Текст книги "Честь Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава 12

Он посмотрел на маркизу в верхней точке пути. Теперь ей было холодно. Дождь намочил шерстяное облачение, так что оно липло к телу. Шарп вытащил плащ, уложенный позади ее седла, и укутал им ее плечи, затем достал подзорную трубу и направил ее вниз. Он увидел крутой поворот дороги, где прятался Ангел. Он увидел больше. Две сосновых ветки около дороги. Они лежали параллельно дороге, и они сказали ему, что по крайней мере шесть человек, но меньше девяти, прошли мимо укрытия Ангела. Если бы они лежали под прямым углом, это означало бы, что они ждут в засаде вверх по дороге, но вместо этого Ангел видел, как они добрались до вершины холма.

Шарп сложил подзорную трубу. Он развернулся в седле и посмотрел назад. Женский монастырь был вне поля зрения. Северная сторона плато была бугристой, кусты поникли под дождем, и где-то в этой мокрой путанице камней, травы и кустарников прятался враг. Он усмехнулся ей. Ее волосы стали гладкими от дождя.

– У нас есть компания.

– Что ты имеешь в виду?

– Враги.

Она использовала словечко, которого Шарп не ожидал услышать от леди – при том что Маркиза говорила на прекрасном английском языке, так же как она в совершенстве владела полудюжиной других языков.

– И что мы будем делать?

– Поедем вниз. – El Matarife сделал то, что сделал бы сам Шарп. Он планировал заманить Шарпа в ловушку на крутой, извилистой дороге. Часть людей перекрыла дорогу у подошвы холма, и как только Шарп выедет на дорогу, люди с вершины последуют за ним вниз.

Она уставилась на него с укоризной.

– Мы в беде?

– Я сдам тебя обратно в женский монастырь, если хочешь.

– Боже, нет! Кто эти ублюдки?

– Партизаны.

Она тряхнула поводьями и проехала вперед.

– Ты знаешь, что они сделают со мной?

– Я знаю, что они хотели бы сделать.

Он следовал за ней. Дорога делала крутой зигзаг вниз по склону. Здесь была видна колея, значит, кто-то воспользовался телегой, но это, должно быть, была кошмарная затея – ехать на телеге или в фургоне по такой крутой дороге с уклоном на одну сторону. Она нахмурившись глядела на него.

– Ты знаешь, что делаешь?

– Я потратил всю прошлую ночь, планируя это.

Она дрожала.

– Мне холодно.

Он чувствовал, что ему трудно отвести от нее глаза. Ее волосы, светлые, как самое светлое золото, обычно пышные и блестящие, под струями дождя облепили ее голову, словно сияющий шлем. Каким-то образом это придавало ее облику больше значительности и силы. У нее был большой пухлый рот, большие глаза и высокие скулы. Кожа была белой как бумага. Она встретила его взгляд.

– Забыл меня?

– Нет. Я думал, что ты могла забыть меня.

– Я была уверена, что ты так подумаешь. – Она рассмеялась.

Он развернулся в седле и посмотрел назад. Дорога была пуста.

– Что ты делала там?

– Искала Бога. А что, по-твоему, я делала там?

– Тебя похитила церковь?

– Да.

– Почему?

– Они хотят мои деньги, будь они прокляты.

– Зачем ты написала письмо твоему мужу?

Она обратила на него свои серые глаза, широко распахнутые и невинные.

– Не будь скучным, Ричард.

Он засмеялся. Он проехал половину Испании ради этой женщины, взломал двери женского монастыря, и теперь рисковал быть выпотрошенным рукой Палача – и все, чтобы услышать «Не будь скучным». Она улыбнулась в ответ на его смех.

– Ты из-за этого приехал?

– Частично.

– А какая другая часть?

Он чувствовал себя неуклюжим и застенчивым.

– Чтобы увидеть тебя.

Он был вознагражден улыбкой.

– Как это хорошо с твоей стороны, Ричард. Ты убил Луиса?

Он предположил, что Луис был ее мужем.

– Нет.

– Тогда почему они сказали, что тебя повесили?

Он пожал плечами: слишком сложно было все объяснять. Он повернулся снова и сквозь движущуюся завесу дождя увидел движение позади. Она, должно быть, тоже что-то почувствовала, потому что тоже обернулась.

– Это они?

– Да.

– Разве мы не должны бежать?

– Они перекрыли дорогу ниже.

– Иисус Христос! – Она уставилась на него. – Ты уверен, что действительно знаешь, что делаешь?

– Да. – По крайней мере шесть человек было позади него. Двое умрут наверняка; он мог достаточно твердо рассчитывать на смерть третьего, что оставляет еще по крайней мере троих, с которыми ему придется разобраться. Он старался говорить уверенно. – Тебе придется скакать очень быстро через несколько минут. – Она пожала плечами. Было заметно, как она замерзла. – И впереди нас ждет долгий холодный день.

– Я полагаю, что это лучше, чем провести вечность в тех уборных. Они хотели, чтобы я убиралась в них! Ты можешь это вообразить? С меня хватало быть посудомойкой, а не то что проклятой уборщицей!

Он пустил коня рысью. Люди позади были на расстоянии в двести ярдов, они не спешили, твердо уверенные, что гонят Шарпа вниз по зигзагообразной дороге к поджидающей засаде. Он миновал поворот, и перед ним, в ста шагах вниз по дороге, было место, где прятался Ангел.

– Ты видишь тот выступ скалы?

– Да.

– Там спешишься и спрячешься под ним. Там ты найдешь мальчишку – оставайся с ним и сохраняй спокойствие.

Она насмешливо коснулась своих влажных волос.

– Есть, сэр.

Шарп обошел сверху донизу этот участок дороги ночью, он даже дождался первого луча света рассвета, чтобы увидеть нагромождение скал с точки зрения противника. Теперь, глядя вперед, он не видел следов присутствия Ангела, и это было хорошо.

Он оглянулся. Враги были вне поля зрения, скрытые изгибом дороги и нависающими ветвями можжевельника. Он пришпорил коня.

– Ты знаешь, что делать?

– Ты только что сказал мне, ради Бога! Я не полная дура.

На рассвете то, что он планировал, казалось безрассудным. Теперь, под холодным дождем, это казалось последней отчаянной надеждой, но он должен был попробовать. Он задавался вопросом, должен ли он дать ей инструкции на случай, если он потерпит неудачу, но отказался от этой мысли. Если он потерпит неудачу, ее поймают, как бы отчаянно она ни скакала по склонам. Он должен просто вселить в нее уверенность. Он проехал поворот, наклонился к ее коню и велел ей спешиться.

Он наблюдал, как она неуклюже пробирается под выступом и прокладывает путь между скалами. Отсюда это было похоже на пещеру, хотя это была всего лишь куча больших валунов, наваленных перед крутым поворотом дороги. Она исчезла.

Шарп повел лошадей по дороге, он гнал их примерно двадцать ярдов к крошечному ровному участку, где они могли быть наполовину скрыты. Он привязал их поводья к корням можжевельника, затянув узел как можно туже, чтобы напуганные внезапным оружейным огнем они не могли вырваться на свободу. Потом он поднялся на скалы.

Он сделал это ночью, он мог сделать это и теперь, но скалы стали скользкими от воды и кое-где прихвачены ледком. Он лез вверх, его сапоги скользили, так что один раз он ударился бедром о камень, потом он перевалил через гребень и оказался в грязной скользкой впадине, укрытой кустарником.

Он поднялся в гору почти до уровня идущей выше дороги. Он прислушивался в ожидании врагов. Он хотел, чтобы они поехали мимо валунов, мимо темного выступа и повернули за поворот, прежде чем они поймут, что их заманили в засаду.

Он не слышал ничего кроме шелеста струй дождя. Он вытащил палаш, затем лег на живот под кустом.

Копыто ударило о камень, еще раз, и он услышал смех партизан. Лил дождь, и он был рад ему. Вода сделала их мушкеты бесполезными, в то время как Ангел, прячущийся под темным выступом скалы, был вооружен двумя сухими и заряженными винтовками.

Шарп задавался вопросом, сможет ли мальчишка выстрелить в своих соотечественников. Он узнает через мгновение, очень скоро он узнает, доверяет ли ему Ангел на самом деле. Звуки приблизились, они раздавались на дороге прямо над Шарпом, и он слышал, как один из мужчин сказал, что не видит англичанина.

– Они где-то там, – сказал другой, однако Шарп слышал, что лошади пошли рысью, когда они завернули за поворот.

Шарп медленно встал на ноги. Теперь он видел их. Семь человек под плотными плащами, пропитанными дождевой водой. Они были вооружены мушкетами, но он не мог видеть, обернуты ли замки тряпками против сырости. Он не видел El Matarife в маленьком отряде.

Головной дозорный был теперь ниже его. Шарп ждал.

Ангел должен стрелять сейчас, думал он, прежде чем они увидят привязанных лошадей. Дождь капал с листьев у него над ухом, партизаны проехали мимо него, и все еще не было слышно винтовочного выстрела. Рукоять палаша стала скользкой в руке.

Один партизан проклинал дождь, другой высказал предположение, что англичанин, зная, что он должен умереть, остановился, чтобы доставить удовольствие шлюхе. Они засмеялись, и тут раздался первый выстрел винтовки.

Сапоги Шарпа скользили. Он приказал себе не спешить, двинулся вперед – и вот он уже стоит на крутом наклоне, его сапоги на уровне головы его врагов – и он прыгнул.

Один человек упал с пулей в спине, в то время как другие оборачивались с раскрытыми ртами, хватались за мушкеты, и Шарп, падая, с криком обрушил тяжелый палаш на едущего сзади партизана, который успел только поднять руку и закричал, когда клинок перерубил кость.

Шарп тяжело приземлился, упал и вскочил – палаш застрял в теле человека, которого он ранил. Лошадь партизана пятилась, человек упал с палашом, застрявшим в груди, и Шарп схватил поводья и потянул лошадь к себе. Он высвободил клинок, ударил лошадь другого партизана по крупу, чтобы напугать и погнать под гору. Шарп кричал как демон, пытаясь прогнать партизан вниз по дороге одним лишь свирепым криком.

Головной дозорный повернулся, вытащил саблю, закричал на своих товарищей, приказывая пробиваться. Его рот так и остался открытым, потому что Ангел вогнал в него вторую пулю. Он откинулся назад, дождь внезапно стал темно-красным, и шок от второй пули напугал партизан и дал Шарпу достаточно времени, чтобы поставить ногу в веревочное стремя и вскочить в седло. Он развернул лошадь и с палашом наперевес погнал ее против оставшихся партизан.

Он понимал, что должен стыдиться этой радости – жестокой, певучей радости битвы, но он испытывал ее с того мгновения, когда сел на коня и понял, что его засада сработала.

Кремень щелкал бесполезно по стали, порох в мушкетах под дождем превратился в серую овсянку. Четыре человека стояли перед Шарпом, и он гнал свою лошадь на них, он поднял палаш, закричал, он отбил стальным клинком в сторону поднятую саблю, нанес укол в ребра и повернул, чтобы освободить лезвие. Приклад мушкета врезался в его левую руку, он натянул повод онемевшими пальцами, привстал в седле и закричал победно, когда палаш рубанул вниз и наискось по лицу партизана. Третий винтовочный выстрел донесся от мокрых скал.

Боже, благослови мальчишку, подумал Шарп. Ангел перезарядил со скоростью, достойной стрелка, и еще один человек упал, и напуганная лошадь потащила его прочь с ногой, застрявшей в стремени, а Шарп отбил удар мушкета, отколов щепку от приклада, и нанес удар в горло противника, повернув лезвие, как только оно достигло цели, и кровь была теплой на его руках, когда он парировал удар справа, рубанул – и враг отступил. Они бежали!

Он вжал каблуки в бока лошади.

– Вперед! Вперед! Вперед!

Они слышали, как он скачет, они были напуганы, и один партизан натянул повод, его лошадь поскользнулась, заржала, и Шарп, наклонившись вбок, нанес колющий удар палашом в спину последнего еще не раненного партизана. Тот закричал, выгибая спину, и Шарп высвободил клинок.

Он натянул поводья.

Его нападение было таким внезапным и таким диким, каким и должно быть нападение, и враги отступили – все, кроме мертвецов. Шарп наклонился, схватил повод другой лошади, и погнал коней вверх по холм. Теперь следовало поторопиться.

– Ангел!

– Señor?

Шарп гнал лошадей галопом в гору.

– Ты – чудо! Чертовски замечательное чудо! – Он кричал это на английском языке. Он попробовал приблизительно перевести на испанский и был вознагражден, видя глупую ухмылку мальчишки, который вышел из-за камней. Шарп рассмеялся. – Ты хорош как настоящий стрелок!

– Лучше!

– Ты лучше! – Они оба смеялись. – Забирай лошадей!

Ангел бросил Шарпу его винтовку, и тот повесил ее на плече.

– Элен!

Она медленно выбралась из расселины в скалах. Она уставилась на партизан, которые лежали поверженные на дороге, их кровь смешивалась с дождем и стекала вниз по колее. Она перевела взгляд на Шарпа и улыбнулась.

– Я никогда не видела, как ты дерешься!

– Ты увидишь больше, если не поспешишь.

– Ты великолепен!

– Элен! Ради Бога! Поспеши! Что ты делаешь?

Она бежала мимо него.

– Я хочу один из тех плащей! Я промерзла до костей!

Она стаскивала меховой плащ с одного из мертвецов, ворча на тяжесть трупа. Шарп наклонился с седла, чтобы помочь ей. Он засмеялся, когда она завернулась в плащ, потому что было странно видеть такую изящную красоту, завернутую в такой грубый толстый мех.

El Matarife не было среди этих семи человек, значит, по-видимому, вожак партизан был у подножья горы. Он слышал выстрелы, но пройдет несколько минут, возможно, полчаса, прежде чем он узнает, что случилось. Тогда, однако, он поймет, что сделал Шарп и что его противник ускользнул от него. Шарп подсадил Элен в седло Карабина, зная, что каждая секунда на счету.

У Шарпа было теперь четыре лошади, и он повел их вверх, подальше от мертвецов, на плато.

– Куда мы поедем, Ричард?

– Спустимся вниз с другой стороны. Есть узкая дорога, козья тропа.

Он объехал вокруг плато, прежде чем идти в женский монастырь, уверенный, что должен быть другой путь, но опасаясь, что не найдет его.

– И что тогда?

– Будем скакать столько, сколько сможем! Мы на полдня опередим ублюдков, но они будут следовать за нами!

Он не сказал ей, что никто не может двигаться быстрее по этой стране, чем партизаны. Они будут преследовать их безжалостно, их месть будет ужасна, если он не поспешит.

Она смотрела, как он неловко стирает кровь с клинка вальтрапом захваченной лошади.

– Спасибо, Ричард!

– Ангела благодари! Он снял трех из них.

Ангел покраснел. Он смотрел на маркизу с собачьей преданностью. Шарп засмеялся и повел их вверх в гору и на юг, к далеким долинам.

Он чувствовал необыкновенный прилив жизненных сил. Он сделал это! Он пересек всю Испанию и отнял эту женщину у женского монастыря Поднебесье, он дрался с ее врагами и он доставит ее в безопасное место. Он найдет ответы на свои вопросы, он вернет себе свою прежнюю жизнь, но сначала, до всего этого, потому что сейчас это казалось ему самым важным, он узнает, изменилась ли она. Он смотрел на нее, думая, что ее красота затмевает все на земле и что когда она улыбается, кажется, будто она держит в своих руках все его счастье. Впервые за все эти месяцы он был доволен собой благодаря этой женщине.

Глава 13

Маркиза стонала с закрытыми глазами. Она повернула голову на подушке и приоткрыла губы, так что Шарп видел ее белые зубы. Очаг дымил. Дождь рисовал расплывчатые узоры на крошечном окне, сквозь которое, Шарп мог видеть свечу в доме напротив, огонь которой тускло мерцал через грязное стекло.

– О, Боже! О, Боже! О, Боже! – Она сделала паузу, ее голова в золотых волосах снова дернулась на подушке. – О, Боже!

Шарп засмеялся. Он налил ей вина и поставил около кровати. Над фитилем, тускло горевшим в железной плошке с маслом, поднималась струйка дыма.

– Вино для мадам.

– О, Боже.

Они скакали так долго, что одну лошадь пришлось бросить, и даже две хорошие английские лошади не могли пошевелиться от усталости, и бедра маркизы, не защищенные седлом, были натерты до сырого мяса. Она с трудом открыла глаза.

– Разве тебе не больно?

– Немного.

– Я не хочу видеть проклятых лошадей никогда больше. О, Христос! – Она почесала поясницу. – Проклятое место! Проклятая Испания! Проклятая погода! Что это?

Шарп поставил чугунный горшок на грубо сколоченный стол.

– Жир.

– Ради Бога, зачем?

– Для ран. Смажь их этим.

Она наморщила нос и почесалась снова. Она лежала на кровати – слишком усталая, чтобы пошевелиться, слишком усталая, чтобы заметить, как Шарп приказал развести огонь, приготовить пищу и принести вино.

Они приехали в этот город, крошечное местечко, стиснутое горами, где были церковь, рынок, гостиница, и мэр, который был потрясен тем, что британский офицер добрался до их городишки. Шарп, опасаясь El Matarife, предпочел бы ехать дальше, найти место в глубине страны, где они, возможно, укрылись бы на ночь, но понимал, что маркиза не выдержит больше. Пришлось рискнуть воспользоваться городской гостиницей и надеяться, что если El Matarife заберется так далеко, присутствие горожан помешает ему попытаться снова захватить маркизу. Сейчас неподходящее время, думал Шарп, говорить ей, что он планирует отъезд на раннее утро.

Она приподнялась, опершись на локоть, и хмуро разглядывала комнату.

– Я не думаю, что когда-либо останавливалась в столь ужасном месте.

– По мне так оно вполне удобное.

– Ты никогда не отличался возвышенным вкусом, Ричард. Только по части женщин. – Она шлепнулась назад. – Я предполагаю, что надеяться на ванну здесь бесполезно?

– Скоро будет.

– В самом деле? – Она повернула голову, чтобы посмотреть на него. – Боже, ты великолепен. – Она нахмурилась снова и почесалась. – Проклятое облачение! Терпеть не могу носить шерсть.

Шарп развесил одежду, которую она забрала в женском монастыре у огня. Ее драгоценности лежали на столе. Она посмотрела на платье.

– Не очень подходит для бегства, не так ли? – Она рассмеялась, глядя, как Шарп снимает мокрую куртку. – Это рубашка, которую я тебе подарила?

– Да.

– А разве у вас нет прачечной в британской армии?

– Я не мог взять прачечную с собой.

– Бедный Ричард. – Она попробовала вино и поморщилась. – Когда-нибудь, Ричард, у меня будет дом на Луаре. У меня будет остров посреди реки, и молодые люди будут приплывать ко мне на лодках, мы будем есть пирог с жаворонками и мед, пить холодное, холодное вино в жаркие, жаркие дни.

Он улыбнулся.

– И вот почему ты хочешь получить свои фургоны?

– Вот почему я хочу свои фургоны.

– И именно поэтому церковь арестовала тебя?

Она кивнула и снова закрыла глаза.

– Они подстроили все это. У Луиса не было никого, чтобы оставить деньги, кроме меня, и они нашли проклятое завещание и в нем пункт, где говорится, что они получат все, если я стану монахиней. Просто. – Она слабо улыбнулась. – Это довольно умно с их стороны.

– И все же, почему ты написала письмо?

Она небрежно махнула рукой.

– О, Ричард! – Она посмотрела на него и вздохнула нетерпеливо. – Им нужен был мертвый Луис, не так ли? Они сказали мне, что они хотят его наказать, уж не знаю за что. Я не знала, что будет потом, и я думала, что ты будешь не против убить его. От него никогда не было никакой пользы. – Она улыбнулась ему. – Я никогда не думала, что это причинит тебе такие неприятности. Честное слово! Я напишу письмо для Артура, объясню, что ты невиновен. Сколько всего пришлось тебе перенести! – Она нахмурилась снова, царапая под серым одеянием.

– Элен.

Она смотрела на него, испуганная серьезностью его тона. Она надеялась, что он не собирается подвергать сомнению ее ложь – она слишком устала.

– Ричард?

– Это не шерсть.

– Какая шерсть?

– То, что ты чешешься.

– О чем, спрашивается, ты говоришь?

Он показал на брошенный на пол меховой плащ, который она сняла с мертвого партизана.

– У тебя гости.

Она уставилась на него с подозрением.

– Гости?

– Блохи.

– Христос! – Она села с внезапно вернувшейся энергией и задрала одеяние выше колен. Она нахмурившись глядела на свою обнаженную кожу. – Блохи?

– Вероятно. – Он смотрел на ее бедра, задаваясь вопросом, почему она лжет ему. Он был уверен, что она лжет, уверен, что было нечто большее, связанное с письмом, которое она написала мужу, чем простое желание церкви заполучить ее богатство, но он чувствовал, что ему придется принять ее объяснение, потому что он был не настолько умен, чтобы добиться от нее настоящей правды.

Она задрала одеяние еще выше, изучая свои ноги.

– Бог, ад и проклятие! Блохи? Я не вижу ничего.

– И не увидишь.

Она опустила подол.

– Я никогда не избавлюсь от них!

– Избавишься.

– Как?

– То же, как и все мы. Мылом.

– Просто смыть их?

Он усмехнулся.

– Нет.

Кто-то стучал в люк, который вел снизу в комнату. Шарп отпер его, поднял крышку, и жена владельца гостиницы втолкнула большую оловянную ванну. Он втащил ванну и увидел ведра воды, испускающие пар у подножья лестницы.

– У вас есть полотенца?

– Si, señor.

Шарп увидел Ангела возле очага в конце главной комнаты гостиницы. Мальчишка казался несчастным, он явно завидовал офицеру стрелков, который был в комнате маркизы.

– И мне надо мыло.

– Si, señor.

Маркиза сидела, поджав ноги, на краю кровати.

– Что я буду делать с мылом?

– Ты берешь кусок, ищешь блох и давишь их углом. Они прилипают к мылу. Это в двадцать раз быстрее чем пытаться ловить их пальцами.

Он втащил первое ведро и вылил его в оловянную ванну.

Она уставилась на него недоверчиво.

– А что, если они переберутся мне на спину?

Шарп рассмеялся.

– Жена владельца гостиницы поможет тебе. Она не захочет иметь блох в кровати. – На самом деле он был бы удивлен, если бы блох уже не было в кровати, хотя и такое было возможно, поскольку это была единственная по-настоящему чистая спальня в гостинице.

– Эта женщина?

– Почему нет?

– Христос, Ричард! Я не хочу, чтобы она знала, что у меня есть блохи! Тебе придется сделать это. – Она пожала плечами. – Ты уже видел меня достаточно часто прежде.

Он вылил другое ведро.

– Да, госпожа.

– Это то, что ты хотел, не так ли? Награда спасателя? Разве не ради этого рыцари мчались спасать дев? Только они назвали это Святой Грааль – куда лучшее имя, чем некоторые, которые я слышала.

– Да, госпожа.

Она рассмеялась в ответ на его улыбку.

– Я скучала по тебе. Я часто задавалась вопросом, что ты делаешь. Я воображала, что ты всю жизнь будешь ходить мрачный, пугая богатеньких молодых офицеров. – Она состроила гримаску. – У меня даже нет гребенки, не говоря уж о щетке! Это – вся вода, которую они дали мне?

– Сейчас будет еще.

– Слава Богу. – Она откинулась назад на кровати. – Я могу спать целый месяц. Я не хочу видеть проклятых лошадей снова.

Шарп втащил новые ведра в комнату.

– Завтра тебе придется ехать верхом.

– Нет, я не поеду!

– Я могу оставить тебя El Matarife.

– Он не сможет заставить меня страдать больше, чем сейчас. – Она повернула голову, наблюдала за ним через лавины пара. – Я сожалею о твоей жене, Ричард.

– Да. – Он не знал, что еще можно сказать в ответ на выражение сочувствия.

Она пожала плечами.

– Я не могу сказать, что я сожалею о Луисе. Это кажется каким-то нереальным, однако, – быть вдовой. – Она тихо рассмеялась. – Богатой вдовой, если этот ублюдок не украдет все.

– Инквизитор?

– Проклятый инквизитор. Отец Ача. У тебя все готово?

– Только полотенца.

Он взял тонкие льняные полотенца у женщины внизу и закрыл лаз.

– Ваша ванна, госпожа.

– Из тебя чертовски ужасная горничная, Ричард.

– Я думаю, что меня успокаивает слышать это.

– Пусть остынет немного. Я не хочу еще и ошпариться, после того, как меня искусали блохи и я натерла ноги. – Она сидела на кровати, оперев подбородок на ладони, и смотрела на него. – Что мы будем делать теперь, Ричард?

– Это зависит от того, что ты хочешь сделать.

– Я хочу поехать в Бургос.

Он почувствовал себя разочарованным. Он догадывался об этом и знал, что глупо надеться, что она возвратится к армии вместе с ним.

– Если французы все еще там, – сказал он с сомнением.

Она пожала плечами.

– Где бы они ни были, я хочу быть там же. Потому что там, где они, там и фургоны.

– Разве они не арестуют тебя снова?

Она покачала головой.

– Церковь не может сделать это дважды. – Она думала о генерале Вериньи. – Я не позволю ублюдкам сделать это во второй раз. – Она потянулась и сунула руку в воду. – У тебя есть мыло?

– Готово и ждет вас, госпожа.

Она усмехнулась, затем скрестила руки, чтобы снять одеяние через голову. Она засмеялась, видя выражение его лица, и потянула серую шерсть кверху.

– Мне холодно.

– Ерунда. Просто лезь в ванну.

В течение десяти минут под ее непристойный смех он обследовал ее кожу. Она жаловалась, что это щекотно, в то время как он находил блох, прижимал мыло, затем давил блох ногтями, и к тому времени, когда последняя блоха была найдена, она настаивала на том, чтобы искать его блох, а когда и с этим было покончено, она была на кровати, проклиная ободранную кожу бедер, и его лицо было в ее волосах, а ее руки были на его шрамах на спине, оставшихся после давней порки. Она поцеловала его в щеку.

– Бедный Ричард, бедный Ричард.

– Бедный?

– Бедный Ричард. – Она поцеловала его снова. – Я забыла.

– Забыла что?

– Не имеет значения. Ты думаешь, проклятая ванна совсем остыла?

Ванна была еще достаточно теплой, и она намылила себя, вымыла волосы, затем села, откинувшись головой к стене. Она смотрела на него, как он лежит голый на кровати.

– Ты выглядишь счастливым.

– Я счастлив.

Она улыбнулась печально.

– Тебе немного надо для счастья, не так ли?

– Я думал, что получил немало.

Позже, когда они поели и когда каждый выпил по бутылке вина, они лежали в кровати. Огонь пылал, от дымохода веяло теплом, тяга была отличной, и маркиза курила дешевую сигару, которую она купила у владельца гостиницы. Шарп забыл, что ей нравится курить. Ее рука лежала у него на животе, и она дергала там его волосы.

– Этот человек придет в город?

– Не думаю. Alcalde сказал, что нет. – Мэр сказал, что город находится под охраной другого вожака партизан, который не любит El Matarife.

Она смотрела на него. Ее волосы высохли, стали мягкими и золотыми и рассыпались по лицу.

– Ты когда-нибудь думал, что увидишь меня снова?

– Нет.

– Я думала, что я увижу тебя.

– Ты думала?

– Я думала так. – Она выпустила кольцо дыма и смотрела на него критически. – Но не в женском монастыре. – Она рассмеялась. – Я не могла представить, что это ты! Я думала, что ты мертв, прежде всего, но даже не в этом дело! Я думаю, что это – самое лучшее, что кто-нибудь сделал для меня.

Они говорили о том, что произошло с ним после лета в Саламанке, и он слушал недовольно, как она описывает дворцы, в которых побывала, балы, на которых она танцевала, и скрывал ревность, которую он испытывал, когда воображал ее в окружении других мужчин. Он пытался убедить себя, что это бесполезно, что ревновать маркизу – все равно что жаловаться на переменчивость ветра.

Он говорил о своей дочери. Он рассказал ей о зиме в Воротах Бога, сражении, смерти Терезы. Она сидела и пила вино.

– Ты не очень популярен у наших.

– Из-за сражения?

Она рассмеялась.

– Я очень гордилась тобой, но я не смела говорить об этом. – Она передала ему бутылку. – Значит, ты отдал все свои деньги дочери?

– Да.

– Ричард Шарп, ты – дурак. Когда-нибудь я должна буду преподать тебе урок выживания. Значит, ты снова беден?

– Да.

Она засмеялась. Она рассказала ему о деньгах, которые были в обозе отступающей французской армией – не ее собственных деньгах, но о сотнях фургонов, которые были собраны в Бургосе.

– Ты не поверишь этому, Ричард! Они ограбили каждый монастырь, каждый дворец, каждый проклятый дом отсюда до Мадрида! Там золото, серебро, картины, посуда, еще больше золота, больше картин, драгоценностей, шелков, монет… – Она покачала головой в изумлении. – Это – достояние испанской империи, Ричард, и это все уходит во Францию. Они знают, что проигрывают, поэтому они берут с собой все.

– Сколько?

Она задумалась.

– Пять миллионов?

– Франков?

– Фунтов, любимый. Английских фунтов. – Она засмеялась над выражением его лица. – Самое меньшее.

– Этого не может быть.

– Может. – Она бросила сигару в огонь. – Я видела это! – Она улыбнулась ему. – Ваш дорогой Артур хотел бы дотянуться до всего этого, не так ли? – Несомненно, думал Шарп, Веллингтон от всего сердца хотел бы захватить французский вещевой обоз. Она засмеялась. – Но он не сможет. Это все охраняется нашей армией. – Она подняла бокал. – Все для нас, дорогой. Проигравший забирает все.

– Ты вернешь свои фургоны?

– Я верну свои фургоны. – Она сказала это мрачно. – И я напишу письмо, которое вернет тебе твою службу. А что я напишу? Что инквизитор убил Луиса? – Она хихикнула. – Возможно, он это сделал! Или его брат.

– Его брат?

Она обернулась к нему.

– El Matarife, – объяснила она ему как ребенку.

– Они – братья!

– Да. Он приехал и разглядывал меня в карете. – Она задрожала. – Ублюдок.

Шарп предположил, что это имело смысл. Зачем еще партизан забрался бы в эти далекие, неприветливые горы, кроме как для выгоды своего брата? Но даже при этом он был удивлен, что бородатый зверь в облике человеческом был братом священника. Он посмотрел на красавицу, лежащую рядом.

– Ради Бога, напиши, что то другое письмо не было неправдой.

– Конечно, я напишу. Я скажу, что монашки угрожала изнасиловать меня, если я не напишу его. – Она улыбнулась. – Я сожалею об этом, Ричард. Это было легкомысленно с моей стороны.

– Это не имеет значения.

– На самом деле имеет. Это причинило тебе неприятности, не так ли? Я думаю, что ты все-таки это переживешь. – Она улыбнулась счастливо. – И если бы не было того письма, то мы не были бы здесь, не так ли?

– Да.

– И ты не смог бы намазать жиром мои бедра, не так ли?

Она вручила ему горшок, и Шарп, послушный как всегда этой золотой женщине, повиновался.

Ночью он лежал с открытыми глазами, обнимая ее за талию одной рукой, и задавался вопросом, будет ли письма, которое она напишет, достаточно. Вернет ли оно ему его чин и восстановит ли его честь?

Отблески огня играли на пожелтевшем потолке. Дождь все еще стучал в окно и шипел в дымоходе. Элен прижалась к нему, перекинула через него ногу, положила голову и руку ему на грудь. Она пробормотала чье-то имя в полусне: «Рауль…» Шарп почувствовал, что ревность просыпается снова.

Он провел рукой вдоль ее спины, погладил ее, и она снова забормотала и крепче прижала голову к его груди. Ее волосы щекотали его щеку. Он думал, как часто в прошлом году он мечтал об этом, хотел этого, и он провел рукой вниз по ее боку, как если бы он мог запечатлеть это ощущение прикосновения в памяти навсегда.

Она лгала ему. Он ни на миг не поверил, что церковь убила ее мужа и спланировала, как забрать ее деньги. Что-то другое стояло за всем этим, но она никогда не скажет ему, что это. Она сделает все, что может, чтобы спасти его карьеру, и хотя бы за это, думал он, надо ее поблагодарить. Он смотрел в крошечное окно и видел только тусклое отражение комнаты, ни намека на рассвет. Он сказал себе, что должен проснуться через час, прижался к ее теплому мягкому телу, коснулся губами ее волос и уснул, крепко держа ее в объятиях.

***

Он проснулся внезапно, когда небо за маленьким окном стало серым, зная, что спал дольше, чем должен был. Он задавался вопросом, почему Ангел не постучал в люк.