придет.

Нужно думать о чем-то другом. О чем угодно.

Юн Би.

Я нащупываю анкх, чтобы включить телевизор.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю