Текст книги "Однажды, может быть..."
Автор книги: Белланка Боб
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
– Да, я ведь еще не спросил, когда ты уезжаешь…
– Через неделю. Сказала Полю, что воспользуюсь случаем и навещу родных.
– Я правильно понял, что вся эта неделя в нашем распоряжении?
– Вот именно!
И тут я решил, что поговорю с ней о нас чуть позже, очень уж не хотелось портить нежданно-негаданно подаренные нам чудесные дни и ночи.
Когда мы шли к столу, Софи перехватила мать Пьера, а ко мне направилась Люсиль.
– Как дела, Жюльен? С тех пор как я разошлась с Аленом, мы почти не видимся.
– Да вроде бы все отлично. Только вот Софи здесь, а я не знаю, как ее удержать.
– Она вся сияет… Знаешь что? Думай только о себе, больше ни о чем и ни о ком, доверься инстинкту и никому не давай себя разжалобить. Конечно, ты можешь сказать, что это эгоизм, но на самом деле кроме счастья ничто не имеет значения. Не так уж часто мы встречаем любовь. И потом, после всего, что ты пережил, ты-то уж точно имеешь право на свою долю счастья!
Надо же – когда Люсиль жила с моим другом, она меня страшно раздражала, а теперь и сказала-то всего несколько слов, а я вижу, что она прекрасно меня понимает.
– Посмотри, как со мной вышло: я ушла от твоего друга, потому что он мне изменял, и по-другому поступить не могла, но я так и не сумела найти человека, который бы мне его заменил, и никого не сумела полюбить. У меня были романы, но начинка в пирожке всегда оказывалась тухлая.
– Люсиль, ты ведь все еще его любишь…
вернуться
13
Полюбоваться на Сидни можно здесь: http://www.youtube.com/watch?v=8oJUcDsZHIE&feature=related, а на танец Джона Траволты в фильме «Лихорадка субботнего вечера» (США. 1977) тут: http://www.youtube.com/watch?v=bV1RZyCWQSU&feature=fvsr
– Конечно, люблю. Он причинил мне больше зла, чем все другие вместе взятые, но все равно я никогда не смогу его забыть. И люблю его как ненормальная. Ты способен это понять.
Я смотрел на нее, слушал и молчал. С этой женщиной происходило ровно то же, что со мной, у них с Аленом просто роли распределились иначе.
– Ты говорила с ним в последнее время?
– Нет, я не решаюсь ему звонить. И потом, какой смысл, если он живет с этой белобрысой шлюшкой!
Интересное дело: где бы ни жила женщина, к какому бы классу общества ни принадлежала, пару теплых слов для новой подруги своего бывшего она всегда найдет!
– Хочешь, замолвлю словечко?
Я боялся проявить бестактность, но, в конце концов, она сама об этом заговорила.
– Спасибо, Жюльен, но зачем? Он выглядит счастливым, наверняка думает, что и я счастлива.
– А этот молодой человек, который с тобой приехал?
– Да ну… Роман без завтрашнего дня, ни малейшего значения не имеющий. Мы вместе работаем. Молодой красивый парень, с ним весело – и только.
Вид у Люсиль был обреченный.
– Ладно, пойду. – Она встала. – Приятно было с тобой поговорить. Может, пообедаем вместе как-нибудь на днях? Позвонишь? А насчет Софи подумай хорошенько – живем только раз!
Давненько я не слышал этих слов, и самое забавное, что на сей раз произнесла их женщина, к собственной жизни эту поговорку не прикладывавшая.
– Она тебя любит, по глазам видно, женщины такие вещи чувствуют.
Праздник близился к завершению. Последние минуты на всех свадьбах всегда одинаковые: в уголке притулился пьяный в дымину кузен, кто-то пляшет как заведенный, одиночки ищут, кого бы затащить в постель, а близкие непременно хотят делить с новобрачными мгновения счастья до победного конца.
У Пьера и Катарины любовь настоящая, это просто в глаза бросается. Они не сразу нашли друг друга, зато удачно подобрались. Наш вечный холостяк оказался самым везучим в любви. Когда доигрывала последняя мелодия, фотограф захотел увековечить нашу «крепленую» дружбу (между прочим, этот снимок я так с тех пор и ношу с собой). Ночь была сказочная, мой лучший друг только что женился, а я оказался в объятиях женщины, которую любил больше всего на свете. Мы не расставались до рассвета.
Назавтра мы вернулись в Париж, и я пригласил Софи пожить у меня. Сначала она отказалась – боялась встречи с моими детьми. Я бы на ее месте чувствовал то же самое. Пусть даже с некоторых пор боль стала отпускать меня, ни одна женщина еще не переступала порога моего дома – это был наш с Орели дом, ее и мой, и никто не имел на него права. Но сейчас я был готов впустить туда Софи, уговаривал изо всех сил, и она сдалась.
20
– Дети, папа вернулся!
Малыши вылетели в прихожую и замерли. Я увидел у них в глазах миллиард вопросов.
– Знакомьтесь, ребятки, это Софи, моя давняя подруга. Она живет в Таиланде. У Софи сейчас отпуск, и я предложил ей пожить у нас в комнате для гостей.
Марго, ничего против не имевшая, кинулась мне на шею, Гастон обрадовался куда меньше. Видел ли он в Софи угрозу? Я так никогда и не смог этого понять. Неделя вышла довольно забавная – едва перестав скрываться от Поля в Тунисе, мы были вынуждены думать о том, чтобы нас не застукал мой сын. Он был еще не готов к появлению новой мамы, да и Софи, возможно, к этому не стремилась: есть дочка – и вполне достаточно. А раз так, нам незачем было внушать что-либо детям и создавать новые сложности.
Ежедневно мы проделывали одно и то же: около полуночи, убедившись, что дети спят, я приходил в гостевую комнату к Софи, мы занимались любовью, а к семи утра я возвращался в собственную постель. Как говорит в фильме «Слова и музыка» Кристоф Ламбер, выходя от Катрин Денев, – я чувствовал себя помойным ведром, которое вытряхивают каждое утро, но меня это не слишком напрягало, наоборот, мне хотелось, чтобы так продолжалось всю жизнь.
К сожалению, дни летели быстро и неделя уже подходила к концу. Ни она, ни я о будущем не заговаривали, но знали, что сделать это до отлета Софи в Таиланд придется. Разговор оказался для меня тяжелым: ясно, что видеться только во время ее отпуска или случайной поездки в Париж нам обоим невыносимо, но пока у нее никак иначе не получится.
– Я уже нашла себе место на тайских авиалиниях, вернусь в Таиланд и снова пойду работать стюардессой. Буду летать в Европу – правда, не знаю, в какие города. Мы сможем встречаться не в Париже?
– Это все, что ты можешь мне предложить?
– Понимаю, что этого мало, но придется потерпеть. Поль мне не сделал ничего плохого, и я не могу ни с того ни с сего его бросить. Да, пока я не могу предложить тебе ничего лучше.
– Тогда беру это!
Впервые за всю историю наших отношений я понимал, что мы в одной лодке и ищем способ добраться до причала. Я чувствовал, что она говорит искренне и на самом деле готова перебраться ко мне.
– Только дай мне немного времени, я должна вести себя прилично, Поль не заслужил, чтобы я его обижала.
Я соглашался – не его вина, что он оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Он порядочный человек, и она должна его уважать.
Это может показаться смешным, но я действительно верю, что измена совместима с уважением. Изменить человеку – серьезный поступок. Вы возвращаетесь домой с горьким привкусом во рту – это привкус стыда, вам недостает мужества поглядеть на себя в зеркало, вы не можете поделиться своими переживаниями, и вас накрывает одиночество: вы остаетесь наедине с собой и своими грехами. Я не согласен с теми парами, которые считают, что необходимы ясность и прозрачность, и под этим предлогом все друг другу выкладывают. Так слишком просто. Нет, этот тяжкий груз надо и впрямь нести в одиночку, поступать по-другому – подло. Но если уж вас застукали с поличным, надо брать всю вину на себя – хотя бы так проявите уважение к человеку, который вам доверял и теперь будет нестерпимо страдать. Для того чтобы изменять, надо быть мужественным, даже если вы – женщина.
*
Наша внебрачная связь наладилась очень быстро. Софи летала из Бангкока в Мюнхен и Рим, в этих двух городах мы и встречались. Мы любили друг друга, и с этим было ничего не поделать, я чувствовал себя на месте и в собственной, и в ее жизни, я вновь обрел душевный покой. После смерти Орели у меня не было ни сил, ни желания строить планы, но в последнее время я стал снова думать о будущем. А что, если соединиться с Софи на всю оставшуюся жизнь – я ведь так ждал эту женщину? В любом случае, детям только лучше, когда я счастлив. Если я проводил выходные с Софи, они пользовались этим, чтобы перевернуть весь дом, у нас сменилась уже третья няня, но, конечно же, их вины тут не было. Мне бы и хотелось быть с ними построже, да как-то не получалось. Им не хватало мамы, но, как ни странно, выглядели они при этом вполне счастливыми, и я задумывался, способен ли ребенок испытать такое же горе, как взрослый. Дошло ли до них, что их мамы больше нет? Осознали ли они всю тяжесть ее отсутствия?
*
Однажды, когда мы сидели в Риме на лужайке у Колизея, Софи заговорила со мной о Поле. Ей показалось, что он начал догадываться, стал задавать осторожные вопросы. Но действительно ли он что-то интуитивно почувствовал, она пока не поняла. Видя, что Софи встревожена, я предложил: давай сделаем небольшую паузу, не будем встречаться несколько недель, ты не станешь задерживаться в Европе, и на семью останется больше времени. Предлагать такое любимой женщине было мучительно, но я знал: за то, чтобы чувствовать себя спокойно в неспокойной ситуации, надо платить. Я знал, что мне нельзя торопить Софи, и хотел, чтобы она сама выбрала наилучший момент для того, чтобы сойтись со мной окончательно.
– Только не бросай меня, Жюльен! Сейчас у нас трудное положение, но я что-нибудь придумаю и все улажу.
– Да что ты такое говоришь, милая! Я люблю тебя, я никогда тебя не брошу!
Она, всегда такая уверенная в себе, плакала как маленькая, и я чувствовал, как она меня любит и как беззащитна. Мне была приятна ее растерянность: раз все так – мне легче будет ее ждать.
– Послушай, я все равно уезжаю в Испанию на съемки. Постарайся за эти два месяца навести порядок в своей жизни.
А сам я использовал эту паузу, чтобы возобновить отношения с друзьями, которых из-за любви совсем забросил: после свадьбы Пьера и Катарины прошел год, и все это время я был занят только собой. Но я знал, что Ален расстался со своей манекенщицей, а Пьер на седьмом небе от счастья – Катарина только что родила мальчика.
Стало быть, целый год мы почти не виделись. Друзья, наглядевшись на мои страдания, уже не решались вмешиваться в мои дела: они так часто советовали мне расстаться с Софи, что теперь, когда все у нас стало хорошо, им было неудобно. Правда, Ален иногда пытался от чего-то меня предостеречь, но я его не слушал. С ним-то я и решил пообедать накануне отъезда в Мадрид, где меня уже ждала съемочная группа нового фильма. Едва войдя, я сразу понял, что у него дела плохи, что, хотя сам он с тех пор ни разу на эту тему не заговаривал, подтвердились те сомнения, которые не покидали меня после его звонка в Табарку.
– Ален, да что с тобой, на тебя же смотреть страшно, краше в гроб кладут. Говори, что случилось!
– Не знаю, просто я устал. Жить надоело, я уже старик.
– Ничего подобного!
– Именно так!
– Ладно, если ты настаиваешь…
Он кисло улыбнулся.
– Видишь ли, Жюльен, мне скоро сорок пять, а я один. И я устал гоняться за каждой юбкой, устал трахаться только ради того, чтобы конец потешить.
В жизни от него такого не слышал. Похоже, дело и впрямь дрянь.
– Да у тебя настоящая депрессия, дружище, надо к врачу идти.
Весь обед он занимался самобичеванием. Я узнал, что он себя ненавидит, что ему противно на себя смотреть, он признался даже в том, что его поведение отчасти объясняется моей известностью – дескать, его победы позволяли ему чувствовать, что и он мне интересен, не только я ему. Что ему тоже необходимо было признание.
– Но сейчас… сейчас рядом со всеми этими двадцатипятилетними девочками я выгляжу дураком, стареющим бабником! И мне с ними скучно, мы говорим на разных языках, они даже «Битлз» не знают… Поверишь, я даже трахать их устал, им все мало, а с меня хватит, я хочу спокойной жизни с нормальной женщиной моих лет, с женщиной, которая меня любит.
– Так это легче всего!
– Да брось, куда мне, кому я нужен в мои годы!
– А Люсиль? Ей ты нужен.
– Что ты сказал? – помолчав, переспросил он.
– На прошлой неделе Люсиль пригласила меня пообедать и все время говорила только о тебе. «А как там Ален, он все еще со своей белобрысой шлюшкой?»
– Да ты что? Она так и сказала – «со своей белобрысой шлюшкой»?
– Она точно так же говорила еще на свадьбе Пьера! Вот что, старина, Люсиль по-прежнему тебя любит, но послушайся меня: тебе лучше держаться тише воды, ниже травы. Как бы она тебя ни любила, тебе еще достанется. После всего, что ей пришлось из-за тебя вытерпеть, тебе придется долго ее уговаривать.
– Но почему она мне-то ничего не сказала? Она же могла позвонить.
– Ну ты даешь! Красуешься везде с манекенщицей, которая в дочки тебе годится, и при этом удивляешься, что бывшая жена не признается тебе в любви! Ты правда идиот или придуриваешься?
– Идиот! Полный идиот!
Уходил Ален повеселевшим. Возможно, мне сегодня удалось помирить мужчину и женщину. Шабадабада, шабадабада…
21
Съемки в Мадриде шли по графику, испанский режиссер оказался милым человеком, единственным его недостатком было полное нежелание заниматься актерами – он провозгласил главным своим принципом актерскую импровизацию. К счастью, на площадке собрались крепкие профессионалы, и мы взяли дело в свои руки: мы ему предлагали, а он располагал. На шедевр в таких условиях, конечно, нельзя было рассчитывать, но за ужином по ящику посмотреть – в самый раз. Может, эти слова и кажутся странными в устах актера, однако на самом деле актеры ведь очень быстро понимают, в хороший ли поезд они сели…
Но благодаря этим съемкам я открыл для себя Мадрид – уже спасибо! Это – как днем, так и ночью – совершенно невероятный город с совершенно безумной атмосферой в тапас-барах. Тапас-бары – это места для праздников, для встреч и открытий. Катарина надавала мне кучу адресов, и одним из моих любимых заведений стал «Basari» на Пласа Майор. Оформление – ничего особенного, зато испанки там очень приветливые, и всегда царит веселье. Я ни разу не ушел оттуда раньше двух часов ночи, да и то меня вытаскивал парень из нашей съемочной группы – он все время ходил со мной, и я подозревал, что его ко мне приставили нарочно, хотя у меня вроде бы и не было репутации гуляки. Именно в тапас-баре я впервые в жизни попробовал зажаренные на гриле свиные уши. Раньше я даже и не знал, что их едят, а оказалось, они хрустят на зубах и очень вкусные… хотя в свинье любой кусок вкусный, даже поговорка есть на этот счет.
Ложился я поздно, матрас у меня, к сожалению, был твердый как камень, мой позвоночник никак не хотел с этим мириться, и ночи я проводил хуже некуда, хотя, кажется, в Испании жесткость матраса считается достоинством. Впрочем, матрас был не единственным виновником моего плохого сна: Софи не прислала мне ни единой весточки после нашей встречи, и это сильно меня беспокоило. Вернется ли она ко мне? Хватит ли у нее смелости уйти от Поля? Не сблизила ли ее с мужем наша временная разлука? Я был в сомнениях: позвонить ей или не давить на нее, предоставить действовать самой? Ведь, вполне может быть, она ждет от меня поддержки? Я не знал, как мне быть. В общем, я окончательно растерялся…
22
Рюэй-Мальмезон,
12 июля 2003
Софи,
Уже больше двух лет от тебя нет никаких известий. Правда, я тоже никак не проявлялся, но ведь во время нашего последнего разговора именно ты попросила дать тебе время, чтобы уладить свои дела. Не знаю, означает ли твое молчание окончательный разрыв или мне в один прекрасный день выпадет счастье снова тебя увидеть… У тебя, должно быть, есть тысяча причин для того, чтобы не писать и не звонить мне, но ты могла бы подать мне знак хотя бы во имя любви, которая прежде нас связывала.
Мне страшно тебя недостает, мне очень плохо, мне хочется услышать твой голос, прикоснуться к тебе. Я очень плохо переношу эту ситуацию и чувствую себя так, словно потерял кого-то и даже тела этого «кого-то» так и не нашли. Я не могу забыть нашу любовь, поставить на ней крест, надеюсь, ты меня понимаешь.
Не забывай о том, что из нас двоих одинок я.
Я люблю тебя.
Жюльен
Эта брошенная в море бутылка так никогда и не вернулась, а совсем недавно я узнал от Пьера, что у Софи полтора года назад родился второй ребенок, и эта новость стала для меня болезненным доказательством того, что между нами все кончено. Она явно предпочла сохранить свой семейный очаг, свою дочь, привычную жизнь. Я даже не разозлился на нее – ну разве за то, что ничего мне не сказала. Она опустила меня до уровня «мелких удовольствий», в который раз я чувствовал себя ничтожеством. Нет, она не имела права так со мной обращаться!
Я целые дни проводил в размышлениях, пытаясь понять ее выбор. Я перебирал в памяти все наши незаконные встречи, даты и места, где мы занимались любовью, ее уходы и возвращения. Я не мог найти объяснения ее поступку. Я ведь никакого давления на нее не оказывал, я приспособился к ее жизни, я предоставил ей полную свободу, она могла как угодно распоряжаться своим временем и своей душой. Если я что-то сделал не так, то что именно?
Я был уверен: она любила меня. Но тогда почему она не позволяла себе быть счастливой? Я же не предлагал ей вести беспорядочный образ жизни, я предлагал ей свою жизнь и свою любовь. А она сама возвращалась ко мне, и каждый раз повторялось одно и то же: Софи приходила для того, чтобы снова уйти. Как можно так мучить другого? Это бесчеловечно.
23
Мне только что исполнилось сорок пять, я живу один, я кинозвезда. Светские вечеринки, съемки и однодневные романы сменяют друг друга. Некоторые были бы счастливы оказаться на моем месте, и, объективно говоря, я не имею права жаловаться. У меня двое прекрасных детей, по саду носится лабрадор, я только что нанял перуанскую прислугу. Два раза в неделю хожу к психоаналитику. Со стороны картинка выглядит довольно красивой, только вот рана так и не затянулась. Что стало с Софи, где она живет, увижу ли я ее когда-нибудь? Раньше я думал, такие истории случаются только в кино, ну разве можно настолько от кого-то зависеть? Теперь убедился: она меня околдовала. Я тоскую по ней непрерывно. Она так больше и не давала о себе знать, а я так и не посмел после того письма снова к ней обращаться. Говорят, на свете для каждого из нас существует кто-то, и я знаю, кто существует для меня, только я для нее не существую, она меня не любит. Я был прав: судьба – это полная чушь. Наша связь была всего лишь неудачным свиданием. Может, в другой жизни, в лучшей, у нас все сложится? Надеюсь, потому что эта жизнь меня не пощадила: как будто дала все, но отняла главное – любовь. Наверное, я не создан для большого чувства, мне не суждено состариться рядом с любимой женщиной.
К счастью, у моих друзей все сложилось иначе.
Ален и Люсиль склеили осколки, они снова вместе и даже подумывают снова пожениться. Мой друг изменился, больше и речи нет о том, чтобы переспать с замужней женщиной, даже и не тянет. Теперь он осторожен, он понял, что такое отношения пары, он влюблен в Люсиль, как в первый день. А я завидую им и горжусь, потому что это возрождение любви было отчасти делом моих рук. Люсиль даже сумела уговорить Алена перебраться в пригород. Они купили прелестный дом неподалеку от моего, в Сен-Клу, и живут там счастливо.
Пьер с Катариной родили третьего малыша и купили «крайслер». Мой друг, который раньше ездил только на спортивных машинах, стал настоящим отцом семейства, и из нас троих самое красивое семейное здание получилось у него. Сегодня главная страсть Пьера – работа. Он теперь владелец одной из крупнейших телекомпаний, гребет миллионы, и все телевизионщики Парижа ему завидуют. Еще он подумывает заняться кино, и у него есть на меня виды. Мы все довольно часто встречаемся.
Я думал, что моя жизнь окончательно устоялась, и, в конце концов, все не так уж плохо. Редко кому удается и личная жизнь, и карьера, чаще – либо то, либо другое, и я с этим смирился. Я никак не мог предвидеть того, что случилось 4 января 2006 года.
В тот вечер меня ждал на ужин мой агент – мне предстояло второй раз в жизни встретиться с Оливером Стоуном, который сдержал свое обещание и хотел снять меня в своем следующем фильме. Я уже собирался выходить из дому, и тут зазвонил телефон.
– Алло?
– Это я…
Услышав ее голос, я вздрогнул. Как всегда, она застала меня врасплох, я потерял дар речи.
– У тебя есть минутка поговорить? Мне надо кое-что тебе сказать. Очень важное.
Обретя наконец способность издавать звуки, я ответил:
– Хорошо, давай, говори, я тебя слушаю.
– Я уже почти год не живу с Полем, он меня бросил…
Ничего себе новость! Нет, этого просто не может быть! Разве можно бросить такую женщину, как Софи?
– Как-то ему попался под руку старый глянцевый журнал, а там была наша с тобой фотография на свадьбе Пьера и Катарины.
Тяжесть слов, пощечина фотографии.
– Можешь себе представить, что он почувствовал, увидев свою жену в обнимку с человеком, с которым познакомился в Тунисе? Тогда он мне ничего не сказал, но его отношение ко мне постепенно начало меняться.
Это я мог понять.
Между фразами Софи делала долгие паузы.
– Я не позвонила тебе раньше, потому что боялась: мало ли, как ты это воспримешь… Я злюсь на себя, если бы ты знал, как я на себя зла!.. Я знаю, ты меня ненавидишь, и ты прав, я сама все загубила, всем испортила жизнь, и тебе, и себе…
Я молчал, бессильно плюхнувшись в кресло, в горле у меня стоял комок.
– И Полю тоже испортила – хотела сохранить семью, но забыла о главном… Мне казалось, так будет легче, только я все равно не смогла выкинуть тебя из головы… Полю трудно было с этим смириться, мне пришлось ему все объяснить…
– Почему ты тогда выбрала его, а не меня? И почему потом не давала о себе знать?
– Потому что я от тебя зависела.
Мне вспомнилась история ее матери.
Я не знал, что сказать, меня оглушило то, что я от нее услышал.
– В феврале я приеду с детьми в Париж, на этот раз – навсегда… Может, ты уже знаешь, что у меня есть второй ребенок.
– Знаю.
– Его зовут Симон, он очень хорошенький мальчик… и очень напоминает мне тебя…
Я не поспевал за ней, я боялся правильно ее понять.
– Представляешь, он очень на тебя похож… У него твои глаза… и улыбка. Поль его не признал, потому и ушел… Симону четыре года.
Я никак не мог сложить кусочки пазла, их было слишком много, и свалены они были в полнейшем беспорядке.
– Жюльен, я устала от своей жизни, я хочу быть рядом с тобой, на соседней подушке. Я еще успею сделать тебя счастливым… С этим бессмысленно бороться: ты – моя половинка… Пожалуйста, впусти меня в свою жизнь.
Я долгие годы ждал этих слов, а теперь не понимал, что с ними делать. За один вечер у меня появились жена и ребенок. Софи явно на роду написано меня истязать. Почему мне нельзя жить проще? Иногда я завидовал людям, у которых жизнь пресная и скучная, – в мою собственную переложили кайенского перца. Я по-прежнему сидел без движения и не мог говорить, минуты шли, а я все слушал в трубке ее дыхание и плач. Это было чудесное молчание, оно говорило больше, чем самые прекрасные объяснения в любви.
– Ты сама-то понимаешь, что мне сказала? Но почему только теперь, почему ты так долго ждала… почему? – сердито и растерянно спросил я наконец.
– Потому что жизнь не так проста, и иногда надо ставить ее выше любви.
– Да ведь любовь – это и есть жизнь! Какого числа ты приезжаешь?
– Двадцать седьмого.
– Я тебя встречу.
*
Повесив трубку, я как следует себя ущипнул, чтобы убедиться в том, что не сплю. Отменил ужин с агентом, соврав, что свалился с температурой, должно быть, подхватил грипп. Что ж поделаешь, с Оливером Стоуном встретимся в другой раз. Мне необходимо было сосредоточиться. Я улегся на постель, поставив у изголовья бутылку бургундского, и стал вспоминать все этапы собственной жизни. Ничего не упустил: друзья, увлечения, любовь, дети, работа, радости и страдания. А он оказался непростым – сценарий фильма моей жизни… К счастью, в эту ночь мне удалось напиться, и хмель увлек меня в другие края.
Следующие после разговора с Софи дни стали одними из самых счастливых в моей жизни. Я был на седьмом небе, я строил планы, я пригласил архитектора, чтобы расширить дом. Друзья видели, как я ожил, и, хотя Софи всегда была для них воплощением зла, признавали, что, возвращаясь в мою жизнь, она делает для меня доброе дело. А я решил на этот раз одеться в броню и не показывать ей своих чувств на каждом шагу, как раньше. Нет, больше я так легко ей в руки не дамся, я возьму верх, теперь я поведу самолет. Я готовился к ее приезду, мы каждый день перезванивались и говорили часами. Ей необходимо было знать, что я с ней, рядом, она от меня набиралась смелости, а я впервые ощутил, какая она слабая. Я был счастлив.
Оставалось подготовить к жизненным переменам Гастона и Марго, и я побаивался их реакции на события. Нет, за Марго я был более или менее спокоен, меня тревожил Гастон. Он-то помнил мать, и, даже если воспоминания были смутные, мальчик мог не захотеть, чтобы кто-то ее заменил. Я часто заставал Гастона за просмотром фильма, который Орели оставила детям на память, и было заметно, что чем старше он становился, тем больше ему недоставало мамы. Я наконец решился поговорить с детьми, и произошло то, что должно было произойти: едва услышав, что скоро приедет Софи с их единокровным братом, Гастон разъярился. Он был уже далеко не младенец, ему исполнилось одиннадцать, и характером он пошел в мать: такой же внешне спокойный, как Орели, но, когда вулкан начинал извергаться, лучше было отойти подальше. Сын осыпал меня упреками: я всегда ему врал, и это неправда, что я всего несколько недель назад узнал о существовании Симона, и я вообще чудовище, и никогда не любил его мать, и, как только она умерла, сразу же воспользовался этим и загулял. Услышав эти последние слова, я влепил ему пощечину, он несколько секунд молча на меня смотрел, потом встал, вышел и заперся у себя в комнате. Как я ни ругал себя потом за то, что ударил мальчика, но в тот момент я просто не смог сдержаться.
ы не разговаривали с сыном десять дней, он жил своей жизнью, я своей. Единственной связью между нами оставалась Марго, и все сведения о Гастоне я получал от нее.
– Братик сильно на тебя рассердился и не хочет тебя видеть, но, по-моему, он по тебе скучает, – сказала как-то моя семилетняя девочка.
Я расстроился, мне хотелось поделиться с ним своим счастьем, ведь он тоже имел на это право, и вечером я решил постучаться:
– Гастон?
– Отстань! – крикнул он. – Не хочу с тобой разговаривать!
Если так – не надо его торопить. Я остался по ту сторону разделявшей нас двери, не делая попыток ее открыть, только продолжил тихо:
– Послушай. Гастон, я очень хорошо понимаю. что ты сейчас чувствуешь, и на твоем месте поступал бы точно так же. Но я хочу тебе рассказать, что любил в жизни всего двух женщин, твою маму и Софи. Софи я знал до того, как познакомился с мамой, и после маминой смерти мы снова стали встречаться.
В глубине души я понимал, что мальчик прав, тут не могло быть никаких сомнений. Я изменял Орели и расплачиваюсь теперь по полной. Настало время, я предстал перед судом, и судит меня мой собственный сын.
– Я люблю Софи и хочу, чтобы она жила с нами.
Ни слова в ответ.
– Гастон, ну что я могу поделать, я же не виноват, что мама умерла, я любил ее и оберегал, но против болезни оказался бессилен…
Я почувствовал, что он плачет там, за дверью.
– Сынок, не сердись на меня за то, что я хочу снова быть счастливым… Пойми, пожалуйста, я влюблен в Софи и хочу, чтобы она жила с нами. Но здесь мне никак не обойтись без тебя, мне надо, чтобы ты помог ее встретить… А главное, если ты не полюбишь Софи, я никогда не буду совершенно счастлив.
Отклика пришлось дожидаться долго, но вот дверь распахнулась и Гастон кинулся мне на шею. У меня просто камень с души свалился – наконец-то мы помирились, мы ведь не созданы были для ссор! И для меня было страшно важно, чтобы сын рос свободным от эмоционального груза, который навалился на него после смерти матери… Перед тем как уйти, Орели попросила меня найти маму для наших детей. Мне было трудно свыкнуться с этой мыслью, но все же я понял: надо это сделать – ради них. Я все решил, но вновь вспыхнувшая любовь Софи меня тревожила. Впервые я тащил за собой в свои любовные водовороты детей, и дети ни в коем случае не должны были от этого пострадать! Мне было страшно.
Намерена ли Софи остаться со мной на всю жизнь?
Эпилог
Сегодня, 4 марта 2006 года, все собрались вокруг меня, я принимаю почести, даже министр культуры пришел. Гостей угощают шампанским и моим любимым миндальным печеньем. Ален рассказывает обо мне. Софи тоже здесь, красивая как никогда. Рядом с ней Симон. Она права, он на меня похож – ну прям вылитый.
Как трудно быть героем дня! Как неловко становится, когда видишь, сколько людей собралось ради тебя одного. Все пришли, все здесь, даже те, кто меня на дух не принимает, лицемерно затесались среди тех, кто меня искренне любит. Как же меня чествуют… Гастон и Марго не совсем понимают, что тут происходит. Рядом с ними Катарина и Пьер. Мои дети только что осознали, какой у них знаменитый отец. Господи, какие же они красивые! Хотел бы я знать, что еще им готовит жизнь. Посмотреть на толпу – так можно подумать, на прогон пришли, вот-вот начнется генеральная репетиция на публике… Софи в черном шелковом платье, меня к ней тянет. Двадцать лет прошло с той вечеринки у Пьера, а мне кажется, будто это было вчера. Забавно, сегодня мне взгрустнулось, но при этом мне легко, пропало ощущение, что я прозевал свою жизнь. Может быть, это оттого, что 27 февраля я отправился ее встречать?
*
В тот день, 27 февраля, я открыл ставни у себя в комнате и увидел за окном совершенно открыточный пейзаж. Ночью выпал снег. Деревья белые от инея, солнце блестит сквозь замерзшие ветки. Зима еще сопротивлялась, но свет уже сулил весну. Я пил кофе и смотрел, как наш лабрадор катается по толстому белому ковру. В камине горел огонь, и казалось, будто наш дом стоит в горах. День обещал быть чудесным. Около одиннадцати утра я сел за руль, мне было весело, Эндрю Голд пел по радио «Женевьеву»[14], снова пошел снег. Я решил свернуть на дорогу А86. Шоссе обледенело, вести приходилось очень осторожно. Я не мог опомниться: я еду навстречу любимой женщине, и на этот раз мы будем вместе навсегда! До Руасси оставалось пять минут, когда ехавший за мной грузовик не смог затормозить. Финальный кадр, слово КОНЕЦ, фильм моей жизни оборвался. Я никогда не верил в судьбу, разве только в то утро…
