Текст книги "Десять поколений"

Автор книги: Белла Арфуди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава VII

Османская империя, 1910 год

– Я вас не люблю, – сказала она, вынимая руки из его ладоней.

«Вот так просто?» – застыл вопрос в его глазах.

Ее глаза ничего не выражали. Она с тревогой оглядывалась на дверь, опасаясь, что в любую секунду сюда кто-нибудь войдет. Вероятно, в сердце ее была пустота, такая же зияющая, как у того, кому она только что отказала в своей любви.

Пустота всеобъятна, ей по силам заполнить как самую маленькую щель в разрушающемся доме на окраине города, так и Вселенную, в которой мы вечно ищем жизнь. И уж тем более ей ничего не стоит захватить в свои объятия два глупых сердца, которые сами отдались бездне.

– Вот так просто, – вымолвила девушка, заправляя за ухо тяжелую черную прядь. Пальцы ее при этом дрожали, помня силу наказания, которое может ее настичь. Не дожидаясь его возражений, она выбежала со двора, унося с собой запах розовой воды.

От нее и от ее выбора слишком сильно зависела судьба семьи. Она не могла себе позволить беспечно раствориться в первой любви. Поддаться зову сердца и уйти с Неверным намного легче, чем смириться с судьбой и стать младшей женой старого друга семьи. Легче ей. Не семье, которая годами живет в долг и не видит для себя просвета. Выкуп за нее даст им пропитание. Связь с Неверным покроет их позором навеки…

Неверный был соседским сыном и ее тайной любовью уже многие годы. Асли помнила, как он еще безусым мальчишкой ходил за ней по переулкам их маленького городка, пытаясь остаться незамеченным. Никогда не ждала она от него дурного и знала, что единственная его цель и отрада – охрана ее спокойствия. По утрам мать отправляла ее в соседнюю лавку к господину Амри, который с самого раннего утра стоял у входа, зазывая покупателей и подкручивая смоляные усы. Бывает, отвешивает ей мясо, а сам каждый раз повторяет одно и то же:

– Дядюшке привет передавайте! Я с вашим дядюшкой еще в одну школу ходил. Как мы с ним только не проказничали в старые годы… Эх, молодо…

Асли же отвечает, кивая:

– Конечно… Конечно, передам… Завезли ли вам уже шафран?

Диалог, отточенный годами… Глаза Асли при этом выискивают мальчишку. Она знает, что у входа уже маячит тень, которая пойдет за ней переулками. Несколько раз в месяц они с матерью посещают общественный хаммам. Тень преследует ее и в эти дни, но мать ничего не замечает или лишь делает вид. Ведь Неверный – сын богатого и уважаемого в городе человека, хоть и не верующего в Аллаха. Гордиться дружбой с такими не принято, но врагов делать из них тоже никто не спешит. Ведь не знаешь, когда понадобятся деньги в долг, а местные неверные охотно их дают под проценты. За это праведные мусульмане их тихо презирают.

Асли и Неверный жили на соседних улицах. Обитатели одной из них ежедневно совершают намаз и покрывают своих женщин платками, другой – пьют вино и слушают странную музыку. И те и другие – жители одной земли, одной общей для них родины. Но как же они бывают далеки друг от друга…

Семья Асли – долгожители на этой улице: уже четвертое поколение. Они всегда вовремя выплачивали долги, не были замечены ни в каких скандалах и отличались глубокой верой в Аллаха. На пятничную молитву мужчины приходили в мечеть одними из первых, а их женщины в святой месяц подавали больше всех милостыни. Ради этого семья Асли ежегодно резала не меньше четырех баранов. Часть этого мяса доставалась и семье Неверного. Аллах повелел быть добрым ко всем людям, даже к неверным, но не уподобляться им. Мать Асли особенно трепетно относилась к наставлениям Всевышнего. Никогда не пропускала времени намаза, вставая ночью и рано утром, будила детей, чтобы и они вовремя помолились. Аккуратно омывала руки и обращалась к Богу, читая одни и те же слова ежедневно. За много лет повторения они слетали с губ легко, дарили покой и уверенность в том, что ее дом не покинет милость Всевышнего.

Твердо верила в это и Асли. Ей никогда даже не приходило в голову сомневаться в величии Аллаха, его мудрости и сострадании. Но она никак не могла понять, почему не все в этом мире мусульмане. Это было бы так просто для Бога. Однажды она решилась спросить об этом у матери.

– Так в этом заключена великая мудрость Аллаха. Он дал нам знание об истине, дал возможность ее узреть, но сделаем ли мы это – наш выбор.

– А если мы не выберем его? – снова спрашивала Асли.

– Значит, получим то, что предписано нам Кораном. Человек для Аллаха – особенное создание. Человек не такой, как джинны. У человека есть воля и право выбора. Этим мы отличаемся от иных созданий Всевышнего.

Асли слушала, пытаясь понять, но в ее душе не было покоя. Многое ей казалось не совсем логичным или понятным, но задавать больше вопросов она одновременно и стеснялась, и боялась. Стеснялась проявить невежество, боялась показаться человеком, чей иман[16]16
  Вера в Аллаха и истинность ислама.


[Закрыть] очень слаб.

Вот Асли возвращается домой, неся в руках сверток с мясом молодого барашка и напевая песню на незнакомом языке. Первый раз она услышала ее уже так давно… В доме неверных был праздник: из Франции с дипломом врача вернулся один из сыновей. Неверные устроили прием, отмечая одновременно возвращение сына и его помолвку с Анной, миловидной, но жутко строгой дочерью местного аптекаря. Жители соседней мусульманской улицы шумных празднеств не приветствовали, но и они замирали, прислушиваясь к доносящейся из дома неверных музыке. То был отголосок таинственной и развратной Европы, про которую они много слышали, но которую никогда не надеялись увидеть. Была среди них и Асли. Окна ее комнаты выходили на задний двор дома, где жило семейство неверных. Приоткрыв их, она могла вслушиваться в слова песни, не боясь, что ее застигнет строгий отец. Во дворе всегда сидел младший сын неверных, покой которого навсегда был нарушен красотой Асли. С того момента, как он впервые увидел ее, помогая семье, принимавшей гостей из далекой России.

– Берат, помоги брату перенести все коробки в дом. Давайте быстрее, мальчики, – руководила процессом мать семейства неверных, перескакивая с турецкого на езидский и обратно.

Эта тучная женщина с высокой прической была невероятно громкой, но очень доброй и проницательной. Улица помнила, как сразу после замужества и переезда сюда она обошла буквально всех соседей, чтобы познакомиться и угостить фирменной круглой гатой. Прошел всего месяц, и своим заразительным дружелюбием она растопила сердца всех мусульман района. Быстрее, чем сердца местной езидской общины, которая не поддержала ее поступок. Виданное ли дело так открыто себя вести женщине!

Традиционно в субботу к ней приходили гости. Постоянными среди них были Насира, Сафура и Тамар. Женщины приходили всегда с одной и той же просьбой.

– У меня какое-то плохое предчувствие, Эда, – обращалась Насира к матери Неверного, – мне срочно нужно, чтобы ты посмотрела на кофейной гуще, с чем это связано.

– И мне заодно посмотри, пожалуйста, – вторили Сафура и Тамар.

– Конечно, дорогие, – щебетала Эда, разливая по маленьким узорчатым чашкам крепкий кофе по-восточному. Гадать она любила и делала это с мастерством художника, расписывающего полотна. То были полотна чужих судеб.

Сафура, обжигая язык, торопилась допить кофе раньше всех. Так ей не терпелось услышать, что скажет кофейная гуща о тревожных мыслях, не оставлявших ее в покое.

Эда всегда долго вглядывалась в кофейные эскизы, вертела чашку из стороны в сторону и периодически вздыхала.

– Ну что же там? Что? – спрашивала Сафура, практически уверенная в том, что муж ей изменяет.

– Вижу гору, а на ней человека. Он смотрит куда-то вдаль. Вероятно, недоволен тем, что имеет. Думает, что там, вдалеке, у других людей, все лучше. Уже несколько месяцев думает об этом и не может себя заставить смириться с той жизнью, которой живет.

Сафура начала плакать.

– Я знала! Так и знала, что он мне изменяет!

Эда и ее гостьи недоуменно переглядывались, пока Сафура всхлипывала.

– Дорогая, что с тобой? – Насира обняла ее.

Измученная месяцами сомнений, Сафура выпалила все как есть. Рассказала и про то, что муж периодически не ночует дома, и про то, что холоден с ней, и даже о том, что уже больше полугода не ложится с ней в постель. Подруги ей сочувствовали и делились собственными проблемами.

– А мой и вовсе идиот. И ничего. Что теперь поделать, живем, – пыталась утешить ее Насира.

Эда строго на нее взглянула, отложила чашку с кофейной гущей и обратилась к Сафуре:

– Ну чего ты рыдаешь? Слезами горю не поможешь. Лучше попытайся узнать, в чем дело. Может, и нет у него никакой другой женщины.

После долгого обсуждения они решили проследить за мужем Сафуры. Эта тяжелая обязанность легла на Тамар. Она единственная могла довольно свободно передвигаться благодаря либерально настроенному мужу, который поддерживал европейские ценности. Свою задачу она выполнила блестяще. Через пару дней Тамар спокойно проследовала за ничего не подозревающим мужем Сафуры и узнала, что в соседнем городке у него действительно завелась любовница. Местная вдова, мать двух сыновей, работающая в пекарне. Невероятная красавица с густыми волосами и широкой улыбкой. Приходить с одной этой грустной вестью к подругам Тамар не хотела, полагая, что нужно сразу же предложить какое-то решение. Вспомнив, что у нее есть знакомая знахарка, готовящая различные зелья, Тамар решила взять у нее какие-нибудь травы, способные вернуть в семью любовь.

Несчастью Сафуры не было предела. Она рыдала на руках у подруг и охотно взяла все пучки трав и настойки, что принесла с собой Тамар. Насира сначала пыталась ее отговорить от их использования, предупреждая, что это будет означать для Сафуры выход из ислама, однако получила резонный ответ:

– А разве гадания – не такое же суеверие и выход из религии? Значит, мы уже все давно не в ней.

В тот же день Сафура стала поить мужа различными отварами и делала это ровно сорок дней, как говорила знахарка. Неизвестно, от трав ли или от чего-то другого, но на сорок первый день ее муж скончался. Врачи сказали, что у него были проблемы с желудком. Сафура это приняла как волю Аллаха и расстроилась не слишком сильно, так как муж успел позаботиться о ее будущем и будущем их четверых детей.

Так год за годом текла жизнь на улице, соединившей мусульман, христиан и езидов. Никто не замечал, как Асли каждый день стояла у окна, прислушиваясь к музыке, доносившейся из окон младшего сына семейства Бяли. Неверный между тем бросал долгие и пронзительные взгляды.

Иногда они молча смотрели друг на друга, а порой в тишине любовались далекими звездами. Каждый из них уже был безнадежно влюблен.

Ровно в семнадцать Асли сосватали. Она считалась завидной невестой на этой солнечной восточной улице. Ее семья хоть и была небогата, но славилась своими храбрыми и именитыми предками, породниться с ними было делом чести для многих нынешних богачей. Тем более что Асли отличалась редкостной красотой. Ее густые брови почти смыкались, а глаза были необыкновенного цвета: сочетание моря и пустыни. Уже следующей весной она должна была войти в новый дом в качестве четвертой жены. Весть о ее помолвке разлетелась быстро: не каждый день на их улице случаются такие радостные события. Семейство жениха пришло в дом к родителям Асли со всеми полагающимися дарами. Были и километры тканей, и золото, и сладости… Мало кто на этой маленькой улице не завидовал участи Асли. Глядя на отрезы алой ткани, вышитой золотом, местные девушки мечтали стать невестами как можно скорее, а золотые браслеты и серьги блеском и красотой очаровывали пожилых кумушек.

Сафура все приговаривала, как же Асли повезло, какой замечательный жених ей достался. Насира была несколько сдержаннее:

– Еще неизвестно, как бедная девочка будет жить с этим стариком. Может, золота у него и много, но что насчет милосердия и любви? Тем более что малышка будет его четвертой женой. Ах, как же это грустно! Как грустно! И во всем виноват ее отец. Мужчины всегда и во всем виноваты!

Эда ничего не сказала, но в глубине души согласилась с подругой. Хоть она и недолго жила здесь, но уже не раз слышала о том, что отец Асли питает неподобающую для мусульманина слабость к карточным играм. Ходили слухи, что их дом уже дважды заложен. И Асли выходит замуж, потому что отец фактически продает ее ради благополучия семьи. Эда не понимала, как отец Асли мог быть таким верующим (она видела, как он каждую пятницу направляется в мечеть одним из первых) и таким беспутным одновременно. Воистину пути Господни неисповедимы.

Пока домашние Асли думали о свадебных угощениях и предстоящих тратах, весть дошла и до Неверного. Наверное, сложно понять, что творится с влюбленным, чьи мечты разбиваются, не успев созреть до осознанного желания. Но только с тех пор музыка со двора неверных доносилась печальная, а глаза их младшего сына, обращенные к окну Асли, горели воинственным пламенем. С родными он общался отрывисто, вечно пропадал у себя в комнате и плохо питался. Эда решила, что он болен. Вызвали врача. Он осмотрел мальчика и, не найдя никаких недугов, на всякий случай прописал постельный режим. Отец семейства, Шиван, закатил глаза и воззвал к небу. Он считал, что совершенно зря тратит деньги на прихоти жены.

– Берат просто устал. Может, у него день плохой в школе был. Это не значит, что он болен, Эда. В конце концов, он растет и становится мужчиной. Прекрати возиться с ним как с ребенком.

– Но он же мой ребенок! – злилась Эда, считая, что ее муж порой невероятно скуп.

Между тем состояние Берата стало улучшаться. Он решил бороться за Асли. Ему нужны были силы, поэтому он больше не отказывался от еды и чаще выходил из своей комнаты. Никто не знал о его тайне – любви к Асли. Юноша и сам не мог понять, как же с ним это произошло. Он ее едва знает, не обменялся с ней и парой фраз, но был абсолютно убежден, что в ней одной заключено его счастье. В какой-то момент он решил, что, по всей видимости, у него такая судьба, а в судьбу он верил безоговорочно.

Спустя месяц после помолвки Асли, как обычно, утром пошла за продуктами, держа в голове стандартный список: мясо молодого барашка, помидоры, пучок кинзы… Подумать только, скоро ей придется покупать это все для чужого дома. Асли все никак не могла привыкнуть к тому, что дом будет не чужим, а ее собственным. Она будет замужней женщиной и у нее вот-вот появятся дети. Ноги девушки ступали по уже нагревшимся камням очень быстро. Вдруг кто-то из ниоткуда схватил ее и затащил в дом семейства Бяли. Асли не успела испугаться и издать хоть какой-либо звук, так как сразу узнала руки Неверного. Разве не узнала бы она их из тысячи? Так часто она видела и его руки, и его глаза… Всегда украдкой, так, чтобы никто из домашних не заметил, она вела долгие молчаливые диалоги с ним не один месяц. Ее тайные посиделки у окна были чем-то греховным, Асли это понимала, но не могла противиться тому тягучему чувству, которое ее ежедневно влекло на место падения. Не помогали ни молитвы, ни страх быть раскрытой. Иногда спорить с собой совершенно бесполезно. И Асли считала этот свой грех небольшой платой за то, что ее жизнь навеки будет отдана противному старику, которого она едва знала.

Уже через минуту Асли была во внутреннем дворе езидского дома и слушала горячие объяснения в любви Неверного, которые будет помнить еще долгие годы:

– Я знаю, что ваши родители не позволят нам пожениться. Но мы можем бежать во Францию. Вы – смысл моей жизни. Я полюбил вас, как только увидел…

Асли не успевала разобрать весь этот сбивчивый поток слов, но сердце ее понимало каждый слог, каждый звук. Понимало и боялось.

Бывают моменты в нашей жизни, которые могут казаться случайными или рядовыми, но им суждено менять ход судьбы. Порой мы слышим их зов, но чаще остаемся к ним глухи. Страх и сомнение погружают наши души в бездну отчаяния. Мы и хотим вырваться из нее, и боимся этого. Именно такой момент переживали Асли и Неверный… Но ответ Асли был предрешен.

– Я вас не люблю, – прошепчет она.

«Я вас не люблю» – будет вспоминать он, глядя на свадебную процессию, которая весной поведет ее из дома на одном конце улицы в другой.

Празднования закончатся, с рук Асли сойдет хна, на деревьях опадут цветы, и один год сменит другой…

Вот Асли с маленькой дочерью изо дня в день ходит за продуктами уже для собственного дома. Владелец лавки, господин Амри, подкручивая усы, все так же передает привет дядюшке: «Мы с ним, бывало… Эх, молодо…» Слегка располневшая, но прекрасная Асли все так же интересуется, когда завезут шафран…

А на соседней улице в доме семейства Бяли уже не живет младший сын. Не желая видеть даже тени Асли, он в тот же год, заручившись одобрением отца, уехал учиться в Берлин. Мать погоревала немного, но с подачи Авы-ханум и мужа решила, что так будет лучше для его будущего.

Никто так и не догадался о тонкой нити любви, связавшей Асли и Неверного, люди были невнимательны, а Асли слишком осторожна, чтобы хоть на секунду задержаться у езидского дома.

В мире есть тысячи историй, которые не сверкают ярко, не всегда имеют счастливый конец, но все равно нужны нам. Без них мы бы знали меньше о жизни и судьбе.

Глава VIII

Первый раз в жизни Ари оказался в самолете, когда ему было шесть лет. Тогда он летел из Еревана в свою новую жизнь в Москве. Все, что происходило на борту, казалось ему интересным. Пока стюардесса рассказывала, что необходимо делать в аварийной ситуации, Ари внимательно следил за легкими, годами отточенными движениями ее рук. Слова она выдавала механически, будто сама в это время размышляла о чем-то своем. Ари думал лишь о том, когда она расскажет, что делать, если на них нападут бандиты. На самолеты плохие люди нападают постоянно, так сказала мамина подруга, провожая их в аэропорту.

– Не знаю, как ты решилась лететь одна с ребенком. – Она поежилась, представляя, как борт захватывают террористы. – Если и лететь, то только с мужчиной, а то в последние годы новости смотреть страшно. В России уже несколько раз самолеты угоняли.

– Так Шиван в Москве, – ответила Тара. Шиван перебрался на заработки в новое место полгода назад. – У меня в любом случае нет выбора.

– Надо было ему за вами прилететь.

Настойчивые чужие советы Тару раздражали, но она никогда не подавала виду.

– Были бы деньги на такое количество перелетов. – Она поморщилась от мысли, сколько нужно на это денег. Шиван не сразу накопил и на эти билеты для нее и сына.

Ари, слушавший все и всегда с большим вниманием, запомнил самое главное: на самолеты нападают, и все происходит в точности как в американских боевиках, которые он смотрел. Кто-то стреляет и кричит, но всегда находится герой, который всех спасает. Ари ждал этого весь полет, но ничего не произошло. Немного отвлечь его от грустных мыслей смогла лишь еда, которую стюардесса развозила на тележке. Растягивая в улыбке жирно накрашенные красной помадой губы, она протянула Ари маленький шоколадный кекс. Сладкое Ари обожал – он тут же простил экипаж за отсутствие интересного представления с бандитами.

Сейчас Ари летел в Тегеран, чувствуя себя в самолете как дома. До приземления в аэропорту имени Имама Хомейни оставалось не больше часа. В иллюминаторе открывался вид на сплошные белые облака. В первый свой полет Ари надеялся увидеть не только бандитов, но и Бога, раз летит так высоко. Вглядывался в ватные облака и не мог понять, почему же нет ничего, кроме них. Теперь ему нравилось смотреть на белые сгустки, это его успокаивало. Впереди была самая необычная его поездка.

В Тегеране не жил никто из родственников. Насколько он знал, они там даже не бывали. Его предки покинули Иран лет сто пятьдесят назад, если не больше. Даст ли эта поездка ему хоть что-то, Ари не знал, но летел полный любопытства. Иран был местом, которое он сам давно хотел посетить. Еще студентом московского университета он прослушал курс по политологии, в котором профессор, видный востоковед, делал большой акцент на Ближневосточном регионе. Именно тогда его увлекла история трагических отношений последнего шаха Ирана со своей второй женой, с которой он расстался из-за ее неспособности подарить ему наследника, а также последовавшая через какое-то время Исламская революция. История человека, который отрекся ради власти от любви и осознал бесполезность этого поступка, когда власть отняли, казалась Ари весьма философской. Будучи студентом, он размышлял, жалел ли шах о своем решении развестись, когда уже после революции бежал из страны. Поступил бы он иначе, зная заранее, что трон ему не удержать в любом случае? Ари думал, что шах должен сожалеть. И точно так же, вероятно, жалел о своем выборе отец Ари, видя, чем кончился его брак – смертью жены и постоянными ссорами с сыном.

Сколько Ари себя помнил, отец всегда был им недоволен. Если ты хорошист, значит, не дотягиваешь до отличника. Если ты выиграл районную олимпиаду, то почему не городскую. Если у кого-то сын еще и великолепный спортсмен, то почему спорт не интересует тебя. Спроси кто-то Ари, любил ли он учиться, он бы с жаром ответил, что обожал. Безусловно, у него был целый список ненавистных предметов, в котором, например, была химия, но в целом Ари учиться любил. Ему нравилось перелистывать хрустящие страницы энциклопедий, корпеть над разными сочинениями и отмечать угольные месторождения на географических картах. Но почему он любил учиться, Ари объяснить бы не сумел. Даже многочасовые сессии с психотерапевтом не могли заставить его признаться себе в том, что он просто искал одобрения отца, его внимания, любви.

Капитан объявил о скором приземлении. Вот-вот начнет закладывать уши, чего Ари терпеть не мог. Дядя Мсто, до этого на зависть Ари беспробудно спавший, встрепенулся и начал резко оглядываться по сторонам.

– Уже все? Так быстро?

– Быстро для тех, кто имеет уникальную суперспособность спать в любом месте и в любой позе. – Ари усмехнулся.

– Говорил я тебе, возьми подушку для шеи. Спал бы как убитый.

– В другой раз, – отмахнулся Ари. – У нас есть вообще какой-то план? Нам тут даже в гости сходить не к кому.

– Для начала давай доберемся до отеля и отоспимся, – остановил дядя Мсто племянника. – После уже разберемся. Думаю, тут мы можем просто прогуляться по городу и дойти до мечети, которую так хотел увидеть Шиван.

– Езид, мечтавший посетить мечеть. – Ари демонстративно приподнял брови и покачал головой. – А сам еще упрекал меня в том, что я оторвался от корней.

Лишь проспав почти двенадцать часов, дядя Мсто сумел заставить себя выбраться из кровати. Постоянное пребывание в пути начинало на нем сказываться. Прогуливаясь с Ари по северной части Тегерана, считающейся наиболее престижной, он неустанно жаловался на здоровье, ненадолго прерываясь на то, чтобы восхититься местными домами.

– Умеют эти персы строить, – замечал он, приглядываясь к очередному новому зданию. – И почему у нас так не делают? Посмотри, какая красота.

– А мне нравятся ереванские дома из туфа, – не соглашался Ари.

– Так Ереван – еще не вся Армения.

– Думаю, и Тегеран – не весь Иран.

– И все же архитектура здесь замечательная, – настаивал дядя Мсто, снова остановившись, чтобы рассмотреть внимательно замысловатые барельефы уже на другом здании.

Ари, которого не впечатлял загрязненный город и отсутствие нормальных пешеходных зон, был настроен более скептически:

– Я даже не уверен, что это все строят местные. Возможно, проект турецкий.

– Если так, то даже при всей моей нелюбви к туркам должен признать, что построено отлично.

Дядя Мсто во время прогулки по городу делал фотографии, изучал на ощупь практически все, что ему нравилось, и покупал в местных лавках то варенье из роз, то мороженое с шафраном. Все ему казалось важным попробовать, раз по воле умершего брата их каким-то образом сюда занесло. Каждой проходившей мимо девушке он поглядывал вслед и нахваливал красоту не только местных строений, но и дам.

– Что за женщины, – шептал он, косясь на симпатичную иранку с миндалевидными ореховыми глазами, чей платок еле держался на голове. – Был бы я моложе и не женат…

– Ты все равно был бы езидом, – смеялся Ари. – И какая мусульманка бы на тебя посмотрела?

Женщина, словно поняв, что говорят о ней, чуть подтянула платок, перекинула его край через плечо и направилась от них прочь. Ари, проследивший взглядом за каждым движением ее тонких пальцев, увидел в этом не стремление набожной женщины скрыть себя от мужчин, а отсутствие интереса именно к ним. Набожность тут одобряли, но жила она явно не во всех. Иногда платок, как будто случайно слетающий с головы на плечи, лучше показывает уровень религиозности местных, чем любые официальные документы и социальные опросы.

– Далеко нам еще до мечети? – Дядя Мсто закончил фотографировать очередной дом. – Ну сколько же здесь мрамора везде – наверное, он тут копейки стоит.

– Точно больше, чем в России. – Ари указал в сторону мечети. – Вон там это уже она виднеется.

– И чего твоему отцу она сдалась? Все мозги мне проел в последние годы. Постоянно звал ради нее сюда поехать.

– Почему не поехали?

– Да как-то все времени не находилось. – Дядя Мсто сжался, будто в том была его вина. – Он не сдавался, говорил, что вот в следующем году обязательно поедем.

– Не думал, что ему так интересны мечети и ислам.

Дядя Мсто задумался, прокручивая в голове все, что знал о брате. В последнее время он сомневался, что знал его достаточно хорошо.

– Он вообще мало чем делился. Всегда все в себе держал. Возможно, дело было даже не в религии, я не помню, чтобы он когда-либо был религиозным. Кто знает, как ему в голову пришла мысль, что его прах нужно развеять в Ираке.

– Еще бы он знал, сколько проблем мне этим доставит. – Ари был вынужден принести в морг поддельную справку о том, что прах будет погребен на одном из московских кладбищ.

Дойдя до мечети Имамзаде Салеха, Ари и дядя Мсто замерли. Два минарета и купол возвышались над ними, подчеркивая небо. Переходы одного оттенка синего в другой, в зеленый и бирюзовый наводили на мысль о том, что архитектор вдохновлялся морскими водами.

– Тоже скажешь, что невероятная красота? – поддел Ари дядю.

– Я хоть и езид неверный в глазах тех, кто это построил, но скажу честно – красиво! Смотришь и думаешь: что-то в этом есть. И на минуту даже стыдно становится за такие греховные мысли, да простит меня Ходэ.

– Разве не ты постоянно говорил, что Бог един?

– Он, может, и един, что не запрещает нам входить в его дом, будь он христианским или мусульманским, но надо помнить, что сами мусульмане – это те, кто нас всегда преследует. Стоит ли очаровываться их культурой?

Историю о том, что всю свою жизнь езиды подвергались гонениям, в особенности от мусульман, Ари знал как истину, вбитую в его голову с детства. Одноклассников и позже однокурсников из мусульманских семей он сторонился, чувствуя в них угрозу. Порой это были вполне милые и довольно безобидные люди, но история семьи, вшитая в его ДНК, учила настороженности. Ари никогда не выказывал неприязненного отношения к ним, но подсознательно стремился держаться от них как можно дальше. Тем непонятнее ему было, почему отец хотел побывать в мечети Имамзаде Салеха. Еще непонятнее – как на это решился дядя Мсто, который еще пару лет назад убивался из-за поступка дочери, которая когда-то была его отрадой, а теперь стала воплощением несбывшихся амбиций. Во время учебы в Германии она встретила местного немца турецкого происхождения и выскочила за него замуж, несмотря на запрет родителей, проклятия дальних родственников и судьбу изгоя в езидском обществе.

Ари стянул кроссовки у входа в мечеть и вошел в золотое свечение, образованное бликами огромной хрустальной люстры в виде конуса. Под ногами Ари чувствовал мягкий ворс персидских ковров. Оглядываясь по сторонам, он с восторгом ребенка подмечал природные узоры, переданные в интерьере. Стараясь не коснуться случайно людей, погруженных в совершение намаза, Ари пробирался к огромной надписи, сделанной светлой краской на темно-синем фоне. Наверное, это была какая-то сура из Корана. Ари не знал, что она значит и была ли она действительно из священной книги. Его манила красота линий. Эстетика ислама завораживала Ари, несмотря на то что многие каноны этой религии были ему не близки. Надпись горела огнем, призывая проникнуться ее содержанием. Ари продолжал завороженно смотреть, пока не понял, что он единственный, кто так стоит. Даже дядя Мсто присел рядом на ковре. Ари присоединился к нему, раздумывая над тем, что, быть может, Сона, дочь дяди Мсто, была увлечена исламом не меньше, чем своим мужем. Когда он видел ее последний раз в Берлине, куда с трудом попал на научную конференцию, ему не показалось, что религию ей навязали. Сона все пыталась хоть кому-то из родных, еще поддерживавших с ней связь, объяснить свою позицию.

– Ислам – религия мира. В ней нет места злу. Все, что пишут журналисты, не имеет ничего общего с тем, что оставил после себя Пророк, – говорила она, прогуливаясь с Ари в сторону Бранденбургских ворот.

Та осень выдалась теплой, и Ари нравилось погружаться в эти рассуждения, пока солнце грело багровые листья на деревьях. Они шли в потоке незнакомых людей, у которых были собственные вопросы и переживания. Солнце светило из-за скупых облаков и дарило ощущение, что ты не на пороге зимы, а уже встречаешь весну. Вокруг сумбурно звучала немецкая речь вперемешку с турецкой.

– Интересно слышать это от человека, чьи предки бежали от турок всего сто лет назад. – В обычное время Ари не считал себя самым ярым защитником всего езидского, но в такие моменты в нем просыпался инстинкт выжившего зверя.

– Вот именно, что сто лет назад! – Сона всплеснула руками, отчего из пластикового стакана в руке немного вылился кофе. Она начала судорожно стряхивать капли со своего шарфа, не переставая при этом говорить. – Нам нужно теперь зацикливаться на этом вечно?

– Мы должны помнить о том, что с нами случилось. Если забыть, то все повторится. Так уже было миллион раз, мы не можем быть настолько беспечными.

– А-ари, – протянула Сона с небольшой насмешкой. – Дядя Шиван зря считает тебя оторванным от семьи и общины. Такого убежденного езида надо еще поискать.

– Послушай, я же не говорю, что мусульмане ужасны или их стоит избегать. Мы вполне можем жить с ними в одной стране и даже на соседних улицах. Важно лишь помнить, что они нам не друзья.

– Немного поздно говорить так женщине, которая вышла замуж за одного из них, не находишь? – спросила Сона с натянутой улыбкой.

Ари было видно, что, несмотря на то что она храбрится, отношение родных к ее выбору было для нее болезненным вопросом. С ее стороны на свадьбе присутствовало от силы человек десять. Даже те, кто не прекратил общения с ней, приехать на свадьбу не решились. Тем более с детьми, как предлагалось в приглашении. Показать своему ребенку такую пару – значит признать, что это норма. Мало кто из езидов готов на такое пойти.