Текст книги "Орион"

Автор книги: Бен Бова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

18

Я так и не смог заснуть в эту ночь, хотя говорить о ночи как таковой, собственно, и не приходилось. Небо на востоке уже начало светлеть, когда я добрался до дверей нашей хижины.

Агла не спала, поджидая меня. Я успел в деталях пересказать ей большинство событий минувшей ночи, пока наконец, сломленная усталостью, она не задремала, положив голову мне на плечо. Я продолжал лежать с широко открытыми глазами, размышляя о том, каким должен быть мой следующий шаг.

Итак, мое появление здесь, в эпоху монгольского нашествия, в самом центре событий, было вполне оправданным и закономерным. Судьба мира решалась сейчас в Каракоруме. И Ариман был здесь, готовый привести в действие свой план уничтожения человечества. Он каждую ночь посещал Угэдэя, чтобы дать ему некий напиток, помогавший Великому хану спокойно спать. Что это могло быть? Лекарство? Вино? Медленно действующий яд?

Почему Угэдэй не мог заснуть без снотворного? Может быть, его терзали угрызения совести? Он признался мне, что устал от войн и бесконечного кровопролития, но, по иронии судьбы, вынужден продолжать непрерывные захватнические войны, чтобы предотвратить междоусобицу между самими монголами. По крайней мере, именно так выглядела политика Великого хана в интерпретации Елю Чуцая.

Я раздраженно потряс головой. Парадоксальность ситуации угнетала меня. Угэдэй, уже имея в своем распоряжении все богатства Азии, жаждал мира, а его братья и племянники продолжали сеять смерть и разрушения на равнинах Европы, Китая и Ближнего Востока. Как эти знакомые мне из истории события могли сказаться на пространственно-временном континууме? Что замышлял Ариман? Как я мог помешать ему, если не имел ни малейшего представления о его подлинных замыслах?

Конечно, у меня в запасе оставался самый простой способ разрешения проблемы. Надо убить Аримана. Подстеречь моего противника в его каменном храме и перерезать ему горло. Убить его, как он убил Арету, безжалостно и без колебаний. Но может быть, этого как раз и добивался Ариман? Он не скрывал от меня своего местопребывания. До сих пор, если не считать неудачной попытки покушения на мою жизнь, он не стремился причинить вреда ни Агле, ни мне. Он выжидал, не делая секрета из своих регулярных визитов к Угэдэю. Не исключено, что именно его насильственная смерть могла дать толчок к роковой последовательности событий, которые в конечном счете и должны были привести к реализации его зловещих планов.

Я чувствовал себя пешкой в великой игре двух могучих противоборствующих сил, суть которой я не понимал. Не оставалось ничего другого, как последовать примеру Аримана и выжидать, пока мне не удастся узнать чуть больше о замыслах моего грозного соперника.

Мои размышления были прерваны настойчивым стуком.

– Кто это может быть? – спросила Агла, приподнимаясь на постели.

Набросив одежду, я подошел к порогу. Испуганная Агла снова забилась под одеяло.

Отогнув кожаную занавеску, я увидел старого монгола в грязной, поношенной одежде.

– Крепко же вы спите, – сварливо проворчал он.

– Так или иначе, сейчас я уже не сплю, – резонно возразил я.

– Пир, наверное, затянулся до утра, – продолжал брюзжать старик, – а в результате простым людям приходится вставать ни свет ни заря, хотя у них и своих забот хватает.

– Кто вы такой, черт побери? – не выдержал я.

– Сапожник, кто же еще. А вы кого ждали – самого Великого хана? – Он протиснулся мимо меня в хижину, не спрашивая разрешения. – Посыльный Бейбарса приказал мне немедленно явиться к вам, чтобы сшить пару сапог. Как вам это нравится? Как будто у меня нет других дел. Но кого это волнует? Повеление самого Великого хана! Кому охота рисковать своей головой? Приходится подчиняться, нравится вам это или нет. Так что придется потерпеть и вам. Сапоги должны быть готовы уже сегодня к вечеру.

Он уселся на пол хижины и, все еще продолжая бурчать себе под нос, начал раскладывать перед собой инструменты и куски кожи. Несмотря на несносный характер, он оказался настоящим мастером своего дела. В результате к концу дня у меня появилась великолепная пара сапог, но, право, за все время моего пребывания среди монголов я не встречал худшего тирана, чем этот сапожник.

С этого дня я почти ежедневно бывал в шатре Великого хана. Угэдэю нравилось мое общество, и наши встречи становились все более частыми. Однажды он пригласил меня совершить с ним поездку верхом по окрестностям Каракорума.

– Вот это и есть настоящий дом монголов, – сказал он, когда мы оказались посреди бескрайней степи, на которой паслись бесчисленные табуны лошадей и стада баранов.

Глядя на его счастливое лицо, я не мог усомниться в искренности его слов.

– Монгол без лошади – уже не монгол, – продолжал Угэдэй, выпрямляясь в седле и с наслаждением вдыхая чистый, сухой воздух.

Наши совместные поездки скоро стали регулярными. Первое время Угэдэй еще брал с собой нескольких телохранителей, но уже после двух-трех вылазок за город он отказался и от этой меры предосторожности. С каждым днем он все больше доверял мне, и я отвечал ему полной взаимностью. Он любил слушать мои рассказы о народах и государствах Европы, об истории великих империй прошлого и их правителях. Особенно его занимал Древний Рим, и он был искренне огорчен, когда узнал, что коррупция, падение нравов в итоге погубили Римскую империю.

– У нас не могут появиться свои Тиберии или Калигулы, – заметил он. – Наши орхоны не чета римским патрициям. Раболепие не в характере монголов.

Со своей стороны Агла умоляла меня не слишком доверять дружбе Великого хана.

– Ты играешь с огнем, – предупреждала она меня. – Ничем хорошим это не кончится. Рано или поздно Ариман натравит его на тебя, либо он сам напьется и забудет все ваши доверительные беседы.

– Это не в его характере, – пытался защищаться я.

– Он Великий хан, – настаивала она, поднимая на меня свои бездонные серые глаза, – от одного слова которого зависит жизнь и смерть миллионов людей. Что для него значит жизнь отдельного человека, твоя или моя?

Я хотел объяснить ей, что она ошибается, но, заглянув в ее обеспокоенные глаза, полные любви ко мне, запнулся на полуслове и смог только невнятно пробормотать:

– Думаю, что ты все-таки ошибаешься.

Каждый из нас остался при своем мнении.

Время шло, а я все еще находился в неведении относительно замыслов Аримана. В середине лета пришла весть о победе Субудая над армиями короля Белы, а несколько недель спустя в Каракорум начали прибывать караваны верблюдов, груженные оружием и драгоценностями, военной добычей из Венгрии и Польши.

За все это время я ни разу не видел Аримана. Можно было подумать, что мы и существуем с ним в двух параллельных измерениях. Оба мы жили в Каракоруме, регулярно появлялись при дворе Великого хана, но наши пути никогда не пересекались.

Наступила осень, а с ней и сезон дождей. В прежние дни монголы в ожидании зимних холодов откочевывали к южным границам Гоби, но сейчас, когда Каракорум стал столицей, об этом не могло быть и речи.

Помимо всего прочего, осень – традиционный сезон охоты у монголов, и однажды Елю Чуцай пригласил меня в свой шатер и объявил, что Великий хан пригласил меня принять участие в этой потехе.

Шатер Елю Чуцая был небольшим уголком Китая, перенесенным в монгольский лагерь. Изящная антикварная мебель из дорогих пород дерева, инкрустированная золотом, перламутром и слоновой костью, шелка, драгоценный фарфор. Бесчисленные рукописи и карты. Жилище малоудобное для обитания, но вполне способное удовлетворить запросы старого философа.

– Великий хан, очевидно, испытывает симпатию к вам, – заметил Елю Чуцай, усаживая меня рядом с собой и угощая чашкой свежеприготовленного чая.

– Весьма неординарная личность, – заметил я. – Я бы назвал его необычайно деликатным человеком для властелина огромной империи, если к монголу вообще применимо подобное слово.

Елю Чуцай сделал небольшой глоток чая, прежде чем ответить на мою реплику.

– Он мудрый правитель, – согласился он. – Угэдэй позволяет своим полководцам расширять границы империи, пока сам утверждает законы Яссы внутри ее пределов.

– С вашей помощью, – любезно добавил я.

– За спиной великого правителя всегда стоял умный чиновник, – отвечал, улыбаясь, Елю Чуцай. – Собственно, мудрость владыки заключается в его способности правильно выбрать себе помощников. И все же, несмотря на близость, существующую между вами, – продолжал китаец, – Ариман по-прежнему пользуется большим влиянием при дворе Великого хана.

– У Великого хана много друзей, – отвечал я уклончиво.

Старый мандарин аккуратно опустил фарфоровую чашечку на драгоценный лаковый поднос рядом с чайником.

– Я бы не стал называть Аримана другом Великого хана. Скорее его врачом, – заметил он.

Это известие повергло меня в легкий шок.

– Врач? Значит, Великий хан болен?

– Болезнь, применительно к данному случаю, не совсем подходящее слово. Великий хан предпочитает жить в роскоши и бездействии, вместо того чтобы лично вести свои войска на завоевание новых земель.

– Он не может сделать этого, – возразил я, припомнив слова Угэдэя о том, что он устал от вида крови.

– Я готов согласиться с вами. Он не может. Хулагу, Субудай, Кубилай, те всегда находятся во главе своих армий. Миссия Угэдэя – оставаться в Каракоруме и играть роль Великого хана. Если он начнет собирать армии, это может вызвать недоумение среди орхонов. Все земли вокруг давно брошены к ногам Великого хана.

Кажется, я начинал понимать суть проблемы, к которой осторожно подводил меня старый мандарин. Угэдэю нечего было покорять. Китай, Европа, Ближний Восток уже покорились монголам. Любой его шаг мог привести только в возобновлению древней вражды между самими монголами.

Я сразу же подумал об Индии.

– А почему бы ему не направить свои армии в страну, лежащую к югу от Крыши Мира?

– Надо полагать, вы говорите об Индустане? – уточнил Елю Чуцай. – Стране болезней, нищих крестьян и баснословно богатых магараджей. Вряд ли Угэдэю понравится эта идея. Монголы никогда не пойдут туда.

Елю Чуцай ошибался. Насколько мне было известно из истории, монголы в свое время покорили Индию или, по крайней мере, какую-то ее часть. Само название Великий Могол стало официальным титулом императора Индии, синонимом мощи и богатства. Однако в мои планы не входило спорить со старым мандарином.

– К счастью, – продолжал Елю Чуцай, – приближающийся сезон охоты может помочь изгнать тоску из сердца Великого хана. Если это произойдет, нам не придется больше прибегать к услугам Аримана.

19

Монгольская охота по тщательности подготовки и своим масштабам лишь немногим уступала небольшой военной кампании. В обиходе кочевников не существовало таких понятий, как спорт или тем более экология. Цель была проста и прагматична – убить как можно больше животных, чтобы обеспечить род мясом на всю холодную, долгую зиму. Приготовления к большой осенней охоте начинались заблаговременно и занимали порой от двух до трех недель. Задолго до начала ее десятки, а то и сотни молодых людей высылались по всем направлениям для определения мест максимального скопления животных, после чего наиболее уважаемые старейшины выбирали район, обещавший, по их мнению, наилучшую добычу. Когда место охоты было определено, все взрослое население садилось в седла и рассыпалось по степи, образуя огромный круг в несколько десятков, а то и сотен миль диаметром. Все живое внутри этого круга следовало убивать. Без исключения, без колебания.

Охота, в которой я принимал участие, длилась больше недели. Вооруженные всадники гнали животных к центру круга, постепенно сжимая кольцо. Между всадниками шагали пешие воины, производя невероятный шум при помощи деревянных колотушек и прочих нехитрых приспособлений. По ночам по всему периметру огромного круга полыхали костры, дабы помешать обреченным животным вырваться за его пределы. Массовое избиение могло начаться лишь по сигналу самого Великого хана.

В первые два дня мне не удавалось увидеть ни одного живого существа, помимо самих загонщиков. На третий день в поле моего зрения оказалось несколько небольших антилоп, волков и кроликов. Животные, не обращая внимания друг на друга, в панике стремились к центру круга, донельзя испуганные людьми и производимым ими шумом.

Я ехал рядом с Великим ханом вместе с двумя его племянниками. Елю Чуцай не принимал участия в этой забаве из-за почтенного возраста и отвращения к любым кровавым играм. Напротив, лицо Угэдэя пылало от возбуждения, хотя я не мог не заметить, что нагрузки многодневного перехода для него уже тяжелы. На рассвете он вместе со всеми садился в седло, но уже к середине дня его организм требовал небольшого отдыха. По вечерам он пораньше удалялся в свой шатер, воздерживаясь от традиционных пиров, столь любимых им в Каракоруме. Но хотя его тело страдало от усталости и боли, настроение у него было превосходным. Сейчас он оказался далеко от искушений и забот императорского двора, в родной для себя стихии.

Как ни странно, но его настроение постепенно передалось и мне. Я даже не вспоминал об Аримане. Если я вообще думал о ком-то, то разве об Агле, особенно по ночам, лежа на голой земле под шкурой, пропахшей конским потом. В глубине души я понимал, что это не более чем отсрочка, но тем не менее вовсе не торопился вернуться в Каракорум. Проблемы никогда сами по себе не исчезают. Иногда их решение можно ненадолго отложить, но не более того. Так или иначе, я старался извлечь максимум удовольствия из незапланированных каникул.

Кстати, персидское слово «парадиз» (рай) буквально и означало охотничью забаву.

Первые несколько дней испуганные животные просто неслись впереди нас, но по мере того как кольцо сжималось, они раз за разом предпринимали отчаянные попытки прорваться сквозь линию загонщиков. В подобных случаях, хотя официально охота еще не началась, в ход шли копья и стрелы. По понятиям монголов, позволить добыче уйти из кольца означало бесчестье для охотников.

Накануне решающего дня я ехал рядом с Кассаром, когда одинокий волк сделал безнадежную попытку проскочить между нами. Племянник Великого хана пронзил его молодецким ударом копья. Я предпочел остаться в стороне, не желая вмешиваться в кровавую игру. Агонизирующее животное попыталось добраться до своего убийцы, но подбежавшие на шум пешие воины добили его ударами дубинок.

Кассар довольно рассмеялся и победно взмахнул над головой окровавленным копьем. Я поймал себя на мысли, что, будучи готовым в случае необходимости без колебаний убить человека, я не решался первым поднять руку на дикое животное. Впрочем, последнее время мне в голову то и дело приходили парадоксальные мысли.

В середине того же дня я оказался наедине с Угэдэем. Его племянник отстал, чтобы перекусить, поев вяленого мяса, и сменить усталую лошадь. Полуденное солнце приятно согревало мое тело, несмотря на частые порывы холодного северного ветра.

– Тебе нравится охота, человек с запада? – поинтересовался Великий хан.

– Признаюсь, до сего времени мне не приходилось видеть ничего подобного. Это напоминает мне военный поход.

– Верно. – Он слегка кивнул головой. – Хорошая возможность для молодых людей показать свои способности и умение прислушиваться к приказаниям старших. Многие из моих полководцев начинали загонщиками во время осенней охоты.

Я невольно улыбнулся, услышав о монгольском варианте воспитания будущих военачальников. Рядом с нами скакал слуга Угэдэя, к седлу которого была приторочена сума с вяленым мясом, фруктами и флягами с вином. Мы позавтракали, не слезая с коней. Угэдэй как раз допивал последние капли вина из серебряной фляжки, когда огромный кабан выскочил из кустарника в нескольких десятках шагов от нас и ринулся в нашу сторону. Занятый фляжкой Угэдэй не мог видеть приближавшегося вепря, но его лошадь сразу почуяла зверя.

Дико заржав, она взвилась на дыбы. Всякий, кроме разве что монгола, тут же оказался бы на земле. Угэдэй выронил поводья, которые он беспечно держал в левой руке. Фляжка, описав в воздухе широкую дугу, упала на землю. Но сам хан, ухватив лошадь за гриву, сумел удержаться в седле.

То, что произошло, я увидел краем глаза, хотя все мое внимание было сконцентрировано на вепре. Я видел его красные, налитые ненавистью глаза и даже клочья пены, падавшие с кинжалоподобных клыков. Бестия неслась прямо на Угэдэя, стремясь расправиться с ним в отместку за все пережитые страхи и унижение. Моя собственная лошадь, испуганная не меньше, чем конь хана, попыталась выбросить меня из седла, поэтому мне не удалось остановить кабана ударом копья.

Не колеблясь ни секунды, я соскочил на землю, отбросив бесполезное теперь копье, и выхватил из-за пояса дамасский кинжал. В прыжке, достойном футболиста-профессионала, я ударил животное сбоку, чуть позади правого уха. Мы оба покатились по земле. Сжимая горло бестии левой рукой, я продолжал наносить удар за ударом. За спиной я слышал стук копыт и храп испуганных лошадей, но у меня не было времени обращать внимание на подобные мелочи.

Наконец вепрь вытянулся и затих, придавив меня к земле всем весом своей колоссальной туши. Я с трудом встал на затрясшиеся от внезапно нахлынувшей слабости ноги. Около дюжины монгольских всадников окружили меня, держа пики наперевес, готовые добить животное, если бы оно проявило признаки жизни. Еще несколько воинов с натянутыми луками ждали чуть поодаль. Среди них был и Угэдэй. Некоторое время все молчали. Я выплюнул грязь и траву, набившиеся мне в рот, и отряхнулся. Побаливало правое плечо, но все кости были, по-видимому, целы.

– Человек с запада, – услышал я голос Угэдэя, – так вот как твой народ охотится на кабанов у себя на родине?

Напряжение разом спало. Послышался смех. Я тоже рассмеялся, хотя и не понимал причины всеобщего веселья. Если бы я был лучшим наездником, вероятно, мне не пришлось бы прибегать к столь крутым мерам и рисковать без нужды собственной жизнью. Мальчик-монгол подвел моего коня, и я вспрыгнул в седло. Довольный Кассар оскалил зубы, что, по-видимому, должно было означать у него приветливую улыбку. Убитый им ранее волк лежал сейчас поперек седла. Я придержал своего жеребца, давая Кассару возможность занять привычное место, по правую руку от его царственного дяди.

– Нет, – остановил меня Угэдэй, – оставайся рядом со мной на тот случай, если нам встретятся другие кабаны.

Я поклонился в знак признательности и улыбнулся Кассару, который воспринял этот жест Великого хана с очевидным неудовольствием.

Подобно дружбе, скрепленной на поле брани, узы, связывавшие меня и Угэдэя, еще более окрепли в этот день. Мы оставались рядом до конца охоты, закончившейся, как и предполагалось, поголовным уничтожением всех оказавшихся внутри круга животных.

На следующий день мы вернулись в Каракорум. Позади нас на добрую милю растянулся обоз из повозок, на которых были навалены туши убитых животных – зайцев, белок, антилоп, кабанов и волков.

Угэдэй становился все более мрачным, по мере того как мы приближались к его столице. Не берусь судить, что было тому причиной, но от его недавнего беззаботного настроения не осталось и следа. Когда мы достигли окраин Каракорума, он выглядел усталым и подавленным. Я, со своей стороны, не мог не задуматься о неминуемой встрече с Ариманом, в результате чего к концу пути выглядел не менее озабоченным, чем сам Угэдэй.

– Мой повелитель, Великий хан, – обратился я к нему, когда мы достигли окраин Каракорума, – настало время поговорить об Аримане.

– Ты собираешься убить его?

– Да, если ничего другого мне не останется.

Угэдэй отрицательно покачал головой.

– Нет, я не допущу нового кровопролития, мой друг с запада. И прошу тебя не вынуждать меня прибегать к крайним мерам.

– Он так нужен вам, Великий хан?

Если Угэдэй и был удивлен моей осведомленностью, то, во всяком случае, не показал этого.

– Этот человек дает мне лекарство, помогающее уснуть, всего-навсего, – объяснил он, невесело усмехаясь.

– А вы не подумали, Великий хан, что в его намерения может входить заставить вас уснуть навеки?

– Ты говоришь о яде? – Угэдэй повернулся в седле, не в силах на сей раз скрыть своего изумления.

Он не ответил на вопрос, только посмеялся над моими словами, словно счел их необычайно удачной шуткой.

Я сам был, пожалуй, не менее удивлен его реакцией и попытался вернуться к интересующей меня теме, но Угэдэй был не склонен продолжать разговор. Очевидно, хан уже принял решение и не собирался отступать от него.

Было уже за полночь, когда мы остановили наших лошадей перед шатром Великого хана. Многочисленные слуги кинулись освобождать от поклажи тяжело нагруженные повозки.

Появился Елю Чуцай с докладом о важнейших событиях, случившихся во время отсутствия Великого хана. Дела огромного государства не могли ждать.

Я окинул взглядом собравшуюся толпу в надежде увидеть лицо Аглы, но ее нигде не было видно.

«Вероятно, она решила подождать меня дома», – решил я.

Огромного кабана, убитого мной, преподнесли мне в качестве подарка Великого Хана, и сейчас несколько слуг торопливо свежевали его. Учитывая размеры животного, нам с Аглой должно было хватить его мяса на много недель.

Аримана я также нигде не увидел, но я и не рассчитывал найти его среди толпы праздных зевак. По моим расчетам, он скорее всего должен попытаться увидеть Угэдэя поздно ночью, когда простые смертные предпочитают отдыхать после трудного дня.

Наконец Великий хан разрешил своей свите удалиться. Я одним из первых покинул его и, добравшись до своего жилища, откинул кожаную занавеску, ожидая найти Аглу, встречавшую меня на пороге.

Я ошибся. Тщетно обыскав две наши маленькие комнаты, я понял: произошло то, чего я все время опасался. Агла исчезла.