Текст книги "Терри на ограде"

Автор книги: Бернард Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Под окном с жалюзи в металлической раме стоял низкий шкаф, дубовый, но выкрашенный в белый цвет, чтобы выглядел современнее. Он-то уж наверняка заперт, это Терри знал. Когда приходишь за приемником, мистер Маршалл всегда его отпирает. Но Лес уже опять уверовал в себя, для него это не помеха. Он многозначительно поглядел на Мика, присел на корточки и очень осторожно, будто хирург во время тончайшей операции на ухе, стал поворачивать нож в замке. Ему ясно было – шкаф старый, крепкий, такой пинком не откроешь, только зашибешь пальцы, и скачи потом на одной ноге по комнате всем на потеху. А с замком этим он справится, это ему раз плюнуть.

В полминуты дверца была открыта, нож сунут обратно в карман джинсов, и вот Лес дорвался. Наконец-то! Он горел жадным нетерпением, действовал и ловко и грубо, точно палач. Порывисто сунулся внутрь. Вот оно, ради чего он здесь, ради чего угрожал, и запугивал, и вел их: он знает, на что пустит деньги, которые теперь выручит, и, точно голодающий, который дорвался до кладовки со съестным, он запустил руки в шкаф. Глаза его блестели, из носу текло, в горле как-то странно булькало.

– И всего делов! – сказал он и громко, пронзительно, гнусаво засмеялся. – И всего делов, черт возьми!

Джарвиз направлялся к первому из тех шести классов, которые еще предстояло осмотреть, и его здоровое ухо было обращено к левой стене коридора, а за этой стеной помещался директорский кабинет. И он услышал: что-то ударилось об стену, и тотчас раздались громкие сердитые голоса. Это уже не ошеломило его – открывая одну за другой двери классов, он чего-то в этом роде и ждал. Вот, значит, они где! И, судя по голосам, – ребятня. Ясно! Он не спешил, не кинулся вслепую прямо в кабинет, он ведь старый вояка, стреляный воробей; нет, он тихонько отворил дверь в вестибюль, проскользнул туда и ловко – теперь и ключи и пальцы отлично слушались – запер ее за собой. Он готовился к броску в атаку, и, как в былые времена, перед тем как выскочить из окопа, в нем поднялось до боли острое волнение, и тело сразу стало моложе лет на десять. Он пригляделся к вроде бы закрытой двери канцелярии, потом подкрался к входной двери и запер ее; и точными движениями пехотинца, готовящего штык к бою, расстегнул пряжку своего широкого кожаного пояса. Дернул, еще раз, еще; повернул, еще раз, еще, потянул, еще раз, еще. Есть! Свободный от пряжки конец ремня обернул вокруг правой кисти и осторожно приблизился к комнате секретарши – голова вздернута, один глаз подозрительно прищурен, другой зорко подстерегает опасность. Тревога! К бою готовсь!

Через комнату от него Лес созерцал добычу и пускал слюни от удовольствия. Он ведь толком не знал, какой будет улов, думал выручить за все фунта три, а может, и пять-шесть; но транзисторы, которые тут оказались, ошеломили его, в голове стали зарождаться грандиозные планы. Насколько он помнил, хотя в свою школу заглядывал не часто, проводка для радио была во всех классах. Но хорошие приемники штука очень дорогая, и начальные школы обходятся плохонькими, маленькими транзисторами. А эти – большие, сантиметров тридцать на десять и двадцать в высоту, у них так легко выдвигаются длинные антенны, и целых четыре диапазона, и есть гнезда для магнитофона и наушников. Отличные транзисторы – полированное дерево, удобные ручки, и корпус перехвачен сверкающим ободком нержавеющей стали.

– Шик! За такие монету не пожалеют!

– Машинки что надо…

– Ай да Лес, котелок варит…

– Не гляди, что ряшка страхолюдная…

Транзисторов было шесть, и на каждом – наклейка с номером, чтобы Маршалл мог давать их по очереди и чтобы поровну садились батарейки. Без особой охоты Лес дал каждому по транзистору и один отставил на стол – для себя. Последний, под номером шестым, сунул в руки Терри:

– Этот тебе, на сохранение, до завтра. Так что ты теперь по уши завяз, вместе с нами, сечешь? Ты теперь из нашей шайки и добычу дома укрываешь. А завтра вечером в полпятого притащишь его в лощину, на самое дно, к сточному колодцу. Да без дураков, ясно? Гляди никого с собой не приведи! Если кому проболтаешься, папаше или там полиции, самому будет хуже – нас-то не найдут и машинки не найдут и решат, ты им наврал с три короба: напугался, что поймали, и все выдумал. Я-то знаю, как у них мозги устроены. Ясно?

Лес шмыгнул носом и глядел на Терри, ждал ответа. Терри крепко прижал транзистор, будто нежеланное дитя. Отчаяние окутало его, словно облаком ядовитого газа, голова шла кругом, мутило, и он не мог вымолвить ни слова.

Лес опять шмыгнул носом, утер его мокрым рукавом.

– Ну?

Терри кивнул. На большее сил не нашлось. Выбора-то ведь нет, верно? Но словами он уговор не скрепил.

Лесу, видно, хватило и кивка, он отвернулся. Но оказалось, молчание Терри сослужило Лесу куда более важную службу, чем сослужили бы любые слова. В просвете тишины, который оставлен был для ответа Терри, явственно послышался звук шагов: кто-то вошел в вестибюль.

– Тихо! – прошипел Лес. – Живо! Сюда идут! Рвем когти!

Началась паника. Взломщики шумно, бестолково заметались из угла в угол, точно мухи в банке из-под варенья, – сталкивались друг с другом, налетали на мебель, ударяли об нее транзисторами, спотыкались о ковер. Только Терри стоял столбом – его сковал страх. Все разом выкрикивали несообразные советы, сквернословили, на чем свет стоит кляли Леса. Только Деннис не потерял головы. С неожиданной силой он с маху двинул стол к двери, припер его вплотную – толковый поступок, который заставил всех немного опомниться, и наконец среди криков послышалась команда Леса:

– Окна! Живо! Поднимай, к черту, жалюзи, открывай окно!

Но жалюзи хлопали и не поддавались; казалось, их пружины приспособлены для чего угодно, только не для своего прямого назначения. Пластинки открывались и закрывались, один край шел вверх, другой стоял на месте, и под конец, смятый, искореженный пластик косо заклинило по диагонали окна. Но вот Мик подлез под жалюзи, надавил на них спиной, и тогда удалось ухватиться за металлический запор окна.

– Живо! Давай вылезай!

Толкаясь, мальчишки в панике сгрудились около Мика, только Деннис оставался на другом конце комнаты, нажимал на стол, удерживая дверь, на которую теперь напирали с той стороны.

– Впустите, вы, хулиганье! Не откроете, хуже будет!

Если б волнение мальчишек не передалось и сторожу, еще недавно такому хладнокровному, собранному, он не толкал бы дверь, а потянул ее на себя и тогда если уж не всех, так кого-нибудь сразу бы поймал. Но находчивость Денниса и спешка, в которой действовал сторож, помогли им выиграть решающие секунды.

С трудом протискиваясь через едва приоткрытое окно, налетчики – все, кроме Леса, – забыли про громоздкие транзисторы. Терри свой уронил, остальные валялись на столе, на стуле, на ковре. Только Лес взобрался на белый шкаф не с пустыми руками: он вылез из окна с двумя транзисторами – ухватил их за ручки одной рукой, неловко, будто старуха, которая садится в автобус с набитыми сумками.

Деннис, из тех храбрецов, каких за воинскую доблесть награждают высшим орденом, крестом Виктории, героически держал дверь до последнего мгновения, пока все не выбрались, и лишь тогда сам кинулся к окну. Быстрый, ловкий, он с привычной легкостью нырнул в проем. Но никто его не преследовал, никто не вбежал в директорский кабинет. Джарвиз был не так уж глух, и по доносящимся до него крикам, по треску и хлопанью жалюзи понял, что мальчишки выбираются через окно. Еще прежде, чем Деннис перестал удерживать дверь, сторож кинулся к выходу, чтобы перерезать путь этим поганцам.

Дернуло ж его запереть выход! Теперь потеряны драгоценные секунды. И все же он быстро открыл двери, сбежал по ступеням под дождь – по-прежнему лило как из ведра – и в сумрачном свете успел разглядеть четырех, не то пятерых мальчишек, которые удирали от дома, точно мокрицы от горящего полена.

– Сюда, к воротам, в проулок!

– Давай скорей! Погоня!

– Стой! Стой, говорю!

Джарвиз отшвырнул пояс – только путается в ногах – и кинулся бежать, как помнилось ему с давних времен, по всем правилам спринта. Мальцы-то были быстроногие. Один, удиравший последним, опередил двух других и перемахнул через ворота сразу за теми, кто вырвался вперед. Но другой, у которого чем-то заняты были руки, бежал медленней, и сторож подумал, может, удастся его поймать, но больше надежды поймать мальца, который трусцой бежит за ним.

Этим последним был Терри. Слишком он набегался в тот день, хватило бы на всю жизнь, и теперь ноги не желали слушаться. Он знал, старик Джарвиз настигает его и уж если поймает, за другими гнаться не станет. Надо быстрей. Надо бы крикнуть – пускай ему помогут перелезть через ворота. Скорей бы к маме. Он бежал, вдыхал смесь воздуха и дождя и въяве переживал свой страшный сон: снова гнался за ним тот орущий человек, и настигал, и хватал цепкими пальцами, снова тот ужас, что терзал в ночные часы; бежишь и не можешь убежать, а мама стоит и не оборачивается, не видит, не слышит его беззвучных криков о помощи.

Лес раньше него добежал до ворот, подсунул в просвет транзисторы и лишь потом стал перелезать, на это ушли какие-то секунды; он лез медленно, неуклюже и загородил дорогу Терри. Теперь не убежать! Шлепающие шаги, тяжелое дыхание старика Джарвиза уже тут, за спиной, Терри пытается крикнуть Лесу – и не может, задохнулся. Скорей! Скорей! Сейчас Джарвиз его схватит. Но вот Лес соскочил на ту сторону, нагнулся подобрать добычу, и Терри с маху безнадежно кидается на ворота. Хватается за верхнюю перекладину, мокрую, скользкую – не удержаться; оборачивается – лучше уж сдаться, пока Джарвиз не сцапал его сзади.

– Скорей! Держись, Терик! Живо! Давай руку!

В панике Терри опять повернулся к воротам. Молча, послушно протянул обе руки, собрал последние силы для прыжка. Пропал! Сейчас Джарвиз его сцапает. Но Лес ухватил, стиснул его запястья, и в последнюю секунду отчаянным, мучительным рывком Терри перевалился через ворота и шлепнулся носом в землю по ту сторону.

Он забарахтался, поднимаясь на ноги, и вдруг напоследок сверкнула молния, стало светло как днем, и сквозь раскаты грома Терри услышал: сторож с разгона треснулся о ворота и громко выругался.

Слава богу! Все. Старик теперь не опасен. Пока он будет возиться с воротами, их и след простынет. У последних беглецов разом прибыло сил, и, подхватив по транзистору, они помчались по дороге. Один трофей победно сжимал грубыми лапами Лес. Другой неохотно слабыми, дрожащими пальцами держал за ручку хрупкий паренек в мокрой черной рубашке. И, прежде чем каждый побежал своей дорогой, они обменялись несколькими словами, которые накрепко их связали.

– Не забудь, – бросил Лес, – завтра. Полпятого. И чтоб один. Буду ждать поблизости…

– Ага. Ладно, – отозвался Терри со вздохом, перешедшим в всхлип, может, оттого что бежал. Но нет, не оттого. Страшный сон еще не кончился – вот что означал этот всхлип.

9

В той части мира, где находился Терри, было темно. Где-то еще сияло солнце, где-то был свет, но в этой части Лондона из-за грозы стемнело рано, а фонари не горели – особые устройства, которые включали их лишь в определенный час, не умели перестраиваться смотря по обстоятельствам, – и тьма гуще обычной укрывала Терри, когда он под моросящим стихающим дождем, прижимаясь к стенам, бежал домой.

Сто раз твердил он в уме, с чего начнет: «Прости, пап, я играл на улице, и вдруг гроза, я спрятался на пустоши, ждал-ждал, дождь не кончается, ну, пришлось бежать домой, боялся, вы волнуетесь». Даже ему самому слова эти казались чересчур заученными, и опыт подсказывал – досказать до конца, как на сцене, не удастся, его непременно перебьют. Но все равно, такова суть, это его оправдание, а уж остальное придется придумывать по ходу дела.

Транзистор бил его по мокрым коленям, а он бежал и в уме все повторял: «Прости, пап, я играл на улице, и вдруг гроза…» Он уже решил, что правды не скажет. И больше об этом и не думал. Слишком внушительно растолковал ему Лес, что будет, если он проболтается. Вот если б его поймали или узнали, тогда другое дело. Но ни того, ни другого не случилось, и всего проще и легче, всего безопасней держаться Леса и завтра отдать ему транзистор. И на этом все кончится. Первое время будет немного не по себе в школе… и с папой сегодня будет не так-то просто… но все-таки это лучше, чем если заподозрят, будто он по доброй воле присоединился к шайке Леса. От подозрений никто не застрахован, даже мальчики из самых обыкновенных благополучных семей, – ведь сколько так называемых почтенных граждан попадает за это в тюрьму. Даже полицейские попадают в тюрьму из-за какой-то… как ее… коррупции. На что ж тогда ему-то надеяться? Нет, остается одно: пробраться в дом незаметно, транзистор спрятать от родителей… и от проныры и ябеды Трейси… и пускай ругают за то, что оставался на улице и промок. Вот и все. Другого пути нет. Люди всегда стараются как-то примениться даже к самому трудному положению, это Терри знал; человек всегда надеется на лучшее, такова его природа, и Терри не был исключением.

Вот только как быть с этой тяжелой штуковиной, что бьет его по коленкам? Сперва надо от нее избавиться, а потом уже идти в дом: к себе в комнату транзистор нипочем не пронести незамеченным, во всяком случае сегодня.

И вдруг Терри осенило. Бак для мусора. Можно пройти с заднего двора, проскользнуть мимо гаража, сунуть транзистор в бак, а уж после идти в дом. Внутри этого бака – мешок из черного пластика; мусорщик каждую неделю оставляет ого там, чтоб легче доставать мусор, и надо только вытащить мешок с мусором, сунуть транзистор на дно, и мешок опять на место. До понедельника, когда приедет мусорщик, никто мешок вынимать не станет, а до тех пор он заберет транзистор по дороге в лощину или улучит минуту и унесет к себе в комнату. Там у него есть тайник, про который никто не знает: старый, заделанный досками камин; если снизу надавить, верх можно подковырнуть ногтями, и он отойдет. Недавно, поссорившись с Трейси, он спрятал туда ее туфли, она искала-искала, прямо взбесилась, а все равно не нашла, так что для приемничка место надежное.

Вот уже и дом, даже слишком быстро. Терри миновал свой поворот, нырнул в проулок и уже идет задворками. Никаких помех на пути, к счастью, не встретилось, но он бы с радостью еще медлил и медлил. В полукилометре отсюда его оправдания казались куда убедительней. Но теперь вот она, роковая, решительная минута. Когда он снова начал мысленно повторять свое объяснение, живот свело ледяной судорогой. «Прости, пап, я играл на улице, и вдруг гроза…»

Мусорный бак – у самых ворот, рядом с гаражом. Он стоит на виду, но сейчас уже темно, из дома не углядеть, как Терри прячет приемник, и, к счастью, бак пластмассовый, так что и услышать не услышат.

Справиться с мешком оказалось трудней, чем думал Терри. Мама всегда открывала его и края отворачивала на край бака – когда мешок пустой, это очень просто, и потом всю неделю он так и держится. Но чем больше набирается мусора, тем больше мешок раздувается, – вытащить его было нетрудно, а вот засунуть обратно оказалось задачей не из легких. Терри провозился минут пять. Держишь ближнюю сторону мешка – дальняя не желает как следует выворачиваться, берешься за дальнюю сторону, только ее отпустишь, чтоб заняться ближней, – и мешок соскальзывает в ящик. Терри совсем упарился и под конец махнул на все рукой – транзистор остался лежать на дне ящика, лицом вниз, а мешок скособочился, повис на стенке только одной стороной, но все равно надежно укрывал спрятанное.

Теперь – к черному ходу. Ох, и попадет же ему за рубашку! Но ничего не поделаешь, придется терпеть; да притом отец наверняка уже знает, что он наговорил перед тем, как убежать. А может, они обрадуются, что он вернулся, даже и вовсе ругать не станут. Но так или иначе, к утру все это будет уже позади; потом придется весь день ломать комедию в школе – прикидываться невинным, врать и не краснеть, – а вечером он отдаст Лесу транзистор, и опять начнется простая, обыкновенная жизнь.

Вот только взять этот барьер…

От волнения он нечаянно толкнул кухонную дверь с такой силой, будто хотел не взять барьер, а пройти напролом, и она так грохнула, мертвый и тот проснулся бы; если он надеялся, прежде чем предстать перед родителями, вытереть волосы и как-то привести в порядок рубашку, он сильно ошибался.

– Мать честная, рыбка золотая, да где ж тебя носило?

Терри заморгал, ослепленный белым неоновым светом. Он никак не думал, что они в кухне. Значит, начинается! И мать и отец, оба в пальто, как-то неловко стояли около плиты и раковины. Оба резко повернули головы, словно их застукали на месте преступления. То ли они ссорились, то ли в семье кто-то умер: у мамы лицо в красных пятнах, папа барабанит по чайнику – явно что-то стряслось. Терри невдомек было, что все это из-за него.

Хотя поначалу о пропавшем сыне больше тревожился отец, но первой к Терри кинулась мать, обняла, стала целовать мокрый лоб.

– Господи, да ты только погляди на себя! А твоя чудная рубашечка! Где ж ты пропадал, негодник? – Она всегда так его называла, когда старалась показать, что сердится, но каждое ее движение выдавало правду, и Терри понимал: она хоть и сердится, а все равно любит его. – Мы так переволновались. Гроза, молния, а ты на улице. Мы уже ездили тебя искать, да без толку…

Она все не выпускала его, крепко обнимала, так что с него текло, отводила со лба промокшие волосы. И внезапно, как бывает, когда накатит тошнота, Терри почувствовал – не может он больше сдерживаться. После всей злобы, всех угроз наконец-то такая явная, такая неприкрытая любовь – и вот тут-то из самой глубины его существа вырвалось рыдание, и он расплакался. Мучительный, судорожный плач, взрыв отчаяния, тем более горького, что многое, очень многое Терри не мог, не смел выпустить наружу. Но и эта преграда едва не рухнула. Он чуть не проболтался – так огромно было облегчение оттого, что он снова дома, с единственными людьми, кому только и можно все рассказать. Но первым заговорил отец, и сказал он самые простые слова:

– Ну, потолкуем после. А сейчас – в ванну, не то схватишь воспаление легких.

Смутное дурное предчувствие, которое мучило его весь вечер, наконец рассеялось, ему полегчало, но он не был уверен, что сумеет говорить с Терри достаточно мягко. Чтобы окончательно обрести равновесие, он ушел из кухни, а Терри, как ни худо ему было, показалось, что уж слишком быстро все сейчас миновало.

Оказалось, ванна отличное место для размышлений. В ней всегда отлично игралось – лежишь себе совсем один, и даже Трейси не вломится и не помешает, и Терри обычно брал с собой пластмассовых солдатиков; они ныряли с края ванны или плыли на пенном плоту к низвергавшемуся из холодного крана грозному водопаду. Но сегодня вечером он просто лежал и, расслабив вздрагивающие руки и ноги, впитывал блаженство теплой ванны. Отсюда все почему-то виделось не таким уж страшным. Как чудеса акустики придают уверенности человеку, лишенному слуха, и он воображает себя певцом, так пар и вода, ласково обволакивая Терри, возвращали его измученной душе мужество и ощущение защищенности.

Никто не мешал, только раз заглянула мама, хотела убедиться, что он в порядке. На голове у него она заметила ссадину, с которой дождь смыл кровь, да еще царапину на руке, но Терри сказал, это он налетел на дерево, когда в сумерках бежал домой, и она благоразумно не стала больше ни о чем допытываться, только пообещала принести вазелин. И опять воцарились мир и покой.

Он перебирал в уме события последних нескольких часов: ссора с Трейси, отчего все и началось; неприятный разговор с мамой и обида, что с ним обращаются так, будто он совсем еще сосунок; ужас на пустоши; погоня; старый дом у доков; весь этот чудовищный, незабываемый налет на школу и как они ворвались в кабинет мистера Маршалла; и, наконец, бегство и старик Джарвиз, топающий за ним через стоянку для учительских машин. Дома, в тепле ванны, все это казалось диким, невероятным, будто примерещилось в бреду, но вот царапины и ссадины самые настоящие, и в памяти накрепко застряло уродливое, перекошенное лицо. Лес.

Долго, долго он лежал и думал о Лесе. Вода остыла, уже пробирала дрожь, но Терри все лежал и слушал тонкий безжалостный голос, видел злой рот и прищуренные глаза парня с ножом. «Чушка» – это поначалу, когда Лес хотел его запугать; потом «Терри», когда Мик начал задираться, а Терри, наоборот, помогал; и потом «Терик», такое дружеское, когда за ними обоими гнался сторож. Стоп, вот это самое непонятное. Почему? Почему «Терик»? Настойчивая, неотвязная мысль. Почему Лес вдруг заговорил по-дружески? Почему пришел на выручку, когда преспокойно, не рискуя, мог удрать? Может, он просто страховался, в конечном счете спасал собственную шкуру? Да нет, не было в этом нужды: он мог удрать, прихватив транзисторы, и еще неизвестно, кому из них потом бы поверили.

Терри поддел пальцем ноги цепочку пробки в ванне. Сколько ни ломай голову, ответа нет. Одно только он знал, когда собрался вылезть из ванны: на душе полегчало, теперь он, пожалуй, верит, что все обойдется. И еще – ноги, похоже, достают теперь в ванне чуть дальше, чем прежде.

Как– то странно было у них в доме в этот вечер. Джок Хармер, казалось, сердился на всех больше, чем на Терри. К великому своему удивлению, Терри без помех преподнес историю, которую придумал в свое оправдание, никто его не перебивал, только потом отец сказал наставительно: «Ты огорчил маму, Терри, и мы оба переволновались, больше никогда так не поступай», вот и все. Но с Глэдис Джек был хмур и молчалив, как бывало всегда, когда ему казалось, он поставил себя перед людьми в глупое положение, и его совсем разобрала досада, когда начались телефонные звонки и Глэдис пришлось объяснять родным, что все обошлось и они могут не беспокоиться.

Первой позвонила бабушка Хармер.

– Алло? Алло? Глэдис? Это ты, Глэдис? – Старухе и по сей день казалось, телефон в доме вроде бомбы, опасная штука и зловредная. – Я только хочу знать, что с Терри. Хотела позвонить вам раньше, да запуталась в телефонной книжке. Он вернулся, все в порядке?

Глэдис рада была, что он уже вернулся, не то старуха стала бы трезвонить каждые пять минут.

– Да, мама, спасибо. Как мило с вашей стороны, что вы беспокоились!

– Когда?

– Что?

– Когда вернулся?

– А… недавно. Он цел и невредим.

– А-а…

– Спасибо, что позвонили.

– Что ты говоришь?

– Я сказала, он цел и невредим, спасибо, мама, и спасибо, что позвонили…

– А я волновалась…

– Ну да…

– На улице так мокро…

– Ну да…

– Он, значит, вернулся благополучно?

– Да, спасибо, мама.

– Где?

– Что – где?

– Где он был все это время?

– Ну, просто играл…

– Играл?

– Да, мама, играл на улице и попал в грозу.

– А-а. Ну, а Джек нашел свое обручальное кольцо?

– Да, конечно, он его и не терял. Он же сказал вам. Ну, мне надо идти. Джек передает вам привет. И Терри тоже.

– Хорошо, Глэдис. Пока.

– Пока, мама. Пока.

Когда она сказала Джеку, что это звонила его мать, справлялась о Терри, он только и протянул: «А-а». Но по его лицу жена прекрасно поняла, как он недоволен, что своей тревогой из-за сынишки они поделились с кем-то еще. Джек не отрывал глаз от телевизора, но барабанил пальцами по ручке кресла, и ясно было, он мало что видит на экране.

Через четверть часа снова зазвонил телефон. Глэдис опять пошла в прихожую, к телефону всегда подходила она; теперь звонил дядя Чарли.

– Привет, Глэд, я решил, дай-ка позвоню, успокою себя. Ну как, парнишка уже вернулся?

Глэдис присела на нижнюю ступеньку лестницы.

– Да, спасибо, дядя Чарли. С час назад. Он цел и невредим. Играл на улице и попал в грозу и где-то укрылся. Пришел все равно насквозь мокрый, но принял хорошую горячую ванну и теперь в порядке. В общем, все хорошо, что хорошо кончается.

– Прекрасно. Я так и думал, все обойдется. Но всегда ведь хочется знать наверняка, согласна?

– Да, конечно. А как ты? Все в порядке? Все дела кончил?

– Да, конечно, спасибо, Глэд. Только вот еще прикину, кто победит на завтрашних скачках в Риноне, да и лягу пораньше. По телеку сегодня ничего интересного…

– Что верно, то верно. А мы смотрим, хотя показывают всякую ерунду, как всегда по четвергам…

– Не говори. Я и то показал бы кой-что поинтересней. Ну ладно, Глэд, я рад, что все в порядке…

– Спасибо. Будь здоров, дядя Чарли.

– Будь здорова, Глэд. Пока.

Когда Глэдис сказала мужу, кто звонил, глаза Джека по-прежнему были устремлены на экран. Он лишь хмыкнул, но Глэдис поняла: звонок дяди Чарли вызвал у него то же чувство, что и звонок матери, притом он предпочел бы, чтоб ее дядя поменьше встревал в их дела. Но если Джеку телевизор служил сегодня ширмой, а Глэдис и дядя Чарли считали, что показывают ерунду, для Терри все было по-другому. Шла серийная передача о сыщиках и краже драгоценностей, и каждое слово, казалось, метило прямо в него. Между делом полицейские и ювелир отпускали замечания о безнравственности воров, а когда стали рассуждать, какого приговора те заслуживают, Терри готов был сбежать к себе в комнату. Но подходящий предлог не находился, и он поневоле сидел, прикованный к диванчику, и багрово краснел от стыда и сознания вины.

– Ванна была, наверно, слишком горячая, – заметила мама, – а может, ты все-таки простудился.

Но Терри знал, дело не в этом, и ему тошно стало от мысли, что он непременно выдаст себя завтра в школе, если покраснеет. Может быть, выехать на простуде? Но нет, это не годится. Если не прийти, его только скорей заподозрят, и потом, если он пропустит школу, нельзя будет вечером выйти из дому и отдать транзистор. Так что когда Трейси вернулась из молодежного клуба непривычно кроткая и дружелюбная, он пошел спать, и ночь потянулась бессонная, тревожная. Мучило чувство вины, безысходности – мира и покоя, что снизошли на него в ванне, как не бывало, и совсем он не чувствовал себя той невинной овечкой, какой вроде бы имел право себя чувствовать.