Текст книги "Огни Парижа"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Да, это единственное, что важно, – с радостной готовностью согласилась Линетта, подставляя ему свои губы.

Прощаясь с Линеттой, маркиз поцеловал ей руки, один тонкий пальчик за другим, а затем нежные мягкие ладони.

– Завтра вечером, мое блаженство, я буду целовать тебя так, как хотел бы целовать здесь, сейчас, – шепнул он. – Мы расстаемся всего лишь на несколько часов, хотя мне они покажутся вечностью.

– И мне тоже, – ответила Линетта.

Кучер остановил лошадей, и они вышли из коляски.

– Спокойной ночи, дорогая, желаю тебе увидеть меня во сне, – сказал маркиз.

Линетта вошла в подъезд, и швейцар закрыл за ней дверь.

– Мадам уже вернулась? – поинтересовалась Линетта.

– Да, m'mselle, – ответил ей лакей, – но не думаю, что ее следует беспокоить.

– Разумеется, нет, – согласилась Линетта. – Я буду очень осторожна. Спокойной ночи, Жюль.

– Спокойной ночи, m'mselle.

Лакей исчез в двери под лестницей, ведущей в помещения для прислуги.

Линетта начала подниматься по лестнице, и вдруг услышала легкий стук в парадную дверь.

Она подумала, что, быть может, маркиз забыл ей что-нибудь сказать, и, не дожидаясь лакея, она сбежала вниз и сама открыла дверь.

На пороге стоял не маркиз, а мистер Бишоффсхайм с каким-то свертком в руке.

– Мистер Бишоффсхайм! – удивленно воскликнула Линетта. – А я думала, вы за городом.

Он улыбнулся ей и, войдя в холл, положил цилиндр на столик.

– Я и был там, – самодовольно произнес он, – но я вернулся в Париж, потому что единственный подарок, который моя дочь хотела получить на день рождения, чтобы ее взяли в театр. – И он добавил с усмешкой: – Она унаследовала от своего отца пристрастие к огням рампы и пожелала видеть Сару Бернар в «Прохожем».

– И хорошо она играла? – спросила Линетта.

– Великолепно!

Он взглянул на платье и накидку Линетты.

– Вы только что вошли?

– Да, несколько минут назад, – ответила Линетта, – а Бланш уже дома и, кажется, спит.

– Тогда я сейчас удивлю ее, – улыбнулся мистер Бишоффсхайм. – У меня есть для нее особенный подарок, она давно уже желала иметь эту вещь. Хотите посмотреть?

– О да!

Мистер Бишоффсхайм кивнул своему выездному лакею, и тот внес корзину тубероз. Поставив ее на стол, он спросил:

– Что еще угодно, monsieur?

– Это все, благодарю вас, Клеман, – ответил мистер Бишоффсхайм. – Завтра приезжайте за мной как обычно. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, monsieur! – И лакей вышел, закрыв за собой дверь.

Те несколько дней, что она жила у Бланш, она не замечала, чтобы мистер Бишоффсхайм оставался на ночь.

Ей это показалось странным, но она, естественно, ничего не сказала.

Бишоффсхайм достал из принесенного им с собой свертка футляр, и еще до того, как он поднял крышку, Линетта догадалась, что в нем драгоценности.

Когда он показал ей содержимое футляра, Линетта ахнула от восхищения.

Колье с такими огромными бриллиантами, которые даже в тусклом освещении холла сверкали как солнце, она еще ни на ком не видела.

– Вам нравится? – спросил Бишоффсхайм, довольный произведенным впечатлением.

– Это что-то сказочное! – воскликнула Линетта.

– Оно принадлежало Марии-Антуанетте, – объяснил банкир. – Бланш давно уже хотела его иметь. Мне пришлось порядком поторговаться, но теперь оно принадлежит ей! Вы думаете, она будет довольна?

– А как же иначе?

Про себя Линетта удивилась, что Бланш хотела иметь еще одну красивую безделушку. Их и так у нее была полная шкатулка.

– Пойдемте, – сказал мистер Бишоффсхайм, – удивим ее вместе. Вы не могли бы захватить цветы?

– С удовольствием, – ответила Линетта. Корзина казалась совсем нетяжелой.

Когда они поднялись на площадку второго этажа, мистер Бишоффсхайм приложил палец к губам и осторожно повернул ручку двери.

Линетта ожидала, что в будуаре будет полный мрак, но в дальнем углу у постели горели две свечи, освещая белые с голубым занавеси.

Пахло духами и цветами.

Когда мистер Бишоффсхайм приблизился к постели, он издал крик, что-то среднее между проклятием и рыданием. Линетта в нескольких шагах от двери застыла на месте.

Бланш шевельнулась, и ее разметавшиеся по подушке волосы вспыхнули при свете свечей, как золотое облако.

И тут Линетта увидела нечто совершенно невозможное, невероятное – Бланш была в постели не одна!

– Шлюха! Поганая шлюха! – крикнул мистер Бишоффсхайм.

Лежавший рядом с Бланш мужчина приподнялся на локте.

– Последний раз, когда я простил тебя, ты поклялась, что этого больше не будет! – бушевал мистер Бишоффсхайм. – Ты дрянь, уличная девка!

И тут Линетта узнала мужчину рядом с Бланш. Нельзя было не узнать это худое, мертвенно-бледное лицо, запавшие глаза. Это был Жак Воссен!

– Милый Биш, прошу тебя, не расстраивайся! Бланш говорила совершенно спокойно.

– Ты обещала мне, ты клялась всем святым для тебя, что ты любишь меня, что я могу тебе доверять! – кричал мистер Бишоффсхайм. – Будь ты проклята за твой гнусный обман – проклята – проклята!

И вдруг неожиданно, чего Линетта уже никак не могла предвидеть, он заплакал.

Крупные слезы медленно катились по его обрюзгшим щекам, и, не утирая их, он повторял снова и снова:

– Я верил тебе, ты же обещала мне! Будь проклята!

Едва соображая, что она делает, Линетта опустила на пол корзину с цветами и выбежала из спальни Бланш.

В своей комнате она заперла дверь на ключ, бросилась на постель и зарылась головой в подушки.

Линетта вся дрожала, руки у нее были судорожно стиснуты, и какое-то время она никак не могла отдышаться.

Постепенно ее мысли прояснились, и она могла думать об увиденном и услышанном, не испытывая желания заплакать.

Ей казалось, что эта картина – Бланш и мистер Воссен, лежащие рядом, – навсегда запечатлелась в ее памяти.

Бланш – прекрасная, бело-розовая, с пышными формами языческая богиня, и желтокожий Воссен, у которого тощая шея, костлявые плечи и волосатая грудь.

Линетта никогда не видела мужчину обнаженным, и сам по себе вид мистера Воссена страшно поразил ее.

В первый момент она не восприняла всех подробностей, но теперь девушка припомнила его небрежно брошенную на стуле одежду и ботинки на полу.

– Как она могла? Как она могла позволить ему прикоснуться к себе? – твердила Линетта.

И тут она поняла, что в этой роскошной постели до сегодняшней ночи Бланш спала с мистером Бишоффсхаймом.

Линетта была настолько невинна, что ничего не знала об интимных отношениях мужчины и женщины.

Нет, конечно, она знала, что муж и жена – близкие люди, что они любят друг друга, целуют, но полный смысл их близости оставался для нее тайной. Да и откуда ей было знать? До вчерашнего дня она видела в постели только свою мать и mademoiselle.

Эта ночь раскрыла ей глаза. Линетта стала по-настоящему взрослой.

Жизнь перестала быть для нее волшебной сказкой, в которой мужчины и женщины в романтических одеяниях клянутся друг другу в верности до гроба.

Получалось, что Бланш играла роль не только в театре, но и в этом богатом доме, где все было оплачено мистером Бишоффсхаймом.

Он был любовником Бланш – Линетта впервые восприняла это слово в его грубом значении. Он был никакой не «милый друг» – просто ее любовник!

Девушка еще не осознавала всего значения этого слова, но уже могла понять, что имеют в виду, говоря: «спать вместе».

Возможно, думала Линетта, если любить кого-то до безумия, так это и не имеет значения.

Но Бланш ведь не любила Воссена! А одно то, что она позволила ему прикасаться к себе, значило, что Бланш не любила и мистера Бишоффсхайма.

Но тогда ее поведение чудовищно, чудовищно и бессмысленно – если, конечно, не принимать во внимание шкатулку с драгоценностями, запертую в письменном столике.

Линетта долго лежала, снова и снова возвращаясь в памяти к тому, что произошло. Она все еще прятала лицо в подушку, опасаясь услышать рыдания мистера Бишоффсхайма, содрогаясь при одной мысли о том, с чем она соприкоснулась, с тем, что, она знала, было грязно и отвратительно.

* * *

Только три часа спустя, когда звезды уже бледнели и гасли на предрассветном небе, Линетта нашла в себе силы снять платье и лечь в постель.

Хотя ночь была теплая, девушка дрожала как в лихорадке. Одеяла, казалось, были сделаны из тонкой бумаги, настолько ей было под ними холодно. Ее всю трясло, и она никак не могла уснуть.

Многое прояснилось для нее сейчас из того, что раньше озадачивало, из того, что казалось ей совершенно необъяснимым.

Так, она поняла наконец, что Бланш пыталась растолковать ей днем, показывая свои драгоценности.

Мистер Воссен богат. Разве он не предлагал ей, Линетте, все, чем он обладает?

С несвойственным ей ранее цинизмом Линетта подумала, что завтра коллекцию Бланш пополнит не только колье Бишоффсхайма, но и подарок Воссена.

Когда первые лучи солнца осветили ее комнату, Линетта встала с постели и оделась.

Не обращая внимания на висевшие у нее в шкафу новые роскошные туалеты, девушка надела платье из голубого муслина с белым воротничком и манжетами, привезенное ею из Англии.

Уложив волосы так, как она всегда причесывалась дома, Линетта надела скромную соломенную шляпку, которая была на ней в дороге, завязала ленты под подбородком и осторожно открыла дверь своей спальни. В доме было тихо. Даже слуги еще спали в такой ранний час.

Линетта не знала, что случилось прошлой ночью после того, как она выскочила из спальни, могла только предполагать, что мистер Воссен удалился, а мистер Бишоффсхайм остался, простив Бланш.

В ее ушах все еще звучали его задыхающиеся всхлипывания. Это было еще более унизительно, думала Линетта, чем когда он ругался и проклинал Бланш.

На цыпочках спустившись с лестницы, не оглянувшись ни разу в сторону спальни Бланш, Линетта осторожно и бесшумно вышла на улицу.

Бледные лучи утреннего солнца золотили все вокруг на пустой улице, даря радость и вселяя надежду, но в душе Линетты царил такой мрак, что она была не способна наслаждаться утренним очарованием.

Она сознавала только, что должна скрыться куда-то и подумать.

В доме Бланш она задыхалась; его богатство и пышность, удушливая атмосфера, ароматы духов и цветов притупили в ней все ощущения, оставив только чувство глубокого отвращения.

Линетта прошла по авеню Фридлянд, свернула на улицу Сент-Оноре и вспомнила, что когда они как-то проезжали здесь, Бланш показала ей здание английского посольства, а почти напротив него Линетта заметила церковь.

Девушка втайне надеялась, что это англиканская церковь. Она боялась зайти в католическую, где свечи, запах ладана и пышное убранство напомнят ей о роскоши, царившей повсюду в Париже.

Она тосковала по голым выбеленным стенам маленькой церкви у них в деревне, где служили заупокойную службу по ее матери. Только в такой обстановке она могла обрести покой, которого искала.

Путь до английского посольства был не близок, и, когда она наконец дошла до него, на улицах уже стали появляться люди.

Фонарщики тушили фонари, проезжали со своими тележками торговцы, скромные и бедно одетые люди спешили на работу.

Глядя на них, Линетта желала одного: найти работу! Она должна начать зарабатывать себе на жизнь.

Направляясь в церковь, Линетта волновалась, не будет ли там закрыто. Но, к счастью, ее опасения не подтвердились.

Линетта вошла.

Церковь была очень старая и, как и надеялась Линетта, без всяких украшений. Там не было ни икон, ни фресок с изображениями святых, ни свечей. Только простой медный крест на алтаре – и больше ничего.

Линетта преклонила колени у первой же скамьи и, опустив голову, начала молиться. Удивительно, но девушке показалось, что ее мать находится рядом с ней.

У нее еще не было такого чувства: ни тогда, когда ее мать умерла, ни тогда, когда по ночам она звала ее, отказываясь верить, что матери больше нет.

Но сейчас она была здесь, рядом с ней, в этом Линетта не сомневалась.

– Помоги мне, мама! – прошептала Линетта. – Скажи, что мне делать. Я знаю теперь, что у меня были дурные намерения и ты бы их не одобрила. Но мне казалось, что я права, потому что я так люблю его.

Линетта помолчала.

– Откуда мне было знать, мама, что в жизни столько лукавства и обмана? – с горечью сказала она.

Здесь, в церкви, она словно услышала обращенные к ней слова матери – не иметь больше ничего общего с Бланш и той жизнью, какую она ведет. В том мире для нее не должно быть места. Все случившееся с тех пор, как она оказалась в Париже, поскорей вычеркнуть из памяти.

Нужно все начать заново, с того момента, когда она сошла с поезда на Северном вокзале с твердым намерением работать и зарабатывать себе на жизнь преподаванием.

Линетта долго молилась в тишине церкви.

Постепенно ей стало казаться, что ужас случившегося отодвинулся от нее.

Бланш может жить такой жизнью, но сама она, Линетта, – никогда и ни за что!

Не ей судить, виновата Бланш или нет, права пи в своих поступках или заблуждается, но для нее такая жизнь была бы невозможна, чудовищна, и она не должна иметь к ней никакого отношения.

Час спустя, когда все тело начало сводить от неудобного положения, Линетта присела на скамью и долго смотрела на распятие.

– Господи, помоги мне! – взмолилась она, уже собираясь уходить. – Я должна найти работу.

Линетта решила, что найдет в себе мужество сказать маркизу, что никогда не сможет жить с ним в том домике, который они выбрали вместе, никогда не сможет принадлежать ему, как он того хочет.

«Во всем виновата я, – повторяла она про себя. – Я сама навязалась ему, и я, только я одна виновата в том, что случилось».

Но даже от одной мысли о маркизе сердце девушки забилось, как птица в клетке.

«Но ведь он поймет, – говорила она себе с напускной уверенностью, – он не может не понять!»

Около выхода из церкви Линетта увидела доску с объявлениями и подошла к ней ближе. Кто знает, может, она найдет там что-нибудь для себя?

Так… расписание служб по будням и воскресеньям… Кружки… Л это что за записка?

«Требуется преподавательница французского и английского к детям от четырех до восьми лет из английских семей».

Линетта перечла объявление несколько раз. Это был ответ на ее молитву.

Глава седьмая

Маркиз приехал на авеню Фридлянд в половине двенадцатого. Когда лакей распахнул перед ним дверь, он увидел в холле множество сундучков и чемоданов, которые, как он знал, принадлежали Линетте.

– M'mselle просит вас подождать в курительной, милорд, – сказал лакей и провел его в гостиную, в которой Линетту так поразил вид мундштуков.

Через несколько минут появилась Линетта.

Услышав ее шаги, маркиз повернулся к ней… Но его улыбка сразу же погасла, как только он увидел свою возлюбленную.

И дело было не только в ее костюме. Об этом говорило Дарльстону и выражение ее лица.

– Что случилось? Почему ты так одета? – недоуменно спросил он.

Линетта медленно подошла к нему, и он понял, что девушка затрудняется ответить.

– Что-то тебя расстроило. Но что? – допытывался мужчина.

– Я должна сказать тебе, – начала она очень тихо, – что я нашла работу и поэтому не смогу поехать с тобой, как мы собирались.

– Работу? Какую работу? – резко осведомился он.

– Нескольким английским семьям в Париже нужна учительница для их детей. Я говорила со священником в посольской церкви, и… я им подхожу.

Она говорила невнятно, не глядя маркизу в глаза. Ее темные ресницы подчеркивали неестественную бледность ее лица.

– Что случилось, дорогая моя? Зачем ты это делаешь? Когда мы простились вчера вечером, ты была уверена, что мы будем счастливы.

– Я… я изменила свое решение, – глухо сказала Линетта. – Я не могу объяснить тебе, по какой причине. Ты должен только верить мне, когда я говорю тебе, что я… не могу сделать то, что мы хотели.

Что-то в ее голосе Дало ему понять, что она ужасно страдает.

– Если кто-то огорчил тебя, скажи мне, – взмолился Дарльстон. – Ты же знаешь, я буду беречь тебя и защищать от всего, что только может тебе повредить.

– Нет, – сказала Линетта, – нет, этого ты не можешь!

Ее голос приобрел неожиданную твердость. Судорожно стискивая пальцы, она сказала:

– Мне так стыдно… меня так угнетает, что ты столько потратил денег на мои наряды. Они все уложены. Вещи стоят в холле. Ты, наверное, смог бы продать их или… подарить… кому-нибудь еще.

– Они были подарены тебе, Линетта.

– Мне они не пригодятся. Прости, мне пора. Маркиз протянул руки, чтобы обнять ее, но она отпрянула.

– Прошу тебя, умоляю, не прикасайся ко мне, – с отчаянием произнесла она. – Я люблю тебя… я всегда буду любить тебя! Но я знаю, что я поступаю правильно, а то, что мы собирались сделать, было… дурно!

– Если бы ты только сказала мне, что так огорчило тебя, – с грустью промолвил маркиз. – Тогда, что бы это ни было, оно уже не будет казаться тебе таким страшным, потому что ты разделишь со мной все свои тревоги и опасения.

– О… как бы я этого хотела! – вздохнула Линетта, и маркиз увидел, что глаза ее полны слез. – Но, право же, не о чем говорить… мне ничего не остается сказать, кроме… прощай!

Голос ее оборвался. Повернувшись, Линетта стремительно вышла. Маркиз смотрел ей вслед растерянно, не зная, что предпринять.

Ему не верилось, что Линетта действительно оставила его, но ее поведение говорило об обратном.

Несколько минут назад перед ним была не та светившаяся счастьем девушка, которая вчера со словами любви отвечала его поцелую.

В сегодняшней незнакомке, несмотря на ее слезы, чувствовалась решительность и твердость, и маркиз понимал, что заставить девушку отказаться от ее намерения будет трудно.

Но отказываться от нее он не собирался.

* * *

Маленькая и темная комната, в которой предстояло жить Линетте, выходила на задний двор. Когда девушка спросила священника где бы она могла остановиться, объяснив ему, что совсем не знает Париж, он посоветовал ей пансион, в котором жили несколько работающих в посольстве женщин.

– Его содержит некая миссис Мэтью, – сказал он. – У нее наверняка найдется свободная комната. Во всяком случае, скажите, что прислал вас к ней я.

Миссис Мэтью, седая шотландка, оказалась такой внушительной особой, что Линетта почувствовала себя перед ней провинившейся школьницей.

– Я не могу обещать продержать вас у себя больше двух недель, мисс Фалейз, – сурово сказала она, – по пока у вас хоть будет крыша над головой.

– Благодарю вас! – произнесла с признательностью Линетта.

– Я прошу всех своих постояльцев не опаздывать к столу и не принимать у себя в комнатах гостей.

Она проговорила последние слова так, словно Линетта уже сейчас пожелала пригласить кого-нибудь в свою комнатку, где и одной-то тесно.

– Разумеется, – ответила Линетта.

– И все должны быть дома к десяти часам, исключая только какие-то особые обстоятельства, – добавила хозяйка.

Когда миссис Мэтью вышла, Линетта сняла шляпку, села на кровать и закрыла лицо руками.

Ей было мучительно вспоминать недоуменное лицо маркиза, когда она сказала, что вынуждена оставить его. Сердце девушки ныло оттого, что она добровольно устранила маркиза из своей жизни и теперь больше никогда его не увидит.

«Я люблю его! Я люблю его!» – повторяла она про себя.

Но после того, что она увидела в комнате Бланш, она не могла оставаться с ним из боязни услышать в свой адрес слова, которыми мистер Бишоффсхайм называл Бланш во время ночного скандала.

«Я люблю его! – говорила себе Линетта. – Но наша любовь не могла бы сохраниться, уцелеть в таких обстоятельствах».

Девушка долго сидела на кровати, не шелохнувшись. Она не плакала; у нее уже не было на то сил.

Вдруг кто-то резко постучал в дверь. Линетта подняла голову.

– Вас желает видеть джентльмен внизу, мисс, – сказал по-английски женский голос, – и миссис Мэтью говорит, чтобы он не задерживался, потому что завтрак будет готов через десять минут.

Линетта догадалась, кто ожидал ее внизу, и ее первым побуждением было сказать, что она никого не принимает.

Но маркиз не успокоится и станет настаивать на встрече, так что уж лучше ей самой сказать ему, чтобы он ушел, чем передавать через прислугу.

Линетта встала и, даже не взглянув на себя в зеркало, не поправив волосы, медленно спустилась по лестнице.

Маркиз стоял посреди комнаты. Он казался особенно высоким и широкоплечим на фоне потрепанных бежевых портьер и дешевой неудобной мебели с протершейся обивкой.

Линетта закрыла за собой дверь, и глаза их встретились.

Дарльстон подошел к девушке и, взяв ее руку, поднес к губам.

– Почему ты не рассказала мне, что случилось, дорогая? – спросил он.

Линетта судорожно вздохнула и отвернулась.

– Я понимаю, как это могло тебя расстроить, – сказал он. – Я, глупец, оставил тебя в этом доме и позволил общаться с такими людьми!..

– Нет, это не твоя вина, – сказала Линетта, собравшись с духом. Каждое слово стоило ей больших усилий. – Я одна виновата. Я знала, чувствовала с самого начала, что все это… нехорошо, но эта жизнь в первый момент показалась мне такой блестящей, такой увлекательной… только теперь я поняла, что все это лишь иллюзия.

Линетта перевела дыхание и продолжила:

– Их жизнь как театр, который выглядит по вечерам роскошным, а когда гаснут огни, оказывается грязным, убогим и неприглядным. Это такая же иллюзия, как и вся парижская роскошь, которую видишь в Булонском лесу и на Бульварах. За всем этим стоят нищета, убожество и умирающие от голода дети.

Голос у нее дрогнул.

– Мы заблуждались, думая, что можем быть счастливы. Это звучало так правдоподобно, так убедительно: я буду твоей «второй женой», твоей chere ami… На самом же деле я стала бы одной из тех, кого называют… так, как мистер Бишоффсхайм назвал Бланш.

При последних словах слезы хлынули из глаз Линетты.

– Наша любовь – не иллюзия, Линетта, – покачал головой маркиз. – Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой!

Линетта сжалась.

– Ты станешь моей женой, любимая? – повторил Дарльстон.

– Нет! Я не могу! Умоляю тебя, не предлагай мне это!

– А почему нет? – возразил мужчина. – Ты не должна сердиться на меня – хотя ты имеешь полное право – за то, что я не сразу понял, что то, что мы собирались сделать, не соответствовало, в сущности, нашим желаниям. Мы принадлежим друг другу; ты моя, Линетта! Дело просто в том, что все произошло слишком быстро и я оказался настолько глуп, что не сразу понял, что ты нужна мне не как любовница, но как жена!

Линетта отняла у него свою руку.

– Это невозможно!

– Но почему? Почему ты говоришь так?

– Потому… Ты занимаешь важное положение в Англии. Ведь у нас, как и во Франции, такие люди, как ты, вступают в брак только с женщинами, равными себе во всем. Ты должен жениться на той, чье положение будет соответствовать твоему.

– Неужели ты думаешь, что мне нужен такой брак? – спросил с улыбкой маркиз. – Если бы это было так, Линетта, я был бы уже давно женат. Но я оставался холостяком просто потому, что не верил в любовь. До тех пор, пока я не встретил тебя, любовь моя, – добавил он после небольшой паузы.

Линетта отошла от него и остановилась у окна.

– Я хочу быть твоей женой, потому что я люблю тебя… я желаю этого всем сердцем… Но… это невозможно… никак невозможно!

– Почему?

– По одной причине, – ответила Линетта. – Я даже не знаю имени своего отца.

Маркиз подошел к ней.

– Как это может быть? Ты хочешь сказать, что Фалейз – девичья фамилия твоей матери?

Линетта утвердительно кивнула.

– Когда ты сказала, что твой отец – англичанин, мне показалось странным, что у него французская фамилия, – сказал маркиз, – но меня не интересуют твои родители, меня интересуешь ты!

– Ты не можешь жениться на ком-то без имени, без родных… на девушке неизвестного происхождения!

Маркиз молчал, и Линетта продолжила:

– То, что мы можем пожениться при таких обстоятельствах, – это еще одна иллюзия.

Девушка снова отвернулась к окну, и Дарльстон увидел, что она плачет.

– Должно же быть какое-то решение этой проблемы, – сказал маркиз, подумав немного. – Ты, кажется, говорила, что едешь в Париж, потому что умерла твоя гувернантка, на чьи сбережения ты жила после смерти матери.

– Да, так оно и было, – согласилась Линетта.

– Ты говорила еще, что при жизни твоя мать получала какие-то деньги от душеприказчиков твоего отца.

– Нет, деньги присылали из банка в Оксфорде, – сказала Линетта. – Клерк привозил их нам каждый квартал.

– А после того, как умерла твоя мать, откуда тебе стало известно, что денег больше не будет?

– Мы получили письмо, – сказала Линетта.

Спускаясь вниз, она захватила с собой свою сумочку, в которой лежали все ее деньги, паспорт и то письмо, которое она достала из стола mademoiselle по ее указанию.

Линетта так часто перечитывала его, что знала почти наизусть.

В письме говорилось:

«Ввиду кончины миссис Ивонны Фалейз сим уведомляем вас, что выплата ежеквартальной суммы прекращается с двадцать пятого сентября лета 1867 с Рождества Христова.

С уважением, Герман Клегг, секретарь».

Это было все.

Линетта развернула письмо и передала его маркизу.

Дарльстон стал его читать, и вдруг его лицо словно окаменело.

Линетта, испугавшись его неподвижности, робко спросила:

– Что… что случилось?

Когда маркиз заговорил, Линетта еще больше испугалась: таким тоном он разговаривал с ней впервые.

– Собирайся в дорогу и прикажи прислуге упаковать твои вещи.

– О чем ты говоришь? Зачем? – слабо запротестовала Линетта. – Куда ты хочешь отвезти меня?

– В Англию, – резко ответил маркиз. – Мы должны узнать, кто был твоим отцом.

* * *

Девушка тщетно пыталась понять, зачем маркиз берет ее с собой и почему он вдруг стал совсем другим человеком, нисколько не похожим на того, кто так настойчиво просил ее стать его женой.

– Разве в этом письме говорится что-нибудь о моем отце? – спросила Линетта, когда вопреки всем ее протестам они ехали на Северный вокзал.

– Да, – ответил маркиз, – но пока что я не хочу обсуждать это с тобой.

– Ты думаешь, что тебе удастся выяснить, кто был моим отцом?

– Как только я узнаю правду, я, естественно, не буду скрывать ее от тебя, – буркнул Дарльстон. – А до тех пор бесполезно строить предположения.

После того как маркиз прочитал письмо, с ним произошла перемена. Но Линетта, как она ни ломала себе голову, все же не поняла, какая из нескольких сухих фраз могла его так расстроить.

Размышляя, девушка припомнила, что письмо было написано на бумаге с тиснением: «Замок Кентербери, Кент».

По всей вероятности, этот адрес, ничего не говорящий ей, маркизу был известен. Но Дарльстон держался так отстраненно, что девушка посчитала невозможным расспрашивать его о чем-либо.

Следуя его приказанию, она надела дорожное платье с темной накидкой, поспешно уложила снятое с себя платье в небольшой потертый кожаный чемодан и спустилась вниз.

У подъезда пансиона их ожидал фиакр, нагруженный сундуками и чемоданами, которые Линетта оставила на авеню Фридлянд.

Пока девушка собирала вещи, маркиз переговорил с миссис Мэтью. Линетта робко поинтересовалась, что он сказал ей, и услышала в ответ:

– Я просил миссис Мэтью сообщить священнику, что тебе придется вернуться в Англию по неотложному, семейному делу.

Что же случилось?

Вновь и вновь она задавала себе этот вопрос, но ответа не находила.

На следующий вечер они уже были в Кале и решили остановиться на ночь в небольшом отеле с видом на море.

Проведя накануне ночь без сна, Линетта ужасно устала, так что она вздремнула в поезде, а в отеле заснула мгновенно, как только ее голова коснулась подушки.

Когда на следующее утро она встретилась с маркизом за завтраком, по темным кругам под глазами девушка догадалась, что он всю ночь не сомкнул глаз.

Хотя говорил маркиз с ней в своей обычной учтивой манере, девушка заметила, что он избегает смотреть на нее.

На пароходе маркиз взял отдельную каюту, но, хотя стоял ветреный день и море было неспокойным, все время провел наверху, расхаживая по палубе.

Линетта сидела в одиночестве, стараясь не вспоминать, как он был добр к ней, когда по пути во Францию она искала у него защиты от напугавшего ее мужчины в твидовом пальто.

Зачем он вынудил ее вернуться, ведь у него явно пропало желание поддерживать с ней прежние отношения?

А она с отчаянием сознавала, что любит его, любит еще больше, чем прежде!

Стоило ей только взглянуть на него, и сердце у нее разрывалось от мучительной боли; стоило только услышать его голос, и по всему телу у нее пробегала дрожь.

«Я люблю его! Я люблю его!» – повторяла она.

Но восторг, блаженство, счастье, переполнявшие ее, когда маркиз поцеловал ее в Булонском лесу, бесследно исчезли. Осталась только грусть, что, помимо разницы в их общественном положении, между ними возникла еще какая-то непонятная, но непреодолимая преграда.

Одна в каюте, пропахшей машинным маслом и соленым запахом моря, Линетта терзалась неопределенностью. Ей вдруг пришла в голову ужасная мысль, что ее отец мог быть преступником.

Что, если он совершил что-нибудь страшное, и теперь маркиз везет ее в Англию, чтобы она расплатилась за преступление отца?

Нет, одернула она себя, такого не могло быть.

Ее мать всегда говорила об отце как о замечательном человеке, она никогда бы не стала оплакивать кого-то, кто не соответствовал бы ее идеалам и представлениям о том, что хорошо и что дурно.

Но почему тогда маркиз был так мрачен и угрюм? Почему он больше не говорил ей о своей любви, не просил выйти за него замуж?

Все было слишком сложно и запутанно, чтобы Линетта могла найти какое-то объяснение.

Девушка все больше и больше погружалась в уныние. Становилось все труднее сдерживать слезы, а боль в груди возрастала с каждым разом, когда маркиз приближался к ней.

Когда они прибыли в Дувр, шел дождь, небо заволокло тучами, и Линетта с горечью подумала, что красота и солнце Парижа померкли навсегда.

Что ж, ей придется столкнуться лицом к лицу с реальностью и принять жизнь такой, какова она на самом деле.

«Господи, не дай нам обнаружить что-нибудь ужасное про папа, – шептала она. – Пусть он будет честным, благородным, прекрасным человеком, каким я всегда его считала».

Они снова сели в поезд. Этот способ путешествия был куда более быстрый, чем путешествие в почтовой карете.

Разговор между ними не клеился. Маркиз поинтересовался, удобно ли она сидит, не проголодалась ли, – и все.

Они были в купе одни, и по временам Линетту охватывало безумное желание броситься в объятия Дарльстона и умолять его успокоить ее, сказать, что она ему по-прежнему дорога.

«Что на свете еще имеет значение, кроме нашей любви», – хотелось ей сказать маркизу.

В отчаянии Линетта жестоко корила себя за то, что, отказавшись от счастья, обрекла себя до конца дней на одиночество и тоску.

«И почему я была так глупа? – говорила она себе. – Почему я не приняла то, что посылала мне судьба, и не удовольствовалась этим?»

Но тут она вспомнила о таинственной и чудесной близости с матерью в церкви и осознала, что ее счастье с маркизом в маленьком домике у Елисейских Полей долго бы не продлилось.