Текст книги "Письма, несущие смерть"

Автор книги: Бентли Литтл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Динг-донг.

Опять этот чертов дверной звонок.

Динг-донг, ведьма сдохла, подумал я и едва не расхохотался. Истерика подступила совсем близко, а мой страх был нелогичным и всепоглощающим, как детский.

Дверной звонок прозвонил восемнадцать раз, и только потом все стихло.

Я написал письмо, из-за которого умерла ведьма, когда мне было восемнадцать лет.

Совпадение? Возможно. Но жутковатое. Охваченный паранойей, я так и не заснул; таращился в потолок, испещренный голубыми отблесками телеэкрана, а в голове метались идиотские мысли о необъяснимых, запутанных связях между ведьмой, мной и фирмой.

Утром я нашел в гараже лопату, подобрал мертвого голубя и выбросил его в мусорный бак.

В то утро по пути на работу я пытался обнаружить что-нибудь необычное. Я даже избрал другой маршрут, поехал по тем улицам, где подростком видел ведьму, но ее нигде не было.

А в офисе я увидел на стене прямо над своим письменным столом постер The Pigeons (голуби). Я никогда не любил The Pigeons.

И еще вчера на этом месте висел постер Грэма Паркера!

Я задрожал, хотя в кабинете было вовсе не холодно, скорее душно и влажно. Об этом я своим друзьям рассказал. Я даже заговорил об этом с Генри. Хотя Стэн и все остальные мне посочувствовали, ни с одним из них не случалось ничего подобного, и они не знали, как к этому относиться. Стэн и Шеймус предложили – если я действительно напуган – некоторое время пожить у меня в гостевых комнатах. По крайней мере, если ведьма опять появится, они будут свидетелями. Однако я не видел, как это может помочь, и, кроме того, это здорово походило на капитуляцию, на признание поражения. А Генри мне просто не поверил. Во всяком случае, сказал, что не поверил. Он предложил мне абстрактную поддержку и пошутил, что я, мол, перетрудился, а потому должен пораньше ложиться и побольше спать.

Весь тот день не заладился. Когда я сорвал постер The Pigeons, под ним оказалась репродукция обложки альбома «Блэк Саббат» – того, что с ведьмой. В кафетерии на столах появились композиции с большими изображениями вампиров, Франкенштейнов, оборотней, скелетов и ведьм. В моем нынешнем окружении не было детей, и я только сейчас сообразил, что надвигается Хеллоуин. Я вспомнил об Эрике и вдруг понял, что уже несколько месяцев ничего о нем не слышал.

В тот день я почти ничего не делал, но письмо в полицейский департамент одного из спальных районов Нью-Джерси закончил: предложил пристальнее следить за бездомными, поскольку они представляют угрозу для младших школьников.

Совпадение вовсе не показалось мне случайным.

Я рано уехал домой и долго сидел в своем крохотном заднем дворике, опустошая одну банку пива за другой.

Я ужасно скучал по жене и сыну.

Но мне нравилась возможность писать письма.

Вечером после ужина позвонила Элен узнать, как у меня дела. Я уже потихоньку начинал трезветь и убедил ее, что все в порядке.

– Ты… ты ничего не видел? – спросила она.

– Ничего.

Мы поболтали немного и распрощались. Только оказалось, что я поспешил с оптимистичным ответом.

Посмотрев, как всегда во вторник, очередную серию телесериала «Полиция Нью-Йорка», я отправился в ванную комнату, оставив телевизор в гостиной включенным на полную громкость, чтобы услышать одиннадцатичасовые новости. Я сидел на унитазе, занятый своими важными делами, когда вдруг осознал, что в доме – полная тишина.

Телевизор заткнулся.

Я постарался внушить себе, что возникла какая-то проблема с автоматическим выключателем, но в ванной-то свет горел, да и в гостиной тоже, о чем я мог судить по световой полоске под дверью.

Только телевизор отключился.

Может, он сломался или, может…

Тук-тук-тук.

Даже если бы прошла сотня лет, я и тогда не забыл бы стук ведьминой палки, и именно это я услышал, сидя со спущенными штанами на унитазе. Я находился в самом уязвимом для человека положении: с куском дерьма, торчащим из задницы. Вспомнилось, как пару лет назад один парень рассказывал, что нортбриджское землетрясение застало его во время рвоты. Его рвало по-черному, и вдруг земля затряслась, все бросились на улицу или попрятались под диванами, а он стоял на коленях и не мог пошевелиться. Я в тысячи раз превзошел того придурка.

Тук-тук-тук.

И самое неприятное, я не мог определить, откуда доносились звуки. Из глубины дома? Из коридора? С деревянного настила во дворе? Я поднапрягся, выдавил застрявшую какашку и натянул штаны, даже не подтеревшись; потом быстро вскочил и прижал ухо к двери.

Тук-тук-тук.

Ведьма была в доме! Я услышал, как ее палка простучала по паркету в гостиной и удалилась по коридору к кухне. Я решил было поднять штору, протиснуться в окно ванной комнаты и удрать из дома, однако быстро сообразил, что окно слишком маленькое, а кроме того, если она на кухне, то обязательно меня заметит.

Я осмотрел ванную комнату, надеясь найти какое-нибудь оружие, но нашел лишь маленькие ножнички, безопасную бритву и вантуз. Я выбрал вантуз и ножницы. Деревянной ручкой вантуза я мог хотя бы замахнуться на ведьму, а если дойдет до ближнего боя, то ножницы будут гораздо эффективнее закрытых бритвенных лезвий.

Я приоткрыл дверь и выглянул.

В коридоре и в видимой части гостиной было пусто. Я услышал скрип.

Значит, ведьма вышла на патио. Я добежал до кухни и увидел распахнутую настежь дверь. Ведьма проковыляла мимо стола для пикников и побрела прочь по лужайке. Я не знал, то ли орать ей вслед, то ли молча ждать, пока она исчезнет во мраке, то ли запереться в доме, то ли броситься за нею и попробовать объясниться. Я принял компромиссное решение: тихонько, стараясь не привлекать внимания, пересек кухню, готовый в любую минуту – если ведьма обернется и двинется на меня – захлопнуть перед ее носом дверь.

Когда я добрался до распахнутой двери, ведьма вдруг резко повернулась и уставилась на меня. Я вспомнил, как во время ночной вылазки с Робертом и Эдсоном она взмахнула слева направо своей палкой и сказала: «Не пиши», как мертвый голубь упал с неба на тротуар точно между нами и как она улыбнулась.

Сейчас она улыбнулась точно так же, и у меня затряслись поджилки. Не сводя с меня глаз, ведьма чертила концом своей клюки буквы, или руны, или фигуры на твердой земле у края лужайки.

Потом ведьма отвернулась и заковыляла в темноту заднего двора. Через несколько секунд я услышал скрип открывающейся и закрывающейся калитки, затем наступила тишина. Я потянулся к выключателю и включил наружное освещение. Залитая светом лужайка оказалась пуста. Ведьма исчезла.

Я выждал еще несколько минут и осторожно вышел из дома. Ничего не услышав и не увидев, я осмелел и пошел той же дорогой, что незваная гостья.

Вот.

Я увидел начертанный на земле странный спиральный символ, который, по моему мнению, мог быть только проклятием или знаком, приносящим несчастье. Символ показался знакомым, но я не смог вспомнить, где видел его раньше. Я попытался стереть его подошвой, но бороздки были глубокими. В конце концов я взял из гаража лопату, перекопал землю и разровнял так, что от знака и следа не осталось.

Потом я вернулся домой, закрыл все окна и запер все двери.

И, уже засыпая, я вспомнил, где видел символ ведьмы: на работе, на барельефе, окружающем почтовый ящик.

Мне приснилось, что голубь преследует меня и воркует: «Не пиши… Не пиши… Не пиши»

Утром, когда я проснулся, щель моего почтового ящика была запечатана.

Глава 14

1

Я не выдержал и все рассказал Стэну. Я просто не мог больше носить это в себе.

– По-моему, все это – анонимные письма, ведьма – дело рук фирмы, – сказал Стэн. – Вот почему Генри изображает полное неведение.

– Но зачем им это? – удивился я. – В чем смысл?

Стэн придвинулся ко мне.

– С какой стороны посмотреть. Одно дело, если ты работаешь ради какой-то неведомой альтруистической цели; совсем другое, если тебя просто убрали с дороги, загрузив никому не нужной работой. Или ты счастлив тем, что «неисповедимые пути господни» привели тебя к любимому делу, или твердишь: «Они манипулируют мною в каких-то своих гнусных целях». Я склоняюсь к последнему и давно пытаюсь тебе это втолковать. На мой взгляд, у тебя есть альтернатива: либо ты миришься с существующим положением и живешь жизнью трутня-сочинителя, либо играешь в Патрика Макгухана Номер Шесть и пытаешься выяснить, что, черт побери, за всем этим кроется.

Я не очень-то верил в теории заговоров Стэна… однако и отмахнуться от них не мог.

– И как мы это сделаем?

– Не знаю, – признал он.

Я хлопнул его по спине.

– Спасибо, приятель. Ты мне здорово помог.

Ведьма вроде бы исчезла, во всяком случае, не давала о себе знать, и через пару недель я решил, что она сделала свое дело, высказала все, что хотела, а Стэн ошибается. Если за ведьмой и стояли какие-то силы, больше они ее не использовали. Не знаю, была ли ведьма призраком или нет, и по какой-то причине даже не думал об этом, но она снова предупредила меня: «Не пиши».

Пришлось признать, что я готов внять ее предостережению. Я любил писать письма не меньше, чем раньше, но впечатление новизны стерлось, и меня опять начали тревожить мрачные предчувствия. Как ни наслаждался я своим талантом, как ни убеждал себя, что письма, которые я пишу для фирмы, корреспонденция, которую отсылаю, служат маленьким людям, дарят голос безгласным, исправляют зло, которое иначе осталось бы безнаказанным, однако по ходу дела страдали невинные люди. Я это знал. Я это чувствовал.

И мне это было безразлично.

Мое безразличие тревожило меня, не давало спать по ночам, заставляло думать о том, что, возможно, теории Стэна не так уж притянуты за уши, как думали остальные наши друзья.

Ведьма была права. Мне следовало прекратить писать письма.

Но я не прекратил. Я не смог.

Ведьма исчезла, однако анонимные письма продолжали приходить. Одно в неделю, потом два. Я читал их, надеясь найти какие-нибудь ключи к разгадке, но находил лишь жутковатые описания своей повседневной жизни вперемешку с вульгарным сексуальным жаргоном:

Дорогой Джейсон!

Я тоже люблю «Синий бархат»! Ты не знал, но я смотрела его с тобой прошлой ночью. Дэвид Линч – мой любимый режиссер. А ты видел «Твин Пикс»? Я надеялась, что ты будешь мастурбировать после фильма, но ты сразу отправился спать…

И

Дорогой Джейсон!

Я знаю, что ты не любишь убирать дом (ты из тех мачо, что считают домашнюю уборку женской обязанностью?), но ты иногда должен хотя бы подметать. Особенно пол на кухне, он совсем зарос грязью. И меняй простыни! Если ты рассчитываешь привести на ночь такую женщину, как я, у тебя должны быть чистые простыни…

И так далее и тому подобное.

Я показал эти письма Стэну, а потом и остальным, надеясь, что хоть кто-нибудь узнает стиль или почерк или какая-нибудь крохотная деталь наведет на след автора. Но все были озадачены не меньше нас. Никто никогда не сталкивался ни с чем подобным, и мысль о том, что поблизости обитает чокнутый преследователь Писателей Писем, встревожила всех. Сейчас его жертвой был я, но следующим мог стать любой, и – кто знает? – преследователь мог быть и не один.

Естественно, Стэн считал послания фальшивками, сочиненными Писателем Писем, заманившим нас сюда, тем, кто возглавлял фирму, – Верховным Писателем Писем, как называл его Стэн, – чтобы испытать меня и помучить. Неотступная слежка за каждым моим шагом до смерти напугала Стэна. Он был уверен, что и за ним неотрывно следят.

Может, да, может, нет. Я все больше и больше думал о том, что я другой, что я особенный.

Вы очень могущественны.

Я продолжал верить в то, что ведьма, которую я видел здесь, действительно ведьма Акации, затаившая против меня злобу. Я продолжал верить в то, что письма присылает чокнутая поклонница или тайный враг. Я также верил в правоту Стэна и в постоянную слежку, хотя не понимал, как все это связано.

Как часто бывало, мыслями я возвращался в сновидение с цирковым шатром в пустыне и гниющим телом Христа. Тот ночной кошмар не давал мне покоя, и я не мог не чувствовать в нем какого-то скрытого метафорического значения. Может, все рассыпается, все трещит по швам, думал я. Может, нет никакой логики, никакого порядка, никаких причин, только хаос писем и беспорядочные действия, все больше выходящие из-под контроля.

Заглянула Вирджиния узнать, как идут мои дела. Это было для меня сюрпризом. Я собирался начать серию жалоб от покупателей сети «Стор», как вдруг услышал стук в дверь и увидел на пороге Вирджинию.

– Я думала о вас! – бодро воскликнула Вирджиния, сдержанно, но вполне искренне обнимая меня. – Как поживаете?

– Отлично, – ответил я, не желая вдаваться в детали. Вирджиния плюхнулась в мое кресло, окинула взглядом кабинет и захихикала, увидев музыкальные постеры:

– Так вот вы какой!

Я ощетинился. Откуда она знает, какой я? Мы общались только раз, и то недолго. Никто не может понять меня так быстро. Я не настолько предсказуем.

Правда, долго злиться на нее я не мог. Вирджиния поднялась и стала мерять шагами мои маленькие владения. Что-то было в ней обезоруживающее, и я вдруг обрадовался ее приходу.

– Где вы работаете? – спросил я.

– На десятом этаже. Хотите посмотреть?

– С удовольствием.

– Тогда идемте.

Первый раз я улизнул с рабочего места в разгар дня. Как верно заметила Вирджиния, я взял на вооружение служебную этику среднего класса и, несмотря на разрешение Генри работать где и когда я захочу, каждый день являлся в свой кабинет и отрывался от работы только на кофе и ленч, а если я все же линял с работы пораньше, то на следующий день наказывал себя лишением одного из перерывов.

– Расслабьтесь, – сказала Вирджиния. – Наслаждайтесь жизнью.

Лифт остановился на десятом этаже. Металлические двери заскользили в стороны. Я не удивился бы, увидев множество замысловато оборудованных рабочих пространств, как на нашем четвертом этаже. Я не удивился бы огромной викторианской библиотеке.

Но то, что я увидел, меня поразило.

Офисные закутки.

Под резким светом флуоресцентных ламп рабочие места были сгруппированы по четыре или по шесть в квадратном зале, явно не вступавшем в конфликт с законами физики и точно соответствующем размерам здания, каким оно казалось снаружи.

Вирджиния непринужденно взяла меня под руку. Почти все гости с той вечеринки и еще дюжина или больше других сотрудников сидели в серых эргономичных рабочих креслах за простыми, одинаковыми столами. Эрнест печатал на машинке, у Лео было несколько каллиграфических ручек, у Джеймса – персональный компьютер, но – за исключением нескольких личных предметов – все рабочие места выглядели одинаково.

На рабочем месте Вирджинии я обнаружил груду бумаг, фотографию какого-то сада, красную розу в вазе и – как я решил, неуместный – плакат со сценами из комикса о Дилберте, приколотый чертежными кнопками к серой низкой передвижной стенке. Пластмассовый стаканчик охлажденного чая с ломтиком лимона и растаявшим льдом оставил круглое пятно на бумагах.

Все казались вполне счастливыми или, по меньшей мере, довольными – что может принести счастье Писателю Писем, если не сочинение писем? – однако окружающая обстановка показалась мне невыносимо унылой.

– Вирджиния, это ваше рабочее место?

Она ответила утвердительно.

– Но почему вы не… почему вы… как случилось, что вы работаете в таком месте?

– На нашем уровне уже не нужны ухищрения, искусственная среда, как у зверя в зоопарке. – Вирджиния улыбнулась. – Наш уровень. Подумать только, кому я это говорю! – Она крепче вцепилась в мою руку. – Если честно, вы тоже могли бы работать здесь. Вам не нужна искусственная «атмосфера». Это для новичков, поденщиков, тех, кому требуется внешний стимулятор. Нам подобные излишества ни к чему. И держу пари, вам тоже.

Я не ответил. Может, я и не нуждался в, как она выразилась, «атмосфере», чтобы писать результативные письма, но мне гораздо больше нравилось работать в своем индивидуализированном кабинете, чем в этой стерильной обстановке.

– Ваше место здесь, с нами, – сказала Вирджиния и оглянулась, как будто опасалась, что нас подслушивают. – Видите ли, у нас здесь есть вакансия.

Я опять промолчал.

Мы останавливались ненадолго у отсеков, где работали люди, знакомые мне по вечеринке, и болтали непринужденно, как случайно встретившиеся друзья, однако вскоре Вирджиния явно занервничала, и я почувствовал, что пора мне выметаться отсюда. Вирджинии явно пора вернуться к своей работе. Я так и не понял, зачем она пригласила меня, разве что сообщить о вакансии, но спросить не посмел. Вирджиния мне нравилась, однако полностью я ей не доверял. Вдруг тот чиновник, что допрашивал меня и прервал нашу вечеринку, дал ей это поручение? Я не видел его с того вечера, только у меня было четкое впечатление, что он все еще где-то рядом и следит за мной.

Докладывает обо мне большому начальнику, главному администратору, Верховному Писателю Писем. Я определенно поверил этой части теории Стэна.

Попрощавшись с Вирджинией, я вернулся к лифту. Двери закрылись не сразу, и я, глядя на цифры между десяткой и четверкой, думал, что там на тех этажах? Кто там работает? Я бросился нажимать на все кнопки по очереди, и по мере загорания все новых лампочек мой пульс учащался. Вирджиния улыбалась. Она наверняка видела, что я делал, и я воспринял ее улыбку как молчаливое одобрение. Занимает ли она какой-нибудь руководящий пост? Близка ли она к властным структурам этого заведения? Может, и нет, но Вирджиния здесь давно, она должна многое знать о фирме, и это поднимало ее в моих глазах. Ее улыбка придала мне уверенности. Я готов был сделать то, на что в других обстоятельствах не отважился бы.

Лифт проскочил девятый этаж, восьмой, седьмой. Лампочки мигали и гасли. Лифт не замедлялся, двери не открывались. Я снова нажал на кнопки, но лифт проскочил шестой этаж и наконец остановился на пятом.

Двери разъехались.

Почему-то мне не было дозволено посетить другие этажи, но этот оказался открытым для меня, и я вышел в нечто, похожее на представление писателя-фантаста о полиграфическом царстве. Посреди пустого открытого пространства стоял большой печатный станок – массивная черная, похожая на осьминога установка высотой почти в два этажа с путаницей рычагов, похожих на улыбающуюся физиономию. Из нескольких отверстий внизу станка на металлические подносы выталкивались отпечатанные письма. Вокруг этой гигантской машины тянулись встроенные кабинеты с окошками, выходящими на центральное пространство. Некоторые окошки были закрыты ставнями или жалюзи, но в других я видел напряженно пишущих мужчин и женщин разных возрастов и национальностей. В ближайшем ко мне кабинете справа было темно. Его хозяин отсутствовал по болезни или еще по какой-то причине, и я воспользовался шансом, приложил ладони к стеклу и заглянул внутрь. Я увидел большой старомодный дубовый письменный стол, заваленный грудами бумаг, с монитором и клавиатурой в центре. На черной стене, едва различимой во мраке, висел постер, на котором, как мне показалось, была изображена красная пагода. Отойдя от окна, я взглянул на табличку с именем, прикрепленную к запертой двери.

Киоко Йосицуми.

Сердце глухо ударилось о ребра, ладони взмокли.

Киоко здесь! Они и ее завербовали.

Но где же она? В кабинете темно и пусто. Может, заболела. Может, в отпуске. А может, еще не приступила к работе.

Киоко – Писатель Писем.

Я давно должен был догадаться.

Я вспомнил – так ясно, как будто видел только вчера, – фотографию Киоко со спущенными к коленям платьем и трусиками.

Мы оба Писатели Писем. Странное совпадение. Но не зря я даже сейчас, несмотря на ее ломаный английский, помнил тексты нескольких ее писем. А ее сочувственное письмо после того, как я сообщил ей о мнимой смерти отца? Гениальное. Не вдохновляли ли мы друг друга? Не раздула ли наша краткая переписка какую-то искру, превратившую нас в Писателей Писем? Могло ли сложиться иначе, если бы у нас были другие друзья по переписке? Кто бы поверил, что мы оба станем Писателями Писем и окажемся здесь? Каковы были шансы?

Что сталось с моей учительницей пятого класса, мисс Накамото? Не была ли и она Писателем Писем? Нет, это уж слишком. И все же сколько ей было лет? Как она выглядит сейчас?

Я не любил думать о прошлом. Я и раньше, и теперь предпочитал жить настоящим и не грустить об ушедшем.

Только в последнее время я, кажется, изменил своей привычке.

Накатило непрошеное воспоминание об Эрике. Хорошее воспоминание: в прошлом году, летом, мы вдвоем бродили по магазину игрушек «Тойзарас». Эрик держал меня за указательный палец своей крошечной ручонкой и щебетал о паровозике Томасе. Я помню, как думал тогда: лучшего в жизни быть не может.

Увижу ли я его когда-нибудь?

Мне вдруг захотелось заплакать.

Из соседнего кабинета вышел мужчина. Он явно направлялся к одному из металлических подносов у подножия печатного станка, чтобы забрать копии написанных им писем, но краем глаза заметил меня и обернулся:

– Кто вы? Что вам нужно?

Я был таким же Писателем Писем, как и он, а потому заговорил уверенно:

– Я ищу Киоко Йосицуми.

Он с подозрением покосился на меня:

– Сегодня ее нет, но она будет завтра.

Киоко была здесь!

Меня замутило. После всех прошедших лет я мог наконец встретиться с ней. Эта перспектива меня нервировала. Я поблагодарил мужчину и пошел к лифту, вернулся на четвертый этаж и затаился в своем кабинете. Мне предстояло пожаловаться на канал Эн-би-эс за то, что они закрыли одно из моих любимых шоу, но работать мне расхотелось. Я просто сидел и грезил, пытаясь представить жизнь Киоко между детством и настоящим моментом.

Я думал обо всех верхних этажах. Нет ли в офисах или воссозданной обстановке других моих знакомых? В этом здании работает множество людей. Гораздо больше, чем машин на парковке. Откуда все они взялись? Где они живут? Почему я никогда их не видел?

Я ушел с работы рано и поехал прямо домой. Мне было тревожно. Я не находил себе места. Я не знал, хочу ли наконец встретиться с Киоко. А вдруг она толстая, страшная и злая? Несмотря на сентиментальный тон ее писем, вдруг она ненавидит меня за все плохое, что случилось в ее жизни?

Утро вечера мудренее, решил я.

В ту ночь, лежа в постели, я услышал шум на крыше… Постукивание.

Ведьминой клюки.

Я сел в постели, перепуганный, как маленький ребенок, пытаясь подавить желание натянуть одеяло на голову и спрятаться. Ведьма там, ходит по покатой крыше. Несмотря на страх, я заставил себя вылезти из постели и на цыпочках, тихонько пробежал по коридору в гостиную. Я собирался как можно быстрее распахнуть парадную дверь, выбежать на лужайку и встретиться с ведьмой лицом к лицу. На мне были одни трусы, но я давно не верил в существование соседей.

Над моей головой, на крыше, сначала над коридором, потом над гостиной стучала ведьмина ключка.

Тук-тук-тук.

Ведьма следовала за мной.

Она знала, где я, и можно было не таиться. Я рванул к двери, быстро отпер замки и выскочил на улицу.

Сюрприз, сюрприз. Ведьмы там не было. Она уже ушла, но оставила что-то похожее на клочок бумаги. Он был прикреплен к трубе и трепетал на легком ветерке. Талисман или амулет, а когда он на мгновение распрямился, я увидел на нем что-то вроде рисунка или надписи. Несомненно, какое-то проклятие, но я не собирался посреди ночи лезть на крышу и снимать его. Кто знает, где прячется ведьма? Я просто еще раз окинул двор беглым взглядом, вернулся в дом, запер дверь и перепроверил все задвижки на окнах. Утром сниму с трубы проклятую бумажку.

Однако утром и бумажка исчезла, а когда я забрался на крышу по лестнице, то увидел на черепице над своей спальней красные руны, будто начертанные кровью. Водой из шланга я не смог бы их смыть, и ботинком они не отскребались. Придется закрашивать или оттирать наждаком, если я действительно хочу от них избавиться. И действительно ли я верил, что проклятие или заговор может сработать? Нет. Однако какого черта старая карга гадит мою собственность и почему ей это сходит с рук?!

– Я знаю, что ты можешь сделать, – сказал Стэн, когда я сообщил ему о случившемся. – Помнишь, ты рассказывал, как избавился от ведьмы в первый раз? Ты написал письмо в полицию. Сделай то же самое сейчас. – Он доверительно склонился ко мне. – В любом случае они этого от тебя ждут. Они испытывают тебя, проверяют, хватит ли тебе духу.

Безумная идея, но, возможно, Стэн прав. И уж конечно, попытка не пытка. В общем, я написал начальнику полиции, подробно изложил дело о преследовании и нарушении границ частного владения, описал все, что случилось с тех пор, как я впервые увидел ведьму на своей лужайке.

Я отнес конверт к почтовому ящику, бросил его в золотую щель и сразу почувствовал себя лучше. Лекарство начинало действовать. Я вернулся к себе в прекрасном настроении.

2

Мы часто получали приглашения на закрытые предварительные кинопросмотры, поскольку многие из нас писали письма о популярной культуре. Фирма обычно организовывала просмотры в мультиплексе в Бри, новом кинодворце, с креслами амфитеатром, с большими экранами, современными проекторами и звуком. Мы видели все новые фильмы, часто раньше обычной публики, и не только блокбастеры, но и иностранные фильмы, и новинки авторского и независимого кино. Эти мероприятия были похожи на вечеринки, на голливудские премьеры. Иногда я встречался там со старыми знакомыми, иногда заводил новых друзей. А однажды на меня набросился с объятиями пожилой джентльмен и долго извинялся, когда понял, что совершил ошибку.

В тот раз я пошел с Фишером и Элен посмотреть японский фильм ужасов с субтитрами. Критика восторгалась этим фильмом, и Фишер тоже хотел дать ему оценку. Вскоре после начала сеанса я почувствовал приближение приступа кашля и вышел в вестибюль выпить воды.

И встретил Киоко, спешившую в кинозал.

Я мгновенно узнал ее, а она – меня. Киоко была прекрасна: тоненькая, сексуальная, современная, похожая на ультрамодных японских моделей. Она выглядела моложе меня, и если бы я не знал, что мы ровесники, то дал бы ей где-то от восемнадцати до двадцати четырех. Мы неловко с минуту таращились друг на друга, а потом я сказал:

– Привет.

Не самое умное начало разговора, но лучшее, что я смог выдавить при неожиданной встрече.

– Здравствуй, – с акцентом произнесла Киоко и застенчиво улыбнулась.

Я совершенно растерялся. Даже в самых благоприятных обстоятельствах меня нельзя было назвать интересным собеседником. Я неизменно мямлил, запинался и смущался от собственной скованности. И сейчас я не смог придумать ничего приличествующего случаю.

– Ты – Писатель Писем, – запинаясь, выдавил я.

Она кивнула, покраснела.

Я понял, что не испытываю к ней никаких чувств. Искра не проскочила. В тех давних письмах я лгал, я никогда не любил ее, я так и остался к ней равнодушным. Объективно она, вероятно, была привлекательней Викки, но никакая сила в мире не сподвигла бы меня на обмен. Я любил Викки, и только Викки. Хотя в то утро я написал письмо губернатору Техаса, требуя отказать в помиловании невиновного – парня вот-вот должны были казнить за убийство, которого он не совершал, – мои чувства к Викки были чисты и возвышенны. Несмотря на преступное, черствое сердце, я не был безнадежен.

– Ты получаешь мои новые письма? – спросила Киоко. – Тебе больше нравятся?

Тревожный звонок прозвенел в моем мозгу.

– Новые письма? – осторожно переспросил я.

Она кивнула что-то слишком уж восторженно.

– Да! Я уже послала тринадцать. Письма тайная поклонница. Это я пишу. Моя профессия. Я хочу удивить тебя, как сейчас. Ты не узнал, что это я?

Если между нами была или могла бы возникнуть какая-то связь, то в этот момент она разорвалась навсегда. Киоко оказалась автором тех жутких посланий. Она шпионила за мной, преследовала меня, явно надеясь, что я безумно влюблюсь в нее и мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день.

Была ли она одержима мной все эти годы?

Я покрылся мурашками, не имеющими никакого отношения к кондиционерам.

– Извини, – пробормотал я, пятясь.

Я не знал, что сказать, как отвязаться от нее, как выпутаться из этой ситуации. Киоко начала что-то говорить, но я быстро нырнул в зал, пробрался в темноте к своему ряду и плюхнулся рядом с Фишером.

– Ты в порядке? – спросил он.

Я кивнул. На самом деле я хотел выбраться из кинотеатра и бежать как можно дальше. Я боялся, что Киоко сядет рядом со мной. Или сзади. Я боялся, что она последует за мной к моему дому.

Хотя какая разница? Она знает, где я живу.

Беспросветно. Я обмяк в кресле, тупо таращась на экран, даже не пытаясь читать субтитры. Фишер и Элен с удовольствием хрустели попкорном из общего стакана, не подозревая о моих проблемах, а я с ужасом ждал появления Киоко.

К моему огромному облегчению, она не появилась. Я успел хорошенько все обдумать и успокоиться. Может, я неправильно оценил ситуацию в целом. Может, просто сыграли свою роль различия в культуре, в восприятии. Может, Киоко вовсе не собиралась превращать мою жизнь в кошмар, как героиня фильма «Роковое влечение». Однако я вспомнил эпатирующую откровенность ее писем, намеки на визиты в мой дом, и она явно шпионила за мной, когда я встречался с друзьями. Я понял, что легко не отделаюсь. Внутреннее чутье меня не подвело, мгновенно подсказав, что Киоко – упорная преследовательница.

Каким будет мой следующий шаг? Столь одержимого преследователя не остановить простой просьбой оставить меня в покое. Мы оба работаем на одну и ту же фирму, а это все равно что жить в маленьком городке. Мы просто обречены сталкиваться друг с другом снова и снова.

Особенно если она этого хочет.

Особенно если она не перестанет меня преследовать.

Фильм подошел к концу. Свет в зале зажегся. Фишер, как обычно, стал уговаривать остаться, пока не закончатся титры с перечислением членов съемочной группы, хотя не понимал ни слова. Я воспользовался моментом и украдкой огляделся. Ни среди зрителей, направлявшихся к выходу из зала, ни среди оставшихся переждать столпотворение я Киоко не заметил.

Значит, она поджидает в вестибюле.

Когда мы выходили из зала, я держался как можно ближе к Фишеру и Элен, пытаясь спрятаться за ними, но Киоко в вестибюле не было.

Почему-то ее отсутствие еще больше подействовало мне на нервы. Если бы я мог встретиться с нею лицом к лицу, особенно при свидетелях, то по меньшей мере получил бы удовлетворение от каких-то собственных действий. Я хотя бы знал, где она. А так я лишился очищающего воздействия открытого столкновения, испытал острое разочарование и с ужасом оглядывался по сторонам, боясь, что в любой момент Киоко выскочит из-за угла.

Мы распрощались на автостоянке, и я поехал домой… И в почтовом ящике меня ждало послание от Киоко. На этот раз я разорвал конверт и прочитал письмо:

Дорогой Джейсон!