Текст книги "Августовские пушки"

Автор книги: Барбара Такман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Левые партии, наоборот, помня об образе генерала Буланже на коне, ассоциировали армию с государственными переворотами и полагали, что принцип «вооруженной нации» является единственной гарантией республики. Они утверждали, что несколько месяцев подготовки сделают любого гражданина пригодным для войны, и решительно сопротивлялись увеличению срока действительной службы до трех лет. Армия потребовала этой реформы в 1913 году не только для того, чтобы противодействовать увеличению численности германских вооруженных сил, но и потому, что чем больше людей проходит военную подготовку в данный момент, тем в меньшей степени можно ориентироваться на резервные части. После острых споров, серьезно взбудораживших страну, закон о трехлетней действительной службе был все-таки принят в августе 1913 года.

Пренебрежение к резервистам вызывалось новой доктриной наступательной войны, которая, как думали, могла быть успешно претворена на практике только с помощью солдат действительной службы. Чтобы нанести победоносный удар во время молниеносной войны, символизируемой штыковой атакой, был необходим «элан» – порыв, а «элан» не мог появиться у людей, привыкших к гражданской жизни и обремененных семейными заботами. Резервисты, смешанные с солдатами действительной службы, создадут «армию, находящуюся в упадке», не способную иметь волю к победе. Подобные чувства, считалось, испытывали и за Рейном. Лозунг кайзера «Ни одного отца семейства на фронте» получил широкую поддержку. В среде французского генерального штаба считалось непреложной истиной, что немцы не смешают действующие части с резервными, что, в свою очередь, дало основание рассчитывать на недостаточность сил Германии для выполнения двух задач сразу: направить мощное правое крыло в широкое наступление через Бельгию к западу от Мааса и одновременно иметь необходимое количество войск в центре и на левом фланге для отражения французского прорыва к Рейну.

Когда генерал Мишель представил свой план, министр обороны Мессими отнесся к нему как к безумной идее. Как председатель Верховного военного совета он не только пытался не допустить его принятия, но даже провел консультации с другими членами совета по вопросу отстранения Мишеля.

Мессими, цветущий, энергичный, почти неистовый человек, с толстой шеей, круглой головой и блестящими за очками глазами крестьянина, обладавший громким голосом, был когда-то профессиональным военным. В 1899 году, будучи тридцатилетним капитаном стрелкового полка, он подал в отставку в знак протеста против отказа пересмотра дела Дрейфуса. В то горячее время весь офицерский корпус выступал против возможности признания невиновности Дрейфуса после вынесения ему приговора, утверждая, что это нанесло бы удар по престижу армии иидее ее непогрешимости. Мессими, который не смог поставить верность армии выше принципов правосудия, решил посвятить себя политической карьере, задавшись целью «примирить армию с народом». Он принес в военное министерство страсть к улучшениям. Обнаружив, что «большое число генералов не только не способно вести войска за собой, но даже следовать за ними», он воспользовался правилом Теодора Рузвельта: все генералы должны участвовать в маневрах верхом на коне. Когда возникали возражения и угрозы, что такой-то и такой-то собирается подать в отставку, он отвечал, что именно этого и добивается.

Он был назначен военным министром 30 июня 1911 года, после того, как на этом посту за четыре месяца сменилось четыре министра, и на другой же день столкнулся с проблемой «прыжка «Пантеры» в Агадир, что предшествовало второму Марокканскому кризису. Ожидая мобилизации в любой момент, он обнаружил, что назначаемый главкомандующим в случае войны генерал Мишель проявлял «колебания, нерешительность и был подавлен тем грузом обязанностей, который мог свалиться на него в любую минуту». По мнению Мессими, Мишель представлял «национальную опасность», занимая этот пост. «Сумасшедшее» предложение Мишеля явилось удобным поводом, чтобы избавиться от него.

Мишель, однако, отказался уйти, не представив сначала свой план на рассмотрение совета, в состав которого входили видные генералы Франции: Галлиени, великий колониальный завоеватель, По, однорукий ветеран 1870 года, Жоффр, молчаливый инженер, Дюбай, образец галантности, носивший свое кепи набекрень с изысканным шиком Второй империи. Всем им предстояло занять активные командные посты в 1914 году, а двое из них стали маршалами Франции.Никто из них не поддержал план Мишеля. Один из офицеров Военного министерства, присутствовавший на этом заседании, сказал: «Нет смысла обсуждать это предложение. Генерал Мишель не в своем уме».

Представлял ли этот вердикт мнение всех присутствовавших (Мишель позднее утверждал, что генерал Дюбай вначале согласился с ним) – или нет, но Мессими, который не скрывал своей враждебности к Мишелю, повел совет за собой. Судьбе было угодно, чтобы Мессими обладал сильным характером, а Мишель нет. Быть правым и оказаться поверженным – такое не прощается людям, занимающим ответственные посты, и Мишель должным образом поплатился за свою проницательность. Освобожденный от своего поста, он был назначен военным губернатором Парижа, и во время критического часа предстоящего испытания он действительно проявил «колебания и нерешительность».

Мессими, решительно вытравивший ересь Мишеля об оборонительной стратегии, делал все от него зависящее, чтобы оснастить армию для ведения наступательных боев, однако, в свою очередь, потерпел поражение в осуществлении своего заветного проекта – изменении французской военной формы. Англичане одели своих солдат в хаки после бурской войны, а немцы собирались сменить синий цвет прусского мундира на защитный серый. Однако в 1912 году французские солдаты все еще продолжали носить те же голубые шинели, красные кепи и красные рейтузы, как и в 1830 году, когда дальность ружейного огня не превышала двухсот шагов и когда армии, сходившиеся на близкие дистанции, не испытывали необходимости в маскировке. Посетив балканский театр военных действий в 1912 году, Мессими сразу увидел те преимущества, которые давала болгарам их однообразная однотонная форма, и, вернувшись домой, решил сделать французского солдата не таким заметным. Его проект, предусматривавший введение серо-голубого или серо-зеленого цвета для мундиров, вызвал целую бурю протестов. Армия с таким же гордым упрямством не хотела отказаться от красных рейтуз, как и принять на вооружение тяжелые орудия. Одеть французского солдата в какой-то грязный позорный цвет, заявляли защитники армии, означало бы пойти навстречу самым сокровенным надеждам сторонников Дрейфуса и фримасонов. Запретить все красочное, все, что оживляет вид солдата, писала «Эко де Пари», значит выступить как против «французского духа, так и военной службы». Мессими указывал, что эти понятия вряд ли можно считать синонимичными, однако его оппоненты оказались непробиваемыми. Во время слушания дела в парламенте бывший военный министр Этьен говорил от имени Франции.

«Отменить красные рейтузы? – восклицал он. – Никогда! Ле панталон руж се ля Франс!» – «Красные рейтузы – это Франция». «Эта глупая и слепая привязанность к самому заметному из всех цветов, – писал впоследствии Мессими, – будет иметь жестокие последствия».

Тем временем, когда Франция все еще переживала агадирский кризис, он должен был назначить нового главнокомандующего на случай чрезвычайных обстоятельств вместо Мишеля. Он собирался придать еще большее значение этому посту, совместив его с постом начальника генерального штаба, одновременно ликвидировав пост начальника штаба при военном министре, который в то время занимал генерал Дюбай. Преемник Мишеля сконцентрировал бы в своих руках все бразды правления.

Сначала Мессими остановил свой выбор на генерале Галлиени, который отказался от этого предложения, объяснив, что он принимал участие в смещении генерала Мишеля и поэтому, заняв его место, будет чувствовать угрызения совести. Кроме того, ему оставалось два года до отставки, в которую он собирался уйти в 64 года, а также он считал, что назначение представителя колониальных войск вызовет недовольство в военной среде метрополии: «юн кестьон де бутон» – «вопрос мундира», – сказал он, указав на свои регалии. Генерал По, который следовал за ним по служебной лестнице, поставил условие предоставить ему право назначать по своему выбору генералов на высшие командные должности. Это требование, исходящее от человека, известного своими реакционными взглядами, угрожало разжечь едва затихшую вражду между стоящей на крайних правых позициях армией и республикански настроенной нацией. Уважая его честность, правительство отвергло это условие. Мессими тогда посоветовался с Галлиени, и тот рекомендовал своего бывшего подчиненного во время службы на Мадагаскаре, «хладнокровного и методичного работника с гибким и точным умом». И предложение занять этот пост было сделано Жозефу Жаку Сезару Жоффру. В свое время он был начальником Инженерного корпуса, а теперь начальником службы тыла. Ему было 59 лет.

Массивный, с брюшком, в мешковатом мундире, с мясистым лицом, украшенным тяжелыми, почти белыми усами и под стать им мохнатыми бровями, с чистой молодой кожей, спокойными голубыми глазами и прямым безмятежным взглядом, он производил впечатление благочестия и наивности – два качества, которые не были главными чертами его характера. Он не был выходцем из благородной семьи, не был выпускником Сен-Сира (Жоффр закончил менее аристократичный, но более научный Политехнический институт); не совершенствовал своих знаний в Военной академии. Как офицер Инженерного корпуса, он занимался такими неромантическими делами, как строительство укреплений и железных дорог, и принадлежал к роду войск, откуда, как считали, не могли появиться высшие командные кадры. Он был старшим среди одиннадцати детей мелкого буржуа, фабриканта винных бочек из французских Пиренеев. Его военная карьера отличалась незаметными достижениями и исполнительностью на всех постах, которые он занимал: командир роты на Тайване и в Индокитае, майор в Судане и Тимбукту, штабной офицер в железнодорожном отделе Военного министерства, лектор в Артиллерийском училище, ответственный за фортификационные сооружения при Галлиени на Мадагаскаре с 1900 до 1905 года, дивизионный генерал в 1905 году, корпусной в 1908-м и, наконец, начальник службы тыла и член Военного совета с 1910 года.

Он не имел клерикальных, монархических или других, вызывающих беспокойство связей, во время дела Дрейфуса он был за границей. Его репутация хорошего республиканца была такой же безукоризненной, как и его тщательно наманикюренные руки, вид у него был солидный и совершенно флегматичный. Его выдающейся чертой была крайняя молчаливость, которая могла бы показаться у других признаком самоунижения, однако он, нося ее как ореол вокруг своего тучного, спокойного тела, внушал лишь уверенность. До отставки ему еще оставалось пять лет.

Жоффр знал об одном своем недостатке: он не был подготовлен к утонченным приемам штабной работы. В один жаркий июльский день, когда двери в Военном министерстве на улице Св. Доминика были распахнуты настежь, видели, как генерал По, взяв Жоффра за пуговицу мундира, говорил: «Полно, шер ами, мы дадим вам Кастельно. Он знает все про штабную работу, и все уладится само собой».

Кастельно, выпускник Сен-Сира и Военной академии, был, как и д'Артаньян, родом из Гаскони, где, как говорят, живут люди с горячим сердцем и холодной головой. Он страдал от своих семейных связей с маркизом, от сближения с иезуитами и от личного пристрастия к католицизму, который он исповедовал с таким усердием, что даже получил во время войны прозвище «ле капусин боте» – монах в сапогах. У него, однако, был большой опыт работы в генеральном штабе. Жоффр предпочел бы Фоша, но, зная, что Мессими испытывает к нему объяснимую неприязнь, выслушал советы По и быстро им последовал.

«Э, – сказал Мессими с сожалением, когда Жоффр попросил назначить Кастельно своим заместителем. – Это вызовет бурю протестов левых партий, и вы наживете себе множество врагов». Тем не менее с согласия президента и премьера, хотя и «состроившего мину», услышав о таком условии, оба назначения были утверждены одновременно. Один знакомый Жоффра, генерал, преследовавший какие-то личные цели, предупредил, что Кастельно может «спихнуть» его. «Избавиться от меня! Ну нет, – ответил невозмутимо Жоффр. – Мне он нужен на шесть месяцев, а потом я его назначу командующим корпусом». Последующие события подтвердили, что Кастельно оказался для него неоценимым и, когда началась война, он, Жоффр, поручил ему командование армией вместо корпуса.

Исключительная уверенность Жоффра в себе проявилась в следующем году, когда его адъютант, майор Александр, решил узнать его мнение о том, скоро ли начнется война.

«Разумеется, скоро, – ответил Жоффр. – Я всегда так считал. Она придет. Я буду сражаться и одержу победу. Мне всегда удавалось выполнять все, за что я брался, – как, например, в Судане. И снова будет так».

«В таком случае вас ждет маршальский жезл», – предположил адъютант, почувствовав трепет при этой мысли. «Да», – согласился Жоффр с хладнокровной лаконичностью.

Под руководством этой невозмутимой фигуры генеральный штаб взялся в 1911 году за задачу пересмотра Полевого устава, переподготовки войск и составления нового плана кампании с целью замены устаревшего «плана-16».

Фош – направляющий ум штаба – оставил Военную академию, был повышен, затем переведен в действующую армию и, наконец, получил назначение в Нанси, где, по его выражению, граница 1870-го «как шрам перерезала грудь страны». Здесь он командовал XX корпусом, охранявшим границу, который ему суждено было скоро прославить. Он оставил за собой группу сторонников во французской армии, бывших его учениками и входивших в его окружение. Он также оставил после себя стратегический план, послуживший основой «плана-17». Завершенный в апреле 1913 года, он без возражений был принят вместе с Полевым уставом Верховным военным советом в мае того же года. Следующие восемь месяцев прошли в реорганизации армии в рамках этого плана и подготовке инструкций и приказов, мобилизации транспортных и тыловых служб, а также подготовке мест и графиков для развертывания и концентрации войск. К февралю 1914 года план был готов для рассылки по частям каждому командующему из имевшихся тогда пяти армий. Каждый исполнитель получал лишь ту часть плана, которая непосредственно его касалась.

Основную идею этого плана Фош выразил следующим образом: «Мы должны попасть в Берлин, пройдя через Майнц», то есть форсировать Рейн у Майнца, расположенного в 200 километрах к северо-востоку от Нанси. Эта цель была, однако, выражена лишь как идея. В противовес плану Шлиффена «план-17» не содержал ясно выраженной общей директивы и точного графика операций. Это был не оперативный план, а план развертывания войск с указаниями возможных направлений наступления для каждой армии в зависимости от обстоятельств, но без конкретной цели. По существу, это был план ответных действий, отражения немецкого наступления, направления которого французы не могли с твердой уверенностью предсказать заранее, и поэтому он должен был представлять возможность, как сказал Жоффр, «для внесения изменений задним числом и исходя из реальной обстановки». Но главной и неизменной его задачей было: «Наступление!»

Короткая общая директива, выраженная в пяти предложениях, с грифом «секретно», была единственным документом, с которым были ознакомлены все генералы. Они должны были выполнять этот не подлежащий обсуждению план. Однако обсуждать в нем практически было нечего. Как и Полевой устав, он открывался выспренним выражением: «При любых обстоятельствах главнокомандующему надлежит выступить всеми объединенными силами, чтобы атаковать германские армии». Далее в директиве лишь сообщалось, что французская военная кампания будет состоять из двух крупных наступлений – слева и справа от немецкого укрепленного района Мец – Тьонвилль. Части справа, то есть южнее Меца, начнут атаку прямо на восток через старую границу с Лотарингией, в то время как второстепенная операция в Эльзасе предназначалась для того, чтобы вывести французский правый фланг к Рейну. Наступление левее или севернее Меца будет идти на север или, в случае нарушения врагом нейтралитета Бельгии, на северо-восток через Люксембург и бельгийские Арденны. Однако этот маневр мог осуществляться лишь «по приказу главнокомандующего». Главная цель, хотя об этом нигде и не говорилось, заключалась в прорыве к Рейну с одновременной изоляцией и окружением вторгшегося правого крыла немецких армий.

Для этой задачи «план-17» предусматривал развертывание пяти французских армий от Бельфора в Эльзасе до Ирсона с перекрытием примерно трети длины франко-бельгийской границы. Остававшиеся две трети бельгийской границы от Ирсона до моря оказывались незащищенными. Именно вдоль этой полосы и хотел генерал Мишель оборонять Францию. Жоффр обнаружил его план в сейфе, когда занял кабинет Мишеля. По этому плану центр тяжести французских сил был перенесен на крайний левый участок фронта, который Жоффр оставил оголенным. Это был чисто оборонительный план, он не предусматривал возможности для захвата инициативы; он был, как сказал Жоффр после его тщательного изучения, «глупостью».

Французский генеральный штаб, получивший большое количество данных, собранных Вторым бюро, или военной разведкой, указывавших на возможный охват правым крылом немецких армий, тем не менее считал, что аргументы против такого маневра являются более вескими, чем доказательства его подготовки. Он не придавал значения возможности наступления через Фландрию, хотя сведения об этом были получены при драматических обстоятельствах от одного офицера германского генерального штаба, выдавшего в 1904 году ранний вариант плана Шлиффена. Во время трех встреч с офицером французской разведки в Брюсселе, Париже и Ницце этот немец приходил с головой, замотанной бинтами так, что из-под них торчал лишь седой ус да пара глаз, бросавших пронзительные взгляды. Документы, которые он передал за значительную сумму, показывали, что немцы планировали пройти через Бельгию в направлении Льеж, Намюр, Шерлеруа и вторгнуться во Францию по долине Уазы через Гиз, Нуайон и Ком-пьен. Этот путь и был избран в 1914 году, доказав тем самым подлинность этих документов. Генерал Ланрезак, тогда начальник французского генерального штаба, полагал, что эта информация «полностью совпадает с существующей в немецкой стратегии тенденцией, которая подчеркивает необходимость широкого охвата», однако многие его коллеги с этим были не согласны. Они не верили, что немцы смогут мобилизовать достаточное количество войск для маневрирования в таких масштабах, и подозревали, что эти сведения могли быть сфабрикованы с целью отвлечения внимания французов от реального места наступления. Французские стратеги затруднялись решить задачу со многими неизвестными величинами, одной из которых была Бельгия. Логичный французский ум считал, что, если немцы нарушат нейтралитет Бельгии и атакуют Антверпен, это, без сомнения, вовлечет в войну Англию, которая выступит против них. Постижимо ли, чтобы немцы сами себе оказали плохую услугу? Напротив, что более вероятно, Германия обратится к плану старшего Мольтке и совершит нападение сначала на Россию, которая не сможет быстро провести всеобщую мобилизацию.

Пытаясь предусмотреть «планом-17» ответ на одну из нескольких гипотез немецкой стратегии, Жоффр и Кастельно пришли к выводу, что наиболее вероятным следует считать вражеское наступление через плато Лотарингии. По их расчетам, немцы займут угол Бельгии к востоку от Мааса. Они оценивали силу немцев на Западном фронте – без использования частей резервистов на передовой линии – в 26 корпусов. «Растянуть такое количество войск до дальнего берега Мааса невозможно», – решил Кастельно. «Я придерживаюсь того же мнения», – сказал Жоффр.

Жан Жорес, великий социалистический лидер, думал по-другому. Ведя кампанию борьбы против закона о трехлетней воинской службе, он доказывал в своих речах и книге «Л'арме нувель», – «Новая армия», – что война будущего будет представлять борьбу массовых армий, с зачислением в нее всех граждан, к чему немцы и готовились, и что резервисты от 25 до 33 лет находятся в расцвете сил и будут более стойкими, чем молодые люди, не отягощенные какой-либо ответственностью. Если Франция, говорил он, не использует резервистов на передовой, ее ожидает жестокая участь быть «поглощенной» противником.

Кроме сторонников «плана-17», находились военные критики, которые выдвигали веские аргументы в пользу оборонительной стратегии. Полковник Груар в книге «Ла гер эвантюэль» («Будущая война»), опубликованной в 1913 году, писал: «Мы должны прежде всего сосредоточить свое внимание на угрозе наступления немцев через Бельгию. Предвидя, насколько возможно, логические последствия начального этапа нашей кампании, можно не колеблясь утверждать, что если мы сразу же начнем наступление, то потерпим поражение». Но если Франция подготовится к отражению наступления правого крыла немецких армий, «все шансы будут в нашу пользу».

В 1913 году Второе бюро собрало достаточно информации об использовании немцами резервистов в качестве солдат действующей армии, и французский генеральный штаб уже не мог игнорировать этот решающий фактор. В руки французов попали комментарии Мольтке на маневры 1913 года, где говорилось о таком использовании резервистов. Майор Мелот, бельгийский военный атташе в Берлине, сообщил о своих наблюдениях, касающихся необычайно большого призыва резервистов в Германии в 1913 году, из чего он заключил, что немцы формируют по одному корпусу резервистов на каждый корпус солдат действующей армии. Однако авторы «плана-17» не хотели менять своих убеждений. Они отвергли доказательства, говорившие о необходимости перехода к оборонительной стратегии, потому что их сердца и надежды, их подготовка и стратегия были неразрывно связаны с наступательной концепцией. Они убеждали сами себя в том, что немцы используют части резервистов только для охраны коммуникационных линий и для «пассивных фронтов», а также как крепостные и оккупационные войска. Они сами отклонили идею обороны границы с Бельгией, утверждая, что, если немцы растянут войска по всему правому флангу вплоть до Фландрии, их центр окажется настолько тонок, что французы, по выражению Кастельно, разрежут его пополам. Усиление правого крыла германских армий даст французам преимущество по численности войск в центре и на левом фланге. Смысл этого был заключен в классической фразе Кастельно: «Тем лучше для нас!»

Генерал Леба, покидая улицу Св. Доминика, где он совещался по этому вопросу, сказал, обращаясь к своему заместителю; «У него три звезды на рукаве, а у меня две. Как я могу с ним спорить?»