Текст книги "Заложник"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава шестая. КРОКОДИЛЫ И ЕВРЕИ

Знахарь катил тяжелую тачку, нагруженную золотыми самородками, по узким дощатым мосткам, проложенным в болоте. Справа и слева в мутном зеленом месиве мелькали бугристые спины крокодилов. Доски были мокрыми, и ему приходилось напрягать все силы для того, чтобы ржавое колесико тачки не соскользнуло в топь. Босые израненные ноги тоже скользили по мосткам, и это доставляло дополнительные неудобства. Вдоль мостков через каждые пятьдесят метров торчали бетонные платформы, накрытые персидскими коврами, и на них вольготно располагались надсмотрщики в чалмах и при саблях. Поигрывая устрашающими плетками, они попивали шербет из высоких кувшинов и, глядя на катившего тяжеленную тачку Знахаря, зловеще посмеивались. Узкая деревянная дорожка уходила за горизонт, и, кроме болот с крокодилами, вокруг ничего не было. Знахарь чувствовал, что силы постепенно покидают его, и шансов докатить тачку с золотом до неведомой цели, находившейся за горизонтом, становилось все меньше и меньше. Ноги дрожали от напряжения, руки слабели, и Знахарь чувствовал, что он вот-вот выпустит скользкие рукоятки тачки. И тогда все начнется снова. Что именно начнется, он не знал, что было вначале – не помнил, но был уверен, что ничего хорошего не произойдет. Больше всего Знахаря мучила жажда. Во рту пересохло, губы прилипали к оскаленным зубам, и где взять чистой воды, чтобы напиться, было неизвестно. Как он попал сюда, что это за место и вообще что это все значит, Знахарь не понимал. Похоже, что это началось еще до ледникового периода и закончится только тогда, когда Солнце превратится в сверхновую и, распухнув до чудовищных размеров, слизнет с Земли все живое. А Знахарь катил и будет катить эту проклятую тачку… Ржавое колесо тачки вихлялось и пронзительно скрипело. Знахарь почувствовал, как в нем растет раздражение, постепенно превращаясь в бешенство, и подумал: а может, прекратить все это одним махом? Бросить эту проклятую тачку и прыгнуть к крокодилам… Или напасть на надсмотрщика? Как там он в «Пятнадцатилетнем капитане» назывался… Хавильдар, что ли? Напасть на этого самодовольного хавильдара со смутно знакомым лицом и погибнуть от его ржавой зазубренной сабли. И все, Мучения закончатся. Знахарь продолжал двигаться со своей проклятой тачкой с золотом мимо бетонных помостов. На одном из них, на потертом ковре, среди бархатных подушек с кистями развалился жирный надсмотрщик. Опершись локтем на расшитый валик, он посмотрел на Знахаря и, усмехнувшись, налил себе шербета в большой серебряный стакан, украшенный затейливой чеканкой. Стакан сразу же запотел, и Знахарь понял, что шербет был восхитительно холодным. Отчаявшись, он решил бросить тачку, прыгнуть на помост и успеть сделать несколько глотков до того момента, когда кривая сабля надсмотрщика прекратит его страдания. Но тут вдруг увидел лежавшие на ковре отрубленные кисти рук, скованные грубо заклепанными ржавыми наручниками. Он посмотрел на свои руки и увидел, что на них такие же наручники, и мало того, оказалось, что его запястья были прикованы к тачке короткими цепями. Это значило, что никакого шербета ему не светит, и на надсмотрщика он не нападет, значит… Значит, оставались только крокодилы. Надсмотрщик усмехнулся, будто прочитав мысли Знахаря, и тихим приятным голосом сказал: Африка, экваториальная Африка, страна работорговцев и невольников… Потом нахмурился и рявкнул голосам Тимура: Двести пятьдесят! От неожиданности Знахарь оступился, нога соскользнула с узкой дощатой дорожки, и он свалился в болото. Из опрокинувшейся тачки с железным лязгом и грохотом посыпались самородки, и Знахарь проснулся. Из соседней комнаты, где располагались тренажеры и прочий спортивный инвентарь, доносились лязганье и площадная брань. Выбравшись из постели, Знахарь распахнул дверь и увидел, что гантельная стойка опрокинута, а Тимур собирает раскатившиеся по полу гантели. Увидев в дверях сонного Знахаря, Тимур виновато улыбнулся и сказал:

– Вот, блин, стоечку уронил… Знахарь провел по губам шершавым языком и сипло ответил: Мама тебя в детстве с печки уронила. Потом он нахмурился и спросил: А что такое «двести пятьдесят»? Тимур тоже нахмурился и задумался, а потом, внезапно просветлев, сказал: А-а… Это я двести пятьдесят движений сделал, А ты что, слышал, как я их считал? Нет, не слышал. Зато результат слышал. И Знахарь неодобрительно посмотрел на Тимура. Затем вздохнул и побрел на кухню утолять жажду. Завтракали они, как профессор Преображенский и доктор Борменталь. Круглый стол был накрыт белой скатертью, и такой же белой была салфетка, которую Тимур заткнул за ворот футболки с надписью «Купил дозу – помог Бен Ладену». Тимур размахивал бутербродом с икрой и цитировал по памяти:

– "У кого вой? У кого стон? У кого ссоры? У кого горе? У кого раны без причины? У кого багровые глаза? У тех, которые долго сидят за вином, которые приходят отыскивать вина приправленного. Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше, как оно ухаживается ровно, – впоследствии, как змей, оно укусит и ужалит, как аспид. И ты будешь, как спящий среди моря и как спящий на верху мачты. И скажешь: "Били меня, мне не было больно; толкали меня, я не чувствовал. Когда проснусь, опять буду искать того же"«. Помолчав, он добавил:

– Книга Притчей Соломоновых, глава 23, стих 29-35. Знахарь мрачно следил за ораторствущим Тимуром и, когда тот закончил, спросил: И что? А то, – сказал Тимур и жеманно откусил от бутерброда, – что мы с тобой алкашами скоро станем. Вот что. Знахарь налил себе третью чашку чая и, насыпая сахар, ядовито поинтересовался: А кто вчера первый сказал: где седьмая, там и восьмая? А потом и четырнадцатая пошла. А? – Ну, я сказал, – Тимур пожал плечами, а если бы я не сказал, то сказал бы ты. Какая разница? Я бы не сказал, без особой уверенности заявил Знахарь. Ну-ну, – скептически откликнулся Тимур и тоже налил себе чаю, А кроме того, в Библии про пиво ничего не сказано. Там говорится про красное вино, да еще и про "приправленное», – сказал Знахарь и, откинувшись на спинку стула, закурил. – Я так понимаю, что имеется в виду крепленое. Портвейн, стало быть, – кивнул Тимур. Ага, портвейн. А мы-то пиво пили, так что… Ничего не «так что»! – решительно возразил Тимур. – Сам знаешь, что с пива тоже можно мордой вниз упасть. Что – не так? Так, – Знахарь поморщился, – и что ты предлагаешь? Я предлагаю… – Тимур сделал решительное лицо, – я предлагаю резко сократить потребление любых алкогольных напитков. Потому что они размягчают мозг и расслабляют тело. Вот ты и уронил гантели, – усмехнулся Знахарь, – ручки-то слабенькие стали. Может, и слабенькие, а двести пятьдесят раз сделал. Попробуй-ка сам! И вообще ты обленился и расслабился. Брюхо растет. Где брюхо? – забеспокоился Знахарь и задрал полосатую, как матрас, пижаму. – Где? Вот, – Тимур ткнул пальцем в мускулистый, но, уеы, покрывшийся тонким слоем позорного жирка живот Знахаря, жир. Натуральное сало. Ну, это разве сало. Знахарь облегченно вздохнул и опустил пижаму, – это так, чуть-чуть. Все всегда начинается с чуть-чуть, – Тимур назидательно поднял палец, – а потом – сам знаешь. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Жирок пошел -считай, что мужественной талии как не было. А иди ты в задницу, – ответил Знахарь, – ну, потягаю железки, и все исчезнет. Вот и потягай. А то только обещаешь. Ладно, ладно, – Знахарь поднял руки, – считай, что ты меня пристыдил, Тебя пристыдишь, пожалуй, – усмехнулся Тимур, – ладно. Так что у нас с Афанасием? А что? Вон миллион лежит, ждет своего часа. И Знахарь кивнул в сторону дивана, на котором лежал скромный студенческий дипломат с миллионом долларов. Нехай задавится. Я от этого не обеднею. Нам главное – Афанасия выручить. А вот порвать жопу этому неизвестному похитителю живых людей – дело чести. Вот именно, – подхватил Тимур, – и, между прочим, знаешь, как это называется? Что именно? А вот то, что этот гнус похитил Афанасия и теперь требует за него выкуп, угрожая убить заложника? Ведь Афанасий именно заложник. А это значит, что похититель – просто террорист. Точно такой же, как эти уроды в Ираке или где угодно еще. Неожиданный вывод Тимура удивил Знахаря. – – Террорист, говоришь… А ведь верно! Вот то-то и оно, – кивнул Тимур, – террорист. Самый натуральный. Знахарь встал и, сладко потянувшись, прошелся по просторной кухне. Террорист.,. Ну, бля, попадется он мне а руки, я ему покажу, что такое настоящий террор, А почему это тебе? – обиделся Тимур. Я-то Афанасия гораздо раньше тебя знаю, так что имею преимущественное право на возмездие. Ладно, там разберемся, – отмахнулся Знахарь, – а вот что делать с теми, кто сжег наш дом – это вопрос. Сначала неплохо бы выяснить, кто это сделал. А уж потом решать, как с ними поступить. Знахарь усмехнулся и, взглянув на Тимура, сказал: Удивительно светлая мысль. Надо записать ее на скрижали. Скрижали скрежетали… – задумчиво произнес Тимур и уставился в потолок. Жалко дом-то. Жалко у пчелки а попке. Таких домов, если нужно, я десяток построю. Это ерунда. Но поджигатели… Кто же это все-таки? Наверняка бандюки с ментами. И к бабке не ходи, – уверенно сказал Тимур, – мы их эскадру потопили со всей командой, вот они и мстят. Хотели бы отомстить – убили бы нас, и все дела. – Э не-ет, дорогой товарищ Майкл Боткин, убийство – не месть. А тот, кто сжег дом, как видно, знает толк в мести. Знахарь забрался на подоконник с ногами и, глядя на улицу, сказал: Ну, как бы там ни было, а ответить на их действия нужно. Согласен, – кивнул Тимур и тоже встал из-за стола. Значит,… – Знахарь задумался. Тимур терпеливо ждал.

Значит, я напишу тебе списочек, пойдешь и купишь все, что нужно. Но не там, где в прошлый раз, а в каком-нибудь другом месте. Ты здешний и такие места знать должен. Места-то я знаю, – вздохнул Тимур, – а покупать-то что? Опять, что ли, гранаты с пистолетами? Ну а что же еще? удивился Знахарь. – Не скакалки же с панамками! Ну ты и кровожадный! Не болтай языком! Пошутили и хватит. – Знахарь спрыгнул с подоконника и сделал несколько энергичных приседаний. При этом в колене у него громко щелкнуло, и Тимур издевательски засмеялся. Смотри, чтобы кишка не выпала, – ядовито заметил он. Сейчас у тебя у самого выпадет, – угрожающе ответил Знахарь и встал в стойку. – А ну, надевай перчатки! После завтрака? – прищурился Тимур. – Совсем у моего босса мозги отказали. А вообще хорошая идея. Давай-ка попозже, когда в животе все уляжется. Давай. Ты одевайся, а я пока списочек составлю. Настало время повоевать немножко. //-'*" – -// Худенький Миша бродил по лавке деда Семы, напевая под нос песенку Михаила Щербакова, В руке у подростка была бархатная тряпка, которой он стирал пыль с бронзовых статуэток. В носу у него засвербило:

– А-а-ап-чхи-и-и-и!… Из подсобки выглянул сменный охранник – средних лет носатый еврей, размером с платяной шкаф, дальний родственник хозяина. Правой рукой подергал себя за пейс:

– Миша, я тебе уже говорил, шоби ти бил здоров?! Малыш обреченно кивнул: Говорил, дядя Изя, говорил… Пауза. После нее Изяслав Винтерман гневно изрек: Так издохни, Миша, как ты мине надоел с этой песней!!! Фи, как грубо, – сморщив нос, пожал маленькими плечами Миша. – Ты ведь все равно не понимаешь… Сухонький Самуил Шапиро толкнул дверь, за которой стоял, прислушиваясь к разговору, и шмыгнул носом:

– Мишечка, майн кейдн, и что же ты имеешь сказать Изе про эту глупую песенку? Ритм ее, деда, пять восьмых… И шо? При таком ритме такты выделяются менее отчетливо… И шо? А еще срифмовано все терцинами. Знаешь, деда, что такое терцины? И хто же этого не знает, майн кейдн? Терцинами еще Данте писал…

Вот! Данте! Так почему же этот гой мне рот затыкает? Говорит, что вою тоскливо? – Он ткнул пальцем в Изяслава, по-прежнему накручивающего пейс на палец. Вейз мир, Изя, – укоризненно покачал головой Шапиро, – пусть мальчик поет. Может, он когданибудь станет известный музыкант. Ви же такой приятный мущина, не слушайте его, не напрягайте свой бедный уши. Миша обиженно засопел: мол, и ты, дед!… Самуил Аронович между тем внимательно оглядел свои владения и остался доволен порядком. Внук потрудился на совесть – древности тускло отсвечивали в полумраке уютного полуподвала. – Пой, Миша, пой. Как можно отказать такой трудолюбивый ребенок? Таки да, Изя? Троюродный племянник молча покивал головой, улыбаясь загадочно, будто Джоконда. Хозяин прошел мимо посторонившегося родича в подсобное помещение, оставив Мишу наедине с шандалами и жирандолями, которые тот продолжал любовно надраивать, напевая: «…роется руками иностранца в торбах с черепками, с черепами»… В подсобке состоялся совсем иной разговор. Как прошла ночь, Слава? Все спокойно, Самуил Аронович… Вот и хорошо, Слава, вот и хорошо… Переезжали бы вы к нам, дядя Сеня, а? Ну не может быть в этой стране добра для нас… Зря ты так, Слава. Зря ты хочешь оскорбить свой родной страна и свой старый бедный дядя. Изяслав ухмыльнулся: Перестаньте, дядя Сеня, копировать Берту Соломоновну. Ну не время сейчас. О будущем подумать надо. О внуке… А я о ком, по-твоему, думаю? Здесь его родина. И пока он не может принимать решения самостоятельно – он будет жить здесь. Вырастет – сам разберется. А пока пусть делу учится. Неплохое таки дело. А в последнее время и вовсе хорошо пошло. Не мешает никто. Значит, все наладится со временем.,. Это вы называете -хорошо»? – охранник кивнул на нишу в стене, в которой стояло заряженное помповое ружье. Так уж случилось, что Изяслав, приехавший навестить родственников, попал, того не желая, с одного фронта на другой. Уехав из Сибири в Израиль семь лет назад, он жил там в кибуце, построенном поселенцами – в основном выходцами из России и Польши, – между бет-Гуврином и Идной, Кибуц находился неподалеку от автодороги, пересекающей Израиль с запада на восток – от Ашкелона до Хеврона, – на берегу пересыхающего русла Гуврина. В кибуце проживали три с половиной сотни человек. В этом небольшом зеленом поселке среди ухоженных газонов и цветущих деревьев Изяслав впервые почувствовал себя беззаботным и счастливым. Им с женой и дочкой-школьницей сразу же отвели трехкомнатную квартиру с двумя спальнями и холлом, со всеми удобствами. Первые полгода жизни в кибуце семья не работала, только изучали в ульпане язык. Как и все новые репатрианты, все это время получали корзину абсорбции, чего вполне хватало, чтобы заплатить за квартиру, причем плата в кибуце за жилье была минимальна, так что оставались деньги еще и на питание, Изяслав после бурь и гроз российской перестройки наслаждался тихим порядком и покоем, Но позже выяснилось, что в раю есть и менее приятные моменты.

Кибуц Мишмар а-Гурвин находился за демаркационной линией. Даже само название кибуца означало «Страж Гурвина». От кого? От арабоа, разумеется. От тех арабов, восемьдесят процентов которых были изгнаны еще в 1948 году со своих земель. И у которых фактически не осталось земли после 1967 года… И все-таки Изяслав, возвращаясь из БетТурвина в кибуц, приближаясь к охраняемым воротам а высоком и надежном заборе, ощущал, что его родина теперь – здесь. И терпел. И спал, положив на пол рядом с супружеским ложем готовый к бою -узи»„. Кто бы мог подумать, что и здесь, в далекой и ставшей почти чужой Сибири, ему вновь придется взять в руки оружие… Не хуже, чем у вас, -парировал Шапиро, – Только там вы уворованную землю охраняете, а я тут свое добро берегу. Моими руками, между прочим, – заметил Винтерман. За хорошую плату, кстати, – не остался в долгу Самуил Аронович. хнычь. Осталось тебе недолго. Еще три дежурства – и кати в арабов своих стрелять. А мы уж тут с Абрамом… – Ему бы уже пора меня сменить, кстати, – Винтерман, приподнявшись, выглянул в окошко, находящееся ближе к потолку, чем к полу. И стремглав бросился к помповику, ругаясь чистейшим русским матом. Он еще успел выскочить в помещение магазина и со страшным криком; -Прячься! И сиди тихо!» – запихать Мишу за огромный старинный сундук, стоявший в дальнем углу у самой стены. Входная дверь брякнула колокольчиком, и на ступенях, ведущих с улицы, появились ноги. Много ног. А еще показались рыскавшие из стороны в сторону автоматные стволы. И научившийся понимать, что стволы просто так никогда не обнажаются, Из -Иэлья Винтерман, не раздумывая, потянул за спусковую скобу…, Грохот первого выстрела еще гулял эхом по сводчатому полуподвалу, еще только находилось на полпути к полу слетевшее со ступенек подраненное тело, как ответной очередью огромного еврея отбросило в угол и швырнуло на сундук. Умирающий Изяслав прикрыл своим телом ту щель, из которой совсем не вовремя мог высунуться любопытный Миша. – Ну что, бля, Моссад? Получил свое, пархатый? – по лестнице спускался грузин Симон, недавно прибывший из Нарыма, – правая рука Пиги. Симон был ярым антисемитом. – Эй, хозяин! – вопил он, – Выходи! Разговор есть. Из подсобки выдвинулся Шапиро, опасливо косясь на тело Винтермана и на стонущего боевика, вокруг которого сгрудились пришедшие. – Бросьте его, – скомандовал Симон, – Мне сейчас этот нужен. Потом еще раз пристально взглянул на старого сгорбленного хозяина лавки. – Ты нас кинул. Твой жиденок в нашего брата стрелял. Мы такого не прощаем. На колэни! Сподручные, оставив помогать раненому одного из команды, окружили Самуила Ароновича и силой поставили его на колени. На случай сопротивления в уши несчастному вставили заостренные спички. Симон достал из ширинки свой огромный член. – Если укусиш – будешь глухим, – ласково предупредил он Шапиро. – А теперь – соси, чтобы я кончил… Старик подчинился, моля своего Бога об одном: только бы напавшие не заметили Мишу. Симона сменил его кент Тенгиз, тоже осевший в Сибири грузин, того – еще один кент, затем – еще… – Мне твой труп не нужен, – подвел итог блаженно улыбающийся Симон, мне твой страх нужен… Устрашающая бригада, выпустив веером еще несколько очередей из автоматов, разбила заодно две бесценные вазы, составлявшие гордость Шапиро; одну – раннего стиля работы мастера Эмиле Галле и вторую – очень древнюю – времени китайской династии Мин. Когда боевики наконец покинули помещение, Самуил Аронович с усилием столкнул с сундука огромное остывающее тело Винтермана. – Мишечка, майн кейдн, выходи. – Старик отплевывался и брезгливо утирал рукавом с губ интернациональную сперму. – Все уже кончилось, родной. Мальчик лежал на узенькой полоске пола между сундуком и стенкой, всхлипывая от беззвучных рыданий, иногда подвывая что-то на мотив чайна-тауна, закрывая голову руками. И выходить не хотел… //-*" – // Ровно в 16 часов дверь в кабинет директора приоткрылась, и показалась голова секретаря. Звонят из администрации… Меня нет! – резко ответил Мысливец. А кто? – поинтересовался коммерческий. Не назвался.

Тогда и меня нет. Те любят называться. Секретарь захлопнула дэерь, Весь оставшийся день трезвонить теперь будут… Михаил Максимович, владелец и руководитель томского ЦУМа, которого все до единого сотрудники за глаза звали МММ, брезгливо скривил тонкогубый рот, – Что хотят-то? Неужели все надеются получить видеопроекторы по бросовым ценам? – Так они всегда и все на халяву хотят. Полагают, что я им «Тошибу» отдам дешевле, чем Круглов свою отверточную сборку из китайских комплектующих. Ага… Андрей Кликфельд посопел крючковатым носом. А может, сдадим десяток железок за бесценок? На остальные накрутим -своего не упустим. Зато волки сыты будут. МММ умело скрутил замысловатую фигу. – Все ты, Андрюша, смотришь, под кого бы лечь. Я им даже ржавой сковородки не выделю. Потом ведь всю руку по плечо откусят. Бандюки бабло вымогали, так хоть в дела не лезли. А этим лучший товар задарма подай… Коммерческий на это кивнул головой в окно. – Вот, Миша, мы и получили котлован под окнами… Директор нахмурился и задумался. Вернувшись с обеда, он успел уже закончить малую диспетчерскую склада и подсобных помещений магазина, подписал несколько выгодных договоров на закупку бытовой техники для кухонь, проанализировал работу районных филиалов универмага за вчерашний день. По всему выходило, что за последние полтора месяца оборот вырос процента на четыре, и положительная динамика сохранялась. Если не снижать темпы – к концу года можно будет подумать об открытии новых торговых залов на третьем этаже, который пока весь был занят складскими помещениями и подсобками. Под склад место найдется в соседнем с универмагом пакгаузе, который хотели снести еще при строительстве современного здания центрального городского магазина, да по счастливой российской безалаберности попросту позабыли, А посуду, бытовую химию, фурнитуру и прочую мелочь, ютящуюся по углам нижних этажей, прекрасно можно разместить в северном крыле, освобождая площади для дорогих товаров, спрос на которые неуклонно растет… Хотя все-таки основные деньги всегда делались на повседневных мелочах. И вот тут-то ребята из мэрии и встревают со своими делишками. Мало им рынка. Для собственных карманных торговых фирмочек громоздят и громоздят теперь киоски по всему Томску, Вот и напротив универмага разворотили проспект, Вроде бы благое дело делают и для населения, и даже для ЦУМа; мощный остановочный комплекс у огромного магазина – и все виды городского транспорта, и парковка для частников. Все бы хорошо, но в павильонах планируется разместить торговые точки, не подотчетные Мысливцу. А это прямой перехват клиентов, приезжающих в универмаг. Надо ехать ругаться в комитет по делам торговли. Надо… А этим займусь я, Андрей. Прорвемся. Ты бы пока с «Тайгером» вопрос уточнил: условия, возможности. Не внушает мне этот «Сокол» доверия… Ладно, Миш, сделаю… Пробило шесть – время, когда в универмаге скапливалось максимальное количество людей. Многие, идя с работа, забегали за покупками по дороге домой, Большинство, конечно, ежевечерне покупали лишь хлеб да молоко, но и в промтоварах бывала повседневная нужда. Кому-то нужно сменить перегоревшую лампочку, у кого-то закончилась жидкость для мытья посуды, кому-то пленка понадобилась для фотоаппарата. Не говоря уже о том, что мебель, ковры, бытовую технику многие, несмотря на обилие специализированных магазинов, по-прежнему по многолетней привычке покупали в центральном универмаге. Впрочем, постоянным клиентам магазин давно выдал дисконтные карты, гарантию на дорогие товары ЦУМ дает на полгода большую, чем остальные магазины, – то есть клиента тут берегут и лелеют, и люди рады навестить гостеприимный торговый центр, особенно если по пути, Работать оставалось еще два часа, но ровно в шесть начальник дежурной смены охранной фирмы «Сокол» ежедневно начинал обход универмага на закрытие верхнего этажа. Северное его крыло было в основном складским. По обе стороны узкого коридора – двери с висячими замками, на стенах через равные промежутки тускло светят лампы дежурного освещения. Отставной офицер Налимов привычным движением откидывал замки -проверял целостность контролен – и сопел носом, В коридор из-за массивных дверей галантерейно-парфюмерного склада просачивался плотный дух Франции. У двери стоял сдвинутый к стене фанерный ящик. Дежурный похлопал по нему ладонью. Да уж, мелькнула шальная мысль, стенка у ящичка – тьфу: пальцем ткни – и можно карман подставлять… Без четверти семь от подъезда крупнейшего в городе компьютерного центра Савпак», что на перекрестке Гагарина и Фрунзе, отъехали три черных джипа с тонированными стеклами. Вырулив на проспект Ленина, они, помигивая синими маячками на крышах и распугивая окружающих громко хрюкающими сигналами, преодолели почти треть города за каких-нибудь пять минут, и эффектно, поднимая пыль с асфальта, затормозили прямо у волнистого ярко-желтого козырька над входом в современное трехэтажное бело-голубое здание центрального томского универмага… Сержант вневедомственной охраны Перепелкин нес службу при главной кассе. 8 семь вечера он сопровождал старшего кассира во время обхода на снятие денег. Обычно кассира сопровождал конвой из двух милиционеров -впереди и сзади. В шесть кассу еще снимали полным конвоем. А потом у напарника разболелся зуб, он помчался на прием к стоматологу, и Перепелкину пришлось привлечь к конвоированию начальника смены охранной фирмы, обеспечивающей порядок в универмаге. Когда-то весь универмаг был под контролем милиции и криминальных структур. Милиция охраняла, бандиты собирали деньги. Но потом что-то разладилось, и не так давно купивший ЦУМ Мысливец оставил милиционеров только на кассовых операциях, а охрану в залах поручил «Соколу». Криминал пока не реагировал – похоже, выжидал. Перепелкину недавно стукнуло полета, но он любому молодому охраннику мог еще фору дать по части упасть-отжаться. Да и опасаться нечего было: маршрут нахоженный – из зала в зал, от кассы к кассе. Вокруг полно людей. Процедура скоротечна и отработана до автоматизма: кассир на кассе складывает выручку в мешочек, прикладывает реестр и отдает старшему. Та расписывается, мешочек забирает и следует к другой кассе. Еще никогда Перепелкин за все годы службы не слышал, чтобы нападение совершили на дежурный конвой. Не те деньги, чтобы из-за них затевать разбой в центре битком набитого магазина. Чревато. Поэтому сержант, поглядывая на нервничающего «сокола», оставался спокойным и только спросил: Ну, что там, наверху? Норма, – Налимов, проведший обход, был лаконичен. – Все закрыто. Все ушли. Остались только МММ и главбух. Деньги считают? – усмехнулся милиционер, Мы – тут, они – там, – туманно ответил охранник, думая о чем-то своем. Ладно, идем. – И сержант легонько подтолкнул Налимова в сторону следующей кассы. Кассир, успев подхватить очередной мешочек, тронулся за охраной. Перепелкин замкнул конвой. Оставалась последняя касса. После нее старший кассир направится к дальнему концу зала, где за бронированной стенкой с узенькой прорезью сидела оператор – представитель Госбанка. Она пересчитает деньги, сложит их в закрепленную за универмагом сменную сумку и запломбирует. Это нужно успеть сделать до приезда инкассаторов. Последнюю выручку спустя еще час в кассу принесут сами кассиры, И эта небольшая сумма останется в универмаге до завтрашнего дня. Но до завтрашнего дня дела Перепелкину нет никакого. Завтра тут уже Петров дежурить будет… Отойдите, гражданка! Закрывается касса! В соседнюю пройдите!… -Налимов всем телом пытался отодвинуть обширную даму, но его тела хватало лишь на то, чтобы заполнить ложбинку меж необъятных грудей. Дама сдаваться не собиралась. Я тута уже три часа парюсь! А меня от кассы к кассе гоняют. Безобразие! Позовите администратора! Вызовите милицию! Тут уже милиция! – гаркнул Перепелкин, отодвигая кассира и делая шаг в сторону скандалистки, – Сейчас протокол оформлю и в отделение заберу, будете буянить. Сказано вам… В эту секунду что-то теплое и липкое залило его лицо, по ушам ударил страшный грохот, и сержант на мгновение выпал из этого мира. Умер. И воскрес. Сначала вернулись безусловные рефлексы: он протер глаза и взглянул на руку. Рука была в красной липкой слизи. Протертые глаза обрели возможность видеть, но лучше бы они не открывались… Потому что милиционер увидел, как «сокол» Налимов с развороченным черепом стал падать навзничь, а на него повалилась тяжеленная туша вздорной покупательницы, которой так и не удалось добиться справедливости в этом мире. Из рук покупательницы выпала авоська, раскрывшись, она ударилась о пол, и всякие женские мелочи – помада, тушь для ресниц, косметический карандаш, – обретя свободу, покатились под прилавки, стенды и выставочные тумбы… Под Налимовым быстро образовалась лужа, что было вполне естественно. Но лужа эта благоухала ароматом пятой «Шанели», и густой парижский запах придавал пороховой вони и приторному запашку крови особый шарм… Вслед за обонянием вернулась способность слышать. Автоматные очереди уже не казались такими громкими, потому что их заглушали вопли ужаса, издаваемые толпой. Но даже в этом гаме Перепелкин расслышал резкие, четкие приказы одного из нападавших, который как будто всю жизнь только тем и занимался, что командовал террористами:

– Февраль, слушай сюда! Берешь двоих братков – и на третий этаж. Погром по складам учинишь. Что горит – поджечь. Кабинет директора вскрыть и обшмонать. Заберете все магнитные диски. Из компа винчестер тоже забрать. Знаешь, что это? Босой! Давай-ка с васюганскими гони толпу в дальние залы, пока не очухались. Пару гранат кинь: десяток-другой жмуриков нам не повредит! Куда? Куда лапы тянешь, крыса? Тебе что сказано было делать? Способность соображать здраво к дежурному милиционеру так и не вернулась. Заметив, что один из бандитов склоняется над упавшей кассиршей и тянется к мешку с деньгами, сержант, вместо того чтобы рухнуть рядом и притвориться мертвым, инстинктивно сунул пятерню в кобуру за верным -макаром». Поднимая руку с пистолетом, он столкнулся глазами с вожаком нападавших и увидел черное отверстие в столе, направленном прямо ему в лоб. Потом его кто-то сильно толкнул, и он стал падать. Но падал отчего-то не назад, а прямо в эту бездонную дырочку, которая растягивалась, расширялась и засасывала в свою черноту пятидесятилетнего милиционера, снова теряющего слух, зрение, обоняние, но уже навсегда. Мысливец в сердцах отбросил трубку телефона, в которой вместо привычных гудков аж звенела тишина. И схватился за мобильник. – Милиция? Дежурный! Говорит Мысливец. Да, центральный универмаг. На нас совершено нападение. Бандиты или террористы… Да не шучу я! Высылайте опергруппу, свяжитесь с ФСБ… С ООН? Это не розыгрыш, мудак! Не хулиганство… Я за все, блядь, отвечу, дубина стоеросовая! Куда уехала опергруппа? Насрать на кражу! Сюда ее, скорее! Люди гибнут!… Трубка с цифровой фотокамерой нового поколения со всего маху врезалась в стену кабинета и, жалобно тренькнув, с глухим стуком упала на толстый ковер. Михаил Максимович выглянул в окно. На проспекте зажглись фонари, высветив на противоположной стороне, за котлованом, группки любопытствующих, привлеченных взрывами и выстрелами. Странный у нас народ, подумалось вдруг директору, – знают ведь, что может достать шальной пулей, а все равно глазеют.,. Окна домов напротив побагровели. В них стали отражаться языки разгоравшегося на третьем этаже универмага пожара. В отдалении завыли сирены пожарных машин. Да и милицейские квакалки послышались. Все же стоеросовая дубина додумалась кого-то вызвать… В массивную дверь кабинета застучали приклады. Запоры были надежны, а саму дверь МММ подпер тяжеленным столом, на который наставил еще и тумбочек всяческих, стульев, взгромоздил компьютерное кресло. Сухо протрещала, будто рвался гигантский парус, автоматная очередь – из двери полетели щепы. Мысливец бросился на пол, прижимаясь к стене, в которой и была дверь. Отчего он не ушел с Кликфельдом? Дернул черт актуализировать базу данных. На три минуты ведь опоздал всего!… Давай гранатой ее! Погоди, звонят… Да! Хорошо! Я понял… Уходим. Как? А компьютер? Ты чё, Февраль, да нам Спец глаз на жопу натянет, в натуре! Матку вывернет! – Забей. Он сам звонил и приказал уходить. Менты на подходе… Полежав минуту, хозяин ЦУМа неуклюже поднялся. Кажется, все обошлось. Главное, жив. А магазин вытянем… Нужно теперь раскидать баррикаду и поскорей выбираться с этажа, охватываемого огнем. И побыстрее…