Текст книги "Шутка Варбурга Тэнтвула"
Автор книги: Бери Квин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Бери Квин
Шутка Варбурга Тэнтвула
Варбург Тэнтвул умирал. От него остались лишь кожа да кости, но он улыбался, лежа в своей большой кровати, как будто мысль об исчезновении забавляла его.
Даже в те времена, когда он пользовался относительным здоровьем, он никогда не был привлекательным. Теперь же, истощенный болезнью, он был просто безобразным. Длинные и тонкие, почти бесцветные губы плотно прижимались к мелким, на редкость хорошим зубам. Он улыбался. В маленьких, глубоко посаженных, желтоватых, безжалостных глазках появился блеск, словно отражение невидимого пламени, а на нижней губе появилась тонкая линия белых зубов, словно он прикусил ее, чтобы не расхохотаться.
– Ты по-прежнему желаешь жениться на Арабелле? – спросил он сына, поворачивая к нему сардонически усмехающееся лицо.
– Да, отец, но…
– Никаких «но», мой мальчик, – старик тихо, но жестоко рассмеялся, – никаких «но». Я тебе говорил, что я против. Ты будешь жалеть до самой смерти, если женишься на ней. – Он замолчал, и воздух свистел в его бесплотном горле. – Ну что ж, женись, если твое сердце требует этого. Я тебя предупредил… Так, мой мальчик? Не скажешь потом, что твой старый отец не предупреждал тебя… – Он упал на подушки и прерывисто задышал, как бы стараясь удержать душу, покидающую его тело, а затем резко приказал:
– Проваливай! Уходи и не возвращайся, дурак! Но помни, что я тебе сказал!
– Отец, – промямлил молодой Тэнтвул, делая шаг к кровати, но внезапно ставший яростным взгляд старика остановил его.
– Убирайся, я сказал! – проскрипел отец.
Когда дверь за сыном закрылась, умирающий позвал сиделку.
– Дайте… Дайте мне… Это фото…
Он прерывисто, с трудом дышал, но его тонкие пальцы сделали повелительный жест, указывая на фотографию женщины в серебристой рамке, стоявшую на стойке у окна.
Он схватил портрет, как драгоценную реликвию, и с минуту жадно созерцал его.
– Люси, – пробормотал он хрипло, чуть слышно, – Люси, они хотят пожениться, несмотря на мои слова. Они поженятся, ты слышишь, Люси?
Пронзительный, как у ребенка, голос поднялся и задрожал, когда старик поднес серебряную рамку к лицу.
Крик старого Тэнтвула разом оборвался, как обрывается звук свистка, когда в него перестают дуть. Фотография упала на одеяло. Челюсть старика отвисла, и он упал на подушки с насмешливой улыбкой в стекленеющих глазах.
Этикет требовал, чтобы сиделка в таких случаях ждала подтверждения врача, так что, послушная правилам своей профессии, мисс Вильямсон ждала, пока я пощупаю пульс мертвого и кивну головой. Только тогда она с ловкостью, приобретенной долгой практикой, сделала, что полагалось: завязала челюсть бинтом, связала запястья и лодыжки трупа, чтобы тело было готово, когда за ним явится представитель похоронного бюро Мартина.
* * *
Мой друг, Жюль Де Гранден, был не в духе. В черном шелковом кимоно, выглядевшем на нем траурным одеянием, уперев кулаки в бедра, он громко и образно жаловался. Через четверть часа он должен быть в театре, а этот сын и внук паршивой свиньи, садовник, до сих пор не принес гардению. Как он появится вечером без гардении в бутоньерке? Немыслимая вещь! И что делает этот грязный подонок? Почему к восьми часам здесь нет этого абсолютно необходимого цветка? Он, Жюль Де Гранден, не намерен быть жертвой дурацких прихотей проклятого козла, который считает себя садовником. Нет! Никогда в жизни! Он…
– Простите, сэр, – прервала его Нора Мак-Гиннис, появившаяся на пороге кабинета. – Там мисс и мистер Тэнтвул желают вас видеть, сэр.
– Скажите им, что меня нет! Пусть они… О Господи! Малышки!
По правде сказать, пара, следовавшая за Норой до двери кабинета, и в самом деле напоминала заблудившихся ребятишек. Дэннис Тэнтвул казался еще моложе и инфантильнее, чем я его знал, а девушка, сопровождавшая его, была так застенчива, что просто жалко было глядеть. Видимо, они боялись, ибо держались за руки, как дети, идущие ночью через кладбище, и в их глазах застыло хорошо знакомое мне выражение – такое бывает, когда рентген и анализы диагностируют смертельную болезнь.
– Мсье, мадемуазель, – маленький француз моментально задрапировался в свое кимоно и с достоинством вежливо поклонился. – Простите меня за эти несколько резкие слова, но я оказался жертвой ужасного несчастья…
Улыбка девушки оборвала его извинения.
– Мы понимаем, – пролепетала она. – У нас тоже большие неприятности, и мы пришли поговорить с доктором Троубриджем.
– А! Значит, вы позволите мне удалиться. – Он поклонился и повернулся к двери, но я его удержал.
– Может быть, вы сумеете нам помочь, – сказал я и представил ему посетителей.
– Это честь для меня, – уверил он. – Вы и ваш брат…
– Он мне не родной брат, – возразила она. – Мы кузены. Вот почему мы и пришли посоветоваться с доктором Троубриджем.
Гранден погладил кончики своих светлых усов.
– Прошу прощения, – сказал он, – я в вашей стране совсем недавно и, без сомнения, не очень хорошо понимаю ваш язык. Вам нужно советоваться с врачом потому только, что вы и этот молодой человек кузены? Видимо, я совершенно глуп, потому что не понимаю этого.
Дэннис Тэнтвул ответил:
– Не из-за нашего родства… Ну, не только, но… – Он повернулся ко мне.
– Вы были у постели моего отца, когда он говорил со мной относительно моего брака с Арабеллой?
– Да.
– В его предупреждении было что-то угрожающее, доктор. Он как бы насмехался надо мной, как бы принуждая меня к женитьбе, и, однако…
– Насчет этого есть какие-либо оговорки в его завещании? – спросил я.
– Да. Вот, смотрите.
Молодой человек вынул из кармана сложенный документ, развернул его и показал на один параграф.
«Все свое личное имущество, которое я буду иметь в час моей смерти или на которое я могу претендовать, я завещаю моему сыну Дэннису Тэнтвулу в том случае, если он женится на мисс Арабелле Тэнтвул; если же он откажется от женитьбы на вышеупомянутой Арабелле Тэнтвул, он получит только половину моего имущества. Другая же половина переходит вышеупомянутой Арабелле Тэнтвул, которая с детства жила в моем доме и была мне как дочь».
– Хм, – сказал я, возвращая документ, – можно сказать, он очень хотел, чтобы ты женился на своей кузине, хотя…
– Видите ли, сэр, – перебил меня Дэннис, – в бумагах моего отца был еще этот конверт. – Это был большой конверт из зеленой бумаги, запечатанный сургучом, с надписью: «Моим детям, Дэннису и Арабелле Тэнтвул, вскрыть только после рождения их первого ребенка».
Маленькие глазки Грандена сверкнули, выдавая его заинтересованность.
– Молодой человек, – сказал он, беря конверт из рук посетителя, – доктор Троубридж рассказал мне кое-что из того, что произошло у смертного одра вашего отца. Тут есть какая-то тайна. Я советую вам прочесть это послание немедленно.
– Нет, сэр, я не могу. Отец не любил меня и даже, как мне кажется, презирал, но я всегда повиновался ему и не чувствовал себя в силах перечить и возражать ему. Тем более, что это была его последняя воля… Но поверенный моего отца, мистер Бенбридж, сейчас уехал по делам, и регистрировать завещание будет он. А пока я чувствовал бы себя намного спокойнее, если этот документ и конверт будут не у меня, а в других руках. Поэтому я пришел просить доктора Троубриджа и… Взять их до возвращения мистера Бенбриджа и…
– И? И что же? – спросил Гранден, когда молодой человек замялся.
Дэннис снова повернулся ко мне.
– Вы знаете человеческую природу, доктор. Никто не может лучше знать ее скрытые пружины, чем врач, который видит людей, так сказать, без масок. Как выдумаете, мой отец бредил, когда предупреждал меня не жениться на Арабелле, или… – Он снова замолчал, но его взгляд был достаточно красноречив.
– Видишь ли, Дэннис, – начал я, чувствуя себя несколько неловко, – я не вижу никаких причин для сомнений. Твой отец завещал тебе все свои деньги при условии, что ты женишься на Арабелле, и, мне кажется, это указывает на его истинные чувства.
Я старался говорить уверенно, но воспоминание о последних словах Тэнтвула мучило меня. В его голосе было какое-то мрачное удовлетворение, когда он говорил портрету, что его сын и племянница хотят пожениться.
Гранден заметил мое легкое колебание.
– Сэр, – сказал он Дэннису, – а не могли бы вы рассказать нам обо всем, что предшествовало предупреждению вашего отца? Доктор Троубридж, возможно, слишком близок к вам, чтобы смотреть на все объективно, а я не знаю ни вашего отца, ни вашей семьи. Эта молодая особа и вы удивительно похожи друг на друга. Как говорится в завещании, она жила в вашей семье с раннего детства. Не скажете ли вы, как это случилось?
Как справедливо заметил мой старый друг, Тэнтвулы так похожи, что их можно было принять за близнецов. У них были маленькие прямые носы, безвольные рты и светлые кудрявые волосы. Они напоминали гипсовые статуэтки, отлитые по одной модели.
Сейчас они сидели перед нами, по-прежнему держась за руки, в их глазах застыло выражение страха и беспокойства.
– Вы помните нас, когда мы были маленькими, доктор? – спросил меня Дэннис.
– Конечно, лет двадцать тому назад меня пригласили осмотреть вас. Вы тогда только что устроились в старом доме Стивенса, и кумушки судачили о странном джентльмене, приехавшем с запада с двумя детьми и китайским поваром. Этот джентльмен отвечал грубостями на любезности соседей и никогда ни с кем не разговаривал.
– Что вы думали о нас, сэр?
– Ну… я считал вас братом и сестрой и констатировал тогда, что у вас обоих корь.
– Вы не помните, сколько нам было лет?
– Тебе, кажется, года три, а Арабелле, наверное, год – полтора.
– И когда вы снова нас увидели?
– Много позже. Тебе было лет десять. В тот раз у вас была свинка. Вы были довольно странными, очень спокойными детьми.
– Доктор Троубридж, если с вами всю жизнь кто-то жестоко обращался, если вы не помните ни одного ласкового слова или жеста от этого человека, и вдруг этот же человек делает вам подарок, позволяя вам исполнить ваше самое заветное желание, и угрожает наказать вас, если вы его не выполните, разве у вас не появятся сомнения? Не заподозрите ли вы ужасную шутку?
– Не совсем понимаю.
– Тогда слушайте. За всю свою жизнь я не помню, чтобы отец улыбнулся, я хочу сказать, по-дружески. Из-за него наша с Арабеллой жизнь была сплошной травлей. Мне было два года, когда мы приехали в Гаррисонвиль, но я смутно помнил о доме на западе. Большом доме на холме над океаном, со стенами, увитыми глициниями и диким виноградом, и красивую даму, которая брала меня на руки, целовала и иногда давала мороженое с ложечки. Я смутно помню маленькую девочку, сестренку, но эти воспоминания такие отдаленные, что, может быть, я их просто выдумал. Мои настоящие воспоминания начинаются с короткого путешествия в сухую жаркую местность с отцом, молчаливым китайским слугой и девочкой, которая, как мне сказали, была моей кузиной Арабеллой.
Отец обращался с нами крайне сурово. За самую пустяковую провинность нас били хлыстом, а провинностей было много. Если мы молчали, нас обвиняли в том, что мы надулись, и спрашивали, почему мы не играем в саду. А если мы играли там и кричали, нас били за то, что мы горластые грязные ребятишки.
Поскольку мы не имели права встречаться с другими детьми, мы придумывали себе игры. Я был Тристаном, а Арабелла – Изольдой, или я был королем Артуром, а она – Дамой Озера, которая возвращала королю его меч. Не говоря об этом вслух, мы знали, что вероломный рыцарь, великан или дракон, которого я должен был победить, был на самом деле мой отец.
Но когда разыгралась реальная драма, во мне не было ничего от героя.
Мне было тогда, наверное, лет тринадцать. В тот день меня отхлестали в последний раз. В глубине сада протекал ручей, прежний владелец расширил его и сделал бассейн с лилиями. С годами цветы погибли, а бассейн остался и был нашим любимым местом для игр. В нем мы научились плавать – не очень хорошо, но нам хватало и этого. Купальных костюмов у нас не было, и мы купались в белье, а затем обсыхали на солнышке. Однажды, когда мы плескались, счастливые, как тюленята, на берегу внезапно появился мой отец и злобно закричал:
– Вылезайте! Вот, значит, как вы проводите время! Я столько труда положил на ваше воспитание, а вы так себя ведете!
Я начал было говорить, что мы только купались, но он ударил меня по лицу.
– Замолчи, маленький негодяй! Ты у меня узнаешь!
Он срезал прут тальника и, зажав мою голову в коленях, отхлестал меня до крови, после чего пинком отправил в бассейн, как бессердечный хозяин – провинившегося щенка.
Как я уже говорил, я не герой. На помощь пришла Арабелла. Она помогла мне вылезти на скользкий берег, обняла меня и забормотала:
– Бедный, бедный мой Дэннис! Это я виновата, я не должна была позволить вести меня в воду! Как только дядя Варбург умрет, мы в тот же день поженимся, и я буду такой доброй к тебе, и ты будешь так нежно любить меня, что мы забудем обо всех этих ужасных днях.
Мы думали, что мой отец ушел, но он, видимо, задержался посмотреть, что мы будем делать, потому что, едва Арабелла замолчала, он тут же появился из-за кустов рододендрона. Я впервые в жизни услышал его смех.
– Значит поженитесь, да? Хорошая выдумка, отличная шутка! Очень хорошо, женитесь! Посмотрим, что из этого выйдет!
С этого раза он больше меня не бил, но изобретал всевозможные моральные пытки. Мы не смели ходить в школу, у нас был репетитор, коротышка с крысиной мордочкой, которого звали Эриксоном. По вечерам мой отец заставлял нас делать уроки. Если мы не могли решить арифметическую задачу или проспрягать латинские глаголы, он унижал нас своим сарказмом и каждый раз издевался над нашим желанием пожениться. Он постоянно угрожал нам страшными карами, если мы это сделаем.
Итак, доктор Троубридж, вы должны понять мои сомнения. У меня впечатление, что оговорка в его завещании является частью тщательно подготовленной отвратительной шутки – отец как бы ждал возможности посмеяться над нами из могилы.
– Понимаю тебя, мой мальчик, – сказал я, – но…
– Никаких «но»! – внезапно воскликнул Жюль Де Гранден. – Этого ужасного покойника похоронят завтра в два часа дня, так? Хорошо! А завтра же вечером вы обвенчаетесь! Я буду польщен, если вы пригласите меня быть вашим свидетелем. Троубридж поведет невесту к алтарю, и мы порадуемся! Вы поедете в замечательное свадебное путешествие и узнаете сладость любви, еще более сладкую от вашего долгого ожидания! А мы тем временем тщательно сохраним эти бумаги до возвращения вашего нотариуса! Вы боитесь дурной шутки? Нет, друзья, хорошо смеется тот, кто смеется последним!
* * *
Варбург Тэнтвул мало известен и не слишком популярен. Уединение, в котором он жил, покрывало его тайной; теперь барьеры упали, стена частной жизни рухнула, и более сотни соседей, в основном женщины, собрались в часовне.
В торжественной тишине слышались перешептывания:
– Отчего он умер? Большое наследство оставил? Эти молодые люди – единственные его наследники.
Началась служба.
– Господь, заступник наш от поколения к поколению… Никто не знает ни дня, ни часа…
После заключительного «Аминь» один из молодых служащих мистера Мартина подошел к гробу и благоговейно произнес:
– Желающие проститься с усопшим могут подойти…
Мрачный ритуал шел медленно. Я хотел уйти, поскольку не имел никакого желания глазеть на лицо и сморщенные руки мертвеца, но Гранден крепко взял меня за локоть и не отпускал, пока не прошли последние любопытные, а затем подтолкнул меня к гробу.
На мгновение он задержался перед катафалком, и мне показалось, что в его улыбке была тень, когда он наклонился и тихо сказал покойнику:
– Ну, дружище, теперь мы с тобой вдвоем знаем тайну, не так ли?
Я подавил восклицание ужаса. Может, это была оптическая иллюзия, одна из тех необъяснимых вещей, с которыми встречались врачи и те, кто занимается бальзамированием… Эффект обезвоживания… Перемещения газов…
Как раз, когда Жюль Де Гранден обратился к трупу, мертвые веки слегка поднялись, показав узкий край роговицы, и мне показалось, что эти глаза смотрят на нас с яростью, с ненавистью.
– О Господи! Жюль, пошли отсюда! – выдохнул я. – Мне показалось, что он смотрит на нас!
– Ну и что? Подумаешь! Я-то не боюсь посмотреть ему в лицо. Он хитрый пройдоха, ничего не скажешь, но, будьте уверены, Жюль Де Гранден не дурак!
* * *
Брачная церемония состоялась в церкви Святого Кризостома. Преподобный Бентли посмотрел добрыми глазами на Дэнниса и Арабеллу, взглянул на нас с Гранденом и произнес первые слова церемонии:
– Мы собрались сегодня перед Богом, чтобы соединить священными узами брака этого мужчину и эту женщину… Если здесь присутствует кто-нибудь, кто может доказать, что они не могут быть законно соединены, пусть говорит немедленно или не говорит никогда.
Он по обыкновению сделал паузу, и я, как мне показалось, уловил что-то темное и жестокое в глазах Грандена. Затем в отдалении прозвучал, сначала еле слышный, а затем все более различимый резкий звук. Как ни странно, он напоминал мне свисток поезда, зловещий и дрожащий, разрывающий глухую тишину летней ночи.
Я увидел ужас в глазах Арабеллы. Лицо Дэнниса побледнело, в то время как звук стал более пронзительным и высоким. Затем он резко прекратился и почти сразу же раздался задыхающийся безумный смех, совершенно дьявольский. Последние звуки этого хохота, удаляясь, перешли в стон.
– Ветер? – пробормотал преподобный Бентли. – Я бы поклялся, что слышал смех, не…
– Всего лишь ветер, мсье, – настаивал маленький француз, его голубые глаза были тверды как сталь. – Это фокусы ветра. Продолжайте, прошу вас. Надо обвенчать этих детишек.
– …Дэннис и Арабелла согласны объединиться в священных узах брака. Я нарекаю вас мужем и женой… – заключил преподобный Бентли, и Гранден, галантный как всегда, поцеловал руку новобрачной и, прежде чем его успели остановить, расцеловал в обе щеки Дэнниса. Когда мы вышли из церкви, он шепнул мне на ухо:
– Черт побери, я опасался, что у нас будут неприятности.
– Что это за ужасный вопль, который мы слышали? – спросил я его.
– Ветер, мой друг. Проклятый ветер.
* * *
– Ну, маленький грешник, давай кричи под грузом смертного, который ты взвалил на себя! Плач, вопи и дыши, малыш! Не хочешь? Посмотрим.
Легко, но без особой нежности Гранден похлопал по розовым ягодицам новорожденного концом согретого полотенца, и тотчас крошечный беззубый ротик открылся и издал пронзительный крик протеста.
– Ага, это уже лучше, дружок! – смеясь, воскликнул Гранден. – Никогда не рано научиться повиновению в этом мире, где ты только что появился. Возьмите его, мадемуазель! – Он протянул сиделке этот вопящий комочек человеческой плоти и повернулся ко мне, в то время как я склонился над Арабеллой.
– Ну, а как мамаша, мой дорогой Троубридж?
– Ну… Небольшие разрывы, но мы их заштопаем.
– Завтра утром она уже обо всем забудет, – заговорил Гранден, пока укутанную в простыни Арабеллу укладывали на каталку. – Она увидит ужасную маленькую обезьянку, которую я только что заставил кричать, и станет уверять, что это самое прекрасное из всех Божьих созданий… Черт побери, что там еще?
Из соседнего зала, где спали два десятка новорожденных, донесся страшный женский вопль. Мы выскочили в коридор и распахнули застекленную дверь соседнего помещения.
Прислонившись к стене, смертельно бледная сиделка смотрела на стеклянный потолок широко открытыми перепуганными глазами.
Когда мы вбежали, она открыла рот, чтобы завопить снова, но подоспевший Гранден крепко взял ее за плечо и встряхнул.
– Тихо, тихо, спокойно, вы разбудите всех этих малышей. Что случилось? Не бойтесь, говорите. Мы никому ничего не скажем. Однако говорите тише.
– Это… Наверху, – простонала она, показывая дрожащим пальцем на черное стекло потолка. – Мне только что принесли маленького Тэнтвула, и я укладывала его в кроватку, когда услышала смех. Нет, не настоящий смех, а что-то вроде истерического всхлипывания. Знаете, когда стонут, задыхаются и смеются в одно и то же время. Я думаю, так смеются демоны в аду!
– Да, да, понимаем, – сказал Гранден. – А что было дальше?
– Я обернулась, поглядела вокруг, но в зале никого не было, кроме меня и малышей. А смех возобновился, стал громче, и мне показалось, что он раздается прямо над моей головой. Я посмотрела на потолок… И увидела! Голова, сэр, одна голова, без тела, вроде детского воздушного шарика! Она посмотрела на меня, на маленького Тэнтвула и снова захохотала.
– Лицо, говорите?
– Да, сэр! Ужасное лицо, страшнее я и не видывала! Тощее, морщинистое, сморщенное, как у обезьяны. Оно смотрело на ребенка вытаращенными глазами, а рот раскрыло, как лакомка, понимаете? И опять этот отвратительный ликующий хохот! Да, именно так! Сначала я не сообразила, а теперь понимаю, что эта страшная голова без тела смеялась с какой-то злобной и торжествующей радостью!
– Хм… – промычал Гранден, дернув себя за ус. – Понимаю ваше волнение, мадемуазель.
Он повернулся ко мне и шепнул:
– Побудьте с ней, я схожу в дирекцию, попрошу прислать еще одну сестру составить этой компанию. И попрошу, чтобы особо наблюдали за маленьким Тэнтвулом. Не думаю, что в данный момент ему грозит опасность, но… Когда кошка сторожит, мышки не пляшут.
* * *
Арабелла подняла восторженные глаза от маленькой головки, примостившейся возле ее груди.
– Правда, красивый? Я еще никогда не видела такого красивого ребенка!
– Голос у него, во всяком случае, отличный, – с улыбкой ответил Гранден, – и аппетит, кажется, тоже отменный.
Арабелла улыбнулась и погладила крошечное существо по спинке.
– Вы знаете, – доверчиво сказала она, – у-меня никогда не было куклы. А теперь у меня этот очаровательный малыш, и я так счастлива! Ах, как бы я хотела, чтобы дядя Варбург был жив! Я уверена, что этот чудесный малыш смягчил бы даже такое черствое сердце. Но ведь с моей стороны нехорошо так говорить о дяде, правда? Он хотел, чтобы я вышла замуж за Дэнниса, его завещание – доказательство этого. Как по-вашему, доктор, он ведь хотел, чтобы мы поженились?
– Убежден в этом, мадам. Ваш брак был самым заветным его желанием, – серьезно заметил Гранден.
– Вот и я так думаю. Он был жесток с нами, когда мы были детьми, и сохранил эту манеру до конца, но в глубине его каменного сердца, вероятно, жило глубокое чувство ко мне и Дэннису. Иначе он не включил бы в завещание такую оговорку.
– И, кроме того, не оставил бы вам этого маленького сувенира, – подхватил Гранден, доставая из кармана большой конверт из зеленой бумаги, который Дэннисдал ему накануне похорон отца.
Арабелла подалась назад, словно бы ей протягивали живого скорпиона, и инстинктивно прикрыла руками ребенка.
– Письмо? – прошептала она. – Я забыла о нем. Мсье Гранден, пожалуйста, сожгите его! Не говорите нам, что в нем. Я боюсь!
Было прекрасное майское утро. Легкий ветерок чуть шевелил листья кленов в саду. Но едва Гранден достал письмо, внезапный порыв ветра ударил в угол клиники, и в его резком свисте мне послышался злобный смех!
Маленький француз тоже услышал его. Он повернулся к окну, и я заметил, как под его усами дрожит злая и жестокая улыбка.
– Вскройте его, мадам, – сказал он наконец. – Письмо предназначено вам, Дэннису и мсье малышу.
– Я… Я боюсь…
– Ну тогда я сам! – Гранден вскрыл перочинным ножом конверт и перевернул его. На кровать высыпались десять кредитных билетов по пятьдесят долларов.
Больше ничего.
– Пятьсот долларов! – приглушенно вскрикнула Арабелла. – Но…
– Полагаю, это подарок ребенку, – радостно улыбаясь, объявил Гранден. – Надо думать, старый джентльмен, при всем своем ворчливом характере, имел некоторое чувство юмора. Он держал вас в беспокойстве относительно содержимого конверта, в то время как это просто подарок.
– Но такой щедрый подарок со стороны дяди Варбурга… Не понимаю!
– Может, это и к лучшему. Не задавайте себе лишних вопросов, примите деньги и считайте, что ваш старый дядя раз в жизни сделал сердечный жест. До скорого свидания, молодая мама!
– Ничего не понимаю, – признался я, выходя из клиники. – Если бы этот старый мошенник оставил письмо, в котором посылал их к дьяволу за то, что они посмели родить ребенка, или если бы в конверте лежало новое завещание, лишавшее их наследства, я бы не удивился. Но такой подарок… Ей-богу, я удивлен!
Услышав это, Гранден так захохотал, что у него выступили слезы. Отдышавшись, он ответил:
– Вы удивлены? Могу поклясться, что мистер Варбург Тэнтвул удивлен вдвое больше!
* * *
Дэннис Тэнтвул смотрел на меня в глубоком отчаянии.
– Я не понимаю, – повторил он. – Это так внезапно, так…
– Извините, – прервал его Гранден, появляясь на пороге кабинета для консультаций, – но я услышал ваш голос, и если я не помешаю…
– Нисколько, сэр, – заверил его Дэннис. – Наоборот, я хотел бы получить ваш совет. Это насчет Арабеллы. Я страшно беспокоюсь и думаю, может, она…
– Ничего не думайте, мой друг. Опишите нам симптомы, а диагноз позвольте поставить нам.
– Ладно, вот факты. Сегодня утром Арабелла разбудила меня своим громким плачем. Я спросил ее, в чем дело, она посмотрела на меня, как на незнакомого ей человека. Нет, так, словно я был чем-то ужасным, неожиданно оказавшимся рядом с ней. Она с ужасом и явным страхом глядела на меня. Я было хотел ее обнять и успокоить, но она оттолкнула меня, выскочила из постели, завернулась в халат, как бы стыдясь, что я вижу ее в пижаме, и выбежала из спальни. Я услышал ее плач в детской, пошел туда… Она… Она склонилась над детской кроваткой и бормотала: «Бедный малыш, бедный цветок непростительного греха, мы должны уйти, ты – на небеса, а я – в ад. Бог не может быть таким жестоким, чтобы осудить тебя за наш грех! Но мы все трое будем прокляты, хотя мы не знали!» Она подняла нож, чтобы убить ребенка, а он протягивал к ножу ручки и смеялся, потому что луч света играл на лезвии. Я бросился к ней и вырвал нож. Обнял ее, но она кричала, вырываясь: «Нет, Дэннис, не трогай меня! Я знаю, что это страшный, смертный грех, но я люблю тебя, мой дорогой! Я не могу противиться, когда ты обнимаешь меня!»
Отвернув голову от моего поцелуя, она вскрикнула, словно от боли, когда почувствовала мои губы на шее. Потом она потеряла сознание. Я унес ее в гостиную и положил на диван. Я оставил там Сару, нашу няню, приказав ей не выпускать хозяйку из комнаты. Можете ли вы приехать сейчас?
Сигарета Грандена догорала, угрожая подпалить его усы. В его голубых глазах светилась убийственная ярость.
– Грязная скотина! – бормотал он злобно. – Вонючая гадина! Это все твои штучки, демон! Поехали скорее, друзья! Я должен поговорить с мадам Арабеллой!
– Она ушла, – сообщила нам няня. – Ребенок очень плакал, его пора было кормить, а мадам спокойно лежала. Тогда я сказала: «Мадам, вы полежите, а я займусь ребенком» – и ушла в детскую. Накормила малыша, перепеленала и принесла в гостиную, но мадам уже там не было. Она исчезла, сэр.
– Я же вам говорил…
Гранден взял Дэнниса за руку.
– Не ругайте ее, мой друг. Она поступила разумно, сама того не зная. Она не оставляла ребенка, что после утреннего инцидента было самым важным.
– Да, конечно. Но Арабелла…
– Мы ее найдем, – уверенно сказал Гранден. – Ну-ка, посмотрите, какой одежды не хватает?
Дэннис привел нас в гардеробную.
– На этом шезлонге лежало ее платье. Туфли и чулки лежали на полу. Сейчас ничего этого нет.
– Та-ак, – кивнул Гранден. – Трудно представить, что она в таком состоянии стала бы одеваться, если бы не собиралась уйти. Троубридж, позвоните в полицию. Попросите, чтобы проследили за всеми выходами из города.
Пока я звонил, Гранден и Дэннис обыскали весь дом.
– Нашли что-нибудь? – спросил я после того, как сообщил в бюро розыска пропавших лиц.
– Да. – Гранден увлек меня в маленькую гостиную. – Посмотрите.
Комната была очень уютной. Возле глубоких кожаных кресел стояли лампы с цветистыми абажурами, вдоль стен протянулись невысокие книжные шкафы с инкрустацией из слоновой кости, на верхних полках располагались предметы искусства. Между книгами мягко сиял старинный фарфор. Его краски гармонировали с прекрасным восточным ковром. На рояле лежала небрежно брошенная кашемировая шаль.
Против двери на одном из шкафов стояло распятие великолепной итальянской работы. Христос из слоновой кости на кресте черного дерева был вырезан так хорошо, что на небольшой, всего в двенадцать сантиметров, фигуре, был виден каждый напряженный мускул, даже капли пота на лбу. На голове с терновым венцом висело, как сверкающий ореол, платиновое кольцо с бриллиантами – женское обручальное кольцо.
– Увы, это распятие любви, – с горечью прошептал Жюль Де Гранден.
* * *
Прошло три месяца, поиски продолжались, но нигде не нашли и следа Арабеллы. Дэннис нанял для сына опытную сиделку с хорошими рекомендациями, а сам бегал по комиссариатам и газетным редакциям. За это время он постарел лет на десять. Плечи его сгорбились, тусклые глаза выражали отчаяние. Он был совершенно разбит.
Однажды мы с Гранденом приехали в Нью-Йорк за хирургическими инструментами. Мы шли по 32-й Западной, и я сказал:
– Удивительное все-таки дело: как женщина могла таким образом испариться? Конечно, она могла покончить с собой, броситься с моста…
– Тихо! – резко перебил меня Гранден. – Приглядитесь к той женщине, друг мой.
С этими словами он незаметно указал на женский силуэт в нескольких метрах впереди. Я посмотрел и удивился его внезапному интересу к гулящей девице. Одета она была в жалкую мишуру: атласная юбка была узка и коротка ей, меховой жакет был весь вытерт, атласные туфли на высоких каблуках стоптаны. Лицо ее было покрыто толстым слоем румян, губы ярко накрашены, глаза чересчур подведены. Короткие черные волосы в беспорядке торчали из-под маленькой бесформенной шляпки. Явная представительница древнейшей и не самой почетной профессии.
– Ну и что? – раздраженно буркнул я. – Что вы нашли в этой…
– Идите помедленнее, – прошептал он, – и не говорите так громко. Мы пойдем за ней, не привлекая внимания.
В этом подозрительном квартале я почувствовал себя неуютно, когда мы свернули на 11-ю авеню следом за молодой проституткой. Она быстро шла, вызывающе покачивая бедрами, вдоль отвратительных домов и вдруг скользнула в дверь грязного меблированного дома.
Мы вошли следом в темный холл, по мрачной лестнице поднялись на первый этаж.
В конце коридора было пыльное окно с решеткой, а по обеим сторонам шли двери с облупившейся краской. На каждой двери висела приколотая кнопкой карточка. Воздух был насыщен запахом виски и прогорклого сала. Мы быстро прошли по коридору, читая карточки. На последней значилось «мисс Сиглинд».
– Боже мой! – воскликнул Гранден. – Подходящее имя!
