Текст книги "Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963"

Автор книги: Барри Майлз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 4. Бомба

Милое местечко. Очень дешевое. Мне нравится красный кафельный пол, это просто очень премилое местечко, очень-очень-очень старое. Средних веков. А мадам Рашу сама любезность.

Уильям Сьюард Берроуз

Когда Питер уехал, Аллен стал искать себе нового сексуального партнера. Когда они были вместе, Аллен с радостью позволял включать в их союз женщин, потому что те нравились Питеру. Он писал Питеру: «Видел Джой, пару ночей назад договорились встретиться, она пришла, я нет. Отговорил Франсуазу считать меня гением». Аллен стал вести более активную общественную жизнь, он частенько зависал в магазинчике Гаи Фроже, на ланч ходил в Mistral, а ужинал с Бернардом Фречтменом. Он написал Томасу Паркинсону, чтобы договориться с ним о своем приезде в Лондон – теперь он мог себе это позволить. Ночь перед отъездом он провел с Джой Анжерер и написал Питеру: «Снова спал с Джой, мы кончили одновременно, она офигительная девчонка. Она тебя любит, она по тебе с ума сходит, она думает, что ты очень умен и сложен – ты об этом знаешь? В смысле, она тебя ценит. А еще она тоже медитирует – этакая девочка-загадка из Азии».

Аллен с Грегори часто виделись с Жан-Жаком Лебелем: он был не только их другом, но и переводчиком. Лебель родился в 1936 г. в Париже, но во время войны учился в Нью-Йорке и значительно улучшил свой английский. В Нью-Йорке у него случились три важные встречи, определившие всю его жизнь: с Билли Холидей и при помощи своего отца специалиста по истории искусств Роберта Лебеля он познакомился с Андре Бретоном и Марселем Дюшаном, во время войны живших в Соединенных Штатах. Жан-Жак с раннего детства полюбил сюрреализм, первая выставка его работ состоялась в Галерее Нумеро во Флоренции в 1955 г. Впервые он встретился с битниками на чтении в cave в книжном магазинчике Фроже – читал Билл Берроуз. Жан-Жак вспоминал:

«Они думали, что я американец, подошли ко мне и сказали: “Приятель, мы хотели раздобыть немного гаша в какой-нибудь забегаловке, не посоветуешь, куда сходить?” Потом они спросили, как меня зовут, я сказал им, и Грегори удивился: “Так зовут лягушатников!” Я ответил: “Да, я француз!” Они едва могли этому поверить. Ну, потом мы спустились в метро и доехали до площади Бастилии. Там существовала маленькая алжирская забегаловка, она называлась «У мадам Али», мы провели много времени у мадам Али. Али был алжирцем, а его жена – француженкой, это заведение принадлежало мадам Али. Оно находилось в переулке Тьера, рядом с площадью Бастилии и состояло из двух комнат. В первой стояли столы и можно было заказать кускус[40]40
  Кускус – кушанье из пшеничной крупы, приготовленной на пару, с мясом и овощами.


[Закрыть], как только ты входил туда, ты сразу же улетал – дым от сигарет был настолько густым, что ты улетал, даже просто вдыхая этот воздух. За три франка мы смогли купить маленькие упаковочки гашиша толщиной в палец. По цвету он напоминал темный пластилин, его специально привозили из Кхетамы в Марокко, это была действительно хорошая штука. У мадам Али была собака, такая укуренная, что часто натыкалась на стулья. Собака была совершенно не в себе, она с трудом ходила прямо. Чтобы перейти с одного места на другое, она обходила всю комнату. С головой у собаки точно было не все в порядке.

Вторая комната была тайной, где проводились встречи ФНО[41]41
  ФНО (FLN) – Фронт национального освобождения.


[Закрыть], неформальное алжирское движение сопротивления – мы же тогда находились в центре Алжирской войны. И мы сидели там, курили, все, конечно же, говорили по-английски. И ребята-арабы были укуренными, они смотрели на нас, очень по-странному смотрели, они не понимали, почему мы не говорим по-французски, мы, конечно же, были единственными немарроканцами и неалжирцами там. А потом в один прекрасный день – бом! Как в старых черно-белых полицейских фильмах, ворвалась полиция с пистолетами-пулеметами. Французы были в теплых полушинелях, снаружи их ждал старый ситроен. «Лицом к стене!» Мы ни черта не понимали, что происходит. Так что нас поставили лицом к стене с поднятыми вверх руками, единственный, кому надо было стрематься, был Грегори, потому что героин с иглами был у него. Я только через десять минут понял. Они пришли не за нами, не за наркотиками или чем-то подобным, они пришли за теми ребятами, которые собирались в задней комнате. Там собирался ФНО. Оказывается, вот где мы были! Они не арестовали нас, потому что сразу же увидели, что мы не алжирцы. Я говорил по-прежнему по-английски, но они поняли, что я француз. Они попросили нас показать наши документы. Они не обыскивали нас, вообще ничего не сделали. Они поняли, что мы неалжирцы, и отставили нас в покое, но остальным не повезло, они ударили парня по голове, у многих шла кровь, и только увидев кровь, я понял, где нахожусь».

Второго февраля Аллен пересек Ла-Манш на пароме, он провел в Лондоне две недели. Он был разочарован, увидев, что старого Лондона больше нет. Великий пожар 1666 г. уничтожил большую часть средневековых построек, а две германские бомбардировки совместно с действиями домовладельцев почти прикончили все остальное, осталось только несколько разбросанных по всему городу церквушек, Тауэр и Вестминстерское аббатство, где Аллен увидел Уголок поэтов и гулял по крытой аркаде монастыря. Его разочаровал Лондонский мост: «Ничего особенного в этом мосту нет, похож на самый обычный автомобильный мост, ничего в нем нет красивого», – рассказывал он Питеру, не понимая, что песню сложили о средневековом мосте, которого уже давным-давно не было.

Саймон Уотсон-Тейлор, с которым он познакомился в Париже, работал стюардом на рейсах Британской компании трансокеанских воздушных сообщений (БОАК) и в тот момент должен был улетать куда-то, так что они с Алленом договорились встретиться, когда он вернется. Тогда в Лондоне жил школьный приятель Керуака Сеймур Уайз, которого Аллен знал с 1940-х, когда у него была студия в Гринвич-Виллидже, сейчас у Сеймура был свой музыкальный магазинчик в Челси. Он пригласил Аллена в гости, и они проговорили всю ночь. Как бы там ни было, Аллен знал немногих и не мог вести активную общественную жизнь. Он сосредоточился на посещении достопримечательностей и музеев. Он обнаружил, что в Лондоне полно работ Блейка и Тернера, но больше всего его удивили Elgin Marbles[42]42
  Elgin Marbles – коллекция античных скульптур из Парфенона в Афинах, привезенная и проданная в Британский музей лордом Элджином в 1816 г. Греция требует их возвращения практически с тех самых пор.


[Закрыть], скульптуры из Парфенона в афинском Акрополе. Он писал Питеру: «“Обнаженная любовь” Elgin Marbles в Британском музее – самая чудесная вещь в Европе».

Томас Паркинсон пригласил Аллена на BBC, чтобы тот записал пятиминутное вступление к своим чтениям по современной американской поэзии. Evergreen выпустило альбом-антологию, в том числе там была и плохая запись «Вопля», которую Аллен ненавидел, так что сейчас перед чтением он нервничал. Вскоре после того, как он начал читать, продюсер Дональд Карне-Росс остановил запись, в возбуждении вбежал в комнату с воплем «Вот она! Вот она – настоящая поэзия!» и спросил у Аллена, не согласится ли тот записать весь «Вопль» и «Супермаркет в Калифорнии» для отдельной передачи. Аллен был потрясен и стал читать медленно, с надрывом, постепенно набирая ритм, воображая, что он говорит с самим Уильямом Блейком, он был так возбужден, что иногда его голос слегка дрожал, казалось, что он вот-вот расплачется. Все сошлись во мнении, что это было великолепное чтение, после этого Аллен напился вместе с Карне-Россом, который сказал, что хочет записать и Керуака, и Корсо.

Когда продюсер ушел домой, Аллен почувствовал себя одиноким, ему было грустно. Уотсон-Тейлор только что вернулся из своей поездки, и Аллен решил навестить его. Несмотря на то что он был сильно пьян, часам к семи до места он все-таки дошел. Саймон решил взбодрить его. «Мы выехали на его мотоцикле “Веспа”, совершая сумасшедшие повороты, я балансировал у него за спиной и знал, что могу разбиться насмерть, если этому будет суждено случиться, – писал Аллен Питеру. – Мы заходили в большие бары и пабы, я всю ночь дружелюбно с кем-то общался, потом мы с пьяным Саймоном приехали домой, и он предложил мне переспать с ним, он тоже был пьян, так что мы разделись и быстро заснули в объятиях друг друга, мы не занимались любовью, мы только целовались в большой уютной кровати». Уотсон-Тейлор жил вместе с Джорджем Мелли, писателем, художником и музыкантом. Аллену очень нравилось у них. Мелли был специалистом по сюрреализму, и на стенах висели работы Рене Магрита и Пола Клее, одна картина Макса Эрнста и множество работ в стиле дадаизма[43]43
  Дадаизм (1916–1922) – название этого художественного течения, как говорят, произошло от французского слова «dada», что означает конек, деревянная лошадка, или абсурд, детский лепет. Дадаизм окончательно оформился в Швейцарии (А. Бретон, М. Дюшан, М. Эрнст) и выразился главным образом в отдельных скандальных выходках, заборных каракулях, псевдочертежах, комбинациях случайных предметов. В 1920-е гг. дадаизм во Франции слился с сюрреализмом, в Германии – с экспрессионизмом.


[Закрыть]. Очень много крошечных собачек и большая библиотека по искусству. Саймон сказал Аллену, что тот может приходить к ним жить, когда хочет. Аллену он всегда нравился, уже много позже, в 1970-е, Уотсон-Тейлор жил с ним в Боулдере и читал лекции по патафизике в Институте Наропы.

Аллен навестил поэта-англичанина Гэла Тенбула из Уорчестера, и взял у него несколько стихов, чтобы послать их Дону Алану в Evergreen Review. Тенбул был врачом, но нашел время, чтобы опубликовать в «Мигрант Пресс» серию очень живых памфлетов, еще он вел широкую переписку с поэтами по всему миру. Тенбул отвез его в Стратфорд-на-Эйвоне, где похоронен Шекспир. Отсюда Аллен на поезде доехал до Оксфорда, где выступал перед группой очень заинтересованных студентов. Он читал «Вопль» и «Город», из «Голого ланча» Билла, и из «Свистка» Роберта Крили, и из работ Филипа Уолена и Денизы Левертов. Аллен писал Питеру: «Я снова отлично себя чувствую, выступая и плача на публике – перед спокойными замкнутыми англичанами».

Паркинсон отвез Аллена в собор в Солсбери и в Стоунхендж, и они гуляли на холодном февральском ветру среди разбросанных камней. В соборе Святого Петра он забрался в Галерею шепота под сводом и любовался оттуда Лондоном. После войны территория вокруг собора была почти уничтожена, и повсюду можно было видеть людей, очищающих те места, где падали бомбы, и строящих новые дома. В журнале Encounter Аллен нашел поэта Стивена Спендера и попросил его написать рецензии на несколько книг, выпущенных City Lights и Jargon Society Джонатана Уильямса. Еще он дал ему вырезку из «Голого ланча», но Спендер отказался писать, мотивировав это тем, что он не желает «продираться сквозь ярды и ярды внутренностей».

В то время как Аллен был далеко, Билл в Париже общался с Джоном Балфом и Мак Шелдоном Томасом. Оба они были из Техаса, последнего журналист Питер Леннон описал как «школяра, обладавшего потрясающими способностями и совершенно точно абсолютно не техасского типа». Томас жил в отеле «Пакс», который был похож на Бит Отель, и находился он тоже поблизости, в тупике улицы Сен-Анри, покровителя искусств. Шел, так Берроуз называл Томаса, был молодым писателем, пытавшимся найти свой путь, совершив традиционное паломничество в Париж. У них с Берроузом было много общего, в том числе интерес к наркотикам и мистике, а позднее он вместе с Биллом экспериментировал с гаданием по стеклу и гаданием на зеркале. Они с Биллом стали хорошими друзьями, а их роман длился до смерти Билла.

Поэт и издатель Кид Коман зашел навестить его и огорчился, узнав, что Аллена нет. Билл принял его в комнате Аллена, но во время их разговора в комнату влетела мадам Рашу и стала обвинять Комана в том, что он спал там. Билл уверил ее, что это не так и написал Аллену: «Грэхем и его молоденькие чертовы хипстеры продолжают делать короткие замыкания своей машиной, и достали леди, вывели ее из себя, а этот мальчик Дик где-то в доме постоянно устраивает короткие замыкания – вчера из-за того, что он включал разные приборы, полетело три пробки». Билл устал и стал употреблять так много болеутоляющих – в аптеках Франции абсолютно спокойно можно было купить эликсир опия, – что у него даже развилось легкое привыкание. Он сказал Аллену, что это нужно ему для его анализа, но по возвращении Аллен настоял, чтобы тот сходил к доктору, достал немного апоморфина и бросил дурную привычку. В жизни Билла произошло не очень приятное событие: арестовали Зизи, человека, который снабжал героином его и Аллена, а скоро должен был закрыться и его ресторан. Зизи продолжил торговать на улицах, но Биллу не нравилось покупать наркотики на улице. Однако он храбрился и говорил, что ему все равно, что его арестуют, и обкуривался до такой степени, что уже не знал, в каком городе он находится. Он не мог пройти два квартала до дома от улицы Сен-Жермен, а потом разлил варенье по всему этажу.

Скоро заметили, что в комнате Аллена никто не живет, Билл написал Аллену: «Этот паренек, Дик, все время, когда ошивается поблизости, пытается занять твою комнату. “Э, не-е-е-е-т, – заорал я ему очень решительно. – Ты мне не нравишься, и я тебя не знаю. Мне нужно две комнаты. Когда мне надоедает сидеть в одной, я перехожу в другую и сижу там”. Этакая наглость. Эти парижские любители жить за чужой счет въедут и вышвырнут человека из его собственной постели».

Билл очень нравился всем юным американцам-курильщикам в их квартале, казалось, в их компании он никогда не уставал, они просто сидели в его комнате и бесконечно говорили о джанке, о выращивании помидоров в Техасе, о глотателях шпаг, а также о новом любопытном предмете – раке и вирусах, а они восхищались этим «меланхоличным джентльменом». Билл зависал с компанией молодежи в кафе «Монако» на перекрестке у Одеона, большая часть людей, которые там собирались, были люди, сбежавшие из Америки и Англии, художники, писатели и исполнители народной музыки, это было для них местом встреч, местом, где они могли расслабиться и получить сообщения. Там был исполнитель народной музыки по имени Дэррел Адамс, в ухе у него была серьга, он постоянно ходил под чуть большим кайфом, чем все остальные. Адамс жил за углом в одном отеле с Шелом Томасом и часто приходил к Биллу, они сидели и разговаривали, и Билл пробивал английскую траву.

Билл писал: «Дэррел всегда приходил в гости к людям, когда они отплывали, и оставался на борту. Сейчас это стало очень забавным, потому что французы очень грубы с безбилетными пассажирами, они забирают твой паспорт, и все такое. Они на буксире вытаскивают судно на глубокую воду, и если ты смог остаться на борту к тому времени, как буксир возвращается на берег, тебе может повезти, и ты доберешься до места. Когда уезжал Ансен, Дэррел остался на борту, но ему хватило ума вернуться вместе с буксиром. Тогда было время, когда было модно ездить без билета. Первые несколько раз это прокатывало. Да, они спускали спасательную шлюпку для тебя и буек, но скоро это стало казаться им чертовски хлопотным».

Билл думал, что это новое поколение американцев будет толковым и что они постепенно смогут изменить законы и отношения дома. Он сказал Аллену, что ему кажется, для Америки должно быть какое-то искупление и что страна должна наконец найти свою душу.

В феврале приятель Шела, молодой энергичный ньюйоркец по имени Би Джей Кэрролл, которого чаще звали просто Би Джей, въехал в соседнюю с Алленом комнату вместе со своей говорящей на нескольких языках подружкой-француженкой, которая всех звала «человек». Би Джей был очень высоким мужчиной, в своем кожаном жилете, с распущенными темными волосами и густой черной бородой он выглядел грубоватым. Он курил много травы и быстро свел знакомство с Биллом и Алленом. Несколькими годами раньше у него был книжный магазинчик в Сан-Франциско, и он говорил, что его потрясали отсутствие человечности и любители жить за чужой счет и что с тех пор, как все это бросил, он совершенно замечательно себя чувствует. В первый раз битники узнали о нем из статьи Джона Клеллона Холмса в журнале Esquire, он сказал Аллену: «Вы, ребята, просто опустили страну! Мы – молодые, собираемся свалить отсюда, мы донесем ваш свет и поднимем ее! Мы сделаем это!» Аллену он казался похожим на Питера. Аллен сводил его в Лувр, в котором тот побывал в первый раз, они провели вместе много времени. Аллен писал Питеру: «Вот уже четвертую ночь мы проводим классно: мы не спим, гуляем или пишем, обкуренные или трезвые, о восходе солнца над Сеной вместе с Би Джеем, бывшим блестящим ангелом Голливуда и большим любителем поговорить, который пришел в себя два месяца назад в больнице с гнойниками на заднице и огромной надеждой на то, что небеса помогут ему превратиться из Дикой в Дичайшую Особь; сейчас он шастал по Парижу, подражая Биллу и приставая к немцам на улицах, чтобы поговорить о молоденьких молчаливых немецких кошечках… А еще в прошлом месяце он начал писать стихи и вытаскивал меня посреди ночи, и мы всю ночь курили и болтали в Холлз и смотрели, как над Нотр-Дамом восходит солнце». Следствием всех этих пирушек стало то, что Аллен стал жить по ночам и не вставал раньше четырех часов дня. Билл вспоминал Би Джея: «Он стал актером, он всегда хотел стать актером. Я часто виделся с ним в Париже, но потом он уехал в Америку, и больше мы никогда не виделись».

Еще один новым приятелем стал датчанин по имени Ли, когда он был пьян, то всегда был угрюм. Вскоре после их знакомства он так сильно напился, что упал и сломал руку. Его судили за убийство при участии в Движении cопротивления в Дании во время войны, а позднее он воевал в армии США в Индокитае. Он сказал, что отправился служить только потому, что в сражении люди любят друг друга и говорят друг другу правду, он был уверен, что настоящая дружба возможна только там. Он рассказал им о письме, которое получил от старого армейского приятеля, и к нему были приложены 50 000 франков и записка с просьбой пропить эти деньги за него, потому что он собирается покончить жизнь самоубийством. Вскоре после этого мама приятеля прислала ему телеграмму, в которой рассказала, что тот покончил-таки с собой. Иногда Ли водил Аллена в свой любимый китайский ресторанчик, они вместе ходили по барам. Ли часто напивался в «Бонапарте», начинал проклинать жизнь и пытался завязывать драки, этого Аллен не любил.

Аллен очень скучал по Питеру и как-то сказал ему, что в его голове по-прежнему звучат слова из тридцатого сонета Шекспира: «Но прошлое я нахожу в тебе / И все готов простить своей судьбе»[44]44
  Пер. Я. Маршака.


[Закрыть]. В это самое время он написал поэму «Европа, Европа»: «Я сижу в своей комнате / И думаю о будущем / Солнечные лучи льются на Париж / Я один, здесь нет никого / Кого можно было бы любить безоглядно / Чьи губы нежнее, чем у ангела / Человек – сумасшедший, любовь сумасшедшего / Несовершенна, я / Никак не могу выплакаться до конца / В сердце моем всего будет тяжесть / До самой смерти…»

Вернувшись из Лондона в Париж, Аллен снова увиделся с Джой, но секс был не очень удачным, потому что он принял немного болеутоляющих Билла. Аллен сказал, что женится на ней, чтобы она получила американское гражданство, если хочет. «Может быть, мы трахнемся с ней на Манхэттене, – рассказывал он Питеру, – а может быть, ты женишься на ней. Хорошая девчонка – загадочная, спокойная, как вода в озере». После того как Джой ушла, Аллен отправился в бар голубых на перекрестке перед Одеоном, напился там и стал слушать проигрыватель, вокруг него толпились молодые французы и арабы. Он ходил пьяной походкой из бара в бар и, к счастью, в одном из них наткнулся на Дэррела и Би Джея. Он еще больше опьянел и принялся бесконечно о чем-то рассказывать им, пока они шатались по ночным улицам. В первый раз за неделю он курил марихуану, но почти ничего не почувствовал, потому что был очень сильно пьян. Конечной точкой стал «Бонапарт», где Аллен подцепил молодого араба. Они взяли еще выпить, и юноша вернулся с ним в отель, но Аллен бухнулся на кровать, голый и пьяный, голова у него шла кругом. Он видел, что парень собирается ограбить его. Парень стянул с себя штаны, словно бы собирался залезть в постель, но вместо этого положил их сверху на Аллена. Он начал шарить по ящикам в поисках денег. Аллену было безразлично, ему было слишком плохо. Аллен сказал Питеру: «Я сказал ему, что он может забрать мои рубашки, которые мне больше были не нужны, забавно, он взял мой новый (я его купил в Англии) шерстяной свитер с высоким воротом и вельветовый пиджак, я открыл один глаз и сказал, что они мне нужны, и он положил их обратно, конечно же, предварительно вытащив деньги из нагрудного кармана (3000 франков [10 долларов]), оделся и ушел». На следующее утро Аллен проснулся разбитым, его мучило похмелье. Билл сказал, что Аллену следовало бы получше узнать парня, но тот ответил: «Я раньше никогда не снимал арабов, но, как бы там ни было, материальные потери меня не слишком пугают, жаль вот, что мы с ним не трахнулись, это да, но ведь мир полон печальных уродов, никто не хочет жить так же весело, как я, так что не остается ничего лучшего, чем сохранять жизнерадостность и, несмотря на все случившееся, не разочаровываться в людях».

Ферлингетти дал Аллену адрес звукозаписывающей студии «Вог» в Париже, там Аллен должен был сделать запись чтений «Вопля» для «Фэнтези Рекордз» в Беркли. Ему должны были дать аванс 50 долларов. Но несмотря на то, что он потратил много часов на запись и почти потерял голос, стараясь, чтобы он звучал как надо, он не мог сделать приличную версию в стерильных студийных условиях, и, прежде чем выпустить пластинку, «Фэнтези» пришлось дождаться хорошей записи, сделанной в Чикаго в 1959 г. Аллен объяснял это Ферлингетти так: «Мысль о том, что снова придется стоять перед микрофоном, – это слишком. В смысле, что ужасно попытаться вновь ощутить то же чувство – словно юный девственник, которого не пускают в публичный дом и который остывает все больше и больше». Несмотря на то что записи на BBC были превосходны, все, что сопровождало окончательный выпуск записи, заключение пятилетнего контракта на запись и вся бумажная волокита достали Аллена. Однако он все-таки сделал короткую запись для Канадской телерадиовещательной компании, за что получил столь необходимые ему для выживания 35 долларов.

А в марте Билл обнаружил на улице Драконов медицинскую библиотеку, там были все медицинские журналы и книги, о которых Билл когда-либо только мечтал. Многие подробности ужасных болезней, которые он обнаружил за время, проведенное там, потом нашли свое отражение в «Голом ланче». Они с Алленом читали огромные тома, посвященные природе шизофрении, внимательно изучали эксперименты, где больных шизофренией лечили мескалином. Они проводили там целые дни, обсуждая, куда бы вставить то, что нашли. Одним из самых важных открытий, считал Билл, было то, что у шизофреников очень редко бывает рак. Билл думал, что так можно будет лечить рак, и принялся вырезать все статьи, связанные с раком, которые только мог найти в The Times и New York Herald Tribune. Помимо этого Билл больше практически ничем не занимался, сидел в комнате и пил чай: он поглощал чая столько, что Доктор Джонсон был бы доволен.

Время от времени он развлекался тем, что писал стишки. К примеру, такие:

 
Один юнец из Тимбукту оттрахал
Старого еврея необычайной полноты
И сказал: «Неплохо! Он просто лапочка,
Как с папочкой,
Я бы трахнул его еще раз, а ты?»
 

Дважды в неделю он ходил к психоаналитику и ждал, что его жизнь изменится. Они с Алленом по-прежнему время от времени занимались сексом, но Билл сказал, что теперь секс его не особо интересует. Он чувствовал, как с ним что-то происходит, что, может быть, он станет знаменитым, что им заинтересуются женщины – он еще точно не знал что. В следующие несколько лет Билл иногда приводил в отель женщин, но, как правило, это было сущее несчастье.

Без сомнения, психоаналитик Билла помог ему разобраться с некоторыми его проблемами в сексе, к примеру, он обнаружил, что многое берет свои истоки в сильной травме, которую тот получил, будучи ребенком. Билл был очень привязан к своей няне – валлийке Мэри Эванс, которую он звал нянюшка, он так ее любил, что по четвергам, когда у нее был выходной, он злился и кричал на всех. Где-то глубоко в его детстве скрывалось «убийство», но дойти до этого сам он бы не смог. Еще в 1940-х психолог Билла доктор Пол Федэн в конце концов не выдержал и наорал на Билла: «Что тебя мучает всю жизнь?» Но Билл просто не мог вспомнить.

В июле 1958 г., вскоре после того как Аллен уехал из Парижа, доктор Шлумбергер сказал, что «убийством» был выкидыш. Билл писал Аллену: «Исследование подходит к концу. Нет ни тени сомнений: я видел выкидыш, выкидыш у моей распутной няни Мэри, и кусок плоти сожгли в печке в моем присутствии». Позднее Билл решил, что дело было не в этом. Приятель Мэри был ветеринаром, и он как-то раз разрешил Биллу посмотреть, как он убивает двух старых собак. Билл помнил, что, когда ему было четыре года, он что-то делал со своим старшим братом Мортом. Мэри пошла повидаться со своим приятелем и взяла двух мальчиков с собой. Билл помнил, как его выставили за дверь, и пару-тройку образов: смеющееся лицо человека, голос Мэри: «Давай, Билли. Тебе не будет больно», – голос брата, который потом спросил: «Мы расскажем про няню?» Вскоре Мэри Эванс ушла из семьи Берроузов после необъяснимого странного происшествия. То ли парочка пыталась заставить Билли заняться сексом с Мэри, то ли они хотели заставить его отсосать у ее дружка… Билл так никогда и не узнал, что произошло. Алан Ансен думал, что Билла заставили сосать член приятеля Мэри и, может быть, Билл укусил его. Он процитировал отрывок из «Голого ланча» про «белых защитников» (зубы), и сказал, что тем самым Билл приоткрыл часть своего прошлого, не понимая этого. Это было что-то такое, о чем Билл и его брат не могли рассказать своим честным родителям.

Билл родился 5 февраля 1914 г. в городе Сент-Луис, штат Миссури, в спальне на Берлин-авеню, 4664, вскоре после Первой мировой переименованной в улицу Першинг. Дом их стоял в окружении таких же домов среднего класса, перед которым находилась большая зеленая лужайка, а позади раскинулся большой сад. Кроме Мэри Эванс в доме еще была служанка, садовник и кухарка-ирландка, которая показала Биллу, как можно позвать жабу, живущую на переднем дворе. Она начинала еле слышно посвистывать, и жаба выползала к парадному входу из-под большого камня.

В 1926 г. семья Берроузов переехала в процветающий пригород Ладю, там на пяти акрах земли отец Билла построил дом и облицевал его белым камнем. Билл стал ходить в Школу Джона Берроуза – школа получила свое название в честь натуралиста, между семьей Берроузов и этим натуралистом не было никакой связи. Билла назвали в честь деда Уильяма Сьюарда Берроуза, изобретателя счетной машины и основателя огромной корпорации «Берроуз». Родители Билла продали свои паи в компании в 1929 г., но все равно остались хорошо обеспеченными людьми, хоть и не миллионерами, Билл не был хозяином трастового фонда, как написал в одной из своих книг Керуак. Однако после того, как он в 1936 г. закончил Гарвард, его родители ежемесячно присылали ему 200 долларов, это продолжалось до 1963 г., когда он сказал им, что хорошо зарабатывает своими книгами.

С ранних лет Билл знал, что он гомосексуалист. Ему очень нравился его сокурсник Келлз Элвинз, и, хотя они так никогда и не спали вместе, они на всю жизнь остались друзьями, сначала они вместе жили в Гарварде, потом вместе стали выращивать цитрусовые в Техасе и были в Мехико, Танжере, Копенгагене – всюду, куда ездил тогда Билл. В Гарварде Билл с Келлзом Элвинзом написали рассказ: «Прощальное мерцание сумерек», там впервые появился ставший знаменитым персонаж – Доктор Бенвей.

В 12 лет Билл читал рассказы о бродягах и ворах, вошедшие в биографию Джека Блэка «Всегда не прав», эта книга оказала на него сильнейшее влияние. «Первый раз я прочел “Всегда не прав” в 1926 г., у того издания была красная картонная обложка, – много позже вспоминал он. – Нравы среднего класса Сент-Луиса загоняли меня в тупик и смущали, меня очаровал этот мир потрепанных комнат, тускло освещенных коридоров, воняющих котами домов и притонов, где курили опиум, шариковых ручек и сутенеров-воров и джунглей, по которым бродили бродяги. Я читал про семью Джонсонов, семью бродяг и воров, в чьем поведении я видел больше смысла, нежели в условных и ханжеских правилах, которые считали образцом и которые были примером для моих предков». Из книги он вынес и несколько персонажей: старушку Мэри и образ семьи Джонсонов.

Билла пленил андеграунд, и, стабильно получавший свое ежемесячное содержание, он постарался войти в эти круги, он работал то барменом, то журналистом, то рекламщиком, то частным детективом на «Мерит Инкорпорейтед», и – его самая любимая работа – восемь месяцев на «А. Дж. Коуэн Экстерминэйтор» в Чикаго. «Нужно было постучать в дверь и громко сказать: “У вас есть клопы, леди?” – так, чтобы это услышали соседи, тогда бы она соврала и сказала бы, что у нее их нет, расписалась бы в моих бумагах, и я закончил бы с вызовами пораньше». Две книги Билла потом были названы «Дезинсекторами»: сборник разрезок, составленный в соавторстве с Брайоном Гайсином – «Дезинсектор», опубликованный «Оэрхэн Пресс» в 1960 г., и «Дезинсектор!», сборник коротких рассказов, вышедший в «Викинге» в 1973 г.

В самом начале 1940-х Билл познакомился в Нью-Йорке с Джеком Керуаком и Алленом Гинзбергом, а они познакомили его с Джоан Волмер, которая позже стала его гражданской женой. В 1945 г. он вместе с Керуаком и Гинзбергом переехал в ее квартиру на 115-й улице – это была легендарная коммуна битников, там брали истоки многие порядки, потом нашедшие свое отражение в «Голом ланче». Билл пытался понять психику и Джека с Алленом, и они вместе разыгрывали сценки, исследуя стереотипы своего характера: Джек стал невинным американским туристом и носил соломенную шляпу отца; Аллен строил из себя знатока искусств; Билл напялил на себя женскую одежду и заявил, что он – сумасшедшая графиня-лесбиянка.

Многие роли Билла предопределялись теми глубинами собственной личности, которые он открывал в себе благодаря психоанализу. Можно сказать, что Билл занимался психоанализом с 1939 г., когда он, чтобы произвести впечатление на приятеля, отрезал себе ножницами для птицы нижнюю фалангу мизинца. После этого он несколько дней провел в Бельвью, а затем некоторое время лечился в клинике Пэйн-Уитни. Он глубоко заинтересовался методами психоанализа и опробовал большую их часть. Больше всего он проникся идеями Вильгельма Райха, и, хотя с ним никогда не работал последователь Райха, он соорудил огромный аккумулятор оргона, приспособление, которое, как уверял Райх, способно удержать и выпарить то, что он называл «жизненной силой». Билл клялся на нем, а когда он умер, один аппарат по-прежнему стоял у него в саду.

В 1945 г. Билл познакомился с Гербертом Ханком и группой мелких воришек, которые пристрастили его к героину. Его арестовали, и в ожидании суда он стал приторговывать героином. Отец заплатил за него залог, и в 1947 г. Билл с Джоан переехали в Нью-Вэйверли, штат Техас, где 21 июля у них родился сын Уильям Берроуз III. Из Техаса они переехали в Новый Орлеан, где Билла снова арестовали, но вместо того, чтобы предстать перед судом и получить срок, Билл с семьей переехал в Мехико.