Текст книги "Великое колесо"

Автор книги: Баррингтон Бейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Понятия не имею, – честно признался он.

В самом деле, такая идея пришла ему на ум совершенно случайно. Но вопрос нельзя было назвать совсем бессмысленным. Столетия назад промышляющая азартными играми организация не состояла бы из игроков – она скорее жила бы за их счет. Сегодня, интуитивно догадывался профессор, все кардинально изменилось – потому что приводящие в трепет риск и азарт превратились внутри организации в настоящую религию.

– Вы ведь давно состоите в «Колесе», не так ли? – внезапно спросил Скарн, глядя на собеседницу в упор.

– С семнадцати лет, – отозвалась та, вытаскивая из коробки на туалетном столике сигару. Усевшись на кровать рядом со Скарном, женщина выпустила к потолку струю ароматного дыма. – Я жила с человеком, который был оперативным агентом «Колеса». Он-то и привел меня в Клуб. Тут я пришлась ко двору…

– Как по-вашему, вы правильно поступили? – Он смотрел на нее с любопытством.

– Конечно. – Кэденс взглянула на него. – Жизнь жестока. Сомневаюсь, что где-то еще я могла бы настолько быть уверенной в завтрашнем дне. Я вряд ли поняла бы многие вещи, которые осознала здесь. «Колесо» учит, что все происходит исключительно волей случая. Все случайно – и хорошее, и плохое. Так что на самом деле винить себя не в чем, потому что поделать просто ничего нельзя. И когда это понимаешь, жить становится проще.

– Слушая вас, начинаешь думать, будто жизнь – страшно тяжелая штука, – осторожно сказал Скарн.

– Мне нравится притча о двух людях, встретившихся на мосту. Допустим, на свете живут двое, чьи судьбы в корне изменятся, если они встретятся. И вот однажды они сойдутся на мосту – каждый будет идти в свою сторону. Допустим, они будут проходить мост в одно время. Здесь-то и случится что-нибудь, что сведет их друг с другом. В таких случаях принято говорить, будто люди созданы друг для друга. Но на самом деле такие утверждения – полная чепуха. Они могут разминуться на часы, минуты и секунды – а могут просто пройти мимо, даже не обменявшись взглядами. Из миллионов потенциально волшебных встреч только одна-две оказываются действительно волшебными. Таков закон средних величин. – Женщина снова пожала плечами, на сей раз немного уныло. – Остальным остается только жалеть, что им случай так и не представился.

Они помолчали.

– Вы верите в удачу? – спросил Скарн.

– В удачу? Нет. Ее не существует. Есть только шанс. Люди, верящие в удачу, не понимают законов вероятности. Шанс вовсе не означает, будто он с равным успехом может выпасть на долю каждого и в случае выигрыша все получат одно и то же. Каждый получает нечто свое. Именно потому возможны рискованные игры – потому и жизнь и фа, не так и? – Меллорс одарила профессора холодным взглядом. – истая вероятность гарантирует наличие некоторого числа счастливчиков, на долю которых выпадают удачные случаи. А также наличие определенного количества людей невезучих, которым достаются неудачные совпадения. Из этого следует, что оставшиеся – то есть мы – находятся в посредственной середке.

Скарн рассмеялся:

– По-научному это называется кривой Белла—Шепарда.

– Вот и Джерри постоянно твердит мне об этом, – вздохнула Кэденс.

– Но все игроки верят в удачу. – Профессор пощупал цепочку у себя на шее. – Госпожа. Любой может подтвердить, что удача приходит временами. Просто нужно знать с уверенностью, когда тебе приваливает везение, а когда ты рискуешь остаться без гроша в кармане. Люди все еще ориентируются на того, кто, по их мнению, является любимцем судьбы, – дабы вырвать и себе листик из их лаврового венка.

– Люди просто интуитивно учатся предсказывать вероятность. Профессор, не мне говорить вам об этом. Ведь рандоматик у нас – вы!

– Вот именно, – вздохнул он. – Специалистам-рандоматикам никак не удается решить, существует ли удача на самом деле.

Кэденс затронула непростой вопрос. Удача – если она являлась отдельной универсальной сущностью – не противоречила вероятности; она действовала через вероятность. Насколько знал Скарн, никто даже не пытался развести их математически.

Кроме того, было сложно отыскать достоверные свидетельства существования удачи. Скарн думал о великих игроках, которые, казалось, видели карты насквозь, умели интуитивно угадывать их, чувствовать без лишних усилий. Было ли это свидетельством? Нет, решил Скарн; скорее всего он имел дело с неким видом психического восприятия, с недоразвитой паранормальной способностью.

Оставалось только гадать, какая фантастическая сила требовалась, чтобы обрести способность управлять удачей. Способность достигать всего одним лишь желанием. Вполне естественно, что Легитимное правительство жаждало обладать такой способностью.

Но если Кэденс и знала что-нибудь насчет нового открытия, то предпочитала не афишировать свои знания.

Неприятно было сознавать, насколько мало он знал о «Колесе», в тени которого прожил очень долго. Многое из рассказанного Кэденс оказалось для него в новинку.

– «Колесо» никогда особенно не интересовалось мной, – сказал Скарн. – Возможно, я больше рандоматик, чем игрок. Но почему вдруг я понадобился внутреннему кругу так внезапно?

– Не только вы. Они собирают разных людей – с талантами наподобие вашего. – Кэденс говорила негромко и настороженно. – По-моему, это как-то связано с войной.

— С войной? Отчего вдруг «Колесо» заинтересовалось войной? – удивился гость.

И вдруг вспомнил, с какой горечью и презрением Кейман смотрел на военных на борту челнока. Но Кэденс поскупилась на подробности, так что Скарну оставалось только теряться в догадках.

ГЛАВА 5

На каждой карте из тех, что держал в руке Скарн, было по два символа: цифра и геометрическая фигура – треугольник, квадрат, пятиугольник или шестиконечная звезда. Но ценность карты заключалась именно в комбинации символов – точнее, она менялась в зависимости от игровой ситуации, в какой оказывался игрок. Масти отсутствовали напрочь – сгруппировать карты по цифрам или старшинству не представлялось возможным. Сопоставление карт и очков приходилось проводить мгновенным мысленным подсчетом.

Скарну уже доводилось играть подобной колодой, но эта замысловатая игра была для него внове. Ее можно было охарактеризовать как игру в игре, правила которой в то же время зависели от хода игры. Любому игроку при наличии соответствующей комбинации было под силу изменить правила игры, значение своих карт, значение карт партнеров. Здесь отсутствовала всякая определенность. Правила можно было выстроить в соответствующий иерархический порядок, где каждое подчинялось комплексу вышестоящих. Этим определялась и изощренная стратегия игроков.

Скарна прошиб пот, он производил математические вычисления на пределе своих возможностей. Ценность находившихся у него на руках карт только что стала совсем иной в результате одного-единственного трюка – изменения метода подсчета очков, так что результаты часа напряженных размышлений и рассчитанных ходов пошли прахом.

Стремительно приближались и более крупные неприятности. Ценность карт менялась буквально на глазах – причем все время в невыгодную для Скарна сторону. Он взял из колоды еще карту и заметил, как разом изменились выражения лиц остальных игроков.

Партнеры выложили карты на стол – лицевой стороной вверх – и, поднявшись, вышли из-за стола. Скарн обратил внимание, что его рука, застывшая над колодой, приняла темно-коричневый оттенок. Выходит, и сам он изменился, не сознавая этого.

В этот момент крохотная комнатка стала меркнуть, утратила четкие очертания. Очнувшись, Скарн увидел, что сидит в кресле, сжимая в каждой руке по серебристому стержню. Кэденс сняла с его головы шлем-индуктор.

– Я проиграл, – хрипло выдохнул Скарн.

Сидевший в углу Сома хмыкнул:

– Не стоит беспокоиться – выигрывать всегда все равно невозможно.

– С кем, черт побери, я играл?

– Ни с кем. С компьютером. Для первого раза у вас получилось очень неплохо.

Скарн вынул носовой платок и принялся вытирать лоб.

– В эту игру на самом деле играют в Клубе? И действительно так умело играют?

– Вообще-то мы тестировали вас на уровне максимальной сложности. – Джерри Сома поднялся и начал расхаживать по комнате. – Скарн, нам необходимо определить, на что вы способны, понять, как далеко простираются способности вашего ума.

Он подал знак Кэденс. Та откинула панель на стене и извлекла из ниши новый шлем-индуктор.

Игровые машины были для Скарна в новинку. Сома пояснил, что они используются для моделирования игр, составные элементы которых выходят за рамки физической реальности – Скарн сам только что участвовал в одной из них. Иначе говоря, они размывали физическое восприятие мира и подменяли его выдуманными, искусственными реальностями, сконструированными мозгом под воздействием электрического тока. Принцип их действия был схож с тем, который использовался для джекпотов в игровых автоматах.

– Теперь попробуем эту машину, – сказал Сома. – Полагаю, ее воздействие будет больше всего напоминать ваш опыт с джекпотом. Старайтесь не терять голову, иначе навсегда утратите собственное мироощущение.

– Кем же я тогда стану? – осведомился Скарн.

– Не кем. Чем.

Прежде чем Скарн успел открыть рот, Кэденс надела ему на голову новый шлем, после чего мягко, но настойчиво положила его руки на серебристые рукояти, замкнув тем самым цепь.

На мгновение Скарн потерял сознание. А когда очнулся, то едва помнил о своем предыдущем существовании.

Он был номером.

Он был номером 1413721. Будучи числом, он имел возможность перестраивать себя согласно математическим законам. Выстроившись в колонки, цифры, составлявшие его номер, становились похожи на части тела – Скарн получал возможность двигать ими и проделывать с ними всякие экстраординарные штуки. Осознание себя числом 1413721 было единственной реальностью для испытуемого. Скарн знал, что обладает определенной степенью редкости: он оказался одним из чисел, из которых возможно извлечь и квадратный, и кубический корень. Он оказался способен ощущать в безбрежной пустоте, раскинувшейся вокруг, другие числа. Многие из них были куда сильнее его и обладали гораздо более необычными качествами.

Числа соперничали друг с другом за достойную позицию.

Игра вот-вот должна была начаться.

Но пока номер 1413721 пытался постичь природу планируемой игры, он внезапно ощутил присутствие чего-то огромного, свивающегося в кольца подобно исполинской змее, – и отпрянул назад. То было существо, порожденное шансом второго уровня; судя по всему, это было число, бесконечно превосходящее простые рациональные числа, что собирались до начала игры. Оно способно было поглотить их всех, и спастись от него было невозможно.

Этим громадным змеем, этим неисчислимым драконом оказалось «пи» – трансцендентальное число, представляющее собой при выражении в десятичном виде бесконечную систему случайных чисел. Когда осознание этой трансцендентальной бесконечности достигло его разума, 1413721 испытал ужас. Число начало распадаться, словно неустойчивая элементарная частица.

Содрогаясь, Скарн почувствовал, как с его головы сорвали шлем. Он никак не мог отцепиться от серебристых рукоятей; пальцы судорожно стискивали их, словно пораженные электрическим током.

Кэденс помогла испытуемому разжать пальцы. Скарн резко развернулся в своем кресле. Сома сидел за его спиной в точно таком же шлеме и ошарашенно смотрел в пространство. Внезапно он сорвал шлем, поднялся и навис над Скарном. В голосе его зазвенел металл:

– Скарн, что, по-вашему, с вами происходило? Ради Госпожи, скажите – что вы ощущали?!

– Не знаю. Я испугался.

– Испугались? Чего именно? – Сома выглядел заинтересованным.

– «Пи». «Пи» проглотило меня. – Скарн пытался унять дрожь. – Я превратился в число. Стал простым небольшим рациональным числом. И затем встретился с «пи».

Сома успокоился и погрузился в раздумья. После чего принялся расхаживать по комнате взад-вперед.

– Вам когда-нибудь доводилось испытывать нечто подобное?

– То есть чувствовать себя числом?

– Да.

Скарн замялся:

– Вообще-то как математик я привык оперировать математическими категориями даже в быту. Пытался, к примеру, постичь сущность какого-нибудь определенного числа.

— Эта машина концентрирует ваше внимание на определенном числе и одновременно подавляет вашу собственную идентичность, – сказал Сома. – Так что вы остаетесь наедине с числом. При этом возможны самые разные психологические реакции.

– «Пи»… Ферматы используют его, не так ли? В качестве основы для генератора случайных чисел?

– Да. Большинство ферматов постоянно вычисляют неограниченное «пи».

Растерянность, застывшая на лице Сома, заставила Скарна насторожиться.

– Что случилось? Или я не должен был столкнуться с «пи»?

– Нет.

– А сама игровая машина использует это число?

– Полагаю, что «пи» играет какую-то роль в математическом механизме. Но не в отношении игр – к этой части имеет доступ только человеческий ум.

– Возможно, в машине кроется какой-то изъян, – заметил рандоматик.

– Куда логичнее предположить, что ваше воображение превзошло все мыслимые пределы, – пожал плечами Сома. – Но я все равно проверю. А пока закончим на этом. Вы выглядите усталым.

Выходя из комнаты, Сома оглянулся:

– Кэденс, проследи, чтобы он отдохнул.

Все еще дрожа, Скарн поднялся с кресла и проследовал за Кэденс в мобильную ячейку, которая доставила их обратно в его апартаменты. Перед тем как погасить свет, женщина сочувствующе посмотрела на своего подопечного.

– Вам, кажется, и в самом деле здорово досталось.

– День оказался напряженнее, чем я ожидал, – признался профессор.

– Тогда вам лучше немедленно лечь. И не изводите себя напрасно: вы делали все как полагается.

– Спасибо.

– Вы действительно поработали на славу. – Кэденс улыбнулась, окинув Скарна откровенно оценивающим взглядом, и вышла. Вконец обессиленный, Скарн кое-как разделся, рухнул на кровать и тут же уснул мертвым сном.

Он проснулся через несколько часов, даже сквозь сон расслышав чьи-то приглушенные шаги. Кто-то приподнял одеяло, и к Скарну прижалось обнаженное женское тело.

– Как мы себя чувствуем? – мягко прозвучал голос Кэденс.

– Лучше, – сонно пробормотал он. – А вы что здесь делаете?

– Моя комната по соседству. Разве я не говорила? Мне велено не давать вам падать духом. Вот я и стараюсь.

– А я решил, будто вы – подруга Сомы.

– Джерри? Нет. – Она прыснула со смеху, хотя в ее смешке Скарн явственно уловил горечь. – У него есть другие девушки – не такие, как я.

Она положила руку ему на грудь.

– Вот что, – сказал Скарн, поворачиваясь к ней. – Тебя никто не заставляет.

– А если я все-таки не против? – лукаво полюбопытствовала она, опуская руку ниже. – Никогда не говори, будто я не умею отделять сердечные дела от работы.

Протянув руку, он скользнул кончиками пальцев по телу Кэденс и решил, что оно весьма приятно на ощупь. Они заключили друг друга в объятия.

В течение нескольких последующих дней Скарн продолжал тренироваться в Клубе. Сома больше не подпускал профессора к последней машине, но Скарн занимался на других автоматах, и результаты были налицо – с каждым разом у него получалось все лучше и лучше.

Иногда рандоматика охватывала неуверенность: он гадал, действительно ли до сих пор занимается тренировками, либо его незаметно успели вовлечь в настоящие игры с игроками извне. Время от времени Сома все-таки задействовал новоиспеченного члена «Великого колеса» в клубных делах – чтобы держать банк в игре либо в качестве дополнительного игрока. Скарн постепенно постигал изнутри принципы функционирования «Великого колеса».

Сома редко высказывал свое мнение насчет незаурядного прогресса Скарна. Как-то он обмолвился: «Вы скорее техник, чем игрок».

– Разве это плохо? – спросил Скарн.

– Вовсе нет. Напротив, это означает, что мы скорее всего найдем вам применение. Существуют два типа игроков – техник и игрок по наитию, парень, не боящийся рисковать, имеющий чутье. Взять, к примеру, командную игру наподобие бриджа. Техник предпочитает точный расчет, он обеспечивает надежные тылы. Однако его приходится дополнять игроками, предпочитающими придерживаться тактики наступательной, – игроками по наитию, способными перехватывать инициативу. Они не могут обходиться друг без друга.

Оставшись один, Скарн неторопливо размышлял: что могут затевать коллеги Сомы? Ведь «Колесо» и без того проникло всюду.

Нечто похожее на ответ Скарн получил только через несколько дней, когда Сома вызвал его к себе в кабинет.

– Я упомянул в отчете случившееся с вами во время выигрыша джекпота, – сообщил Сома. – А также инцидент с игровой машиной. Вы отправляетесь на Луну. Там находятся люди, которые хотят поговорить с вами.

– Они математики?

– Возможно. – Сома поднял на него внимательный взгляд. – Я знаю только, что должен направить вас в распоряжение Маргариты Дома. Вас требуют к себе самые верхи.

ГЛАВА 6

Луна была давно обжитой и освоенной планетой, где ныне предпочитали селиться богатые и удачливые люди. Все, на что ни падал здесь взгляд, насчитывало сотни лет. Приобретшие от постоянного солнечного света бронзовый оттенок города имели престижно солидный возраст; здешние селения в стиле рококо были выстроены пятьсот лет назад, а иссушенная, мертвая поверхность планеты изобиловала старомодными дорогами – здешние транспортные средства все еще передвигались на гусеничном ходу.

Как и в первый раз, Скарн путешествовал в компании двух провожатых. Местное правительство постоянно и упорно отказывалось от строительства современного атмосферного завода, так что челноку пришлось опускаться на космодром в Тихо – старейшем и крупнейшем из лунных городов – через систему воздушных шлюзов в куполе, защищающем его от вакуума.

Тем не менее конечным пунктом путешествия был не Тихо; выгрузившись из челнока, Скарн и его спутники пересекли космовокзал и вышли к расположенной по соседству с космодромом станции монорельса. Скарн ухитрился полюбоваться величественным зданием вокзала, выстроенным в стиле барокко. Интерьеры поражали воображение, блистая в сказочном свете, падавшем через высокие застекленные своды. Визиты на Луну всегда поднимали ему настроение.

Сопровождающие провели Скарна через бурлившую народом главную платформу куда-то вбок, где на специальной ветке их дожидался отдельный вагончик, спрятанный под скатом крыши. Скарна поразила богатая отделка вагончика – сиденья в нем были обтянуты алым бархатом. Как только приехавшие расселись по местам, вагончик тронулся. Мгновение – и он загрохотал по неосвещенному тоннелю, прорубленному через кратер Тихо. Но путь через кромешную тьму продолжался недолго – через несколько минут вагон вырвался на открытое пространство. Всюду, куда хватал глаз, была безжизненная местность, высушенная безжалостным солнечным светом.

Лунный пейзаж мелькал за окнами вагончика примерно полчаса, затем дорога пошла в гору, после чего вагончик пополз вниз, на равнину. Вскоре показался внушительный особняк Маргариты Дома – председателя «Великого колеса». По мере приближения Скарн внимательно разглядывал его апартаменты. А посмотреть было на что – резиденция господина Дома изобиловала фронтонами, куполами и бельведерами. То было настоящее архитектурное безумство, пышное и совершенно нефункциональное.

Монорельсовый вагончик начал сбрасывать скорость, после чего скользнул под нависавшую черепичную крышу. Остановился он в просторном помещении, напоминавшем зал для приемов. Дверцы щелкнули и откинулись, пассажиры вышли наружу.

Оба сотрудника «Колеса» держались напряженно. «Наверное, здесь для них что-то вроде Мекки», – мысленно прокомментировал Скарн.

Распахнулась автоматическая стеклянная дверь, и в зал вошел рослый негр. Зубы его ослепительно блеснули, когда он учтиво улыбнулся.

– Господин Скарн?

– Это он, – отозвался один из сопровождающих. – Доставлен в соответствии с графиком.

Указав на дверь в дальнем конце зала, негр сказал:

– Пожалуйста, пройдите туда – там вы можете немного подкрепиться. Когда вы понадобитесь, вас вызовут. – Затем повернулся к Скарну: – Будьте любезны пройти за мной.

Скарн двинулся за темнокожим распорядителем к стеклянной двери. Когда они остановились, пол у них под ногами начал опускаться. Через несколько этажей Скарн со спутником оказались на огромном мозаичном панно, напоминавшем центр трехмерной паутины. Повсюду, насколько хватал глаз, виднелись галереи, решетчатые беседки, уходившие вниз и вверх кривые лестницы.

Негр снова повернулся к новоприбывшему:

– Мы готовы принять вас немедленно. Но путешествие, возможно, утомило вас. Желаете отдохнуть, набраться сил?

Скарн сказал:

– Если можно, я предпочел бы побеседовать сейчас. Неф молча повел гостя по коридору в глубь дома. После долгих блужданий темнокожий провожатый отворил дверь и вошел в облицованную деревянными панелями комнату, пригласив Скарна следовать за ним.

Пять человек, являвшие причудливое смешение рас и возрастов – один из них был почти мальчик, – сидели за подковообразным столом. Шестое место пустовало, а еще один стул – предназначенный, видимо, для Скарна – стоял в выемке своеобразной подковы.

Наконец ему представилась возможность увидеть математиков «Великого колеса». Скарн почувствовал себя неловко, ибо здесь собрались непростые люди; все они были гениями, собранными со всех уголков обитаемого космоса. Скарн тихо опустился на свободный стул, чувствуя, что собравшиеся молча изучают его. Рослый негр – подтянутый и самоуверенный – обошел стол и занял пустующее шестое место. Скарн немного удивился тому, что его провожатый также входит в математический «мозг» тайной организации.

– Ну а теперь, – произнес негр звучным, хорошо поставленным голосом, – расскажите нам о вашем джекпоте.

Медленно, смущенно Скарн начал пересказывать то, что уже сообщил Джерри Соме. Однако слушатели почти сразу остановили его. Чисто словесные описания их совершенно не устраивали. Они требовали математики, языка чистой мысли. Допрос принял довольно необычный характер, когда Скарна заставили описать как можно более конкретно каждую составляющую пережитого; каждое его замечание подвергалось детальному анализу и разбору. Скарн старался изо всех сил, судорожно вспоминая, что происходило, когда он сжимал рукояти «грабителя». Вспомнить пришлось и то, что произошло позднее – при эксперименте с игровой машиной.

Когда отчет подошел к концу, Скарна подвергли новому допросу. Со всех сторон его забрасывали сложными уравнениями, причем решить их требовалось мысленно и в течение нескольких секунд. Математики испытывали пределы его способностей.

Конец напряженного испытания наступил лишь через час, когда Скарн уже смутно сознавал суть происходящего. Его попросили подождать в соседней комнате.

Профессор беспрекословно вышел. Узкая пристройка, в которой он оказался, походила на склеп из-за углублений в стенах, которые перемежались со стеллажами, забитыми папками и бумагами. Скарн решил, что попал в какую-то справочную библиотеку.

Приложив ухо к закрывшейся за ним двери, рандоматик уловил неясный гул голосов. Подойдя к одному из стеллажей, Скарн наугад вытащил папку, раскрыл и бегло просмотрел ее содержимое. Это оказалось краткое изложение диссертации по одному из довольно сложных для понимания вопросов рандоматики.

Поставив папку на место, Скарн извлек другую, затем еще одну – и понял, что оказался в хранилище научных работ по рандоматике. Возможно, здесь хранились достижения людей, которые теперь сидели в соседней комнате и обсуждали его, Чейна Скарна.

Сердце ученого учащенно забилось. Он начал метаться взад и вперед по узкой библиотеке, осматривая стеллажи. Однако, судя по всему, материалы были расставлены в хаотичном беспорядке, и потому возможности отыскать ключ к пресловутым уравнениям везения не было.

Скарн понемногу успокоился. Сомнительно, чтобы что-то, имеющее отношение к этим уравнениям – если они вообще существовали, – могло находиться здесь». Впрочем, I просматривая содержимое папок, Скарн в конце концов наткнулся на материал, содержание которого при беглом ознакомлении поразило даже его. То был изумительный пример абстрактного логического рассуждения без какого-либо пояснительного текста. Возможно, решил Скарн, обычный математик сошел бы с ума, попади к нему такое. Вынув из нагрудного кармана авторучку с вмонтированной миниатюрной камерой, рандоматик сфотографировал несколько заинтересовавших его страниц.

Он еще занимался папкой, когда открылась дверь и вошел высокий негр. Скарн спокойно поставил папку на место и повернулся к вошедшему.

Темнокожий математик не подал и виду, что узрел в поведении гостя нечто предосудительное.

– Мы обсудили ваш рассказ, господин Скарн, – сказал он, – и нашли его заслуживающим интереса.

– Нельзя ли поконкретнее?

– Конечно, ваши ощущения могли носить исключительно субъективный характер. Мы полагаем, что вы обладаете чрезвычайно способным к восприятию математических моделей интуитивным рассудком. Упомянутый джекпот мог каким-то образом воздействовать на ваш разум, вызвав галлюцинацию. Такое возможно. А инцидент с игровой машиной можно истолковать как проекцию ранее пережитых эмоций. Вы обладаете удачной комбинацией талантов, полагаю, из вас выйдет отменный игрок. – Негр на мгновение запнулся и добавил: – На самом деле у вас есть то, чего не хватает нам, чистым теоретикам.

– Неужели? Я всегда считал себя больше математиком, чем игроком, – признался Скарн.

На губах нефа заиграла едва уловимая улыбка.

– Из оценки Джерри Сома следует, что вы обладаете замечательным талантом. Возможно, вы тот самый человек, которого нам не хватало. – Он встрепенулся, снова напустив на себя официальный вид: – Председателю было бы приятно позавтракать с вами – завтрак вот-вот начнется.

Приглашение прозвучало настолько неожиданно, что поначалу Скарн испытал нечто вроде шока. А когда опомнился, то выдавил:

– Да, конечно… Я с благодарностью принимаю приглашение…

Звуки струнного квартета, исполнявшего какую-то меланхоличную мелодию, были первым впечатлением Скарна, когда провожатый распахнул перед ним двери в столовую. Сам спутник остался за порогом; Скарн услышал, как двери мягко закрылись у него за спиной. Гость остался наедине с самым могущественным членом организации – кое-кто и вовсе считал Маргариту Дома самым могущественным человеком в обитаемом космосе.

Завидев гостя, глава «Колеса» вежливо приподнялся с кованого железного стула, на котором сидел, – второй такой же стул стоял напротив него. На Маргарите был мягкий жакет зеленого бархата, в руке он держал длинный мундштук с дымящейся сигаретой.

– Господин Скарн, очень приятно познакомиться с вами, – произнес он. – Хорошо долетели? Искренне надеюсь, что мои люди проявили максимум такта. – Повинуясь взмаху его руки, оркестр умолк; жестом он указал Скарну на свободное место: – Не желаете ли присесть?

Скарн не заставил себя уговаривать и уселся напротив него.

Природа наградила Маргариту Дома широкими плечами и высоким ростом. Редкие темные волосы, зачесанные назад, неравномерно прикрывали череп. Маргарита Дом родился в эпоху, когда было модно давать детям имена, больше подходящие противоположному полу – обычно в сочетании со странными по звучанию фамилиями. Соответственно, в Солнечной системе было теперь полным-полно средних лет мужчин с именами Маргарита, Памела и Элка. Ничуть не меньше было и женщин с такими колоритными именами, как Артур, Юрий или, скажем, Дуайт. Так уж получилось, что его родители сочли фамилию «Дом» и имя «Маргарита» весьма подходящими. Маргарита Дом представлял собой своеобразное зрелище – чрезвычайно мужественный внешний вид сочетался с почти женственными движениями. Стоило главе «Великого колеса» заговорить, как на губах у него начинала играть подкупающая и обманчиво беззащитная улыбка; да и интонация его голоса звучала несколько более капризно, чем у ровесников, отчего Скарн машинально отнес Маргариту Дома к числу страдающих от неврозов людей.

И хотя Маргарита Дом совсем не походил на крутых нравом солидных типов, создавших столетия назад структуру «Великого колеса», Скарну потребовалось взглянуть ему в лицо лишь несколько раз, чтобы понять, что между ним и легендарными учредителями всесильного синдиката было лишь одно кардинальное различие: как правило, те люди не испытывали почти наркотической зависимости от деятельности, которая принесла им богатство. А изборожденное бесчисленными резкими морщинами лицо и глубокие пристальные глаза Дома безошибочно подсказывали Скарну, что Маргарита принадлежит к заядлым игрокам. У Дома было волевое лицо: в нем не угадывалось ни тени слабости, отсутствовала боязнь проиграть, как у многих, читалось только одно стремление – победить любой ценой.

Откуда ни возьмись появился дворецкий и начал подавать завтрак – яйца всмятку, отбивные, кофе.

– Я слышал, вы обладаете необычными способностями, – как бы между делом обронил Дом. – Например, умеете заглядывать в высшую реальность и тому подобное. – Губы председателя «Великого колеса» искривились в напряженной улыбке – то ли нервной, то ли саркастической.

– Ваши сотрудники уверяют меня, будто всему виной галлюцинации, – отозвался Скарн.

– Они постоянно сводят все к иллюзиям. Но мы-то знаем, что дело гораздо сложнее, не так ли? В конце концов, все, что вы видели, не противоречит научным данным. Мы знаем, что материю непрерывно пронизывают волны – волны вероятности. Нам также известно, что ниже квантового уровня есть другой уровень – чистой случайности, где физические законы не действуют. Материальный мир, так сказать, опирается на него. Все это можно отыскать в Таро, не правда ли? – Дом сделал неуловимый жест, и в пальцах у него появилась игральная карта, которую он подал Скарну.

У Скарна слегка закружилась голова, когда он изучил карту. Это был номер десять – Колесо Фортуны – в традиционном исполнении: оно было укреплено на кораблях или понтонах, плывущих по воде.

– Несколько беглый, но точный символизм, – сказал Дом. – Напоминает содержание вашего первого видения, верно?

Председатель «Великого колеса» говорил правду. Изображение на карте казалось обычным и не вызывало особых эмоций – но только до того момента, когда сознание начинало постигать его глубинный смысл. Колесо олицетворяло шанс, проявляющийся в физической вселенной – в человеческой жизни, к примеру. Но колесо скользило по водам еще большей неопределенности – той самой, какую Скарн ощутил во время получения джекпота.

– Сразу в нескольких древних мифологиях вода символизирует основу мироздания, – продолжал Дом. – Поскольку вода жидкая и не имеет формы, древние считали, что она – самый подходящий символ для неопределенности. Согласно древнеиндийской мифологии, мир поддерживают животные, стоящие на спинах друг у друга. Самый нижний ярус стоит на черепахе, плывущей по безбрежному морю. Иногда вместо черепахи изображают рыбу, но опять же плывущую по морю хаоса. Очаровательно, не правда ли?