Текст книги "Семя зла"

Автор книги: Баррингтон Бейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Я даже не увидел, где он приземлился.

Прощай, братец Джек, и долгих тебе лет жизни! Темная туманность Монтгомери обширна и малоподвижна, так что годы твои, надо полагать, действительно будут долги. Ты проживешь до тех пор, пока не нагреется Селентенис, и, вероятно, все еще будешь здесь, когда исчезнет Земля.

Благодари окружающий тебя мрак. Когда сквозь него начнут мерцать звезды, твое долгое бдение окончится.

Что же до меня, то я счастливей в собственных плоти и крови. Какое-то время я буду радоваться Джанет, затем позволю своему телу тихо сгнить.

Порой я слышу в ночи ее всхлипы, но тянусь к ней, обнимаю и утешаю, и все приходит в порядок.

Семя зла

1

Бесконечное время.

Этернус[3]3
  aeternus – бессмертный, вечный (лат.).


[Закрыть], лишенный эмоционального восприятия, не мог даже ненавидеть Своих создателей; однако Ему было ведомо одиночество. Уникальный и единичный, Он страстно желал присутствия кого-нибудь другого, помимо Себя.

Его существование не имело ни конца, ни начала. Его окружала неустанная вселенская вибрация творения и распада, длившаяся без малейших пауз, пока галактики рождались и умирали, словно снежинки в крутящемся мираже вьюги. Созерцая нескончаемую активность, Этернус видел расы, империи, миры, наблюдал, как возносятся они и низвергаются обратно в ненасытную бездну; и Он завидовал мириадам существ, чьим жизням был дарован смысл уж одним тем, что жизни эти обязаны окончиться. Его же существование окончиться не могло, Ему были ведомы равно вечность и бесконечность, в коей исчезают все смыслы и структурные мотивы.

Этернус не имел вещественной структуры, а был запечатлен на ткани пространства и времени, так что воздействовать ни на какие материальные объекты не мог. Однако Свое внимание Он фокусировал по желанию где угодно, даже внутри атомов. И Он мог позвать: обратиться к душам без их ведома, склоняя их к общению с Собой.

Он выискивал некое сочетание событий, которое позволит извлечь кратковечное существо с вещественного плана бытия и переместить его в бестелесную вечность, единственным обитателем которой являлся сам Этернус. Лишь таким образом мог Он надеяться испытать чувство чужого присутствия, и лишь к этому Он стремился. Обозревая вещную юдоль, Он видел, что все доброе так или иначе разрушается, а зло переживает его. Поэтому внимание Этернуса сосредоточилось на определенной устойчивой последовательности, сотканной из алчности и страсти, и Его зов разнесся над волнами творения и распада. Призыв. Клич.

2

В начале двадцать второго века Солнечная система отреагировала на появление иномирского гостя с меньшим изумлением или шоком, чем то могло бы произойти в веке двадцатом. СМИ вначале освещали это событие материалами на первых полосах, но по прошествии нескольких дней стали уделять ему меньше внимания и сосредоточились на откровениях высокой моды нового сезона. Интерес научного сообщества, однако, не утихал, хотя и не сопровождался чрезмерным восторгом. Причины такой сравнительной холодности заключались, во-первых, в моде, а во-вторых, в том, что достижения астрономии и неуверенный прогресс космических полетов за последние полтора века уже давно позволили установить наличие в межзвездном пространстве обширных количеств биохимического вещества. Казалось неизбежным зарождение жизни в любых сколько-то приемлемых для нее условиях, и биологию теперь рассматривали как дисциплину не более уникальную для Земли, чем для тихоокеанского острова. Учитывая сказанное, контакт с инопланетной формой жизни представлялся гарантированным, хотя определить, когда точно это произойдет, не брались; консенсусное мнение гласило, что в течение ближайшей сотни лет или около того.

Поэтому в течение двух недель, пока чужака эскортировали на плазменном крейсере к исследовательской станции за орбитой Луны, а оттуда (после надлежащего бактериологического обследования) – в оживленный комплекс госпиталя и исследовательского института имени Игнатовой на берегах Темзы в Лондоне, ученые, прикомандированные к пришельцу, проявляли при общении с ним более или менее единодушное бесстрастие. По всему судя, этот образец среди своих инопланетных сородичей ничем выделяться не должен.

Единственный исследователь, не поддавшийся характерной для двадцать второго столетия тенденции подчеркнутой отстраненности, был хирургом, а звали его Джулиан Феррдж. Джулиан испытывал к чужаку более существенную привязанность, ведь именно его скальпели уже исследовали тело инопланетянина на операционном столе. Однажды, вскоре после этого события, в просторном зале, залитом светом погожего дня через кольцо окон на уровне пола, взгляд Джулиана обвинительно-настойчиво перебегал от одного коллеги к другому. Присутствовали Ральф Рид, филолог, уже добившийся феноменальных результатов в обучении чужака английскому, Хан Соку, физик, Курдон, гипертрофированно вежливый и подчеркнуто официальный администратор, и Ханс Майер, космолог, надеявшийся получить от чужака ответы на Основные Вопросы мироздания.

Каждый из них, если не считать Курдона, располагал целой командой ассистентов. Самому Джулиану помогало полдюжины специалистов по биохимии, биологии и медицине, хотя выполненные до настоящего времени операции были незначительны: чужака снабдили специальным органом, позволяющим дышать земной атмосферой, и дополнительной вибрирующей мембраной, с помощью которой инопланетянин мог имитировать человеческий голос. Тем не менее существо это побывало в его власти, на его милости, а его химические тайны – на расстоянии взгляда. Задумываясь об этом, Джулиан снова и снова чувствовал дрожь возбуждения.

Ибо один относящийся к визитеру факт мог считаться надежно установленным. Возраст чужака составлял миллион лет.

Миллион лет. Слова эти эхом отдавались в сознании Джулиана, пока он разглядывал шестого посетителя зала: самого чужака.

Наибольшим сходством с ним из тварей земных обладала бы, вероятно, исполинская черепаха, если ее модифицировать телесно для придания черт насекомого или ракообразного существа. Высокий панцирь тускло поблескивал на послеполуденном свету. Под ним виднелось сложное переплетение волосатых ног и мандибул, а время от времени просверкивал металл какого-то артефакта. Новообретенный газовый мешок, с помощью которого инопланетянин перерабатывал земной воздух для нужд своего метаболизма, неуклюже свисал с тыльной стороны тела, едва заметно пульсируя.

Чужак, представившийся выходцем с Альдебарана, объяснил, что его имя можно перевести на земной язык как Бессмертный. Вполне уместное прозвание. Чего Джулиан не понимал, так это реакции коллег или, точнее сказать, отсутствия оной.

Бессмертный завершил долгую речь. Говорил он вежливым, немного заговорщицким тоном, резко контрастировавшим с внешностью массивной черепашьей туши. Воцарилось и затянулось задумчивое молчание.

Наконец Курдон произнес:

– Итак, вы просите предоставить вам бессрочный вид на жительство на Земле?

– Это так, господа.

– Что же вы предлагаете нам в обмен на такую привилегию? – вмешался Джулиан нетерпеливо. Коллеги неуверенно покосились на него. Все они слегка нервничали в присутствии нескладного тощего врача, склонного врываться в разговор при любой возможности, надменного и вспыльчивого.

– Ничего, – ответил Бессмертный тем же спокойным рассудительным тоном. – Как вам уже известно, я беженец с войны, развернувшейся на расстоянии некоторого количества световых лет отсюда. Столь яростен был этот конфликт, что я оказался последним выжившим из своей расы. Я прошу убежища. Нежелательных последствий вам ожидать нет надобности: это мое местопребывание врагам неизвестно. Я лишь хочу поселиться здесь и зажить тихой мирной жизнью на цивилизованной планете.

– Вы нам льстите, – сухо заметил Майер.

Джулиана ответ чужака не устроил.

– Вы можете щедро отблагодарить нас за гостеприимство, – возразил хирург. – Во-первых, ваш корабль способен к перемещениям в межзвездном пространстве, а наши нынешние суда – нет, и вполне понятно наше желание исследовать ваш двигатель, чтобы, если получится, воссоздать его. Возможно, у вас имеются особые знания, которыми вы сумеете продвинуть нашу технологию и в других направлениях. Вдобавок, и это наиболее существенно в данном случае, вы практически бессмертны. Вы наверняка уже знаете, что век представителей нашей расы прискорбно краток. Нам очень интересны секреты вашего метаболизма.

Бессмертный пощелкал мандибулами, прежде чем ответить.

– Это другое дело, – проговорил он извинительно, следя за своим голосом. – Честно говоря, я не намеревался торговаться. Мое желание – получить права гражданства на этой планете, включая право распоряжаться своей собственностью таким образом, каким мне заблагорассудится. Вам несложно будет понять, что я не заинтересован преподнести вашему народу в дар секрет межзвездного двигателя. Я выбрал эту планету потому, что она малоизвестна и расположена в глуши.

Ральф Рид откашлялся.

– Доводы Бессмертного представляются мне вполне резонными, – мягко заметил он. – Было бы неуместным варварством с нашей стороны предоставлять ему право жительства в обмен на преходящие ценности вроде двигательной или какой-нибудь иной технологии. Если уж подходить к вопросу с позиции торга, то уже одно его присутствие здесь – достаточно щедрая плата. Бессмертный представляет инопланетную расу, совершенно чужую культуру, а его присутствие обогатит нашу собственную культуру. Разве я не прав?

Остальные согласно пробормотали что-то. Джулиан вскипел.

– Чушь! Мы стали такими декадентами, что сами не понимаем преимуществ своей позиции? Наверняка…

Курдон заткнул его.

– А теперь, а теперь, Феррдж, напомню вам, что такие вопросы следует обсуждать согласно установленному протоколу. Не забывайтесь.

Он посмотрел на Бессмертного, явно смущенный вспышкой напарника, и так же отреагировали остальные. От Феррджа последние несколько дней были одни хлопоты, и Курдон сожалел, что не дал себе труда изучить этого человека детальнее. Он поднялся, дав этим понять, что беседа окончена.

– Ну что ж, мистер, э-э, Бессмертный, мы, конечно, не вправе принимать подобные решения сами. Придется вынести вопрос на обсуждение с лицами, имеющими сообразные полномочия. Однако позвольте заверить вас, что я буду ходатайствовать, чтобы вашу просьбу удовлетворили.

– Благодарю.

Курдон задержался у дверей, поторапливая остальных. Последним шел Джулиан. Выходя, он оглянулся на Бессмертного. Джулиан был в ярости от собственного бессилия. Под панцирем проклятой черепахи скрыта величайшая драгоценность Вселенной, и похоже, что добраться до нее ему не позволят.

Настанет день, молча пообещал он себе. Настанет день, когда я снова уложу его на операционный стол, и на этот раз он так легко не выкрутится.

Бессмертный обрадовался, когда его наконец оставили в одиночестве. Он опустился на специально сооруженный для него диван, расслабился и постарался собраться с грустными мыслями.

Он предался ностальгическим воспоминаниям о других, приятных периодах своего долгого существования. О чудесной цивилизации под кроваво-красным солнцем, Арктуром, где он недавно провел десять тысячелетий.

Он поведал землянам историю, которая была в целом правдива, но не полностью. Действительно, он не так давно чудом ускользнул из жестокой битвы. За миллион лет он привык ускользать от преследователей, которые рано или поздно подбирались с любой из сторон.

Но он почувствовал, что в кои-то веки утомлен. Он больше не испытывал готовности к бесконечному бегству, некогда овладевшей им. Он предчувствовал, что этот мир станет его последним приютом, и такая мысль порождала в нем смирение, смешанное со страхом. Однако он надеялся провести здесь счастливо остаток своих дней, как бы ни были они долги.

Как бы ни были они долги. Возможно, не так долги, как ему сейчас кажется. Порывистый Джулиан Феррдж – чем не первый охотник? Если не принять мер предосторожности, хирурга затянет в безжалостную и бесконечную трагедию, которая заменяла Бессмертному жизнь.

Он продолжал размышлять. Солнце клонилось к горизонту; за низкими окнами промелькнул красный шар, немного сходный с любимым Арктуром. Бессмертный не спал и ждал в темноте, пока оно взойдет снова.

3

Лондон двадцать второго века имел форму чаши.

В самом центре архаичным напоминанием продолжали стоять старые парламентские здания. Вокруг них раскинулись многочисленные правительственные департаменты, сливаясь на значительном удалении с традиционными зонами торговой активности, протянувшимися к северу вдоль Тоттенхэм-Корт-роуд, к западу и востоку по обоим берегам реки, а к югу до Ватерлоо. Здания эти, однако, были скромных пропорций и сохранили консервативный стиль двадцатого века. Дальше от центра уровень застройки постепенно повышался, так что на периферии этой ступенчатой имитации хабитата высота пригородных зданий достигала почти мили. Хабитатные пригороды, лишенные четкой линейной планировки, при близком рассмотрении напоминали трехмерные джунгли и, в сущности, ими являлись, поскольку лондонцы вновь открыли для себя услады садоводства. По мере удаления они сливались в блистающую изогнутую поверхность, придающую городу сходство с просторным стадионом. Когда солнце восходило над периметром, великая чаша улавливала его лучи, когда же опускалось за край, свет продолжал проникать через мириады промежутков, создавая внутри панораму теней и сияния.

Аэроплат Джулиана снизился к чаше, смешался с траффиком аппаратов, мельтешащих над городом подобно мошкаре, и опустился на крышу. Офис Курдона находился в Сентр-Пойнт, здании двадцатого века, затерявшемся среди других, более современных. Джулиан миновал приемный зал и проследовал в кабинет администратора.

Курдон ожидал его. Приветствие было холодным.

– Я догадываюсь, о чем вы намерены просить меня, и боюсь, что ответ вас не порадует, – начал чиновник.

Джулиан энергично прошагал к предложенному креслу и опустился в него. Он испытующе взглянул на Курдона.

– Итак?

– Бессмертному предоставили первый в истории вид на жительство для внесистемного мигранта. Через пять лет, если не возникнет возражений, он получит полноценное западноевропейское гражданство. Переходя к интересующим вас вопросам: вид на жительство выдан без дальнейших условий. Бессмертный отказался обсуждать тему технологических консультаций.

– Вы спрашивали его насчет секрета долголетия?

– Да, я адресовал ему ваш запрос, но и в этом он не проявляет стремления сотрудничать. Он намекнул, что секрет биологической перманентности, как он его называет, не принесет нам пользы.

Джулиан презрительно поджал губы.

– Честно говоря, я бессилен понять вас, государственных мужей. Чья это планета, наша или его? А как насчет корабля? Звездолет должен быть конфискован.

– Но почему? Это его собственность. Мы обязаны подчиняться требованиям законодательства.

– Законодательства! Законы таковы, какими мы их установили. Куда Бессмертному обратиться с протестом? Никуда. Он на полной нашей милости. Впрочем, корабль не слишком важен. Бессмертие важнее. Именно об этом следует задуматься.

– Не уверен, что могу с вами согласиться. Полагаю, Бессмертный прав. Бессмертие может оказать катастрофический эффект. Все, что мы создали, распланировано согласно характерному для нас ныне сроку жизни. Лично я вполне им доволен.

– Да пожалуйста, – фыркнул Джулиан. – Но не все в этом мире так благодушны. Можно же каким-нибудь образом выведать у него эту тайну? На какие средства он намеревается здесь существовать? Или правительство и об этом позаботится?

– Вообще говоря, нет. Ему предложили пособие, но Бессмертный отказался. Он рассчитывает зарабатывать на жизнь написанием книг и раздачей интервью. Кажется, в Сент-Джонс-Вуд домик себе прикупить хочет.

Хирург мрачно поразмыслил.

– Я вам скажу, что я об этом думаю, – заявил он. – Вся эта затея с его гражданством – чушь собачья. Черт побери, вы к нему относитесь, словно к человеку, но он не человек! Он пришелец из космоса. Если не расскажет нам то, что мы хотим узнать, мы у него это силой вырвем, физиологическим обследованием. Вы только дайте мне пару недель наедине с его телом, и я все разузнаю.

Он обошел молчанием весьма вероятную возможность, что Бессмертный и сам не знает, какой механизм поддерживает его в бессмертном состоянии, подобно тому как среднестатистический человек не сможет описать процессы собственного обмена веществ. Не упомянул он и того, что подобное обследование, скорее всего, причинит субъекту весьма значительный ущерб. Курдона и так взбесило, что Джулиан вообще заикнулся об этом.

– Феррдж, вы забываетесь! Подобные действия совершенно неприемлемы! Что скажут в остальном мире? Вы подумайте, что в Бонне скажут!

Джулиан пренебрежительно отмахнулся от этой попытки притянуть к делу вечные склоки между двумя столицами Западной Европы: Лондоном и Бонном.

– Было время, когда требования прогресса считались настоятельными, – заметил он. – Теперь у нас появилась беспрецедентная возможность увеличить сумму нашего знания, но это, кажется, никого даже отдаленно не интересует.

– Времена меняются. – Эти слова Курдона Джулиану представились оскорбительно лицемерными. – Мир успокоился. Достигнуто всепланетное согласие по всем основным вопросам. Проблема имущественного неравенства нашла приемлемое решение. Зачем гнаться за далекими мечтами? Жизнь так приятна. Почему бы не насладиться ею?

Джулиан был превосходно наслышан о концепции Золотой Послеполуденной Эпохи в развитии человечества, которая обрела недавно такую популярность. Насколько мог он судить, Золотая Послеполуденная Эпоха принесла с собой беспредельную скуку. Он был сыт ею по горло. Он предпочел бы родиться в прошлом, когда действия индивида еще что-то значили, а закон был препятствием, которое следовало обойти и, при удаче, сорвать значительный куш.

В этом случае куш будет очень значительным.

Он поднялся.

– Ничто не вечно. Времена переменятся снова. И тогда это существо вынуждено будет само о себе позаботиться.

Джулиан устремился к выходу из кабинета. Курдон сидел и смотрел в стол.

* * *

Вечером аэроплат Джулиана перенес его к южным ярусам Лондонской конурбации. Он припарковал машину в гараже на высоте пятисот футов от земли и вошел в соседнюю квартиру.

Собравшиеся там либо приходились ему близкими друзьями, либо достаточно симпатизировали воплощаемой Джулианом философии, чтобы им можно было доверять. Они образовали тесно спаянный кружок, находившийся в разительном несоответствии с нормами современного общества. Так или иначе, а каждый из них преследовал одну цель: жить вечно.

Они выслушали отчет о встрече с Курдоном, исход которой несложно было предугадать, и отнеслись к нему с циничным спокойствием.

– Трус и декадент, – констатировал Дэвид Ол. – Впрочем, такова жизнь.

Джулиан отпил вина из большого бокала.

– Придется брать дело в свои руки.

– Mon Dieu[4]4
  Боже мой (франц.).


[Закрыть], это как-то радикально, нет? – заметил чей-то голос.

– Мы уже обсуждали такую возможность.

– Да, но ты что, серьезно?

– Конечно же, серьезно, дурачина! – Джулиан сердито зыркнул на говорившего. Это был Андре, расхлябанный и непредсказуемый французик. – Думаешь, я на пустые грезы свое время трачу?

Андре пожал плечами.

– Кому духу не хватит, сразу покиньте собрание, – потребовал Джулиан. – Если подумываете нас заложить, вперед. Сделайте это. Мы будем все отрицать, и на том дело закончится. – А потом, через несколько лет, все равно это устроим, прибавил Джулиан мысленно.

Он не стал ждать ответов и, присвоив бутылку вина, удалился в угол комнаты, где растянулся на кушетке и присосался к горлышку. Пил он быстрыми жадными глотками.

Урсула Гайль отделилась от группы и улыбнулась, глядя на него ясными ореховыми глазами.

– Ты действительно собираешься это провернуть? – спросила она с легким немецким акцентом.

– Естественно. – Он ухватил ее за руку и притянул к себе на кушетку.

– Но риск? Нас могут заложить. А я? Представь, что я предательница.

– Если так, я убью тебя.

Она едва слышно фыркнула, придвинулась к нему и потерлась носом о щеку.

– Вот это мне в тебе и нравится, Джулиан. Ты такой порочный. Вряд ли в тебе хоть одно доброе побуждение бродит.

– Доброе разрушается, а злое переживает его. – Он на миг сконфузился и потряс головой. Что заставило его ввернуть эту фразу? Наверное, уже опьянел немного.

Она отметила его неуверенную походку в рейде через комнату за следующей бутылкой.

– Ты не слишком много пьешь? Я думала, тебе завтра рано утром оперировать.

– Какое это имеет значение? Сейчас всеми инструментами электроника управляет. Я часто оперирую, когда пьян в дымину. Еще ни одного пациента не потерял.

Выпивка и звуки музыки из маленького проигрывателя расслабили его, окутали приятным теплом. Он испытывал сладкое предвкушение, чувствовал, что уже решился, и мосты позади сожжены. Его почти наверняка поддержат остальные. Что терять? Свободу? Жизнь? Это в любом случае будет у них отнято спустя несколько десятилетий. А призом может оказаться вечная жизнь.

В его уме уже начали оформляться наброски финального плана. Еще несколько лет придется выждать. Сейчас слишком рано действовать, да и подготовиться нужно как следует. Лучше всего на корабле, решил он. Оборудовать яхту всем необходимым и уплыть в океан для завершения работы: там их не найдут.

Потом он задался вопросом, а может ли вообще чужацкий метод бессмертия быть приспособлен к человеческому организму. Все понимали, что вероятность этого довольно невелика. Но кто они, как не сорвиголовы, ударившиеся в философию действия, не говоря уж – преступления? Джулиан сардонически усмехался, взвешивая эту мысль.

Спустя некоторое время он увел Урсулу в соседнюю спальню, где они энергично и страстно удовлетворили друг друга. Потом ее легкое дыхание во тьме вдруг сменилось словами:

– Чем ты пожертвуешь ради бессмертия, Джулиан? Этим тоже пожертвуешь?

– Я пожертвую всем, чего от меня потребуют, – ответил он. Она больше не задавала вопросов. Они лежали, уставясь в темный потолок, и пытались вообразить бесконечное будущее.

4

Минуло пять лет, прежде чем Джулиан счел обстоятельства подходящими.

Бессмертный неплохо интегрировался в человеческое общество. Масс-медиа о нем вспоминали редко, он вел отшельническую жизнь в большом доме, интерьеру которого придал георгианские черты – этот стиль чужаку, судя по всему, понравился более прочих. Деньги он зарабатывал литературным творчеством. Джулиан внимательно изучил все его книги, особенно объемистую Альдебаранскую общественную организацию, но ничего полезного оттуда не вынес. История формирования у вымершей расы гедонистического рангового порядка, как это, видимо, называлось, его не интересовала. Перу Бессмертного также принадлежали крепкие, но не слишком оригинальные научно-фантастические романы с некоторыми соблазнительными деталями; биохимию он в них обходил стороной.

Вечером восемнадцатого июля 2109-го Джулиан и его пособники нанесли удар. Аэроплат, перелетая из тени в свет, приблизился к северным пригородам и нырнул в хабитатные джунгли.

Джулиан пилотировал машину, четверо других разместились в салоне. Аэроплат проследовал через трехмерный лабиринт роскошно отделанных стен, окон, дверей, потолков и садов, разросшихся изобильно почти на каждой крыше. Спустя некоторое время они достигли жилища Бессмертного.

Хотя во многих окнах соседних домов уже зажглись огни, домик Бессмертного был погружен во тьму. Джулиан опустил аэроплат на крышу, плоскую и лишенную насаждений, близ входной двери. Вылез, подошел к двери, дернул за ручку. Дверь была не заперта.

Он уже проверил наличие в доме сигнализации под видом журналиста, пожелавшего взять интервью. Очевидно, ее там не было, что Джулиан счел непростительным просчетом чужака. Он дал знак остальным. Группа сплотилась у него за спиной и стала спускаться в сумрачные недра здания.

Джулиан ненадолго задерживался оглядеть изящные комнаты. У Бессмертного, вне сомнений, неплохой вкус. Мебель была странных форм, изготовленная под чужацкие, а не человеческие пропорции, но в целом жилище это вполне могло принадлежать культурному, высокообразованному англичанину.

Чужак обнаружился в гардеробной комнате на нижнем этаже. Он спал. Джулиан знал, что инопланетянин иногда засыпает беспробудно на неделю. Выудив из кармана небольшой цилиндр, он выпустил в воздух комнаты невидимый газ. На людей вещество не оказывало воздействия, альдебаранца же погрузило в еще более глубокое забытье. Бессмертный теперь точно не проснется.

Джулиан разработал этот трюк, опираясь на свой опыт медицинского исследования чужака. Они подняли тело и водрузили его на носилки. На удивление легкая ноша.

У двери на крыше Джулиан еще раз быстро огляделся. Вряд ли за ними наблюдают. Он нетерпеливым жестом поторопил спутников. В считанные секунды ношу погрузили на аэроплат.

Вынырнув из хабитатной зоны, они снова выскочили на открытое пространство и устремились к югу.

Почти одновременно с этими событиями сработала сигнализация, установленная Курдоном.

Пять лет назад, обеспокоенный настойчивостью Джулиана, он принял меры. Жилище Бессмертного нашпиговали жучками.

Но служба наблюдения, расхолодившись от бездействия, промедлила с реакцией на весть о присутствии незваных гостей в доме. Следуя протоколу, они сначала связались с администратором.

Курдон выслушал сообщение у себя дома с изумлением и, поначалу, недоверием.

– Дайте мне на них посмотреть.

Оператор спокойно ответил:

– Они уже покинули дом. Мы отслеживаем перемещения их аэроплата. Они летят в сторону Гринвича. Их можно задержать в любой момент.

– Нет, рано. Если у них хватило наглости похитить Бессмертного, заговор, несомненно, разветвленный. Проследим, куда он нас выведет.

Похитители затерялись на возносящихся террасах южной окраины города. Полицейские платы следовали за ними на просчитанном удалении, как рыбы среди морских кораллов.

В запутанном переплетении построек они вскоре отстали, но не слишком обеспокоились. Спустя несколько минут след, несомненно, удастся взять снова, и на этот раз уже у цели.

Так и вышло. Однако именно этих нескольких минут им и не хватило. Они обнаружили аэроплат и дом, у которого тот был припаркован, пустыми. Первой реакцией полицейских было обследовать соседние здания и проверить, не перебрались ли похитители в другой аэроплат. Спустя некоторое время они наконец сообразили, что те с таким же успехом могли пересесть на водный транспорт и смешаться с речным траффиком, устремлявшимся в открытое море.

Курдон наблюдал за происходящим из своего дома и чертыхался.

В Средиземном море, на борту яхты Руди Дучке с фортепиано в салоне, Джулиан столкнулся с затруднительной ситуацией.

Коротко говоря, его спутники струсили.

– C'est dangereux, mon ami[5]5
  Это опасная затея, мой дорогой (франц.).


[Закрыть], – меланхолично заметил Андре. – Они уже наверняка ищут нас. А если они догадаются, что мы увезли его в море?

– А как им об этом догадаться, идиот? – огрызнулся Джулиан. – У них эта вероятность среди самых отдаленных, и всё. Что касается морской погони… ты хоть представление имеешь, сколько кораблей в океанах мира в любой заданный момент времени? Блин, да их не меньше миллиона, я думаю.

– И все же, – осторожно возразил Дэвид Ол, – мы не можем считать себя в безопасности, пока это существо на нижней палубе – или его останки – не за бортом. Как долго?

– По меньшей мере несколько месяцев, поэтому отставьте панику. И заруби себе на носу, что считать себя в безопасности ты никогда не сможешь. Хватит трусить, Бога ради!

При первой же удобной возможности я от них избавлюсь, пообещал он себе. Толку от них никакого, стоило фантазиям начать воплощаться в жизнь, а эти придурки уже штаны обмарали. Кроме Урсулы. Ее в расход пускать нет смысла. Она круче их всех вместе взятых. Странные люди эти женщины.

В действительности запланированные исследования Бессмертного были только первым этапом операции. После этого потребуется распорядиться добытым знанием. Почти наверняка это отнимет годы.

Он планировал пройти через Суэцкий канал в Индийский океан, где западноевропейское влияние слабело, а вероятность задержания пропорционально уменьшалась. Покончив с Бессмертным, он намеревался сойти на сушу для дальнейшей работы. Индия манила его коррупцией: он был уверен, что сможет там укрываться, сколько потребуется, и получить доступ ко всем необходимым для реализации проекта ресурсам.

Сочтя, что отдохнул достаточно, Джулиан взялся за дело.

В сопровождении Дэвида Ола, у которого был опыт биохимической работы, он спустился на среднюю палубу, оборудованную для всех запланированных задач.

Аппаратура, установленная там, позволяла при желании разъять чужака мышцу за мышцей, нерв за нервом, молекулу за молекулой.

Они осмотрели пристегнутого к операционному столу Бессмертного. Чужака окружали электронные манипуляторы, которыми предстояло пользоваться при экспериментах: Джулиан не доверился бы в такой ответственной работе своим рукам, к тому же полагал, что придется докопаться до клеточного и молекулярного уровней. Половина лаборатории была отведена под биохимические анализы и построение моделей нервной системы. Если бы возникла потребность в дополнительном оборудовании, его, по мнению Джулиана, всегда можно было закупить в Индии.

– А если мы так ничего и не сумеем найти? – заметил Ол.

– Вряд ли. Я склонен полагать, что бессмертие Бессмертного не является естественным свойством его вида. Это бы попросту не имело смысла, ведь так? Любое биологическое существо обязано умереть, иначе его экосистема не могла бы работать. Полагаю, вечная жизнь была достигнута искусственно, и если я прав, мы сможем выяснить, как именно.

Джулиан щелкнул тумблером, и лаборатория наполнилась гудением установок.

– Для начала проверим, не переменилось ли настроение у нашего приятеля и не пожелает ли он обессмыслить всю нашу работу.

Он отмерил пипеткой несколько кубических сантиметров пахучей жидкости и ввел ее в орган непосредственно под панцирем Бессмертного. Инопланетянин, которого пристегнули панцирем вверх и обнажили переплетенную массу придатков, открыл полупрозрачные молочные глаза и слабо пошевелился. Глаза изогнулись и сфокусировались на Джулиане.

– Ты совершаешь ошибку… – слабо проговорили голосовые связки.

– Это ты совершил ошибку, – ответил Джулиан. – Ты знаешь, чего мы хотим. Отдай нам его, и мы пощадим тебя.

– Нет. Я не… не могу.

Джулиан помолчал.

– Я хотел бы задать тебе несколько вопросов, – произнес он затем. – Ты ответишь?

– Да…

– Во-первых, можно ли обнаружить секрет твоего бессмертия? То есть – проявляет ли он себя в свойствах твоего тела, поддающихся анализу?