Текст книги "Святая и грешник"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Глава 3
– А я не желаю! Я не устала!
Китти ухватилась за перила, но граф отцепил от них ее пальцы и снес, вернее, стащил ее вниз: она уже совсем опьянела, подобно другим гостям, которые оглушительными криками провожали сэра Эдварда и его женскую свиту, отчего в мраморном холле звучало такое гулкое и громкое эхо, что ему в такт затрепетали стоявшие у стен старые знамена, свидетели славных боевых подвигов прошлого.
Проводив сэра Эдварда, оставшиеся начали карабкаться вверх по главной парадной лестнице, а усталые слуги заперли входную дверь на засов, мечтая поскорее добраться до постелей. Джентльменам все же лучше удавалось сохранять равновесие, чем дамам, а те уж совсем валились с ног. Ричард, хотя и сильно пошатываясь, понес Кэро в спальню на руках, и только Хетти, еще сохранив способность связно изъясняться, настаивала, что спать не хочет, но желает еще выпить.
Граф почти довел, а вернее, дотащил Китти до лестничной площадки, когда дама вдруг вырвалась у него из рук, одновременно свалив со старинного и очень дорогого столика вазу с цветами.
– Я желаю танцевать! Пойдем потанцуем! – завопила она.
– Тебе лучше лечь в постель, Китти! – возразил граф.
– А я не желаю! Не желаю, и все! – воинственно вскричала она и тут же споткнулась, едва не упав, так что графу пришлось обхватить ее обеими руками.
– Я помогу вам, м’лорд! – подала голос миссис Дженкинс и тоже обхватила Китти. Совместными усилиями они протащили ее по коридору в прекрасные, величественные покои, которые раньше всегда занимали графини Чартвудские.
Когда Китти подвели к роскошной кровати, она совсем обмякла и не сопротивлялась.
– Похоже, что уже отключилась! – развязно объявила миссис Дженкинс. – Теперь я сама с ней управлюсь, – но сказала она это весьма неразборчиво, и граф с подозрением на нее покосился: лицо экономки побагровело, а волосы растрепались. Стало ясно, что миссис Дженкинс тоже воздала немалую дань напиткам, хотя при этом не утратила привычных ей высокомерия и недоброжелательности. Схватив Китти за щиколотки, она довольно небрежно и неуважительно подняла ее ноги на матрас.
– Думаю, м’лорд, она вас больше не потревожит, – развязно констатировала экономка, – и сегодня вам придется спать в одиночестве.
Граф нахмурился, но промолчал, однако миссис Дженкинс продолжала в том же духе:
– Значит, все дамы у нас уже устроены на покой, но один джентльмен, сэр Гилберт, дал мне гинею, чтобы я сказала, где спит ваша кузина.
От неожиданности граф сначала оцепенел, потом хотел ей ответить, но, очевидно, поняв, в каком состоянии находится сама миссис Дженкинс, вышел из спальни и направился к Розовой комнате, вспомнив, как за обедом Пандора порадовалась, что будет ночевать там же, где иногда спала в детстве.
– А вы здесь часто ночевали? – полюбопытствовал тогда граф.
– Нет, только если мама и папа уезжали в свой «очередной медовый месяц», как они это называли. Они всегда очень ценили возможность побыть вдвоем, но им было не по средствам устраивать себе такие каникулы столь часто, как бы хотелось!
И граф уже собирался расспросить Пандору о ее прежнем житье-бытье, но Китти потребовала его исключительного внимания к своей особе: она, впрочем, ревновала графа ко всем знакомым женщинам.
Граф шагал по коридору туда, где главная часть дворца соединялась с его западным крылом. Вот и дверь, но он постучал не сразу: все было тихо, не доносилось ни звука, хотя из-под двери сочился свет. Значит, Пандора еще не спит – удивился граф и деликатно тронул дверную ручку. Она подалась, и он вошел.
На прикроватном столике неярко горели две свечи. Тяжелые складки балдахина, ниспадая вниз с потолка, с двух сторон осеняли кровать, на которой, прислонившись к груде подушек, крепко спала Пандора. По плечам ее струились светлые волосы, а в руке темнела книга. Граф подошел ближе и остановился, глядя на безмятежное лицо, очертаниями напоминавшее сердце, на длинные, темные от природы ресницы, оттенявшие бледную, почти прозрачную кожу. Свет свечей ложился на волосы золотистыми пятнами, но это золото было не поддельное, как, например, у Хетти, и напоминало о первых лучах восходящего солнца. И словно ощутив его неотрывный взгляд, Пандора подняла веки. С минуту она сонно взирала на графа, очевидно, не узнавая, а потом села и воскликнула:
– О я заснула, не погасив свечи! – и в голосе ее прозвучал неподдельный ужас. – Недаром мама всегда просила меня быть с огнем очень осторожной, чтобы не устроить пожар! Простите меня, пожалуйста, за небрежность!
Она была так смущена и напугана, так искренне раскаивалась, что граф улыбнулся:
– Видно, вы очень вчера устали. В мире нет ничего более изматывающего, чем беспокойство и страх.
– К своему стыду, я действительно испугалась угроз Проспера Уизериджа.
«Она, кажется, совсем не сознает, что в ее спальне вдруг оказался, пусть и родственник, но мужчина, – подумал граф, – а на ней лишь одна рубашка…»
На Пандоре действительно была только ночная сорочка, у горла застегнутая на пуговицы, с небольшими рюшами на воротнике и длинных рукавах, и в этом одеянии она казалась такой юной и невинной, что граф почувствовал необходимость объясниться:
– Я увидел полоску света у вас под дверью и подумал, что вы еще не легли спать.
– Поднимаясь по лестнице, я зашла в библиотеку и взяла книгу, которую мне очень захотелось перечитать, это одна из моих любимых.
– А как называется?
– «Возвращенный Рай»! Вам не кажется, что Мильтон очень правдиво передает в ней свои чувства и ощущения?
– Я давно Мильтона не перечитывал, – дипломатично отвечал граф, – но, помнится, его «Потерянный Рай» мне когда-то нравился больше.
– А я эту поэму просто ненавижу! Она действует на меня так угнетающе и так пугает, будто я слушаю в церкви проповеди Проспера Уизериджа!
– Ну, вряд ли теперь вам угрожает эта опасность.
– Но он сделает все, чтобы уронить меня в глазах дяди и тети и станет проклинать еще яростнее, чем тогда, внизу у лестницы!
– Во всяком случае, незачем вам, да еще на ночь, вспоминать о нем, – посоветовал граф, – а раз вам так нравится «Рай», то позвольте мне его вам подарить!
Пандора вспыхнула от радости, но, поблагодарив, взяла себя в руки:
– Это был бы очень добрый поступок с вашей стороны, но книга эта очень дорогая, она составляет немалую часть всех здешних ценностей.
– Да какая мне разница? – удивился граф. – Тем более что вы, я уверен, сможете оценить ее достоинства гораздо выше, чем другие, – и он насмешливо улыбнулся, вспомнив, что Китти, сейчас пребывающая в пьяном самозабвении, едва может нацарапать коротенькое письмецо, а что касается чтения, то ей всего интереснее «считывать» цифры с банкнот.
– Если кто-нибудь возьмет у вас эту книгу почитать и вдруг не вернет, – с жаром продолжала Пандора, – то это будет означать, что вас лишили законного наследства, и не только вас, но и вашего сына, и всех будущих внуков и правнуков!
– Моего сына? – удивленно воскликнул граф.
– Папа мне рассказывал, когда я была еще маленькой девочкой, что Чартвуды не являются владельцами здешнего имущества в прямом смысле слова, а только его хранителями, так сказать, «опекунами» всех тех сокровищ, что сохраняются во дворце. А долг хранителя – передавать потомкам имущество в полной целости и неприкосновенности!
И с беспокойством – а вдруг граф рассердится – пояснила:
– Наверное, за обедом вы подумали, что с моей стороны неуместно так сожалеть о разбившейся тарелке, но ведь этот севрский фарфор был подарен одному из наших общих предков маркизой де Помпадур, которая очень хорошо разбиралась в производстве фарфора. Моя мама всегда говорила, что сервиз слишком хорош для ежедневного использования и что его надо хранить для особых случаев, для праздничных застолий!
– Ну вот, сегодня как раз, насколько я понимаю, такой случай и представился!
Сказал он это как бы машинально, однако у Пандоры появилось ощущение, будто граф намеренно ей противоречит.
– А вам понравился сегодняшний вечер? – помолчав, спросила она.
– Ну, еще бы! – ответил он с вызовом.
– А что вы делали потом, после того как я ушла?
Голос ее звучал почти грустно, словно она сожалела, что пропустила самое интересное.
Граф задумался в поисках ответа, но тут дверь отворилась, и показался сэр Гилберт. Он уже сменил вечернюю одежду на длинный красный вышитый халат, не скрывавший пышное жабо белой ночной рубашки. При виде графа он остановился на пороге, а Пандора воззрилась на сэра Гилберта с большим удивлением.
Граф, сидевший на самом дальнем от Пандоры месте кровати, встал:
– Боюсь, ты заблудился, Гилберт, – сказал он очень искренно, – хотя это немудрено, в таком-то огромном доме!
– Не ожидал, Норвин, увидеть тебя здесь! – ответил сэр Гилберт.
– А я как раз зашел пожелать кузине спокойной ночи! Она пораньше ушла к себе, легла спать и уснула, не погасив свечку.
Однако сэра Гилберта это объяснение, по-видимому, не заинтересовало: он насупился и, когда граф подошел поближе, выпалил:
– У тебя же есть Китти! Не понимаю, почему я должен оставаться в одиночестве!
– Завтра подумаю, как тебе помочь в этом отношении, но Пандора желает спать, и я тоже.
И проговорил он это в том повелительном тоне, какой Пандора уже слышала.
С минуту сэр Гилберт оставался неподвижен, а затем, пробурчав под нос что-то нечленораздельное, повернулся и ушел.
А граф взглянул на Пандору: ее глаза казались огромными на маленьком лице.
– Я ухожу к себе, но как только уйду, сразу же заприте дверь! Вы меня поняли? Сразу же встаньте с постели и заприте дверь на ключ! И не открывайте, пока утром к вам не постучат!
– А вы считаете, что сэр Гилберт может вернуться? – спросила она еле слышно.
– Да, в этих огромных коридорах очень легко заблудиться, – уклончиво ответил граф и уже у порога повторил: – Заприте дверь, Пандора, и никому не открывайте до самого утра! Вам ясно?
– Да, кузен Норвин, и простите, что я не погасила свечи и уснула!
– На этот раз прощаю. Спите спокойно.
Он вышел, а Пандора послушно откинула простыню и подошла к двери. Повернув ключ в замке, она с дрожью подумала, чем бы все могло закончиться, если бы графа не было в комнате, когда так внезапно появился сэр Гилберт. Он бы, конечно, снова попытался ее поцеловать – наверняка после всего того, что наговорил ей за обедом, и она очень бы испугалась, а ее криков никто бы не услышал!
«Это мама послала ко мне кузена Норвина, – подумала Пандора. – И какой бы это был ужас, если бы нечаянно я подожгла дом. Хотя еще ужаснее, если бы сэр Гилберт застал меня одну».
Пандора снова легла, но на этот раз сон не приходил. Она вспомнила обо всех событиях дня. И подумала, что хорошо бы, если б удалось уговорить дворецкого убрать севрский фарфор, заменив бесценный севр тоже очень привлекательной, но не такой дорогой посудой. А потом она сказала себе, что не имеет ни малейшего права давать подобные советы. Было бы крайне самонадеянно с ее стороны вмешиваться в здешние порядки и ведение домашнего хозяйства. У нее здесь нет прочного, законного положения, и надо быть благодарной судьбе, что троюродный брат оказался так добр по отношению к незнакомой кузине Пандоре! «А вообще-то он, я уверена, не так испорчен, как все говорят или каким сам желает казаться», – решила Пандора. У нее даже возникло странное ощущение, что граф притворяется очень скверным человеком, а это не так. Но вот вопрос: зачем он это делает? Что им движет? И ей на память пришли вдруг мильтоновские строки:
«…Мы знаем, что мудрейшие мужи / Грешили, став добычей падших женщин!»
Размышляя над этой загадкой, девушка наконец уснула.
* * *
Ее разбудил, заставив испуганно подскочить на постели, стук в дверь, однако, взглянув на занавески, которые позолотило солнце, она успокоилась, поняв, что уже наступило утро. Спрыгнув с кровати, Пандора подбежала к двери, отперла ее и увидела служанку Мэри с подносом в руках.
– Я буду завтракать в постели? – воскликнула Пандора. – Чудесно! Не имела этого удовольствия уже несколько лет! – и, не дожидаясь ответа, снова подбежала к своему роскошному ложу, легла, подложив под спину несколько подушек и разгладив складки на простыне, а Мэри поставила перед ней поднос. На нем стояли не только серебряное блюдо под крышкой, но и подставка для тостов, тоже серебряная, здесь были также золотистое масло, мед и – огромная груша! Все это напоминало о тех временах, когда, еще до смерти матери, у Пандоры порой бывал ларингит и доктор назначал постельный режим, и мама готовила разные вкусности, так что Пандора всегда с нетерпением ожидала очередной трапезы. Она уже приготовилась поделиться своими воспоминаниями с Мэри, когда вдруг заметила, что у девушки совсем красные и распухшие от слез глаза.
– В чем дело, Мэри? – спросила она.
– Мне вам рассказывать об этом, мисс, негоже!
– О чем – об этом?
Мэри начала в смущении теребить завязки от фартука, а глаза ее снова наполнились слезами. Ее, несомненно, мучило то, о чем она не смела рассказать, и поэтому она разрыдалась:
– Это так нехорошо, мисс! Просто гадко! Никогда бы не подумала, что такое возможно.
Пандора отодвинула подальше поднос с едой:
– Но ты обязательно должна мне все рассказать, Мэри! Ты же знаешь, что, если это в моих силах, я тебе обязательно помогу!
– Это все миссис Дженкинс! Она плохая женщина, очень, очень плохая!
– Да что она сделала?
Когда Мэри входила с подносом в спальню, то неплотно притворила за собой дверь и теперь подбежала и захлопнула ее, а вернувшись, снова залилась слезами:
– Я даже матери о том не смею сказать, мисс, что мне приказывает миссис Дженкинс! – воскликнула она.
– Но мне ты можешь и должна рассказать все! – потребовала Пандора.
– Я, мисс, здесь работаю два дня, помогаю с уборкой и на кухне. Мы с матерью рады хоть немного заработать, ведь отца-то теперешний управляющий уволил!
– Уволил твоего отца! Но ведь он здесь всегда работал, насколько я помню, садовником?
– Да, мисс, а этот новый управляющий, мистер Энсти, привез сюда своих дружков и отдал им под жилье все коттеджи, где жили прежние слуги!
– Что значит «отдал»?
– Он прогнал всех прежних, и мою бабушку тоже.
– Миссис Клэй? Ты хочешь сказать, что миссис Клэй прогнали из домика, где она прожила всю жизнь?
– Да, мисс, и теперь ей некуда идти, разве что в работный дом, если отец не найдет нового места!
– Но это же подло! – возмутилась Пандора. – И миссис Клэй, и твой дедушка проработали в усадьбе всю жизнь!
– Точно, мисс, всю свою жизнь, но теперь с этим никто не считается!
– Но хозяин с этим считаться обязан! – отрезала Пандора. – А что еще тебя расстраивает?
– Мисс, я не смею рассказать об этом такой леди, как вы!
– Нет, расскажи все!
– Вчера, мисс, когда я узнала, что здесь творится, то, когда спать пошла, я дверь заперла на ключ!
– И очень разумно сделала, – одобрила Пандора, вспомнив о вчерашнем визите сэра Гилберта.
– Уже поздно было, и я спала, но в дверь постучала миссис Дженкинс и спрашивает: «Ты здесь, Мэри?» И я уже по голосу поняла, что она сильно выпивши. И ничего не ответила, испугалась, то есть: а вдруг она прикажет что-нибудь… этакое!
– Что ты имеешь в виду под словом «этакое»? – с любопытством осведомилась Пандора.
– Я, мисс, наверняка знать не могу, – и Мэри снова затеребила фартук, – но если слуги правду говорят, значит, так оно теперь и есть это самое!
– Ничего не поняла! Ты о чем?
– Сегодня утром, еще рано было, миссис Дженкинс послала за мной и сказала, что, мол, один джентльмен желал вчера, чтобы я зашла к нему в комнату. «Но я порядочная девушка, мэм», – так я сказала, а она рассердилась и крикнула, что или я сделаю, как она приказывает, или могу паковать свои вещи, – и Мэри разрыдалась, а потом еле слышно выговорила: – А еще миссис Дженкинс сказала: «А если тебя уволят, то и всю твою семью выставят из коттеджа, он пригодится тем, кто мои приказания исполняет, так что поимей это в виду!»
Пандора даже рот разинула от возмущения!
– Так что же мне теперь делать, мисс, – жалобно спросила Мэри, – где нам всем голову приклонить?
Чувствуя, как в груди закипает гнев, сильнее которого она никогда не испытывала, Пандора все еще молчала: вот теперь она поняла, почему, когда в последний раз приезжала в Чарт, деревенские жители чего-то опасались и не рассказывали, как живут, хотя некоторые, подобно Просперу Уизериджу, проклинали нового владельца Чартхолла!
Отбросив простыни, она соскочила с постели:
– А теперь, Мэри, послушай меня! Ничего не отвечай и ничего сама не говори миссис Дженкинс, пока я не расскажу обо всем, что здесь происходит, Его Лордству! Не могу поверить, что он знает о делах, которые творятся в его усадьбе!
– Да ему, видать, все равно, мисс! Он ведь уже уволил старого мистера Фэрроу и взял на его место мистера Энсти!
– А как так получилось? С мистером Фэрроу?
– Он, наверно, сам подумывал, что пора на покой, мисс, но надеялся, что на его место заступит сын.
– Ну, конечно же, Майкл Фэрроу! – воскликнула Пандора.
– А он – хороший джентльмен, мисс! Со всеми по-доброму обходится, кто бы о чем ни попросил, или вдруг беда какая у кого приключится, то завсегда поможет, не то что мистер Энсти!
– А что еще скверного сделал мистер Энсти? – отрывисто спросила Пандора.
– Он арендную плату повысил, мисс, аж в два раза! И если кто не может уплатить, то разговор короткий – через пару дней всех выгоняет с надела.
Мэри торопливо взглянула на дверь, потом на Пандору и почти шепотом продолжала:
– У него жена есть, но он любезничает с миссис Дженкинс, и она вертит им как хочет, а он все делает, как она пожелает!
Пандора молча подошла к умывальнику.
– Но если вы совсем встали, – встрепенулась Мэри, вспомнив о своих обязанностях, – то я сию минуту принесу горячей воды, если не желаете ванну принять!
– Нет времени, чтобы ждать горячей воды или принимать ванну!
Пандора вылила из фарфорового кувшина холодную воду в раковину и, не слушая возражений Мэри, стала мыться.
– А ты продолжай, рассказывай! Мне нужно знать все!
– Ладно, мисс! Матушка моя всегда говорит, что дела в усадьбе давно плохи, а сейчас хуже некуда! Мистер Энсти уволил мистера Бэрроуза, а новый дворецкий, мистер Дэлтон, он, знаете, пьет самое лучшее вино Его Лордства и ведет себя как хозяин, когда Его Лордство куда-нибудь уезжает, а слуги и пикнуть не смеют. И еще говорят, – сказала Мэри почти шепотом, – что он даже продал несколько табакерок Его Лордства, которые с бриллиантами!
Пандора слушала молча, плотно сжав губы из опасения, как бы не сказать чего-нибудь такого, о чем впоследствии придется пожалеть, поэтому и одевалась, не проронив почти ни слова, однако всем своим видом поощряя Мэри к откровенности, а потом приказала:
– Никому не говори о том, что сейчас рассказала мне! Ничего не отвечай миссис Дженкинс, просто исполняй ее приказания, пока я за тобой не пошлю. Обещаешь?
– Обещаю, мисс Пандора, но, видит бог, не хотела я причинять вам столько беспокойства!
– У меня и без тебя его достаточно, так что одной неприятностью больше или меньше – не важно!
Но впервые за это время Пандора подумала о себе: что, если граф, узнав правду, все равно рассердится на нее, бедную, однако настырную родственницу и она сама попадет в такое же положение, как Мэри и ее родные? Тогда и ей придется отсюда уехать! Она, так сказать, сама сожжет за собой все мосты! И что с ней будет, если дядя и тетя не простят ей самовольной поездки в Чартхолл? Куда ей тогда податься? Что она будет делать?
Правда, ей как-то не верится во все плохое, что рассказывают о графе. Вряд ли это соответствует действительности! Однако именно так думают дядя и тетя и именно такие слухи злорадно распространяют линдчестерские дамы! И что, если все-таки, подумала Пандора, сбегая по главной лестнице, эти слухи имеют под собой некоторое основание?
Дворецкого внизу не было, но в холле на своих постах дежурили лакеи.
– Его Лордство внизу? – спросила она.
– Он в салоне, мисс!
– А там есть кто-нибудь еще?
– Два джентльмена, мисс!
– Тогда попросите Его Лордство выйти сюда, мне необходимо с ним поговорить!
Лакей явно был удивлен ее решительным тоном, но проследовал по коридору в салон.
«А что, если он не выйдет? Что мне тогда делать?» – засомневалась Пандора, но через несколько минут показался граф: он был в костюме для верховой езды.
– Вы сегодня ранняя пташка, – начал он и замолчал, увидев выражение ее лица. – Что-нибудь случилось?
– Мне надо сообщить вам кое-что очень-очень важное. Мы можем пройти в библиотеку? Там никто нам не помешает, – она сказала это так, словно была уверена, что он не сможет ей отказать, и сразу направилась вверх по лестнице прежде, чем граф успел вымолвить хоть слово. Они вошли в огромное помещение, где все стены были заняты книжными полками и некоторые из книг действительно стоили целого состояния. Уникальное собрание раритетов, создававшееся в течение нескольких столетий. Сквозь продолговатые, большие, почти до полу, окна вливались потоки солнечного света, и графу показалось, что золотистые волосы Пандоры окружают ее голову лучезарным нимбом, но глаза такого же темно-фиолетового оттенка, что у него, метали молнии.
– Что случилось? Почему вы так раздражены?
– Вам известно, что творится в вашем доме? – запальчиво спросила Пандора.
– Да, мне это хорошо известно, – и губы графа дрогнули в саркастической усмешке, и, словно читая его мысли, Пандора воскликнула:
– Нет, я имею в виду не ваших друзей, их поведение меня не касается, но известно ли вам, что горничную Мэри, шестнадцатилетнюю девушку, ваша экономка заставляла вчера ночью пойти в комнату сэра Гилберта, очевидно, по его требованию?
– О чем вы толкуете?
– Я хочу вам сообщить, что Мэри Клэй, чью семью я знаю всю свою жизнь, два дня назад была принята сюда на работу горничной. Она порядочная девушка и знает, что здесь происходит, но ее семья остро нуждается в деньгах после того, как ваш новый управляющий уволил ее отца!
– Ну, это все такая скучная материя!
– Вот именно скучная, но только для вас! – отрезала Пандора. – Однако, если вы соблаговолите выслушать меня до конца, то узнаете кое-что интересное!
Пандору сотрясала дрожь – не страха, нет, но яростного негодования, и граф, сев в кресло, обитое красной кожей, и, скрестив ноги, удивленно вздернул брови:
– Ну так объясните мне, в чем дело?
– Вот именно это я и собираюсь сделать! Бабушку Мэри уже выгнали из ее домика, чтобы вселить туда какого-то протеже мистера Энсти. Семье Клэй больше неоткуда ждать денег, и все они теперь будут жить только на то, что заработают Мэри и ее мать, а в семье еще четверо детей, – и Пандора с трудом перевела дыхание. – Так вот, ваша экономка приказала ей пойти в спальню одного вам известного джентльмена, а если она не пойдет, то всю ее семью выгонят на улицу, всех до единого, с малыми детьми!
И голос Пандоры зазвенел от гнева!
– Но правда ли это? – усомнился граф.
– Разумеется, правда! Но если мне до ваших друзей нет никакого дела, поступайте с ними, как вам угодно, то семья Клэй – мои друзья, их любил, о них заботился мой отец, и они всегда обращались к моей матери за помощью, если возникали трудности.
При воспоминании об этом у нее на глазах выступили слезы, но в голосе по-прежнему звучал гнев:
– Еще уволили миссис Мэдоуфилд, которая следила за работающими здесь девушками и заботилась о них, а на ее место взяли невежественную, злобную фурию, и я помню, как вы сказали, что вам нет до всего этого дела, например до увольнения Бэрроуза, прежнего дворецкого, – и она поглядела на графа выжидательно: может быть, он опровергнет ее слова, но граф молчал.
– А ведь Бэрроуз возражал против всего, что здесь стало твориться, он чувствовал себя членом нашей семьи! Вы сосчитайте-ка свои коллекционные табакерки и убедитесь, как много всего пропало ценного! А деньги прикарманил ваш новый дворецкий, точно так же как сейчас лучшие вина вашего дедушки услаждают глотку этого самого дворецкого!
И, немного помолчав, она заговорила снова:
– Я никогда не верила и до сих пор не могу поверить в распускаемые о вас слухи. Однако получается, что они соответствуют действительности, а все это происходит не где-нибудь, а в Чартхолле, который есть неотъемлемая часть вас самого, признаёте вы это или нет! Ну как вы можете так поступать! – И голос ее дрогнул от подступающих слез. – Как вы можете так бесчувственно, так жестоко предавать свое фамильное достояние, которое ваши предки защищали иногда до последней капли крови, только бы все сохранить в целости, и, между прочим, для вас тоже!
По щекам Пандоры текли слезы, и она уже не пыталась их скрыть или остановить, но все так же не сводила с него взгляда, и в ее глазах, столь похожих на его собственные, по-прежнему сверкал гнев.
Какое-то время он молчал, а потом столь же резко ответил:
– Вы откровенно высказались, Пандора, и – весьма грубо! Я выслушал ваши обвинения, но, может быть, и вы соблаговолите послушать то, как я понимаю все происходящее, и узнать о мотивах моего отношения ко всему этому. С того самого часа, как я унаследовал усадьбу, я решил пустить по ветру все, что здесь хранилось, точно так же как начал расточать фамильные ценности лондонского дома!
– Но зачем? Почему? – вскричала Пандора.
– Вот об этом я вам сейчас и расскажу!
Граф встал, словно так ему было удобнее и легче противостоять ее обвинениям, и глухо продолжил:
– Мой отец, как вам известно, вашему деду приходился дальним родственником. В молодости он влюбился в очень красивую женщину, которую все члены Чартовского клана подвергли остракизму за то, что она была, по их выражению, «актеркой»!
Лицо Пандоры выразило удивление, а граф продолжал:
– Ничего этого не было и в помине. Она обладала большим музыкальным талантом, но так как ее родители очень бедствовали, ей пришлось использовать свой талант, свое единственное достояние, чтобы сводить концы с концами.
Он немного помолчал, потом с ожесточением продолжил:
– Да, она выступала на сцене, и люди платили за возможность услышать ее игру, но это окончательно погубило ее репутацию в глазах высокомерных родственников-аристократов! – И граф нервно заходил взад-вперед по библиотеке, а потом, так как Пандора все еще молчала, снова заговорил: – Мой отец, которого из-за «мезальянса» отвергла родня, заводил дружеские отношения с кем придется. Это были не слишком желательные знакомства, но они, во всяком случае, доставляли отцу развлечение – конечно, пока у него водились деньги, а их было не так много, – и в голосе графа прозвучали горечь и сарказм. – А когда моя мать умерла, он заболел и стал никому не нужен, и прежде всего тогдашнему графу Чартвудскому, который, в соответствии с вашими высокими принципами, должен был опекать более слабых и бедных членов семьи!
– И что случилось потом? – тихо спросила Пандора.
– Потом отец мой умер: я не смог собрать достаточно денег на операцию, которая была жизненно необходима!
– А вы просили дедушку помочь вам?
– Ну, разумеется, я воззвал ко Всемогущему Графу Чартвудскому, главе нашего семейного клана, великому радетелю сирых и убогих, который, как Господь Бог, должен был – так обычно думают – помогать всем остальным родным, быть им опорой и защитой, но и графу Чартвудскому, и самому Господу Богу было на нас наплевать!
Пандора хотела было возразить, но промолчала.
– Мой отец умер мучительной смертью от болезни, которая, однако, поддавалась лечению. Он был еще молодым человеком, и операция требовалась не самая сложная, однако неотложная для того, чтобы он остался жить.
– А вы уверены, что дедушка действительно не захотел вам помочь?
– Он прислал нам очаровательное письмецо, – язвительно возразил граф, – и приложил к нему десятифунтовую бумажку, тем самым дав понять, что большего ни при каких обстоятельствах я не получу!
И граф рухнул в кресло, словно страстное негодование, с которым он все это выкрикнул, истощило его силы.
– Мне очень жаль, – начала было Пандора, но вдруг воскликнула: – А когда именно умер ваш отец?
– В тысяча восемьсот пятнадцатом году!
– После Ватерлоо?
– Помнится, это великое событие происходило в год смерти моего отца, – саркастически отозвался граф.
– О я помню! Теперь я точно вспомнила, что и когда это произошло, но тогда я, конечно, не знала, что речь шла о вашем отце!
– О чем это вы?
– Я вернулась домой после верховой прогулки, а мама как раз о чем-то говорила с отцом и казалась очень расстроенной!
– Мама, что случилось? – спросила я.
– Дорогая, это все наши заботы, но твой дедушка пребывает сейчас в самом мрачном настроении. Он очень переменился с тех пор, как на войне убили бедного Джорджа.
– Да, я помню, что дядю Джорджа убили под Ватерлоо!
– А знаешь, Чарльз, – и мама обратилась к отцу, – я совершила ужасный поступок.
– Что такое? – спросил отец.
– Я украла десять фунтов!
– Украла? – Папа был чрезвычайно поражен.
– Сегодня отец получил письмо от одного из наших чартвудских кузенов. Я никогда с ним не встречалась, но вот он пишет, что отец его очень-очень болен и ему необходима операция, а денег не хватает.
И мама печально замолчала, а папа участливо сказал:
– Успокойся, дорогая, очень мне хотелось бы, чтобы ты не воспринимала так остро подобные вещи.
– Но ведь уже не осталось никого, кроме нас и папы, кто опечалился бы при этом известии. Я предложила отцу, чтобы он послал кузену необходимые деньги, но он и слышать об этом не захотел и только крикнул: «Отправь ему пять фунтов и пошли его к черту!»
И мама вздохнула, добавив:
– Нет, отец прежде никогда такого бы не сказал, а сейчас и слушать меня не захотел.
– И значит, поэтому ты украла мои деньги? – шутливо спросил папа.
– И ты, наверное, сочтешь это очень предосудительным поступком с моей стороны, но я, так сказать, позаимствовала эти деньги из нашего бюджета. Отец мне всегда выдает некоторую сумму на жалованье слугам и оплату счетов и потом не очень интересуется, на что и сколько я истратила!
– Так ты, дорогая, послала кузену десять фунтов из выданных тебе на хозяйство?
– Но этого, конечно, мало, – опять вздохнула мама. – О Чарльз, если бы мы были состоятельны! Так много на свете людей, которым я бы с радостью помогла!
– Но ты и так много делаешь для бедняков, – и папа поцеловал маму.
– Но я очень беспокоюсь сейчас, – грустно ответила мама, – очень беспокоюсь о кузене!
– Я что-нибудь придумаю, как помочь. Узнай адрес твоего кузена, и я к нему съезжу.
– О Чарльз, правда? Ты сам к нему поедешь? Это будет такой добрый поступок с твоей стороны! Ведь так больно думать, что человек страдает и никто из нас не способен ему помочь.
– Достань его адрес и дай мне, – повторил папа.
