Текст книги "Терри на ограде"

Автор книги: Бернард Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

13

Терри правильно рассудил насчет подворотни. После яркого света дня здесь можно было двигаться только ощупью, и, хоть Лес и напирал, в тесной тьме он невольно замедлил шаг, и сразу боль в руке стала нестерпимой.

– Ой! Пусти! Больно! – громко закричал Терри, может, кто-нибудь услышит.

Но Лес мигом свободной рукой зажал ему рот, грубо толкнул влево, в еще более густую тьму, в которой скрывалась входная дверь.

– Заглохни, не то впрямь зашибу! – пригрозил Лес. Снял шершавую, дурно пахнущую руку с лица Терри и через щель почтового ящика стал доставать подвешенный на шнурке ключ. – Ты что, спятил? Какая нелегкая тебя сюда принесла?

Терри промолчал. Не хотел он, чтоб ему снова зажимали рот. Опять все повернулось по-вчерашнему. Опять он во власти этого бешеного.

Лес неловко сунул ключ в замочную скважину и толкнул дверь. Она распахнулась, грохнула о стенку коридора.

– Живо! Входи!

Лес отпустил его – боль стала терпимей, – подпихнул Терри, и тот, спотыкаясь, вошел в темный дом.

Когда волна страха отступила, Терри удивился. Он думал, его швырнут на покрытый линолеумом пол, в закуток с ободранными обоями, и в нос ударит затхлость. Но нет. Ноги утонули в длинном мягком ворсе лилового ковра, стены выкрашены дорогой краской, так и сверкают, он чуть было не уперся в них ладонями, лишь какое-то шестое чувство удержало. Коридор оказался совсем не таким, каким должен бы быть, судя по виду дома снаружи. Ни вешалки с кучей старых пальто, ни неуклюжей детской коляски или трехколесного велосипеда, которые загораживали бы проход. Деревянные переплеты сверкают, точно цветное стекло, без единой щербинки, без единой пылинки, и не режут глаз лампочки без колпаков, на стенах – современные медные светильники.

– Давай налево, в диванную, да ничего не цапай!

Терри успел пройти в комнату, не получив очередного тычка.

– Жди тут, и чтоб ничего не трогать. Я наверх, погляжу, вдруг она уже идет. У нас с тобой времени всего ничего.

Дверь закрылась, на миг стало тихо. Но тотчас снова чуть приоткрылась, и Лес рявкнул:

– Бестолочь поросячья! – Без этого он шагу ступить не мог.

Дверь опять захлопнулась, и Терри остался один.

Он стоял как вкопанный на голубом ковре и только головой вертел – оглядывал комнату. В такой комнате не разгуляешься, не кинешься с разбегу на диванчик, не высунешься из окошка. Правильно назвали – «диванная». Это не общая комната семьи. Скорее вечерняя комната, комната – обещание. Тут все словно только и ждет, чтоб кончилась работа и началось удовольствие, – она как фойе кинотеатра. В одном углу – высокий изогнутый бар, над ним подвешены пластмассовые гроздья винограда. Стоят бокалы, пластиковые палочки-соломинки для коктейлей – все готово в ожидании первого гостя, которому захочется выпить. Впрочем, едва ли он, Терри, тут получит кока-колу, если и попросит. Позади на зеркальной полке среди разных бутылок – дощечка с выжженными на ней словами: «Хочешь выпить, не садись за руль. Пей. Домой хоть ползком, а доберешься!» У окна – длинный изогнутый диван, чересчур большой для этой комнаты, будто рояль в спальне, но его кричащая оранжевая бархатная, что ли, обивка гордо похваляется: мол, до чего ж он удобный. А как раз напротив бара – большой цветной телевизор, раздвигающиеся дверцы закрыты, и низкий стереоагрегат под прозрачной крышкой. Ничего подобного Терри не ожидал здесь увидеть. Ближе всего к тому, как он представлял себе дом Леса – и, выходит, сильно ошибался, – была бы такая смутная картинка: убогая лачуга, грязная воровская кухня, папаша вроде Фейджина из «Оливера Твиста», неряха мамаша, семья сидит за столом, покрытым вместо скатерти газетой, обсуждает, как обчистить еще один магазин. Уж очень не подходит к этой комнате чумазый Лес со шрамом на шее. Рядом с этой роскошью он ни дать ни взять пещерный человек. Будто сумасшедший из фильма ужасов, которого родственники держат в подземной темнице.

За спиной хлопнула дверь, и Терри подскочил, разом вспомнил, в какой он попал переплет. К нему кинулся Лес:

– Ну, где он? Куда сунул? – Он сейчас не трудился важничать перед мальком. Кто-нибудь другой, больше к этому склонный, скажем, Мик, облокотился бы о бар или нахально развалился в одном из оранжевых кресел, но Лес был не таков, и он спешил.

– Его забрали, просто ответил Терри. Чего тут ходить вокруг да около? Он все еще побаивался, но с каждой минутой меньше – успокаивала и эта комната, и то, как неспокоен Лес. И здесь, как видно, нет ножа. Нож, наверно, спрятан в том старом доме. Да и вообще, язвительно подумал Терри, не посмеет Лес запачкать кровью такой ковер! – Джарвиз вчера вроде как узнал меня. По рубашке. Сторож школьный. Он слышал, как ты назвал меня по имени… и сегодня утром меня вызвали.

– Да ты что! – Лес судорожно заскреб шею.

– Заставили вернуть транзистор и…

– Ну-ну? – тревожно торопил Лес.

– Спрашивали про тебя: кто такой, где живешь.

По лицу Леса промелькнул отсвет вчерашней пугающей ярости, и в голосе послышались раскаты той грозы. Но он не набросился на Терри. Не поднял нож, не замахнулся кулаком. Теперь это все пустое.

– Ты не сказал, а? Не сказал?

– Нет. Ясно, нет. Сказал, я не знаю, кто ты. Лес перевел дух, ему чуть полегчало.

– Ну правильно.

– Только мне не поверили. – Лучше уж сказать все как есть, а то и немного преувеличить опасность. – Полицию вызвали, и вообще…

Лес смолчал, но так и сверлил его взглядом.

– …Сказали, раз ты назвал меня, ну вроде по-дружески… мы, значит, друзья…

Лес нахмурился встревожено, непонимающе.

– У ворот ты крикнул «Терик», уменьшительным именем меня назвал. Они сказали, это, вроде, по-дружески…

– Еще чего?

– Сказали, не назвал бы так… если мы враги…

Сложно это с именем – поди пойми, почему Лес тогда так его назвал. Будто ты накатал девчонке записочку с нежностями, а ее перехватила подруга. Есть вещи, о которых лучше не говорить.

Но в ответ… вот что ошеломило Терри, как не ошеломил бы ни пинок, ни удар кулаком, ни плевок в лицо, вот чего он никак не ожидал… Лес улыбнулся. И то была не глумливая, язвительная ухмылка, еще один вид оружия в его арсенале угроз и понуканий, а самая настоящая улыбка: приподнялись тяжелые веки, изогнулись губы.

– Ну, теперь-то уж этого нет, верно? Мы ж больше не враги? Хорошее дельце вместе обтяпали, верно? Только под самый конец сорвалось. Тебя сперва пришлось припугнуть, а как смекнул – податься некуда, стал со мной заодно, верно? Помог получше всей этой вонючей бражки…

– Да?…

– Тебя ж так и звать, верно? Тебя свои так и зовут?

– Ага, только…

– Ну, и чего им там еще надо? Один транзистор получили. Пропал, выходит, только один. Не больно велика потеря…

Терри тяжело вздохнул. Как же Лес не понимает? Неужто надо сказать ему всеми словами?

– Ага, только я-то попался. Я у них в руках…

Лес все еще не понимал.

– Ты ж свой транзистор вернул. А за мой с тебя спросу нет.

– А они спрашивают! – громко выпалил Терри. Никак ему не втолкуешь, будто иностранцу. – Они считают, я с тобой заодно, и они сказали… директор сказал, либо чтоб я вернул второй транзистор, либо… – Он шумно втянул воздух, голосом, лицом всячески показывал, до чего ему неохота договаривать. Лес смотрел на него, откинув голову назад и набок, явно готовый отвергнуть ультиматум, который ему сейчас предъявят, но договорить необходимо. -…Либо сказал, кто ты.

Лес ответил не сразу. Мозг его пытался усвоить услышанное; казалось, в нем, как в желудке, есть соки и они помогают переварить то неудобоваримое, что сказал Терри. Он опять прищурился, потом широко раскрыл глаза, пожевал губами, и вот уже их искривила ехидная ухмылка. И наконец он впервые уверенно, вызывающе оперся о бар. Быть может, он разыгрывал недружелюбие, чтобы проверить, насколько убедительно возразит ему Терри, а быть может, и вправду так подумал.

– Шпионить, значит, притопал, вынюхивать, кто я есть, а потом доложить своему гаду директору. Так, что ли?

– Господи! – Терри так и сел на пол, стукнул по ковру кулаком. Глупо, будто он маленький, но хоть прорвалось то, что накипело, тоскливая безысходность, которую никакими словами не передашь.

Вот уже два дня никто ему не верит. Мама не поверила, что Трейси задавака и задира, Лес и его дружки не поверили, что не за тем он прибежал в лощину, чтоб спрятать краденое, Маршалл не поверил его рассказу про налет, а теперь Лес не верит, что искал он его не затем, чтоб предать. Он сидел на голубом ковре, уставясь на нейлоновый ворс, и отчаянно подыскивал в уме слова, которые убедили бы Леса. Просто смешно, ему и в голову не приходило то, что вообразил Лес, а поди докажи. Конечно, Лес теперь у него в руках – известен и адрес, и все, кроме фамилии, – но шел-то он сюда не за тем. И в мыслях такого не было. А не то навряд ли решился бы сюда сунуться. Но Лес сразу подумал самое плохое, на то он и Лес. Видно, они все такие, вся эта бражка.

– Ну, все разнюхал, а, Терри? Мой друг Терик? Виктория Гарденс, восемь, Королевские доки. А фамилия Хикс. Лесли Хикс.

Терри опять изо всех сил стукнул кулаком по полу. Лес все переиначил, и вон какая получается гадость. Даже в самой этой комнате он вдруг почуял что-то мерзкое. Он, конечно, не просто так пришел, да только не за тем, что вообразил Лес.

– Нет! – выкрикнул он наконец.

Вышло уж слишком громко, и Лес отскочил от бара, страдальчески сморщился, поднял ладони, точно капитан футбольной команды, призывающий игроков утихомириться.

– Заглохни! У нас соседи прямо ищейки. Нечего им знать, что ты здесь!

Терри понизил голос. Но ничего, что крикнул, зато теперь Лес будет слушать по-настоящему.

– Я пришел за транзистором, больше ни за чем, – объяснил он. – Если верну его в школу в целости-сохранности, может, для меня все обойдется, а про тебя и вовсе речи не будет. (Лес опять откинул голову набок, словно если лучше слышишь, то и сообразишь скорей.) Только Маршалл такой, он своего добьется. Если я не верну второй транзистор, уж они из меня выбьют, как тебя звать.

– Ха! – Лес улыбнулся, но не было в этой улыбке ни доверия, ни дружелюбия. – Чего они могут? Пытать, что ль, тебя станут? Или, может, голову отрубят?

– Не отрубят. – Терри в упор посмотрел на Леса.

Наконец-то они дошли до главного. Можно все высказать, а можно просто пожать плечами. Он не слепой и не дурак. Уж если ему и грозит опять настоящая расправа, так именно сейчас. Решиться не так-то легко. И тут нужно мужество. Терри посмотрел Лесу прямо в глаза и все ему выложил:

– Только вот что я тебе скажу, Хикс: если мне придется выбирать, идти за этот налет под суд одному или вместе с тобой и со всей твоей бражкой, ну, тогда вы все там будете, так и знай. И черт с ним, с твоим проклятым ножом! – Он в упор смотрел на Леса, подкрепляя взглядом беспощадные слова; это далось ему огромным усилием воли, и все-таки он сумел не отвести глаза.

Дело сделано. Он одолел страх перед Лесом. Сказал все, что мог. Теперь хода назад нет. Он либо победит, либо потерпит жестокое поражение. Третьего не дано. Лес должен вернуть транзистор, а не вернет – так завязнет по самое горлышко, по самый шрам. Навряд ли это ему придется по вкусу.

Не выдержав состязания взглядами, Лес заморгал, принялся яростно скрести шею. Казалось, он сейчас примется мерить шагами комнату, но нет, только лицо все пришло в движение.

– Да, здорово, – сказал он немного погодя. – Только ты забыл одну малость, красуля, а малость-то важная. Транзистор. Нет его у меня. Продал. Нынче утром. Потому и в школу не пошел. Надо было поживей сбагрить одному парню до работы, у него смена с двух до десяти.

Господи! Терри замутило, по-настоящему замутило, он с трудом удержал подступившую ко рту горечь. Все выходит не по его. Все. Как у папы, когда у него, бывает, руки опускаются. «За что ни возьмусь, все идет прахом», – говорит он в таких случаях. Чем больше Терри старался выбраться, тем безнадежней увязал, точно в трясине. Он погружался все глубже, а теперь, наверно, совсем потонет – предъявил Лесу ультиматум, а толку чуть.

– А забрать не можешь?

– Еще чего! Его дома нет. На работе он. Я ж тебе говорил. Он эту неделю с двух до десяти, на… ну, на заводе одном. До него не добраться.

– Я думал, у него лавка…

– Как у ювелира, да? – Лес язвительно усмехнулся. – Этакое заведение по скупке краденого и чтоб сплавлять прямым ходом за границу? Нет, приятель, он их живо спускает, на заводе. Тебе на рождение никогда часы не дарили? Без коробочки, без гарантии? Отсюда такие как пить дать и берутся. Их все покупают, не одни жулики. На завод попадают из доков парни вроде этого и приносят. Один-два таких всегда найдутся. У нас тут мало что в магазинах покупают, только телеки, цветные телеки, на них никто еще гроша не заработал. А все остальное… Только скажи, чего хочешь, все добудут…

Терри поднялся. Сколько бы Лес ни говорил, под конец либо пригрозит, либо излупит. Тупик, деваться некуда. А Лес уж заставит его молчать, надо ж ему спасти свою шкуру.

– Ну, можно ж, наверно, как-то его поймать, пока он не продал. Если б завтра транзистор был у тебя?…

– И не надейся. Да он нипочем не отдаст. Наверняка уж и покупателя нашел, кому ни то пообещал, – удрученно сказал Лес. Он больше не брал Терри на пушку. То была горькая правда, и она ударила по ним обоим. – Ему только и делов: нынче вечером спилит номер серии, оттиснет новый, а завтра сунет в свою машину, в багажник, и прости-прощай. Не видать нам этого транзистора. Парень и так взбесится, что второго не принесу. Теперь ему проходу не дадут: пообещал, а не добыл…

Терри зорко присматривался к Лесу, делал вид, будто просто слушает, а сам присматривался, ждал. Мысленно, пожалуй, даже чуть опередил Леса – понимал, больше говорить не о чем. Без транзистора из этой истории не выпутаться, а значит, он это сам сказал, и Лесу тоже не выпутаться. Значит, у Леса одна теперь надежда: угрозами или еще как-то заткнуть Терри рот. Пока Терри не унес отсюда ноги, он в опасности.

– Выходит… – Он сделал первый шаг на длинном, длинном пути, который приведет назад на пустошь, шаг к двери.

– Заглохни! – Лес замер, настороженно прислушался; руки немного оттопырены, голова опять набок, рот приоткрыт, он весь обратился в слух.

Терри тоже замер. Лес встрепенулся. Что-то извне насторожило его, что-то на улице. Терри затаил дыхание, прислушался. По цементной дорожке, ведущей от прохода в живой изгороди, звонко цокают каблучки, вот они уже в подворотне – отдаются гулким, глухим эхом.

– Мать идет, лото кончилось! – прошипел Лес. – Живей! Застукает тебя здесь – обоим хана!

На миг они замешкались – застряли оба в дверях, но Лес первым выскочил в коридор. И опять они замерли на цыпочках – каблучки остановились по ту сторону двери, в щель, куда кидают почту, просунулись тонкие пальцы, зашарили, нащупывая висящий на шнурке ключ.

– Наверх! – подтолкнул Лес. – Она ненадолго. По пятницам она с полшестого в «Дании»!

Терри выбирать не приходилось. Лес толкал его вглубь, от входной двери – по коридору, к проходу направо, в кухню. Сбоку – лестница, Лес пихал Терри вверх, чуть не наступал на пятки, испуганно шипел:

– Шш-шшш!

Они на цыпочках юркнули в какую-то комнатушку наверху, а внизу миссис Хикс вступила в свой шикарный дом, и тотчас запахло духами. Хлопнула входная дверь, в тот же миг закрыл дверь и Лес. Терри тихонько перевел дух – слава богу, передышка – и, не решаясь стать поудобней, вдруг скрипнут половицы, оглядел комнатушку.

– Мать честная, рыбка золотая! – не удержался Терри.

Слова эти вырвались точно судорожный выдох, когда ударят в живот. Довольно было одного взгляда. Пускай между Лесом и миссис Хикс сейчас всего несколько шагов, а все равно их разделяет пропасть. Стоя спиной к двери, рядом с Лесом, Терри сразу это увидел.

Крохотная каморка, почти без мебели, все вверх дном. Настоящая свалка, кругом раскидана одежда, на полу валяются изношенные башмаки и дырявые кеды, на подоконнике громоздятся старые ободранные журналы. И собаками припахивает. Обои неплохие, но уже выцвели, а у двери и над кроватью рисунок стерся. По тому, как выглядели коридор и диванная, похоже, тут уже не раз все отделывали заново, а эту комнатенку оставляли напоследок да так про нее и забывали. Лес, видно, пытался хоть как-то украсить свое жилище: налепил по стенам не девушек, как в своей берлоге в брошенном доме, а бумажных спортсменов – изгибаются, кидаются друг на друга боксеры, борцы, свирепо щурятся, припав к широким рулям, чудища в кожаных латах. Нацеленные на победу, схваченные фотоаппаратом в лучшие свои мгновения, они по сравнению с этим несчастным Лесом будто существа иной породы. Но самым вопиющим в комнате, самым удручающим средоточием всего этого убожества оказалась кровать. Одно название, что кровать. Походная раскладушка, такие стоят в палатках в военных фильмах, деревянная рама – сплошные царапины да щербины, серые простыни – комком в изножье, парусина посередине порвана, и сквозь круглую дыру видна куча хлама на полу. Терри никогда не задумывался о кроватях – об упругости пружин, о преимуществах обыкновенного пухового одеяла над одеялом гагачьего пуха беспокоятся старики, – но постели хуже ему видеть сроду не приходилось. Ну как на такой лежать?

– А она удобная, – объяснил Лес. – Мне нравится. – Он это сказал чуть ли не с восторгом, как малыш в первой «Книге для чтения». Но Терри не поверил – похоже, Лес оправдывается, смущенный тем, что стал явным его тайный позор.

Терри кивнул.

– Ага, – прошептал он.

Сесть не на что. Койка ненадежна, и они стоят, молча прислушиваются, как ходит внизу мать Леса. Никаких других звуков не слышно – ни радио, ни телевизора, – поэтому боязно шевельнуться. Она не напевает, но даже пушистый ковер не заглушил резкого стука ее каблуков. В лото она явно не выиграла.

– Она приготовит чай, раздернет в диванной занавески, это родителю знак, а сама – в «Данию». У нее это быстро. А пока он не пришел, давай соображать, чего делать будем…

Терри вскинул на него глаза. Соображать хочет, вон что! Это уже лучше.

Слышно было, как из сушилки вынимают тарелки, ставят на кухонный стол. Открывалась и закрывалась дверца холодильника. Отрывисто постукивали по пластику ножи и вилки. Еда готовилась без души, на скорую руку. Моя мама старается куда больше, подумал Терри.

Немного погодя в кухне все стихло, хлопнула дверь. Лес и Терри напряглись, затаились, едва дыша. Между ними и матерью Леса стало одной дверью меньше. И Терри – у него у самого дома были две женщины – понимал, что перед уходом она, уж конечно, поднимется к себе в комнату. Он стоял навытяжку, боясь шелохнуться – как бы не скрипнула половица, – после вчерашней беготни и пинков уже и так ныли икры, каждый мускул, и через минуту в ногах началась дрожь.

– Терик, – хриплым шепотом окликнул Лес, – шевельнись, легче станет, не то грохнешься, к чертям!

Терри тихонько переступил с ноги на ногу, и если и раздался какой-то звук, его поглотила открывшаяся в этот миг дверь диванной. Но в голове зашумело. Пожалуй, даже миссис Хикс услышит, как там шумит. «Терик»! Опять назвал вот так, дружески, – значит, считает, они заодно. Еще несколько минут назад было страшно – как знать, что Лес с ним сделает – а теперь, похоже, струсив перед матерью, хочет заручиться его дружбой. Ну, уж на дружбу у Леса никакого права нет.

Терри вдруг понял: если уходить, так сейчас самое время. При том, что мать внизу, Лес не может помешать ему выйти из комнаты, спуститься по лестнице, вежливо поздороваться – «Добрый день, миссис Хикс», – и только его и видели. Нет ничего легче.

И ничего трудней. Скажет Лес слово – и она накинется на незваного гостя вместе с сыном, встанет на его защиту. Может, их семейная ограда так же высока, как в семье Терри, может, они тоже друг за друга горой. И он не двинулся с места.

Дверь диванной осталась открытой, и они ясно слышали, как легко раздернулись занавеси. С реки донесся заунывный пароходный гудок – будто какой-то одинокий ночной зверь призывал подругу. Потом ненадолго стало тихо – что-то она там делала, или смотрела в окно, или расправляла салфеточки на баре.

– Она, может, приведет друзей из «Дании», – сказал Лес. – Родитель на бензоколонке в вечерней. Ну и что такого? – поспешно прибавил он. – Парочку официанток, а то небольшую компанию. Она любит, чтоб все красиво… – Он сказал это чуть ли не с гордостью, и Терри почувствовал, что на взгляд Леса, что бы мать ни сделала, все хорошо. Он опять посмотрел на убогую, нищенскую койку. Ничего не поймешь.

– Лесли! – донеслось снизу резко, почти визгливо. – Лесли! – Это было неожиданно, имя звучало зло, вонзилось, точно ядовитое жало. – Живо сюда, бессовестный! Живо! Не то гляди у меня!

Лес перед тем стоял наклонясь, прислушивался, а тут вскинул голову, лицо стало несчастное, недоумевающее. Что за черт?… Он заморгал, губы искривились, правая рука беспокойно заскребла шею там, где шрам переходил в гладкую кожу. Он ничего не сказал, но при первом же крике, по первому приказу ноги его послушно направились к двери. Видно, если в этом доме что велят, изволь слушаться с первого раза.

Лес отворил дверь.

– Чего? – крикнул он вниз. – Чего такое?

– Я тебе дам «чего такое»! Живо сюда, посмотри на ковер!

Голос был хриплый, прокуренный, пугающий. Терри ясно представил себе грубое лицо, крашеные светлые волосы, рот, от которого несет табачным перегаром. Лес вышел из комнаты, еле волоча ноги, стал спускаться по лестнице.

– Бессовестный! Ты чего сейчас дома! Почему не в школе? И погляди на ковер. Гляди! Гляди! Это что такое!

Послышались глухие удары: едва Лес спустился с лестницы и очутился между перилами и матерью, она обрушила на него град затрещин.

– Ой-ой-ой! – Лес пытался прикрыть голову, но мать давно наловчилась, глаз у нее был наметанный, удары попадали точно в цель.

За клок редких волос на макушке она втащила Леса в диванную. Он не сопротивлялся, семенил рядом – старался не отстать, чтоб не было еще больней. Ростом с мать, он, однако, и не думал пускать в ход силу. Как многим мужчинам старше и крупнее, ему волей-неволей надо было терпеть. Когда терпение его лопнет, его вышвырнут вон, навсегда.

– Бессовестный, пакостник! Ты ж знаешь, я люблю, чтоб в диванной было красиво! Весь день не раздвигаю занавесей, чтоб ковер не выгорел, а ты что натворил? Притащил с улицы грязищу… напакостил!… – В промежутках между словами она переводила дух и лупила Леса по голове, по плечам, а он сгорбился, съежился, словно жалкий заморыш из приюта прошлого века, который ночью напрудил в постель. – Гляди, вот, на ковре! Не пойму, что это… грязь или дерьмо собачье. А вот я знаю, что делать, черт возьми! – Опять удар, новая волна злости взмыла в ней из-за оскверненного ковра, и, словно бур достиг наконец нефти, фонтаном забила ярость. Мать скинула туфли, одну запустила в сына, замахнулась другой, сейчас примется дубасить. – Пачкун! Поганый пачкун! В хлеву, вот где тебе место! Всегда такой был! Убирайся с глаз долой! Вон! А, чтоб тебя!

Избитый, с кровоточащей царапиной над глазом, где задело туфлей, Лес нырнул в коридор и, словно побитый шелудивый пес с прижатыми ушами и поджатым хвостом, кинулся к лестнице, на четвереньках полез вверх.

Он добрался до площадки, и Терри услышал – он тихонько скулит. Терри осторожно опустил ногу на пол, подальше от истертого половика – это она, его кеда, во всем виновата. Господи! Наверно, вляпался на пустоши или на улице. Как же он раньше не заметил? Да нет, заметил. Только не сообразил, что это. Под ложечкой засосало от страха и чувства вины. Он слышал почти все, что происходило внизу – все слова, удары, знал, каково пришлось Лесу, и ведь это все из-за него.

Медленно, стыдливо отворилась дверь, Лес пробрался в комнату. Он сдерживал слезы. Но глаза покраснели, опухли, перекошенный рот – словно набухшая рана, туго натянутая кожа на лбу рассечена, и оттуда темной улиткой медленно сползает большая толстая капля крови.

Лес заговорил не сразу – собирался с силами, шумно, судорожно вздохнул. Терри опасливо ждал: сейчас примется костить и мамашу и его, этого не миновать.

Лес затворил дверь. Утер рукавом нос, пальцами – глаза. Громко, противно шмыгнул носом, кое-как взял себя в руки.

– Она ничего такого не думает, – сказал он. – Сама всегда говорит. У ней характер – злейший ее враг…