Текст книги "Азенкур"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Et gladius diaboli, – медленно перечел отец Ральф последнюю фразу, – repletus est sanguine. Замечательно! Просто отлично!

– Это латынь, святой отец? – спросил Хук.

– Да, разумеется! Латынь! Язык Бога! Хотя Он, наверное, говорил на древнееврейском? Скорее всего! Как на небесах-то будет неловко – придется всем учить еврейский! А может, среди небесных нив сокровища красноречия откроются сами по себе? Я записал, что меч дьявола напитался кровью.

Отец Ральф дал знак Мелисанде продолжать, и его перо вновь заскользило по пергаменту. Снаружи донесся уверенный мужской смех – на площадке сражались еще два латника, в солнечном свете мелькали их мечи.

– Тебе непонятно, зачем переводить ваш рассказ на латынь? – спросил отец Ральф, закончив следующую страницу.

– Нет, святой отец.

– Чтобы христианский мир узнал о кровавых деяниях дьявольского отродья, французов! Твою повесть перепишут сотню раз и пошлют всем епископам и аббатам, всем христианнейшим королям и правителям – пусть знают правду о Суассоне! Пусть знают, как французы обходятся со своим же народом! Пусть знают, что Франция – обиталище сатаны! – с улыбкой заключил отец Ральф.

– Сатана и впрямь обитает во Франции! – раздался резкий голос позади Хука. – И должен быть изгнан!

Развернувшись на стуле, Хук увидел у двери воина в черных латах, но уже без шлема, с влажными каштановыми волосами, чуть примятыми подшлемником. Молодой человек казался знакомым, хотя Хук не понимал, где мог его видеть. Как вдруг, заметив глубокий шрам у длинного носа, лучник бросился на колени перед королем, чуть не опрокинув стул. Сердце бешено колотилось от ужаса, почти как перед суассонской брешью, из всех мыслей осталась одна: вот он, король Англии.

Генрих досадливым жестом велел стрелку встать, хотя Хук не сразу нашел в себе силы подчиниться. Король тем временем, протиснувшись между столом и стеной, заглянул в пергамент отца Ральфа.

– В латыни я не так уж силен, однако суть ясна, – заметил он.

– Подтверждаются все слухи, мой государь, – ответил священник.

– А что сэр Роджер Паллейр?

– Его убил этот молодой человек, государь, – указал на Хука отец Ральф.

– Сэр Роджер нас предал, – холодно обронил король, – у наших людей во Франции есть свидетельства.

– Теперь ему исходить воплями в аду, мой государь, – уверил его отец Ральф. – До скончания времен.

– Прекрасно, – коротко кивнул Генрих, вглядываясь в страницы. – Монахини? Неужто?

– Именно так, государь, – подтвердил отец Ральф. – Христовых невест подвергали насилию и предавали смерти, отрывали от святых молитв и отдавали на поругание. Мы едва верили таким рассказам, однако эта юная особа все подтверждает.

Король взглянул на Мелисанду – та при появлении короля упала на колени вслед за Хуком и теперь трепетала от страха.

– Встань, – велел ей король. Обратив взгляд к распятию на стене, он нахмурился и закусил губу. После короткого молчания он заговорил, в голосе послышалась горечь. – Они ведь монахини! Богу пристало о них заботиться, почему Он не послал ангелов, чтобы их охранить?

– Возможно, Господь желал, чтоб участь монахинь стала знаком, – предположил отец Ральф.

– Знаком чего?

– Порочности французов, государь, и правоты ваших притязаний на корону несчастной французской державы.

– Стало быть, мне назначено отомстить за монахинь?

– Это не единственное ваше предназначение, государь, – смиренно ответил отец Ральф. – Однако такой долг возложен на вас в числе прочих.

Генрих, постукивая по столу рукой в латной перчатке, задержал взгляд на Хуке и Мелисанде. Лучник осмелился поднять глаза и, заметив беспокойство на узком лице короля, удивился: он всегда думал, что монархи не снисходят до тревог и не знают сомнений в собственной правоте, однако нынешний король Англии явно мучился необходимостью постичь Божью волю.

– Значит, эти двое, – Генрих кивнул на Ника и Мелисанду, – говорят правду?

– Готов поклясться, государь, – горячо подтвердил отец Ральф.

Король бесстрастно оглядел Мелисанду и перевел холодный взгляд на Хука.

– Почему выжил лишь ты один? – спросил он неожиданно жестко.

– Я молился, государь, – робко ответил лучник.

– Единственный из всех? – резко бросил король.

– Нет, государь.

– И Господь снизошел только до тебя?

– Я молился святому Криспиниану, государь. – Хук помедлил и решительно добавил: – Он со мной говорил.

Вновь повисла тишина. Где-то каркнул ворон, от Тауэрской башни по-прежнему доносился лязг мечей. Король, помолчав, протянул руку в латной перчатке и поддел Хуков подбородок, чтобы заглянуть лучнику в глаза.

– Он с тобой говорил?

Хук замялся, сердце колотилось где-то в горле. И все же он решил не скрывать правду, какой бы странной она ни казалась.

– Со мной говорил святой Криспиниан, государь. Его голос отдавался у меня в голове.

Отец Ральф раскрыл было рот, однако жест королевской руки в латной перчатке заставил его замолчать. Генрих, король Англии, смотрел в глаза Хуку, и у того от страха похолодела спина.

– Здесь слишком жарко, – вдруг произнес король. – Продолжим во дворе.

На мгновение Нику показалось, что Генрих обращается к отцу Ральфу, однако королю нужен был он, Николас Хук, и лучник вслед за своим королем вышел во двор, залитый послеполуденным солнцем. Королевские латы едва слышно терлись о промасленную кожу поддоспешника. Стражи шагнули было к королю, но тот жестом велел им остаться на месте.

– Как Криспиниан с тобой говорил? – спросил Генрих.

Хуку пришлось рассказать про обоих святых: как они явились, как с ним разговаривали, как Криспиниан оказался дружелюбнее… Рассказывать было неловко, однако Генрих отнесся ко всему серьезно. Остановившись, он поднял лицо – Ник был выше его на полголовы, – пытливо взглянул в глаза лучнику и, по-видимому, остался более чем доволен.

– Тебя благословили свыше. Если б со мной говорили святые!.. – задумчиво произнес Генрих и уверенно заключил: – Тебя оставили в живых ради какой-то цели.

– Я всего лишь охотник, государь, – смятенно признался Хук. Он чуть не добавил, что он еще и преступник, однако из осторожности смолчал.

– Ты лучник, – веско произнес король, – и святые говорили с тобой в нашей земле, во Франции. Ты орудие Божие. – Хук от растерянности не нашелся с ответом. – Господь даровал мне трон Англии и Франции, – резко продолжал король, – и если на то будет Его воля, французский престол вновь станет нашим. Коль мы решим за него сражаться, мне понадобятся люди, к которым благоволят французские святые. Ты хороший лучник?

– Наверное, государь, – осторожно признал Хук.

– Венабелз! – крикнул король, и винтенар, припадая на раненую ногу, перебежал через двор и упал на колени. – Как он стреляет?

Венабелз ухмыльнулся во весь рот:

– Лучше всех, кого я видел, государь! Лучше того, кто всадил вам стрелу в щеку!

Король от такой дерзости только улыбнулся – винтенара он явно любил – и пальцем в латной перчатке коснулся шрама у носа.

– Окажись выстрел посильнее, был бы у тебя сейчас другой король, Венабелз.

– Значит, в тот день Бог явил нам милость, государь, да будет Он благословен!

– Аминь, – заключил Генрих, с мимолетной улыбкой оборачиваясь к Хуку. – Стрела отскочила от шлема, поэтому ударила не сильно, хотя рана и вышла глубокой.

– А все потому, что забрало не опускаете, государь, – попенял королю Венабелз.

– Воины должны видеть лицо своего принца, – твердо произнес Генрих и вновь посмотрел на Хука: – Мы найдем тебе господина.

– Я объявлен вне закона, мой господин, – выпалил Хук, не в силах дольше скрывать правду. – То есть простите, мой государь.

– Вне закона? – бросил король. – За что?

Хук вновь опустился на колени:

– Ударил священника, государь.

Король молчал, и Хук, ожидая расправы, не смел поднять глаз. К его удивлению, Генрих вдруг усмехнулся:

– Уж если святой Криспиниан простил тебе эту немыслимую вину, то кто я такой, чтобы тебя казнить? А в здешней державе, – голос короля сделался жестче, – любой будет тем, кем я скажу. Стало быть, ты лучник, и мы найдем тебе господина.

Генрих, не проронив больше ни слова, зашагал к своим латникам, и Хук облегченно вздохнул.

Винтенар Венабелз, поднимаясь с колен, поморщился от боли.

– Решил с тобой поболтать, да?

– Да.

– Это он любит. Не то что отец. Тот, поди, и не улыбался никогда. А наш Хэл не важничает, всегда перекинется словечком с такими, как ты да я, – добродушно поведал Венабелз. – Что, найдет тебе нового господина?

– Сказал, что так.

– Ну, будем надеяться, не сэра Джона.

– А что за сэр Джон?

– Бешеный. Бешеный и дурной. Прибьет и не заметит, – усмехнулся винтенар и кивнул на пристройку у куртины. – Гляди, тебя ищет отец Ральф.

Священник, стоя на пороге, делал знаки подойти, и Хук отправился досказывать свою повесть.

* * *

– Господи ты боже мой, хромой ты придурок! Отводи! Отводи удар! Что ты шлепаешь мечом, как мятым дрыном, ставь жестко! И сразу нападай! – кричал на Хука сэр Джон Корнуолл.

Следующим движением меч командующего уже целил лучнику в бок, но на этот раз Хук успел отбить удар, ринуться вперед – и нарваться на кулак сэра Джона в кольчужной рукавице.

– Ближе, ближе, – подстегивал его сэр Джон, – наступай, тесни, опрокинь, убей!

Однако Хуку оставалось лишь отступить и подставить меч под клинок сэра Джона, уже готовый обрушиться сверху.

– Да что с тобой, черт подери! – бушевал командующий. – Вся сила ушла на французскую шлюху? На этот тощий набор вшивых французских хрящей? Годдингтон! – рявкнул он своему сентенару. – А ну раздвинь ее костлявые ноги, там хоть есть чем попользоваться?

Ярость захлестнула Хука до алого тумана в глазах, и он, не помня себя, кинулся с мечом на сэра Джона. Тот неуловимо скользнул в сторону, и в следующий миг его клинок, плашмя шлепнув Хука по темени, плавно взлетел, отбивая следующий удар. Даже в полном доспехе сэр Джон двигался легко и непринужденно, как танцор. Он сделал выпад, и на этот раз Хук, как было велено, отвел клинком меч и навалился на противника всем телом, стараясь сбить его с ног, бросить наземь и растереть в кровавое месиво, но вместо этого в затылок ему ударилось что-то твердое, зрение померкло, мир вокруг поплыл, и второй удар тяжелого навершия на рукояти меча сэра Джона бросил его лицом на клочья травы, торчащие в тронутой морозом земле.

Дальнейших слов сэра Джона он почти не слышал: голова раскалывалась, перед глазами все плыло.

– Злость нужна перед боем! – постепенно донеслось до него. – А не в бою! В бою надо шевелить мозгами, сколько их есть! А будешь злиться – убьют! – Сэр Джон повернулся к Хуку: – Вставай. Почему кольчуга не чищена? И клинок заржавел? До заката не отчистишь – велю выпороть!

– Не выпорет, – успокоил его вечером Годдингтон, сентенар сэра Джона. – Кулаком хватить, мечом полоснуть, даже кости поломать – это он запросто, только не иначе как в честном бою.

– Кости я ему и сам переломаю, – мстительно пообещал Хук.

Сотник хохотнул.

– За десять лет только один человек – слышишь, Хук, один-единственный! – свел с ним бой вничью. Сэр Джон побеждал на всех турнирах в Европе! Не то что побить – подступиться к нему не надейся. Боец он славный!

– Мерзавец он славный, это точно. – Хук, на затылке которого густо запеклась кровь, сидел и сдирал камнем ржавчину с меча, Мелисанда поодаль чистила кольчугу. И кольчугу, и меч ему выдал сэр Джон Корнуолл.

– Он тебя изводил, чтоб заставить биться, злобы в нем нет, – добавил Годдингтон. – Сэр Джон над всеми насмехается, зато, если ты свой – а ты будешь своим, – он тебя всегда защитит. И твою женщину тоже.

На следующий день Ник смотрел, как сэр Джон одного за другим валяет лучников по земле. Когда подошел его черед, Ник успел-таки отвесить десяток ударов, прежде чем его развернуло, опрокинуло и швырнуло наземь. Командующий шагнул прочь с презрительной миной на изрезанном шрамами лице. Его презрение подбросило Хука на ноги, под бешеный град новых оплеух. Кожу ожгло порезом. Сэр Джон небрежно отбросил меч и вновь повалил Хука на землю.

– Прячь злобу! – прорычал сэр Джон. – Поддашься злобе – убьют, а мертвые лучники мне не нужны. Сражайся трезво! Трезво и жестко. Сражайся умно! – К удивлению Хука, командующий протянул руку и помог ему подняться. – У тебя быстрая реакция. Это хорошо.

Сэр Джон считался самым грозным бойцом на турнирах в Европе, хотя ему – кряжистому, широкоплечему, много лет проведшему в седле и потому кривоногому – было уже под сорок. Яркие синие глаза, каких Хук ни у кого больше не встречал, соседствовали на лице со сломанным носом и боевыми шрамами – от схваток с мятежниками, французских войн, трактирных драк и турнирных боев. Сейчас, в ожидании войны с Францией, командующий натаскивал оба своих отряда, лучников и латников, хотя разницы между ними он почти не делал.

– Мы войско! – вдалбливал он лучникам. – И латники, и стрелки – все бьются за всех! Если тронут кого-то из наших, обидчик не уйдет безнаказанным!

Повернувшись к Хуку, он ткнул железным пальцем ему в грудь.

– Ты подходишь. Годдингтон, выдай ему налатник!

Питер Годдингтон принес Хуку белую льняную накидку с гербом сэра Джона – червленым оскаленным львом в золотой короне и с золотой звездой на плече.

– Поздравляю! – бросил сэр Джон. – Приступай к новым обязанностям. Какие у тебя обязанности, Хук?

– Служить вам, сэр Джон!

– Врешь! На это мне хватает челяди. Твое дело, Хук, – избавлять мир от всех, кто мне не нравится. Повтори!

– Избавлять мир от всех, кто вам не нравится, сэр Джон!

Таких в мире числилось явно немало. Сэр Джон Корнуолл любил короля, боготворил немолодую жену – королевскую тетку, обожал женщин, которые плодили ему случайных отпрысков, ценил своих бойцов. Остальной же мир для него почти целиком состоял из негодной падали, не заслуживающей того, чтобы жить. Он терпимо относился к землякам-англичанам, валлийцев звал вонючими карликами, шотландцев – облезлыми задницами, французов – сушеным дерьмом.

– Знаешь, что полагается делать с сушеным дерьмом, Хук?

– Убивать, сэр Джон!

– Подступать ближе и убивать! Чтобы слышали перед смертью, как ты дышишь, чтобы видели твою улыбку, когда ты их потрошишь. Мучить, Хук, и убивать. Верно, святой отец?

– Вашими устами вещают сами ангелы, сэр Джон, – с удовольствием подтвердил отец Кристофер, духовник сэра Джона.

В таких же, как у лучников, сапогах, кольчуге и плотно сидящем шлеме, он совершенно не походил на священника. Других в своем войске сэр Джон бы не потерпел: командующему нужны были бойцы.

– Вы не только лучники! – рычал он перед строем стрелков на зимнем поле. – Ваше дело – сыпать стрелами, пока вонючие мерзавцы не подойдут ближе, а потом убивать их мечом! Как латники! Что с вас проку, если вы годитесь лишь стрелять? Врага надо бить так, чтоб видеть его дерьмо, когда он обделается перед смертью! Хук, ты хоть кого-нибудь убивал так, чтобы мог дотянуться облобызать?

– Да, сэр Джон.

Командующий широко ухмыльнулся:

– Расскажи про последнего. Как ты его убил?

– Ножом, сэр Джон.

– Я не спрашиваю чем, я спрашиваю как!

– Взрезал ему брюхо, сэр Джон. Снизу вверх.

– Кровь с руки капала, Хук?

– Лилась, сэр Джон.

– Вымочить руку в крови француза – каково, а?

– То был английский рыцарь, сэр Джон.

– Черт подери, Хук, я тебя люблю! Так и надо! – загрохотал командующий на все поле. – Резать брюхо, дырявить глазницы, кромсать глотки, отрезать яйца, вспарывать задницу, выдирать кишки, вырывать печень, протыкать почки – мне плевать, каким способом, лишь бы вы убивали врагов! Верно я говорю, отец Кристофер?

– Сам Господь не живописал бы картину столь ярко, сэр Джон!

– А на будущий год, – сдвинул брови командующий, – нам предстоит война! Французы противятся уступать трон законному правителю Франции – нашему королю, да благословит его Бог! И если Господь рассудит как надо, Он даст нам вторгнуться во Францию! И тогда мы должны быть готовы!

Никто не знал, разразится ли война. Французы слали гонцов к королю Генриху, тот отправлял посольства во Францию. Слухи метались по Англии, как зимние ливни, нагоняемые западным ветром. Сэр Джон не сомневался, что войны не избежать, и, подобно дюжинам других, заключил сделку с королем: сэр Джон подряжался выставить на королевскую службу тридцать латников и девяносто стрелков сроком на год, в ответ король обязывался выплачивать сэру Джону и его воинам надлежащее содержание. Договор был составлен в Лондоне, и Хук в числе десятка солдат прискакал в Вестминстер, где сэр Джон подписал договор и оттиснул на воске свою печать с изображением льва. Дождавшись, когда воск затвердеет, служитель разрезал пергамент пополам, ведя нож сверху вниз неровными зигзагами. Одну зазубренную половину он спрятал в мешочек из белого льна, вторую отдал сэру Джону – теперь, если кто-то засомневается в документе, можно будет совместить обе части: одна сторона не сможет подделать договор незаметно для другой.

– Средства получите в казначействе, сэр Джон, – сообщил служитель.

Чтобы добыть денег, король вводил налоги, брал ссуды и закладывал драгоценности. Сэру Джону кроме мешка с деньгами выдали еще мешок с россыпью каменьев, золотой брошью и тяжелой серебряной шкатулкой. Все расходы этим не покрывались, и командующему пришлось занять денег у итальянского банкира в Лондоне.

Нужны были еще люди, кони, доспехи и оружие. Сэру Джону с пажами, оруженосцами и слугами требовалось полсотни лошадей, каждому латнику полагалось не меньше трех, включая специально выезженного боевого коня, и еще сэр Джон решил выдать по верховой лошади всем лучникам. Коней надо было кормить – значит, всю зиму, пока не зазеленеют пастбища, предстояло тратиться на сено. Дополнительно к оружию и доспехам, которые латники обязывались приобретать из собственных средств, сэр Джон заказал еще сотню коротких копий для пехоты. Каждому стрелку он выдал по кольчуге, шлему, паре добротных сапог, не забыв об оружии для ближнего боя – когда враг подойдет на расстояние меньше лучного выстрела.

– Мечи в битве почти бесполезны, – говорил он стрелкам. – Враг будет в латах, мечом их не взять, поэтому бейте алебардой! Сбивать выродков на землю, поднимать им забрало и выкалывать поганые глаза!

– У тех, кто небогат, – кротко ввернул отец Кристофер.

Круглолицый, жизнерадостный, совершенно седой, с неизменной ироничной усмешкой и любопытными озорными глазками, в свои сорок с небольшим он был самым старым из людей сэра Джона.

– У тех, кто небогат, – согласился командующий. – А богатых выродков брать в плен, чтоб я взял за них выкуп!

Для лучников заказали сотню алебард с тяжелым свинцовым молотом на обухе, способным если не раздробить латные доспехи, то уж точно свалить латника с ног. Острое лезвие рассекало шлем, как кусок пергамента, а тонкий копьевидный наконечник легко проходил в отверстия рыцарского забрала. Пока кузнецы занимались ковкой, Хук, знающий работу с деревом, помогал вырезать для алебард длинные ясеневые древки.

– Прекрасно, – кивнул сэр Джон, когда ему принесли первые образцы, и провел ладонью по обитой железом рукояти так, словно ласкал женское тело.

На исходе весны пришла весть, что Бог, как и предполагалось, укрепил намерение короля пойти войной против Франции, и отряд сэра Джона двинулся на юг по дорогам, окаймленным зарослями цветущего боярышника. Сэр Джон, радостный и оживленный в предвкушении битв, ехал впереди в сопровождении пажей, оруженосца и знаменщика, который нес флаг с коронованным червленым львом, украшенным звездой на плече. Сзади катились три повозки, доверху нагруженные провизией, короткими копьями, доспехами, пучками стрел и запасными луками. Южная дорога вилась мимо лесных полян, густо усыпанных цветущими пролесками, и лугов с рядами травы, оставленной для просушки после первого сенокоса. Пасущиеся на лугах свежестриженые овцы выглядели голыми и тщедушными. На дорогу выезжали все новые отряды всадников в одежде с незнакомыми гербами, все они направлялись к южному побережью, куда король сзывал подписавших договор. Стрелки, с непременным зачехленным луком на плече, числом превышали латников чуть ли не втрое.

Хук был счастлив оказаться среди людей сэра Джона. Питер Годдингтон, сотник, не жаловал лентяев, зато всячески ободрял и поддерживал тех, кто, подобно ему, мечтал сделать отряд лучшим в Европе. Его помощник и почти ровесник, тридцатилетний угрюмый Томас Эвелголд, соображал медленнее сентенара и лишь время от времени бросал скупые советы, которые для молодых лучников оказывались целой наукой. Из новобранцев Хук подружился с близнецами Томасом и Мэтью Скарлетами, которые были всего на год его младше, и с Уиллом из Дейла, умевшим передразнивать сэра Джона так, что вся компания валилась с ног от хохота. Все четверо вместе ели, вместе пили, вместе смеялись и соперничали друг с другом в стрельбе, хотя все лучники уже знали, что превзойти Николаса Хука не удастся. После целой зимы упражнений им предстоял поход на Францию, и, как уверил их отец Кристофер накануне отбытия, Бог был на их стороне.

– Притязания нашего господина и короля законны, – объявил он непривычно серьезно, – Господь его не оставит. Мы идем войной против Франции, чтобы восстановить справедливость, и нам сопутствуют ангельские воинства!

Суть распри с Францией Хук так и не понял. По всему выходило, что брак кого-то из королевских предков открывал Генриху путь к французскому престолу, однако Хука не сильно заботила правота монарших притязаний: ему просто нравилось быть в отряде сэра Джона.

И еще он радовался, что в числе других женщин отряд сопровождала Мелисанда. Она ехала верхом на небольшой тонкокостной кобыле, принадлежавшей жене сэра Джона – сестре покойного короля.

– Мы берем с собой женщин! – объявил перед походом сэр Джон.

– Господь милосерд, – пробормотал на это отец Кристофер.

– Нам не с руки стирать одежду, шить и стряпать, – продолжал сэр Джон, – значит, с нами должны идти женщины. Пригодятся. Мы же не французы, которые лезут друг на друга, когда не найдут подходящей овцы? Стало быть, без женщин не обойтись!

Теперь сэр Джон частенько ехал рядом с Мелисандой, развлекая ее болтовней по-французски.

– Он не так уж ненавидит французов, – заметила Мелисанда в тот вечер, когда отряд остановился у городка рядом с крупным аббатством.

Не обращая внимания на колокол, который сзывал верующих на молитву, Хук с Мелисандой сидели на берегу речушки, мирно текущей мимо пышных заливных лугов. На той стороне, через два поля, еще чьи-то стрелки и латники разбивали лагерь. Люди сэра Джона уже запалили костры, и теперь тонкий дым разносился по воздуху, затуманивая шпиль аббатства.

– Ему просто нравится их бранить, – закончила Мелисанда.

– И всех остальных тоже.

– Внутри он добрый. – Мелисанда, откинувшись назад, положила голову на грудь Нику.

В полный рост она едва доставала ему до плеча, однако Ник понимал, что хрупкая внешность обманчива. В девушке таилась та же податливая сила, которая заставляет цевье лука сохранять привычный изгиб даже со снятой тетивой. Мелисанда, подобно луку, оставалась непоколебимой в однажды усвоенном мнении. Нику это нравилось, хотя временами он за нее боялся.

– Может, тебе с нами не ездить?

– Почему? Потому что опасно?

– Да.

– Француженке во Франции легче, чем англичанке, – пожала плечами Мелисанда. – Алису и Матильду точно изнасилуют, если схватят.

Алиса и Матильда были ее ближайшими подружками.

– А тебя нет?

Мелисанда помолчала, вероятно вспоминая Суассон.

– Я хочу поехать, – наконец ответила она.

– Зачем?

– Чтобы быть с тобой, – снова пожала она плечами, словно ответ был очевиден. – Что такое сентенар?

– Как Питер Годдингтон? Начальник над лучниками.

– А винтенар?

– Тоже начальник. Сентенар командует всей сотней лучников, винтенар отвечает за двадцатку.

Мелисанда ненадолго задумалась.

– Тебе надо стать винтенаром, Ник.

Хук, улыбнувшись, промолчал, глядя на песчаное речное дно под хрустально-чистой водой, в которой колыхались гибкие стебли растений. Над рекой вились мошки, временами слышался плеск – выныривала за едой форель. Провожая глазами чету лебедей с выводком, плывущую вдоль дальнего берега, Хук заметил в воде шевелящуюся тень.

– Не двигайся, – предупредил он девушку и осторожно потянул с плеча лук в кожаном чехле.

– Сэр Джон знает моего отца, – вдруг сказала Мелисанда.

– Правда? – удивился Ник, тихо развязывая чехол и вытаскивая лук.

– Жильбер, – Мелисанда выговорила имя медленно, словно незнакомое, – сеньор де Ланферель.

Отец Мишель, французский кюре, вроде бы назвал ее отца «сеньор д'Анфер». Хук решил, что ослышался.

– Так он сеньор, да?

– Детей у сеньоров много, – покачала головой Мелисанда, – et je suis une bâtarde.

Хук не ответил. Уперев цевье в ясеневый ствол, он согнул лук и натянул тетиву.

– Я незаконнорожденная, – горько повторила Мелисанда по-английски. – Потому он и отправил меня в монастырь.

– Чтобы спрятать.

– И чтобы защитить. Он дал денег аббатисе – плату за стол и кров. И сказал, что там я проживу спокойно.

– Спокойно проживешь служанкой?

– Служанкой была моя мать, чем я лучше? А потом меня постригли бы в монахини.

– Ты не служанка, – убедительно произнес Хук. – Ты дочь сеньора.

Он вытащил стрелу с длинным тонким наконечником и, держа лук горизонтально на коленях, наложил стрелу на цевье и уставил оперенный конец в тетиву. Тень двинулась.

– Ты отца знаешь хорошо?

– Видела два раза. Когда была маленькой и когда меня отправляли в монастырь. Он мне нравился. – Мелисанда запнулась, ища правильные слова. – Вначале. Вначале он мне нравился.

– А он тебя любил? – наугад спросил Ник, занятый больше подводной тенью, чем Мелисандой.

– Он был такой… – она не нашла слова, – beau [7]7
  Красавец (фр.).


[Закрыть]. Высокий и с красивым гербом. Солнце с золотыми лучами, а поверх солнца голова…

– Орла, – закончил за нее Хук.

– Un faucon.

– Значит, сокола, – кивнул Хук, припоминая длинноволосого красавца, наблюдавшего за убийством лучников у церкви Сен-Антуан-лё-Пти, и жестко добавил: – Он был в Суассоне.

Подводную тень слегка снесло течением, и Ник боялся, что она исчезнет из виду, однако тень двинула хвостом и вернулась на прежнее место.

Мелисанда во все глаза смотрела на Ника.

– Был в Суассоне?

– Длинноволосый брюнет.

– Я его не видела!

– Ты уткнулась мне в плечо и не хотела смотреть. Они издевались над лучниками. Резали их, выкалывали глаза.

Мелисанда надолго замолчала. Ник чуть приподнял лук.

– Моего отца зовут еще по-другому, – тихо выговорила она наконец. – Сеньор д'Анфер.

– Так я и слышал.

– Сеньор д'Анфер, – повторила Мелисанда. – Это значит «владыка преисподней». Его так называют из-за того, что «Ланферель» звучит как «л'анфер», ад. А может, еще из-за жестокости в бою. Он многих отправил в преисподнюю. А кого-то и в рай.

Над рекой мелькали ласточки, краем глаза Хук заметил блестящего синего зимородка. Тень под водой вновь застыла. Ник потянул на себя тетиву – не в полную мощь, потому что согнуть лук до конца мешала сидящая вплотную Мелисанда, но даже натянутый вполсилы лук оставался грозным оружием.

– Он не такой уж плохой, – добавила Мелисанда задумчиво, словно уговаривая сама себя.

– Не очень убедительно звучит, – ответил Хук.

– Он мой отец.

– Который отдал тебя в монастырь.

– Я не хотела в монастырь, нет! – с жаром воскликнула Мелисанда. – Я ему говорила!

– Не хотела давать обеты? – улыбнулся Хук.

– Я знала сестер-монахинь, мать водила меня к ним в гости. Мы им приносили… – она силилась подобрать английские слова, но в конце концов сдалась, – les prunes de damas, abricots et coings [8]8
  Чернослив, абрикосы и айву (фр.).


[Закрыть]. He знаю, как назвать. Фрукты? Да. Мы приносили фрукты, но сестры все равно относились к нам недобро.

– И все же отец тебя к ним отправил.

– Он сказал, я должна за него молиться, такова моя обязанность. А я молилась знаешь о чем? Чтобы он когда-нибудь за мной приехал – проскакал через монастырские ворота на своем прекрасном коне, забрал меня и увез с собой.

– И поэтому ты теперь хочешь во Францию?

Мелисанда покачала головой:

– Я хочу туда, где ты.

– Твоему отцу я не понравлюсь.

– Разве он когда-нибудь нас увидит? – пожала плечами она.

Хук прицелился чуть ниже тени, хотя о рыбе уже почти не думал – его мысли занимал высокий всадник с длинными черными волосами, которому в Суассоне ничего не стоило прекратить издевательства над лучниками. Владыка преисподней.

– Ужин, – сказал он хрипло и отпустил тетиву.

Пущенная стрела мелькнула в закатном солнце белым оперением, скользнула под воду – и у дальнего берега что-то забилось, вскипела волна, спугнутая форель метнулась выше по течению.

Щука билась, пригвожденная к дальнему берегу. Ник, прыгнув в реку, вытащил ее вместе со стрелой. Огромная рыба извивалась на древке и норовила вцепиться зубами в руку, но на берегу Ник оглушил ее рукоятью ножа, и крупная, чуть ли не в длину лука, рыбина с грозной пастью тут же обмякла.

– Un brochet! – восторженно вскрикнула Мелисанда.

– Щука, – подтвердил Ник. – Вкусная вещь.

И он принялся потрошить добычу, сбрасывая требуху в реку.

На следующий день сэр Джон с латниками и лучниками отправился в западные окрестности покупать зерно, сушеный горох и копченое мясо. Хуку он велел остаться в деревне под холмом и приглядывать за погрузкой мешков и бочек на крытую подводу, стоявшую у харчевни «Мышь и сыр». Две тягловые лошади, выпряженные из подводы, паслись на деревенском лугу, распрямленный Ников лук без тетивы лежал на столе рядом с кувшином пива, принесенным хозяином харчевни, сам Ник, стоя на подводе, пересыпал муку в бочку. Отец Кристофер, одетый в простые штаны и рубаху, бесцельно бродил вокруг, заглядывал в дома, гладил кошек и заигрывал с женщинами, стиравшими белье у реки, в которую упиралась единственная деревенская улица. В конце концов он вернулся к «Мыши и сыру» и бросил на стол мешочек с серебряными монетами, выданными ему для закупки припасов у крестьян.

– Зачем бьешь муку, Хук? – спросил он.

– Утрамбовываю, чтобы плотнее лежала, святой отец. С солью и ореховыми прутьями.

Отец Кристофер старательно изобразил отвращение.

– Солить муку?

– Соль насыпают на дно бочки, чтобы мука не отсырела, – объяснил Хук. – А ореховые прутья не дадут ей испортиться.

Он показал священнику отломленные от ближайшей зеленой изгороди ветки орешника, с которых он ободрал листья.

– Неужели так лучше?

– Еще бы! Вы что, никогда не забирали муку с мельницы?

– Хук! – расхохотался отец Кристофер. – Я ведь служитель Бога, нам не положено работать!

Воткнув в муку еще пару прутьев, Хук отступил от бочки.

– Вот теперь все как надо, – кивнул он, отряхивая ладони.

Отец Кристофер мягко улыбнулся, вытянул ноги и обвел взглядом залитый солнцем лес на склоне холма, начинающегося сразу за соломенными крышами.