Текст книги "Мечты сбываются"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Барбара Картленд
Мечты сбываются
От автора
Чарлз Фредерик Ворт (Уорт), уроженец Линкольншира, достиг вершин мировой славы в эпоху Второй империи, отличавшуюся своим блеском и экстравагантностью.
Личный модельер французской императрицы Евгении, признанный законодатель мод, он создал кринолин и первый же от него отказался.
Уже в 1870 году на него работали 1200 швей.
Его мастерские еженедельно выпускали по нескольку сотен новых моделей. Стоимость его произведений – от 1600 франков (60 фунтов) за повседневное платье и 100 фунтов за вечернее – была шокирующей.
Ворт являлся родоначальником технологии массового производства, превратив парижскую моду во всемирную индустрию, каковой она является и в настоящее время.
Никто из великих модельеров не мог с ним сравниться. Он был единственным и неповторимым.
Ведизм, будучи одной из древнейших религий Индии, стал предтечей брахманизма, или, как его еще называют, индуизма. В Индию ведизм проник вместе с арийскими племенами.
Ведами назывались священные гимны и песнопения, сложенные на санскрите. Эти оригинальные сочинения относятся к 1500–1200 годам до н. э.
Описание британского посольства в Париже, а также некоторых событий из жизни тогдашнего британского посла лорда Лайонза основано на реальных фактах.
Глава первая
1869 год
Сноубол еле тащился по пыльной дороге, пересекающей широкое поле.
Ему весьма импонировал этот темп, так как позволял предаваться меланхолическим раздумьям, и он отказывался ускорить шаг, несмотря на все увещевания всадницы.
Потеряв надежду усовестить коня, Одетта представила себе, будто едет верхом на огромном гнедом жеребце, который мчится с бешеной скоростью по просторам полей.
А по прибытии в Холл вместо лорда и леди Валмер ее там встретит обворожительный герцог или маркиз, и он не преминет познакомить ее со своими друзьями.
Эти элегантные, утонченные светские люди будут развлекать ее своими историями, удивляя сверкающей россыпью острот.
Одетта отдавала предпочтение именно этой своей фантазии среди множества прочих, и главным образом потому, что по крайней мере раза два или три в неделю отправлялась на Сноуболе из дома викария в Холл – усадьбу лорда Валмера.
Конь уже достиг столь почтенного возраста, что его хозяйке бессмысленно было сожалеть о потерянном в пути времени.
Гораздо легче было вообразить горячего чистокровного арабского скакуна.
А так как девушка обладала чересчур богатым воображением, то почти верила в его существование.
Наконец показались огромные железные ворота, увенчанные с обеих сторон двумя каменными сторожками.
Теперь Сноубол мог бы двигаться и побыстрее, пойди он под деревьями через парк, вместо того чтобы плестись по гравию подъездной аллеи.
В то время как Одетте нравилось ехать по траве через лужайку, Сноубол предпочитал прямую дорогу к Холлу.
Он уже знал, что вскоре она приведет его в удобные конюшни, где он сможет спокойно дожидаться своей хозяйки.
Одетта подозревала, что сено и овес, которыми его потчуют в Холле, ему больше по вкусу, нежели те, что он получает дома.
Отчаявшись уговорить конягу пройтись по траве, Одетта переключила внимание на усадебный дом, представший ее взору.
Возведенные из серого камня стены золотились в лучах восходящего солнца.
Над крышей развевался личный штандарт лорда Валмера.
Однако в ее фантазиях дом выглядел намного больше и непременно являлся творением знаменитого Роберта Адамса, а не какого-то безвестного архитектора, несшего бремя ответственности за постройку особняка Валмеров в начале столетия.
И все же после скромного и непритязательного жилища викария особняк Валмеров казался необычайно величественным.
«Если б у меня были деньги, – подумала девушка, – я бы вновь отделала гостиную серебром и золотом. Лестницу обязательно покрыла бы темно-синим ковром «Мадонна» вместо того уродливого, с безобразным красноватым орнаментом, что лежит там сейчас».
Она обожала подмечать несоответствия и изъяны в архитектуре разных домов и мысленно улучшать произведения зодчества.
Точно так же, глядя на женщину, – не важно молодая она или старая, – Одетта сей же час представляла себе, как изменилась бы ее внешность, оденься она несколько иначе.
И все же единственной женщиной, внешность которой она бы ни при каких обстоятельствах не пожелала менять, была леди Валмер.
Девушка поймала себя на том, что размышляет, какое из своих многочисленных платьев леди Валмер наденет на этот раз, но тут увидела, что Сноубол добрался до парадного входа.
Одетта спрыгнула с коня, и паренек из числа помощников конюха, должно быть, дожидавшийся ее приезда, подошел к Сноуболу.
Потрепав его по челке, он произнес:
– Добрый день, мисс!
– День добрый, Джон. Мисс Пенелопа дома?
– Сдается мне, она в своих комнатах, – бросил Джон, поспешно уводя Сноубола к конюшням.
Одетта взбежала по лестнице.
Дверь была открыта.
В холле она никого не обнаружила, что ее нисколько не удивило.
Обычно в это время Бейтмен, дворецкий Валмеров, занят уборкой столов после завтрака.
Да она и не нуждалась в том, чтобы о ее приезде докладывали.
Ей хорошо был знаком путь в гостиную, расположенную на втором этаже.
Прежде она служила Пенелопе классной комнатой.
Но теперь девочка выросла, и классную комнату возвели в ранг гостиной.
Одетта вошла.
Как всегда, Пенелопа, уже ждала ее.
В платье, которое Одетта особенно не любила на ней, подруга выглядела приземистой и грузной.
Оно абсолютно не шло к ее темным волосам и чуть желтоватому цвету лица.
И если бы дело было только в цвете!
Платье подчеркивало ее небольшой рост и полноту, что противоречило нынешней моде.
Однако Пенелопу сейчас волновал лишь приезд Одетты.
Поэтому, как только открылась дверь в гостиную, она вскочила и воскликнула:
– Я высматривала тебя из окна! Должно быть, ты подъехала, когда я была еще внизу.
– Ты же знаешь, как медлителен Сноубол! – улыбнулась Одетта.
– Ну наконец ты здесь! – удовлетворенно вздохнула Пенелопа. – Мне надо сообщить тебе что-то ужасно важное.
Одетта удивленно посмотрела на подругу.
Еще вчера ничего из ряда вон выходящего в Холле не произошло.
– Что случилось? – спросила она.
– Мы едем в Париж!
– В Париж? – изумилась Одетта. – Как интересно! Когда же?
– По просьбе премьер-министра папа примет участие в какой-то конференции или в чем-то подобном, и мы с мачехой поедем вместе с ним.
– Это самая замечательная новость, какую мне доводилось когда-либо слышать! – молвила Одетта. – До чего же тебе повезло!
Неожиданно Пенелопа отвернулась и угрюмо произнесла:
– У меня нет никакого желания ехать туда.
– Нет желания ехать? – эхом повторила Одетта. – Ты это серьезно говоришь?
Пенелопа взглянула на дверь – хорошо ли она закрыта.
Затем подошла к окну, где стоял диван.
– Иди сюда и сядь возле меня, – попросила она. – Я хочу тебе что-то сказать.
Одетта была ошеломлена тоном девушки.
Тем не менее она направилась к дивану с завораживающей грацией, которой так не хватало Пенелопе, и села на мягкую подушку, вопросительно уставясь на подругу.
Потянула за ленты, завязанные под подбородком, и сняла с головы капор из простой соломки.
Солнечный свет тотчас заиграл бликами на ее золотистой головке.
Девушки являли собой полную противоположность.
В отличие от Пенелопы Одетта Чарлвуд была высокая, тоненькая, изящная; милое личико соответствовало ее характеру.
Ее сияющие серые глаза красноречиво говорили о том, что девушка принадлежит к разряду мечтательниц и большую часть времени живет в выдуманном ею мире.
Однако ямочки на щеках, возникавшие всякий раз, как она смеялась, придавали ее лицу озорное выражение, от чего она становилась еще привлекательнее.
Но, когда она задавала вопросы подруге, голос и глаза ее оставались совершенно серьезными.
– Что ты скрываешь от меня, Пенелопа? Я поверить не могу, будто ты не хочешь ехать в Париж.
Девушка вновь взглянула через плечо на дверь, словно опасаясь, что ее кто-нибудь может услышать.
– Я собиралась тебе рассказать об этом… – произнесла она, – рано или… поздно. Дело в том, Одетта, что я… влюблена!
Одетта замерла.
– Влюблена? В кого же?
Она лихорадочно перебирала в уме всех мужчин, которые бывали в Холле, пытаясь отгадать, кому Пенелопа могла бы вверить свое сердце.
Валмеры довольно часто принимали у себя гостей, так как леди Валмер обожала светские развлечения.
Ей хотелось бы проводить больше времени в Лондоне, но муж ставил перед ней определенные рамки.
Одетта, подолгу находившаяся в усадебном доме, не могла не заметить, что множество элегантных мужчин, которые здесь бывали, все как один ухаживали за мачехой Пенелопы.
Не было случая, чтобы кто-нибудь из них обратил хотя бы минимум внимания на падчерицу.
К тому же, насколько ей было известно, холостяков среди них не имелось.
Конечно, Одетта была слишком отзывчива и деликатна, чтобы заговорить об этом с Пенелопой, но она очень беспокоилась за свою повзрослевшую подругу, которая все еще жила в родительском доме.
Мачеха была во сто крат привлекательней падчерицы.
Между прочим, она и не скрывала, что не в восторге от выпавшей на ее долю миссии вывозить в свет дочь мужа.
К сожалению, Пенелопа не походила на свою мать, умершую два года назад.
Напротив, она вся пошла в отца.
Темноволосый, крепко сбитый, ростом в шесть футов, лорд Валмер был довольно красив.
Однако у женщины его черты совсем не казались прекрасными, да еще приземистая фигура, унаследованная дочерью от него, и вовсе не придавала ей элегантности.
Но Пенелопа отличалась добротой и сердечностью, особенно по отношению к людям, к которым чувствовала привязанность.
Она была стеснительной и замкнутой, возможно, потому, что лишилась матери – умного наставника и друга – в период вхождения в ответственный возраст.
Именно поэтому Пенелопа льнула к Одетте, оставшейся, так же как и она, без матери.
К счастью, у Одетты не было мачехи, которая так или иначе усложняла бы ей жизнь.
– Кто же тот, в кого ты влюблена? – пыталась выяснить Одетта, поскольку Пенелопа все еще не назвала ни одного имени.
Девушка прошептала еле слышно:
– Это… Саймон Джонсон… и он тоже меня любит, Одетта. Он… вчера сам мне об этом сказал.
Это прозвучало ошеломляюще.
Саймон Джонсон был младшим сыном местного фермера-сквайра, обитавшего на другом конце деревни Эденхем.
Одетта знала его всю свою жизнь и всегда считала его чересчур серьезным и скучным.
То, что Пенелопа могла влюбиться в него, а он в нее, было настолько невероятно, что на какое-то время она потеряла дар речи.
– Но где же вы могли встретиться и… откуда ты так… так хорошо его знаешь? – наконец сумела вымолвить она.
А между тем она подумала о том, что ни сквайра Джонсона, ни его сыновей никогда не приглашали в Холл, кроме как на сборы охотников со сворами гончих либо на состязания гончих, когда они проходили во владениях лорда Валмера.
– Это все… случилось месяц… назад, – слегка задыхаясь от волнения, произнесла Пенелопа. – Я поехала верхом на прогулку с Сэмом. В тот раз его лошадь захромала.
Сэм был одним из грумов, которые обычно сопровождали Пенелопу во время верховых прогулок.
– Сэм пешком повел лошадь назад в конюшни, – продолжала Пенелопа, – а я поехала одна.
Она умолкла, чтобы перевести дыхание, и ее простоватое личико совершенно преобразилось.
– Я встретила… Саймона, – зардевшись, промолвила она, – когда он нес записку от своего отца… и мы разговорились, и он… немного рассказал мне о щенках спаниеля, которые только что появились у них.
Одетта напряженно слушала ее.
– Он сказал, что хочет показать их мне, и я, конечно, захотела их увидеть. Но я знала, что папа очень обрадуется, если я попрошу разрешения навестить Джонсонов.
– И что же ты сделала? – спросила Одетта, уже заранее зная ответ.
– Саймон сказал, что приедет на двуколке и заберет меня, если я выйду прогуляться на опушку рощи, той, что неподалеку от дома.
Одетта не верила своим ушам.
Это было так не похоже на Пенелопу – проявлять инициативу или прилагать какие-то усилия.
– Значит, ты пошла одна?
– Дома я сказала, что у меня болит голова и я собираюсь прилечь после чая.
Одетта оценила этот ход подруги как весьма неглупый, если учесть, что леди Валмер, принимая гостей, не нуждалась в компании Пенелопы.
В отсутствие же гостей леди Валмер отдыхала у себя до обеда, чтобы вечером быть неотразимой.
– Итак, ты увидела щенков… – подсказала Одетта.
– На самом деле нет, не пришлось, – ответила Пенелопа. – Мы поехали через лес туда, где нас никто не мог бы увидеть. Саймон боялся идти вместе со мной в их дом, потому что его родители могли бы случайно рассказать кому-нибудь об этом, и мой папа таким образом узнал бы, что я была там.
– Твой отец, конечно же, был бы против, чтоб ты пошла одна с Саймоном, – заметила Одетта.
– Да, я знаю, – кивнула Пенелопа. – Но когда Саймон сказал, что он чувствует ко мне, я поняла: мне следует быть очень осторожной, если я хочу и впредь видеться с ним – что я и делала.
– А что он чувствует к тебе? – полюбопытствовала Одетта.
У Пенелопы заблестели глаза.
– Он сказал, что всегда восхищался мною, когда видел меня на охоте, и мечтал со мной познакомиться. А прошлым вечером – это было наше шестое или седьмое свидание, не могу вспомнить точно – он признался, что… любит меня.
– Чересчур быстро, – резюмировала Одетта.
– Нет, я так не думаю, – замотала головой Пенелопа. – Ведь мы жили рядом целых восемнадцать лет. Теперь, когда вспоминаю прошлое, я уверена, что всегда… как-то выделяла его, где бы его ни видела. Однажды я даже спросила папу, можем ли мы пригласить мальчиков Джонсонов к нам на праздник.
– И что же он ответил?
– Он немного помолчал и затем ответил: «Сквайр Джонсон очень порядочный человек, и я уважаю его, но по положению, Пенелопа, он человек не нашего круга».
Одетта слегка вздохнула.
Но как только она вознамерилась сказать, что ничего другого и не ожидала услышать от лорда Валмера, Пенелопа умоляюще произнесла:
– Одетта, что мне… делать? Я люблю его и хочу… выйти за него замуж!
В голосе девушки слышалось такое страдание, что Одетта, повинуясь инстинкту, взяла ее руки в свои и крепко сжала.
– Это будет очень трудно сделать, дорогая.
– Я понимаю, – согласилась Пенелопа, – но как бы папа ни старался подыскать мне блестящую партию, клянусь, я не выйду замуж ни за кого… кроме Саймона.
Одетта с беспокойством посмотрела на нее.
Разумеется, лорд Валмер богат, и Пенелопа – его единственный ребенок.
Вполне естественно, ему хочется выдать дочь за человека, занимающего видное положение в обществе.
Обе они хорошо понимали, что Саймон не подходит под эту категорию.
Одетта решила напомнить об этом подруге.
Все еще сжимая руки Пенелопы, она заметила:
– Не лучше ли, душечка, попытаться не думать о Саймоне? Возможно, ты забудешь о нем в Париже.
– Никогда я его не забуду, встреться мне хоть миллион мужчин! – решительно заявила Пенелопа. – Я знаю только одно: он – единственный мужчина, который подходит мне, так же как я – ему. Нам трудно объяснить это словами, просто мы оба чувствуем это.
– Это то, что испытываешь к человеку, за которого выходишь замуж, – пролепетала Одетта.
– Я знала, ты все поймешь, ведь в твоих историях – а я слышу их с раннего детства – истинная любовь всегда в конце побеждает. Принц находит девушку, на которой хочет жениться, несмотря на то что она бедна и в жалких лохмотьях.
Дрогнувшим от избытка чувств голосом она добавила:
– Моя любовь к Саймону, словно одна из твоих сказок, Одетта, которая стала явью.
– Дорогая моя, я от всей души желаю вам счастья! – вскричала Одетта. – Но ты должна понять, что убедить твоего отца будет невозможно.
У Пенелопы потемнели глаза.
– Да, знаю. Саймон тоже говорит, что было бы неосмотрительно сообщать ему об этом сейчас. Мы просто должны переждать какое-то время. И если мы не сможем получить папино благословение, нам придется бежать.
– Бежать? – вскинула брови Одетта.
Пенелопа кивнула.
– Мы бы могли прятаться где-нибудь, пока не сможем пожениться. Потом, наверное, у меня… появится ребенок, и будет уже поздно, так что папе не удастся нас разлучить.
Одетту поразило не только то, что подруга говорит обо всем этом, но и то, что она вообще может об этом думать.
Пенелопа всегда казалась натурой бесхитростной и без особого воображения.
Одетта же являлась лидером и заводилой во всех играх и проказах, когда они еще были детьми.
В той сельской местности южного Линкольншира, откуда они были родом, проживало не так много семейств, поэтому Пенелопа и Одетта, будучи одногодками, общались, можно сказать, с колыбели и по сей день остались самыми близкими подругами.
Первая леди Валмер дружила с матерью Одетты, и обе сочли разумным иметь одну гувернантку для девочек.
С тех пор, летом и зимой, в дождь и в солнечную погоду, Одетта отправлялась из дома викария в Холл, где в классной комнате ее поджидали Пенелопа и их общая гувернантка.
Через год после смерти жены лорд Валмер сочетался вторым браком – и все в доме изменилось.
Новая леди Валмер ясно дала понять, что она не в восторге от викария, которого считала занудой, и его дочери.
– Полагаю, у Пенелопы должны быть более подходящие друзья, чем эта дочка викария, – заявила она тогда мужу.
– Одетта славная крошка, – ответил лорд Валмер, – да и Пенелопа любит ее.
– Может, это и так, – назидательным тоном произнесла леди Валмер. – Но Пенелопа начнет выезжать в следующем году, и чем скорее мы станем подыскивать ей подходящую партию, тем лучше.
– Ну зачем же так спешить! – возразил лорд Валмер.
– Совсем наоборот. Чем скорее девушка выходит замуж, тем лучше, – стояла на своем жена. – Говоря откровенно, жить menage a troisне самое приятное занятие. Я предпочла бы жить одна… с тобой.
Лорду Валмеру пришлась по сердцу откровенная лесть жены, но, так как он был человеком не слишком проницательным, то не мог и помыслить, что его жене совсем не нравилось выступать в роли дуэньи юной девушки, ведь она считала себя все еще молодой и красивой женщиной.
Вскоре леди Валмер пришла к выводу, что самый быстрый способ разделаться с проблемой – выдать Пенелопу замуж и таким образом сбыть ее с рук и соответственно из дома.
Трудность этого плана заключалась в самой Пенелопе.
Никто лучше леди Валмер не понимал, что Пенелопа некрасива, лишена живости и к тому же недостаточно богата, чтобы привлечь охотников за состоянием.
Тем не менее она старалась изо всех сил.
Повезла девушку в Лондон и заказала для нее кучу платьев в самых дорогих ателье на Бонд-стрит.
Затем устроила несколько званых вечеров в лондонском доме лорда Валмера в Беркли-сквер.
Свозила падчерицу на несколько балов, где та все время стояла возле одной из дам-патронесс, тогда как сама леди Валмер не пропустила ни одного танца и партнеров у нее было больше, чем она могла принять.
– Это было ужасно! – жаловалась Пенелопа Одетте по возвращении в поместье. – Я ненавидела каждую минуту своего пребывания там. Если мне еще раз придется поехать туда, честное слово, я лучше утоплюсь в нашем озере.
Одетта, которую Валмеры не взяли с собой в эту поездку, не могла не думать с легкой досадой, что она, напротив, была бы рада возможности увидеть Лондон и побывать хотя бы на одном из балов, показавшихся ее подруге такими ужасными.
В сказках, которые она часто сочиняла для себя, дамы, облаченные в платья с огромными кринолинами, словно лебеди кружились в танце при свечах по бальному залу.
Она будто наяву видела, как они плавно двигаются, сверкая драгоценностями, а с ними танцуют элегантные, красивые мужчины.
Рассказ Пенелопы о том, что происходило на балу, вовсе не соответствовал фантазиям Одетты.
Может, Пенелопа осталась недовольна приемом, так как была не очень хороша собой…
Но в чем причина непривлекательности Пенелопы?
Скорее всего, в том, думала Одетта, что ее платья, вместо того чтобы украшать, напротив, подчеркивали ее недостатки и сводили на нет достоинства.
Стараясь быть беспристрастной к внешности подруги, Одетта не могла не признать, что у нее чудесные глаза, которые не умеют лгать.
Такие глаза не обойдет своим вниманием ни один мужчина.
Однако из-за небольшого роста она выглядела более полной в кринолине, чем была на самом деле.
Одетта задумалась: есть ли выход из этого положения? Все ведь носят кринолин!
У нее самой был один-единственный небольшой кринолин, и она берегла его для особых случаев.
С тех пор как Одетта себя помнила, ей всегда помогала шить платья Ханна.
В результате их совместного труда простые муслиновые платья Одетты смотрелись как наряды, сшитые по последнему слову моды.
А добивались они этого благодаря дюжине сильно накрахмаленных нижних юбок.
Ей повезло – у нее была тонкая талия, и что бы она ни надела, все ей было к лицу, придавало неуловимое сходство со сказочной феей – одним из персонажей сочиненных ею фантастических историй.
Теперь она стала свидетельницей настоящей любовной истории и нисколько не сомневалась, что любовь внесла в жизнь Пенелопы нечто волшебное, доселе непознанное.
– Я понимаю, что ты чувствуешь, – импульсивно сказала Одетта, – и помогу тебе, конечно, помогу… если ты этого хочешь. Но будет трудно… очень и очень трудно убедить твоего отца, что ты должна выйти замуж только за Саймона Джонсона.
– Он никогда не согласится, – уныло молвила Пенелопа, – и хотя Саймон говорит, что мы не должны спешить, я уверена, рано или поздно он выплеснет свой гнев на наши головы. И тогда нам останется лишь прямо сказать ему, что я выхожу замуж за Саймона, или же известить его уже после моего замужества. Ему придется уяснить, что с этим ничего не поделаешь.
Вдруг она вскрикнула словно маленький испуганный зверек.
– Теперь ты… понимаешь, почему я не могу… поехать в Париж.
– Но ты должна поехать.
– Может быть, Саймону удастся что-нибудь сделать, чтобы… я не поехала.
Одетта подумала, что это маловероятно.
– Когда ты с ним встречаешься? – спросила она.
– Через полчаса.
– Через полчаса… – повторила Одетта. – Где?
– На нашем обычном месте – там, на опушке леса. Поэтому я послала к тебе грума с запиской, как только папа сказал за завтраком, что мы едем в Париж. Ты умная, Одетта, я знаю, ты обязательно что-нибудь придумаешь и поможешь мне остаться дома.
– Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой и поговорила с Саймоном?
– Да. Я собиралась рассказать тебе о нем еще вчера, но, помнишь, мачеха все время ходила туда и обратно, и я боялась, вдруг она услышит, о чем мы говорим.
– Надо сделать так, чтобы она ни о чем не догадывалась до поры до времени.
– Она хочет выдать меня замуж, – вздрогнула Пенелопа, – чтобы отделаться от меня, но я больше чем уверена, она решет, что породниться с Джонсонами ниже ее достоинства.
Одетта понимала, так оно и будет.
– Я не сомневаюсь, что они мне понравятся, – с жаром сказала Пенелопа. – И я не буду счастлива, если мне придется выйти замуж за кого-нибудь из тех мужчин, которых я встречала в Лондоне. Не могу тебе передать, Одетта, до чего они все омерзительны. Такие пресыщенные и эгоистичные, равнодушные ко всему, кроме собственных интересов.
Одетта и раньше слышала об этом, но правда и то, что Пенелопа обычно на балах подпирает стены и что мачеха затмевает ее, поэтому она так предвзято судит о лондонском высшем свете.
Однако Пенелопа не так уж глупа, чтобы не понимать: какие бы чувства она ни испытывала, отец никогда не согласится, чтобы ее мужем стал Саймон Джонсон.
Прежде чем Одетта смогла вымолвить слово, Пенелопа вскочила на ноги.
– Скорее, скорее пойдем на прогулку, – засуетилась она. – Никто не заподозрит, что мы ведем себя как-то необычно. К тому же мачеха ожидает сегодня к чаю ужасно скучных гостей.
– В таком случае я ей не понадоблюсь, – поспешно молвила Одетта.
– Нет, конечно же, нет! – вскричала Пенелопа. – Я уже сообщила слугам, что мы будем пить чай наверху. Если уж ты ей не понадобишься, то я тем более!
Одетта видела прежде нескольких друзей леди Валмер.
Большинство из них не являлись жителями графства.
Они были гостями тех немногих соседей, которых она находила интересными.
Не составило большого труда догадаться, как среди них чувствовала себя Пенелопа.
Леди Валмер издавна считалась красавицей.
Еще молодой девушкой она вышла замуж за человека, оказавшегося пьяницей и мотом.
Он погиб подходящим для него образом – во время стипль-чеза, оставив жену без денег и других средств существования.
Лорд Валмер в то время как раз овдовел и тяжело переносил свое одиночество после нескольких лет счастливого брака.
Он-то и стал для нее подарком судьбы.
Он расположился рядом с ней на одном из званых обедов и пал жертвой ее обольстительности, которой она могла при случае чрезвычайно умело пользоваться.
Они поженились через два месяца.
Вскоре Пенелопа обнаружила, что мачеха абсолютно во всем отличается от ее родной матери.
Леди Валмер не скрывала, что не любит деревенскую жизнь и стремится как можно больше времени проводить в Лондоне.
Однако лорд Валмер весьма ответственно относился к своим обязанностям землевладельца и, несмотря на все ухищрения жены, настоял на том, чтобы несколько месяцев в году семья проводила в Холле.
Одетта предполагала, что леди Валмер единственная, кто с восторгом ждет поездки в Париж.
Ее догадка подтвердилась, когда девушки, спускаясь вниз якобы для прогулки в саду, встретили ее светлость в холле.
– Добрый день! – холодно произнесла она, взглянув на Одетту, которая присела перед ней в вежливом реверансе. – Мне кажется, я вас видела вчера.
– Да, мэм, я была здесь вчера.
– Ну что ж, думаю, вам будет недоставать Пенелопы, когда мы уедем в Париж, – сказала леди Валмер. – Полагаю, она вам уже поведала, как мы все взволнованы предстоящим путешествием?
– О да, мэм, – ответила Одетта. – Мне трудно представить что-либо более захватывающее, чем посещение Парижа. Как это восхитительно – увидеть усовершенствования, которые произвели в городе!
Леди Валмер презрительно рассмеялась.
– Мне нет никакого дела до так называемых усовершенствований, – отчеканила она. – Меня интересует возможность посетить месье Ворта и хотя бы один раз в жизни заказать приличные наряды. Вам известно, что кринолин уже вышел из моды? И что месье Ворт ввел новую моду, которая еще не добралась до Лондона?
Эта тема была столь животрепещущей для леди Валмер, что самым чудодейственным образом сказалась на ее настроении, и она разговаривала с Одеттой почти дружелюбно, что поражало своей необычностью.
– Кринолин вышел из моды? – всплеснула руками Одетта. – Удивительно!
– Об этом заявил сам Ворт. Первое, что я сделаю по приезде в Париж, – пойду к нему и закажу целую дюжину новых платьев!
– Вам, вероятно, будет интересно не только накупить платьев, но и встретиться с самим мистером Вортом, – сказала Одетта. – Вы наверняка знаете, что он родился в Борне.
Она ожидала, что леди Валмер уже известен этот факт, но та изумленно посмотрела на девушку.
– В Борне? Откуда вам это известно?
– Все в округе знают об этом, – незамедлительно сообщила Одетта. – Его отец жил на Норт-стрит. А крещен он был в Эбби Черч, церкви аббатства.
– Я понятия не имела об этом, – призналась леди Валмер. – Когда приеду в Париж, я обязательно скажу ему, что мне нравится его родной город.
У Одетты мелькнула мысль, будто леди Валмер обрадовалась случаю привлечь внимание великого человека.
Никто из жителей этой части Линкольншира не мог оставаться в неведении относительно Чарлза Ворта, которому удалось возвратить семье доброе имя.
Подумать только, удалось после того, как его отец, обыкновенный стряпчий в ближайшей деревушке Ходлингем, обанкротился и бросил жену и детей на произвол судьбы!
История об успехах Чарлза Ворта стала расхожей не только в городке, но и в окрестных деревнях.
Так что последние несколько лет редко кто из гостей в доме Одетты не говорил об успехах молодого Ворта, ставшего самым лучшим в мире модельером.
Некоторые дамы почтенного возраста были ошеломлены его карьерой.
– Это безнравственно, и по-другому я назвать это не могу! – сказала одна из них матери Одетты, когда стали распространяться слухи, будто Ворт лично примеряет платья на императрицу Евгению и на других парижских красавиц.
– Должна признаться, все это весьма необычно, – мягко сказала миссис Чарлвуд.
– Говорят, он берет никак не меньше ста фунтов за платье, миссис Чарлвуд. Да это же верх неприличия для любой женщины, тратить так много денег на наряды, будь она хоть сама императрица!
Мать Одетты склонялась к этому утверждению.
Но Одетта истории о дивных платьях неземной красоты, которые создавал Ворт для французских дам, воспринимала не иначе как великое чудо.
По мере взросления она одевала героинь своих сказок, золушек, ставших принцессами, в платья от Ворта, сшитые из великолепных тканей, которым, как потом стало известно обитателям Борна, отдавал предпочтение Ворт.
Тюль, шелк, атлас и парча – эти слова в устах людей звучали как поэзия.
Первый раз в жизни местные дамы критически взглянули на свои наряды из муара, бархата и тяжелой шерсти.
Казалось, Чарлз Ворт незримо присутствует у каждого на языке при покупке яиц у торговца на рынке или нескольких ярдов ленты у галантерейщика.
Не было ничего удивительного в том, что его личность будоражила воображение обывателей, – ведь в Борне никогда ничего сенсационного не происходило.
Это был тихий, сонный городишко, в котором отсутствовало что-либо примечательное, кроме водяной мельницы да церкви аббатства Святых Петра и Павла, где когда-то крестили Ворта.
Люди, жившие в Борне, из поколения в поколение занимались преимущественно одним и тем же ремеслом.
Успех Ворта представлялся Одетте одной из сказочных историй, которые она сочиняла.
А все началось с того дня, когда отец бросил семью.
Мать юного Чарлза, Фредерика, нашла место экономки.
Должно быть, ею руководила сама судьба, когда она решила, что ее сын должен стать учеником лондонского драпировщика.
Всем борнским дамам было известно, что он заработал деньги на поездку в Лондон, смастерив для них пасхальные шляпки.
Одетта даже пыталась разузнать, как они выглядели, но никто этого не ведал.
Рассказывали и пересказывали, как он добрался до Лондона, нашел место ученика в драпировочной мастерской Свана и Эдгара, как в течение нескольких лет после долгого рабочего дня засыпал там же под прилавком.
Одетта сопереживала ему.
Она испытывала почти физическую боль, думая о страданиях и лишениях, доставшихся ему в ранней юности.
Особенно ей импонировал тот период его жизни, когда он решил поехать в Париж, поскольку все ткани приходили из Франции.
Хотя юный Ворт берег каждое пенни и ходил голодный, ему все же не удалось скопить достаточную сумму, чтобы оплатить проезд во Францию, поэтому его матери пришлось просить денег у родственников.
