Текст книги "Честь Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 25

– Боже, спаси Ирландию! – Любимого высказывания Патрика Харпера, приберегаемого для вещей, которые действительно его удивили, было едва ли достаточно, чтобы описать то, что он увидел, когда преодолел невысокий гребень, где трава все еще дымилась, выжженная французскими пушками, которые устроили бойню на мосту. Он добавил другое: – Боже, спаси и Англию заодно…

Шарп засмеялся. Этот вид на нескольких секунд отвлек его мысли от маркизы.

Ангел смотрел с открытым от удивления ртом. Армия драпала. Тысячи и тысячи французов, получивших приказ отходить, бежали между рекой и городом на восток, бросая мушкеты, ранцы, подсумки – все, что замедляло их бег.

Справа от Шарпа подошла кавалерия – британская кавалерия; кавалеристы смотрели и смеялись над потоком напуганных солдат. Их майор подъехал к Шарпу и усмехнулся:

– Жестоко было бы обвинять их!

Шарп улыбнулся:

– У вас есть подзорная труба, майор?

Кавалерист предложил Шарпу маленькую подзорную трубу. Стрелок раскрыл ее, навел, и увидел то, что, как он и предполагал, он видел невооруженным глазом. Дорога была заблокирована. Сотни, может быть, тысячи фургонов застряли в полях к востоку от Витории. Там же он мог видеть кареты, их окна отражали красные лучи заходящего солнца. Там была его женщина, и там были сокровища. Он сложил трубу и отдал кавалеристу.

– Вы видите те фургоны, майор?

– Да.

– В них чертовски огромное состояние. Золото всей проклятой империи.

Кавалерист уставился на Шарп, как будто счел его сумасшедшим, потом улыбнулся.

– Вы уверены?

– Я уверен. Это – обоз короля.

Кавалерист посмотрел на Ангела, одетого в лохмотья, на краденной лошади, затем на великана Харпер.

– Вы думаете, что сможете не отстать от нас?

– Подумайте, сможете ли вы не отстать от нас?

Шарп улыбнулся. По правде говоря, он нуждался в этих гусарах, чтобы они помогли прорубиться сквозь испуганную массу беглецов, которые все еще текли между ними и городом.

Майор усмехнулся, расправил усы и обернулся, чтобы посмотреть на своих людей.

– Отряд!

Трубач поднял трубу к небу, всадники вытащили сабли и погнали лошадей вперед. Они ехали в шеренгах по десять, колено к колену. Майор вытащил саблю и посмотрел на Шарпа.

– Похоже это будет получше, чем просто прекрасный день!

Он посмотрел на трубача и кивнул.

Труба протрубила галоп. Не было никакого другого способа пройти поток беглецов, и гусары закричали, вздымая клинки, и врезались в бегущую армию.

Если бы Шарп не был столь озабочен судьбой маркизы, он запомнил бы эту скачку навсегда. Гусары врезались в отступающих французов как в глубокую реку, и так же как в реке, течение потащило их вниз. Французы, видя появление противника, расступались перед всадниками, и только, тех, кто не смог отойти достаточно быстро, порубили изогнутые клинки.

Они скакали словно в скачке с препятствиями. Они пересекли маленький ручей, взбивая копытами серебро воды, взобрались по травянистому откосу, перескочили каменный забор, и всадники кричали как маньяки, а французы расступались перед ними. Копыта швыряли грязь выше флажка, который нес на конце копья знаменосец.

Всюду были пушки – оставленные полевые орудия с закопченными дулами, с колесами, застрявшими в сырой земле. Кавалерия скакала, окруженная врагами, но никто не поднял на них руку.

Они видели опрокинутые телеги, мулов, бегавших сами по себе, раненых, ползущих на восток, – и всюду были женщины. Они звали своих мужчин, своих мужей и любовников, и их голоса были несчастны и безнадежны.

Майор, вырвавшись из французского окружения, погнал своих людей к фургонам. Шарп, крикнув Харперу и Ангелу, принял влево и натянул поводья Карабина. Его остановил вид темно-синий кареты – колеса утонули в сырой почве, лакированные бока забрызганы грязью. Он смотрел на герб, нарисованный на дверце кареты. Он знал его. Он видел его прежде на другой карете на роскошной площади Саламанки.

Это была карета маркизы и она была пуста.

Обивка была разодрана, лошади выпряжены. Одно окно разбито. Он осмотрел ее внутри и не увидел следов крови на порванных подушках сидений. Одна серебряная цепь валялась в грязи.

Он всматривался в хаос фургонов и карет. Она могла быть где-нибудь в этой круговерти криков и мародерства, мушкетных выстрелов и слез, или она могла уйти.

Харпер посмотрел на карету и нахмурился.

– Сэр!

– Патрик?

– Это карета леди?

– Да.

– Это из-за нее мы здесь?

– Да. Я хочу найти ее. Бог знает как.

Ирландец обернулся на обоз.

– Вы говорите, что там есть сокровища?

– Целое состояние.

– Кажется подходящее место, чтобы начать искать, сэр.

Шарп направил коня к фургонам. Он искал пышную гриву золотых волос среди хаоса, который когда-то был обозом короля Жозефа.

– Элен!

Ящик с прекрасным фарфором валялся перед ним, тарелки, разбиты на тысячу позолоченных осколков. Женщина, у которой кровь текла по голове, вышвырнула второй столовый сервиз из ящика, ища золото.

Французский солдат умирал на земле, горло наполовину перерезано испанцем, который вспарывал ножом его карманы. Он нашел часы – украденный шедевр, изготовленный Бреге в Париже. Он поднес его к уху, не услышал тиканья и злобно разбил стекло рукояткой ножа.

– Элен!

Конь Шарпа топтал книги в кожаных переплетах – книги, выпущенные до изобретения книгопечатания, книги, изготовленные терпеливыми монахами за долгие месяцы работы, с изящно нарисованными буквицами, – которые теперь валялись в болоте.

Гобелен, сотканный во Фландрии, когда королева Елизавета была еще ребенком, был разорван двумя женщинами на одеяла. Другая женщина с бутылкой вина в руке приплясывала между фургонами в раззолоченном камзоле королевского мажордома на плечах. Больше на ней ничего не было. Французский солдат, окосевший от коньяка, сдернул с нее камзол и порвал позолоченные аксельбанты. Голая женщина ударила его бутылкой и отняла камзол.

– Элен!

Серебряные испанские доллары, каждый стоимостью в пять английских шиллингов, валялись словно галька между фургонами. Никто не хотел серебра, когда было так много золота.

– Элен!

Двое мужчин нагнулись, потянули и вытащили наружу золотой канделябр – один из четырех, данных королю Филиппу II королевой Марией Английской, когда она вышла замуж за испанского короля.

– Элен!

Две француженки, бросив свою армию и своих детей ради коробки драгоценностей, отдирали камни с ковчега, в котором хранилась кость ноги Иоанна Крестителя. Драгоценности были поддельными, ими заменили настоящие камни, украденные за три столетия до этого. Женщины бросили кость апостола в грязь, где на нее накинулась собака.

Один солдат выстрелил в другого, чтобы завладеть деревянным ящиком, который тот тащил. Убийца бросил убитого под фургон, перезарядил мушкет и сбил замок. В ящике были подковы и гвозди.

– Элен!

Это было безнадежно. Фургоны кишели людьми. Он ничего не видел. Шарп выругался. Четырехлетний ребенок, оставленный матерью, был растоптан людьми, рвавшимися к еще нетронутому фургону. Никто не слышал криков ребенка, которому переломали ребра.

– Элен!

Француз подбежал к Шарпу, замахнулся мушкетом как дубиной и попытался сбросить стрелка с коня. Шарп зарычал, рубанул палашом, отбил мушкет в сторону и рубанул снова. Человек закричал, клинок разрубил ему шею, срезав одно ухо, а затем приклад ружья Харпера врезался ему в голову с другой стороны. Человек упал, золотые франки хлынули из его карманов, и тут же на него набросилась кучка грабителей, которые резали друг друга ножами и рылись в грязи ища золото.

Тут были целые акры фургонов! Сотни акров. И при таком огромном числе грабителей многие фургоны еще стояли нетронутые.

– Элен!

Он проскакал вдоль ряда фургонов, перешел в следующий ряд и поскакал обратно. Серебряные доллары звенели под копытами Карабина. Женщина вытащила и развернула штуку шелка, алого в солнечном свете, бросила ее и шелк упал в грязь.

Человек вытаскивал из фургона корзины с серебряными столовыми приборами и высыпал их в грязь, ища золото.

– Элен!

Женщина шатаясь шла мимо Шарпа, кровь ручьями текла у нее из раны на черепе, заливая волосы. Она нашла ящик с золотом, но мужчина отнял его у нее. Она плакала, но не от боли, а от утраты. Она поднимала серебряные вилки и складывала в подол.

– Элен!

Человек со спущенными до колен штанами лежал на женщине у опрокинутой коляски. Шарп ударил его палашом плашмя, пытаясь видеть лицо женщины. Лица не было. Только кровь из перерезанного горла. Человек пытался удрать, но Шарп ударил палашом и перерезал ему горло, так же как тот перерезал горло своей жертве.

Смазливая девчонка, одетая в мундир французского кавалериста, плясала на крыше фургона, размахивая ниткой жемчуга. Британский кавалерист смеялся с нею и защищал ее, а затем вытащил из ящика пригоршню жемчуга. Орда мародеров, видя сокровище, как стая крыс набросилась на фургон.

– Элен!

Шарп пришпорил коня, крича на грабителей, чтобы дали дорогу. Пьяница с бутылками бесценного вина в каждой руке встал на пути Карабина, и конь сбил его с ног. Шарп с трудом удержался, подгонял коня, и не заметил картину, которую растоптали копыта. Ван Дейк очень долго работал над этим холстом, который позже был вытащен из грязи человеком, которому понадобился брезент, чтобы укрыть награбленное, нагруженное на мула.

– Элен!

Ящик крестов ордена Почетного легиона был брошен в толпу. Испанцы смеха ради прицепляли кресты под хвосты своих лошадей. Ангел поймал один и смеялся над трофеем.

Британский кавалерист сорвал брезент с фургона и нашел под ним картины, вырезанные из рам. Он стянул полотно Рубенса с вершины груды, чтобы посмотреть, не скрывает ли оно золото. Его там не было, и он поехал дальше в поисках добычи получше.

Механизм золотых часов, сделанных в Аугсбурге триста лет тому назад, которые показывали кроме времени дома Зодиака и фазы луны, был выдран мужчинами со штыками ради золотого корпуса. Один из них, уколов ладонь минутной стрелкой часов, ударил по ним прикладом мушкета. Бронзовые и стальные детали механизма, который отсчитывал минуты сквозь столетия, высыпались в грязь. Украшенный драгоценными камнями циферблат был выломан британским сержантом.

– Элен!

Они обыскивали один ряд фургонов за другим, покуда Шарп не почувствовал, как его охватывает чувство безнадежности. Он остановил коня и посмотрел на Харпера.

– Это бесполезно.

Ирландец пожал плечами. Он смотрел на восток, где долина, через которую шла дорога на Памплону, была забита беглецами.

– Было бы глупо оставаться здесь, сэр.

Это было его личное мнение с тех пор, как они начали эту безумную, бесполезную скачку между фургонами. Он задавался вопросом, что случилось с Шарпом за прошедшие недели. Так или иначе он был не слишком удивлен, что в этом замешана женщина с золотыми волосами: Шарп всегда имел слабость к женщинам.

Шарп выругался. Он вытер палаш о штанину и вложил в ножны. Босой британский пехотный капитан шел мимо. Он бережно нес свои сапоги: оба сапога были доверху заполнены золотыми монетами по двадцать франков. Трое солдат бдительно охраняли его.

Другая женщина, одетая во французский кавалерийский мундир, просила Шарпа защитить ее. Шарп игнорировал ее. Он оглядывался по сторонам, наблюдая мародеров, трущихся у фургонов. Он пытался разглядеть золотые волосы маркизы. Британский пехотинец, один из многих, кто рылся в фургонах, схватил женщину за руку. Она вцепилась в него и пошла, довольная, со своим новым защитником.

Харпер остановил свою лошадь у ближайшего фургона. Если майор Шарп хотел найти женщину, то Харпер хотел позаботиться о благополучии своего брака. На богу фургона была надпись, сделанная по трафарету: Domaine Exterieur de S.M. L’Empereur. Он задумался, что она означает, затем вытащил нож, разрезал брезент, и начал открывать первый ящик.

Шарп наблюдал за британскими пехотинцами, которые походили на детей, попавших в сказочную страну сокровищ. Он думал о фургонах маркизы, о том, разграбили ли их тоже и если да, то пыталась ли она защитить их от мушкетов и штыков. Он приподнялся на стременах. Черт бы все это побрал! Ее карета здесь, и она должна быть рядом… потом он предположил, что она, должно быть, сбежала в восточном направлении и бросила свои богатства. Или, возможно, Дюко увез ее. Он снова выругался. Он хотел бы встретить Дюко в этом хаосе – на один краткий миг, которого будет достаточно, чтобы использовать тяжелый палаш.

– Боже на его ирландских небесах! Иисус! Мария, матерь Божья, только посмотри на это. Боже, спаси Ирландию!

Шарп обернулся. Харпер поднял бриллиантовое ожерелье. Ирландец смотрел на Шарп с чистым восхищением.

– Откройте свой ранец, сэр.

– Патрик?

– За ради Христа, откройте свой ранец! – Шарп нахмурился. Он думал о маркизе. – Мистер Шарп, сэр!

– Что? – Он выкрикнул слово, все еще пытаясь увидеть золотую гриву волос в гаснущем свете.

– Дайте мне свой долбанный ранец! – заорал Харпер, как будто он обращался к особенно глупому новобранцу. – Дайте его мне!

Шарп повиновался, не понимая, что он делает. Харпер подозвал Ангела, чтобы тот помогал ему. Они привязали своих лошадей к фургону и забрались на поклажу, состоящую из запертых сундуков. Харпер вытащил из первого сундука груду маленьких кожаных коробочек, обернутых белым шелком. Он выбрасывал кожаные коробочки, складывая драгоценности, которые они содержали. Он работал быстро, зная как старый солдат, что нужно быстро использовать любую удачу. Он открывал кожаную коробочку за кожаной коробочкой, вынимая ожерелья, диадемы, браслеты, сережки, кулоны, броши, украшения ножен, художественные эмали, инкрустированные камнями, – достаточно, чтобы забить ранец Шарпа, потом его собственный и карманы Ангела. Он застегнул ранец Шарпа и бросил его офицеру.

– Подарки для дома, сэр.

Шарп забросил ранец за плечи.

– Где она, черт ее побери?

– Иисус знает.

Харпер раскрыл другой сундук и выругался. Он был забит бархатными салфетками, тщательно уложенными рядами. Харпер вывалил все на землю и запустил нож под следующую крышку.

– Боже еси на небеси! – В сундуке была золотая утварь из алтаря: кувшины, чаши, подсвечники, украшенная драгоценными камнями дарохранительница и большое золотое распятие. Он взял вещицы поменьше. Ангел нашел пару дуэльных пистолетов с позолоченными рукоятками. Он засунул их за пояс.

– Патрик! – Голос Шарпа был настойчив.

– Сэр?

– За мной!

Шарп пустил Карабина в галоп и исчез в хаосе. Харпер мельком увидел лицо офицера и подумал, что никогда не видел у Шарпа такого мрачного и дикого взгляда. Ирландец посмотрел на Ангела.

– Шевелись, парень.

Харпер вскочил на коня. Он сделал себя богатым – намного богаче, чем в самых диких мечтах мог вообразить самый дикий ирландец, отправляясь на войну, и, как истинный друг, он заодно сделал богатым Шарпа. Конечно, англичанин не заметил этого, но таков уж мистер Шарп. Мистер Шарп думает о ком-то другом, о другом сокровище. Харпер разглядывал бурлящую массу мародеров.

– Где он, забери его ад?

Шарп исчез. Харпер поднялся на стременах и вглядывался в бурлящую массе людей, роившихся вокруг полуразграбленных фургонов. Заходящее солнце заливало всю эту сцену ярким, кроваво-красным светом. Смех и слезы смешались вокруг него.

– Где он, забери его ад?

– Там, señor! – Ангел все еще стоял на фургоне. Он указывал на юг. – El Matarife!

– Что?

Мальчик указывал на группу всадников. Возглавлял их получеловек-полуживотное, неповоротливый скот с лицом, густо заросшим волосами, человек, который поперек седла держал женщину. У женщины, видел Харпер, были волосы цвета чистого золота.

Харпер погнал коня сквозь толпу. Он видел, сколько вооруженных бойцов было с бородатым человеком. Он видел также, что Шарп скачет к ним один, и он знал, что Шарп в этом диком настроении не задумываясь нападет на всех этих всадников с мечом наперевес. Только одно озадачило Харпера: в левой руке Шарп держал длинную серебряную цепь. Харпер взвел курок своей семистволки и – богатый человек! – двинулся в битву.

Глава 26

Шарп видел El Matarife. Партизан с группой его людей обчищал один из французских фургонов, которые везли часть невыплаченного побежденной армии жалованья. Одни выгружали золотые монеты по двадцать франков, остальные не подпускали близко других грабителей. Поперек седла у El Matarife лежала Маркиза.

Шарп знал, что не сможет победить их всех. У них было двадцать мушкетов – они вышибут его из седла, а она останется в руках бородатого зверя. Однако Шарп был уверен, что El Matarife не сможет устоять перед вызовом его храбрости. Был только один путь – и только одним способом можно было вызвать его на бой.

Он направил Карабина к брошенной карете маркизы. Он вытащил палаш и, приблизившись к карете, наклонился, схватил последнюю оставшуюся цепь и перерубил палашом кожаный ремень, которым цепь крепилась к ваге.

Он закрепил цепь петлей на левой руке и повернул коня в сторону противника.

За несколько недель до этого, думал Шарп, он был достаточно глуп, чтобы принять вызов на поединок. Теперь он должен бросить вызов.

Он подъехал к фургону, и партизаны, которые рылись в мешках с золотом, остановились, когда увидели, кто едет. Они воззвали к своему вожаку, и El Matarife, которому сказали, что этот человек мертв, перекрестился и уставился на высокого стрелка, который вышел из освещенного алыми закатными лучами хаоса.

– Стреляйте в него!

Но никто не двигался. Стрелок бросил серебряную цепь на землю, в грязь, усеянную никому не нужными серебряными долларами, и смотрел с дикой ненавистью на бородатого человека.

– Или ты трус, Matarife? Ты дерешься только с женщинами?

И опять никто не пошевелился. Те, кто выгребал пригоршни золота из взрезанных мешков, уставились на высокого англичанина, который медленно, не сводя глаз с El Matarife, спешился. Шарп отстегнул палаш. Он положил его вместе с ранцем возле колеса фургона.

El Matarife посмотрел вниз на цепь, потом снова на Шарпа, который обмотал серебряные звенья вокруг левого запястья. Остальная цепь свободно свисала с его руки.

– Так все-таки ты трус или нет, Matarife?

Вместо ответа El Matarife спрыгнул с седла. Он стащил маркизу с коня, толкнул ее к его людям и приказал им держать и не пускать ее. Она закричала, когда партизан схватил ее за золотые волосы и прижал к боку его лошади, и когда она повернулась, она увидела, что Шарп стоит в разбитой колесами грязи, усыпанной серебром.

– Ричард! – Ее глаза расширились от изумления. И так же как бородатый партизан, полузабытым жестом из прошлого она коснулась лба, живота и грудей в крестном знамении. – Ричард?

– Элен. – Он улыбнулся ей, видя ее страх, ее удивление, ее красоту. Даже здесь вид ее лживой красоты ударил ему в сердце как кинжал.

Позади Шарпа Харпер остановил свою лошадь. Он взял узду Карабина, затем наклонился и поднял палаш Шарпа и его ранец.

– Я за вами, сэр!

– Следи за ублюдками, Патрик! Стреляй в них, если они попробуют ее увести! – Шарп говорил на испанском языке – языке, которому Харпера обучила Изабелла.

– Будет сделано, сэр.

Партизанам внушал страх этот огромный человек, который сидел на лошади с двумя ружьями, и одно из них было самое большое, какое они когда-либо видели в руках человека. Возле Харпера был Ангел с винтовкой в умелых руках. Ангел смотрел на женщину и думал, что она скорее прекрасна, чем желанна.

Небо темнело по мере того, как близилась ночь, запад алел в лучах заходящего солнца. Клубы дыма, серо-синие на фоне безоблачного неба, протянулись над полем грабежа тонкими нитями. Это все, что осталось после пушечных залпов – последние напоминания о сражении, которое было и кончилось на равнине Витории.

El Matarife сбросил с плеч тяжелый плащ.

– Ты можешь уехать, англичанин, ты будешь жить.

Шарп засмеялся.

– Я сочту пути твоей смерти, трус.

El Matarife наклонился, поднял цепь, и обвязал ее узлом вокруг левого запястья. Он вытащил свой нож и, снисходительно улыбаясь влажными губами, которые просвечивали сквозь густые волосы, бросил его Шарпу.

Нож перевернулся в воздухе, поймав блик угасающего солнца, и приземлился у ног Шарпа.

У него была костяная рукоятка и лезвие длиной со штык. Лезвие казалось хрупким. Оно было узкое, обоюдоострое, и с концом острым как у шила. Такое оружие, понимал Шарп, нанесет рану при легком касании. В руке El Matarife уже привычно лежал такой же клинок, взятый у одного из его лейтенантов: столь же блестящий, столь же острый, столь же смертоносный.

El Matarife отступал назад, и серебряная цепь медленно поднималась из грязи. Звенья мягко звенели. Партизан улыбнулся.

– Ты покойник, англичанин.

Шарп помнил ужасное мастерство, с которым его противник выколол глаза французскому пленнику. Он ждал.

Люди El Matarife стояли молча. Из города донесся перезвон церковных колоколов, возвещая, что французы ушли и что первые отряды союзников вступили на узких улицы. Цепь натянулась. Солнце окрашивало в красный цвет его звенья.

Палач улыбнулся. Его секира лежала на земле, у края круга, образованного его людьми. Он тянул с той же силой, что и Шарп, пока серебряная цепь не стала напоминать стальной прут, и единственным свидетельством огромных сил, которые противостояли друг другу, были комочки грязи, которые падали с натянувшихся звеньев.

Шарп чувствовал, как цепь давит его руку. El Matarife тянул его с неимоверной силой. Шарп тянул в ответ и видел, что Палач оценивает его взглядом.

Палач дернул. Рука Шарпа поднялась, он дернул на себя, и Палач заворчал и потянул, и Шарпа протащило вперед. Он снова потянул, зная, что у него нет грубой силы его противника, но когда он увидел, что Палач улыбнулся и собрал всю свою силу для нового рывка, Шарп шагнул вперед, чтобы расстроить замысел врага.

Палач был готов, он ждал этого, приглашал к этому, и он сократил десятифутовый разрыв с быстротой молнии, и его нож сверкнул, угрожая Шарпу, в сумеречном свете. Стрелок уклонился, не потрудившись ответить на удар, отступил обратно, а его левая рука перехватила цепь, обеспечивая большее усилие, и он потянул ее со всей своей мощью, но Палач не шелохнулся.

El Matarife смотрел на стиснутые зубы Шарпа и смеялся.

– Твоя смерть будет медленной, англичанин.

В толпе, к которой прибавились люди из города, раздавались резкие гортанные крики, выражающие восхищение сноровкой Палача. El Matarife ответил на приветствия, помахав ножом, а затем вытянул левую руку вдоль цепи. Он отступил, сжимая цепь.

Тяга усилилась. Цепь тащила Шарпа вперед. Он не мог сопротивляться, и он видел улыбку Палача, радующегося легкому решению задачи. Шарп упирался ногами, но сапоги скользили в болоте, и его тянуло к противнику. Потом цепь начала дергаться, неожиданно и сильно, лишая его равновесия, он споткнулся и упал, и цепь выдирала его руку из сустава, и когда давление прекратилось, он откатился в сторону, зная, что сейчас свистнет лезвие ножа, но услышал только смех Палача:

– Англичанин испугался!

Шарп встал. Его куртка и штаны были в грязи. Толпа освистывала, высмеивала его. Палач просто выставил его дураком, чтобы продемонстрировать свою силу. El Matarife улыбался теперь – улыбался с облегчением и торжеством. Он сделал этот вид борьбы своей профессией, и он будет играть с Шарпом так же, как на глазах у Шарпа играл с французским пленным.

El Matarife подзывал Шарпа к себе.

– Ну, англичанин, подходи! Иди сюда! Иди за своей смертью.

Шарп опустил левую руку и согнул ее.

Он двигался вперед.

El Matarife ждал. Он присел, держа нож низко. Он начал встряхивать цепь, пытаясь обмотать ее вокруг клинка Шарпа, но Шарп просто вытянул левую руку в сторону, и цепь прошла мимо.

– Ну, англичанин!

Они были близко теперь, в четырех футах друг от друга, они смотрели друг другу в глаза, и оба низко держали ножи. Ни один не двигался. Толпа безмолвствовала.

Когда El Matarife кинулся, это было быстро, как атака скорпиона, но Шарп дрался всю свою жизнь, и его быстрота не уступала быстроте испанца. Шарп уклонился, и лезвие просвистело мимо его лица. Шарп улыбнулся.

El Matarife зарычал на него, пытаясь его запугать, а затем свернул цепь петлей и поднял, чтобы накинуть на голову Шарпа. Шарп поймал петлю, дернул ее и взмахнул ножом, поскольку испанец не мог защититься, и Шарп увидел внезапный страх в глазах этого животного, потому что El Matarife почувствовал быстроту Шарпа, когда нож стрелка ударил снизу вверх.

– Uno!

Правое предплечье El Matarife кровоточило.

Толпа затихла.

Шарп отступил с той же быстротой, с какой атаковал. Испанец рычал. Он недооценил англичанина, даже позволил ему пожить, чтобы развлечь толпу, но теперь El Matarife намеревался убить Шарпа. Он отступил, сжимая цепь, и начал снова пытаться вывести Шарпа из равновесия, дергая серебряную цепь с невероятной силой, но на сей раз Шарп держался твердо, позволяя тащиться себя вперед, и Палач должен был отступать и отступать, пока не оказался на краю ринга и отступать было некуда, а Шарп смеялся над ним.

– Ты предатель, испанец, и твоя мать блядовала со свиньями.

El Matarife заревел и прыгнул вперед. Нож, поднятый высоко, блеснул перед глазами Шарпа, а потом вдруг опустился и ударил снизу вверх.

– Uno! – закричал El Matarife, торжествуя, и толпа кричала вместе с ним.

Шарпу всю жизнь будут сниться это кошмарное мгновенье. Нож прошел в полудюйме от его живота, еще немного – и он вспорол бы его от паха до ребер и его кишки вывалились бы прямо в усыпанную серебром грязь, и он никогда не поймет, как его тело уклонилось так быстро и как его правая рука нашла просвет и ударила по мелькнувшей руке испанца. Он закричал, отпрыгнув назад:

– Dos!

Маркиза вскрикнула и закрыла лицо руками.

Толпа выдохнула разом. Англичанин был невредим. El Matarife задыхался, широкая грудь ходила ходуном под черной кожаной курткой. У него были порезаны оба предплечья.

Харпер вдохнул с облегчением.

– Боже, спаси Ирландию.

– Он победит? – спросил Ангел.

– Я не знаю, парень. Я одно тебе скажу…

– Что?

– Я выстрелю этому здоровенному ублюдку в живот, прежде чем он убьет мистера Шарпа.

Ангел поднял свою винтовку.

– Я убью его. Я – испанец.

Цепь натянулась, когда Шарп отступил. В левой руке он держал свободный конец цепи. Он смотрел в глаза El Matarife и уловил момент, когда партизан потянул цепь на себя, и внезапно Шарп двинулся вперед. Он ударил ножом, держа его низко и все еще следя за глазами, прячущимися за пучками волос, и когда Палач поднял руку с ножом, чтобы уколоть Шарпа в лицо, стрелок взмахнул серебряной цепью.

Конец цепи ударил в звериную морду, хлестнул по глазам, резанув и на мгновение ослепив его, и Шарп развернулся и пнул, и его правый каблук попал туда, куда он хотел – ударил в левое колено El Matarife с сокрушающей силой, выбивая и раскалывая коленную чашечку и плоть, и глаза Палача расширились от боли, в то время как его нож отчаянно ударил вниз.

Шарп падал. Он видел, как двигался клинок, чувствовал, как бритвенно острое лезвие режет его кожу, прорвав кожаный сапог, и затем он отпрыгнул от огромного человека, и рев толпы походил на раскаты грома.

– Una! Una! Una!

El Matarife ринулся вперед, и Шарп услышал крик боли, когда тот перенес свой вес на разбитое колено. Эта боль дала Шарпу время, чтобы подняться на ноги, и толпа, которая шумела в нетерпении, застыла в напряженном молчании.

Харпер, который видел, как каблук врезался в колено, улыбнулся про себя.

El Matarife не кричал «Una!» вместе с толпой. Его колено было в огне, боль простреливала ногу от паха до лодыжки. Он никогда не сталкивался с человеком, который двигался так быстро.

Шарп смеялся.

– Ты двигаешься медленно, Matarife.

– Черт тебя побери, англичанин! – El Matarife прыгнул на Шарпа, нож был направлен в пах англичанина, но колено подвернулось, он шатнулся вперед, а Шарп отстранился.

Патрик Харпер засмеялся.

El Matarife пытался стоять. Шарп дернул цепь, потянув его вперед. Испанец попробовал снова, и снова цепь забренчала, когда Шарп потянул ее, и снова Палача потащило вперед через грязь и монеты.

El Matarife попробовал еще раз, и снова стрелок дернул его вниз, и на сей раз Шарп прыгнул вперед, и наступил на правое запястье Палача, вдавив нож в грязь. Палач смотрел на своего противника и видел смерть.

Шарп ответил на его взгляд.

– Ты позволил мне остаться в живых минуту назад, Matarife. Я возвращаю тебе долг.

Он отошел далеко. Он позволил испанцу встать, затем потянул снова, так что вес всего огромного человека пришелся на его колено, его звериное лицо перекосилось от боли и большое, одетое в черную кожу, тело снова рухнуло в грязь. Толпа молчала. Палач стоял на корточках, глядя снизу на Шарпа, и когда стрелок подошел близко, партизан нанес удар, снова целясь ножом в пах Шарпа, но Шарп двигался быстрее.

Свободный конец цепи обвился вокруг руки Палача, затем последовал рывок, и El Matarife вскрикнул, когда цепь сдавила его пальцы и нож выпал из его руки. Шарп запнул нож под полуразграбленный фургон.

Стрелок подошел к своему противнику сзади. Он схватил Палача за волосы и вздернул его голову.

Толпа наблюдала в тишине. Шарп спросил громко:

– Ты слышишь меня, Matarife?

– Я слышу тебя.

Шарп спросил еще громче:

– Ты и твой брат работали на французов!

– Нет!

Но лезвие было приставлено к шее El Matarife.

– Ты работаешь на французов, Палач. Ты французская шлюха.

– Нет! – Большой, бородатый человек попытался захватить запястье Шарпа, но лезвие ушло в сторону и рука Шарпа потянула толстые жирные волоса, а его колено уперлось в спинной хребет Палача, так что его чудовищная борода задралась к небу.

– Кто убил маркиза?

Было тихо. Шарп не знал, какого ответа он ждет, но отсутствие любого ответа означало, что вопрос не так уж глуп. Он потянул за волосы и позволил лезвию проткнуть кожу на шее El Matarife.

– Кто убил маркиза?

Палач внезапно дернулся вперед и его рука дотянулась до запястья Шарпа, но Шарп отодвинулся назад и резанул ножом по рукам противника.

– Кто убил его?

– Я убил! – Это прозвучало как стон. Его руки были залиты кровью.

Шарп чуть не отпустил его, настолько он был удивлен ответом. Он ожидал услышать, что это сделал инквизитор, но это походило на правду – то, что этот человек, брат умного, безжалостного священника, оказался убийцей.

Он приставил нож к шее. Он заговорил тише, так что только Палач мог слышать его. Партизаны наблюдали за Шарпом, а Харпер наблюдал за партизанами. Шарп наклонился.

– Ты убил ту девочку, чтобы одурачить меня, Matarife.

Ответа не было.

Шарп помнил повешенное, поворачивающееся на веревке окровавленное тело. Он помнил ослепленного пленника. Он сделал паузу, затем ударил.

Нож был острый как бритва, и каким бы жестким ни было горло человека, с его хрящами и трубами, мускулами и кожей, нож разрезал горло легко как шелк. Раздался вздох, хлынула кровь, выплеснулась раз, еще раз, а затем сердцу было уже нечего качать, и Шарп отпустил темные волосы.