Текст книги "Ночные грезы"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Кровать располагалась слева от входной двери, а за ней были три окна, выходящие в сад, где росли розовые кусты. Аромат цветов проникал, казалось, даже сквозь плотно закрытые окна, а солнечные лучи падали на ковер. Алинда уселась на полу и стала осматривать кромку занавесей.
Она разложила возле себя мотки шелковых нитей. Исследование ткани несколько поубавило ей оптимизма. Она выяснила, что работа предстоит немалая, и, хотя шелк необходимой расцветки у нее имелся, все равно потребуется большое количество золотых и серебряных нитей, Она принесла с собой блокнот и начала записывать в него все, что ей понадобится для работы. Потом она это перепишет и вручит список миссис Кингстон.
Должно быть, больше получаса провела Алинда, сидя на полу в комнате Мазарини, прежде чем услышала за дверью возбужденные голоса.
– Я вас везде ищу, миссис Кингстон! Где вы пропадаете? Хозяин явился!
– Какой хозяин? Чей? – в волнении отозвалась экономка.
– Граф, миссис Кингстон! Граф, и никто иной! Он только что вошел в дом. Сейчас он разговаривает с миледи, и, поверьте, искры так и летят. У меня просто волосы зашевелились, когда я услышал…
– Как тебе не стыдно подслушивать, Джеймс! И советую держать свои глупые суждения при себе, – сразу поставила на место не в меру разоткровенничавшегося лакея домоправительница. – Разве его милость извещал нас о своем прибытии?
– Нет, миссис Кингстон. Он нагрянул как гром с ясного неба. Но самый большой сюрприз для миледи, это то… – Джеймс нарочно сделал паузу, испытывая терпение миссис Кингстон.
– Что? Говори! – не выдержала она.
– Я не хотел бы вас огорчать, но с ним прибыла какая-то леди.
– Я сейчас же спущусь вниз, – заявила миссис Кингстон, явно взволнованная рассказом Джеймса.
– Простите, но, по-моему, миледи именно сейчас не захочет вас видеть, – пробормотал лакей. – Она посылала за вами, но это было до прибытия его милости. Я проводил его милость и сопровождающую его особу в салон и…
– ..и затратил немало времени на подслушивание, – возмутилась миссис Кингстон. – Тебя послали за мной, а ты промедлил!
– Простите, миссис Кингстон!
– А теперь из-за тебя, Джеймс, я оказалась в глупом положении. Следует ли мне спуститься вниз или нет? Если ее милость вызывала меня, я должна спуститься. Тогда не задерживай меня пустой болтовней. Ясно, Джеймс?
– Яснее ясного, – согласился лакей.
Миссис Кингстон, постукивая каблуками, устремилась на первый этаж. За ней тяжело протопал лакей.
Алинде все это показалось весьма любопытным.
Граф Кэлвидон после двухлетнего отсутствия неожиданно возвратился домой, и Алинда не пропустила мимо ушей упоминание лакея о некоей леди, сопровождающей его, о которой лакей позволил себе говорить в несколько пренебрежительном тоне. Он даже назвал ее один раз не леди, а «особой».
Алинде было известно, что это означает в устах прислуги.
Дома нянечка и старая миссис Ходжес оценивали людей, навещавших матушку Алинды, используя различные определения из своего словаря. «Там одна леди желает видеть вас, миледи. Там одна женщина просит принять ее, ваша милость. Там одна особа ждет у черного входа». Эти варианты в описаниях пришедших давали им безошибочную характеристику и подсказывали хозяйке, как ей следует их принимать.
Алинда терялась в догадках, что же на самом деле происходит в Кэлвидон-хаузе и как будут разворачиваться события. Она не могла не признаться самой себе, что сгорает от любопытства.
На портрете в спальне своей матери молодой граф выглядел весьма привлекательным мужчиной. В то же время в нем ощущалось нечто мрачное, какое-то байроническое выражение было в его темных глазах, а прядь, упавшая небрежно на его высокий лоб, намекала на мятежность натуры.
Алинда не имела времени внимательно рассмотреть портрет лорда, но теперь ей представится возможность увидеть его воочию.
Из-за того, что ей очень редко удавалось общаться со своими ровесниками, Алинда была большой мечтательницей, сочиняла для себя различные истории, и фантазии приобретали в ее глазах все атрибуты реальности.
Сейчас она тотчас вообразила себе, как граф, вернувшись домой, сразу же берет власть в свои руки, и управлять громадным роскошным дворцом и богатейшим поместьем помогает ему умная, энергичная и удивительно красивая женщина.
Героиня наспех сочиненной Алиндой истории была, конечно, похожа на Гортензию Мазарини. И, может быть, подобно Гортензии, она подарит своему возлюбленному настоящее счастье, и веселые голоса их детей нарушат тишину, царящую в Кэлвидон-хаузе.
Заинтригованная, Алинда гадала, кто же по национальности спутница графа Кэлвидона.
Если она иностранка, то, несомненно, слуги восприняли ее как «особу». Таков патриотический настрой английской прислуги. А на самом деле она, вероятнее всего, принадлежит к благороднейшему, а может быть, даже королевскому роду.
Тут Алинда сама слегка посмеялась над своей склонностью к романтическим фантазиям и сказочным сюжетам. И все же не было более подходящего места для претворения сказки в реальность, чем Кэлвидон-хауз.
Девушка отправилась к себе в комнату и там мелким изящным почерком переписала заметки, сделанные наспех в блокноте. Затем она дернула за колокольчик, вызывая горничную, чтобы та доставила список необходимых материалов миссис Кингстон.
Молодая горничная, которая явилась на зов, выглядела в высшей степени взволнованной. Она до этого подавала Алинде завтрак, и девушки познакомились. Горничную звали Люси.
– О, мисс, что творится! – воскликнула девушка. – Его милость возвратился, и все в доме пошло вверх тормашками!
– Я могу это понять, – откликнулась Алинда, – ведь его никто не ждал.
– Они и вправду его не ждали, – сказала Люси. – Теперь-то мистеру Хэнсону прищемят нос, и это здорово.
Алинда не знала, как отнестись к подобным высказываниям, и предпочла промолчать.
– Я-то видела его милость только однажды, – продолжала Люси. – Я поступила сюда работать как раз в день его отъезда. Но я достаточно наслышалась о том, как любили его все работники в поместье. Мистеру Барроузу, нашему дворецкому, не позавидуешь. С возвращением хозяина он очутится на раскаленной сковородке – это уж точно, я вам говорю.
– Его милость отсутствовал долгое время, – заметила Алинда.
– Они считали, что он вообще не вернется, особенно после того, что он заявил, уезжая. Они очень на это надеялись. Это истинная правда, мисс.
Хотя Алинда понимала, что ей не следует сплетничать со слугами, что ее мамочка непременно осудила бы свою дочь за это, любопытство все же одержало верх.
– И что же он заявил?
– Он сказал, мисс, – тут Люси понизила голос, он сказал: «Будь я проклят, если останусь здесь хоть на день, хоть на час! И вернусь только когда вы одумаетесь, если это возможно!»
Люси глубоко вздохнула.
– А потом он сошел со ступеней, впрыгнул в фаэтон и погнал лошадей так, будто сам дьявол кусает его за пятки.
Алинда невольно рассмеялась.
– В твоем изложении это все звучит так драматично. А к кому были обращены эти его слова?
– К миледи, конечно! – ответила Люси. Люси, наверное, сочла Алинду очень тупой, раз она не понимает столь очевидных вещей.
– Она как раз вышла из гостиной, когда его милость покидал родной дом. «Не уезжай, Роджер», – сказала она и протянула руку ему вслед. Миледи произнесла это почти умоляюще, а он в ответ сказал именно то, что я вам передала, мисс.
Алинда сочла, что ей не пристало поощрять Люси в ее болтовне о своих хозяевах.
– Все это весьма интересно, – сказала она сдержанно, – но сейчас, кажется, его милость изменил свое решение, раз он возвратился. Будь добра, передай этот список миссис Кингстон, а заодно и мою просьбу доставить указанные здесь нитки как можно скорее, мне без них трудно будет работать.
– Да, разумеется, я отдам ей список, мисс, но вряд ли ей сейчас до ниток. Она кружится, словно на привязи, вокруг его милости, но я сделаю все, что смогу, – жизнерадостно заявила Люси.
– Спасибо тебе, Люси, – сказала Алинда.
Она взяла свою пряжу и пустилась в обратный путь по коридорам в комнату герцогини Гортензии. Ей очень хотелось выйти хоть ненадолго в сад, но она сурово сказала себе, что и так потеряла много драгоценного времени утром, разгуливая по дому вместо того, чтобы заниматься делом.
Ей надо зарабатывать деньги, а не любоваться красотами. Она должна помнить, что за каждый час работы ей заплатят по пять шиллингов, а эти деньги помогут ее матушке восстановить свое здоровье.
Окна в спальне герцогини выходили на юг, солнце покинуло ее, совершая свой путь по небу, и переместилось на другую сторону огромного здания.
Стало прохладнее и не так душно. Усевшись опять на полу и взявшись за испорченную занавеску, Алинда слышала пение птиц в саду, и запах роз проникал через окно.
Она занялась прежде всего починкой черного бархата, прошивая его такими мелкими стежками, что они были почти невидимы. Обычно, сосредоточившись на работе, Алинда забывала обо всем, что ее окружало, и уходила в свой внутренний мир, в свои причудливые фантазии, которые, однако, не мешали ее пальчикам сноровисто работать. Она размышляла о Гортензии де Мазарини и припомнила, что современники, описывая ее глаза, не могли точно назвать их цвет – и не голубые, и не серые, и не черные. Была в них какая-то загадка и сочетание нежности голубых глаз с живостью серых и огнем черных. Огня было больше всего. Карл Второй раскрыл в них секрет того, что искал всю жизнь. Алинда вдруг задумалась, а найдется ли такой мужчина, для которого откроется тоже какая-то тайна, если он заглянет в ее глаза?
Герцогине повезло, решила Алинда. Несмотря на невзгоды в семейной жизни, на все перенесенные страдания, она нашла человека, который оценил ее по достоинству, нашла наконец любовь.
Алинда взглянула на роскошное ложе, перевела взгляд на потолок, расписанный купидонами, окружившими в хороводе два сердца, пронзенные одной стрелой.
«Ложе любви», – подумала Алинда и тут только поняла, что отвлеклась от работы, и посмотрела вверх, потому что утомилась до рези в глазах.
Она работала так долго, что потеряла счет времени, и солнце уже потускнело, и сумрак сгущался в комнате. Заниматься шитьем стало невозможно.
Алинда начала собирать иголки и нитки в сумку. Она потянулась было за длинными и необычайно острыми ножницами, к которым относилась с особой бережностью, когда дверь внезапно открылась и из коридора донесся мужской голос, звучный и властный:
– Миссис Кингстон! Я давно вас разыскиваю! Почему вы здесь?
– Простите, милорд. Я только собиралась… Алинда так и не узнала, что хотела сказать домоправительница, потому что граф прервал ее на полуслове:
– Я хотел бы узнать, миссис Кингстон, по какой причине вы отвели для мадемуазель ле Бронк покои на втором этаже?
– По распоряжению ее милости, милорд.
– Значит, так вы намерены обращаться с моими друзьями, которых я приглашаю в дом? – В тоне его явно ощущалось все нарастающее недовольство.
– Простите, милорд, – повторила в растерянности миссис Кингстон. – Но миледи сказала…
– Могу себе представить, что она сказала! – вконец обозлился граф. – Вы немедленно предоставите мадемуазель ле Бронк комнату на этом этаже. Одну из спален для почетных гостей. Вы слышали, что я сказал, миссис Кингстон?
– Да, конечно, милорд. Если вы так желаете, милорд.
– Да, я желаю! К моим друзьям вы все должны относиться с надлежащим уважением. Все, живущие в этом доме. Вам это ясно, миссис Кингстон?
– Да, конечно, милорд. После паузы граф добавил:
– Я понимаю, что вы ни в чем не виноваты, миссис Кингстон. Кстати, где буду спать я?
Наступило молчание, которое показалось Алинде зловещим.
Затем, после некоторых колебаний, миссис Кингстон произнесла:
– Я думаю, милорд, вам будет удобно в королевской спальне.
– А почему не на моем обычном месте?
– Разумеется, если ваша милость так желает, я все устрою немедленно.
– Конечно, я желаю спать в отцовской комнате, – с расстановкой проговорил граф. – Там, где спали все Кэлвидоны, начиная с первого графа. Вам понятно, миссис Кингстон?
– Да, милорд, несомненно, милорд…
Голос у миссис Кингстон сорвался, и тогда граф произнес свирепо:
– И вышвырните оттуда этого негодяя!
Алинда услышала, как домоправительница что-то невнятно пробормотала, но в этот момент в разговор вмешалось новое лицо:
– О чем ты, Роджер? Какие приказания ты отдаешь миссис Кингстон? Я уже сказала ей, где будет спать твоя приятельница.
– А я отменил твое распоряжение, мама. Я прекрасно понимаю, почему ты определила ее на второй этаж, но мои друзья имеют здесь такие же права, как и твои.
Последовало молчание, затем вдовствующая графиня сказала:
– Это все, миссис Кингстон. Можете идти.
– Благодарю вас, миледи.
Звук удаляющихся шагов экономки затих, но, к ужасу Алинды, кто-то ступил за порог, и голос графини прозвучал совсем рядом:
– Зачем ты вернулся, Роджер? Чтобы только сеять беспокойство?
Очевидно, граф тоже вошел в комнату вслед за матерью, и Алинда в страхе гадала, как ей поступить.
Следует ли ей обнаружить свое присутствие? Если да, то они поймут, что она подслушивала. Но прежде, чем она успела придумать какой-либо выход, молодой граф произнес;
– Это ты – причина всех беспокойств, мама. Я возвратился из Франции специально, чтобы узнать, что ты делала в мое отсутствие.
– Как ты можешь в чем-то упрекать меня, когда сам приволок в дом эту особу? – Вдовствующая графиня заговорила на повышенных тонах. – Я не намерена служить компаньонкой у твоей любовницы.
Роджер отозвался с горечью:
– Моя любовница, как ты ее окрестила, из той же среды, что и твой любовничек! Я взял с собой Иветту лишь для моральной поддержки, а если выразиться яснее, чтобы мы смогли сыграть во что-нибудь пара на пару.
– Как ты смеешь! – вскричала графиня. – Как ты смеешь говорить мне это?
– А как ты посмела вести себя так в мое отсутствие? В конце концов, именно из-за твоего позорного поведения я был вынужден уехать за границу.
– Вот и оставался бы там! – выкрикнула графиня.
– Это все же мой дом! – возразил Роджер.
– Ты забыл, мой дорогой сын, что не сможешь содержать его без денег. Без денег, которые все до единого фартинга твой отец завещал мне. И я вправе ими распоряжаться до конца жизни.
– Я об этом не забываю! Но представь хоть на момент, составил бы отец такое завещание, если б не доверял тебе полностью? Одним лишь словом я мог разрушить это доверие, но я любил его и был не в силах причинить ему душевную боль. Поэтому я оставил его в заблуждении, и так он жил и умер, обманутый, но считая, что он в раю.
– А в результате, мой дорогой Роджер, что бы ты ни говорил, выиграла я! Если ты выдворишь меня из дома, то этим самым погубишь его. Так что тузы у меня на руках! Разве я не права, сын? – ::
– Права, мама! – ответил граф. – Но дом мой, и, пока он принадлежит мне, я не позволю твоим любовникам, этим пиявкам, которые присосались к тебе, потому что ты богатая женщина, осквернять и разворовывать мою собственность.
– Значит, за этим ты вернулся?
– Именно! Ты попала в точку. Лейсворс сказал Мне, что ты вознамерилась переделать оранжерею в крытый теннисный корт. Трудно поверить, мама, что ты увлеклась теннисом на старости лет. Совершенно очевидно, кто подкинул идею испортить превосходный памятник архитектуры времен Вильгельма Оранского и в чьих это интересах.
– Слишком дорого обошлось бы сооружение нового корта, – весьма неубедительно возразила графиня.
– Вероятно, ты могла бы обойтись без ежегодной полной смены гардероба. Или твой сердечный друг – без такого количества скаковых лошадей и роскошных автомобилей! – заметил Роджер с издевкой.
– То, что я даю Феликсу, – это мое дело! – взвилась вдовствующая графиня. – Я не думаю, что мадемуазель ле Бронк, если таково ее настоящее имя, уж очень дешевое приобретение!
– Ты права, она обходится мне дорого, – признался граф. – Вот поэтому я и прихватил ее с собой за компанию. Она под пару тем, кто здесь прижился.
– Тогда отправь свою подружку обратно в канаву, откуда ты ее вытащил, Я не сяду за стол рядом с этой потаскушкой!
– В таком случае я не сяду за стол с Феликсом Хэнсоном! Превосходная идея, мама. Давайте обедать отдельно.
– Я больше не в силах выслушивать подобные оскорбления! Пусть твоя французская шлюшка спит там, где ты пожелаешь. Не сомневаюсь, что ты уложишь ее в свою постель!
– То же самое я могу предположить про тебя, мама, и Феликса Хэнсона. Однако хочу предупредить, что, пока я здесь, он не будет спать в комнате моего отца, как бы он ни старался занять его место в других случаях!
Произнесено это было с металлом в голосе.
– Я ненавижу тебя, Роджер, когда ты такой!
Зачем ты вернулся? Почему не остался там, где тебе было удобно развратничать, сваливая вину на меня?
– Но это и вправду ты виновата, мама! И в том, что происходит сейчас, и в том, что было в прошлом.
После долгой паузы голос вдовствующей графини прозвучал как-то неуверенно.
– Почему ты никак не выкинешь из головы глупые юношеские переживания? Ведь столько времени прошло, и ты уже взрослый.
Вновь воцарилось молчание, затем графиня продолжила:
– Ты так любил меня, когда был еще мальчиком.
На самом деле ты мне поклонялся! Только из ревности ты впал в ярость, и в какую! Когда впервые догадался, что у меня есть любовник.
Роджер невнятным восклицанием выразил свое отвращение. – – А что иное ты мог ожидать? – задала вопрос графиня. – Твой отец был намного старше меня, а мне хотелось любви. Роджер, я не могла жить без любви!
Теперь в ее голосе ясно различались жалостливые нотки:
– Давай попытаемся наладить наши отношения.
Будем вести себя как взрослые люди.
– Каким образом? – холодно осведомился Роджер.
– Ты можешь занять в доме подобающее тебе законное место.
– Означает ли это, что ты согласна, мама, остаться одна здесь со мной?
Наступило молчание, чреватое грозой. Графиня возвысила голос до крика:
– Что ты хочешь со мной сделать, сын?! Заставить меня стареть в одиночестве? И чтобы не было рядом никого, кто бы обожал меня? Нет, Роджер, я так не смогу! Мне нужен Феликс. Я жажду его ласки! Он воплощает собой все, что осталось от моей ушедшей молодости.
– Что ж, ты сама опровергла себя. Какой может быть между нами мир? – с горечью спросил Роджер.
В ответ последовало едва слышное жалобное восклицание миледи. Мать и сын все высказали друг другу и покинули комнату.
Алинда, по-прежнему затаив дыхание, пребывала, в неподвижности еще некоторое время после их ухода. С усилием она поднялась с ковра, выпрямила затекшие ноги. Ее мучил стыд за то, что она, хоть и невольно, подслушала чужой и очень драматичный разговор.
После долгого сидения на полу и пережитого волнения ее слегка покачивало, и она оперлась рукой о спинку кровати, чтобы удержать равновесие.
И тут до ее сознания дошло, что она ошибалась. Комната не была пуста, как она думала.
Молодой граф Кэлвидон стоял у одного из окон и глядел на закат.
Он не сразу обнаружил присутствие Алинды, так как она двигалась почти бесшумно, а увидев его, застыла на месте.
И все же что-то встревожило его, и он обернулся.
Он смотрел на нее озадаченно. Хотя в спальне было сумрачно, Роджер разглядел испуганное личико, слегка растрепавшиеся волосы на фоне поблескивающих, расшитых серебром занавесей, маленькую ручку, вцепившуюся в спинку кровати.
Алинде показалось, что не только она, но и он не в состоянии пошевелиться, прийти в себя от изумления.
Однако его резкий голос заставил ее сбросить с себя странное оцепенение.
– Кто вы и что вы здесь делаете?
Глава 3
Роджер смотрел в окно и видел озеро, позолоченное заходящим солнцем, лебедей, медленно и торжественно скользящих по водной глади, в которой отражались растущие по берегам алые рододендроны. Он вспомнил, как часто, когда был за границей, закрывая глаза, видел перед собой именно этот пейзаж. И всегда это доставляло ему необъяснимую боль.
Еще ребенком он восхищался красотой дома, где он жил, и его окрестностей, а позже, когда он пребывал вдали от этих мест – в школе или в университете, – он грезил ими, и видения эти то мучили его, то, наоборот, давали импульс к жизни.
Этот пейзаж и этот дом были частью его самого.
И сейчас очарование этого вечера воздействовало на него странным образом. Как будто прохладная рука гладила его разгоряченный лоб, усмиряя гневные порывы, смягчая чувство обиды, прогоняя из памяти все те злые слова, что они с матерью наговорили друг другу.
Всегда Кэлвидон-хауз вносил мир в его душу, и теперь Роджер раскаивался, что когда-то после вспышки гнева покинул его на долгие два года.
«Я всего лишь частичка вас!»– хотелось ему сказать озеру, и мостику, изящной дугой возвышающемуся над ним, громадным вековым деревьям в парке и зеленым лугам, стелющимся подобно зеленому бархату на противоположном берегу.
А за лугами темнели густые леса, где он любил играть в детстве, где обитали сказочные рыцари, драконы и другие таинственные существа, о которых рассказывали легенды.
Он чувствовал, как успокаивается его дыхание, как ровнее бьется сердце. И вдруг какое-то шестое чувство подсказало ему, что в комнате он не один.
Роджер обернулся.
В сумраке, который уже начал сгущаться в спальне, он разглядел по ту сторону пышной кровати маленькое личико с большими серыми глазами, круглыми от испуга, обрамленное прядями волос, столь светлых, что луч закатного солнца проиграл бы в соревновании с ними.
На какой-то момент лицо, которое могло принадлежать какой-нибудь нимфе с гобелена, казалось нематериальным. Затем он понял, что девушка, стоящая там, одета в серое и поэтому незаметное в сумраке платье.
– Кто вы? – спросил он. – И что вы тут делаете? После недолгого молчания тихий, мелодичный голос ответил:
– Я очень сожалею… Я не хотела слышать то, что было сказано, но и невозможно было прервать вас…
– Кто вы? – повторил он свой вопрос.
– Я вышивальщица, и меня наняли для реставрации занавесей.
– И вы прятались, пока мы с матерью находились здесь?
– Боюсь, что так и было.
Серые глаза молили о прощении. Алинда произнесла робко:
– Заверяю вас, что такое больше не повторится.
А то, что я услышала, я постараюсь забыть.
– Вряд ли это будет возможно, – сказал граф сухо. – Но я надеюсь, что все услышанное вами не распространится за пределы этой комнаты. Не назовете ли вы мне ваше имя?
– Алинда Сэлвин.
– Я уверен, что могу на вас положиться, мисс Сэлвин.
– Конечно.
Алинда вышла из-за спинки кровати, и Роджер разглядел, что она выше ростом, чем казалась на первый взгляд. В то же время она была так стройна и грациозна, что неудивительно, если он принял ее за нимфу.
«Она еще очень молода», – подумал он, глядя на мягкие очертания ее личика, на тонкую шею, увенчанную головкой с золотой короной светлых волос. Ее вид что-то пробудил в его памяти, но было непонятно только, что именно.
Она двинулась к двери, но он вновь обратился к ней:
– Вы здесь давно, миссис Сэлвин?
– Я приехала вчера вечером. Я очень надеюсь, что моя работа удовлетворит миледи.
– Вы вынуждены работать?
– Да, я нуждаюсь в деньгах.
Алинда бросила на него прощальный взгляд, вышла в коридор и тихонько притворила за собой дверь, оставив его в одиночестве.
Роджер еще некоторое время после ее ухода стоял у окна. Ему как будто не хотелось покидать комнату Мазарини. Все же, сделав над собой усилие, он сдвинулся с места и по широкому коридору направился в свои покои.
Он не сомневался, что к его приходу все следы пребывания там нежелательного обитателя будут тщательно убраны, и действительно нашел на своем месте Ходжеса – старого лакея, который прислуживал еще его отцу.
Костюмы графа нашли свое место в шкафу, под ними аккуратно размещались ботинки, сапоги для верховой езды и штиблеты.
– Приятно тебя видеть, Ходжес, – сказал Роджер, протягивая руку старику.
– Я молился, чтобы ваша милость вернулись до того, как я уйду на покой.
– А ты решил уйти на покой?
– На меня жаловались, милорд, будто я уже слишком стар, чтобы служить в доме.
– Кто жаловался?
Старик ответил не сразу. Он пораскинул умом и нашел подходящее выражение.
– Гости ее милости.
– Ты имеешь в виду кого-то конкретно? – настаивал граф.
Гнев снова вскипал в нем, и он готов был сорваться от любого пустяка.
Старик это почувствовал, но не мог не высказать всей правды.
– Боюсь, милорд, что в чем-то они правы, я не так быстро двигаюсь, как требуется джентльмену, который всегда куда-то спешит. Хотя покойный милорд и вы, ваша милость, всегда говорили, что нет мне равного в знании охотничьей одежды, бриджей и прочего, я, однако, с трудом разбираюсь в этих новомодных костюмах – какие нужны для езды на автомобилях, какие для гольфа, а какие для игр, которых сроду не видывали в Кэлвидоне.
– Сколько тебе лет, Ходжес?
– Шестьдесят три, милорд, и я вполне еще могу прослужить немало лет, если в Кэлвидон вернутся прежние порядки и все будет, как в старые времена.
– Тогда тебе незачем уходить на покой. Ты меня понял, Ходжес?
Лицо старого слуги мгновенно просветлело.
– Это правда, милорд? Ведь ее милость сказала…
– Я здесь хозяин, Ходжес, и не допущу, чтобы людей, служивших моему отцу и мне, отправляли на пенсию, пока они сами того не захотят. А кроме того, я нуждаюсь именно в твоих услугах.
– А вы намерены жить здесь, милорд? Казалось бы, простой вопрос неожиданно поставил Роджера в тупик. Он прошелся по комнате, поглядел на портрет матери над камином и только после этого ответил:
– Честно скажу тебе, Ходжес, я не знаю.
– Вы нужны нам, милорд. Больше того, мы без вас пропадаем. Нет никакой радости служить в этом доме, когда вы отсутствуете.
Роджер резко обернулся.
– Что значит «пропадаем?»
– Конюшни непригодны для этих новомодных автомобилей. Лошади не выносят их запаха. К тому же они застоялись, а джентльмен, который выезжает верхом только изредка, плохо обращается с ними, милорд.
– Что ты имеешь в виду?
– Он жесток с ними, милорд. – Ходжес сделал паузу, подбирая нужные слова. – Тяжелая рука, хлыст и острые шпоры не сделают из невежды наездника; милорд, – сказал он, подумав.
– Черт побери! Я не позволю какому-то выскочке измываться над моими лошадьми!
– И не только это, милорд. – Ходжес позволил себе разоткровенничаться. – Ее милость в настоящее время заинтересовалась только призовыми скачками. Лошадей для охоты и прогулок вообще редко выводят из конюшни. У нашего Эбби просто сердце разрывается.
Эбби – старший конюх – благодаря своему умению ухаживать за лошадьми был известен почти всей Англии и стал легендарной личностью. Он разбирался в лошадиной психологии лучше, чем великие умы – в людской, и доказывал, что она столь же непроста.
Эбби руководил первым выездом Роджера, когда тот был еще мальчишкой. Он же научил его всем тонкостям верховой езды и прославил конюшни Кэлвидона, выводя племенных лошадей.
– Ты сказал, что Эбби недоволен? И он тоже подумывает о пенсии?
– Пока нет, милорд, но он получает много предложений. Правда, Эбби такой человек, что не уйдет с должности самовольно, без разрешения и рекомендаций хозяина.
– Я поговорю с ним, – пообещал граф.
– Он ждет вас. Иначе его давно бы уже здесь не было.
Ходжес окинул внимательным взглядом развешенные в шкафу костюмы милорда и осведомился заботливо:
– Что вы наденете к ужину, милорд?
Роджер взглянул на свой гардероб так, как будто впервые видел свои костюмы.
Наряды парижской богемы здесь явно не годились – свободные бархатные пиджаки, светлые брюки. Так он одевался в Париже и еще повязывал шею небрежно завязанным шелковым шарфом вместо галстука. Приличного лондонского портного такая вольность в одежде повергла бы в дрожь.
– Я собирался сюда второпях, – солгал он Ходже-су. – Мой парижский слуга по рассеянности не уложил вещи, которые мне необходимы здесь. Я уверен, что кое-что из моей старой одежды сохранилось где-нибудь в кладовых.
– Разумеется, ваша милость! – Ходжес расплылся в улыбке. – Все вычищено и отглажено и ждало только вашего возвращения, милорд.
– Тогда верни ее сюда и размести там, где ей надлежит быть.
– О чем речь, милорд! Мне потребуется лишь момент, и все будет в порядке!
Роджер взглянул на часы на каминной полке – пора было переодеваться к ужину. Неужели все вернулось вспять и двух лет отсутствия не было?
Его ждала ванна, благоухающая вербеной, а на спинку стула был наброшен махровый купальный халат с вышитым гербом Кэлвидонов и монограммой.
Его монограммой! Даже эта мелкая деталь открыла ему, что его встречают здесь как хозяина.
Он погрузился в теплую воду и блаженно закрыл глаза. Монограмма на халате напомнила ему о вышивальщице, встреченной им в комнате Мазарини.
Откуда она взялась и зачем? Он не помнил, что когда-либо раньше приглашали в Кэлвидон-хауз вышивальщиц.
Графини и их дочери из поколения в поколение с ранних лет занимались рукоделием и искусно управлялись с иголками и нитками.
Однажды в Лувре Роджер увидел выставленные там чудесные вышивки, но ему показалось, что они проигрывают тем, что имеются в Кэлвидоне и являются его собственностью.
«Уповаю на бога в надежде на то, что мисс Сэлвин знает свое дело, – подумал он. – Я не вынесу, если какой-нибудь из гобеленов будет испорчен неопытной или равнодушной швеей».
Это вернуло его мысли к той причине, по которой он внезапно, повинуясь мгновенному порыву, возвратился домой, даже не предупредив о своем приезде.
Весь путь из Франции Роджер размышлял в тревоге, на что еще покусился бесцеремонный подонок и что в поместье уже изменено до неузнаваемости. Лейсворсу хватило ума написать хозяину про оранжерею, но какие-то менее значительные переделки могли быть уже осуществлены по распоряжению его матери. И по подсказке Феликса Хэнсона.
Выйдя из ванной, Роджер обнаружил, что Ходжес уже приготовил для него традиционный вечерний костюм, в который он ни разу не облачался за последние два года.
Он объездил чуть ли не полсвета после того, как, покидая Кэлвидон-хауз, в ярости высказал матери, что она должна сделать выбор – он или Феликс Хэнсон и что он не останется больше ни минуты под одной крышей с ее любовником.
Они обрушились друг на друга с взаимными оскорблениями, и поведение их – Роджер понимал это – было недостойным, но и мать, и сын дали волю своему темпераменту.
После он вспоминал об этом со стыдом. Ведь ему должно было служить примером поведение отца в любых обстоятельствах, его самообладание и уравновешенность.
Роджер обожал отца и старался походить на него, однако в его жилах текла и материнская кровь. Он унаследовал от нее чувствительность, импульсивность и вспыльчивость. Элворты были известны своим необузданным темпераментом, отсутствием какого-либо сдерживающего начала в характере. Они фигурировали во всех публичных скандалах на протяжении последних пяти столетий, и Роджер знал, что это была только видимость, будто отец не ведает, каким образом развлекается его супруга.
