Текст книги "Почтальон"

Автор книги: Бентли Литтл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

16

– Очень интересная теория, – проговорил Стокли. – Очень интересная. – Он разломил очередное «печенье-гадание», прочитал бумажку с предсказанием судьбы, отшвырнул ее и стал, не торопясь, жевать печенюшку, размышляя над тем, что узнал от Дуга.

Бен Стокли, неряшливый пузатый мужчина пятидесяти лет с гаком, выглядел как типичный репортер. Брюки он носил исключительно черные, рубашки – белые, и то и другое непременно мятое. Его густые седые волосы, зачесанные на пробор, казались слишком длинными – не по возрасту и не по моде. Грубые черты лица чем-то напоминали Бродерика Кроуфорда. Казалось, он постоянно потеет – вне зависимости от температуры воздуха. В нижнем правом ящике письменного стола редактора всегда лежала коробка с рискованными «печеньями-гаданиями», которые он специально заказывал для себя у какой-то нью-йоркской фирмы. Он говорил, что покупает это печенье, потому что хочет сэкономить на еде. Но, кроме того, ему очень нравилось предлагать печенья ничего не подозревающим посетителям и наблюдать за выражениями их лиц, пока они читали предсказания, обычно содержащие разные непристойности. Особенно он любил давать эти печенья застенчивым девушкам и чопорным пожилым дамам.

– И что вы на это скажете? – произнес Дуг.

– В отравлении собак вы тоже хотите обвинить почтальона?

– Вы мне не верите. – Дуг поерзал в кресле.

– Я этого не сказал.

Дуг посмотрел на него с надеждой. Редактор разломил очередное печенье.

– Вы обращались в полицию?

– Я рассказал им про письма с просьбами отключить мне свет, воду и телефон. Даже оставил им копии. Но больше ничего не говорил.

– Может, надо сходить еще раз. Я не говорю, что уже вам поверил. – Стокли поднял указательный палец. – Но если вы правы, это определенно дело полиции.

– Я тоже не уверен, что прав. Поэтому и пришел к вам. Если я пойду в полицейский участок и расскажу то, что рассказал вам, они отправят меня в психушку.

– Вы боитесь огласки, – усмехнулся редактор, – поэтому обращаетесь в газету. Неплохая мысль. – Дуг ринулся объяснить, но Стокли остановил его. – Я понимаю. Я понимаю, чего вы хотите, но проблема в том, что газета оперирует фактами. Если в статье нет «кто, где, когда и почему», я ее не публикую. Я могу сделать сенсационный материал, дать вам возможность высказать свои мысли, но это будет ваша личная точка зрения, а я не уверен, что вы добиваетесь именно этого.

– На самом деле я о статье не думал, хотя, разумеется, надо предупредить людей. Прежде всего я думал о поддержке. Вы же знаете все, что происходит в этом городе. Если кто-нибудь споткнется или подхватит простуду, вы в курсе. И я подумал: если кто-нибудь еще подметил нечто необычное в последнее время, так это вы. Я прав?

Стокли молча жевал печенье.

– Ну хотя бы поясните мне, что происходит. Вы что-нибудь слышали?

Стокли задумался.

– Отношения между журналистом и его источниками – дело святое, – наконец заговорил он. – Так же, как между адвокатом и его клиентом, врачом и пациентом, пастором и исповедующимся. Я мог бы отговориться, но скажу вам честно. Да, кое-какие разговоры я слышал. Ничего особенного, ничего похожего на то, что вы мне рассказывали, и ничего такого, в чем люди признались бы под присягой, но с недавних пор кое-кто стал замечать странные вещи. Причем после самоубийства Берни Роджерса таких странностей стало больше. Я должен помнить об объективности, не принимать ничьей стороны, но хочу сказать правду. Да, я считаю, что вокруг творится что-то странное. И я думаю, что все это так или иначе связано с почтальоном.

Дуг почувствовал огромное облегчение. Он даже не представлял, насколько хорошо обрести союзника, убедиться, что он все-таки не сошел с ума и действительно что-то обнаружил.

В то же время ему стало еще страшнее. Если все это правда, то психика почтальона по меньшей мере опасно неустойчива.

Стокли прав. Надо идти в полицию и все рассказать.

Редактор открыл ящик письменного стола и вытащил пачку писем.

– В газету всегда приходит много корреспонденции. Самой невероятной. Мы вынуждены иметь дело с самыми невообразимыми ситуациями. Нацисты требуют для себя свободы печати, коммунисты, чтобы мы рассказывали об их требованиях, религиозные фанатики, чтобы мы объяснили людям, как антихрист проник в правительство. В последние две недели – как раз со дня смерти Ронды – мы получаем только хорошие сообщения. Подписка растет, валом валят письма с благодарностями, даже хронические шизики доставать перестали. Это само по себе очень странно. А два дня назад начали приходить вот такие послания, – он протянул Дугу один из конвертов. – Читайте!

Дуг быстро пробежал глазами содержание письма. В нем описывались сексуальные издевательства над некоей Синди Хоуэлл. Он скривился. Описание было настолько мерзким, что он не смог заставить себя дочитать до конца.

– Кто такая Синди Хоуэлл?

– Моя дочь.

Дуг недоуменно вскинул голову.

– С ней все в порядке, – продолжил Стокли. – Ничего этого не было. Она живет в Чикаго. Я тут же ей позвонил. И позвонил в чикагскую полицию. Все рассказал и отправил фотокопию этого письма как доказательство.

Они были так любезны, что установили наблюдение за ее домом.

– Не знал, что у вас есть дочь.

– Потому что я никому об этом не говорил.

Она от первого брака, о чем я тоже никому не рассказывал.

– Как же об этом узнал почтальон?

– А я не уверен, что это он. Взгляните на штемпель. Отправлено из Чикаго. Возможно, письмо послали мои враги или какой-нибудь псих, который преследует мою дочь. Может быть, это безвредная угроза какого-нибудь шизика. Обратите внимание: все описывается в прошедшем времени. Якобы все это уже случилось.

– Но вы же сказали, что подозреваете почтальона...

– Не знаю. Я ни в чем не уверен. – Редактор приподнял стопку писем. – Они все очень похожи. На них штампы разных городов, в них упоминаются люди, с которыми я был когда-то знаком. Они не столь сексуально откровенны, как это, но в равной степени мерзки. Вполне возможно, это часть какой-то организованной против меня кампании, хотя оснований для этого я не вижу. Но не исключено, что это просто совершенно невероятное случайное стечение обстоятельств. Я склонен поверить вам насчет почтальона, потому что обнаружил в собственной почте такие же странности, как и вы. И потому, что соседи намеками дали мне понять то же самое. Не могу сказать наверняка, что понимаю смысл происходящего, но это явно концентрируется вокруг почты и началось с появлением Джона Смита.

– В таком случае, почему бы вам не пойти вместе со мной в полицию? Вдвоем нам скорее поверят.

– Поверят? Поверят в то, что один человек в состоянии пересортировать и переадресовать всю почту, сочинить подложные письма всем жителям города, что он же несет ответственность за два самоубийства и Бог знает за что еще? Сомневаюсь, что я сам в это верю. Я подозреваю, что почтальон каким-то образом имеет ко всему этому отношение, но какое, понять не могу. Боюсь, тут начинается территория сумеречной зоны.

– Считаете, я должен рассказать полиции все, что знаю?

– А что вы знаете?

– Ну, что я думаю.

– Вряд ли это будет полезно, ведь у вас нет ни единого доказательства...

– А письма с ручья?

– Это верно. – Редактор откинулся в кресле. – Да. Думаю, вам следует обратиться в полицию. Я с вами не пойду, потому что моя репутация принадлежит не мне одному Она в равной степени имеет отношение к газете, и пренебрегать этим я не имею права. Вы знакомы с Майком Трентоном?

– Я учил его несколько лет назад.

– Он хороший парень и хороший полицейский. Поговорите с ним. У него ясная голова. Он умеет слушать. Но держитесь подальше от Кэтфилда.

– Майк Трентон. Можно рассказать ему о ваших письмах?

– Расскажите, – вздохнув, кивнул Стокли и потянулся за очередным печеньем. – Не надо бы мне в это ввязываться. Я должен рассказывать о событиях, а не участвовать в них, но, честно говоря, вы меня здорово напугали.

– Я уже целую неделю в таком состоянии, – нехотя усмехнулся Дуг.

– Да, пора с этим что-то делать, – согласился Стокли и положил в рот кусочек печенья.

* * *

Дуг сидел на низком разлапистом диване в приемной полицейского участка. За перегородкой клерки и офицеры отвечали на телефонные звонки, заполняли какие-то бумаги. Трое сотрудников в разное время учились у Дуга. В этом не было ничего необычного. В таком маленьком городке, как Виллис, он на каждом шагу натыкался на своих бывших учеников. Но от вида их повзрослевших лиц и сознания того, что они олицетворяют власть. Дуг чувствовал себя безнадежно старым.

Дверь одного из служебных помещений распахнулась, и на пороге появился широко улыбающийся Майк Трентон. Стрижка у него теперь была куда короче, чем в школе, но помимо этого он практически не изменился. Открытое, немножко наивное выражение лица. Даже в своей темно-синей форме он выглядел совсем юным.

– Давно не виделись, мистер Элбин!

– Зови меня Дуг.

– Дуг. – Парень встряхнул головой. – Очень странно обращаться к учителю по имени. – Усмехнувшись, он продолжил:

– Чем я могу вам помочь?

– Тут слишком шумно, – оглядел помещение Дуг. – Ты знаешь какое-нибудь местечко, где можно спокойно поговорить?

– Если вы насчет отключений, лучше обратитесь к лейтенанту Шипли. Он пытается проследить...

– Нет, я по другому делу, – перебил его Дуг. – Можно поговорить у тебя в кабинете или еще где-нибудь?

– У меня нет кабинета, но комната для допросов сейчас свободна. Я в дознавалке! – крикнул Майк одному из сотрудников. Тот согласно кивнул. Они прошли сквозь воротца охранника, пересекли холл и оказались в маленькой квадратной комнатушке, где едва хватало места для стола и двух стульев.

Оказавшись здесь. Дуг не мог придумать, с чего начать. Сама атмосфера полицейского участка, напоминающая, что тут все имеют дело с голыми фактами, действовала обескураживающе. Хронология, которую он выстроил, аргументы, которые тщательно подбирал, – расплывались. У него не было ни единого доказательства. Лишь странные происшествия и притянутые за уши связи. Уверенность, которую он ощущал во время беседы со Стокли, начисто испарилась. Дуг не надеялся, что полиция отнесется к его идеям так же, как журналист, но уже понял, что здесь его истории никто не будет внимать с должным пониманием. А к этому он оказался не готов. Вообще идти сюда было полнейшей глупостью.

Но пока что, глядя на Майка Трентона, он видел на лице юного офицера не цинизм и отсутствие интереса, а неподдельное желание выслушать.

Это, можно считать, больше чем достаточно.

Дуг начал с самого начала. Со странного самоубийства Ронды и своего впечатления от нового почтальона на похоронах. Сначала у него было желание говорить побыстрее, в краткой манере, как это обычно делают свидетели в кинофильмах, но он заставил себя не спешить, тщательно описывал все детали, все эмоциональные ощущения в надежде, что это придаст большее правдоподобие всей истории.

Майк остановил его примерно посередине.

– Прошу прощения, мистер Элбин. Ради Бога, не обижайтесь, но у нас тут совершенно сумасшедшая неделя выдалась. Виллис – городок небольшой. Всего двенадцать копов, мы работаем в две смены. Серия отравлений собак, самоубийство, которое до сих пор расследуется, не говоря уж о всяких драках в ковбойских барах. У нас сейчас крайне не хватает людей. Я понял, с почтой возникли серьезные проблемы, но вам лучше поговорить с самим Ховардом Кроуэллом.

– Ты можешь считать, что я сошел с ума, но...

– Я не считаю, что вы сошли с ума, мистер Элбин.

– Дуг.

– Дуг.

– Я не очень-то понимаю, что происходит, но мне кажется, что Джон Смит – если это его настоящее имя – каким-то образом управляет движением почтовой корреспонденции по своему усмотрению. Он отделяет письма от счетов, хорошие письма – от плохих. Он может перенаправить письмо от предполагаемого получателя к тому, о ком идет речь в этом письме. Позавчера мы получили письмо от Ховарда Кроуэлла, которое должно было попасть к Элен Ронде. Но на конверте стоял наш адрес. Подобное случалось и с другими людьми.

– Значит, вы хотите сказать, что мистер Смит каким-то образом вскрывает все эти конверты, читает письма и перенаправляет их другим лицам ради хохмы?

– Понятия не имею, что я хочу сказать.

– Допустим, так оно и есть. Но вы представляете, сколько времени уйдет у одного человека на всю эту деятельность, даже в таком маленьком городке, как наш?

– Я не уверен, что он когда-нибудь спит. Черт побери, я вообще не уверен, что он – человек.

– Вы меня не слушаете, мистер Элбин. Я уважаю вас и все прочее, я признаю, что с недавних пор с почтой происходят странные вещи, но это уж слишком.

– Ты не хочешь меня услышать, – сухо усмехнулся Дуг. – Я считаю, что смерть Берни Роджерса и Боба Ронды тоже с ним как-то связана.

– Вы шутите?

– Никаких шуток. Постарайся меня дослушать.

Дуг рассказал о своем открытии у ручья и совершенно диких по содержанию письмах, которые пришли к нему и к редактору газеты.

– Почему Бен не рассказал мне об этом? – нахмурился Майк.

– Он не хотел, чтобы и я рассказывал.

– А что с Рондой и Роджерсом?

Дуг пояснил их отношение к деятельности почтового отделения и странные, на его взгляд, обстоятельства самоубийств.

– Мы до сих пор не можем понять, как Берни удалось привязать ту веревку, – признался Майк.

– А что была в записке, приколотой к его груди?

– Извините, – покачал головой полисмен. – Конфиденциальная информация.

– Но ты не считаешь меня полным психом?

– Нет, не считаю, – после некоторого молчания произнес Майк. – Бог знает почему, но я так не считаю. Не могу сказать, что я верю каждому вашему слову, но отвергнуть все, что вы говорите, тоже не могу.

– И на том спасибо. Я знаю, что никаких доказательств против почтальона у меня нет. Поэтому задерживать его вы не имеете оснований. Пока. Но я призываю вас быть максимально внимательными. Вы должны быть готовы к любым неожиданностям.

– Если кто-нибудь узнает, о чем мы тут с вами беседовали, – усмехнулся молодой полицейский, – меня съедят заживо. Но я обещаю.

Дуг встал и отодвинул стул.

– Тебе тоже что-то приходило, да? – проговорил он, внимательно глядя Майку в глаза. – По почте?

Майк выдержал взгляд, потом медленно кивнул.

– Я это сразу понял. Слишком быстро ты отключился от полицейской рутины и въехал в эту ситуацию. Могу дальше не спрашивать.

– Я получил письмо от моей невесты из Феникса, – заговорил Майк. – Она написала, что хочет со мной расстаться. Я тут же ей позвонил, но телефон не отвечал. Я сказался больным, взял отгул и помчался выяснять, в чем дело. Оказалось, что она не писала мне никакого письма. А в тот день, когда я звонил, телефонный шнур случайно выдернулся из розетки. – Он почесал нос. – Может быть, я ошибаюсь, но это очень похоже на то, о чем вы рассказывали. И действительно как-то связано с почтальоном. Вы меня все равно не до конца убедили и надеюсь, мы не станем делать из мистера Смита козла отпущения, но я буду следить.

– Это все, о чем я прошу. Если что-нибудь еще случиться – дам тебе знать.

– А мы сразу дадим вам знать, если что-нибудь выяснится с теми письмами насчет воды, света и телефона.

Дуг поблагодарил, и молодой полисмен проводил его мимо охраны к выходу. Садясь в машину, Дуг чувствовал себя несравненно лучше.

Очень приятно разделить с кем-нибудь груз ответственности Он завел мотор своего «бронко» и двинулся к дому. По пути, у кольца "К", ему встретился почтальон. Тот извлекал письма из почтового ящика, сортировал конверты, некоторые аккуратно складывал в пластиковую коробку, другие небрежно швырял в коричневый бумажный мешок.

Когда Дуг проезжал мимо, почтальон неторопливо помахал рукой.

17

На следующий день с почтой ничего не произошло. Ее опять привезли слишком рано, когда они еще спали. Подписной бланк на «Ньюсуик», счет «Визы», несколько рекламных листовок. Ничего необычного, хотя само по себе это было необычно.

Дуг попытался дозвониться до Стокли, но секретарша сказала, что шеф игнорирует все звонки. Дуг попросил передать редактору, кто звонит, и после долгих уговоров она согласилась, но когда снова взяла трубку, Дуг услышал, что сегодня у них день сдачи номера и редактор не может отвлечься ни на секунду. В утешение девушка сказала, что Стокли перезвонит ему сам, как только появится такая возможность.

Днем позже почта тоже не принесла ничего неожиданного. Дуг уже начал думать, не поторопился ли, делая выводы, и не ошибся ли вообще. Трития молчала, однако он знал, что у нее на уме то же самое. Он обратил внимание, что жена даже стала себя лучше чувствовать.

На третий день почтовый ящик оказался буквально забит всевозможной корреспонденцией.

Дуг сходил к ящику рано утром, пока Билли спал, а Триш поливала огород. Он насчитал десять конвертов. Большинство выглядело довольно зловеще. Дуг пробежал глазами адреса отправителей.

Некоторые были ему знакомы. Он сунул конверты в задний карман брюк, выпустил рубашку, чтобы их не было видно, и вернулся в дом, где немедленно разорвал все на мелкие клочья, спрятал обрывки в пустую картонку из-под молока и запихнул в мусорную корзину.

Вернулась Триш. Вытирая мокрые руки, она поинтересовалась:

– Есть почта?

– Нет, – уверенно солгал он.

На четвертый день писем не было, равно как и на пятый. Складывалось ощущение что это своеобразное наказание за то, что получатель выбросил корреспонденцию, не читая Словно отказавшись от предложения, он провинился и лишен права получать почту вообще.

Абсолютно ненормальная мысль.

Тем не менее, полное отсутствие корреспонденции нервировало не меньше, чем ее наличие.

Дуг уже начал бояться, не случилось ли что с его психикой. Может, он слишком много смотрел кинофильмов или перечитал книжек, но в этой временной передышке ему стало чудиться нечто зловещее. Затишье перед бурей. Он ждал, когда грянет буря. Он пытался достроить хотя бы одну стену сарая, но никак не мог сосредоточиться и бросал все, не проработав и часу. Поехав после обеда в город. Дуг обратил внимание, что многие знакомые люди, с которыми он обычно общался, ведут себя как-то странно.

Тодд Голд, хозяин деликатесной лавочки по соседству с Бейлесом, даже не ответил на его приветствие. Когда Дуг помахал рукой и поздоровался, Тодд резко отвернулся и ушел. Но Триш он не стал об этом рассказывать.

С тех пор, как перестали приносить почту, она выглядела значительно бодрее, и хотя такая манера поведения – «с глаз долой – из сердца вон» – была для нее несвойственна, можно сказать, просто нехарактерна, ему не хотелось втягивать жену в то, что, возможно, является всего-навсего плодом его больной фантазии. В конце концов, может, вообще не происходит ничего странного, ничего из ряда вон выходящего? Может быть, просто воображение разыгралось, реагируя на странную цепочку случайных совпадений, между которыми на самом деле нет ничего общего?

Может быть.

Но он так не думал.

18

Сегодня Триш чувствовала себя лучше. Третий день подряд они жили без писем, и от этого у нее почему-то поднималось настроение.

Старая, проверенная теория: отсутствие новостей – лучшие новости. Кроме того, она собиралась в гости к Айрин Хилл, а визиты к этой пожилой даме всегда давали ей заряд бодрости.

Триш свернула с шоссе и покатила по Пайн-стрит. Около городского Женского клуба ее кольнуло легкое чувство вины. Шесть месяцев назад она была одним из инициаторов создания группы желающих похудеть, но после третьего занятия больше ни разу там не показывалась.

Две недели она терпеливо сидела на суровой диете и ухитрилась сбросить пять фунтов, что составляло примерно половину желаемого, но напряжение оказалось чересчур сильным. Постоянные взвешивания, зажигательные речи, лекции, журналы, пропаганда стали вызывать у нее раздражение. Кроме того. Триш хотелось прежде всего сократить объем бедер, а все пышные формы остались при ней.

В этот момент одна из ее бывших компаньонок, Бет Джонсон, выехала со стоянки у здания почты. Бет помахала рукой, растянув губы в фальшивой пластиковой улыбке, Триш ответила тем же.

Некоторое время она еще ехала по Пайн-стрит, потом свернула на грунтовку около гольф-клуба. Дорога огибала пологий холм и утыкалась в небольшой участок, застроенный особняками Теперь до дома Айрин было рукой подать, Они познакомились с Айрин Хилл несколько лет назад на ежегодной благотворительной книжной ярмарке в городской библиотеке.

Айрин стала одной из основательниц библиотеки еще в те времена, когда немногочисленные горожане читали или хотели читать. Без всякого преувеличения ее можно было назвать главной интеллектуальной силой местного общества. Даже после ухода на пенсию Айрин продолжала поддерживать связь с библиотекой, прилагала титанические усилия для расширения фондов, агитировала добровольцев сдавать ненужные книги, заботилась о деятельности попечительского совета, организовывала книжные и журнальные распродажи. Собственно говоря, именно Айрин и обратилась тогда к Триш за помощью.

Женщины моментально нашли общий язык.

Конечно, между ними существовала разница в целое поколение, но Айрин была в курсе всех политических и культурных событий, и, несмотря на свой безграничный энтузиазм по отношению к чему бы то ни было, имела гораздо больше общего с Триш, нежели с закосневшими добровольцами ее возраста.

Триш вышла из машины и поднялась на затянутую сеткой веранду. На стук из кухни послышался голос Айрин.

– Входите! Дверь не заперта!

Триш вошла внутрь. Дом Айрин был полон антиквариата, хотя в годы приобретения ни одна из этих вещей антиквариатом считаться не могла. Большую часть прихожей занимала напольная вешалка: в гостиной, помимо старинных книжных шкафов и горок с фарфором, стояла старинная виктрола и великолепный кабинетный рояль. На застекленных полочках вдоль стены красовались фарфоровые фигурки, собранные за последние полвека.

Дом был теплый, уютный, полный цветущих растений, и Трития всегда чувствовала себя здесь счастливой, она будто попадала в убежище, защищенное от внешнего мира.

Айрин занималась тем, что отщипывала листики от большого пучка сушеных растений.

Она любила заваривать чай из мяты и различных цветов, которые выращивала в своем садике. Получался восхитительный напиток, который, к сожалению. Дуг и Билли иначе, чем травой, именовать отказывались. Пожилая леди повернулась навстречу Триш, пальцы ее продолжали уверенно выбирать листочки и стебельки, словно действовали сами по себе, безотносительно намерений их владелицы.

– Как дела, милочка? Сколько мы с тобой не виделись – две или три недели?

Триш улыбнулась. Айрин была единственным человеком, который употреблял словечки типа «милочка» или «дорогуша», умудряясь не придавать им оттенок приторности или снисходительности.

– Все хорошо.

– А выглядишь ты усталой. Я бы даже сказала – несколько зачахшей.

– Стресс, – решила не вдаваться в подробности Триш.

Хозяйка перестала обрывать листья и отерла вспотевший лоб подолом передника.

– Дуг?

– Нет, дело совсем не в этом. Скорее... – Триш запнулась. – Даже не знаю, в чем дело.

– Утром получила твою открыточку.

– Открытку? – В мозгу Триш моментально вспыхнул красный сигнал опасности. Она не посылала Айрин никаких открыток.

– Да, я долго смеялась, хотя не поняла, почему ты так написала. Я вполне здорова.

Триш охватил уже знакомый страх; было такое ощущение, что она снова окунулась в тревожную атмосферу недавних дней. Она огляделась. Кухня внезапно показалась ей странной, даже свет, льющийся из окна, был каким-то не правильным.

– Я ничего не посылала.

Пожилая дама нахмурилась. Некоторое время она молча машинально перебирала траву, потом произнесла:

– Этого я и боялась.

В голосе ее не было ни тени эмоций. Простая констатация факта.

Трития подошла к угловому диванчику и присела.

– Значит, вы тоже знаете?..

– О чем?

– О почтальоне.

Айрин бросила свое занятие и села напротив гостьи.

– Его самого я не видела. Но как не заметить, что с почтой творится что-то неладное? Я получаю письма от людей, с которыми не виделась годами. Можно сказать – десятилетиями. От людей, которых считала уже умершими. Одно письмо пришло от Сью, из библиотеки, но Сью ничего мне не посылала.

– Это происходит со всеми, – кивнула Триш.

– Но никто не желает говорить об этом. В самом начале я позвонила Ховарду, решила пожаловаться, но он был в таких расстроенных чувствах, что не очень-то понял, о чем я толкую. Тогда я решила после обеда съездить на почту, а там этот новый сотрудник сказал, что Ховард заболел и уехал домой. – Айрин покачала головой. – Никогда не думала, что Ховард Кроуэлл может заболеть.

– Я тоже, – вставила Трития.

– Последние несколько дней я получаю открытки от разных людей с пожеланиями скорейшего выздоровления, – улыбнулась хозяйка. – Сначала подумала, что мой врач наговорил им какие-то глупости. Странная шутка, если это вообще можно назвать шуткой. Судя по текстам, друзья считали, что у меня сердечный приступ. Я всем перезванивала, сообщала, что со мной все в порядке, а они объясняли, что не посылали мне никаких открыток.

– Я тоже не посылала.

– Да, ты уже говорила. – Айрин отвернулась к окну. За стеклом колибри на секунду зависла над веткой жимолости, потом метнулась в сторону и исчезла. – Я решила не обращать внимания. К счастью, сейчас это все прекратилось.

Трития нахмурилась. Такое пассивное поведение для Айрин совершенно не характерно.

Она не могла быть «счастлива» от того, что нечто просто прекратилось.

– Вы с тех пор видели Ховарда?

Айрин отрицательно покачала головой.

– А ты?

Триш тоже с ним не общалась, хотя и не могла четко определить причину. Она уже знала, что Ховард ничего не писал Элен Ронде, тем не менее не могла окончательно избавиться от первоначального чувства обиды на поразившее ее в тот момент двуличие почтмейстера.

Надо сделать над собой усилие и заехать к Ховарду на обратном пути.

– Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом, – предложила Айрин, вставая. – Что, у нас других дел нет?

Это тоже было совсем на нее не похоже. Трития внимательно взглянула на собеседницу и увидела перед собой совершенно незнакомую женщину. Испуганную женщину. Тревожный огонек опасности уже полыхал вовсю, и к нему добавился вой сирен.

– Вы говорили еще кому-нибудь?

– Давай об этом больше не будем, – жестко повторила Айрин.

* * *

Трития несколько раз объехала квартал, прежде чем припарковаться перед зданием почты. Некоторое время она еще посидела в машине, потом усилием воли заставила себя выйти наружу.

Стоянка была практически пуста – лишь одна легковушка и один пикап были припаркованы по соседству. Ничего странного в этом Триш не углядела – середина дня. Но то, что на скамеечках рядом с почтой не сидели старики, которые целые дни проводили на этом, месте, ее встревожило.

Она вошла в здание. У кассы стоял единственный посетитель – пожилой седоусый мужчина. Его обслуживал новый почтальон. С близкого расстояния его ярко-рыжие волосы выглядели угрожающе, особенно в сочетании с невыразительными чертами бледного лица. Ховарда нигде не было. Триш попробовала заглянуть в служебное помещение, которое отделяла от стойки небольшая перегородка, чтобы проверить, но ничего не увидела.

Поэтому она огляделась по сторонам. Помещение заметно изменилось. Вместо плаката о воинской повинности, который всегда располагался на самом видном месте, плаката, изображавшего кроткого вида юношу, сидящего на стуле рядом с симпатичной девушкой, был наклеен другой. На нем был запечатлен устрашающего вида моряк с крупными каплями пота на лбу и в форме, забрызганной кровью. Текст содержал настойчивое требование ко всем молодым людям, достигшим восемнадцати лет, немедленно идти регистрироваться на призывные пункты. Триш показалось, что в здании почты изменилась сама атмосфера. Даже плакаты с почтовыми марками стали другими. Ховард обожал редкие марки с изображениями флоры и фауны. Теперь же стены украшали три одинаковых плаката – реклама новой марки, выпущенной в честь юбилея изобретения водородной бомбы.

В помещении было жарко, угнетающе жарко. День выдался не особенно знойным и влажным, скорее нехарактерно прохладным для этого времени, но внутри почтового отделения царило настоящее пекло.

Единственный посетитель раскланялся с почтальоном и собрался уходить. Ощутив легкую панику, Триш развернулась, нацеливаясь на выход, но профессионально ровный голос остановил ее.

– Миссис Элбин!

Триш оглянулась. Почтальон смотрел на нее, улыбаясь, и на мгновение ей показалось, что они с Дугом ведут себя как параноики и что этот Джон Смит – совершенно нормальный человек, безо всяких странностей. Она подошла поближе, и только тогда обратила внимание на плотно сжатые тонкие губы, холодные голубые глаза. И сразу вспомнила письма у ручья.

И ночную доставку почты.

Почтальон по-прежнему улыбался. Хотя скорее это была не улыбка, а самодовольная ухмылка.

– Чем могу служить?

– Я хочу поговорить с Ховардом. – Трития постаралась, чтобы ее голос звучал как можно тверже. Главное – не показать своего страха.

– К сожалению, – ответил почтальон, – Ховард еще утром ушел домой. Почувствовал себя плохо. Я могу его заменить?

Он произносил совершенно невинные слова, ясные, однозначные, но от его голоса у Триш по спине побежали мурашки. Она покачала головой и медленно попятилась к двери.

– Нет, спасибо. Я заеду, когда он поправится.

– Его может не быть некоторое время, – предупредил почтальон.

Теперь в его словах прозвучала явная угроза, хотя на лице по-прежнему оставалась пластиковая улыбка.

Триш повернулась к нему спиной. Несмотря на гнетущую духоту, между лопатками заледенело.

– А вы славная, – произнес он ей вслед, словно делая какое-то двусмысленное предложение.

Она взвилась, ощутив мгновенную вспышку страха и ярости одновременно.

– Держись от меня подальше, ты, мерзкий сукин сын, не то засажу в кутузку и глазом моргнуть не успеешь!

Улыбка почтальона стала еще шире.

– Билли тоже славный.

Она уставилась на него, не в силах ответить.

В ушах, совпадая по ритму с колотящимся сердцем, билась одна фраза: Билли тоже славный.

Билли тоже славный. Билли тоже славный.

Триш больше не могла сдерживать свой страх.

Ее охватило желание немедленно выскочить на улицу, прыгнуть в машину и умчаться куда глаза глядят. Непонятно, откуда она нашла в себе мужество остаться на месте и произнести ледяным тоном:

– Сволочь. Я немедленно еду в полицию.

После этого твердой, уверенной походкой покинула здание и села в машину.

Но в полицию Триш не поехала. Только оказавшись на шоссе и миновав первый перекресток, она смогла остановиться и отсидеться, чтобы унять нервную дрожь и найти силы добраться до дома.