Текст книги "Орион в эпоху гибели (Орион - 3)"

Автор книги: Бен Бова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Всю дорогу до озерного замка почти беспрестанно шли дожди. Наконец, как-то под вечер, едва дыша от духоты, голода и усталости, мы вышли к берегу.

Замок впервые предстал перед нашими глазами при свете дня; его массивные стены и высокие башни влажно поблескивали в лучах склонявшегося к закату солнца. А с высоты чистых голубых небес, не помраченная даже солнцем, взирала на нас кровавая звезда.

21

Нас повели по узким мосткам к единственным воротам в мощных высоких стенах замка. Ворота оказались тесными – две тощие рептилии едва прошли в них плечом к плечу, – зато высокими, не менее двадцати футов в высоту. Свод арки был утыкан блестевшими шипами, обращенными остриями внутрь.

Когда мы из жаркого сияния солнца ступили в красноватый сумрак твердыни Сетха, я всей кожей ощутил едва уловимый гул мощных механизмов. В замке оказалось даже жарче, чем снаружи. Жар окатил меня удушливой волной, выжав пот из каждой поры, пронизав душу иссушающей усталостью.

Пятеро наших конвоиров передали нас с рук на руки четверке других чуть более рослых, но в остальном как две капли воды похожих на прежних. Судя по столь поразительному сходству, их могли вывести клонированием из одной клетки.

Новые конвоиры освободили нас от пут, и мы впервые за много дней смогли пошевелить онемевшими руками, размять закостеневшие пальцы. Обычный человек на нашем месте был бы необратимо искалечен – мышцы его рук атрофировались бы, а кисти покрылись язвами от недостаточного притока крови. Я же смог направить кровь в обход мучительно тугих уз, сознательно усилив ее приток через более глубокие артерии. Аня поступила точно так же, но все равно рубцы от веревок исчезли нескоро.

Размяв пальцы, моя любимая первым делом наклонилась, чтобы приласкать малышку Юнону, буквально засопевшую от удовольствия. Я даже готов был ревновать.

Нас всех троих поместили в тесную комнату, не дав даже горстки соломы, чтобы подстелить на голый жесткий пол, совершенно гладкий – без единого стыка или вмятинки. Весь замок был сделан из какого-то пластика, как и крепость Сетха в неолите.

Стены тоже казались совершенно гладкими, но вдруг в одной из них открылась дверца и появился поднос с пищей – дымившееся, только что с вертела, жареное мясо, вареные овощи, бутыли с водой и даже охапка зелени для Юноны.

Мы с жадностью принялись за еду, хотя я никак не мог выбросить из головы мысль о последнем ужине приговоренного к казни.

– Что теперь? – поинтересовался я, вытирая подбородок тыльной стороной ладони.

Аня оглядела гладкие стены камеры.

– Чувствуешь вибрацию?

– Должно быть, тут все питается энергией ядерного колодца, – кивнул я.

– Мы должны добраться до него и уничтожить, – решительно заявила Аня.

– Легко сказать.

Она окинула меня печальным взглядом серых глаз.

– Это необходимо сделать, Орион. От этого зависит существование человечества, существование всего континуума.

– Тогда для начала надо выбраться из камеры, – со смиренным вздохом откликнулся я. – Есть предложения?

Будто в ответ на мой вопрос, металлическая дверь откатилась, и на пороге показались еще двое тюремщиков – а может быть, двое из тех, кто пригнал нас сюда.

Один поманил нас когтистым пальцем, и мы кротко вышли в коридор, а Юнона с опаской затопала следом.

В коридоре было жарко и сумрачно. Лампочки на потолке едва тлели, наверняка излучая основную часть энергии в инфракрасном диапазоне, невидимом для моих глаз. Но рептилиям тут наверняка светло. Закрыв глаза, я мысленно подключился к Юноне. И действительно, увиденный глазами динозаврихи коридор оказался залит ярким светом, а жара воспринималась как на диво приятное тепло.

Коридор уходил вниз – не слишком круто, но ощутимо. Оглядываясь по сторонам глазами Юноны, я вдруг открыл, что стены здесь вовсе не одноцветные – их украшали яркие мозаики, изображавшие грациозных человекообразных рептилий, прогуливавшихся по красивым аллеям и паркам, в заботливо ухоженных садах, раскинувшихся на берегу бурного моря или на скалистых гребнях гор.

Шагая по коридору, я внимательно изучал картины. Ни на одной из них не было более одного человекоподобного ящера, хотя на многих имелись изображения других рептилий – частью двуногих, но в большинстве своем четвероногих. Ни один ящер не был одет, не держал в руках хоть что-нибудь напоминавшее орудие. У них не было даже поясов или сумок.

И вдруг по спине моей пробежал холодок: я осознал, что солнце на всех мозаиках не желтое, а темно-красное, настолько огромное, что зачастую закрывает четверть небосвода. А в нескольких сценах даже появлялось второе светило – далекая желтая звездочка.

Настенная живопись изображала отнюдь не Землю. Их солнце – та самая багровая звезда, на которую я смотрел из ночи в ночь; та зловещая звезда, которую не в силах погасить даже полуденное солнце; звезда, даже сейчас озарявшая замок кровавым светом.

Я уже собирался сообщить об этом Ане, когда стражники остановили нас перед дверью, покрытой затейливой резьбой, – настолько огромной, что в нее рука об руку могли бы войти десять человек. Притронувшись к створке, я ощутил под пальцами холодный безжизненный пластик, хотя она и казалась сделанной из темного дерева, похожего на эбеновое. Меня поразило, что даже при такой жаре дверь была холодной.

Вдруг ее створки плавно и совершенно беззвучно распахнулись внутрь. Не дожидаясь приглашения, мы с Аней вошли в огромный сводчатый зал. Юнона вышагивала между нами.

Снова воспользовавшись собственным зрением, я едва разглядел ребристый свод, круто уходивший кверху. В зале царил сумрак, воздух был обжигающе жарок, будто в июльский полдень мы остановились у открытой топки.

Сетх полулежал на скамье, установленной на возвышении, к которому вели три ступени. Здесь не было изображавших его идолов – наверное, из-за отсутствия рабов, которые стремились бы ублажить владыку поклонением. Вместо идолов вдоль трона с обеих сторон чадили тусклые факелы; казалось, даже их сонное пламя источало мрак.

Мы медленно пошли к угольно-черному трону, приближаясь к сидевшему на нем дьявольскому созданию. Лицо Ани помрачнело, губы сжались в тоненькую бескровную ниточку, стиснутые кулаки вытянулись по швам. Оставленные путами рубцы яростно пламенели на фоне ее алебастровой кожи.

И снова я ощутил ярость и непримиримую ненависть, исходившие от Сетха, словно потоки лавы, вытекавшие из жерла извергавшегося вулкана. И снова я почувствовал, как вспыхнула в моей душе ответная ярость и ненависть. Вот оно, воплощение зла, извечный враг человеческий, и моя святая обязанность – уничтожить его раз и навсегда.

Сетх установил контроль над моим телом и заставил меня остановиться в десяти шагах от возвышения, парализуя мои члены, чтобы я не набросился на него и не вырвал сердце из его груди.

Стоявшая рядом Аня была напряжена, как и я. Она тоже задыхалась в мощном телепатическом захвате Сетха, пытаясь вырваться. Быть может, вдвоем, работая вместе, мы сумеем преодолеть его дьявольскую мощь? Возможно, мне удастся чем-нибудь отвлечь его внимание, пусть хоть на миг этого было бы достаточно.

"Вы находчивей, чем я думал", – зашипел его голос в моем сознании.

– И осведомленнее, – огрызнулся я.

"Осведомленнее? Как это?" – сверкнули его вертикальные зрачки.

– Мне известно, что ты не с Земли. Ты прибыл с планеты, которая вращается вокруг красной звезды, с планеты, которую Крааль назвал Истязателем.

Его заостренный подбородок чуть опустился – то ли Сетх кивнул, то ли склонил голову, обдумывая мои слова.

"Звезда называется Шеол [согласно иудейской мифологии, царство мертвых, нижний мир, или преисподняя], – мысленно проронил он. – А единственный его спутник – моя родная планета Шайтан".

– В моем родном времени, – откликнулся я, – в небе лишь одно солнце, а твоей звезды не существует.

Вот теперь Сетх и в самом деле кивнул.

"Знаю, примат. Но твое родное время, как и весь ваш континуум, очень скоро будет уничтожено. Твой род исчезнет. Шеол и Шайтан будут спасены".

– Они уже уничтожены, – подала голос Аня. – Твои планы заранее обречены на провал. Ты уже потерпел поражение, хотя пока и не догадываешься об этом.

Сетх разинул свою безгубую пасть, обнажив острые зубы.

"Не пытайся обвести меня вокруг пальца, самозваная богиня! Мне отлично известно, что континуум нелинеен. Здесь, в данной точке пространственно-временного вектора, пролегает критический рубеж. Я пришел сюда затем, чтобы позаботиться об истреблении вас и вашего рода".

– Рептилии вместо людей? – с вызовом бросил я. – Такого и быть не может!

Его веселье сменилось желчной язвительностью.

"Ты так уверен в своем превосходстве, а? Пустомеля млекопитающий, континуум, в котором твое племя царствует на этой планете, настолько слаб, что творцы вынуждены постоянно сражаться за его спасение. Млекопитающим недостает сил, чтобы долго доминировать, их всегда сметают со своего пути воистину высшие существа".

– Вроде тебя? – Я пытался говорить презрительно, но мне удалось это сделать лишь отчасти.

"Вроде меня, – отозвался Сетх. – Умалишенные млекопитающие, вечно суетящиеся, вечно пускающие слюни и болтающие языком, в вашей горячей крови – ваша собственная погибель. Вам надо столько есть, что вы под корень истребляете зверей и поля, кормящие вас. Вы размножаетесь столь неистово, что засоряете собой планету, губите не только землю, но и моря, и даже сам воздух, которым дышите. Вы паразиты, планета должна быть избавлена от вас".

– А вы лучше?

"Нам нет нужды подогревать свою кровь. Нам нет нужды истреблять целые биологические виды, чтобы набить свое брюхо. Мы не плодимся сверх меры. И не издаем этого неумолчного лепета, который вы зовете разумной речью! Вот почему мы лучше, сильнее, жизнеспособнее вас. Вот почему мы выживем, а вы нет".

– Выживете за счет истребления динозавров, распространив здесь свое собственное семя? – перебил я.

Мой вопрос позабавил Сетха.

"Итак... Оказывается, безволосый примат не так уж осведомлен, медленно произнес он. Потом, ощутив мое недоумение, продолжал: – Они мои, и я могу творить с ними, что пожелаю. Их создал я. Я принес свое... семя, как ты выразился, на эту планету около двухсот миллионов лет назад, когда на этой земле ничего не было, кроме нескольких жаб да саламандр, изгнанных из моря".

Голос Сетха грохотал в моем сознании, набрав такую мощь и силу, каких я еще не ощущал прежде.

"Я очистил эту ничтожную планетенку, чтобы дать место своим творениям, единственному племени животных, способных успешно выжить на суше. Я истреблял биологические виды тысячами, чтобы приготовить планету для своих детищ".

– Ты сотворил динозавров? – слабо пискнул голос, в котором я с трудом узнал свой собственный.

"Они стали итогом моей работы, проведенной за двести миллионов лет до нынешнего дня. Это плоды моего гения".

– Но ты зашел чересчур далеко, – вмешалась Аня. – Динозавры перестарались.

Он обратил щели зрачков в ее сторону.

"Они справились на славу. Но теперь их время подошло к концу. Планету надо подготовить для моих истинных детищ".

– Для человекоподобных рептилий, – подсказал я.

"Для детей Шайтана. Я готовил планету для них".

– Убийца! – презрительно бросила Аня. – Разрушитель! Ты все только портишь!

Сетх буквально излучал презрение к ней – и холодно потешался.

"Я убиваю, чтобы очистить путь собственному племени. Я уничтожаю жизнь в планетарных масштабах, чтобы подготовить место для своих созданий. Я ничего не испортил".

– Испортил! – не унималась Аня. – Еще двести миллионов лет назад. Теперь ты вынужден уничтожать собственные творения, потому что они слишком развились. И ты снова ошибся шестьдесят пять миллионов лет спустя, потому что племя людское восстало против тебя и тебе подобных. Ты станешь для них символом беспредельного зла. Они будут ненавидеть тебя до скончания века.

"Их век скоро кончится, – спокойно откликнулся Сетх. – Как только моя работа будет завершена. А ваш век кончится и того раньше".

Во время всего этого разговора – мы с Аней говорили вслух, а Сетх отвечал безмолвными проекциями мысли – я старался избавиться от его контроля над моим телом, зная, что Аня делает то же самое. Но, как мы ни старались, нам не удавалось и пальцем шевельнуть. Похоже, даже Юнона, съежившаяся у ног Ани, не могла двинуться с места.

– Тебе никогда не уничтожить динозавров, – заявил я. – Мы сорвали твою попытку избиения травоядных ящеров и...

Он в голос зашипел на меня. Я догадался, что это своеобразный смех.

"И чего ты добился, макака-переросток? Помог сотне динозавров избежать предначертанной смерти? Она подстережет их в другой день – скажем, на следующей неделе или через десять тысяч лет. Время в полном моем распоряжении, ты, несущий околесицу примат! Я создал динозавров, я же их уничтожу, когда сочту это удобным".

С этими словами он поманил Юнону. Нашей маленькой динозаврихе явно не хотелось приближаться к нему, но сопротивляться властному зову она не могла. Через силу, словно влекомая невидимым арканом, она затопала к возвышению и вскарабкалась по трем ступеням к когтистым стопам Сетха.

– Не надо! – вспыхнула Аня.

Напрягая все тело, я пытался вырваться из мысленных пут, которыми сковал меня Сетх. Не прерывая борьбы, я с ужасом увидел, как он легко, будто невесомую игрушку, подхватил Юнону. Маленькая динозавриха зажмурилась от страха, но была также бессильна перед телепатической мощью Сетха, как и я.

– Не надо! – снова вскрикнула Аня.

Запрокинув голову Юноны, Сетх вонзил зубы в ее мягкое беззащитное горло. Хлынувшая потоком кровь омыла ему грудь. Маленькая динозавриха издала пронзительный визг, захлебнувшийся в бульканье крови. Ее желтые глаза померкли, неуклюжие ножки безвольно обвисли.

На меня излилось самодовольное ликование Сетха, его высокомерное упоение триумфом и собственной мощью. Уронив к ногам тело Юноны, еще бившееся в предсмертных судорогах, он мысленно расхохотался, забавляясь страданием Ани.

И расслабился на мгновение. Этого оказалось достаточно, чтобы я вырвался из-под его контроля и ринулся к возвышению, протянув руки к его красной глотке.

Он отмахнулся от меня ладонью, словно от назойливой мухи. Оглушенный, сбитый ударом с ног, я скатился со ступеней, приземлившись плашмя на спину и едва не потеряв сознание.

22

Сквозь застилавшую взор красную пелену я видел сидевшего на троне Сетха. Ему даже не потребовалось встать, чтобы отшвырнуть меня.

"Так ты думаешь, я держал тебя парализованным из страха? издевательски задребезжал в моем мозгу его голос. – Тщедушный примат, я мог бы сокрушить твои косточки, даже не утруждаясь. Бойся меня! Ибо я могущественней, чем ты!"

Подавив боль и послав в мозг усиленный приток крови, чтобы отогнать головокружение, я сел, затем медленно, осторожно поднялся на ноги.

"Неужели ты еще не убедился?"

Аня была скована, как прежде. На нее было страшно смотреть – ненависть и отвращение смешивались на ее лице с бессильным ужасом. Вокруг тела Юноны, распростертого у подножия возвышения, набежала целая лужа крови.

Я мог двигаться. Я шагнул к трону и восседавшему на нем чудовищу.

Сетх выпрямился во весь рост и спустился с помоста. Возвышаясь надо мной на две головы, он был гораздо шире меня в плечах. Красная чешуя мерцала в свете факелов, глаза полыхали беззаботным презрением, под которым таилась неистребимая ненависть.

Мое тело зажило сверхбыстро, и все вокруг замедлилось. Я видел, как пульсируют жилы на черепе Сетха, видел, как прозрачные мигательные перепонки пересекают вертикальные щели зрачков, видел, как напрягаются мышцы Ани, пытавшейся преодолеть мысленный контроль дьявольской твари впустую.

Я сделал вид, что испугался, занял оборонительную позицию, пригнувшись и заслонив лицо руками, и попятился от Сетха. Он приближался ко мне с полнейшей уверенностью в собственных силах, даже не поднимая рук, а когти его ног клацали по гладкому полу с четкостью метронома.

Сгруппировавшись, я поднырнул ему под колени – если Сетха сбить с ног, то его преимущество в росте будет сведено на нет. Но, как ни стремителен я был, его реакция оказалась еще стремительнее. Пнув в ребра, он подбросил меня в воздух, словно мяч. Болезненно ударившись об пол, я с трудом встал. Он надвигался на меня с негромким шипением, заменявшим ему смех.

Я сделал ложный выпад слева, потом изо всей силы врезал правым кулаком ему в пах. Он отбил мою руку взмахом огромной ладони, одновременно вцепившись второй рукой мне в горло. Подняв меня в воздух, он приблизил свою морду к моему лицу. Ноги мои болтались в ярде от пола, я задыхался.

Уродливая голова Сетха была так близко, что я чувствовал жар его смердевшего дыхания, с шипением вырывавшегося из зубастой пасти, видел лоснившуюся струйку крови Юноны, запекшуюся на остром подбородке. Он душил меня, откровенно наслаждаясь этим.

Собрав остаток сил, я вонзил большие пальцы ему в глаза. Мою правую руку он отбил свободной ладонью, но удар слева угодил в цель. Сетх визгливо заскрипел от боли и швырнул меня о стену, как злобный ребенок отбрасывает рассердившего его котенка.

И мир для меня померк. Последнее, что я успел ощутить, – трепет удовлетворения: я все-таки ранил его! Слабое утешение, но все же лучше, чем никакого.

Не знаю, долго ли я был в беспамятстве. Скрючившись, я валялся под стеной тронного зала Сетха. Потом смутно ощутил, как меня поднимают и куда-то несут. Но я не видел и не слышал абсолютно ничего. Потом меня бросили на жесткий пол и оставили в одиночестве.

Из невообразимого далека до меня донесся звук. Едва слышный голос, призывавший кого-то. Зов был так далек, так невнятен, что я решил – он меня не касается.

Но голос все призывал, снова и снова повторяя какое-то имя с неизменным упорством накатывавшегося на берег прибоя, настырный, как автоматический маяк, сигналящий, пока его не выключат.

И в этом зове мне почудилось нечто знакомое.

"Это от повторения, – сонно подсказало едва тлевшее сознание. – Если долго слушать одно и то же, оно становится знакомым. Не обращай внимания. Отдыхай. Забудь о звуке, и он уйдет".

Но он не уходил, становясь все громче, все навязчивей.

– Орион! – взывал он. И снова: – Орион!

Не знаю, сколько раз я выслушал зов, прежде чем осознал, что голос повторяет мое собственное имя, обращаясь ко мне.

– Орион!

Я понимал, что пребываю в беспамятстве, но все-таки мое сознание работало, хотя бесчувственное тело и оцепенело.

– Кто зовет меня?

– Мы встречались прежде, – ответствовал голос. – Ты звал меня Зевсом.

Я вспомнил его. Это было в ином времени, в ином месте. Он – один из творцов, как Аня, как упивавшийся властью Золотой, позволявший древним грекам звать себя Аполлоном.

Зевс. Я вспомнил его. Как и прочие творцы, в человеческом обличье он выглядел безупречным, богоподобным: идеальное телосложение, прекрасная кожа, мрачные черные глаза и еще более черные волосы, слегка тронутая сединой, аккуратно подстриженная борода. Я понял, что все это было лишь иллюзией, телесной оболочкой, принятой ради меня. В своем истинном виде Зевс является лучистой сферой чистой энергии, как Аня, как и все остальные творцы.

Я считал его Зевсом вовсе не потому, что он главный среди творцов. У них нет настоящего предводителя; их не связывают отношения, знакомые и понятные смертным. И все-таки он казался мудрее, серьезнее, осмотрительнее в мыслях и поступках, нежели прочие творцы. Если ими владели зависть и личные амбиции, то он угрюмо стремился удержать события под контролем, дабы защитить течение континуума, воспрепятствовать катастрофам, способным стереть с лица Земли все человечество – и всех его сородичей заодно. Из всех творцов только он да Аня казались мне достойными уважения.

– Орион, слышишь ли ты меня?

– Да.

– Сетх оградился от нас весьма успешно. Мы не могли пробиться к тебе и Ане.

– Он держит нас в плену...

– Знаю. Мне известно все, что ты испытал.

– Нам нужна помощь.

Молчание.

– Нам нужна помощь! – повторил я.

– Мы бессильны чем-либо помочь вам, Орион. Даже на этот разговор уходит куда больше энергии, чем мы в состоянии себе позволить.

– Сетх убьет ее.

– Мы ничего не можем поделать. Нам еще повезет, если удастся спастись самим.

Я понял, что он имел в виду – в случае нужды меня можно списать в расход; нет смысла рисковать творцом ради его творения. Утратить Аню будет весьма прискорбно, но она сама навлекла на себя беду, осмелившись принять человеческий облик, дабы воссоединиться с творением. Она всегда была атавистичной натурой, подвергавшей опасности собственную жизнь, вместо того чтобы оставить риск на долю существ вроде Ориона, именно для этого и сотворенных.

Остальные творцы, в том числе и так называемый Зевс, готовы бежать. В своем истинном обличье они могут рассыпаться по вселенной и пережить века и тысячелетия, питаясь лучистой энергией звезд.

– Да, – неохотно признался Зевс. – В крайнем случае нам придется пойти и на такое.

– И вы позволите ей умереть?! – Я понимал, что моя жизнь ничего для них не значит, но Аня одна из них. Неужели они не знают ни преданности, ни отваги?!

– Орион, ты мыслишь человеческими категориями. Наша цель – выживание, самопожертвование – ваш жребий. Аня умна. Пожалуй, она еще изумит и тебя, и Сетха.

Я ощутил, как связывавшая нас ниточка рвется. Голос его слабел.

– Если бы в моих силах было чем-либо помочь вам, Орион, я бы не мешкал.

– Но только не ценой собственной жизни, – огрызнулся я.

Я ощутил, как эта мысль изумила его. Рисковать жизнью творца ради одного из творений?! Рисковать жизнью всех остальных творцов ради долга перед одним?! Никогда!

Они не трусы. Богоравные существа выше трусости. Просто они предельно практичны. Раз нельзя одолеть Сетха – значит, надо бежать от его гнева. Что же с того, что все человечество без остатка навсегда будет вычеркнуто из континуума?

– Орион! – долетал до меня голос Зевса, уже едва различимый. – Нам противостоят силы, которые превосходят наше понимание. Среди звезд и бурлящих в галактике плазменных вихрей нам предстоит пережить последний кризис. Быть может, род человеческий сыграл свою роль, породив нас, и теперь должен сойти со сцены.

– Наверно, Сетх захватит столь жесткий контроль над континуумом, что выследит вас по одному, всех до последнего, куда бы вы ни удрали, где бы вы ни укрылись, – прорычал я. – Бросьте человечество на произвол судьбы и вы дадите Сетху власть, которая позволит ему искать вас повсюду и, найдя, истребить.

– Нет, – донесся ответ не громче призрачного шепота. – Этого не может быть! Этого не мож...

Но в его угасавшем голосе прозвучало сомнение. Сомнение и страх.

Мои глаза распахнулись. Я находился в узкой каморке с голыми стенами чуть побольше поставленного на торец гроба, – втиснутый в нее, будто мешок зерна. Голова моя покоилась на коленях, руки безвольно свешивались на пол. С одного бока я был прижат к прохладной, гладкой стене камеры, с другого к прохладной, гладкой двери.

Мрак рассеивало лишь тускло-багровое свечение, исходившее от стен, тишину – лишь мое хриплое дыхание.

Покинуты. Творцы покинули, обрекая на неминуемую гибель, и меня, и Аню. А теперь собираются покинуть весь род людской, пустившись наутек в глубины межзвездных пространств.

А я ничего не могу поделать.

Я чуть не плакал, согнувшись в три погибели в тесной, душной клетушке. Я, могучий охотник Орион, созданный богами, чтобы выслеживать и уничтожать их врагов, я, Орион, защитник континуума. Смеху подобно! И вместо подобающих ситуации рыданий из моей груди исторгся безумный хохот. Я, Орион, орудие богов, беспомощный и одинокий, заперт в темнице в глубине замка непримиримого врага, который, наверное, в это самое мгновение забавы ради мучительно умерщвляет богиню, которую я люблю.

В камере было настолько тесно, что я едва был способен шевелиться. Скользя по стене, мне кое-как удалось распрямиться – но лишь почти. Потолок оказался слишком низок, чтобы я мог встать во весь рост. Склонив голову, я застыл; мои плечи, руки, спина и ноги были прижаты к гладким стенам узилища. Кровь в моих жилах похолодела. На ощупь материал казался скользким, как пластик, и упругим.

Я навалился на дверь, но она даже не скрипнула. Собрав всю силу до капли, я вложил ее в один могучий толчок, но дверь и не прогнулась.

Расстроенный, чувствуя себя побежденным, я позволил нывшим от напряжения мускулам расслабиться и сполз на пол, скорчившись в тесной темнице.

Я вдруг вспомнил чей-то издевательский смех и жестокие слова:

"Ты создан, чтобы действовать, Орион, а вовсе не затем, чтоб думать. Думать буду я. А ты будешь выполнять".

Так говорил Золотой – самозваный бог, твердивший, что создал меня.

"Разум, которым я тебя наделил, годится лишь для охоты и убийства, как наяву слышал я его язвительные высказывания. – И не пытайся обольщаться мыслью, будто твои мозги способны на большее".

Его издевательства взбесили меня. Я восстал против него, бросил ему вызов и в конце концов довел до пароксизма эгоистического безумия. Остальным творцам пришлось защищать его от моего гнева и от его собственного истерического неистовства.

"Я могу думать, – заявил я себе. – Раз моя физическая сила бесполезна, остается лишь воспользоваться силой мысли".

"Отчаяние – оружие Сетха", – припомнились мне слова Ани.

Он пытался манипулировать мной, воздействуя на эмоции, – пытался и потерпел крах. Что же он пытается сделать со мной сейчас, загнав в эту душегубку?

Он прибыл с другой планеты, вращающейся вокруг звезды Шеол, сопутствующей Солнцу. Зачем он явился сюда? Из какой эпохи? Чем ему не угодило человечество?

Он утверждал, что двести миллионов лет назад создал динозавров. Твердил, что теперь уничтожает их, чтобы очистить место на Земле для собственного народа.

И вдруг трепет понимания пробежал по моим нервам – я вдруг вспомнил слова Сетха, услышал в памяти его презрительный, полный ненависти голос:

"Вы размножаетесь столь неистово, что засоряете собой планету, губите не только землю, но и моря, и даже сам воздух, которым дышите. Вы паразиты, планета должна быть избавлена от вас. – И еще: – Мы не плодимся сверх меры".

Тогда зачем же им Земля? Чем их не устраивает собственная планета, Шайтан, где его племя живет в гармонии с окружающим миром? Я же видел идиллические картины, украшавшие стены замка. Зачем покидать столь счастливую планету, чтобы заселить Землю?

Мне пришли в голову лишь три возможности.

Первая: Сетх лгал мне. Картины идеализированы. Шайтан все-таки перенаселен, и народ Сетха нуждается в жизненном пространстве.

Вторая: а может, он изгнан с Шайтана; по неведомым причинам его вынудили покинуть родную планету?

Третья: хуже того, Шайтану угрожает неведомый катаклизм – настолько грандиозный, что остается лишь переселиться на более безопасную планету.

Так что же именно? Быть может, все эти причины в совокупности – или еще какая-нибудь, даже не приходившая мне в голову.

Как бы это выяснить? Прозондировать сознание Сетха невозможно. Даже находясь в одной комнате с ним, я бился о его несокрушимую ментальную защиту с тем же успехом, что и о стены своей убогой темницы.

Может, Ане по силам прозондировать его сознание?

Закрыв глаза, я мысленно попытался связаться с ней. Неизвестно, в какой части замка она находится; неизвестно даже, в замке ли она.

"Более того, – внутренне содрогнувшись, осознал я, – неизвестно, жива ли она вообще".

Но я продолжал мысленно взывать к ней.

"Аня, любимая, слышишь ли ты меня?"

Никакого отклика.

Сосредоточившись до предела, я мысленно вызвал ее образ – ее прекрасное лицо, ее выразительные губы, высокие скулы и тонкий прямой нос, черные как смоль волосы, ее сиявшие, лучезарные серые глаза, серьезно взиравшие на меня с такой безграничной любовью, на какую не имеет права ни один смертный.

"Аня, возлюбленная моя, – мысленно призывал я. – Услышь меня! Откликнись на мой призыв!"

Молчание. Ни отклика, ни ответа.

"Быть может, она уже мертва, – промелькнула у меня мрачная мысль. Быть может, Сетх уже давно исполосовал ее тело своими жуткими когтями, растерзал ее на части своими отвратительными зубами".

Но в этот момент я ощутил едва уловимое мерцание, отдаленнейшую искорку, серебряную вспышку на фоне всепоглощавшей тьмы, царившей в моей душе, и устремился навстречу ей, открыл для нее все свое естество.

Это Аня, ошибки быть не могло. Ничтожнейшая искорка сияла для меня ярче путеводной звезды.

Ощущение было очень схожим с проникновением в незамысловатое сознание Юноны, но теперь я посылал свой разум в несравненно более сложный интеллект. Казалось, я стремительно скользил вниз по бесконечному спиральному желобу, из подземной тьмы выходил в ослепительное сияние полудня, вторгался в безбрежные просторы космоса. Теперь я понял, каково было Тесею отыскивать дорогу сквозь сводившие его с ума хитросплетения лабиринта.

Аня ничего не сказала мне, не подала даже виду, что ощутила мое вторжение в ее разум. По-моему, я понял почему – если бы она хоть намеком дала мне понять, что знает о моем присутствии, Сетх тотчас же догадался бы, что я очнулся и перешел к действиям – во всяком случае, мысленно. Единственный способ утаить это от него – притвориться, что она меня не слышит.

Я быстро, без слов, передал ей подробности своего разговора с Зевсом. Ни отклика, ни реакции. Аня ограждала мое сознание от Сетха всеми доступными средствами. Я даже засомневался, что она знает о моем присутствии, настолько полно она игнорировала меня.

Сетх по-прежнему полулежал на троне, повернув рогатую голову к Ане и бессознательно подергивая хвостом. Тело бедняжки Юноны унесли, а кровь смыли. Интересно, сколько времени прошло с той поры, как он вышиб из меня дух? Может быть, две минуты. Может быть, два дня.

Мук Аня не испытывала. Сетх не пытал ее и даже не угрожал – они просто беседовали, почти как равные. Даже смертельные враги порой бывают расположены к мирной беседе.

"Значит, вы готовы навечно покинуть планету?" – услышал я голос Сетха, звучавший в рассудке Ани.

"Если нет альтернативы", – так же мысленно отвечала она.

"А каковы гарантии, что вы не нарушите договор?"

"Какой договор"? – спросил я у Ани, но снова не дождался отклика будто меня и вовсе не было на свете.

"Ты победил. Твое могущество велико, ты слишком прочно утвердился здесь, чтобы нам хватило сил изгнать тебя. Если ты позволишь нам убраться подобру-поздорову и дашь слово больше не преследовать нас, то планета Земля в твоем полном распоряжении".

"Да, но можно ли вам доверять? Где гарантии, что через тысячу или через миллион лет вы не вернетесь, чтобы свергнуть моих потомков?"

Аня развела руками.

"Ты ведь намерен уничтожить род человеческий, а это лишает нас средств борьбы с тобой".