Текст книги "Призрак Белой Дамы"
Автор книги: Барбара Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Однако, едва войдя внутрь, я забыла о толпе. Прихожая была больше нашей гостиной. Огромное пространство мраморных полов, залитых сиянием канделябров. Повсюду были оранжерейные цветы, наполнявшие воздух ароматом, в альковах стояли статуи в натуральную величину, но по желанию леди С., следующей новой моде на скромность, ее греческие богини были задрапированы.
Балюстрада, увитая виноградными лозами и розами, вела в большую залу. Мы медленно поднимались. Я была так потрясена количеством огней, сладкими ароматами, сверканием бриллиантов на белых шеях и запястьях, что почти ничего не чувствовала и не замечала. Я чувствовала мучительную боль в своей слабой ноге, и, чем старательнее я старалась не хромать, тем хуже становилась моя походка.
Слуга, стоявший на верхней площадке, выкрикнул наши имена, и мы оказались в бальном зале. Комната была так огромна, что не казалась переполненной, хотя большинство гостей уже прибыло. Мы начали пробираться в ту часть зала, где в огромных вазах росли целые деревья. Тетя, запыхавшаяся после подъема и энергично обмахивавшая себя веером, оглядывала залу и восклицала, когда замечала знакомые и знаменитые лица.
Мой взгляд упал на джентльмена, стоявшего у дальней стены. Он был необычайно высок и держался очень прямо, у него были широкие плечи и узкая талия. Он был весь в черном, за исключением белоснежной манишки, и цвет его волос и кожи перекликался с контрастным цветом его одежды. Это была поразительная фигура, но не столько одеждой он привлек мое внимание, сколько выражением лица. В этой толпе он, казалось, был отделен ото всех.
Как бы почувствовав мой пристальный взгляд, он повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза. По мне пробежала странная дрожь.
Несомненно, это был самый красивый мужчина, какого я когда-либо видела. Его внешность не соответствовала тогдашним моим вкусам – ни глубоких голубых глаз, ни прекрасных кудрей, но она была, без сомнения, выдающейся. Его глаза были так же темны, как и волосы, черты лица холодны и совершенны: прямой греческий нос, прекрасно очерченный рот, который не был скрыт ни усами, ни бородой, и широкий белый лоб с прядью волос, волной спадающей на него, делая его менее суровым. Его брови как идеальные полукружья, ресницы длинные и густые, как у девушки.
Вы можете спросить, как я могла рассмотреть все эти детали на таком расстоянии. Позже у меня, конечно, была возможность хорошо изучить его черты. Но уже при первой встрече я разглядела мельчайшие особенности его внешности. Я смотрела на его лицо и фигуру как бы через увеличительное стекло. Когда спустя долгое время он отвернулся, я почувствовала себя так, как будто вырвалась из тисков.
В тот же миг тетины пальцы так стиснули мою руку, что я вздрогнула.
– Он заметил тебя, – зашипела она мне прямо в ухо, – он смотрел на тебя целых полминуты. Лу, кто мог вообразить себе такое! В тот самый миг, когда мы прибыли!
– Да, он смотрел, но не похоже, что ему понравилось то, что он увидел, – возразила я, все еще дрожа. – Он не улыбнулся.
– Он редко улыбается, такая уж у него натура. Однако ты еще большая простофиля, чем я думала, если не поняла значение его взгляда.
– Вы его знаете? Кто он?
– Я никогда не встречалась с ним. Но его все знают, он один из самых видных людей в этом сезоне. Эдвард, барон Клэр. Он не ирландец, как ты могла предположить, но его огромное имение расположено на севере. Его отец недавно умер, и ходят слухи, что он ищет жену.
Это слово почему-то заставило меня поморщиться, как будто этот долгий мрачный взгляд пробудил во мне мысли, которые раньше не приходили мне в голову. Я должна была стать чьей-то женой, а этот человек должен был стать чьим-то мужем… Моим? Мысль эта совсем не была неприятной. О Фернандо я могла лишь мечтать, мне не бывать с ним, но если уж я должна принадлежать какому-то мужчине, то этот… Могло быть и хуже. Я знала это по претендентам на мою руку, на которых я уже насмотрелась. Он был красив, знатен, старше меня, но не слишком стар…
– Он богат?
Я сказала это громко, и тетя, тащившая меня через залу, бросила на меня быстрый одобрительный взгляд.
– Не знаю, – призналась она с несвойственной ей простотой. – Мне говорили, что имение велико, но ходят слухи… Тебе следует надеяться, что он не богат. Клэры слишком высокородны для нас, однако, с десятью тысячами…
Я выхватила у нее руку: эта фраза, как всегда, разозлила меня.
Тетины неистовые поиски общего знакомого, который представил бы нас барону Клэру, не сразу принесли плоды. Когда начались танцы, я была приглашена гибким юным модником из дворян, которого я встречала и раньше («Три старших брата – не лучший вариант»), и тетя нехотя отпустила меня. Мы танцевали кадриль, которая у меня получалась достаточно хорошо. Быстрые народные танцы были выше моих возможностей, но все же моя хромота почему-то была меньше заметна, когда я танцевала.
Во время кадрили я ловила взгляды тети и с мрачным удовольствием заметила, что она заговаривает со всеми дамами по очереди, все еще не оставив надежды быть представленной. Я также наблюдала за бароном. Он не танцевал. Надменно поднятая голова, в то время как он рассматривал проплывающие мимо него пары, наводила на мысль о султане, разглядывающем последнюю партию невольников, а презрительное выражение его красивого рта показывало, что он не слишком высокого мнения о большинстве из них.
В конце концов именно я обеспечила желанное знакомство. Одна из фигур танца столкнула меня лицом к лицу с тем, кого я никак не ожидала встретить, – фигурой из моего прошлого. Это была Маргарет Монтгомери, с которой мы сперва враждовали, а потом стали закадычными подругами. Она уехала от мисс Плам за год до меня. Порывистость ее характера, заставившая ее бросить в меня пирожным, была смягчена временем и усилиями мисс Плам, но не уничтожена, – увидев меня, она радостно воскликнула и всплеснула руками. Я подумала, что мы разрушили весь танец, но кавалер Маргарет, молодой человек с круглым сияющим лицом, казалось, хорошо ее знал. Он сжал ее запястье и вернул к фигуре танца, посмотрев на меня с извиняющейся улыбкой. Засмеявшись, она пошла с ним, но, как только танец закончился, бросилась ко мне.
– Кто мог представить, что я встречу тебя! – вскрикнула она, обвивая меня руками. – Нам обязательно надо обо всем поболтать. Познакомьтесь, мой кузен Фрэнсис – Люси. Фрэнк, пойди принеси нам пуншу или выкури сигару на террасе и пригласи с собой этого джентльмена. Я должна поговорить с Люси, я не видела ее целую вечность!
Фрэнк с готовностью подчинился, что много сказало мне о будущем Маргарет. Когда я поддразнила ее этим, она странно пожала плечами, и ее крупные темные локоны подпрыгнули.
– Да, думаю, мы поженимся, это в обычаях нашей семьи – заключать браки между кузенами. Мы очень большие снобы, никто другой недостаточно хорош для нас! Честно говоря, никто из достаточно хорошей семьи не делал мне предложения. Не могу же я оставаться старой девой, как ты думаешь?
Тут к нам присоединилась моя бдительная тетя, пожелавшая познакомиться с моей подругой. Было очевидно, что ей неприятно видеть нас рядом, и я могла понять почему: на фоне розовых щек и пышных каштановых волос Маргарет я выглядела невзрачной. Тетино лицо вытянулось еще больше, когда после длительных расспросов она выяснила родственные связи Маргарет. Она действительно принадлежала к прекрасной семье. Только известие, что Маргарет фактически помолвлена, заставило тетю быть вежливой.
– О да, Фрэнк – неплохая партия, – сказала Маргарет небрежно.
– Похоже, он очень влюблен в тебя, – сказала я, обескураженная ее равнодушием.
Маргарет разразилась громким безудержным смехом.
– Но это же не имеет отношения к замужеству! – воскликнула она. – Замужество – деловой шаг. Люси, помнишь наши детские мечты о том, какие у нас будут мужья? Ты хотела, чтобы у твоего были изящные маленькие усики, как у принца, тогда как я тосковала по темноволосому меланхоличному герою, чьи черные глаза заключают в себе непостижимую тайну!
Можно было подумать, что ее мечта материализовалась: высокий темноволосый мужчина медленно прошел через толпу неподалеку от нас. Уловив направление моего взгляда, Маргарет обернулась. Она снова рассмеялась, но на этот раз в ее веселье была какая-то фальшивая нота.
– Да, именно. Не правда ли, он в точности совпадает с моим воображаемым героем? И если верить слухам, в виде исключения, образ не так уж далек от реальности.
Тетя обернулась, ее ноздри раздулись, как у собаки, почуявшей добычу.
– Вы говорите о бароне Клэре? Что за слухи, умоляю, мы наводим справки. Вы ведь, без сомнения, знакомы?
– Мы в отдаленном родстве, – сказала Маргарет. – Когда он только появился в Лондоне, моя мама подумала… Но, похоже, я не в его вкусе. Он сказал своему другу, а тот пересказал, что я похожа на щенка, виляющего хвостом, прыгающего и здорового. А ему не нужна в доме собака.
– Как это грубо! – сказала я возмущенно.
– Ничуть, – холодно ответила Маргарет. – Он же не знал, что эти слова дойдут до меня. Он отказал нескольким весьма богатым и родовитым дамам; по-видимому, у него высокие требования или… или какие-нибудь необычные. И, – добавила она шепотом, – я не жалею, что все так сложилось.
Тетя взглянула на нее с презрением, она явно сочла это объяснение самоутешением. Но когда она отвернулась, глядя, как барон медленно и надменно двигается, Маргарет схватила меня за руку.
– Она хочет выдать тебя за Клэра, – зашептала она, – умоляю тебя, Люси, не соглашайся.
– Почему бы и нет? – таким же шепотом спросила я. – Вряд ли, конечно, такое может случиться, но почему?..
Маргарет пожала плечами. Ее румяные щеки слегка побледнели.
– Если угодно, считай меня фантазеркой, но о его семье ходят сплетни, говорят… его мать…
Тетя повернулась к нам. То, что она прервала нас, было для меня ужасно – я успела узнать достаточно, чтобы испугаться. По-видимому, предположение Маргарет не было таким уж неправдоподобным, как я думала раньше. Барон возвращался, сделав круг по бальной зале, и его глаза были прикованы к нашей маленькой группке.
Он подошел к нам вплотную и поздоровался с Маргарет как со знакомой и родственницей. Ей пришлось представить нас друг другу. Ни тетя, ни его милость не показали виду, что заметили, как неохотно она это делает.
– Я слышал о леди Расселл от многочисленных друзей, – сказал он, склоняясь к тетиной руке с такой грацией, которая пленила бы любую женщину, если та еще до сих пор не была влюблена в его титул. – Надеюсь, что это поможет мне познакомиться с вами поближе.
Тетя сказала в ответ что-то учтивое, и Клэр обернулся ко мне.
Я едва слыхала, что он сказал. Его горящие черные глаза буквально загипнотизировали меня. Он пригласил меня на следующий танец, но, когда мы шли по зале, он спросил, не предпочту ли я отдохнуть и посидеть под одним из деревьев.
Это было предложено очень вовремя: я внезапно почувствовала свою ужасную хромоту, которая меня не беспокоила некоторое время. Опираясь на его руку, я обернулась через плечо. Моя тетя буквально светилась от гордости, а лицо Маргарет застыло в предчувствии чего-то дурного.
ГЛАВА 3
В тот вечер Клэр получил приглашение навестить нас. Он стал частым гостем в нашем доме, однако его поведение ставило меня в тупик. Постоянно помня благодаря леди Расселл о всемогущих десяти тысячах, я не допускала, что Клэр безумно влюблен в меня. И все же не было секретом, что он отверг других девушек, обеспеченных не хуже, чем я. Значит, я ему хоть немножко нравилась… Как я уже сказала, я не предполагала никакой страсти. Но мне не хватало каких-то мелочей – многозначительного взгляда, нежного рукопожатия, слова, содержащего скрытый смысл… Любая женщина поймет, что я имею в виду. Он был изысканным, серьезным, внимательным, и не более.
А что чувствовала я? По всем правилам мне следовало быть глубоко влюбленной. Он был внешне привлекателен, и его ум был так же хорошо сформирован, как и его лицо. Мы вместе читали стихи, его серьезный голос придавал стихам глубокий смысл. Его взгляды на красоту, живопись, книги, музыку были всегда неожиданны. Ему недоставало чувства юмора, но ни одна рассудительная девица не ждет от меланхолического героя остроумия. Были две причины, мешавшие мне полюбить его. Первая – это предостережение Маргарет. Меня приводила в бешенство невозможность получить у Маргарет объяснение ее странным словам. Она и рада была бы поговорить, и виделись мы после бала несколько раз – тетя горела желанием поближе сойтись с ее выдающейся семьей. Но моя тетя и мать Маргарет делали откровенность между нами невозможной. Тетя никогда не оставляла нас наедине, а леди Монтгомери отнюдь не жаждала ближе познакомиться с нами. Когда на Рождество Маргарет уехала в родовое поместье в Дербишире, мы не обменялись и парой слов наедине.
А вторая причина та, что я уже была влюблена, но не в Клэра.
Я продолжала брать уроки игры на арфе. Это, как впоследствии признавалась тетя, была ее ошибка, но она не видела того, что уже становилось заметным. Какая девушка в здравом уме будет мечтать о ничтожном, бесхарактерном учителе музыки, когда у ее ног красавец барон Клэр?
Я оказалась той девушкой. У нас с моим обожаемым Фернандо было мало времени для флирта, но за закрытыми дверями гостиной было немало вздохов, и слез, и – да, да – поцелуев. Я должна была играть на арфе: затянувшаяся тишина вызвала бы у тети подозрение. Но когда я дергала струны наобум, Фернандо склонялся надо мной, дотрагивался до моей щеки и страстно дышал в мои волосы. Я немного преуспела в музыке, но сильно преуспела в любви.
И, подобно молоденьким девушкам, воображающим себя несчастными в любви, я томилась и делалась все бледнее.
Тетина досада на мою бледность и плохой аппетит несколько улеглась при виде восхищения Клэра. Он не интересовался здоровыми девушками, как он сказал. Он говорил о лилиях и грациозных, поникших нимфах, он декламировал стихи о томных девицах.
За эти несколько недель я лучше узнала мистера Бима и невольно оценила его лучшие черты. Тетя постоянно нуждалась в деньгах и использовала наше продолжающееся знакомство с Клэром для объяснения возросших расходов. Я не присутствовала при обсуждении моими опекунами деловых вопросов. Я и не хотела присутствовать, наоборот, я была бы возмущена, если бы кто-нибудь предложил, чтобы я, вместо того чтобы проводить часы с Фернандо или мечтать над каким-нибудь чувственным романом, обсуждала скучные денежные вопросы. Но мистера Бима я видела часто в его конторе и дома.
Старый холостяк, он жил уединенно. В его мрачных, старых комнатах ему прислуживал такой же старый слуга. К своему удивлению, я обнаружила, что среди редких развлечений, которые он себе позволял, была застенчиво скрываемая, но страстная любовь к музыке. Моя игра на арфе заставляла его морщиться, но ему нравилось, как я пою. Он говорил, что у меня приятный голосок, а однажды, находясь в благодушном настроении, он рассказал мне об операх, которые слушал в Вене и Германии.
Но все же он не чувствовал себя действительно непринужденно со мною, и я начала подозревать, что беседы с моей теткой столь же мучительны для него, как, по ее словам, и для нее. На самом деле сражения доставляли ей удовольствие – она была воинственной старой дамой, не падавшей духом при ссорах. А мистером Бимом руководило только чувство долга. Я невольно прониклась восхищением к чувству ответственности, которое толкало его на длительные неприятные стычки. Он был моим опекуном и слабо разбирался в добрых намерениях моей тетушки. Со своей стороны, он был полон решимости проследить, чтобы меня не обманывали. В целом у него был замечательный характер, единственными недостатками которого были некоторая холодность и отсутствие воображения. Однако его безупречная честность оказалась для меня столь же роковой, сколь и подлость тех, кто привел меня к краху.
Тетя упоминала, что мистер Бим остался холостяком из-за несчастной любви. Давным-давно он любил даму, которая вышла за другого. Как рыцарь в старину, он остался верен утраченной любви, и сейчас, когда она была уже вдова и находилась в стесненных обстоятельствах, он радовался, что может помочь ей единственным способом, какой позволял ему такт, – через ее сына.
Иногда я видела мистера Джонатана, хотя и не по своей воле. Его отправляли развлекать меня каждый раз, когда старшая пара обсуждала деловые вопросы. Более близкое знакомство только укрепило мои первые впечатления. Он был очень странный молодой человек. Иногда мне казалось, что он любуется мной; он мог сидеть неподвижно, глядя на меня, когда думал, что я его не вижу. А потом снова мог наговорить грубостей, Он отпускал обидные замечания о моем уме или отсутствии такового, и, казалось, он принял решение улучшить его своими радикальными идеями. Его рассуждения обычно были мрачными и почти всегда скучными. Утомительные статистические сведения о безработице в деревне, длинные выдержки из экономических книг, критика собственной профессии – из этого состояли разговоры, которые навевали на меня невыразимую скуку.
Был все-таки один повод, по которому замечания мистера Джонатана производили на меня впечатление. Они были мрачными, но не скучными. Это неожиданное столкновение произошло в начале декабря. Оно памятно мне по многим причинам.
На улице валил снег, мало напоминавший мягкие белые хлопья, украшавшие зимнее небо в Кентербери. Копоть и дым так затуманили небо великого города, что даже хлопья снега были черными. День выдался мрачный и темный, мы вынуждены были рано зажечь свечи. Барон Клэр собирался зайти с визитом.
Мечтая о Фернандо, я не сразу заметила, что тетя на этот раз готовилась к встрече более тщательно, чем обычно, а когда она велела мне переодеться, я поинтересовалась, зачем это нужно.
– Мистер Бим собирается зайти, – объяснила она. – Он хочет познакомиться с Клэром.
Мы уже находились в столь близких отношениях, что тетя обращалась к нему, опуская титул. Я знала, что предвещает эта встреча. Я медленно поднялась к себе и переоделась.
В эти дни у меня постоянно побаливала голова. Все признавали, что в Лондоне очень нездоровый воздух. В палате общин заседали с закрытыми окнами, потому что зловоние, шедшее от реки, протекавшей под стенами собора Святого Стефана, могло заставить замолчать самого крепкого оратора. Большинство улиц утопало в грязи, открытые сточные трубы проходили прямо по мостовым. Не прошло и пяти лет с тех пор, как в городе свирепствовала холера, а тиф был ежегодным гостем.
Я ничего об этом не знала. Я знала только, что для моей тети открытое окно – злейший враг и что бывали дни, когда я так сильно хромала и была столь слаба, что едва могла двигаться.
В тот день Клэр прибыл рано с огромным букетом для меня и коробкой французских конфет для тети. Его обычно бледные щеки слегка порозовели. Никаких других следов волнения не было заметно в его поведений. Своим медленным прекрасным голосом он вел разговор на общие темы. После обеда мы расположились в гостиной, а тетя готовила чай, когда дворецкий объявил о приходе мистера Бима и его помощника.
Тетя что-то проворчала. Она не слишком нуждалась в обществе мистера Джонатана, но ей необходим был мистер Бим, и, когда она поднялась поздороваться с ним, она была очаровательно любезна с обоими.
Порыв воздуха ворвался в комнату из холодного холла с вновь пришедшими. Это несколько оживило меня, томно сидевшую на диване, и я с удивлением увидела, что молодые люди сразу невзлюбили друг друга. Клэр пожал руку мистеру Джонатану с непередаваемой снисходительностью. По его виду казалось, что он понюхал что-то отвратительное.
Джонатан был одет очень тщательно. Его буйные волосы были насильно примяты, галстук повязан так туго, что, казалось, задушит его. По сравнению с уравновешенностью и безупречным платьем Клэр он был в невыгодном положении. Он выглядел не на десять, а на двадцать лет моложе и, казалось, не представлял себе, что делать со своими руками и ногами.
Натянутое рукопожатие Клэр привело его в такое замешательство, что он сел слишком резко, едва не свалившись с края дивана. В результате его длинные конечности перепутались, что не могло улучшить его настроение, и он уселся, свирепо глядя на Клэр, будто считал его повинным в своей неловкости.
Я не запомнила, с чего начался спор, но уверена, что это вина Джонатана. Он был готов возражать против всего, что сказал Клэр, а тут еще предмет разговора был близок его сердцу.
Мы говорили о погоде, казалось бы, на совсем безобидную тему, и мистер Бим, кашляя, жаловался на загрязненный воздух и выражал надежду, что не случится вспышки болезней.
– Холера в тридцать втором, тиф в тридцать девятом, – сказал Джонатан с мрачным удовольствием. – Следующая эпидемия всего лишь дело времени.
Клэр поднял бровь.
– Конечно, это излишне пессимистическая точка зрения, – медленно выговорил он, – не стоит волновать дам, знаете ли.
– Дамы точно так же подвержены холере, как и мы с вами, – пылко возразил Джонатан. – Если женская доброта не заставляет их ненавидеть те отвратительные условия, которые вызывают заболевания, то собственные интересы могут заставить их предотвратить это. Условия, вызвавшие прошлые эпидемии, не изменились.
– А, я понял. – Клэр поднял бровь. – Вы из тех молодых – э-э-э – энтузиастов, которые оплакивают бедный угнетенный рабочий класс.
– Вы не видите причин для беспокойства?
– Меня не беспокоит политика, – сказал Клэр с самым тонким презрением.
Джонатан действительно пытался держать себя в руках. Он перекладывал чашку с чаем из руки в руку, словно боясь обжечься, но, кроме этого да еще покрасневшего лица, ничем не выказывал своего раздражения.
– Это вопрос не политики, – сказал он, – а простой человеческой порядочности. Вы не читали «Отчет о санитарном состоянии рабочего класса»?
Клэр рассмеялся. Это было непростительно с его стороны, но еще хуже было то, что и я рассмеялась вслед за ним. Я просто не могла удержаться – так забавен был контраст между важностью титулованной особы и комической внешностью Джонатана. Его попытки обуздать волосы оказались напрасны: они вертикально стояли на макушке, как у задиристого молодого петушка.
Он взглянул на меня, и смех застрял у меня в горле.
– Извините меня, – сказал Клэр искренне, – просто я представил себе, как присутствующие здесь читают книгу с подобным названием. Нет, я не читал этот ваш «Отчет». Мне нет нужды читать его. Я просто слишком хорошо знаю, какие вымышленные жалобы там содержатся. Беднейшие классы всегда выражают недовольство, и, что бы для них ни делалось, они будут продолжать жаловаться.
– Но ведь не делается ничего, – быстро ответил Джонатан. – От этого и жалобы.
Клэр вздохнул.
– Мой милый мальчик, – сказал он совершенно добродушно, – они, да и вы, честные молодые реформаторы, отказываются понимать, что условия жизни бедных могут быть улучшены только ими самими. Потребление джина – пусть дамы меня простят – в лондонских трущобах…
– Люди стремятся пить, чтобы забыть свои несчастья.
– Если бы они не пили, они не были бы столь несчастны.
– В конце концов, джин – не заразный напиток, чего нельзя сказать о лондонской воде.
– Я пью ту же воду.
– Если вы когда-нибудь остановитесь и посмотрите внимательно на ту реку, из которой ее берут, вы не станете! Даже цвет у Темзы темно-коричневый. В нее спускают канализацию, кидают дохлых крыс, собак, трупы людей…
– Достаточно, прошу вас, – рявкнул мистер Бим, – здесь дамы.
Тетя выглядела так чопорно и натянуто, что мне захотелось рассмеяться. Только накануне я слышала ее жалобы о качестве воды из крана на кухне на таком забористом жаргоне, после которого выражения мистера Джонатана были верхом скромности.
Джонатан повернулся к своему хозяину:
– Существуют женщины, которые не находят тему страдания слишком деликатной для их ушей.
Я не поняла намека, но мистер Бим понял, и его сердитое лицо немного смягчилось. Джонатан продолжал:
– При всем моем уважении к дамам я чувствую, что мы не можем и дальше вести себя подобно страусам, пряча голову под крыло, чтобы не видеть опасности. Вы рассмеялись, сэр, когда я упомянул тот отчет. Вы, без сомнения, находите сведения об условиях работы на угольных рудниках такими же забавными? Семи-восьмилетние дети, ползущие на четвереньках, как собаки, по темным сырым туннелям, волоча тележки с углем… Запряженные, как животные, девочки наравне с мальчиками – забитые, голодные, полунагие…
Мистер Бим издал рычание, а Клэр – слабый протестующий звук. Я была рада их вмешательству. Я чувствовала себя больной.
– Я не верю этому, – произнесла я, – такое не может быть правдой.
– Комиссия видела все это, – сказал Джонатан. – Был случай, когда трехлетний малыш работал на откачке, стоя по щиколотку в воде двенадцать часов…
– Довольно, сэр, – воскликнул Клэр, – вы расстраиваете мисс Картрайт. Дорогая, вы так побледнели! Стакан вина…
Он склонился надо мной, держа меня за руку. На его красивом лице отразилось беспокойство. Признаюсь, я была более чем когда-либо раньше, близка к тому, чтобы полюбить, – его нежность была так приятна. Тетя говорила что-то бессвязное и вскрикивала, мистер Бим издавал сердитые звуки, а я – центр их внимания – сидела, выпрямившись, и отталкивала стакан вина, принесенный мне Клэром.
– Нет, нет, я не упаду в обморок, я просто не верю. Это ложь, это просто должно быть ложью. Такое не может происходить в христианском мире.
Джонатан стоял, замерев, на коврике у камина, все еще сжимая забытую чашку. Его глаза встретились с моими. Я не увидела ни следа сожаления или смущения на его лице.
– Я здесь, как говорится, de trop [4]4
Нежелательный (фр.)
[Закрыть], – произнес он холодно. – Прошу извинить меня, леди… милорд… мистер Бим…
Со спокойным поклоном он твердым шагом направился к двери. Это был бы достойный уход, но он забыл о чашке, и ему пришлось вернуться и поставить ее на стол. Его лицо пылало.
Когда он ушел, все расслабились. Тетя едва сдерживала веселье; в своих попытках скрыть его с помощью носового платка она едва не лопалась от смеха. Мистеру Биму весело не было.
– Я должен извиниться, – сказал он полным достоинства голосом.
– Настоящий юный левеллер [5]5
Левеллеры – «уравнители» – члены секты, ратовавшей за всеобщее равенство в средневековой Англии.
[Закрыть], – заметил Клэр. – Он, должно быть, превосходный работник, если вы, сэр, терпите подобные бунтарские взгляды.
– Так и есть, – быстро сказал мистер Бим. Он был готов извиниться за поведение, которое он считал грубым, но он не стал бы оправдываться в своем выборе работников ни перед одной живой душой.
Некоторое время меня преследовали слова Джонатана. Я говорила себе, что не верю страшной картине, нарисованной им. Дни шли, и этот ужас изглаживался из моего сознания, как это свойственно человеку. Другие проблемы занимали мое внимание.
Намерения Клэра становились ясными. Он был готов сделать предложение, и эта мысль приводила меня в панику. Я избегала оставаться с ним наедине. Прикосновение его руки вызывало во мне странную, но отнюдь не неприятную, дрожь. И все же я не могла забыть предупреждение Маргарет.
Хитроумно, как мне казалось, я завела разговор о родителях Клэра. Об отце, умершем годом раньше, он говорил вполне свободно.
– Боюсь, он был непутевым бароном, – сказал он, улыбаясь одной из своих редких улыбок. – По-своему неплохой человек, не поймите меня превратно, но он был продуктом другой, более испорченной эпохи, которая, благодарение небесам, отошла в историю. У него было сильно развито чувство семьи и собственности.
– А ваша мать? – как бы мимоходом спросила я.
– Она умерла, как только я родился.
– Так давно? Как трогательно, что ваш отец не женился снова.
– Я не могу понять, почему у вас создалось такое впечатление, – медленно произнес Клэр. – Но это неверно. Сентиментальность была не в характере отца. Он женился, и даже дважды. К сожалению, обе женщины умерли молодыми, и Грейгаллоуз уже много лет обходится без хозяйки.
– Что?! – невольно вырвалось у меня. – Какое название вы произнесли?
– Я так привык к нему, что не подумал, как оно может прозвучать для вас, – сказал Клэр. – «Серые виселицы» – так мой предок в шутку нарек свой дом, но местные крестьяне, чтобы досадить чужаку, придали этому названию другое значение.
– Жуткое название, и все же вы от него не отказались…
– Возможно, это извращенная форма гордости… Но вам этого не понять, это совершенно чуждо вашей открытой, невинной душе. В конце концов, что значит имя? Это величественное старое место, и, я надеюсь, оно станет еще более привлекательным для меня в будущем.
Если намерения Клэра становились все более очевидными, то не менее ясными они были у моего другого обожателя – Фернандо. Однажды утром он выглядел еще более подавленным, чем обычно, и, когда я дергала струны, он бродил по комнате, вместо того чтобы следить за моей игрой. Я спросила без задней мысли, что с ним. Его робкие ласки уже не были для меня очень приятны.
– Я пришел проститься, – тихо сказал Фернандо, – мы больше не увидимся.
Струны под моими руками издали резкий звук.
– Что вы имеете в виду? Вы покидаете Лондон?
– Да, покидаю.
– Ох, – сказала я нерешительно. – Вам, должно быть, предлагают работу в Европе?
Фернандо хрипло рассмеялся.
– Я не еду в Европу. Нет, я ищу более отдаленную страну, гораздо более отдаленную.
Он откинул со лба спадавшие волосы и отвернулся, дав мне заметить, что он сунул руку в карман куртки. Движимая внезапным подозрением, я вскочила на ноги.
– Что вы имеете в виду? Что у вас там?
– Ах, вы догадались! – вскричал Фернандо несколько преждевременно. Он достал из кармана маленький пузырек и поднес его к глазам. – Да, это мой билет на вечный покой.
Я вскрикнула от ужаса.
– Зачем оставаться в живых, чтобы увидеть вас невестой другого? Я знаю, что этот черный человек хочет завладеть вами! И вы выйдете за него, разве не так? Богатство и титул разрушат настоящую любовь! Правду говорят: о женщина, имя тебе – вероломство!
К этому моменту я заливалась слезами и едва могла говорить. Дико сверкавшие глаза Фернандо смягчились, когда он взглянул на меня.
– Так я вам небезразличен, – сказал он нежно. – Вы немного сочувствуете бедному учителю музыки? Настанет день, когда вы по-доброму вспомните обо мне. Вы скажете: он любил меня сильнее всех. Он один любил меня так, что умер за меня!
Алогичность этой идеи даже вытеснила мое горе. Я воскликнула через силу:
– Вы окажете мне дурную услугу, Фернандо, умерев из-за меня. Какая польза мне от этого?
– О, – сказал Фернандо, несколько опешив, – я имел в виду… так сказать…
– Вы должны жить, – продолжала я более мягко. – Жить, помня о нашей прекрасной любви, – разве это не романтичнее, чем умереть?
