Текст книги "Таинство любви"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Текст герцог написал собственноручно, перечитал его и решил, что оно отвечает всем его замыслам.
Ах, как бы хотелось ему увидеть своими глазами, что начнется в Лондоне, как только эти несколько строчек перепечатают английские газеты!
Поначалу друзья герцога не поверят в то, что это не розыгрыш.
Затем все поймут, что, поскольку недавно появилось объявление о том, что откладывается его свадьба с Клеодель, все это крайне странно.
Очень скоро станет очевидно, что женой герцога стала не дочь графа Седжвика.
И поползут слухи, предположения, догадки, которые захлестнут весь Лондон.
– Как такое могло случиться?
– Кто она, жена герцога, как вы думаете?
– Почему Седжвики молчат и ничего не объясняют?
– Как мог герцог, хотя он, конечно, человек непредсказуемый, так поступить с леди Клеодель?
Правильного ответа на все эти вопросы не смогут найти даже самые близкие друзья герцога, такие, как Гарри.
Пожалуй, лишь у Джимми могут появиться верные предположения о причине, по которой герцог поспешно покинул Лондон, чтобы немедленно жениться на ком-то другом вместо Клеодель.
Наверняка о том, что произошло, постепенно начнут догадываться и женщины, которые досадовали, что Клеодель сумела добиться своего там, где они потерпели поражение.
Почему герцог внезапно уехал из Англии? Очевидно, у него была на то веская причина? А какая это может быть причина, если не женщина, на которой он должен был жениться?
Да, это славная месть, потому что Клеодель нечего будет ответить на все эти вопросы и поделать она уже ничего не сможет.
Все произошло слишком стремительно, чтобы пытаться объяснить их разрыв тем, что они передумали или рассорились.
Поначалу Клеодель будет в замешательстве, будет вместе с родителями искать возможные объяснения случившемуся, но в конечном итоге – герцог не сомневался в этом – семейство Седжвиков будет вынуждено покинуть Лондон и уехать к себе, в глушь.
А это значит, что Клеодель придется забыть о балах, на которых она привыкла блистать.
Ей придется забыть о приемах и вечерах, которые являются важнейшей частью лондонских сезонов, не сидеть ей и в королевской ложе на скачках в Аскоте.
Разумеется, она может утешиться с Джимми.
«Но, – цинично размышлял герцог, – станет ли после всего этого по-прежнему утешать ее сам Джимми? Ведь тщательно разработанный им план провалился, да еще с таким треском!»
Да, это была месть, с которой герцог мог себя поздравить. Немногим бы хватило решительности провернуть такое.
Чтобы убедиться в том, что все сделано верно, герцог отослал приехавшего с ним в Париж курьера назад в Лондон – проверить, опубликовано ли извещение в английских газетах в точности так, как было задумано.
Курьер должен был провести в Равенсток-холле два дня и возвратиться назад с докладом обо всем, что происходит в Лондоне.
– А если кто-то из друзей вашей светлости пожелает навестить вас в Париже, что мне им сказать? – спросил курьер.
– Скажи им, что у меня медовый месяц и мне вполне достаточно общества супруги, – ответил герцог. – На вопросы о моей жене ничего не отвечай, как бы тебя ни расспрашивали.
Чтобы курьер действительно ничего не мог рассказать об Анне, герцог отправил его из Парижа еще до венчания, он знал, как будет давить на курьера граф Седжвик – и угрожать будет, и подкупать, желая выудить из него хоть что-нибудь.
Лицо герцога сохраняло выражение, которое Маргарита назвала бы жестоким – именно с таким лицом он, одетый в свадебный фрак, ехал в карете по Елисейским полям.
Желая быть на венчании при всех регалиях, герцог надел свой орден Подвязки – орденская лента через правое плечо, сам сверкающий орден чуть ниже колена.
Глядя перед отъездом на отражение в зеркале, герцог подумал: «Как жаль, что меня сейчас не видит Клеодель! Знала бы, что потеряла по своей вине!»
Теперь он хорошо понимал, что под вкрадчивыми, осторожными манерами Клеодель скрывалось яростное желание как можно выше подняться по социальной лестнице, забраться на ту ступеньку, куда многие мечтают попасть, но не имеют и крошечного шанса.
Известно, что чем выше заберешься, тем больнее падать. А ведь ей почти удалось добиться своего!
Именно это бесило герцога больше всего. Как мог он, с его мозгами, с его интуицией, с его воистину звериным чутьем на ложь и лицемерие, едва не попасться на старую как мир уловку?
Но, с другой стороны, трудно найти мужчину, которому бы не было лестно стать защитником и покровителем юной невинной девушки, почувствовать себя отважным рыцарем в сияющих доспехах, готовым сразить любого дракона, чтобы спасти бедную овечку.
Герцог, конечно, страшно корил себя за доверчивость, однако следует признать, что свою роль Клеодель сыграла на редкость тонко и умно – Джимми оказался неплохим наставником.
«Будьте вы прокляты! Будьте прокляты!» – хотелось закричать герцогу при мысли о том, что каждый шаг Клеодель и Джимми был просчитан настолько точно, что они едва не облапошили его, как последнюю деревенщину.
Но, слава богу, он будет тем, кто смеется последним. Его месть наложит на Клеодель клеймо, словно буква «Б» – «блудница», – которое выжигают таким женщинам пуритане в Америке. Это клеймо навсегда останется на коже Клеодель – такой белой, такой нежной на ощупь.
Перед глазами герцога вновь возникло лицо бывшей невесты – ее горящие глаза, радостная улыбка на губах. Такой она была, когда смотрела на Джимми. Поможет ли месть герцогу забыть Клеодель?
Глава четвертая
В роскошном салоне своего парижского дома герцог ждал Анну, которая должна была спуститься к обеду.
На герцоге был тот же элегантный вечерний костюм, в котором он венчался, правда, уже без ленты и ордена Подвязки.
Герцог прихлебывал из бокала шампанское и думал о том, что свадьба у него получилась действительно необычной, совсем не такой, как предполагалось.
А предполагалось, что их с Клеодель венчание в церкви Святого Георгия станет одним из главных аттракционов сезона. Ожидалось прибытие огромного количества высокопоставленных гостей со всей страны во главе с самими принцем и принцессой Уэльскими.
Должна была прислать свои поздравления королева. В Лондон по такому случаю собирались приехать представители многих королевских семейств Европы – одним словом, свадьба задумывалась такой, чтобы о ней вспоминали потом долгие годы.
После венчания должен был состояться прием в Равенсток-холле. На случай если кому-то из гостей захочется прогуляться по парку, садовники герцога начали приводить его в идеальное состояние еще месяц назад.
И вот вместо всего этого состоялось скромное венчание в маленькой церкви, где, кроме них с Анной, присутствовали лишь Маргарита и одна пожилая монахиня, игравшая на органе – причем, как отметил герцог, с выдающимся мастерством.
Герцог ожидал, что на венчание придут монахини монастыря, но потом понял, что такое событие может выбить их из привычной колеи и, что еще хуже, заронить ненужные мысли в головки юных послушниц.
Когда герцог приехал в монастырь, его встретила монахиня. Она провела Ворона прямиком в церковь, где его уже ждала леди Маргарита.
– Полагаю, что ты должен знать, брат, – сказала она. – Епископ Парижский, в ведении которого находится наш монастырь, лично прибыл, чтобы провести венчание. Ему будут помогать наш всегдашний священник и двое алтарников. Кроме них, в церкви больше не будет посторонних.
– Скромная свадьба – именно этого я и хотел, Маргарита, – улыбнулся герцог.
– Тогда проходи, – ответила ему сестра. – А я сейчас приведу Анну.
Герцог прошел в маленькую церковь, воздух и стены которой, казалось, были пропитаны молитвами, непрестанно совершавшимися здесь на протяжении многих лет.
Епископ и второй священник были одеты в белые, искусно расшитые ризы – герцог узнал в вышивке работу здешних монахинь; алтарь украшен свежими цветами. Негромко, мягко играл орган.
Спустя несколько минут в церковь вернулась леди Маргарита с Анной.
Герцог наблюдал за тем, как приближается его невеста – он впервые видел ее не в монашеской рясе, а в платье. Анна же в последний раз надевала платье, когда ей было всего восемь лет.
Что касается самого свадебного наряда, то он был сшит по фасону, придуманному мсье Уортом – юбка мягко драпированная спереди и пышная сзади, где газовые оборки собирались в турнюр и шлейф.
К платью герцог заказал также изящную кружевную вуаль, прикрывавшую лицо и голову Анны и прижатую маленьким венком из оранжевых цветков.
Анна была без букета, который прислал ей герцог, вместо этого она держала в руке молитвенник с украшенной перламутром обложкой, который, как предположил герцог, должен был принадлежать его сестре.
Он обратил внимание на то, как высоко и гордо держит голову Анна – она не опустила глаза, как это обычно делают невесты, приближаясь к алтарю и жениху.
Нет, она смотрела сквозь вуаль прямо перед собой. Как хотелось герцогу узнать, о чем она думает в эту минуту!
Началась служба, которая, поскольку жених и невеста принадлежали к разным конфессиям, оказалась очень короткой.
Затем епископ тепло поздравил новобрачных, и от его искренних слов герцогу стало немного стыдно.
Ведь эта свадьба была в первую очередь очередным актом мести Клеодель, и герцог не мог не вспомнить слова Маргариты, желавшей Анне встретить такую же любовь, какая была у нее самой с Артуром Лэнсдауном, пока тот трагически не погиб.
– Я буду добр к ней и дам ей все, что она пожелает, – поклялся перед епископом герцог, точно зная, что на самом деле поступает совершенно неправильно.
Выйдя после венчания из церкви с державшей его под руку Анной, герцог обнаружил, что сестра собирается немедленно отправить их в Париж.
– Карета подана, Ворон, – сказала леди Маргарита. – Мне остается лишь пожелать вам всего самого доброго. Я буду непрестанно молиться о том, чтобы вы оба были счастливы.
При этом она посмотрела на герцога, и тот прекрасно понял, что на самом деле она имеет в виду.
Он поцеловал сестру сначала в щеку, потом ее руку.
– Благодарю тебя, Маргарита, – вздохнул он.
Герцог помог Анне сесть в поджидавшую их крытую карету, и они покатили в Париж. Повернув голову, герцог смотрел сбоку на свою жену, которую еще ни разу не видел так близко.
Анна откинула назад вуаль, и герцог впервые увидел ее волосы.
Вначале они показались ему темными, но потом герцог понял, что это не совсем так и цвет волос Анны просто невозможно описать одним словом.
«Возможно, – думал он, – такие волосы у Анны потому, что ее родители были разными по национальности». В прядях Анны – не темных и не светлых – проблескивали тонкие серебристые прожилки. Поразмыслив еще немного, герцог решил, что это серебро напоминает ему остывшую в камине золу.
И вновь герцог почувствовал, как не похожа красота Анны на красоту всех других девушек, которых он когда-либо знал.
Затем Анна тоже повернула голову, встретилась с Вороном взглядом и обеспокоенно спросила:
– Я… я нормально выгляжу? Все так странно… Знаешь, когда я впервые увидела это платье, я… рассмеялась.
– Рассмеялась? – удивленно переспросил герцог.
Анна улыбнулась. Герцог впервые увидел, как она улыбается – от улыбки по ее лицу словно пробежал солнечный зайчик.
– Мне показалось очень забавным, что у платья должно быть так много всего сзади и так мало спереди, – попыталась объяснить она.
– Этот фасон создал мистер Уорт, король моды, – ответил герцог и заметил, что Анна смотрит на него так, словно пытается понять, шутит он или говорит всерьез.
– Ты говоришь, что это платье сделал мужчина?
– Придумал фасон, – поправил герцог. – А само платье шили сотни других людей.
Анна рассмеялась, и герцог подумал, что ему очень нравится слышать ее смех – чистый, непринужденный, так не похожий на натужный искусственный смех большинства светских женщин.
– Не могу представить себе мужчину, который создает платья для женщин, – сказала Анна. – Мне всегда казалось, что шить – чисто женское занятие.
Теперь засмеялся герцог, и Анна добавила:
– Прошлой ночью я думала о том, что есть множество вещей, которым мне нужно научиться. Но если все они будут такими же, как мои платья, это будет весьма забавно.
«Тебе многое покажется забавным, это точно», – подумал герцог. Разумеется, Анну удивляло все, что она видела и слышала, а герцога больше всего удивляла ее реакция на этот мир, который, по словам его сестры, должен был показаться вчерашней послушнице другой планетой.
Во время их первого разговора Анна была одета в рясу и держалась очень серьезно, поскольку ей предстояло решить, пойдет она за герцога замуж или нет.
Герцог предполагал, что с такой же серьезностью Анна будет рассматривать и взвешивать все, что откроется перед ней в новом для нее мире, и при этом будет вести себя как прилежная ученица. А он, естественно, выступит для нее в роли учителя.
Но оказалось, что многие вещи кажутся ей до смешного нелепыми – посмотрев на них ее глазами, герцог тоже находил их забавными и смеялся вместе с Анной. Одним словом, их первый день вместе прошел совсем не так чопорно, как ожидал герцог.
Ворон подметил, что когда Анна что-то увлеченно рассказывала, и особенно когда смеялась, ее лицо обретало новую, завораживающую красоту, а в глазах вспыхивали озорные искорки.
Но больше всего ему нравилось слушать ее смех.
Услышав его сегодня днем в очередной раз, герцог неожиданно поймал себя на мысли, что Клеодель смеялась крайне редко, а если и делала это, то издавала еле слышный выжидающий звук, словно насильно выталкивала его сквозь губы. Таким же образом она постоянно контролировала и тембр своего голоса, тщательно следя за тем, чтобы он звучал застенчиво, молодо и слегка взволнованно.
При мысли о Клеодель на лбу герцога собралась складка, а его губы сжались.
Анна, которая в это время рассматривала развешанные по стенам картины, неожиданно обернулась, хотела о чем-то спросить, но слова замерли у нее на губах.
– Что?.. – спросила она. – Я сказала что-то не то?
– Прости, я не слышал, о чем ты спросила, – сказал герцог.
– Но ты рассердился.
– Не из-за тебя, – быстро ответил он. – Просто задумался кое о чем.
Герцог попытался прогнать мрачное выражение с лица и даже выдавил на губах подобие улыбки, но заметил, что Анна смотрит на него так же, как тогда, в монастыре, словно проникая взглядом прямо в душу.
Не в силах справиться со своим любопытством, он спросил:
– О чем ты думаешь?
Она не ответила, отвернулась и принялась рассматривать картину.
– Я задал тебе вопрос, Анна.
– Я… не хочу отвечать на него, – ответила она, – потому что есть кое-что, чего тебе лучше… не слышать.
Герцог немного помолчал, затем твердо заявил:
– Я полагаю, раз мы теперь женаты, нам нужно договориться всегда быть честными друг перед другом. Во всем. Ты просила меня учить тебя, поэтому я буду честно говорить тебе, когда ты скажешь или сделаешь что-нибудь не так, и надеюсь, что ты при этом не станешь на меня обижаться.
– Ну конечно, не буду, – поспешно согласилась Анна.
– То же самое относится и ко мне, – продолжил герцог. – Я не обижусь и не расстроюсь, что бы ты мне ни сказала, и потому очень прошу тебя быть во всем правдивой и искренней. Единственная вещь, которую я никогда никому не прощаю, – это ложь.
Последнюю фразу он произнес почти с гневом, потому что живо припомнил, как обманывала его Клеодель.
– Я не буду лгать, – сказала Анна. – А ответ на твой вопрос таков: я думаю, что то, о чем ты думаешь, – это нечто скверное и оно может погубить тебя.
Герцог пораженно уставился на нее.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «погубить меня»? – спросил он.
– Ты выглядишь величественно и неприступно, но это только внешне, – ответила Анна. – А в душе, я думаю, ты человек благородный, добрый, отзывчивый. Только поэтому я и согласилась выйти за тебя.
Она замолчала, но поскольку герцог так и не нашел слов, чтобы ответить ей, вскоре продолжила:
– Но поскольку ты только что был… другим, я подумала, что тебя что-то беспокоит. И это что-то ты пытаешься держать под контролем и скрывать от посторонних.
Герцог лишился дара речи.
Анна говорила об этом спокойно и бесстрастно, в той же самой манере, в какой они разговаривали с первой минуты знакомства.
В ее тоне не было ничего личного, задушевного, не было и намека на ту интимность, которая неизбежно сквозит в любом разговоре между мужчиной и женщиной.
Вместо этого голос Анны оставался вкрадчивым, но почти равнодушным, ее фразы были логичными и хорошо продуманными – герцог оказался достаточно умен, чтобы почувствовать все это.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – ответил он после небольшой паузы, – и спасибо за то, что откровенна со мной.
– Ты похож на свои картины, – туманно произнесла Анна, указав рукой на полотна на стене. – А мне не хочется думать, что какая-нибудь из них может быть повреждена.
Затем она принялась расспрашивать мужа о статуэтках из розового севрского фарфора, показав этим, что желает сменить тему. Ворон мысленно поблагодарил ее за тактичность. Он с энтузиазмом принялся рассказывать о статуэтках и невольно упомянул о том, что фарфоровую фабрику в Севре основала мадам Помпадур.
Анна очень внимательно слушала его, затем спросила:
– Я читала о мадам Помпадур в одной из книг по истории, но когда спросила о ней свою наставницу, она сказала, что мне не стоит интересоваться этой женщиной. Почему, можешь объяснить?
Герцог решил, что темы, которую затронула Анна, все равно не избежать, рано или поздно она поймет, что к чему в этом мире, и поэтому ответил напрямую:
– Мадам Помпадур была любовницей Людовика Пятнадцатого.
– Что это означает?
– А ты сама не знаешь?
– Не совсем, – ответила Анна. – В книгах по истории Франции говорится о многих женщинах, обладавших огромной властью и влиянием, хотя они и не были аристократками. Вот и все. Как мне в это поверить, раз никто не объясняет, почему они становились всевластными?
Герцог слегка задумался, затем вздохнул и попытался сформулировать для Анны подходящий ответ:
– Французские короли, как и короли во всех других странах, должны были жениться из политических соображений – брак закреплял союз между двумя государствами.
Он перевел дыхание и продолжил:
– Но поскольку король – такой же мужчина, как и все, его тянет к женщине, которую он находит наиболее привлекательной и интересной.
Герцог следил за лицом Анны и по выражению ее глаз понимал, что она впитывает каждое его слово.
– Король любил женщину, которая становилась его любовницей? – спросила она.
– Как правило, да, – ответил герцог. – А мадам Помпадур король Людовик Пятнадцатый не только любил, но и хранил ей верность, что было совершенно необычно.
– Ты хочешь сказать, что у некоторых королей была не одна, а несколько любовниц?
– Думаю, тебе нужно почитать об английском короле Карле Втором, – сказал герцог. – Он имел много любовниц, все они были красавицами, и одна из самых влиятельных, Луиза де Керуаль, была француженкой. У меня в Англии, в загородном доме, есть ее портрет – говорят, это одно из лучших изображений Луизы.
Несколько секунд Анна молчала, потом задала новый вопрос:
– Если короли имели любовниц, у обычных мужчин они тоже были?
– Только если мужчина был в состоянии содержать их.
– Ты хочешь сказать, что любовница дорого обходится? Почему?
– Предполагается, что нужно благодарить ее за услуги…
– Что включают в себя ее услуги? – прервала его Анна.
Герцог задумался.
Он чувствовал, что будет ошибкой начинать разговор на эту тему так скоро после свадьбы. В то же время рано или поздно Анна неизбежно столкнется с ней в том мире, где ей предстоит жить.
– Любовница старается отвечать взаимностью на любовь своего покровителя, во всем угождать ему, – сказал он, – а за это ожидает награды деньгами или драгоценностями.
Анна в задумчивости закусила нижнюю губу. Ворон с облегчением подумал, что пока ей хватит и такого объяснения, но, оказалось, девушке этого недостаточно.
– Это кажется мне очень странным. Я всегда думала, что любовь люди дарят друг другу, а не продают или покупают.
Герцог оценил остроту ума Анны, но решительным тоном прервал разговор:
– Предлагаю закрыть тему. Это не то, о чем стоит разговаривать в день свадьбы.
– Думаю, ты уходишь от этого разговора потому, что у тебя были любовницы, но тебе не хочется рассказывать об этом, – сказала Анна, посмотрев в глаза герцогу.
– Даже если у меня и были любовницы, я не стану обсуждать это со своей женой, – резко ответил герцог.
И тут же понял, что совершил ошибку.
– Прости, если я что-то сделала не так, – примирительно сказала Анна. – Но ты сам решил, что мы будем честными друг с другом.
Герцог почувствовал себя так, словно ступил на очень зыбкую почву.
– За свои слова я отвечаю, – сказал он. – Но сегодня у нас выдался трудный день, и мне хотелось рассказать тебе о чем-нибудь более приятном. Например, о картинах и других красивых вещах в нашем доме.
– Я понимаю, но мне интересно все, что ты говоришь.
Герцог знал, что это правда, и, обрадовавшись, что смог уйти от не слишком легкого разговора о любовницах, решил переключить внимание Анны на другую тему.
– Завтра я собираюсь посетить вместе с тобой мсье Уорта и попросить его создать для тебя несколько платьев, которые лучше всего подчеркнут твою индивидуальность. Только он способен сделать это, потому все и считают его гением.
Он надеялся, что Анну увлечет этот разговор, и потому продолжил:
– Сегодня вечером, когда поднимешься в свою комнату, чтобы переодеться к обеду, ты найдешь там еще несколько платьев. Я заказал эти наряды, чтобы ты носила их до тех пор, пока не будут готовы творения Уорта. Я надеюсь, что шляпки и другие аксессуары к готовым платьям тебе тоже понравятся.
– Надеюсь, кто-нибудь покажет мне, как управляться со всеми этими вещами.
– Это сделает горничная, – ответил герцог. – А еще к нам приедет самый известный в Париже куафер, он сделает тебе прическу. Думаю, очень скоро ты ощутишь себя совершенно другим человеком.
– Куафер? – переспросила Анна. – Здесь так называют парикмахера?
– Не совсем, – улыбнулся герцог. – Анри именно куафер, самый известный в Париже. К нему очень трудно попасть, а деньги за свою работу он берет просто сумасшедшие.
– Как я понимаю, быть модной леди – удовольствие очень дорогое, – заметила Анна. – Надеюсь, ты найдешь, что я стою таких денег.
Взгляд Анны был настолько выразительным, что герцог, как ему казалось, мог легко прочитать ее мысли – она думала, что принять от него так много значит быть почти как его любовница.
Герцог размышлял, что сказала бы Анна, объясни он ей четко и конкретно, чего именно мужчины ждут от своих любовниц. И от жен, между прочим, тоже.
Но потом он вспомнил про обещание, которое дал Маргарите, и о том, что в течение трех месяцев о близости с женой ему придется забыть, и решил, что было бы ошибкой так рано приступать к разъяснению обязанностей, которые называются супружескими.
* * *
Дверь салона открылась, и вошла Анна.
На ней было уже другое, тоже очень красивое платье, которое удивительно шло ей, хотя и не было создано великим Уортом.
Оно было сшито из очень бледного розового тюля, с турнюром и открытыми плечами – герцог впервые увидел их матовую белизну.
Анна выглядела настолько прелестной, что герцогу хотелось захлопать в ладоши.
Анри потрудился на славу – уложил волосы вокруг лица Анны крупными локонами. Такую прическу ввела в моду принцесса Уэльская, и она как нельзя лучше подчеркивала античную красоту Анны, которую герцог заметил еще в монастыре.
В отличие от Клеодель, Анна не выглядела кукольно-хорошенькой, исходившее от нее ощущение юности и чистоты воспринималось не на физическом, но скорее духовном уровне.
Анна подошла к герцогу и сказала, смеясь:
– Вы правы, монсеньор, я ощущаю себя совсем другим человеком. Честно говоря, взглянув в зеркало, я просто не узнала себя, увидела в нем какую-то незнакомку. Но есть одна вещь, которая очень меня смущает.
Ее смех умолк, и теперь она смотрела на герцога, заметно нервничая.
– Что такое? – спросил герцог.
– Скажи, это действительно нормально – так сильно открывать грудь и руки?
Герцог отметил, что она при этом не покраснела, не смутилась, но взгляд у нее был неуверенным, как и голос.
– Поверь, – ответил герцог, – неправильно и странно было бы появиться в вечернем платье без принятого по моде декольте. У многих дам оно гораздо глубже, чем твое.
– Но в чем смысл такой одежды? – спросила Анна. – Ночью холоднее, чем днем, практичнее было бы, как мне кажется, носить закрытые платья, особенно зимой.
– Практичнее, но менее привлекательно, – сказал герцог. – Вот попадешь на бал, сама увидишь, что зал наполнен женщинами, одетыми так же, как ты сейчас. Они плывут лебедями по паркету, а мужчины любуются их движениями и белизной их кожи.
Не дожидаясь ответа Анны, он продолжил:
– Так же, как я любуюсь сейчас белизной твоей кожи. Знаешь, у меня есть для тебя подарок.
Герцог взял со стола зеленую кожаную коробочку и протянул ее Анне.
– Это мне? – спросила она.
– Свадебный подарок, – ответил герцог. – Поскольку мы обвенчались очень поспешно, других подарков у нас не будет – ни поздравительных писем, ни ваз с букетами роз, ни декоративных тарелочек, ни золотых подсвечников.
– Хочешь сказать, что все это люди посылают тем, кто женится?
– Дюжинами, – заверил ее герцог, подумав о свадебных подарках, которые складывали в бальном зале Равенсток-хауса.
– А жених и невеста тоже должны обменяться подарками? – спросила Анна. – Но у меня для тебя ничего нет.
– Купишь мне подарок позднее, если захочешь, – ответил герцог.
– Но… у меня нет денег.
– Моя сестра не объяснила тебе, что ты на самом деле очень богатая женщина?
– Это правда? В таком случае, пап…
Герцог понял, что она почти произнесла слово «папа», но в последний момент остановила себя.
– Я бы хотел, чтобы ты закончила эту фразу, Анна.
Она отрицательно покачала головой, и тогда герцог произнес:
– Думаю, ты хотела сказать что-то о своем отце.
Анна опустила взгляд на зеленую коробочку, которую вручил ей герцог.
Ее пальцы немного дрожали, когда она подняла крышку и увидела уложенные на черном бархате бриллиантовое ожерелье, браслет, серьги и кольцо.
Анна принялась рассматривать сверкающие, переливающиеся камушки, и герцог понял, что она не собирается отвечать на его вопрос.
– Надеюсь, украшения тебе понравятся, – сказал он. – Они будут принадлежать только тебе, но есть большое количество и других драгоценностей, которые переходят по наследству каждой новой герцогине Равенсток.
– Они очень красивые, – сказала Анна. – Я никогда не думала, что у меня будут свои украшения, когда видела их на картинах и рисунках.
– Теперь они твои, и я покажу тебе, как их надевать.
Герцог взял из коробочки ожерелье, приложил к груди Анны, а затем ловко застегнул его у нее на шее.
Делая это, он подумал, сколько же ожерелий ему довелось вот так застегивать в прошлом. Он дарил их дамам, страстно желавшим иметь все новые и новые драгоценности. Сейчас он впервые дарит украшение женщине, которая о нем не просила и даже не думала об этом.
Стоя позади Анны, он невольно залюбовался ее красиво уложенными волосами, тонкой шеей, хрупкими плечами. Девушка была очаровательна.
Застегнув ожерелье, герцог взял серьги и прикрепил их к маленьким мочкам Анны.
Если говорить точно, это были не серьги, а клипсы – герцог специально заказал их, заметив, что уши у Анны не проколоты. Клипсы были небольшими – Ворон подумал, что ей будет неудобно носить на своих маленьких ушках слишком тяжелые украшения.
Застегнув вторую клипсу, он заметил, что Анна смотрит в зеркало над камином и наблюдает за тем, что он делает.
Поймав его взгляд в зеркале, она рассмеялась своим чудесным смехом и воскликнула:
– Будь у меня корона, я чувствовала бы себя королевой!
– Надо полагать, это намек на то, что тебе хочется тиару? – спросил герцог.
Анна посмотрела на него, словно желая понять, насколько всерьез он говорит, и только потом промолвила:
– Я не собираюсь тебя ни о чем просить. Ты и так слишком щедр ко мне. А что такое тиара, я знаю. Скажи, теперь, когда я стала твоей женой, я должна буду надевать ее, когда мы будем посещать приемы?
– Непременно, – сказал герцог. – В Лондоне все женщины надевают тиары на большие балы и приемы, особенно если их приглашают отобедать в особняке Мальборо с принцем и принцессой Уэльскими.
На секунду ему показалось, что Анна занервничала.
Она улыбнулась, словно убеждая или успокаивая саму себя.
– На самом деле это в общем-то просто украшенный камнями чепчик.
– Отличное описание! – рассмеялся герцог. – А вот волноваться не нужно. Я всегда подскажу, что и когда ты должна надеть.
– Буду рада твоей помощи, – ответила Анна. – Но вот что любопытно. Ты уже выбрал для меня несколько новых нарядов. Откуда тебе известно, подойдет мне то или другое платье? А вот большинство женщин, как мне кажется, не имеют никакого представления о том, что должны носить мужчины.
Она произнесла это очень тихо, так, словно не вопрос задавала, а всего лишь размышляла вслух. Подняв глаза на герцога, Анна резко оборвала себя и быстро добавила:
– Не отвечай. Я сморозила чушь. Просто это показалось мне странным. Я много лет провела среди женщин, которые ничего не знают о мужчинах, и мне никогда не приходило в голову, что мужчины что-то могут знать о нас.
– О монахинях мужчины в самом деле ничего не знают, – согласился герцог, – но знают довольно много про обычных женщин, с которыми и я, и другие любят проводить массу времени.
– Почему ты это любишь? – поинтересовалась Анна.
– Потому что нахожу женщин очень привлекательными, потому что мне нравится смотреть на них, восхищаться ими и…
Герцог помедлил.
Потом, словно ныряя в воду с головой, закончил:
– …и порой заниматься с ними любовью.
– Даже когда ты не был женат?
Герцог утвердительно кивнул.
– Выходит, женщины, с которыми ты занимался любовью, были твоими любовницами? – продолжала допытываться Анна.
– Не всегда, – ответил герцог. – Как я уже говорил, сейчас еще слишком рано говорить на такую сложную тему.
Он подумал о том, что будет очень сложно объяснить на словах тонкие отличия между куртизанкой, или, как сказано в Библии, «продажной падшей женщиной», и «приличной» леди, с которой у кого-то мог случиться роман.
Впрочем, отвечать на вопрос Анны герцогу не пришлось – едва он успел застегнуть на запястье жены браслет и надеть ей на палец кольцо, как в комнату вошел дворецкий и объявил, что обед подан.
После того как они отобедали в столовой за украшенным цветами столом, при свечах, герцог не стал задерживаться, чтобы выпить традиционный бокал портвейна, а сразу же перешел вместе с Анной в салон.
