Текст книги "Эмоция жалости"

Автор книги: Б Гурфинкель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Гурфинкель Б
Эмоция жалости

Б.Гурфинкель

Эмоция жалости

Рука с бланком радиограммы просунулась в пассажирский отсек. Человек в легкой рубашке и шортах, сидевший у иллюминатора, прочел: "Итадзуэ, 10:00. Видимость нуль шторм двенадцать баллов посадка невозможна тчк срочно доставьте наземным транспортом 116/8 Клифтон".

Он со злостью скомкал бланк. Тайфун "Глория", атаковавший побережье в двухстах милях южнее, вмешался и в дела "Дженерал Атомик".

– Садимся в Иокогаме, – сказал он пилоту и, выглянув в иллюминатор, зажмурился от ливня света, хлынувшего в глаза. Внизу лежал Тихий океан. В его волнистой синеве ослепительно сверкал шарик отраженного солнца и мчалась хвостатая и рогатая тень вертолета.

Вертолет заложил крутой вираж – синева внизу накренилась, подставив взгляду темную полосу берега. На уровне глаз мелькнула вершина высоченного уступчатого здания. Тонкий шпиль венчала фигура журавля, вытянувшегося в стремительном полете. Машина на минуту повисла, потом пошла вниз и с сердитым стрекотом коснулась земли. Человек распахнул дверь, спрыгнул на раскаленный бетон и, заслонив глаза ладонью, стал всматриваться в приближавшийся темно-зеленый "джип".

– Добро пожаловать, сэр, – солнечные зайчики сияли в зеркальных стеклах темных очков. – Кавасами, из Дзидося Умпан к вашим услугам.

– Выгружайте, Билл, – сказал приезжий. – Здравствуйте, мистер Кавасами.

– Одну минуту, сэр, – на лице агента автотранспортной конторы отразилось вежливое сожаление, – куда нужно доставить груз?

– В Итадзуэ, и как можно скорее, – в тоне приезжего звучало нетерпение.

– Но это обойдется вам недешево, сэр... Автостраду в Итадзуэ держат под контролем гэнкаевцы, и не всякий водитель согласится ехать... Нужна вооруженная охрана.

Приезжий поморщился. Об этом он слыхал. Общество Воинов Атомного Пепла... – эти парни пытались партизанскими методами помешать снабжению базы. "Хиросиму все не могут забыть, а ведь уж тридцать с лишком лет прошло", – подумал он, инстинктивно потрогав белесый шрам, след японской пули, оставшийся с той поры, со времен Хиросимы.

– Сколько? – спросил он.

– Сто долларов за каждую милю, сэр: возможно, придется совершать трудные объезды. И, кроме того, сэр, – агент улыбнулся, – пожизненная пенсия будущей вдове водителя...

– Двадцать две тысячи долларов, да еще и пенсия... А можно застраховать груз? – подумав, спросил приезжий.

– Исключено, сэр, – сказал Кавасами. – Но... Но вот они, – агент указал на многоэтажную махину, увенчанную журавлем, – возможно, пойдут на риск страховки. Цуру-Кюку-Умпан, сэр, – ускоренные железнодорожные перевозки.

– Билл, подождите меня, – сказал приезжий. – Надеюсь, вы меня подвезете, мистер Кавасами?

Покачиваясь на мягком сиденье, приезжий развернул свежий номер "Ниппон таймс". В глаза бросилась подпись "Дорис Хант". А, старая знакомая! Статья называлась "Электронный Хозяин водит поезда". "Должно быть, электронный робот на транзисторах, – подумал он. – Однако раз Дорис здесь, значит не зря: у нее первостатейный нюх, и какую-то сенсацию она наверняка раскопала. Надо будет ее повидать".

Стеклянная вертящаяся дверь блеснула на солнце многоцветной радугой, и старый швейцар, низко склонившись, со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы: гость явно заслуживал почета.

На площадке четырнадцатого этажа гостя встретил плечистый молодой японец и молча проводил к двери. Кабинет был ограничен, казалось, лишь двумя плоскостями: окном во всю стену и громадной картой Хоккайдо. Из-за небольшого полированного стола навстречу поднялся человек.

– Цуру-Кюку-Умпан рада служить вам, сэр, – его английский язык был безукоризненным. – Я представляю службу движения, мое имя Мицукава, – в его голосе чувствовалось уверенное спокойствие.

– Очень рад, мистер Мицукава. Я Кит Уэйнрайт из "Дженерал Атомик"... Мне нужно срочно доставить груз на нашу базу в Итадзуэ.

– Да, да, я знаю, четыре ящика, шестьсот фунтов. – Мицукава вежливо улыбнулся.

"Любопытно, откуда это он знает, какой у меня груз!" – Мицукава подошел к карте. У кружка с надписью "Итадзуэ" загорелся огонек.

– Двести двадцать миль, час тридцать пять минут – семь тысяч долларов, мистер Уэйнрайт... При нынешней ситуации, – Мицукава ухмыльнулся, – это намного дешевле автотранспорта...

– Вы имеете в виду...

– То же, что и вы, мистер Уэйнрайт, – поспешно ответил Мицукава.

– Но это долго, – сказал Уэйнрайт.

– Если вам это кажется долго... Дзаэмон-сан!

Молодой японец неслышно появился в комнате.

– Запросите Дэнси-Даймо, сколько времени займет доставка груза отсюда в Итадзуэ по оптимальному маршруту. Дадим ему Камиданоми.

– Дэнси-Дайме... Значит, Электронный Хозяин работает у вас? – спросил гость.

– Электронный Князь, – поправил Мицукава. – Это искусственное существо, точнее – нейроид. Он управляет у нас службой движения и никогда не ошибается... Дзаэмон-сан?

– Сорок две минуты, Мицукава-сан.

– А Камиданоми, это что? – спросил Уэйнрайт.

– Ядерный грузотепловоз – двести миль в час... Но это будет стоить дороже, мистер Уэйнрайт, – уточнил Мицукава. – Десять тысяч долларов, половина вперед, чеком на банк Урудзима.

– Согласен, – сказал Уэйнрайт нетерпеливо. – Но груз должен быть застрахован.

– О да, конечно, – Мицукава улыбнулся.

– От любой утраты, – сказал Уэйнрайт.

– Но у нас давно нет аварий по техническим причинам, мистер Уэйнрайт... Страховая сумма выплачивается клиенту только в случае утраты груза, происшедшей вследствие стихийного бедствия или преднамеренного уничтожения груза кем бы то ни было, кроме самого клиента или лица, действовавшего но его поручению.

– Кем бы то ни было – в том числе и гэнкаевцами? – осведомился Уэйнрайт.

– Разумеется...

– Пятьсот тысяч долларов, – сказал Уэйнрайт. – Где полис?

– Вот ваш договор и полис, сэр, – у Дзаэмона все было подготовлено.

Уэйнрайт молча подписал.

– Дзаэмон, организуйте приемку груза, отправление немедленно... А теперь, мистер Уэйнрайт, я буду рад показать нам прекрасные хризантемы моего сада, – Мицукава излучал радушие.

Во взгляде Дзаэмона, упершемся в спину Уэйнрайта, блеснула свирепая, непримиримая ненависть. Выждав, пока патрон и гость скрылись за дверью, он подошел к телефону и набрал номер.

Зеленеющее рисовое поле, аккуратно расчерченное на квадраты, утопало в жарком мареве. Над синеющими вдали горами белела вершина Фудзи. С поля доносилось пение – там по колени в нагретой солнцем воде, согнувшись, передвигались женщины в широкополых соломенных шляпах. На площадке у станционных сооружений разъезда Таруэгава-эки звенели детские голоса.

– Наками, Наками, твоя очередь искать! – маленький Ити с разбегу обхватил девятилетнюю Наками.

– Нет, нет, я не хочу... идите все сюда, давайте считаться... Тосио! Куда ты?

Но Тосио не слушал. Он спрячется так, что Наками его никогда не найдет! Там, за полотном, где в густых зарослях бамбука проходит старый тупиковый путь... Мальчик потихоньку пятился, припадая на ногу, искалеченную полиомиелитом.

А в полумиле от разъезда среди поросших зеленью развалин старой часовни лежал человек, наведя бинокль на рельсы. Человек знал: когда командный импульс его микропередатчика достигнет шпиля небольшой серой башенки, стоящей у стыка главного пути с тупиковым, Камиданоми устремится в тупик и обратится в черный фонтан земли и обломков, а предатель, согласившийся везти американский груз, – в бесплотную тень. Но нужно было ждать последнего момента, чтобы послать импульс. Момента, когда Камиданоми окажется над самой стрелкой; ее нужно перевести буквально под колесами, иначе Электронный Князь успеет вмешаться и вернет стрелку на место... Человек спокойно ждал.

Издалека, со стороны Иокогамы, донесся знакомый глухой рокот экспресса. "Ничего, я успею", – подумал Тосио и заторопился, раздвигая руками колючий кустарник: чтобы попасть к тупиковой ветке, надо было перебраться через полотно главного пути. Вот и насыпь. Тосио вскарабкался наверх, ступил на рельсы – и вдруг услышал, что поезд рокочет уже совсем невдалеке, – по стене бамбуковых стволов мчалась его черпая тень. Не поезд, а демон, ведь поезда не могут ходить так быстро.

Тосио, замирая от страха, побежал через рельсы, но споткнулся и упал. Он лежал, скорчившись и крепко охватив голову руками, чтобы не слышать рева летящего демона.

И тут прозвучал щелчок – резкий, как удар бича. Это сработал мощный электромагнит в нижней части серой башенки, на полном ходу Камиданоми проскочил стрелку и ринулся в двухсотметровый тупик, заканчивавшийся огромной бетонной надолбой. Через мгновение раздался глухой удар, от которого дрогнула земля, потом грохот и скрежет металла, раздиравший душу. Вскоре все стихло. Черное облако взметенной земли медленно оседало на верхушки бамбука. Со всех сторон сбегались женщины, горестно восклицая: "Ма! Кавайсода!"

А Тосио все лежал, прижавшись к рельсам, не смея поднять голову... Кто-то спас его – наверно, бабушка Наоси сотворила молитву.

Было тринадцать часов одиннадцать минут по дальневосточному поясному времени.

Ракетообразная вершина небоскреба Цуру-Кюку-Умпан была резиденцией Дэнси-Дайме, Электронного Князя. Внутри, заполняя всю эту двадцатиметровую вышку, переплетались провода, ассоциаторы и рецепторы. Ажурными кольцами, одно над другим, висели нейристорные сети, хаотически соединявшие тысячи рецепторов с ассоциирующими панелями, – Дэнси-Дайме был сконструирован по последнему слову современной нейродинамики. Здесь не было ни лампочек, перемигивающихся красными огоньками, ни тысячеликих приборных панелей, ни монотонных рядов кнопок. Тишина и полумрак, в котором миллионами путей пробегала электронная мысль, скрещиваясь в узлах возбуждения и отступая перед закрытыми шлагбаумами заторможенных входов.

Дэнси-Дайме не нуждался в помощи людей, в их неверном интеллекте и обманчивых эмоциях. Рецепторы извещали его о каждом движении на рельсовых путях Цуру-Кюку-Умпан. Телевизионные камеры и термолокаторы на локомотивах были его глазами, линии телеманипулирования – руками. Он все видел, все знал и все делал сам, накапливая в памяти по бесконечно малым крупицам драгоценный повседневный опыт.

И все же здесь сидел человек, удобно откинувшись на спинку кресла. Дежурство было однообразным, как всегда: не случалось ничего, что требовало бы вмешательства. Если б не внеочередная проводка Камиданоми, можно было бы обалдеть от скуки: регламент компании не разрешал даже читать на дежурстве. Можно только курить. А тишина... как в сурдокамере для тренировки космонавтов!

Стряхнув дремоту, человек встал и направился к контрольному экрану участка Таруэгава-эки, но что-то заставило его остановиться. Ему послышался тончайший писк – или это был звон в ушах от надоевшей тишины? Но звук стремительно нарастал. Вот он достиг необыкновенной силы – и вдруг оборвался. Переход к привычной тишине был так разителен, что человек застыл на месте. Потом кинулся к аварийному пульту. Глаза его расширились: контрольный огонь погас. Это означало, что Дэнси-Дайме _выключился_. Это была его _смерть_, смерть как личности, ибо нейроид, выключаясь, полностью очищает свою память. Его можно, разумеется, включить снова, но это будет уже не та машина. Она станет чистой и невежественной, как молодой пастух с гор.

Разбив круглое стеклышко, человек набрал условный шифр телекоманды "Таками", сменявшийся каждые сутки. Повсюду на путях Цуру-Кюку-Умпан, там, где их застал сигнал, водители поездов – встревоженные люди или нерассуждающие автоматы – включали стоп-краны. Поезда, мчавшиеся с сумасшедшей скоростью, провизжав тормозами, останавливались так резко, что пассажиров швыряло друг на друга. Это было единственное средство избежать катастрофического хаоса на те полчаса, которые понадобятся для перехода на ручное управление.

И лишь после этого дежурный заметил красные вспышки сигналов на контрольной мнемосхеме. На разъезде Таруэгава-эки произошла катастрофа.

Пестрый поток экипажей всех видов – от моторикш до "империалов" новейшей марки – бурлил, на залитой солнцем Кэйдай-авеню, кружась водоворотами у магазинов, кафе и стоянок. Расплатившись с водителем, Уэйнрайт вышел на площади перед Дворцом Правосудия – Сайбанкан.

Здание походило на огромный шар, накрытый плоской, слегка вогнутой чашей. Шар был опоясан, словно планета Сатурн, наклонным кольцом внешних эскалаторов.

Дорис весело замахала рукой из-за ближайшего столика, едва Уэйнрайт вошел в просторный шестигранный зал кафе.

– Присаживайтесь, Кит, рада вас видеть.

– Мне здорово повезло, что я вот так сразу поймал вас по телефону, сказал Уэйнрайт, садясь на удобно изогнутый, почти невесомый стул. – Я улетаю вечером. Отправил один срочный груз – кстати, при помощи того самого Электронного Хозяина, или Князя, что ли, о котором вы писали. Это вы его имели в виду?

– Дэнси-Дайме? – Ее зеленовато-серые глаза улыбались. – О нет. Это уже старо... Тут, – она обвела рукой зал, – есть кое-что поинтересней. То есть не в кафе, разумеется, а во Дворце Правосудия. Аманоивато, Электронный Судья, представляете? До такого еще не додумались ни мы, ни русские. Да, кое в чем японцы нас здорово обскакали.

– Хм, любопытно, – отозвался недоверчиво Уэйнрайт. – А электронных полицейских они не завели?

– Пока нет, – сказала Дорис. – Вас, я вижу, это не очень-то заинтересовало. А зря. Это первоклассная сенсация, верьте мне. "Лук Инсайд" знает, что нужно читателям. Да я и сама знаю.

– Вашего журнала я не читаю, но в вас-то я верю, Дорис, – ответил Уэйнрайт. – Только, по-моему, тут японцы перемудрили. Машине в людях не разобраться.

– А хотите познакомиться с Аманоивато? – вместо ответа спросила Дорис. – Я ведь не случайно пригласила вас именно сюда. Сэити Гэндзи обещал прийти сюда ровно в час и дать мне интервью.

– Кто он?

– Он работает в Институте Дэйси Дзинко Буду – Электронных Искусственных Существ. Конструировал и Дэнси-Дайме и Аманоивато. Останетесь? Я думаю, Гэндзи не будет возражать...

– Останусь, конечно.

К столику подошел рослый японец в черном костюме. "Никогда у этих японцев не поймешь, сколько им лет", – подумал Уэйнрайт, глядя на его гладкое лицо и блестящие черные волосы с белой ниточкой пробора.

– Вот и Сэити Гэндзи! – Дорис пустила в ход самую лучезарную из своих улыбок. – Гэндзи-сан, это мой друг, мистер Уэйнрайт. Ничего, если он тоже послушает, как вы рассказываете об Аманоивато?

Японец, чуть поколебавшись, вежливо сказал:

– О, пожалуйста. Только рассказывать буду не я, а сам Аманоивато. Мы сейчас пойдем к нему.

Узкий дугообразный коридор кончался глухой стеной; Гэндзи приложил к ней тыльную сторону кисти, и стена раздвинулась. Открылся огромный сферический зал. В нижней его части амфитеатром располагались ряды низких кресел – они окружали небольшую, чуть приподнятую площадку в центре зала.

– Похоже на планетарий, – заметил Уэйнрайт.

– Это Аманоивато, – бесстрастно сказал Гэндзи.

– А где же он? – Уэйнрайт оглядывал высокий, мертвенно-белый купол.

– Вокруг, – ответил Гэндзи. – Вы внутри него.

– А зачем такой большой зал? – Дорис с профессиональной быстротой чертила стенографические значки в блокноте.

– Только для публики, – снисходительно улыбаясь, пояснил Гэндзи. Аманоивато возбуждает большой интерес...

– Еще бы! – отозвалась Дорис. – И... неужели вход бесплатный?

– Насколько мне известно, какую-то ничтожную плату за вход здесь берут, – с явной неохотой ответил Гэндзи.

– Но что же такое этот Аманоивато? – спросил Уэйнрайт нетерпеливо.

– Аманоивато – нейродинамическая справедливость. Он неподкупен и вообще неподвластен человеческим страстям. – Гэндзи говорил, слегка понизив голос. – Между фактами он устанавливает однозначные логические связи.

– А мотивы, побуждения?

– Он угадывает их безошибочно, приписывая поступкам должные весовые коэффициенты, – пояснил Гэндзи. – Он ставит себя на место обеих сторон, рассматривая их конфликт как сложную игру с ненулевой суммой. Если помните, теория игр была создана вашим великим соотечественником Джоном фон Нейманом. Так вот, Аманоивато способен молниеносно выработать наилучшую стратегию для обеих сторон.

"Это здорово, – подумал Уэйнрайт. – Иметь бы такого юрисконсульта у себя в "Дженерал Атомик".

– А программа? – сказал он вслух. – Какую вы ему дали программу?

– У него нет программы, – сказал Гэндзи. – Он выработал собственное отношение к миру за время полугодичного обучения на основе массы юридических прецедентов.

– А как же мне взять у него интервью? – спросила Дорис.

– Пожалуйста, Дорису-сан... Говорите либо по-японски, либо по-английски: он понимает оба языка, но сам говорит только по-японски... Вначале произнесите: сайбанте, то есть господин судья...

Дорис, заметно волнуясь, четко и раздельно произнесла несколько фраз по-японски. Через несколько секунд заговорил Аманоивато – низким, глубоким голосом, словно заполнявшим весь зал. Уэйнрайту стало как-то не по себе. Но Дорис прямо засияла от восторга.

– Он угадал, Сэити! Подумать только – угадал!

– Да, Дорису-сан... Это был очень остроумный вопрос. По, к сожалению, запас времени, который мне выделили для интервью, весьма невелик. Нам пора уходить...

– Как жаль! – огорчилась Дорис.

Они вышли в коридор, и стена за ними бесшумно задвинулась.

– Да, но что означает "хакуме-но-соти"? – спохватилась Дорис.

Гэндзи тихо рассмеялся.

– Это он людей именует "белковыми устройствами", "хакуме-но-соти"...

– Так что же вы сказали и что он ответил? – нетерпеливо спросил Уэйнрайт. – Объясните, наконец, Дорис!

– Я просто вспомнила суд царя Соломона... Я спросила его: "Сайбанте, вот две женщины спорят о ребенке, и каждая утверждает, что он ее сын. Как решить, чей это ребенок?" Он ответил: "Надо предложить им, что вы разделите объект спора на две равные части, строго по вертикальной оси симметрии, чтобы каждая из них получила поровну. Та женщина, которая выразит протест против этого действия хотя бы микросекундой раньше, чем другая, и есть истинная мать, ибо она скорее откажется от маленького хакуме-но-соти, чем допустит прекращение его обмена со средой". То есть понимаете: ответ Соломона, только в абсолютно иной форме! Может, он читал библию?

– Библию? Нет, конечно. Он сам пришел к этому решению.

– Погодите-ка, – сказал Уэйнрайт. – Значит, ему известно чувство жалости?

– Жалости? – Гэндзи усмехнулся, обнажив ровный ряд желтых зубов. – Что лежит в основе эмоции жалости? Бессознательное понимание целесообразности, или, пожалуй, фанатическое чувство собственности, не допускающее мысли об утрате. Например, чувство матери... Думаю, что это понятие ему известно в его системе счисления...

Они вернулись в зал кафе и сели за столик.

– В основе наших поступков вообще ведь лежат эмоции, – продолжал Гэндзи, – в том числе и жалость...

– Чаще всего – к самим себе, – усмехнувшись, вставил Уэйнрайт.

– Согласен с вами, мистер Уэйнрайт. Но судья должен учитывать эти эмоции и уметь правильно соотносить и оценивать их как возможные причины людских поступков...

– Но ведь он сам-то не способен жалеть? – Дорис задумчиво постукивала авторучкой по блокноту с пластикатовой обложкой. – А по-моему, судья должен уметь гневаться, бояться, жалеть – иначе он не поймет побуждений других.

– Это не обязательно, Дорису-сан, – ответил Гэндзи. – Евнух, например, может понимать рассудком эмоцию любви...

– Но ведь жалость – чувство, максимально алогичное, – настаивала Дорис. – Человека отличает от машины – даже такой совершенной, как ваши нейроиды, – именно способность поступить вопреки всякой логике... например, подобрать на поле сражения раненого врага и выходить его в госпитале...

– Почему вы думаете, что нейроид не способен на такого рода действия? возразил Гэндзи. – Кто знает, как он оценивает наши человеческие взаимоотношения? У него ведь иные критерии. Да и вообще – кто знает, какие связи вырабатываются у него в этой хаотической структуре нейроидных сетей?.. – Он взглянул на часы. – К сожалению, мне пора идти...

Поклонившись, он исчез.

– Как все это интересно! – пропела Дорис, усердно, чертя знаки в блокноте.

Донесся мелодичный звонок. Уэйнрайт приложил к уху телефонную трубку, и лицо его сразу помрачнело.

– Большая неприятность, – сказал он. – Тепловоз с моим грузом разбился.

– Это, конечно, Гэнкай, – сказала Дорис.

– Не сомневаюсь, – сказал Уэйнрайт, набирая номер директора Цуру-Кюку-Умпан. – Алло... Мистер Мицукава, я вылетаю сегодня в семь десять... Страховую сумму перечислите на счет "Дженерал Атомик" в банке Ллойд Бразерс... Как это – выключился? Нет, я не собираюсь ожидать, пока вы разберетесь, мистер Мицукава... Это ваше дело, а не мое. Вы заверили меня, что ваш Электронный Князь не ошибается, – значит, это работа гэнкаевцев.

Голос в трубке зазвучал резче.

– В таком случае, мистер Мицукава, я предъявляю вам иск на пятьсот тысяч долларов. – Уэйнрайт положил трубку.

Дорис вскочила.

– Ох, Кит! Какая сенсация! Электронный Судья судит Электронного Князя!

– Разве судить будет Аманоивато? – ошеломленно спросил Уэйнрайт.

– Обязательно! – с энтузиазмом закричала Дорис. – Тем более что в деле замешан другой нейроид! И знаете что, Кит? – Ее вдруг осенило. – Я тоже буду участвовать в процессе! Вам же понадобится переводчик! Так вот я буду вашим переводчиком! Идет?

– Идет, – машинально согласился Уэйнрайт. Потом, спохватившись, добавил: – То есть, само собой, я буду вам весьма признателен, Дорис!

– Истец из компании "Дженерал Атомик"! – бесстрастный голос судьи Аманоивато звучал в белом сферическом зале, на этот раз заполненном публикой. Круглая площадка в центре зала, похожая на боксерский ринг, словно парила в воздухе. На площадке стояли четверо.

– Да, ваша честь, – машинально отозвался Уэйнрайт, поняв смысл обращения.

– Сайбанте, – шепнула Дорис.

– Сайбанте, – терпеливо повторил Уэйнрайт.

– Имеются ли у вас доказательства, что совершена диверсия, направленная на уничтожение вашей собственности?

– Да, Сайбанте, – Уэйнрайт говорил с трудом: ему все еще не верилось, что их с японцем рассудит машина.

Из большого кожаного портфеля он достал лист бумаги и подал секретарю Судьи. Тот, аккуратно расправив лист, ввел его в щель читающего устройства. На белом своде зала появилось четкое изображение текста. Бесстрастный протокол железнодорожной полиции. В тринадцать часов пятнадцать минут седьмого июля мобильным полицейским постом в районе разъезда Таруэгава-эки был услышан грохот и замечено темное облако. Сразу вслед за этим на пустынном шоссе появилась легковая автомашина, мчавшаяся с недозволенной скоростью от места катастрофы. Последовала гонка и перестрелка, водитель был убит, а автомашина врезалась в дорожный барьер. Водителем оказался мужчина 30-32 лет, не имевший при себе никаких документов.

В кармане убитого был обнаружен вот этот прибор.

Уэйнрайт поместил против читающей щели черный предмет, похожий на авторучку. Рядом с текстом протокола, черневшим на жемчужной белизне купола, появилось и застыло стократно увеличенное изображение предмета, и все ясно увидели в его средней части карминно-красный знак, напоминающий букву Т.

– Гэнкай! – пронеслось по залу: это было символическое изображение атомного гриба.

– Судя по заключению экспертизы, – Уэйнрайт сам сунул в читающую щель второй документ, текст которого сейчас же появился на куполе, – этот прибор предназначен для однократной передачи закодированного радиосигнала. Я полагаю, что именно этим сигналом и был вызван перевод стрелки, в результате тепловоз Камиданоми перешел с основного на тупиковый путь.

– Компания Цуру-Кюку-Умпан! – произнес Голос.

– Да, Сайбанте, – отозвался Мицукава.

– Как управляется механизм стрелки?

– На расстоянии, Сайбанте, при помощи направленного пучка радиоизлучения в виде однократного закодированного сигнала. Код меняется ежесуточно.

– Компания "Дженерал Атомик". Известен ли вам код, излучаемый предъявленным вами прибором?

– Да, Сайбанте...

Уэйнрайт продвинул акт экспертизы в читающую щель до конца. Текст взвился вверх и исчез из поля зрения, сменившись колонками цифр. Мицукава изменился в лице: удар был сильным и болезненным.

– Цуру-Кюку-Умпан! – прогремел Голос. – Совпадает ли этот код с кодом управления стрелкой на день катастрофы?

По залу словно пронесся ветер.

– Да, Сайбанте... – выдавил Мицукава.

Уэйнрайт усмехнулся: можно считать, что пятьсот тысяч в кармане.

– Я полагаю, мистер Мицукава, вопрос ясен? – сказал он тихо.

Взгляды их встретились. Противник снова занес руку, по – Мицукава знал это – удар угодит в пустоту.

– Нет, мистер Уэйнрайт, – сказал он, спокойно улыбаясь. – Сайбанте, мы еще не знаем, был ли прибор приведен в действие...

– За этим дело не станет. – Уэйнрайт тоже улыбнулся. – Сайбанте, я ходатайствую о дополнительной экспертизе.

– В ней нет надобности, – бесстрастно ответил Аманоивато. – В предъявленном вами документе говорится: "Энергия для однократно излучаемого сигнала в количестве двадцати джоулей поступает от разряда миниатюрного конденсатора большой емкости, встроенного в прибор и заряжаемого перед употреблением. В ходе экспертизы конденсатор был экспертом разряжен".

– И что из этого следует, Сайбанте? – Уэйнрайт не чувствовал ловушки.

– В приборе, предъявленном эксперту, конденсатор был заряжен, следовательно, прибор не был приведен в действие, так как однократный разряд полностью исчерпывает запас энергии.

Шум в зале захватывал ряд за рядом. Обычно непроницаемое лицо Мицукавы, казалось, излучало благоговение перед мудростью Электронного Судьи.

Уэйнрайт задумался, машинально уставившись на руки Дорис, которая с немыслимой быстротой чертила свои значки в блокноте. Выходит, этот проклятый гэнкаевец ничего не сделал! Что ж, он для развлечения торчал на путях с этим своим прибором? Нет, его просто опередили, другого объяснения нет. Но кто?

Уэйнрайт вскинул голову.

– Сайбанте! – громко сказал он. – Мне все ясно. Я обвиняю Дэнси-Дайме, ответственного служащего компании Цуру-Кюку-Умпан, в умышленном ложном переводе стрелки с целью уничтожения собственности Соединенных Штатов...

Шум в зале затих на мгновение, потом снова начал нарастать.

– ...и в последующем самоубийстве с целью уклониться от ответственности, – закончил Уэйнрайт, победоносно оглядев зал.

– Кто такой Дэнси-Дайме? – спросил Голос.

– Сайбанте, это служащий компании, в ведении которого находится коммутация путей, – ответил Мицукава, оправившись от изумления: противник оказался хитрее и изворотливее, чем он ожидал.

– Пускай Дэнси-Дайме явится сюда, – приказал Голос.

– Это невозможно, Сайбанте... Дэнси-Дайме – нейроид, он не способен самостоятельно передвигаться.

– Пускай даст показания на расстоянии.

– И это невозможно, Сайбанте, – почтительно объяснил Мицукава. – Он выключился...

– Что это значит? – поинтересовался Судья. – Кто его выключил?

– Он выключился сам, Сайбанте... Результатом этой технической неисправности и явился ложный перевод стрелки.

Шум в зале не унимался. На задних креслах вспыхнул спор о том, не был ли Дэнси-Дайме причастен к организации Гэнкай, но полиция быстро водворила порядок.

– Ответчик! – заговорил Голос. – Когда произошло самовыключение служащего Дэнси-Дайме: до или после катастрофы? Есть у вас фактическое доказательство?

Наступила тишина. Мицукава медлил с ответом, собираясь с мыслями. Принцип дзю-до – "используй силу противника во вред ему и победи" – всегда помогал Мицукаве в делах. Настало время победить.

– Сайбанте, в моем распоряжении имеется запись телевизионной картины, передававшейся с Камиданоми в управляющий центр вплоть до самого момента катастрофы. С разрешения Сайбанте, я представляю этот фильм как вещественное доказательство... – он подал секретарю маленькую круглую коробочку.

На жемчужно-белой поверхности купола появился яркий широкий прямоугольник, словно дверь, распахнутая в мир, и зрители почувствовали себя на крыше бешено мчащегося локомотива. На рельсах стремительно вспыхивали слепящие солнечные блики. С обеих сторон зеленели стены бамбука. Вдруг вдали на путях что-то словно переметнулось через насыпь. И в тот же миг осмысленная картина исчезла, сменившись хаосом мелькающих пятен.

– Ответчик, – прогудел Аманоивато, – поясните смысл наблюдаемого.

– Сайбанте, в наших телевизионных линиях передается не каждый кадр изображения, а лишь разность изображений последующего и предыдущего кадров. Так как два соседних кадра различаются мало, их разность содержит малое количество информации, что позволяет передать изображение высокого качества в узкополосном канале...

Цветные тени на экране погасли.

– Я протестую, Сайбанте! – Уэйнрайт поднял руку. – Я здесь не для того, чтобы выслушивать популярные лекции.

– Протест не удовлетворен, – сказал Голос.

– ...Принятые в Центре разностные изображения по мере поступления суммируются в динамической памяти Дэнси-Дайме... – Мицукава замялся, нарастающим итогом, то есть последняя разностная картина накладывается на сумму всех предыдущих, что восстанавливает нормальное изображение...

– Вы просто издеваетесь! – разозлился Уэйнрайт. – Кому нужна эта ваша белиберда?

Мицукава некоторое время беззвучно шевелил губами. Потом он отвернулся от Уэйнрайта и продолжал:

– Как вы могли видеть, нормальное воспроизведение картины продолжалось лишь до определенного момента – динамическая память нейроида при самовыключении полностью очистилась. Суммирование нарастающим итогом прекратилось, и вплоть до момента катастрофы вы наблюдали лишь разностные изображения в течение двенадцати секунд. Отсюда ясно, что катастрофа явилась следствием, а не причиной самовыключения нейроида, и обвинение, выдвинутое истцом, лишено почвы.

В зале снова зашумели. Уэйнрайта ослепил луч юпитера: оператор телевидения решил дать его лицо крупным планом. Ну да, ведь он лежит в нокдауне, и все эти японцы думают, что ему не подняться. Как бы не так!

– Компания "Дженерал Атомик"! – провозгласил судья Аманоивато. – Вы согласны?

Но Уэйнрайт уже был готов продолжать бой.

– Сайбанте, – сказал он раздельно, – самовыключение Дэнси-Дайме за двенадцать секунд до катастрофы может свидетельствовать и о том, что он знал заранее о возможных последствиях перевода стрелки. Я настаиваю на высшей экспертизе.

Стало тихо, так тихо, что отчетливо слышалось жужжание вентиляторов в телевизионных камерах.

– Сэити Гэндзи!

Ровная белая ниточка пробора промелькнула над рядами голов. Гэндзи поднялся на площадку.

– Сэити Гэндзи! – повторил Голос. – Мог ли Дэнси-Дайме дать команду о переводе стрелки после прекращения обмена со средой?

– Человек не может действовать после смерти, – возразил Гэндзи. – Но нейроид может записать свое решение в блок исполнительной памяти – в тот же блок, куда был записан фильм... Его содержимое не стирается при самовыключении...