Текст книги "Инка перусалемский"

Автор книги: Бернард Джордж Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Шоу Бернард
Инка перусалемский

Бернард Шоу

Инка перусалемский

Почти историческая одноактная комедия, сочиненная членом Королевского

литературного общества

Напоминаю читателю, что, когда я сочинял эту пьесу, цезарь, послуживший прототипом ее главного героя, еще не лежал у наших ног, низложенный и побежденный, а командовал победоносными легионами, с которыми мы отчаянно сражались. Многим он внушал такой страх, что они не могли простить мне моего бесстрашия; считалось, что я легкомысленно и глупо играю с огнем. Однако я прекрасно отдавал себе отчет в своих поступках. И цезарь в моей пьесе тоже отдает себе отчет в том, что происходит. Но во время войны наше общественное мнение заняло очень странную позицию: стоило человеку усомниться в абсолютном совершенстве немецкого государственного устройства, или в макиавеллиевской мудрости немецкой дипломатии, или во всеведении немецкой науки, или в безусловном понимании немцами исторических процессов – стоило человеку выказать малейшее сомнение в том, что для борьбы со столь превосходно оснащенным противником надо, не давая себе ни минуты отдыха, непрестанно и яростно трудиться, энергично суетиться, попрошайничать и блефовать (даже если это лишь поглощает наши силы и подтачивает нашу решимость) – и этого человека обвиняли в прогерманских настроениях.

Теперь, когда все это позади и исход сражений показал, что мы вполне могли себе позволить смеяться над обреченным Верховным Инкой, я снова попадаю в затруднительное положение: теперь может создаться впечатление, что я бью лежачего. Вот почему я предваряю эту пьесу напоминанием, что, когда она писалась, цезарь еще не был повержен. Я внимательно перечитал текст, и на всякий случай вычеркнул все, в чем можно усмотреть нечестные приемы боя. Я, разумеется, воспользовался старинной привилегией комедии высмеивать причуды цезаря – и при этом достаточно свободно и даже нагло пользовался вымыслом, дабы освободить себя и своего героя от необходимости следовать историко-биографическим фактам. Но я, конечно, предал бы эту пьесу огню, а не суду публики, если бы в ней содержался хоть один выпад против поверженного врага, на который я не решился бы в 1913 году.

ПРОЛОГ

Раздвижной занавес закрыт. Из-за занавеса появляется

английский архидиакон. Он чрезвычайно раздражен.

Говорит, обращаясь к кому-то позади занавеса.

Архидиакон. Запомни раз и навсегда, Эрминтруда: мне не по карману твоя

привычка к роскоши. (Подходит к лестнице, ведущей со сцены в партер, и

с мрачным видом садится на верхнюю ступеньку.)

Из-за занавеса появляется модно одетая дама: она смотрит

на архидиакона с молчаливым упрямством.

(Продолжает ворчливым тоном.) Дочери английского священника должно быть

вполне достаточно ста пятидесяти фунтов в год, тем более что мне стоит

большого труда выделять тебе эту сумму из семейного бюджета. Эрминтруда. Ты не простой священник, а архидиакон. Архидиакон (сердито). И все-таки мои доходы не позволяют мне содержать дочь

в роскоши, не подобающей даже особе королевской крови! (Вскакивает на

ноги и раздраженно оборачивается к ней.) К чему вы это сказали, мисс? Эрминтруда. Ну, знаешь, отец! "Мисс"! Стыдно тебе так обращаться со вдовой. Архидиакон. Стыдно тебе так обращаться с отцом! Твой злополучный брак был

чудовищным безрассудством. Тебя приучили к образу жизни, который тебе

решительно не по средствам – который мне не по средствам,– у тебя

вообще нет никаких средств. Почему ты не вышла за Мэтью, моего лучшего

викария? Эрминтруда. Я хотела, а ты мне не позволил. Ты настоял, чтобы я вышла за

Рузенхонкерса-Пипштейна. Архидиакон. Я хотел устроить тебя как можно лучше, дитя мое.

Рузенхонкерс-Пипштейн был миллионером. Эрминтруда. Откуда ты знал, что он миллионер? Архидиакон. Да ведь он приехал из Америки! Конечно, он был миллионером. К

тому же он доказал моим поверенным, что в момент заключения брака у

него было пятнадцать миллионов долларов. Эрминтруда. Мне эти поверенные доказали, что в момент смерти у него было

шестнадцать миллионов. Он действительно был миллионером и остался им до

конца. Архидиакон. О мамон, мамон! Я наказан за то, что преклонил колена перед

богатством. Неужели от твоей доли наследства ничего не осталось? Мы

считали, что тебе обеспечено пятьдесят тысяч долларов в год. И ведь

только половина ценностей казалась спекулятивной – остальные деньги

были в гарантированных акциях! Куда все это делось? Эрминтруда. Спекулятивные акции все время падали, а гарантированные

приходилось продавать, чтобы платить долги по спекулятивным, – пока вся

эта лавочка не лопнула. Архидиакон. Эрминтруда! Как ты выражаешься! Эрминтруда. О господи! Как бы ты выражался, если бы у тебя отняли пятьдесят

тысяч в год? Короче говоря, я не могу жить в нищете, как у вас принято. Архидиакон. В нищете! Эрминтруда. Я привыкла к удобствам. Архидиакон. К удобствам! Эрминтруда. К богатству, если тебе угодно. К роскоши, если желаешь. Называй

как хочешь. Я не могу жить в доме, на содержание которого тратят меньше

ста тысяч долларов в год. Архидиакон. В таком случае, моя дорогая, тебе придется найти себе еще одного

жениха-миллионера, а пока можешь пойти в горничные к принцессе! Эрминтруда. Отличная идея! Я так и сделаю. (Уходит за занавес.) Архидиакон. Что? Вернитесь, мисс! Эрминтруда! Вернись сейчас же.

Свет на сцене меркнет.

Что ж, прекрасно. Я высказал все, что хотел. (Спускается в зрительный

зал и идет к двери, все время ворча.) Безумная, бессмысленная

расточительность! (Вскрикивает.) Пустое транжирство!!! (Бормочет.) Я не

намерен больше мириться с этим. Платья, шляпы, перчатки, автомобили;

счета, как снег на голову сыплются; а деньги исчезают, как вода.

Необузданные прихоти... никакого контроля над собой... полное

неприличие... (Кричит.) Я говорю, полное неприличие! (Снова бормочет.)

Хорошенькое будущее нас ожидает! Куда катится мир! Ну нет, я не намерен

со всем этим мириться. Пусть делает, что хочет. Я больше за нее не

отвечаю. Не собираюсь умирать в работном доме из-за никчемной,

безответственной, расточительной девчонки! И чем скорее это станет ясно

окружающим, тем лучше для всех нас... (Исчезает из виду.)

Гостиная в номере отеля. В центре стол. На столе

телефон. Возле стола два кресла, одно против другого.

Позади стола дверь. Над каминной полкой зеркало.

Входит принцесса, незамужняя дама в шляпе и перчатках.

Ее сопровождает управляющий отелем, элегантный мужчина,

который держится с профессиональной корректностью, но с

принцессой обращается всего лишь любезно; его

снисходительная манера граничит с непочтительностью.

Управляющий. Мне очень жаль, что я не могу разместить ваше высочество на

втором этаже. Принцесса (застенчиво и нервно). О, не беспокойтесь, прошу вас. Здесь очень

мило. Очень мило. Благодарю вас. Управляющий. Мы могли бы приготовить комнату в боковом... Принцесса. Нет, нет. Мне здесь вполне удобно.

Снимает шляпу и перчатки, кладет их на стол и садится.

Управляющий. Комнаты здесь ничуть не хуже, чем внизу. И тут не так шумно. А

подниматься можно на лифте. Если вашему высочеству понадобится

что-нибудь, вот телефон... Принцесса. Нет, нет, спасибо, мне ничего не нужно. С телефоном так сложно

обращаться. Я к нему не привыкла. Управляющий. Что прикажете подать? Чаю? Принцесса. Да, да, спасибо... я бы хотела немного чаю, если можно... если

вам не трудно.

Управляющий выходит. Звонит телефон. Принцесса в ужасе

вскакивает с кресла и отбегает подальше от телефона.

О боже!

Телефон снова звонит. Принцесса по-прежнему боится его.

Еще звонок. Она робко приближается к столу. Телефон

опять звонит. Принцесса вдруг с отчаянным видом

подбегает к телефону и, подняв трубку, прикладывает ее

к уху.

Кто тут? Что мне делать? Я не привыкла к телефону, я не умею... Что? О,

я вас слышу очень хорошо. (Садится; вид у нее довольный, от принимает

позу, удобную для разговора.) Как чудно! Что? Дама? А, девушка! Да, да,

я знаю. Да, пожалуйста, пришлите ее сюда. Мои слуги еще не кончили

завтракать? Нет, нет, не беспокойте их, не надо. Это неважно. Благодарю

вас. Что? Да, очень просто. Я и не знала... Повесить трубку туда же,

где она висела? Спасибо. (Вешает трубку.)

Входит Эрминтруда. Она выглядит скромно и степенно – на

ней длинная накидка с капюшоном, закрывающим головной

убор. Подходит к противоположной стороне стола.

Прошу прощения – я только что говорила по телефону. Было очень хорошо

слышно, хотя я никогда раньше не пробовала. Вы не присядете? Эрминтруда. Нет, благодарю вас, ваше высочество. Мне не пристало сидеть в

вашем присутствии. Я слышала, что вам нужна горничная. Принцесса. О нет, не говорите так! Мне ничего не нужно. Теперь непатриотично

в чем-то нуждаться – ведь идет война... Я отказалась от своей горничной

ради отечества. Она вышла за солдата, и у нее скоро будет, как сейчас

говорится, дитя военных лет. Но я не могу без нее. Я очень старалась,

но у меня ничего не выходит. Меня все обманывают, так что никакой

экономии все равно не получается. Я решила продать рояль и взять другую

горничную. Вот это будет настоящая экономия, потому что я вовсе не

люблю музыку и только ради приличия притворяюсь. Как вы считаете? Эрминтруда. Я с вами полностью согласна, ваше высочество. Вы совершенно

правы. Это будет экономия и самопожертвование одновременно и вдобавок

благодеяние по отношению ко мне, потому что я сейчас без места. Принцесса. Я очень рада, что вы одобрили мой план. Нельзя ли мне... нельзя

ли мне узнать, из-за чего вы лишились прежнего места? Эрминтруда. Из-за войны, ваше высочество, из-за войны. Принцесса. Да, да, конечно. Но каким обра... Эрминтруда (достает платок и горестно подносит его к глазам). Моя бедная

госпожа... Принцесса. Прошу вас – ни слова более. Забудьте о моем вопросе, он был

бестактен. Эрминтруда (справившись со своими чувствами и улыбаясь сквозь слезы). Ваше

высочество так добры. Принцесса. А как вам кажется – вы могли бы быть счастливы со мной? Я придаю

этому большое значение. Эрминтруда (убежденно). Я уверена, что буду очень счастлива, ваше

высочество. Принцесса. Вы не должны рассчитывать на какие-то необыкновенные условия. У

меня есть дядя, он ужасно строгий и решительный. И он мой опекун.

Однажды я взяла горничную, которая мне очень нравилась, но после

первого же раза он отказал ей от места. Эрминтруда. В каком смысле после первого же раза, ваше высочество? Принцесса. Она что-то такое сделала. Я уверена, что это случилось с ней

впервые и конечно никогда не повторилось бы, потому что она извинялась

и раскаивалась. Эрминтруда. В чем, ваше высочество? Принцесса. Видите ли, ее молодой человек пригласил ее на один не очень

респектабельный бал, и она надела мои драгоценности и мое платье. А

дядя увидел ее там. Эрминтруда. Значит, ваш дядя тоже был на этом балу, ваше высочество? Принцесса (поражена этим умозаключением). Да, вероятно. Мне в голову не

приходило! Как вы, однако, догадливы! Надеюсь, вы не слишком догадливы. Эрминтруда. Горничная должна быть догадлива, ваше высочество. (Достает

какие-то письма.) Ваше высочество, наверное, хотели бы видеть мои

рекомендации. Это от архидиакона. (Подает письма.) Принцесса (принимая их). У архидиаконов тоже бывают горничные? Как

интересно! Эрминтруда. Нет, ваше высочество, у них бывают дочери. Я принесла отличные

рекомендации от архидиакона и его дочери. Принцесса (читая). Дочь пишет, что вы настоящее сокровище. А архидиакон

что он ни за что не отпустил бы вас, но вы оказались ему не по

средствам. Отзывы более чем удовлетворительные. Эрминтруда. Значит ли это, что вы меня берете, ваше высочество? Принцесса (встревоженно). О, я, право же, не знаю! Конечно, если вы

хотите... Вы думаете, мне следует вас взять? Эрминтруда. Естественно, ваше высочество. По-моему, следует. Вне всякого

сомнения. Принцесса. Что ж, если вы так считаете, возможно, так и надо сделать.

Надеюсь, вы не обидитесь, если я вас спрошу: какое вы хотели бы

получать... ммм?.. Эрминтруда. Такое же, как та девушка, что ездила на бал. Чтобы расходы

вашего высочества остались прежними. Принцесса. Да, да. Вначале она, конечно, получала меньше. Но ей надо было

содержать огромную родню! У меня сердце разрывалось. Мне приходилось

все время прибавлять ей жалованье. Эрминтруда. Мне хватит и того, что ей платили вначале. Я не кормлю родню и

на балы готова ездить в своих собственных платьях. Принцесса. О, это было бы прекрасно! Едва ли дядя станет возражать. Или, вы

думаете, станет? Эрминтруда. Если у него возникнут какие-нибудь возражения, пусть обращается

ко мне. Я считаю, что деловые разговоры с вашим дядей входят в мои

обязанности. Принцесса. В самом деле? Вы, наверное, ужасно храбрая. Эрминтруда. Значит ли это, что вы меня берете, ваше высочество? Я хотела бы

теперь же приступить к своим обязанностям. Принцесса. Да, да, наверное. Да, конечно. Я...

Входит официант с чаем. Ставит поднос на стол.

Принцесса. О, благодарю вас. Эрминтруда (поднимая салфетку и глядя на кекс). Сколько времени все это

простояло на лестничной площадке? Принцесса (в ужасе). Нет, нет, зачем вы так? Это совсем не важно! Официант. Вы ошибаетесь, мадам. Уверяю вас – кекс только что испечен. Эрминтруда. Пришлите сюда управляющего. Официант. Управляющего! Зачем вам управляющий? Эрминтруда. Я буду говорить с ним – а уж потом он все вам объяснит. Как вы

посмели обойтись подобным образом с ее высочеством? Или здесь

деревенский трактир? Где вас учили обхождению с приличными людьми?

Сейчас же унесите все это – и чай и кекс давно остыли. Отдайте их

горничной, с которой вы флиртовали, пока ее высочество вас дожидались.

И тотчас же велите приготовить свежий чай. Не вздумайте подавать сами.

Пришлите порядочного официанта, который, в отличие от вас, обучен

прислуживать дамам, а не коммивояжерам. Официант. Увы, мадам, я не обучен прислуживать даже коммивояжерам. Два года

назад я был известным врачом. Каждый день, с девяти до шести, моя

приемная была полна – ко мне являлась знать и самые сливки буржуазии. И

вот из-за войны моим клиентам было ведено отказаться от роскоши. Они

отказались от врачей, но по-прежнему развлекаются в отелях, и теперь

единственное, что мне остается, – это работать официантом.

(Прикладывает руку к чайнику, проверяя его температуру, а другой рукой

автоматически достает часы, словно собирается считать пульс.) Вы правы.

Чай холодный. Его заваривала жена некогда модного архитектора. Кекс

недопечен; чего можно ожидать от разорившегося портного, который открыл

было комиссионный магазин, но в прошлый вторник прогорел? Неужели у вас

хватит мужества пожаловаться на нас управляющему? Разве мы мало

пострадали? Или наши несчастья никог...

Входит управляющий.

О боже, вот и он сам! (Уныло уходит, забрав поднос.) Управляющий. Прошу прощения, ваше высочество, но одна высокопоставленная

английская семья настоятельно требует у меня комнаты, и я беру на себя

смелость спросить, как долго вы намерены оказывать нам честь своим

присутствием. Принцесса (обеспокоенно встает). О! Я кому-то мешаю? Эрминтруда (строго). Сядьте, ваше высочество.

Принцесса испуганно садится. Эрминтруда надменно смотрит

на управляющего.

Эта комната потребуется ее высочеству еще на двадцать минут. Управляющий. На двадцать минут? Эрминтруда. Да, нам понадобится не меньше двадцати минут, чтобы найти

подходящий номер в приличной гостинице. Управляющий. Не понимаю. Эрминтруда. Прекрасно понимаете. Как вы смели предложить ее высочеству номер

на третьем этаже? Управляющий. Но ведь я объяснил. Второй этаж занят. Во всяком случае... Эрминтруда. Да? Что "во всяком случае"? Управляющий. Второй этаж занят. Эрминтруда. Не смейте говорить неправду ее высочеству. Второй этаж не занят.

Вы просто ждете прибытия пятичасового экспресса, потому что надеетесь

подцепить какого-нибудь крупного военного подрядчика, который выпьет

все ваше дрянное шампанское – по двадцать пять франков за бутылку! – и

согласится платить за все вдвойне, потому что ему удалось попасть в

один отель с ее высочеством и он может похваляться, что ради него у нее

отняли лучший номер! Управляющий. Но ее высочество оказали нам любезность. Я не знал, что ее

высочество недовольны. Эрминтруда. Вы злоупотребили любезностью ее высочества. Вы вводите ее в

заблуждение своими выдумками. Вы отводите ей комнату, которая и собаке

не годится. Вы посылаете к ней какого-то опустившегося врача, которого

переодели официантом, и он подает ее высочеству остывший чай. Не

думайте, что вам это сойдет. Я знакома с горничными и камердинерами

всех европейских аристократов и американских миллионеров. Стоит мне

рассказать им, что за дыра ваша гостиница, и ни один приличный человек

к вам не поедет. Будете сдавать комнаты викариям с целыми выводками

детей. Ноги моей не будет больше в вашем заведении. Прикажите снести

вниз багаж! Управляющий (взывает к принцессе). Неужели ваше высочество готовы верить,

что я на такое способен? Или я имел несчастье обидеть ваше высочество? Принцесса. О нет, я вами вполне довольна. Прошу вас... Эрминтруда. Значит, ваше высочество недовольны мной? Принцесса (испуганно). Нет, нет! Прошу вас, не говорите так! Я только хотела

сказать... Эрминтруда (управляющему). Вы слышали? Или вы ждете, что ее высочество будут

учить вас обращению с клиентами? Эта работа больше подходит горничной! Управляющий. Ах, оставьте, мадемуазель. Поверьте, мы хотим лишь одного

чтобы вы не испытывали никаких неудобств. Но вследствие войны вся

королевская семья придерживается строгой экономии и требует, чтобы с

ней обращались, как с беднейшими подданными. Принцесса. Да, да, вы совершенно правы... Эрминтруда (перебивает). Вот именно. Ее высочество прощают вас. Но смотрите,

чтобы это не повторялось. Отправляйтесь вниз, дружок, и приготовьте ваш

лучший номер на втором этаже. И велите подать чаю – настоящего чаю. И

отопление включите, чтобы в комнатах было тепло и приятно. А в спальни

пусть отнесут горячую воду... Управляющий. Там раковины; горячая и холодная вода подается из водопровода. Эрминтруда (презрительно). Водопровод! Этого следовало ожидать. Теперь куда

ни придешь – везде в спальнях раковины и трубы, которые грохочут,

свистят и булькают каждый раз, когда кто-нибудь моет руки. Уж мне-то

все это знакомо. Управляющий (галантно). Вам трудно угодить, мадемуазель. Эрминтруда. Не труднее, чем многим другим. Но когда мне не угодили, я не

считаю ниже своего достоинства объявить об этом. Вот и вся разница.

Ступайте, больше нам ничего не нужно.

Управляющий смиренно пожимает плечами, низко кланяется

принцессе и идет к двери; украдкой посылает Эрминтруде

воздушный поцелуй и выходит.

Принцесса. Чудесно! Как у вас хватило мужества? Эрминтруда. На службе у вашего высочества я не ведаю страха. Ваше высочество

могут предоставить мне переговоры со всеми неприятными людьми. Принцесса. О, это было бы прекрасно! Но, к сожалению, самые ужасные

переговоры мне придется вести самой. Эрминтруда. Смею ли я спросить, ваше высочество, что это за переговоры? Принцесса. Я выхожу замуж. За мной придут сюда, в этот отель, чтобы выдать

меня за человека, которого я еще даже не видела. За мальчика, который

тоже еще не видел меня. За одного из сыновей Верховного Инки

Перусалемского. Эрминтруда. В самом деле? А за кого именно? Принцесса. Я не знаю. Это еще не решено. Быть принцессой просто ужасно.

Выдают замуж – и даже неизвестно, за кого. Верховный Инка придет, чтобы

посмотреть на меня и решить, какой из его сыновей мне больше всех

подходит. И тогда везде, кроме Перусалема, меня будут считать врагом и

иностранкой, потому что Верховный Инка всем на свете объявил войну. А

мне придется притворяться, что все на свете объявили ему войну. Я этого

не вынесу. Эрминтруда. И все же муж есть муж. Я и такому была бы рада. Принцесса. О, как вам не стыдно говорить такое? Наверное, вы непорядочная

женщина! Эрминтруда. Ваше высочество обеспечены, а я – нет. Принцесса. Даже если бы вы могли стерпеть прикосновение мужчины, нельзя об

этом говорить. Эрминтруда. Я больше никому не скажу, ваше высочество. Может быть, только

самому мужчине. Принцесса. Какие у вас ужасные мысли! Не понимаю, как можно позволять себе

такие грубости. Пожалуй, вы мне все-таки не подойдете. Мне кажется, вы

знаете о мужчинах больше, чем следует. Эрминтруда. Я вдова, ваше высочество. Принцесса (потрясена). О, простите меня! Как я не догадалась, что раз вы

говорите такие вещи, значит, уже были замужем! Это совсем другое дело,

правда? Ради бога, извините меня.

Возвращается управляющий; он бледен, испуган, едва в

состоянии говорить.

Управляющий. Ваше высочество! Вас желает видеть офицер, представляющий

Верховного Инку Перусалемского. Принцесса (растерянно встает). Нет, нет, я не могу! Ах, что же мне делать? Управляющий. Он говорит, что по важному делу, ваше высочество. Некто капитан

Дюваль. Эрминтруда. Дюваль! Какой вздор! Обычная история – это сам Верховный Инка,

инкогнито. Принцесса. Ах, скажите, чтобы он ушел. Я так боюсь его! И я не могу

принимать его в этом платье, он такой обидчивый. Он меня на неделю

посадит под домашний арест. Скажите, пусть приходит завтра. Скажите,

что я больна. Я не могу... не хочу... не смею... отошлите его

как-нибудь. Эрминтруда. Предоставьте его мне, ваше высочество. Принцесса. Вы его испугаетесь! Эрминтруда. Я англичанка, ваше высочество, и если надо, могу справиться даже

с дюжиной инков. Я все устрою. (Управляющему.) Проводите ее высочество

в спальню, а потом представьте мне капитана Дюваля. Принцесса. О, я вам так благодарна! (Идет к двери.)

Эрминтруда замечает на столе ее шляпу и перчатки и,

схватив их, догоняет принцессу.

Ах, благодарю вас! Вы знаете, если уж мне суждено выйти за его сына, я

предпочла бы блондина, и пусть он не бреется, пусть у него будут мягкие

волосы и борода. Я не вынесу, чтобы меня целовал кто-нибудь колючий.

(Выбегает из комнаты.)

Управляющий кланяется ей вслед и тоже выходит.

Эрминтруда сбрасывает накидку и прячет ее. Быстро

прихорашивается перед зеркалом. Управляющий возвращается

с большой шкатулкой в руках и докладывает.

Управляющий. Капитан Дюваль!

Верховный Инка, в плаще поверх военного мундира, шагает

с подчеркнутым, показным величием. Останавливается.

Жестом приказывает испуганному управляющему поставить

шкатулку на стол, затем, нахмурившись, отсылает его.

Галантно касается шлема, приветствуя Эрминтруду. Снимает

плащ.

Инка. Чувствуйте себя свободно, сударыня, и говорите со мной без всяких

церемоний. Эрминтруда (небрежно подходит к столу; отвечает надменно). Я не имела ни

малейшего намерения разводить с вами церемонии. (Садится. Эта вольность

заметно шокирует Инку.) Не могу себе представить, отчего бы мне вдруг

захотелось устраивать церемонии с совершенно незнакомым мне человеком

по имени Дюваль – с каким-то капитаном, чуть ли не простым солдатом! Инка. Справедливо. Я на мгновение забыл о своем положении. Эрминтруда. Ничего страшного. Можете сесть. Инка (нахмурившись). Что? Эрминтруда. Я говорю: можете сесть. Инка. О! (Его усы уныло опускаются. Садится.) Эрминтруда. Что у вас за дело? Инка. Я здесь по поручению Верховного Инки Перусалемского. Эрминтруда. Der Allerhochst? Инка. Так точно. Эрминтруда. Интересно, ему не стыдно, когда его называют der Allerhochst? Инка (удивленно). Почему ему должно быть стыдно? Он действительно der

Allerhochst, то есть Верховный. Эрминтруда. Он симпатичный? Инка. Я... ммм... Ммм... я... Я... ммм... не могу судить. Эрминтруда. Говорят, он себя очень уважает. Инка. Почему же ему не уважать себя, сударыня? Провидению было угодно

доверить его роду судьбу могущественной империи. На нем лежит громадная

ответственность – ведь шестьдесят миллионов подданных видят в нем

своего бога и отца и готовы по первому приказу умереть за него. Не

уважать такого человека было бы святотатством. За подобные вещи в

Перусалеме наказывают – жестоко наказывают. Это называется инкощунство. Эрминтруда. Очень остроумно! А он умеет смеяться? Инка. Разумеется, мадам. (Смеется грубо и неестественно.) Ха, ха, ха, ха! Эрминтруда (холодно). Я спросила, умеет ли смеяться Верховный Инка. Я не

спрашивала, умеете ли вы смеяться. Инка. Справедливо, сударыня. (Ухмыляется.) Чертовски веселая игра! (Смеется

искренне и добродушно и становится гораздо более приятным

собеседником.) Прошу прощения. Теперь я смеюсь потому, что не могу

удержаться. Мне весело. Раньше я лишь пытался имитировать смех, и

попытка была действительно неудачной. Эрминтруда. Мне сказали, что вы пришли по делу. Инка (беря в руки шкатулку и возвращаясь к прежней торжественной манере).

Верховный Инка поручил мне освидетельствовать вашу внешность и, если я

сочту ее удовлетворительной, вручить вам этот ничтожный знак внимания

его императорского величества. Я счел вашу внешность

удовлетворительной. Извольте! (Открывает шкатулку и подает ее

Эрминтруде.) Эрминтруда (глядя в открытую шкатулку). Какой у него дурной вкус. Я этого не

надену! Инка (краснея). Остерегитесь, мадам! Эта брошь изготовлена по эскизам самого

Верховного Инки. Позвольте мне объяснить ее значение. В центре вы

видите щит Эрминия. Десять медальонов, окружающих щит, соответствуют

десяти замкам его величества. Ободок – это телефонный кабель, который

его величество проложили по дну Килевого пролива. Булавка представляет

собой миниатюрное изображение меча Генриха Птицелова. Эрминтруда. Миниатюрное! Это изображение, наверное, больше оригинала.

Надеюсь, вы не думаете, мой друг, что я стану таскать на себе такую

тяжесть; где это видано, чтобы брошь была размером с черепаху! (Сердито

захлопывает шкатулку.) Во сколько она обошлась? Инка. Материал и изготовление стоили полмиллиона перусалемских долларов,

сударыня. Творческий вклад Верховного Инки сделал эту брошь

произведением искусства. Как таковое, она стоит не меньше десяти

миллионов. Эрминтруда. Дайте ее сюда. (Хватает шкатулку.) Я заложу ее и на вырученные

деньги куплю себе что-нибудь посимпатичнее. Инка. Ни в коем случае, сударыня. Произведение Верховного Инки не может быть

выставлено в витрине ростовщика. (Бросается в кресло; он вне себя от

ярости.) Эрминтруда. Тем лучше. Вашему Инке придется самому выкупить свою брошь,

чтобы избежать позора, и несчастный ростовщик получит назад свои

деньги. Никто другой такую брошь не купит. Инка. Можно узнать почему? Эрминтруда. Да вы посмотрите на нее! Посмотрите! Неужели вы сами не видите

почему? Инка (зловеще опустив усы). К сожалению, мне придется доложить Верховному

Инке, что вы лишены эстетического чувства. (Встает; очень недоволен.)

Верховный Инка не может породниться с особой, которая понимает в

искусстве, как свинья в апельсинах. (Пытается забрать шкатулку.) Эрминтруда (вскакивая и отступая за спинку своего кресла). Ну-ну! Не троньте

брошь! Вы вручили ее мне от имени Верховного Инки Перусалемского. Она

моя. Вы сказали, что находите мою внешность удовлетворительной. Инка. Я нахожу ее неудовлетворительной. Верховный Инка не позволил бы своему

сыну жениться на вас, даже если бы мальчик попал на необитаемый остров

и не имел другого выбора. (Уходит в противоположный конец комнаты.) Эрминтруда (спокойно садится и ставит шкатулку на стол). Естественно

откуда на необитаемом острове священник, чтобы нас обвенчать? Нам

пришлось бы ограничиться морганатическими отношениями. Инка (возвращаясь). Подобные выражения неуместны в устах принцессы,

претендующей на высочайшее положение на земле. Вы безнравственны, точно

драгун.

Эрминтруда пронзительно смеется.

(Пытается побороть смех.) В то же время (садится) ваше грубое замечание

не лишено остроумия и вызывает у меня улыбку. (Поднимает кончики усов и

улыбается.) Эрминтруда. Когда я выйду замуж, капитан, я скажу Верховному Инке, чтобы он

велел вам сбрить усы. Они совершенно неотразимы. Наверное, весь

Перусалем не сводит глаз с ваших усов. Инка (решительно наклоняясь к ней). Что там Перусалем, сударыня! Весь мир не

сводит глаз с моих усов. Эрминтруда. Меня поражает ваша скромность, капитан Дюваль. Инка (внезапно выпрямляясь). Женщина! Не говорите глупостей. Эрминтруда (возмущенно) Ну, знаете! Инка. Взгляните фактам в лицо. Мои усы – точная копия усов Верховного Инки.

Весь мир занят созерцанием его усов. Мир только этим и занимается!

Однако всеобщий интерес к внешности Инки Перусалемского вовсе не

означает, что Инка фат. Другие монархи тоже отращивают усы и даже

бакенбарды. И что же – продаются их картонные изображения на улицах

цивилизованных столиц? С усами, которые при помощи простой веревочки

можно поднять или опустить? (Несколько раз поднимает и опускает свои

усы.) Нет, не продаются! Еще раз говорю: не продаются! Между тем за

усами Верховного Инки Перусалемского наблюдают так пристально, что его

лицо служит политическим барометром всего континента. Усы поднимаются

и культура расцветает. Не та культура, которую вы обозначаете этим

словом, a die Kultur – вещь настолько более значительная, что даже я в

состоянии постичь ее, лишь находясь в особенно хорошей форме. Когда же

его усы опускаются, гибнут миллионы людей. Эрминтруда. Будь у меня такие усы, мне бы это, пожалуй, вскружило голову. Я

бы всякий разум потеряла. Вы уверены, что Инка не безумен? Инка. Как он может быть безумен, сударыня? Что мы называем здравым умом? Ум

Верховного Инки. А что мы называем безумием? Состояние всякого, кто не

согласен с Верховным Инкой. Эрминтруда. В таком случае, я сумасшедшая, потому что мне не нравится эта

нелепая брошь. Инка. Нет, сударыня, вы не сумасшедшая. Вы просто слабоумная. Эрминтруда. Благодарю вас. Инка. Заметьте следующее: нельзя рассчитывать, что вы способны увидеть мир

глазами Инки. Это было бы слишком самонадеянно. Вам следует принять без

колебаний и сомнений заверение вашего Allerhochst'a, что эта брошь

шедевр. Эрминтруда. Моего Allerhochst'a! Ничего себе! Мне это нравится! Для меня он

пока еще не Allerhochst! Инка. Он Allerhochst для всех, сударыня. Его империя скоро будет

простираться до самых границ обитаемого мира. Таковы его священные

права. И пусть остерегутся те, кто их оспаривает. Строго говоря,

нынешние попытки пошатнуть его мировое господство – это не война, а

мятеж. Эрминтруда. Но воевать-то начал он. Инка. Будьте справедливы, сударыня. Когда льва окружают охотники, лев

бросается на них. Много лет Инка поддерживал мир на планете. По вине

тех, кто на него напал, пролилась кровь – черная кровь, белая кровь,

коричневая кровь, желтая кровь, голубая... Инка же не пролил ни капли

крови. Эрминтруда. Он всего лишь говорил речи. Инка. Всего лишь говорил речи? Всего лишь говорил речи! Что может быть