Текст книги "Круг"

Автор книги: Бернар Миньер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Воскресенье

17
«Юбик Кафе»

– С кофеином, – сказал Сервас.

– Мне тоже, – произнес Пюжоль.

– Аналогично, – поддержал Эсперандье.

– А я, пожалуй, выпью… чаю, – объявила Самира Чэн и вышла из совещательной комнаты, чтобы «обслужиться» в автомате с горячими напитками, стоявшем у лифтов.

Венсан включил кофеварку.

Воскресенье, 13 июня. 9 часов утра. Сервас украдкой разглядывал своих помощников. На Эсперандье были футболка Kaporal в обтяжку – она подчеркивала, что подчиненный майора холит и лелеет свою мускулатуру, – и джинсы с заплатками на коленях. Мартен не сразу привык (да и привык ли вообще?) к такой манере одеваться, но, когда в отдел пришла Самира Чэн, модные пристрастия Венсана неожиданно показались ему почти… обоснованными. Этим июньским утром наряд Самиры выглядел вполне умеренным: расшитая монетками жилетка поверх футболки с надписью «DO NOT DISTURB, I'M PLAYING VIDEO GAMES», джинсовая мини-юбка на ремне с большущей пряжкой и коричневые ковбойские сапоги. Мозги сотрудников всегда интересовали Серваса гораздо больше их внешнего вида, а после прихода Венсана и Самиры показатели раскрываемости по Отделу криминальных расследований у его группы стали лучшими. Ни для кого не было секретом, что за официальным фасадом розового города, кичащегося уровнем жизни, культурным наследием и динамичным развитием, скрывается уровень преступности, намного превышающий средний по стране.

«Оставьте старушонку с сумочкой на ночной улице, – любил говорить Сервас, – и половина подонков-скутеристов слетится, чтобы ограбить ее. Возможно, они даже перебьют друг друга за добычу». Впрочем, ждать ночи нужды не было: в жилах Тулузы безостановочно гуляла отрава городской преступности. Офицеры Управления по борьбе с организованной преступностью имели дело с волной преступлений против личности, вооруженными ограблениями и ростом незаконного оборота наркотиков. Организованная преступность, как и другие секторы экономики, руководствовалась простой и понятной идеей: рост и удовлетворение пожеланий «акционеров». Чиновники мэрии и члены преступного сообщества одинаково серьезно относились к статистическим данным, но в условиях кризиса у бандитов показатели были явно выше, чем в легальном секторе экономики.

Городские власти, само собой разумеется, хотели обуздать преступность, и кому-то из чиновников пришла в голову «блестящая» идея, доказывающая полное непонимание природы преступности. Мэрия создала Управление покоя. Странно, что не Управление сексуальной свободы для борьбы с насильниками или Управление здорового образа жизни – ради пресечения торговли наркотиками. Например, на площади по соседству с комиссариатом, где сыщики и таможенники проводили регулярные рейды, разгоняя – на несколько часов, не больше – наркодилеров и торговцев контрабандными сигаретами (потом они возвращались на насиженные места, как муравьи из разворошенного муравейника).

«Закон природы», – подумал Сервас, вставая. Выживает сильнейший. Адаптация. Социальный дарвинизм. Сыщик прошел по коридору в мужской туалет, чтобы умыться. Отражение в зеркале не слишком его порадовало: покрасневшие веки, синяки под глазами – чистой воды зомби. Мартен освежился холодной водой. Он почти не спал после того, как получил сообщение, его тошнило от выпитых литров кофе. Дождь прекратился. Солнце проникало в помещение через маленькие окошки, пылинки танцевали в воздухе, перегретый воздух отдавал чистящим средством. «Неужели команда уборщиков работает даже по воскресеньям?» – удивился Сервас. Ему было неуютно: пугало пустое пространство за спиной. Страх вернулся. Он затылком чувствовал его электризующую «ласку».

Вернувшись в комнату, Сервас застал Самиру и Венсана за ноутбуками, у девушки на шее висели наушники. «Интересно, когда у нее начнутся проблемы со слухом?» – подумал майор. Он вздохнул, вспомнив, что даже Пюжоль купил смартфон, и достал блокнот и остро заточенный карандаш.

Ветеран группы сорокадевятилетний Пюжоль был полицейским старой школы, упрямым, своевольным, сторонником «жестких» методов. Этот крепыш всегда ерошил свои густые седеющие волосы, когда о чем-то размышлял, что, по мнению Серваса, случалось недостаточно часто. Пюжоль был опытным и полезным сотрудником, но некоторые черты его характера не нравились Мартену: расистские шуточки, поведение «на грани фола» с молодыми выпускницами полицейской школы, мачизм и скрытая гомофобия. Два последних недостатка расцвели пышным цветом после прихода в отдел Эсперандье и Самиры Чэн. Пюжоль и несколько других сыщиков подкалывали и унижали новичков, пока не вмешался Сервас, прибегнув к методам, которые и сам не одобрял. Майор нажил новых врагов, но заработал вечную признательность молодых подчиненных.

Кофеварка забулькала, и Венсан разлил кофе, пока другие изучали электронную почту.

– Теодор Адорно, это имя что-нибудь говорит вам, патрон? – спросила Самира.

– Теодор Адорно – немецкий философ и музыковед, великий знаток творчества Малера, – сообщил Сервас.

– Любимого композитора Юлиана Гиртмана… и твоего тоже, – прокомментировал Эсперандье.

Сервас помрачнел.

– Музыкой Малера восхищаются миллионы людей.

– Откуда нам знать, что это не шутка? – поинтересовалась Самира. – После побега Гиртмана мы получили десятки идиотских звонков, электронную почту уголовного розыска забросали кучей писем с фантастическими предположениями.

– Но этот пришел на персональный компьютер, – уточнил Эсперандье.

– В котором часу?

– Около шести вечера, – ответил Сервас.

– Время отправления вот здесь, – пояснил Эсперандье, держа в одной руке листок, а в другой – стаканчик с кофе.

– И что это доказывает? У Гиртмана был адрес? Вы ему его давали, патрон? – спросила Самира.

– Конечно, нет.

– Значит, это ничего не доказывает.

– То есть мы вернулись в исходную точку? – поинтересовался Пюжоль, откидываясь назад, чтобы потянуться и похрустеть пальцами.

– Компьютерщики корпят над ним, – сообщил Эсперандье.

– Сколько времени это займет? – спросил Сервас.

– А бог его знает. Во-первых, сегодня воскресенье, но мы вызвали эксперта. Во-вторых, он поупирался и заявил, что у него уже есть занятие – жесткий диск Клер Дьемар – и пусть уж ему скажут, что важнее. И, в-третьих, у них сейчас другое задание, и оно имеет приоритет над всеми остальными. Жандармерия и Центральная дирекция общественной безопасности разрабатывают педофильскую сеть, члены которой обмениваются фотографиями и видео не только в нашей провинции, но и во всей Франции и даже в Европе. Необходимо проверить сотни почтовых адресов.

– А я наивно полагал, что приоритет – гуляющий на свободе серийный убийца, который вот-вот возьмется за старое.

Замечание Мартена разрядило обстановку в комнате. Самира отглотнула чай, и вкус показался ей горьким.

– Конечно, шеф, – примиряющим тоном произнесла она. – Но речь ведь идет о детях…

Сервас покраснел.

– Ладно, сдаюсь, – буркнул он.

– Может, это вовсе не Гиртман, – высказался Пюжоль.

– То есть как? – напрягся Сервас.

– Я согласен с Самирой, – пояснил Пюжоль, удивив присутствующих. – Это сообщение ничего не доказывает. Многие могут достать твой адрес. Конфиденциальности в Сети не существует. Моему парню тринадцать, а он раз в десять подкованней меня. Хакеры и компьютерные гении обожают такие шуточки.

– Сколько людей знали, какой именно музыкальный отрывок звучал в камере Гиртмана в тот день, когда я был там?

– Ты совершенно уверен, что об этом не пронюхал ни один журналюга? Что такая информация нигде не проходила? Они тогда повсюду шныряли, подкатывали ко всем участникам этой истории. Возможно, кто-то проболтался. Ты читал все публикации?

«Конечно, не все!» – хотел рявкнуть Сервас. Свет увидели десятки материалов, он сознательно не читал их, о чем Пюжоль прекрасно знал.

– Пюжоль прав, – поддержала коллегу Чэн. – Гиртман – на редкость умная и везучая сволочь, ни разу не засветился после побега. Он скрывается уже полтора года, так с чего бы ему всплывать именно сейчас?

– Хороший вопрос. У меня есть еще один: чем он был занят все это время? – бросил Эсперандье, и все поежились.

– Что делают такие, как он, вырвавшись на свободу, как вы думаете? – спросил Сервас.

– Ладно, кто считает, что это он? – спросил Сервас и первым поднял руку, подавая пример остальным. Он видел, что Эсперандье колеблется, но повлиять на него не смог.

– А кто уверен в обратном?

Пюжоль и Самира – ей явно было неловко – подняли руки.

– А я – неприсоединившийся, – объявил Венсан в ответ на вопрошающие взгляды коллег.

Мартен почувствовал злость. Они записали его в параноики. Может, он и впрямь сбрендил? Глупости. Майор оглядел подчиненных и знаком попросил их замолчать.

– В стереосистеме Клер Дьемар был диск. Малер, – начал он. – Информация, само собой разумеется, не должна выйти за пределы этой комнаты и уж тем более попасть в прессу…

Члены группы не сумели скрыть удивления.

– Кроме того, я связался с парижской группой.

Сервас пересказал содержание разговора, и на несколько минут в комнате установилась тишина. Все размышляли, переваривая услышанное.

– Диск вполне может быть совпадением. – Самира явно не собиралась сдаваться. – А уж история о мотоциклисте на шоссе – и вовсе наглое вранье. Парням в парижской группе нужно как-то оправдывать существование своей группы, только и всего. Они напоминают уфологов: если завтра кто-нибудь докажет, что неопознанные летающие объекты – это метеозонды, беспилотники и военные прототипы, им незачем станет жить.

Майор готов был взорваться. Они напоминали ему исследователей, которые анализируют результаты опытов, заведомо решив, что́ хотят найти. Они не желали, чтобы Гиртман был замешан в деле, и не намерены были ничего слушать. Подчиненные Серваса убедили себя, что любая информация о швейцарце – выдумка и ее можно не принимать во внимание. Такую предубежденность оправдывал вал ложных и не поддающихся проверке письменных сообщений и телефонных звонков. Создавалось впечатление, что Гиртман исчез с лица земли. Кое-кто склонялся к версии о самоубийстве, но Сервас в нее не верил: бывший прокурор мог свести счеты с жизнью в Институте Варнье, если бы и впрямь этого хотел. По мнению сыщика, Гиртман жаждал двух вещей: вернуться на свободу и взяться за старое.

– Я все-таки позвоню в Париж и перешлю им письмо по мейлу, – сказал майор.

Он собирался продолжить, но тут из соседней комнаты раздался крик:

– Есть! Он попался!

Сервас поднял глаза от блокнота. Все узнали голос эксперта из киберотдела. Высокий худой парень, похожий одновременно на Билла Гейтса и Стива Джобса с его очками и джинсами, ворвался в помещение, торжествующе потрясая зажатым в руке листком бумаги.

– У нас новости! Я нашел отправителя.

Мартен незаметно оглядел своих сотрудников. Все смотрели на компьютерщика, атмосфера стала нервной и сверхвозбужденной.

– Говори…

– Сообщение ушло отсюда. Из интернет-кафе. Здесь, в Тулузе…

Фасад «Юбик Кафе» на улице Сен-Ром был зажат закусочной-бутербродной и магазином женского готового платья. Сервас вспомнил, что в годы его учебы здесь был книжный магазин. Пещера Али-Бабы, где пахло бумагой и чернилами, пылью и неиссякающими тайнами печатного слова. От прошлого остались две аркады, в которые вписывалась витрина кафе, и фасад из розового кирпича. Сыщик взглянул на часы работы: по понедельникам заведение не работало, но было открыто по утрам в воскресенье.

Невидимая граница делила зал надвое: слева – бистро со стойкой и столиками, справа – мультимедийное пространство, похожее на парикмахерский салон с рядом кресел. Двое посетителей сидели у экранов в наушниках и что-то бормотали в микрофоны. Сервас вгляделся в их лица, как будто надеялся обнаружить в кафе Гиртмана. Женщина за стойкой – Фанни, если верить бейджику у нее на груди, – завлекала клиентов скупой улыбкой и более чем откровенным вырезом. Эсперандье показал удостоверение и спросил, была ли Фанни на рабочем месте прошлым вечером в районе 18.00. Она отвернулась и позвала: «Патрик!» Тот в ответ что-то пробурчал из задней комнаты и появился не сразу. Патрик оказался крупным тридцатилетним мужиком в черных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Поймав недоверчивый взгляд из-за стекол очков, Сервас занес его в категорию «не склонных к сотрудничеству». Глаза у Патрика были светлые, холодные и упрямые.

– Что надо? – спросил он.

Эсперандье шагнул в его сторону и снова показал удостоверение. Сервас решил пока не вступать в игру: лейтенант был гиком[27]27
  Гик – человек, чрезмерно увлеченный чем-либо, в частности компьютерными технологиями.


[Закрыть] – компьютерная вселенная была его миром, а майора выводили из себя мобильные телефоны, социальные сети и электронные записные книжки. Кроме того, Эсперандье не напоминал легавого.

– Вы хозяин?

– Управляющий, – осторожно уточнил Патрик.

– Вчера около шести вечера из вашего кафе было отправлено сообщение. Возможно, вы запомнили, кто это сделал.

Управляющий вздернул брови и ответил красноречивым взглядом, означавшим: «Мол, а ты как думаешь, старик?»

– Сюда каждый вечер приходит человек пятьдесят, не меньше. Полагаете, я стою за плечом у всех и каждого и смотрю, что они там сочиняют?

У сыщиков была с собой фотография швейцарца, но они решили ее не показывать: если Патрик узнает серийного убийцу, о котором годом раньше все газеты писали на первых полосах, он не станет молчать, и тогда информация о том, что Гиртман в Тулузе и шлет мейлы полицейским, попадет в прессу быстрее, чем Усейн Болт пробежит стометровку.

– Высокий, худой, – продолжил Эсперандье, – около сорока… Мог быть в парике. Мог привлечь ваше внимание несколько… странным поведением. Мог говорить с легким акцентом.

Управляющий переводил взгляд с одного сыщика на другого, как болельщик на стадионе Ролан-Гаррос, и явно принимал их за болванов. Он пожал плечами.

– Тип в парике с иностранным акцентом? Это что, шутка? Многовато «может быть», вам так не кажется? Никого похожего я не заметил.

Он замолчал, а потом вдруг что-то вспомнил.

– Подождите…

Он поймал их взгляды и тут же снова замолчал. Его маленькие бледно-голубые глазки хищно блеснули, и Сервас догадался, что Патрик упивается их нетерпеливым интересом.

– Кое-кто приходил, да, теперь я вспомнил…

Он улыбнулся. Сделал вид, что задумался. Подождал их реакции. Сервас почувствовал, что теряет терпение.

– Отличное заведение, – сказал Эсперандье, как будто продолжение рассказа перестало его интересовать. – Ваша внутренняя сеть работает по WiFi?

Управляющий выглядел обескураженным и в то же время польщенным интересом к своему кафе.

– Э-э-э… нет, я сохранил кабель… у нас тридцать машин, и даже лучший роутер WiFi не решает проблемы. Из-за видеоигр.

Венсан понимающе кивнул.

– Угу… Ну да, конечно. Значит, кто-то приходил?

Управляющий решил продолжать игру.

– Да. Но не тип, которого вы описали. Женщина…

Сыщики изобразили безразличие.

– А как она связана с человеком, которого мы ищем?

Патрик улыбнулся.

– Она меня предупредила… Сказала, что придут люди и будут задавать вопросы о сообщении, которое она отправила; правда, не уточнила, что заявятся полицейские.

Очко в пользу Патрика. Он снова привлек их внимание. Сервас и Эсперандье смотрели на него во все глаза.

– И это еще не все…

«Вот ведь говнюк…» – выругался про себя Сервас. Еще секунда – и он схватит Патрика за воротник и заставит съесть оранжевый бейджик.

– Она оставила это…

Он прошел за стойку, наклонился и достал из ящика…

Конверт.

Сервас не смог унять дрожь.

Патрик протянул крафтовый конверт Эсперандье – тот успел надеть резиновые перчатки.

– Кроме вас его кто-нибудь трогал?

– Никто.

– Вы уверены?

– Да. Я взял его и сразу спрятал.

– У вас есть нож для бумаги или ножницы?

Управляющий снова пошарил в ящике и протянул лейтенанту хлебный нож. Тот аккуратно вскрыл конверт, запустил внутрь два пальца, достал блестящий серебристый диск и начал рассматривать с обеих сторон. Сервас смотрел из-за плеча помощника. На диске не было ни подписи, ни отпечатков пальцев.

– Его можно прочитать? – спросил майор.

Патрик кивнул на стоящие в ряд компьютеры на мультимедийной половине кафе.

– Нет, не здесь. Нам нужно уединиться.

Управляющий обошел стойку и отдернул красную занавеску. Тесная, без окон, комнатушка была забита картонными коробками из-под электроники и ящиками для бутылок, в углу стоял письменный стол с компьютером и лампой.

– Та женщина была одна? – спросил Сервас.

– Да.

– Какой она вам показалась?

Патрик задумался.

– Изящная, миленькая, но какая-то суровая… Теперь, когда вы спросили, мне кажется, она была в парике…

– И она попросила передать нам это? Почему сама не вызвала полицию?

– Да потому, что ни о полиции, ни о чем-то незаконном речь вообще не шла. Она сказала, что несколько человек будут ею интересоваться и что этот конверт – для них, только и всего.

– С чего вам было соглашаться? Вы ничего не заподозрили?

Собеседник Серваса улыбнулся.

– Меня убедили две купюры по пятьдесят евро.

– Это еще более подозрительно, разве нет?

Ответа не последовало.

– Вас удивил только парик?

– Точно.

– У вас есть камера видеонаблюдения?

– Да. Но она активируется только вечером, когда магазин закрывается, – от детектора движения.

Управляющий уловил в глазах Серваса разочарование, и его это обрадовало. Патрика не слишком волновала судьба соотечественников, зато он как мог старался не облегчать работу полиции. Он явный поклонник Джорджа Оруэлла и теорий о Большом Брате – считает, что живет в полицейском государстве.

– Деньги все еще при вас?

Еще одна улыбка.

– Нет. Деньги, знаете ли, имеют обыкновение ходить туда-сюда.

– Спасибо, – произнес Венсан, давая понять управляющему, что они больше не нуждаются в его присутствии, и наклонился к экрану компьютера.

Патрик не сдвинулся с места.

– Кого вы ищете?

– Можете идти. – Сервас лучезарно улыбнулся. – Мы позовем, если вы понадобитесь.

Управляющий смерил их взглядом, пожал плечами и удалился.

Как только он скрылся за занавеской, Эсперандье вставил диск в компьютер. На экране открылось окошко, и программа считывания запустилась автоматически.

Сервас инстинктивно напрягся. Чего им ждать? Послания от Гиртмана? Видеозаписи? Что за женщина говорила с Патриком? Сообщница? Напряжение действовало на них на физическом уровне. Майка лейтенанта промокла от пота, и не только из-за жары. Из зала доносился приглушенный гул голосов.

Они не слышали ничего, кроме потрескивания статического электричества в колонках. Эсперандье увеличил громкость.

Внезапно динамик «выстрелил» оглушающей какофонией звуков, почти оттолкнув их назад.

– Вот дерьмо! – воскликнул Эсперандье и приглушил звук.

– Что это за ужас? – изумился Мартен, пытаясь унять отчаянно бьющееся сердце.

– Мэрилин Мэнсон, – пояснил Эсперандье.

– Кто-то это слушает?

Несмотря на напряженный момент, Венсан не смог удержаться от улыбки. Музыкальный отрывок закончился, они подождали еще немного, но больше ничего не услышали.

– Все, – объявил Эсперандье, взглянув на курсор на экране.

– Все?

– Да.

Тревога на лице Серваса сменилась разочарованным недоумением.

– Как ты думаешь, что все это значит?

– Не знаю. Видимо, кто-то пошутил. Ясно одно – это не Гиртман.

– Ты прав.

– Значит, письмо по электронке тоже прислал не он.

Сервас понял намек и разозлился.

– Считаете меня параноиком?

– Нет, хотя ситуация к этому располагает. Психопат рыщет на свободе. Его ищут все полицейские Европы – и не находят ни следа, ни ниточки к нему. Гиртман может быть где угодно. Хуже всего то, что перед побегом он излил тебе душу.

Мартен взглянул на подчиненного.

– В одном я твердо уверен… – Он внезапно осознал, что его слова могут стать лишним аргументом «за» его паранойю. – Рано или поздно «психопат» вынырнет на поверхность.

18
Санторин

Ирен Циглер посмотрела вниз, на теплоход, стоящий на якоре в кальдере.[28]28
  Кальдера – котлообразная впадина 10–15 км в диаметре с крутыми склонами и ровным дном, образовавшаяся вследствие провала вершины вулкана, а иногда и прилегающей к нему местности.


[Закрыть] С террасы до него было метров сто, не меньше, так что он казался красивой белоснежной игрушкой. Море и небо выглядели ненатурально синими по контрасту с ослепительной белизной террасы, красноватой охрой скал и чернотой вулканических островков в центре бухты.

Ирен сделала глоток очень сладкого кофе по-гречески и затянулась сигаретой. Было одиннадцать утра, но воздух успел разогреться. У подножия скалы с парома высаживались туристы. На соседней террасе англичане в соломенных шляпах писали пейзажи. Сидевший на другой террасе мужчина лет тридцати говорил по спутниковому телефону. Поймав взгляд Ирен, он сделал приветственный жест. Средний рост, атлетическое телосложение, белые шорты и голубая рубаха – бесформенная, но явно дорогая. Лицо выразительное, не очень загорелое, на запястье часы фирмы «TAG Heuer». Редеющие волосы. Немец, трейдер, холостяк, набит деньгами. Циглер не раз видела, как он возвращается в отель – в сильном подпитии и в обществе местной красотки, всякий раз новой. Сутки в отеле – не в разгар сезона – стоили 225 евро, так что клиентура тут была вполне обеспеченная. Слава богу, за номер платила не Ирен – ее жандармского жалованья на подобное удовольствие вряд ли хватило бы. Она помахала в ответ и встала. На Ирен были красно-оранжевый топ и белая юбка из легкого шифона. Ветерок с моря не спасал от жары, и она вернулась в комнату.

– Не дергайся, – произнес голос ей в ухо.

Циглер вздрогнула, различив угрозу.

– Шевельнешься – пожалеешь.

Ирен связали руки за спиной, надели на глаза повязку, и по ее телу, несмотря на жару, пробежала дрожь.

– Марш в кровать и не вздумай сопротивляться.

Циглер подчинилась. Чья-то рука грубо толкнула ее в спину, потом с нее стащили юбку и купальник.

– Не рановато для игр? – спросила она, уткнувшись лицом в простыню.

– Заткнись! – У нее за спиной раздался приглушенный смешок. – Никогда не рано, – добавил голос с легким славянским акцентом.

Ирен перевернули на спину и освободили от майки. Она ощутила на себе обнаженное горячее тело, влажные губы коснулись ее век, носа, губ, язык змейкой пробежал по животу. Она высвободила руки, стянула с глаз повязку и увидела темноволосую голову Жужки, ее загорелую спину и упругую попку. Жар желания обжег Ирен, она выгнула спину и застонала от наслаждения, запустив пальцы в черные шелковистые волосы подруги. Жужка прижалась к ней, и они поцеловались.

– Что за странный вкус? – поинтересовалась Ирен.

– Yauurti mé mèli. Йогурт с медом. Тсс…

Ирен Циглер любовалась телом лежавшей рядом подруги. Словачка была совершенно обнажена, если не считать прикрывавшей лицо соломенной шляпы и кожаных сандалий на ногах. Она спала. Кожу Жужки покрывал ровный загар, она пахла солнцем, морской солью и защитным кремом. У нее была полная грудь с широкими сосками и бесконечно длинные ноги. Последний штрих – маленькую татуировку над лобком в виде стилизованного дельфинчика на память о чудесном отпуске – Жужка сделала накануне в Фире, «столице» острова. Дельфин был одним из главных мотивов греческой иконографии – их любовное гнездышко называлось «Отель Дельфини».

Они три недели путешествовали по островам, пересаживаясь с парома на паром, колесили по Кикладам на мотороллере: Андрос, Миконос, Парос, Наксос, Аморгос, Серифос, Сифнос, Милос, Фолегандрос, Хиос. Последние четыре дня они жили на Санторине – купались, ныряли и загорали на пляжах с песком почти черного цвета, бродили по живописным бело-синим улочкам, где магазинчиков было не меньше, чем в Тулузе, а потом возвращались в номер, чтобы заняться любовью. Не было ничего важней любви… Поначалу они захаживали в «Энигму», «Коо Клуб» и в «Лава интернет-кафе», но очень скоро стали избегать ночных клубов: мужчины на острове сильно потели, а женщины предавались возлияниям до тех пор, пока их взгляд не становился остекленевшим, а речь – совсем неразборчивой. Иногда Ирен и Жужка ходили выпить «Marvin Gaye» в «Тропическом баре», но торопились уйти, когда туда вваливалась толпа возбужденных прожигателей жизни. Девушки гуляли, выбирая самые тихие улицы, рука в руке, целовались под козырьками и в укромных уголках или седлали мотороллер и мчались на пляж, но даже там им было непросто насладиться прогулкой под луной – мешали пьянчужки, назойливые зануды и оскорбляющие слух звуки музыки в стиле «техно».

Циглер бесшумно встала, чтобы не разбудить подругу, открыла мини-бар, достала бутылку фруктового сока, попила и отправилась под душ. Сегодня последний день отпуска. Завтра они улетят во Францию и вернутся к прежней жизни: Жужка – в клуб, которым управляла и где была лучшей стриптизершей (там они и познакомились два года назад), Циглер – к месту нового назначения, в розыскную бригаду Оша.

Это вряд ли можно считать повышением после службы в По…

Расследование зимы 2008–2009-го не осталось без последствий. Вот ведь парадокс: майор Сервас и угрозыск Тулузы встали на защиту коллеги, а «утопило» ее собственное начальство. Ирен на мгновение прикрыла глаза, вспоминая тот ужасный «разбор полетов», то «судилище». Она действительно нарушила все правила, захотела сыграть, как лихой одинокий ковбой, и утаила от команды информацию, которая могла позволить им быстрее вычислить и повязать последнего члена клуба сексуальных извращенцев. Кроме того, она скрыла некоторые факты из своего прошлого, связанные с расследованием, и уничтожила важную улику. Ее могли наказать еще жестче, но вмешались Мартен и эта прокурорша, Кати д’Юмьер. Они напомнили, что Ирен спасла жизнь тулузскому сыщику и рисковала своей, чтобы задержать убийцу.

В результате ее перевели в главный город департамента с населением 23 000 жителей. Новая жизнь и новый старт. Теоретически Циглер знала, что дела, которыми ей придется заниматься, не будут иметь ничего общего с прежней работой. Единственное утешение заключалось в том, что она возглавит службу, – три месяца назад ее предшественник ушел в отставку.

В Оше был суд высшей инстанции, а не апелляционный, как в По. Уже в первые недели на новом месте она поняла, что самые сложные – и деликатные – дела систематически отдают в Региональное подразделение Судебной полиции, в Судебную полицию департамента или жандармерии Тулузы.

Она вздохнула, выключила воду, обернулась полотенцем и вышла на террасу. Надела темные очки и облокотилась на каменный парапет с выкрашенными в белый цвет стыками. Взгляд устремился на корабли, курсирующие по кальдере.

Ирен потянулась, как нежащаяся в лучах солнца кошка, и предалась воспоминаниям.

Она подумала о Мартене: где он, что сейчас делает? Сервас очень ей нравился, и она за ним присматривала – без его ведома. На свой манер. Нужно будет навести справки. Где Гиртман? Чем он занят? Инстинкт нетерпеливого охотника пробудился в глубине души Циглер. Внутренний голос говорил ей, что швейцарец взялся за старое, что он никогда не остановится. Ирен внезапно осознала, что ей не терпится вернуться к работе, оказаться во Франции – и снова выйти на охоту…

Сервас провел остаток воскресенья, занимаясь хозяйством, слушая Малера и размышляя. Около пяти позвонил Эсперандье. Он дежурил и хотел сообщить, что следователь Сарте и судья по предварительному заключению решили выдвинуть обвинение против Юго и временно задержать его. У Серваса резко ухудшилось настроение. Он не был уверен, что парень выйдет невредимым из передряги, побывав в Зазеркалье и воочию увидев, что скрывается за красивой витриной наших демократических обществ. Оставалось надеяться, что молодость позволит ему забыть пережитое.

Мартен вспомнил фразу из тетради Клер. В ней было что-то странное. Слишком очевидно и одновременно слишком изощренно. Кому она предназначалась?

– Ты слушаешь? – спросил он.

– Конечно.

– Найди образец почерка Клер. Пусть графологи сравнят с записью в тетради.

– С цитатой из Виктора Гюго?

– Да.

Майор вышел на балкон. Дышать из-за влажности было нечем, небо нависало над городом, как могильная плита. Где-то вдали глухо рокотал гром, а время как будто остановилось. Воздух был пропитан электричеством. Сервас думал о неизвестном хищнике, который бродит среди людей по улицам города, о так и не найденных телах жертв Гиртмана, об убийцах матери, о войнах и революциях, о мире, истощающем все свои ресурсы и потерявшем надежду на спасение и искупление.

– Последняя ночь на Санторине, – сказала Жужка, поднимая бокал с «Маргаритой».

Они сидели за столиком и смотрели на белые, подсиненные ночью террасы, бесстрашно цепляющиеся за обрывистый берег, бросая вызов градостроительным законам и землетрясениям. Этакое «Лего» из балконов и огней над пустотой. Внизу кратер медленно погружался в ночь, и вулканический островок превратился в черную тень. Теплоход в бухте сверкал огнями, как новогодняя елка.

Соленый морской ветер взъерошил черные волосы Жужки, она повернула голову и посмотрела на Циглер. У нее были очень необычные глаза – бледно-голубые, обведенные лиловым кругом радужки. Этим вечером она надела топ на бретельках карамельно-голубого цвета с монетками на вырезе, джинсовые шорты с кожаным ремнем и множество браслетов с брелоками на правом запястье. Ирен очень нравилось смотреть на нее.

– Cheers to the world,[29]29
  Да здравствует мир! (англ.)


[Закрыть] – произнесла подруга, подняв бокал, перегнулась через стол и поцеловала Циглер в губы – на радость соседям. У ее языка был вкус текилы, апельсина и лайма.

Поцелуй длился секунд восемь, не меньше. Кто-то зааплодировал.

– Я люблю тебя, – во весь голос объявила Жужка, не обращая внимания на окружающих.

– Я тоже, – ответила зардевшаяся от смущения Ирен.

Циглер не любила «показательных выступлений». Она водила мотоцикл «Сузуки GSR-600», имела лицензию нилота вертолета, стреляла из винтовки, обожала скорость, погружалась с аквалангом и занималась техническими видами спорта, но рядом с Жужкой чувствовала себя робкой и неловкой.

– Не позволяй тупым мачо идти вперед тебя, ладно? – Время от времени Жужка путала французские идиомы.

– Можешь на меня рассчитывать.

– И обещай звонить каждый вечер.

– Жужик…

– Обещай.

– Обещаю.

– При малейшем признаке… депрессии я тут же приеду, – добавила словачка угрожающим тоном.

– Жужа, у меня служебная квартира… В доме, набитом жандармами…

– И что с того?

– Они к такому непривычны.

– Я приклею усы, если их это утешит. Мы не можем прятаться всю жизнь. Тебе стоило бы сменить профессию.

– Мы это уже обсуждали… Мне нравится моя работа.

Улицы внизу под террасой на глазах заполнялись туристами и ночными гуляками.

– Она тебе – да, ты ей – нет. Давай пройдемся по пляжу. Как-никак сегодня наша последняя греческая ночь!

Циглер кивнула, хотя ее голова была занята другими мыслями. Отпуск закончился. Грядет возвращение на Юго-Запад. Она любила дело, которым занималась… Действительно любила? С той приснопамятной зимы многое изменилось. Она вдруг вспомнила, как полтора года назад попала под лавину, как смотрела с отчаянной мольбой на Мартена, пока тот не исчез из виду, оставшись на горе. В который уже раз перед ее глазами встала засыпанная снегом психиатрическая клиника с бесконечными коридорами и электронными замками и бледный улыбающийся человек-загадка – пациент, слушающий музыку Малера…