Текст книги "Перестрелка Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Форма делала Жана Эро еще более привлекательным мужчиной. По всей Европе девушки вздыхали, вспоминая стройного гусара, который въезжал в их город, разбивал сердца и уезжал, но Эро был не только молодой герой на коне. Он был еще умен и удачлив. А также храбр.

Эро возглавлял атаку при Альбуэре,[3]3
  В битве при Альбуэре (16 мая 1811 г.) союзные войска генерала Бересфорда нанесли поражение французам Сульта, но понесли при этом огромные потери.


[Закрыть] в которой был уничтожен британский батальон, но даже если то сражение и было проиграно, Эро все равно заслужил славу. Славу, которая возросла после битвы против испанцев Бальестероса. Сульт назначил его командовать всей своей кавалерией, и Эро справлялся с этим блестяще. Он хорошо справлялся с рутиной, и это было еще большим достижением, чем героические подвиги. Любой дурак способен быть героем, если он достаточно смел, но хорошо выполнять ежедневные рутинные обязанности солдата может только неглупый человек. Кавалерия Эро патрулировала аванпосты, постоянно подвергавшиеся нападениям партизан, и Эро убедился в том, что делают они это достаточно эффективно. Он запрещал своим людям вести себя со всеми испанскими крестьянами как с врагами, ведь жестокое обращение как раз и делало их врагами, и впервые в Испании Сульт начал получать информацию от испанцев, и это было более эффективно, чем получать показания под пытками. Добился этого именно Эро.

Сейчас Эро было приказано захватить мост в Сан-Мигель-де-Тормес и еще перед тем, как покинуть Толедо, генералу предстояло обмозговать одну проблему. Он даже удивил Пьера Дюко, а это было непросто, ведь Дюко считал всех военных дураками с косицами.

– Опасно идти через горы, – объяснял он майору, который на самом деле не был майором.

– Из-за партизан? – спросил Дюко, – так идите по ночам.

– Как бы быстро мы не шли, майор, они все равно опередят нас и предупредят защитников форта в Сан-Мигеле, – Эро ткнул в карту, – гарнизон запросит в Саламанке подкрепление, и когда мы прибудем, нас встретит небольшая армия. – Он нахмурившись глядел на карту и постукивал карандашом по зубам. – Авила, – сказал он затем, ткнув карандашом в город на карте, – лежит к востоку от Сан-Мигеля, высоко в горах.

– Авила? – переспросил Дюко.

– Если я направлюсь к Авиле, партизаны слетятся как мухи на падаль. Я пошлю авангард, скажем сотни три пехотинцев? Мы дадим ублюдкам победить, майор, пожертвовав этими тремя сотнями на дороге на Авилу, и пока партизаны будут заниматься ими, остальные пройдут через холмы. – Он проткнул карандашом карту. – Мои две тысячи гусар пойдут впереди и мы поскачем как демоны, майор. Если лошадь падет, мы ее бросим, а всадника оставим. Мы поскачем прямо в Сан-Мигель, а вы пойдете вместе с пехотой. Пешком переход займет два дня, даже меньше, если генерал Мишо поторопит свои войска, и мы удержим мост в Сан-Мигеле до вашего прихода.

Мишо поторопит пехоту. Дюко этому поспособствует, используя свой статус доверенного лица Императора.

– А что насчет британского подкрепления в Саламанке? – спросил Дюко. – Положим, они прибудут раньше Мишо?

– А как они узнают, куда идти, майор, – сказал Эро. – Я не собираюсь ждать, пока Мишо перехватят. Я пошлю кавалерию через долину, прямо к воротам в Сьюдад-Родриго. Мы сожжем запасы, разорим обозы снабжения, уничтожим каждый маленький гарнизон. Мы подожжем всю южную Кастилию, майор, а британцы будут бродить кругами, гоняясь за нами. И он карандашом нарисовал на карте овал.

– А какая задача будет у пехоты?

– Они останутся в Сан-Мигеле, разумеется. Чтобы защищать наш отход.

Дюко одобрил план. Мадрид будет спасен. Остановится отступление Мармона и британцы будут вынуждены отойти к португальской границе, и обнаружат, что противник исчез в холмах. Это был смелый замысел, даже блестящий, что подтверждало мнение Дюко о том, что несколько храбрых людей способны изменить ход войны. Надо будет порекомендовать Эро Императору, подумал он и записал его имя в маленьком черном блокноте, пририсовав рядом звездочку, что для Дюко обозначало людей, которые были достойны быстрого продвижения по службе.

– Выходим с рассветом, – улыбнувшись, сказал Эро. – Ночью мои люди распустят слух, будто мы планируем окружить Авилу. К завтрашней ночи, майор, каждый партизан на пятьдесят миль в округе будет поджидать нас на дороге в Авилу.

А Эро будет в другой стороне, стремясь к крепости, мнящей себя в безопасности.

Нечто необъяснимое было в том, как в Испании распространяются новости. Шарп не видел никого на полях, оливковых рощах и виноградниках на той стороне реки, только несколько стариков, приглядывающих за быками, ворочающих водяное колесо, снабжающее водой ирригационные сооружения, но к полудню слух о том, что французская колонна направляется из Толедо к Авиле, достиг ушей партизан Тересы. Этот слух привел Тересу в ярость.

– Это особое место! – заявила она.

– Авила? – спросил Шарп, – особое место?

– Там жила святая Тереса.

– Ну тогда конечно, особое, – саркастически заметил Шарп.

– Что ты можешь знать, протестантская свинья?

– Я вовсе не свинья. Не протестантская, и вообще никакая.

– Ну тогда языческая свинья, – сердито сказала Тереса, глядя на восток. – Я должна быть там, – добавила она.

– Не стану тебя удерживать, – сказал Шарп, – но я этому не рад.

– Ну и плевать на твою радость.

– Твои люди – это мои дозорные, – сказал Шарп. – Если кто-либо пройдет по этой дороге, – он указал на юг, – они первыми их увидят. – Партизаны Тересы наблюдали за предгорьями, готовые сказать назад и предупредить Сан-Мигель о любой опасности, показавшейся со стороны Сьерра-Гредос. – Как далеко до Авилы?

Тереса пожала плечами.

– Миль пятьдесят.

– И почему же лягушатники направились туда?

– Грабить, разумеется! Там богатые монастыри, кафедральный собор и базилика Санта-Висенте.

– И почему они идут грабить? – спросил Шарп.

Тереса хмуро взглянула на него, раздумывая, почему он задал такой глупый вопрос.

– Потому что они лягушатники, разумеется! – сказала она. – Потому, что они мразь, слизняки, которые выползают из задницы дьявола пока Бог не видит.

– Но ведь церковные богатства спрятаны, – сказал Шарп.

Шарп прошел через бессчетное количество испанских городов и деревень, и везде ценное церковное имущество было закопано, замуровано в стены или укрыто в пещерах. Он видел ценные алтари, слишком большие, чтобы их перетаскивать, покрытые глиной или известью в надежде, что французы не догадаются, какую ценность они скрывают. Но он никогда не видел, чтобы церковь выставляла свои богатства тогда, когда французы находятся в неделе пути.

– Почему Авила хранит сокровища в открытую?

– Откуда мне знать, – возмущенно ответила Тереса.

– А лягушатники, черт возьми, прекрасно знают, что церковные богатства спрятаны, – сказал Шарп. – Так зачем же они идут туда?

– Ну скажи мне, зачем? – сказала Тереса.

– Затем, что они хотят, чтобы мы думали, будто они идут туда, вот зачем. А в это время ублюдки идут в другое место. Черт подери! – Он повернулся и посмотрел на юг. Может он нервничает? Может его пугает необходимость защищать покинутый форт на задворках большой войны?

Или это интуиция, выработанная за пятнадцать лет сражений, подсказывает ему быть осторожным?

– Оставь своих людей здесь, любимая, – сказал он Тересе. – Потому что сама ты, полагаю, пойдешь убивать лягушатников.

Он подскочил к бойнице и взглянул вниз на мост.

– Сержант Харпер!

Харпер показался из ниши, выстроенной в стороне от дороги, поморгал от яркого света, и взглянул на Шарпа, который, стоя на крепостной стене, отражался на фоне неба.

– Сэр?

– Передайте майору Таббсу, сержант, не будет ли он любезен передвинуть свой обоз на мост. Забаррикадировать, понимаешь? Возьми двадцать стрелков и иди на ту ферму, – указал он на юг, – и делай все это побыстрее!

Тереса положила свою ладонь ему на руку.

– Ты думаешь, французы идут сюда, Ричард?

– Я не думаю, я знаю! Знаю это. Не знаю почему, но знаю, что сюда. Негодяи проскользнули мимо парадной двери и идут через черный ход.

Майор Таббс, вспотевший в полуденный зной, с сопением выбрался на внутренний двор.

– Вы не можете блокировать мост, капитан Шарп! – запротестовал он. – Это общественный проезд.

– Если бы у меня было достаточно пороха, я бы взорвал этот мост к чертовой матери.

Таббс посмотрел на суровое лицо Шарпа, потом поглядел на юг.

– Но ведь французы не идут, смотрите.

Пейзаж на юге был удивительно мирным. Ветер колыхал маки, колосья и листья на оливковых деревьях. Не было ни дыма от сожженных деревень, ни клубов пыли, поднятых тысячами сапог и копыт. Обычный летний пейзаж, согретый кастильским солнцем. Благорастворение воздухов и в человецех благоволение.

– Однако они идут, – настойчиво сказал Шарп.

– А почему бы нам тогда не предупредить Саламанку? – спросил Таббс.

Хороший вопрос, чертовски хороший, но Шарп не хотел произносить ответ. Он знал, что должен предупредить Саламанку, но боялся поднять ложную тревогу. Это была всего лишь интуиция, которая противоречила мирному пейзажу, но что если она ошибается? Допустим, что из Саламанки выйдет полбатальона пехотинцев и батарея орудий, а с ними конвой снабжения и эскадрон драгун, и все это напрасно? Что они подумают? Что капитан Шарп, выходец из рядовых, оказался паникером? На него нельзя рассчитывать. Он может быть полезен в рукопашной, где надо убивать лягушатников, но, оказавшись один в жалком городишке, захныкал, как девчонка?

– Мы не будем предупреждать Саламанку, – твердо сказал он Таббсу, – потому что мы справимся с ублюдками сами.

– А вы сможете? – с сомнением спросил Таббс.

– Вам приходилось бывать в битве, майор? – резко спросил он Таббса.

– Мой дорогой друг, я в вас не сомневаюсь! – Таббс поднял руки будто хотел защититься от Шарпа. – Просто я нервничаю, я ведь не солдат как вы. Конечно, вы сможете.

Шарп молился, чтобы это было так, но знал, что не сможет. Он понимал, что должен просить подкрепления, но ему придется драться в одиночку, ибо он слишком горд, чтобы терять лицо и нервничать.

– Мы побьем ублюдков, – заявил он. – Если они придут.

– Уверен, что не придут, – сказал Таббс.

Как Шарп хотел, чтобы Таббс оказался прав.

Три сотни французских пехотинцев были принесены в жертву на дороге в Авилу, и со всей Сьерра-де-Гредос стекались партизаны для сражения, торопясь уничтожить ненавистного врага. Три сотни человек отошли слишком далеко от основной колонны и были обречены, а остальные французы не спешили к ним на помощь, став лагерем в долине. И французов в лагере было так много, что партизаны сосредоточились на обреченных трех сотнях солдат, ушедших далеко в холмы.

Ночью, когда звуки умирающих солдат еще доносились с дороги на Авила, Эро выступил маршем.

Он направил кавалерию через долину, и когда прошел всего пять миль, и перестали слышаться выстрелы, повернул на север, на дорогу, идущую через нижние отроги горного хребта. Он вел гусар, драгун и улан, людей, сражавшихся по всей Европе, людей, наводивших страх на всю Европу, но Эро знал, что великие времена французской кавалерии позади. Не из-за того, что они стали менее храбры, а из-за лошадей. Животные ослабели от плохого корма, крупы изъязвились от постоянной скачки и колонна Эро понемногу неизбежно растягивалась. Их сдерживали не партизаны, а лошади, и Эро, прекрасный наездник, остановился на гребне холма и оглянулся посмотреть как в лунном свете, спотыкаясь, идут его люди. Он планировал прибыть в Сан-Мигель к рассвету, когда гарнизон еще спит и можно будет ринуться с холмов потоком стали и славы, но он понимал, что две тысячи людей не смогут достичь реки к этому сроку. Лошади не способны на это. Некоторые животные охромели, некоторые тяжело дышали, и большинство шли, опустив головы от усталости.

Но то, что не могли сделать две тысячи человек, могла сделать сотня, и старая элитная рота гусар, всадники в черных меховых шапках, имели лучших лошадей, которых Эро смог отыскать. Эту роту Эро баловал, не только потому, что это была его старая рота, а потому, что хотел иметь как минимум эскадрон, оснащенный лучше, чем любой его противник. И он предвидел нынешнюю ситуацию. Он надеялся, что этого не произойдет, что каким-то чудом у всех его двух тысяч лошадей хватит сил, что все они станут крепкими, как Буцефал, но чуда не произошло и поэтому пришло время для его гусар.

Эро подозвал командира элитной роты и указал ему жестом на остальную колонну.

– Ты видишь?

Капитан Пелетерье, чьи косицы и усы казались почти белыми в лунном свете, утвердительно кивнул.

– Да, мой генерал, вижу.

– Ты знаешь, что надо делать.

Пелетерье вынул саблю и отсалютовал Эро.

– Когда можно вас ожидать, мой генерал?

– В полдень.

– К вашему приходу будет горячая пища, – сказал Пелетерье.

Эро наклонился и приобнял капитана, который был лишь на год моложе него.

– Bonne chance, mon brave!

– Ха, чтобы побить роту сонных испанцев удачи не требуется, – заявил Пелетерье, махнув саблей, и рота пошла вперед. Бог да поможет им, подумал Эро, если на дороге остались партизаны.

– Я бы хотел пойти с вами, – окликнул он роту, но они уже исчезли. Лучшие из лучших, элита Эро, скакали к победе.

– Вперед, – приказал Эро остальной кавалерии. – Вперед!

Те из трехсот сотен пехотинцев, которые были мертвы, могли считать, что им повезло. Тем, кого взяли в плен, повезло меньше. Кого-то поджарят на медленном огне, с кого-то снимут живьем кожу, некоторым придется еще хуже, и милостью для них было бы просто умереть. Эро сожалел об их судьбе, но они послужили его целям, дав кавалерии пройти холмы незамеченной.

Остальная французская пехота, три тысячи семьсот человек, шла быстро. Уловка сработала, впереди открывался черный ход в Кастилию.

Луна залила стены фермерского дома призрачно-белым светом. Шарп укрыл там двадцать стрелков, приказав им задерживать продвижение французов по дороге. Стрелки могли сдерживать атакующую колонну в течение минут десяти, после чего Харпер должен был отвести их назад к остальным стрелкам Шарпа и пехотинцам на стены форта или за линию баррикад, сделанных из обоза. У Шарпа была мысль укрепить баррикаду телегами и мебелью из деревни, но он не поддался искушению. Деревни довольно настрадались за войну, к тому же селяне принесли его людям оливки, яйца и свежевыловленную рыбу. Пришлось удовлетвориться одним обозом.

– Почему французы должны сюда прийти? – спросила Тереса. Они стояли на стене форта.

– Если им снова удастся захватить Саламанку, – сказал Шарп, – они отрежут армию Веллингтона от путей снабжения. Им даже не надо захватывать город, чтобы сделать это! Просто можно сидеть на дороге в Сьюдад-Родриго. За пару дней запасы армии будут израсходованы, и Нос будет вынужден отступить, чтобы разобраться с козлами. Удовольствия это ему точно не доставит.

– Значит, мы должны остановить их?

Шарп кивнул.

– Так почему ты не пошлешь за подкреплением?

Шарп пожал плечами.

– Потому, что ты не уверен, что они придут? – спросила Тереса.

– Я не уверен в этом, – признался Шарп.

– И ты боишься выставить себя дураком?

– Если я подниму тревогу, – сказал Шарп, – а лягушатники не придут, они перемоют все мои косточки. Я останусь квартирмейстером до конца жизни! Мне никогда вновь не поверят!

Тереса покачала головой.

– Ричард, ты захватил Орла! Ты первый ворвался в пролом в Бадахосе! Тебе незачем беспокоиться о гордости! Так что пиши письмо о подкреплении сейчас же, – сказала она.

– Ты не понимаешь, – упрямо ответил он. – Я могу взять тысячу Орлов и все равно останусь тем парнем, который выбился из рядовых. Я все равно выскочка. Они пристально следят за мной и надеются, что я облажаюсь, Тереса. Они ждут всего одной ошибки, все они!

– Пиши письмо сейчас же, – терпеливо сказала Тереса, – и как только покажется первый француз, я поскачу в Саламанку. Я поскачу, как только мы услышим первый выстрел в холмах. Тогда тебе не придется долго ждать, Ричард.

Он думал об этом, знал, что она права, поэтому спустился вниз в столовую, зажег свечу и разбудил прапорщика Хики, ибо прапорщик закончил настоящую школу и знал, какие слова надо использовать, затем Шарп подписал эти слова своим неуклюжим почерком. «Имею основания полагать, – писал он, – что к форту, которым я имею честь командовать, подходит французская колонна. Поскольку у меня мало людей, я прошу подкрепления как можно быстрее. Ричард Шарп, капитан».

– Нужно ли поставить дату на письмо? – спросил он. – Или время?

– Я скажу им, что ты торопился, – ответила Тереса.

Хики, смущенный тем, что стоит перед Тересой в кальсонах, вцепился в одеяло.

– Французы действительно подходят, сэр? – спросил он Шарпа.

– Думаю, да. А что? Это тебя беспокоит?

Хики подумал пару секунд и кивнул.

– Да, сэр, беспокоит. Я вступил в армию, сэр, потому, что отец так хотел.

– Он хотел, чтобы ты погиб?

– Конечно же нет, сэр.

– Когда-то я тоже был прапорщиком, Хики, – сказал Шарп, – и за это время я усвоил один урок.

– Какой урок, сэр?

– Прапорщики – это расходный материал, Хики, всего лишь расходный материал. А теперь иди спать.

Шарп и Тереса снова залезли на стену.

– Ты жесток, Ричард, – сказала она.

– Зато честен.

– А ты был расходным материалом? Когда был прапорщиком?

– Я взобрался на скалу, любимая. Я забрался на скалу. Все считали, что я погиб, и полагаю, всем было на это наплевать.

А кто этим утром залезет на скалу, думал он? Кто? И откуда? И как? И придут ли ублюдки вообще?

И сможет ли он их остановить? Он нервничал. Он прислушивался к интуиции и был готов к приходу французов, но все еще считал, что может ошибаться. Чувствовал, будто уже проиграл, хотя еще ничего не началось.

Люди Тересы в трех милях к югу от Сан-Мигеля на холмах Сьерра-Гредос жарили на огне кролика. Они разожгли костер в рощице в глубокой расщелине и были уверены, что огня не видно с дороги, пролегавшей внизу под ними. Если хоть один француз осмелится хотя бы вздохнуть на дороге, партизаны откроют огонь и предупредят форт о подходе противника.

Но капитан Пелетерье все же увидел отблеск огня. Всего лишь крошечные блики на камнях, а только два вида людей могли жечь огонь на холмах: партизаны и солдаты, и все они были врагами. Он поднял руку и остановил роту.

Отблески были слева от дороги, он так думал, не видя остальной дороги, лежавшей прямо под вертикальной скалой, на которой он и увидел тусклый свет. Справа от него лежала темная долина, и ему показалось, что она уходит на север, и по ней можно пройти к реке и мосту незаметно от тех, кто жег в ночи огонь.

Его люди укутали ножны тканью, чтобы металл не звякнул о пряжку или стремя. Пелетерье мало что мог сделать, чтобы заглушить стук копыт, так что это был необходимый риск.

– Идем медленно, – сказал он людям, – медленно и тихо.

Они свернули направо, ведя усталых лошадей по покрытой травой долине, которая действительно вела на север. Затем земля пошла в гору и Пелетерье покрылся испариной, так как сотня всадников достигла места, которое было идеально для засады и в свете луны земля, покрытая серыми булыжниками, могла скрывать сотни партизан, но все обошлось.

Он остановил лошадь только на южной стороне гребня, передал поводья сержанту, спешился и забрался пешком на вершину, откуда мог осмотреть окрестности.

Спокойствие. Все, что он мог увидеть – это спокойствие. Широкое пространство, залитое лунным светом, хотя уже наступал рассвет, и в отблесках рассвета он смог разглядеть сияние реки, черноту деревьев, светлую полосу дороги и темные очертания форта. Никакой стрельбы оттуда не доносилось, и на какой-то миг Пелетерье понадеялся, что Сан-Мигель остался незащищенным, но он отогнал эту мысль и сделал еще несколько шагов вперед и подумал, что Бог все-таки существует. Бог существует, и он определенно француз, ибо Пелетерье увидел ответвление холма, которое могло укрыть его людей на всем пути от вершины холма к подножию, а там он будет укрыт от гарнизона Сан-Мигеля оливковой рощей. Он отошел назад от вершины, спустился и вернулся к колонне.

– Зарядите пистолеты, но не взводите курки. Слышите меня? Зарядить, но не взводить. Если кто-то выстрелит, прежде чем мы дойдем до моста то я лично его утоплю, предварительно кастрировав. Понятно вам? Оторву ему яйца!

Он наблюдал, как его люди заряжают длинноствольные пистолеты. Оружие было не очень точным, но на близком расстоянии таким же смертоносным, как и мушкет.

– Мы должны очень тихо спуститься с холма. Очень тихо! Спустимся как утренний туман и остановимся среди деревьев. Пойдем медленно, поняли меня? Никому не чихать! Кто чихнет – отрежу яйца тупым ножом. До последней минуты не станем атаковать, а когда дойдем до моста, то убьем всех, кто там окажется. А если облажаетесь, то я лично откушу вам яйца.

Гусары оскалились. Пелетерье им нравился, он был храбр и приводил их к победе много раз. И был готов сделать это еще раз.

Уже наступал рассвет, а с холмов не донеслось ни единого предупредительного выстрела.

Шарп чувствовал огромную усталость. Это нервы, думал он. Нервы, натянутые как кожа барабана. Что это за солдат, если у него нервы? Черт возьми, думал он, может я действительно недостоин быть командиром?

Он подошел к западной стене и нагнулся через нее, чтобы посмотреть на баррикаду на мосту. Он видел, что все его люди проснулись, все на посту, ведь рассвет – самое опасное время.

– Все готовы? – крикнул он.

– Блестим как лютики, сэр, – ответил лейтенант Прайс. – Вы что-нибудь видите, сэр?

– Ни хрена, Гарри.

– Это утешает.

Шарп вернулся к северной стене и взглянул на дорогу. Никакого движения. Тихо как в могиле. Последние ночные летучие мыши летали вокруг башни, а чуть ранее он видел сову, влетевшую в дыру в ветхой кладке форта. В остальном все было тихо. Тихо текла река, покрытая туманом. Темнели три опоры моста. Сержант Харпер считал, что видел под мостом большую форель, но Шарп не выделил ему времени для рыбалки. Это нервы, опять подумал он. Сам дергаюсь, и заставляю нервничать остальных.

Тереса поднялась по лестнице из жилого блока. Она зевнула, положила руку Шарпу на локоть.

– Все тихо?

– Да, тишина.

На стене было четыре стрелка. Шарп подумал, что можно было поставить сюда нескольких пехотинцев, но их гладкоствольные мушкеты столь неточны, что с такой высоты принесли бы мало пользы, поэтому он поставил сюда своих стрелков. Он отошел в сторону, чтобы его не слышали.

– Мне кажется, что я запаниковал вчера, – сказал он Тересе.

– Мне так не показалось.

– Я увидел противника там, где его не было, – признался Шарп.

Она сжала его руку.

– По крайней мере ты готов, если они все же появятся.

Он скорчил гримасу.

– Но пока их здесь нет. Они за мили от нас, спят в постелях, а я из-за них провел тут бессонную ночь.

– Ты можешь поспать сегодня, – сказала Тереса.

На востоке уже пылал рассвет, облака отражали первые лучи солнца. Оливковая роща была все еще темна от ночных теней, но солнце уже вставало над холмами, и Шарп должен был распустить роту с постов. Надо дать им отдохнуть, думал он, они это заслужили. Пусть подлатают форму, поспят, или порыбачат.

– Думаю, я вернусь сегодня в Саламанку, – сказала Тереса.

– Покинешь меня?

– Только на день. Хочу навестить Антонию.

Антония была их дочерью. Малышка, которая в любой момент могла стать сиротой, подумал Шарп, ведь оба ее родителя так заняты истреблением лягушатников.

– Если погода будет хорошей, – сказал он, – и лягушатники не придут, ты могла бы привезти ее сюда.

– А почему бы и нет? – произнесла Тереса.

Солнце поднялось над холмами, и Шарп прикрыл глаза от слепящего света. Тени от деревьев протянулись через дорогу, на которой все также не было французов. Маккеон отошел от форта на берег реки и помочился в Тормес.

– Вот тебе и хорошее вино, – мягко сказала Тереса.

Вдруг с моста раздался крик. Шарп повернулся и услышал топот копыт, снял винтовку с плеча, но ни черта не увидел из-за слепящего солнечного света, залившего все на востоке, однако прямо из света показались всадники.

Не на дороге, а с востока, прямо из оливковой рощи, где они прятались. Шарп прокричал предупреждение, но было слишком поздно.

– Мистер Прайс!

– Сэр!

– Подпустите их поближе!

Прайс или ослышался, или запаниковал, но отдал приказ пехотинцам стрелять, мушкеты выпалили в сторону оливковой рощи, но расстояние было слишком большое. Затем со стен раздались выстрелы винтовок, дымом от залпов заволокло все на двенадцать футов. Шарп прицелился во всадника, нажал на курок, и цель мгновенно исчезла в дыму, а винтовка отдала в плечо стрелка.

– Тереса, – крикнул он, но Тереса уже устремилась вниз во внутренний двор за лошадью. Шарп принялся заряжать винтовку, слыша стук подков на каменной кладке моста. Господи, подумал он, я нахожусь не там, где надо. Наверху я не могу сделать простой вещи! –

– Дэниэл, – крикнул он Хэгмену, пожилому стрелку на стене.

– Сэр! – Хэгмен забивал пулю в винтовку.

– Я спускаюсь! Не высовывайся там, наверху!

– Все будет нормально, сэр, – уверенно ответил Хэгмен. У старого браконьера было лицо как у могильщика и длинные до плеч волосы, но это был лучший стрелок Шарпа.

Шарп перепрыгивал через четыре ступеньки. Он оказался и прав и неправ. Он ожидал чертовых французов, но думал, что они пойдут по дороге, прямо на винтовки, как овцы на бойню, но негодяи его перехитрили. Сволочи обманули его!

На мосту раздался мушкетный залп, а затем выстрелы из другого оружия. Пистолеты, подумал Шарп, определив по звуку. Кто-то вскрикнул. Люди орали. Шарп тяжело спрыгнул с лестницы, пробежал через арку и увидел, что форт потерян. Он проиграл.

Капитан Пелетерье даже не рассчитывал на помощь солнца, но Бог войны этим утром был на его стороне и как только капитан гусар вывел своих людей из-под прикрытия деревьев, солнце взошло над горизонтом и ослепило защитников форта.

– Вперед, в атаку! – приказал Пелетерье и, пришпорив своего огромного черного коня, направился прямо на мост, находившийся от него менее чем в четырехстах метрах. Одно последнее усилие лошади – это все, чего он желал, и пришпоривал снова. Он увидел клубы дыма на стенах форта, а затем еще больше дыма на мосту. Пули ушли в землю, никого не зацепив. Мост был забаррикадирован обозом.

Позади обоза стояли пехотинцы. Британцы! Не испанцы, но Пелетерье было наплевать. Это были враги Франции, и они умрут.

– Вперед! – он растянул это слово как боевой клич, и в голове промелькнула мысль, что ничего в мире, даже женщины, не приносит столько удовольствия как это. Кавалерийская атака, противник шокирован, на твоей стороне смерть и обнаженная сабля.

Вдруг со стороны фермы возникли клубы дыма, и Пелетерье боковым зрением увидел, как кувыркнулся один из его солдат, заржала лошадь, а сабля воткнулась в землю, но затем Пелетерье въехал прямо в стелящиеся по мосту клубы дыма и соскочил с седла прежде, чем его лошадь остановилась. Громыхнул мушкетный выстрел, выплюнувший струйку дыма прямо в глаза Пелетерье. Он остановился, упал на телегу, повернутую боком, и лег в нее. Он кричал как безумный, ожидая пулю в живот, но пехотинцы все еще перезаряжали мушкеты. Капитан прыгнул на них, размахивая саблей, сержант Куанье последовал за ним, а затем целая толпа гусар перескочила через телегу, стреляя из пистолетов и держа на перевес сабли, сверкающие на солнце. Один пехотинец стоял на коленях перед ним, держась за лицо руками, сквозь пальцы струилась кровь. Другой был уже мертв и висел на перилах моста, а остальные отступали. Они даже не успели примкнуть штыки. Пелетерье отбил в сторону мушкет своей тяжелой саблей и рубанул пехотинца, остальные не выдержали и убежали.

– В форт! – крикнул Пелетерье своим людям. – В форт!

Красномундирники могут подождать. Форт нужно занять до прибытия Эро, а у форта нет ворот. Он вбежал внутрь и увидел, как высокий человек в зеленой куртке исчез за дверью.

– Наверх! – крикнул Пелетерье, указывая своим людям на мужчину, стоящего на лестнице. Сверху раздался выстрел, пуля ударилась в каменную стену рядом с Пелетерье, он посмотрел наверх и на фоне неба увидел еще одного мужчину в зеленой куртке, затем его закрыли собой гусары, бегущие на стену.

Пелетерье достал часы из маленького кармашка мундира. До прибытия Эро шесть часов, возможно меньше. Он закрыл крышку часов, убрал их, и наклонился, уперев руки в колени, внезапно почувствовав усталость. Боже, он сделал это! Острие его сабли было красным, он вытер его пучком соломы и посмотрел на своих людей, которые что-то кричали, стоя на мосту.

Он поспешил обратно. Большинство его солдат не спешивались и не переходили через баррикаду, а рассеялись на южном конце моста. По ним велся постоянный огонь из белого фермерского дома, находившегося в паре сотен шагов вниз по дороге. Лошади ржали от боли, люди лежали на земле, а чертов огонь не прекращался. До Пелетерье вдруг дошло, что он видел зеленые куртки, а это означало одно – стрелки, и если он не найдет укрытие для своих людей, то винтовки убьют всех до последнего солдата.

– Сержант! Убирайте телегу! Быстрее!

Дюжина человек приподняли телегу и перевернули ее на бок, и лошади наконец получили возможность пройти по мосту.

– Все в форт! – кричал Пелетерье, – Все в форт!

Капрал спас лошадь капитана, и Пелетерье завел животное на внутренний двор, где оно было в безопасности от винтовочного огня. Затем он открыл седельную сумку и достал французский триколор. Он дал знамя сержанту Куанье.

– Повесь на стену, сержант!

Хэгмен и его стрелки спустились по лестнице вниз и заперли дверь в погреб. Французы обнаружили эту дверь мгновением позже, но это уже не имело значения. Они завладели Сан-Мигелем, они завладели переправой, и теперь сюда шел Эро чтобы посеять панику на путях снабжения британской армии.

Над Тормесом развевался триколор.

Сержант Куанье нашел вино, сотни бутылок, спрятанных за отбитым гипсовым изображением девы Марии, стоящей в маленькой нише на мосту в стороне от форта.

– Разбить бутылки, месье? – спросил он Пелетерье.

– Да не надо, – сказал Пелетерье. Сделаем подарок генералу Эро. Но чтобы ни одна бутылка не пропала. Если увижу хоть одного пьяного, кастрирую его.

– Никто не притронется, сэр, – пообещал Куанье. Он был невысоким, жестким человеком, не знавшим иной жизни кроме армейской, а в элитной роте его слово было законом. Вино можно было считать в безопасности.

Пелетерье захватил в плен троих человек. Двое были ранеными пехотинцами, один из которых был при смерти, зато третий был толстый мужчина в голубом мундире, назвавшийся майором службы снабжения. Его присутствие здесь объяснялось тем фактом, что гусары обнаружили здесь склад французских мушкетов, мушкетов, вернувшихся теперь к владельцам.

– Вы дадите мне слово джентльмена, – спросил он Таббса по-английски, – что не будете пытаться сбежать?