Текст книги "Смех Циклопа"

Автор книги: Бернар Вербер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

29

4803 год до нашей эры

Междуречье Тигра и Евфрата, территория современного Ирака

После долгих скитаний люди нашли плодородную землю и решили начать оседлый образ жизни. Собиратели и охотники превратились в земледельцев.

Появились первые деревни с прочными домами из обожженного кирпича. Люди сеяли пшеницу и собирали урожай. Вокруг деревень в поисках отбросов бродили животные: козы, бараны, коровы. Их приручили и поместили в загоны. Так возникло животноводство.

Век за веком поля расширялись, поголовье скота увеличивалось. Деревни становились поселками. Поселки разрастались в большие города с сотнями и тысячами жителей.

За шесть тысяч лет до нашей эры появились мегаполисы Урук, Эриду, Лагаш, Умма, Ур. Они принадлежали к самой первой человеческой цивилизации – шумерской.

Самым большим и развитым был шумерский город Ур. В прекрасном 4803 году он начал войну с городом Киш, принадлежавшим к соперничающей с шумерами аккадской цивилизации. Война между шумерами и аккадцами шла долго и измотала оба лагеря.

Однажды царство Киш одержало важную, хотя и не решающую победу. После этого аккадский царь по имени Энби Иштар предложил шумерскому царю по имени Эншакушана заключить мир. Войска соперников собрались в долине, на нейтральной территории.

Цари уселись друг напротив друга, а между ними устроился переводчик.

– Итак, – произнес шумерский царь Эншакушана, – что он предлагает?

Переводчик перевел вопрос. Министры окружили царей и внимательно слушали. Наконец ответ Энби Иштара был переведен.

– Он говорит, что хочет мира.

– Очень хорошо. Скажи ему, что мы тоже хотим мира, мы обессилены войной.

Аккадский царь посоветовался о чем-то с министрами, потом обратился к переводчику. Ответ был готов.

– Что он говорит? – спросил шумерский царь.

– Он говорит, что выиграл последнее сражение и выиграл войну. Он не хочет разрушать город Ур – и требует, чтобы вы платили ему дань в течение пяти лет, отдали весь запас зерна, предоставили пять тысяч рабов мужского пола и три тысячи рабов женского пола, причем царь и министры сами выберут их.

Шумерский царь Эншакушана выдержал паузу.

Переводчик начал проявлять нетерпение.

– Что я должен сказать? Господин, они ждут ответа.

Тогда шумерский царь подошел к аккадскому царю со странным выражением лица. Казалось, он собирается что-то сказать, но вместо того, чтобы воспользоваться для этого ртом, издал низкий рокочущий звук анальным отверстием.

Пук получился громким и трубным. Таким стал ответ царя Эншакушана царю Энби Иштару.

Реакция не заставила себя ждать, все шумерские министры рассмеялись. Не засмеялся только аккадский царь. Он побагровел и выпучил глаза от обиды. Потом отдал какой-то приказ, оставшийся непереведенным, и его генералы вместе с писцами покинули шатер.

Когда шумерский царь Эншакушана и его подданные остались в одиночестве, все они снова громко расхохотались.

Царь велел писцу:

– Это событие должно остаться в веках. И, вспоминая его, пусть все смеются, как смеялись мы.

Писца звали Син-Леке-Унинни. Он поклонился, но пребывал в глубоком замешательстве. Как нарисовать пускание ветров? Как при помощи рельефного изображения отразить весь комизм ситуации? Весь вечер он размышлял, как запечатлеть в веках смешную сцену. И весь следующий день, и еще много дней.

Два месяца спустя шумерский царь Эншакушана выиграл сражение с царем Энби Иштаром и одержал решающую победу. Шумеры захватили город Киш, и законы города Ур воцарились в побежденном аккадском мегаполисе.

С триумфом проезжая по улицам Киша, царь вспомнил о неудачной попытке перемирия и спросил писца Син-Леке-Унинни, как обстоит дело с увековечиванием достопамятной сцены. Писец уклонился от ответа.

Через некоторое время Син-Леке-Унинни пришла в голову смелая идея: отказаться от рисунков, которые изображали только видимые предметы, и использовать слоги. Из слогов можно составлять слова, обозначающие не только видимые, но и невидимые вещи, и даже такие абстрактные понятия, как чувства.

И Син-Леке-Унинни принялся не рисовать, а царапать по сырой глине черточки, напоминающие по форме гвозди. Он решил, что разные сочетания вертикальных и горизонтальных черточек будут обозначать разные слоги.

Так родилась клинопись.

Писец Син-Леке-Унинни подробно описал встречу своего царя с царем противника и то, каким неожиданным образом Эншакушана завершил переговоры. Син-Леке-Унинни не только изобрел следующую после идеографической письменность, он записал первую в мире юмористическую миниатюру.

Великая Книга Истории Смеха.

Источник G.L.H.

30

Лукреция сидит у парикмахера Алессандро, который только что намазал ее волосы чем-то вязким и зеленоватым.

– Краситься будем? Предлагаю что-нибудь вроде красного дерева.

– До свиданья морковный цвет? – спрашивает Лукреция.

– Будет нечто среднее между морковным оттенком и красным деревом. И наверное, надо подровнять волосы. Просто уберем то, что отросло. Поверь, Лукреция, стрижка все меняет к лучшему.

– Нет, спасибо. Так сойдет.

Парикмахер начинает энергично массировать ей голову. Странные запахи вырываются из многочисленных флаконов, которые он по очереди открывает и нюхает.

– Мне тут рассказали отличный анекдот…

– О нет, Алессандро, спасибо! В последнее время у меня… Как бы это сказать… «передоз анекдотов».

Алессандро погружается в молчание, которое нисколько не смущает его клиентку.

Знаю, что поход в парикмахерскую сейчас – безумие, но мне это действительно нужно. Я трачу слишком много нервов на расследование. Мне кажется, что я должна понять что-то важное. Что я могу что-то упустить.

Можно ли убить человека смехом?

Кто мог ненавидеть самого популярного француза?

B.Q.T. …

Bienheureux celui Qui se Tait? [8]8
  Блажен, Кто Молчит? ( франц.)


[Закрыть]

А что думать про Стефана Крауца? Тадеуш прав, ему больше, чем другим, выгодна смерть Дария. А Крауц считает, что это на руку Тадеушу.

– Алессандро, как ты относишься к Дарию?

– Я его о-бо-жал. Это же гений! Я так расстроился, когда он умер! У меня даже аппетит пропал на три часа.

– А что тебе в нем нравилось?

– Все! Он был такой смешной! И в нем чувствовалось благородство. Знаешь, Лукреция, о его смерти ходило много слухов. Похоже, его убрали секретные службы. Как леди Ди.

– Почему?

– Он слишком много знал о крупных политиках. Он же со всеми был знаком! Они могли ему о чем-нибудь проболтаться, а потом пожалеть. Та же история, что с Мэрилин Монро или Колюшем. Политики подсылают наемных убийц, а потом выдают это за несчастный случай. Но мы-то не дураки!

– Убит секретными службами? Алессандро, откуда ты это взял?

– Из Интернета. В тот вечер один парень написал в Сети, что у него есть секретная информация. Он работает в службе национальной безопасности. Имени своего он не мог назвать, но кое-что рассказал. Тебе корни и концы в один цвет красить? Может, сделаем мелирование?

– И как же они убили Дария?

– Тот парень – у него ник «Глубокая глотка» – считает, что это ФБР. Вроде бы они сделали муху, или комара, или муравья – в общем, что-то такое с отравленным жалом, – запустили его в систему вентиляции, и оно укусило Дария.

– М-м… я читала нечто подобное в одном научно-фантастическом романе. В «Дне муравьев», кажется.

– Но это правда! И мотив есть…

– Да? Какой?

Я совсем забыла… Парикмахер – это не только психотерапия, это еще и информация, которую нигде больше не найдешь.

– Только не говори, что ты не поняла!

Алессандро шепчет ей на ухо:

– Он собирался участвовать в президентских выборах! Как Колюш! И его бы избрали! Он же был самый популярный.

– Ясно. А при чем тут ФБР?

Парикмахер снова наклоняется.

– Наш президент – агент ФБР, и они не хотят конкуренции.

Алессандро многозначительно прижимает палец к губам.

– Ну так что, мадемуазель Немрод, корни тоже красим или в следующий раз? – говорит он громко, чтобы усыпить подозрения окружающих.

– А сколько это стоит?

– О, для такой хорошей клиентки, как ты, Лукреция, сегодня за полцены. И еще я могу попросить Луизу, чтобы она тебе сделала ногти. Мы только что получили новые, американские, из особо прочного пластика, с рисунком – лань в лесу на фоне заката. Только представь, на каждом ногте – лань и закат. Можно даже на ногах, если захочешь.

Звук трубы заглушает ответ Лукреции. На улице неожиданно раздается страшный шум.

Карнавальное шествие? За несколько дней до первого апреля? Вот еще одно непредвиденное последствие глобального потепления.

По мостовой движется толпа людей в маскарадных костюмах. Они играют на трубах, кларнетах и саксофонах.

Откуда эта постоянная потребность в определенный день заставлять себя смеяться и веселиться, а на День Всех Святых опять становиться серьезным? Словно мы все должны одновременно испытывать одни и те же чувства.

Лукреция рассеянно наблюдает в зеркало за процессией, которая постепенно запруживает всю улицу. Вдруг она вздрагивает.

Среди веселых гуляк, облепивших огромную куклу, едущую на колеснице, Лукреция замечает клоуна с большим красным носом, печально опущенными углами рта и слезой на щеке.

Черт побери, да ведь это ГРУСТНЫЙ КЛОУН!

Она вылетает из парикмахерской.

– Эй! Вы, там!

Клоун замечает ее, спрыгивает с колесницы и бросается бежать. Лукреция, с головой, вымазанной зеленой кашицей, мчится за ним. Клоун пытается раствориться в толпе, но Лукреция забирается на колесницу и сверху следит за его передвижениями.

Вместо того чтобы гнаться за ним по пятам, она огибает процессию и выскакивает перед ним как из-под земли. Лукреция опрокидывает его на землю и начинает душить. Через несколько секунд она ослабляет хватку, стирает парикмахерской накидкой грим с лица клоуна и видит, что перед ней юноша лет шестнадцати.

– Почему ты убегал?

– Клянусь, это не я воровал мобильники! Это все они!

Лукреция отпускает его, и юноша пускается наутек. Прохожие смотрят на нее с удивлением. Зеленая кашица вот-вот зальет ей глаза.

На что я надеялась? Вот так, случайно встретить убийцу на улице?

А вдруг убийство Циклопа такая же выдумка, как международный заговор Алессандро?

Преступление с целью наживы? Маловероятно.

Зависть коллег? Слишком сложный способ устранения соперника.

Крауц? Жадность продюсера? Что-то он не похож на злодея.

Тадеуш? Брат, которому не терпится заполучить наследство? Ну, не знаю…

Остается синяя шкатулка. Только она. Синяя шкатулка с буквами «B.Q.T.».

Статью из этого не сделаешь.

А что, если Тенардье права? Может быть, я действительно так же бездарна, как Клотильда.

Пеллегрини дал хороший совет: нужно заручиться поддержкой Исидора, он опытный и проницательный журналист. Одна я не справлюсь.

Но этот самодовольный толстяк отказывается мне помогать.

Может, бросить это дело? «Увы, Кристиана, вы были правы. Дарий умер от сердечного приступа. Я ошиблась, сочинив целую детективную историю. Я просто хотела привлечь к себе внимание».

Невозможно. Хотя бы из гордости. Я ни за что не брошу расследование. Я завершу его любой ценой. Отступать слишком поздно.

Лукреция возвращается в парикмахерскую.

– Ты что, увидела мужчину своей мечты? – с иронией спрашивает Алессандро.

– Совершенно верно. Но я ошиблась, это был не он, – серьезно отвечает Лукреция и усаживается в кресло, не заметив в глубине зала человека, который внимательно наблюдает за ней, прикрывшись газетой.

31

В 2 года успех – это не писать в штаны.

В 3 года успех – это иметь полный рот зубов.

В 12 лет успех – это быть окруженным друзьями.

В 18 лет успех – это водить машину.

В 20 лет успех – это хорошо заниматься сексом.

В 35 лет успех – это зарабатывать много денег.

В 60 лет успех – это хорошо заниматься сексом.

В 70 лет успех – это водить машину.

В 75 лет успех – это быть окруженным друзьями.

В 80 лет успех – это иметь полный рот зубов.

В 85 лет успех – не писать в штаны.

Отрывок из скетча Дария Возняка «Если ты любишь, тебе всегда двадцать лет»

32

Волнение достигает апогея. Комик Феликс Шаттам взмок так, что ему приходится вытираться полотенцем. Руки у него дрожат.

Стоя за кулисами «Олимпии», Лукреция издалека наблюдает за ним. Прогон при закрытом занавесе, последняя репетиция.

Феликс Шаттам оттачивает с ассистентом детали выступления. Помощник подает реплики, щелкая хронометром.

– На словах «прелестная компания» должен быть смех. Дай им четыре секунды, не больше, набери воздуха и продолжай. Смех и, может быть, аплодисменты продолжаются. Итак: твой текст.

Феликс Шаттам произносит:

– «Может быть, но, учитывая создавшееся положение, это было бы слишком просто».

– Отлично! Таращишь глаза и резко вздергиваешь подбородок на тридцать пять градусов. Делаешь три шага вправо, слегка оборачиваешься – на три четверти, там желтый прожектор, который освещает тебя в профиль. Следующую реплику говоришь с кривой усмешкой. Улыбка номер тридцать два бис. Давай.

Раздается объявление по громкоговорителю:

– Зрители больше не могут ждать! Пора на сцену!

Из зала действительно доносятся крики.

– Фе-ликс! Фе-ликс!

Комик начинает отчаянно паниковать. Ассистент обнимает его за плечи.

– Не обращай внимания. Текст.

– Хорошо, продолжаю: «И еще нужно, чтобы они были в курсе. Поскольку, если я не ошибаюсь, вы все не в курсе».

– Произноси четче, ты глотаешь слова. Повтори.

– «Чтобы они были в курсе». Так нормально?

– Сойдет. Тут снова должен быть смех. Ты пережидаешь. Если смех усиливается, подыгрываешь: «А вас, мадам, это, видимо, касается в первую очередь». Что-нибудь в этом роде, хорошо? Или сосчитай до пяти. Потом принимаешь раздосадованный вид и произносишь следующую реплику.

– «Да, но, чтобы держать их в курсе, нужно все знать самому».

– К этому времени, по идее, проходит минута двадцать секунд от начала скетча. Будь внимательней, не теряй ритма. Легкая улыбка номер шестьдесят три. Она тебе особенно хорошо удается, на щеке появляется ямочка. Ты садишься. Набери в грудь воздуха – реплика длинная. И не глотай слоги, ты плохо выговариваешь «статистика» и «непорядочность».

Лукреция думает, что репетиция напоминает ралли, где второй пилот предупреждает о виражах и препятствиях и о том, где прибавить скорости.

Она хочет подойти ближе, но чья-то рука удерживает ее.

– Не отвлекайте их!

Это Франк Тампести, пожарный-курильщик.

– Собьете настрой, и Феликс сдуется, как дырявая покрышка. Вы даже не представляете, какая напряженная работа предшествует юмористическому представлению. Все рассчитано до секунды.

Лукреция слышит, как зал кричит все громче:

– Фе-ликс! Фе-ликс!

Голос из громкоговорителя:

– Двадцать минут опоздания! Ребята, если так дальше пойдет, они тут все разнесут! Пора выходить!

Феликс Шаттам снова впадает в панику, и снова ассистент обнимает его за плечи, призывая к спокойствию. К ним подходит человек в темном костюме.

– А это кто? – шепчет Лукреция.

– Боб, его секундант.

– Секундант? Какой секундант?

– Технический специалист по юмору, который редактирует окончательную постановку миниатюры, выбрасывает ненужное, докручивает гайки, отлаживает эффекты, подчеркивает оттенки интонации и следит даже за выражением глаз комика. Смешить – дело тонкое. А как известно, где тонко, там и рвется.

Артисты так погружены в работу, что не замечают присутствия Лукреции. Неожиданно Феликс Шаттам вскрикивает:

– Черт! У меня пропал голос! Боб, опять! Я не могу говорить! Я пропал! Врача!

Громкоговоритель верещит:

– Больше ждать нельзя! Двадцать пять минут опоздания!

Публика неистовствует и топает ногами:

– Фе-ликс! Фе-ликс!

Артист взмок от отчаяния.

– Это невозможно! Катастрофа! У меня пропал голос! Я не могу выступать, верните им деньги!

– Принесите ему меда! – кричит секундант.

Пожарный Тампести убегает и возвращается с большой желтой банкой. Феликс съедает одну, две, десять ложек меда. Он пытается что-то сказать, но лишь хрипит, как осипший соловей.

Он опустошает банку, пытается прочистить горло, но это заканчивается приступом кашля.

– Надо возвращать деньги! – твердит он, побагровев от волнения.

– Ладно, пора применять сильнодействующие средства. Я вызываю врача! – говорит Боб.

Лукреция в растерянности наблюдает за ними.

– Возвращайте деньги! Все отменяем! Я не могу говорить, у меня пропал голос! – повторяет Феликс.

– Сейчас придет врач, – подбадривает его Боб.

Пожарный шепчет Лукреции:

– Не волнуйтесь. Каждый вечер одно и то же. У него от страха парализует голосовые связки.

– Они действительно все отменят и вернут деньги?

– Да нет, конечно. Это все психология. Переклинило его. Комики – самый легковозбудимый народ в мире. Нервы вечно на пределе, нескончаемые жалобы и боли во всем теле. Но хотя все это происходит только в его воображении, снять стресс без врача не получается.

– Где этот чертов врач? – рычит Боб.

Наконец появляется старичок с огромной сумкой.

– Как вчера, доктор. Как вчера.

Врач явно смущен.

– Вы знаете, что этого нельзя делать. Ежедневное применение кортизона опасно – возникает привыкание. Это не игрушки!

Зал вопит:

– Фе-ликс! Фе-ликс!

– У нас нет выхода, доктор. Приступайте!

Врач достает шприц, наполняет его лекарством и втыкает иглу в горло Феликса, туда, где находятся голосовые связки. Вытирает ватным тампоном красную капельку.

– А-э-и-о-у. Шла Саша по шоссе и сосала сушку. Ба-бе-би-бо-бу, бык тупогуб, тупогубенький бычок, у быка бела губа была тупа.

Зал продолжает неистовствовать. Громкоговоритель оживает:

– Утихомирьте зрителей! Начинаем!

Молодая журналистка остается за кулисами и смотрит выступление.

Сцена освещена, пурпурный бархатный занавес разъезжается под аплодисменты публики. Феликс Шаттам, ставший после смерти Дария Возняка самым популярным юмористом Франции, начинает первый скетч.

– Ну, друзья, долго же вы собираетесь! Сколько вас можно ждать? – произносит он голосом президента республики.

Зал смеется.

– У меня для вас две новости, хорошая и плохая. Хорошая: выступление началось. Плохая: вам придется терпеть меня целых полтора часа. Но это все-таки не пятилетний срок.

Зал взрывается хохотом.

Секундант Боб облегченно вздыхает. Феликс вызвал две первые волны смеха, самое трудное позади. Теперь все пойдет как по нотам. Он следит за выступлением с хронометром в руках.

К Лукреции подходит пожарный.

– Я не люблю имитаторов. Как правило, в обычной жизни эти люди безлики, вот и поют с чужого голоса.

– Я знал всех комиков моего времени, они ведь выступали здесь… – Кажется, пожарный решил пуститься в воспоминания. – Дарий чем-то напоминал Колюша, а Феликс больше похож на Тьерри Лелюрона. Кстати, жен обоим нашел их агент Ледерманн.

Лукреция пытается слушать скетч, но пожарный невозмутимо продолжает:

– Быть имитатором – это болезнь. У них раздвоение личности. Но их не лечат, а наоборот… Им платят за то, что они выставляют свою патологию напоказ!

Лукреции это кажется забавным, и она думает, что пожарный не так уж далек от истины.

Смех в зале затихает и возникает вновь, как океанский прибой. Волны становятся все выше, и последняя накрывает весь зал. Зрители встают, начинается овация.

– Еще! Еще! Феликс! Феликс!

Комик бросает взгляд на Боба, который жестом дает понять, что время еще есть. Феликс не заставляет себя упрашивать. Он читает еще два скетча, изображая папу Римского и президента США.

Полный триумф. Кланяясь, Феликс напоминает, что будет участвовать в шоу, посвященном памяти Дария, которое состоится здесь же, в «Олимпии».

Пурпурный занавес закрывается. Артист с трудом протискивается к своей гримерке сквозь толпу поклонников, требующих автограф. Служба безопасности оттесняет их к выходу и обещает, что Феликс выйдет к ним. Когда коридор пустеет, Лукреция подходит к Бобу, стоящему перед гримеркой, и просит разрешения взять интервью для «Современного обозревателя».

– Феликс устал. Его нельзя беспокоить, поговорите завтра с его пресс-атташе.

Лукреция хватает Боба за запястье, выворачивает ему руку и врывается в гримерку.

– Что вы делаете? – удивленно восклицает Феликс, который снимает грим перед зеркалом.

– Я журналистка. Хочу задать вам несколько вопросов.

– Сейчас совсем не подходящее время.

Боб уже входит с угрожающим видом, он готов вызвать службу безопасности.

Лукреция быстро перебирает список ключей.

Деньги? Нет.

Секс? Нет.

Слава? Нет.

Умение слушать? Нет.

Только что у него был припадок паники. Этот человек живет в страхе. Страх – вот отличный ключ.

Она поворачивается к комику.

– Я пришла спасти вам жизнь. Здесь умер Дарий, и это не было несчастным случаем. Вы тоже погибнете, если не поможете мне!

Феликс испытующе смотрит на нее, затем разражается хохотом и обращается к Бобу, которому по-прежнему не до смеха:

– Отличная шутка!

Господи, кажется, я поняла! Юмор – вот правильный ключ. Значит, я ошибалась. Есть юмористы, которые любят смеяться.

—Что ж, хорошо. Я дам интервью, но при одном условии: вы рассмешите меня еще раз.

Лукреция думает, что мужчины до старости остаются детьми и, предложив поиграть, от них можно добиться чего угодно. Исидор клюнул на три камешка, Феликс – на лучшую шутку.

Но у нее всего одна попытка. Бить надо сразу в цель.

– Как слепому парашютисту узнать, что он скоро приземлится?

Комик кивает, приглашая ее продолжать.

– Поводок собаки-поводыря начинает провисать.

Феликс выглядит удивленным. Он не смеется.

– Это шутка Дария. Я ее забыл. Вы не поверите, но у меня в памяти анекдоты вообще не задерживаются, я помню только свои собственные скетчи… Ладно, задавайте ваши вопросы, пока я снимаю грим, – соглашается он, признавая ее победу.

– Какие отношения связывали вас с Дарием?

– Циклоп – мой учитель, друг, названый брат. Он научил меня всему. Предложил контракт с «Циклоп Продакшн», помог достичь славы. Я всем обязан ему.

– Вас очень огорчила его смерть?

– Вы не можете себе представить, как я переживаю. Ему было всего сорок два года. Он был еще так молод! Как это несправедливо! Такое комическое дарование! Он умер, едва начав восхождение к вершинам таланта. Я считаю, он мог бы достичь гораздо большего. Его последнее шоу потрясает мастерством и новизной. Это, наверное, и подорвало его силы. Я-то знаю, каких жертв требует юмористическое шоу.

Лукреция кивает, записывает, поправляет новую прическу – шедевр Алессандро, а затем спокойно говорит:

– Я ведь не шутила. Я действительно считаю, что Дария убили. Как вы думаете, кто мог желать ему смерти?

Комик прекращает снимать грим. Выражение его лица меняется.

– Никто! Все любили Циклопа! Абсолютно все!

– Сомневаюсь. Когда ты так знаменит, то обязательно вызываешь зависть и ревность. Быть лучшим – значит иметь врагов.

– Я вижу, куда вы клоните. Если вы думаете, что я убил Дария, то вы ошибаетесь. Я сидел в зале, с друзьями, и ни на секунду не отлучался до самого конца представления. Нам, комикам, очень важно чувствовать зрителей. Итак, если допустить, что вы правы – хотя это маловероятно, – кто мог желать его гибели? Нужно подумать…

Феликс оборачивается и, подражая голосу знаменитого сыщика из телесериала, загадочно говорит:

– Ищите виновника его смерти не среди лучших, а… среди худших!

– И кто же худший?

Феликс вытирает руки.

– Тот, чья карьера погибла по вине Дария. Такой человек действительно мог затаить зло на Циклопа. И даже желать его смерти.

Феликс Шаттам снимает с лица последние следы грима, словно воин, смывающий боевую раскраску после выигранного сражения.

– Если вы любите загадки, я подарю вам одну.

– Я вся внимание.

– Человек останавливается на распутье. Одна дорога ведет к сокровищам, другая – в логово дракона, к гибели. У начала каждой дороги стоит всадник: один всегда лжет, а другой говорит правду. Им можно задать только один вопрос. Кого из всадников и о чем нужно спросить?

Лукреция задумывается, потом говорит:

– Увы, никогда не была сильна в логике. Такие загадки для меня слишком сложны. Я позвоню вам, если узнаю ответ. Дайте мне, пожалуйста, номер вашего телефона.

Она выходит из театра. На улице дождь.

Только бы волосы не начали завиваться. Я столько заплатила парикмахеру…

Она смотрит на блистающую огнями «Олимпию».

Никогда не думала, что это так трудно. То, что делал Дарий и продолжает делать Феликс, чрезвычайно сложно и изнурительно. Теперь я знаю, каково им приходится. Ни за что не согласилась бы смешить кого-то за деньги. Я бы с ума сошла от ужаса, если бы зрители не смеялись или смеялись слишком тихо.

Она закуривает и сильно затягивается, чтобы снять напряжение.