Текст книги "Клуб любителей фантастики, 1973"
Автор книги: Айзек Азимов
Соавторы: Артур Чарльз Кларк,Илья Варшавский,Брайан Уилсон Олдисс,Сергей Жемайтис,Димитр Пеев,Юрий Медведев,Рышард Савва,Георгий Островский
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
В 1939 году в июльском номере журнала «Научная фантастика» появился рассказ «Течения», написанный автором этих строк, когда ему не было еще и двадцати лет. В моих предсказаниях относительно подробностей космических исследований имелись смешные ошибки, но отнюдь не это было самым главным.
Главное заключалось в высказанной мной идее о возможных финансовых и психологических трудностях, связанных с освоением космоса.
Много лет спустя мне стало ясно, что во всей многотомной литературе о космических полетах, будь то наука или беллетристика, эта идея не встречалась. И все же я убежден, что люди еще проявят к ней безусловный и единодушный интерес.
Впрочем, а существовал ли в 1939 году инженер или техник, который бы всерьез размышлял о необходимости оправдания средств и риска при космических полетах?
Нет, будущее было исключительно в ведении одних авторов научно-фантастических романов, да разве что немногих одержимых инженеров, которые в большинстве случаев были любителями этих романов.
Каково же положение в научной фантастике сейчас?
Она становится все популярней и теперь вызывает к себе всеобщее уважение. В десятках колледжей по ней читаются курсы. Литературные колоссы начинают к ней проявлять интерес, считая ее настоящей, живой ветвью искусства. Но, мне представляется, сама ее популярность способствуют ее расслоению и ослаблению.
Она стала достаточно популярной и достопочтенной со времени запуска первого спутника, так что ныне многие глядят на нее, как на чисто литературный жанр. А вследствие этого подспудно возникло мнение, что, мол, писателю-фантасту вовсе и не обязательно разбираться в науке. И, посвятив свое вдохновение такой обеллетризованной научной фантастике, человек неизбежно возвращается к «вечным ценностям», приукрашивая их жаргоном, заимствованным из науки вкупе с красотами новейшего стилистического экспериментаторства, столь часто встречаемого в обычной литературе, и, естественно, с добавлением неизбежного теперь секса.
Такого рода поделки и есть как раз то, что некоторые специалисты по научной фантастике нарекли «новой волной».
Мне кажется, новая эта волна – просто попытка свести настоящую фантастику к безвкусному потоку побочной серой литературы.
К счастью, истинная фантастика – романы и рассказы, которые насыщены научными идеями, – обычно пишется людьми, разбирающимися в науке: они все еще существуют и, несомненно, будут существовать, покуда существует само человечество.
Это вовсе не означает, что всякий научно-фантастический рассказ или роман представляет доподлинное предсказание или что некоторые даже очень хорошие произведения в этом жанре изображают будущее, которое обязательно наступит.
Это не имеет никакого значения. Вопрос в том, что привычка смотреть на будущее с точки зрения здравого смысла, понимать изменения в нашей жизни и стараться проникнуть в суть этих изменений (чтобы предвидеть их результат и понять новые, возникающие на ниве старых, проблемы), привычка принимать эти изменения как нечто более важное для человечества, нежели скучные «вечные истины», – все это ныне принадлежит только научной фантастике.
Поэтому читайте, читайте научно-популярные журналы и следите за вспышками всевозможных идей, как за некой увлекательной интеллектуальной игрой. Или читайте Платона с Софоклом, наслаждаясь красотами стиля в обычной классической прозе. Но ежели вы хотите найти истинные идеи, те идеи, которые имеют смысл и значение сегодня, а следовательно, и завтра, идеи, для уяснения которых ни Аристотель, ни сенатор X. вам ничем не помогут, – в этом случае читайте научную фантастику.
1973, № 2
Юрий Медведев
ЗЕРКАЛО ВРЕМЕНИ
Рис. Р. Авотина
Фантастическая юмореска
«То, что мы видим в зеркале здесь, там увидим лицом к лицу».
(Древнеиндийская мудрость)
«Зеркала бывают: прямыя, плоскыя, вогнутыя, впалыя, полыя, уменьшительныя, выпуклыя, горбатыя, толстыя, увеличительныя».
(Толковый словарь живого великорусского языка)
– О плезиозаврах, на которых будут охотиться с электронными пушками. О мамонтах, которых истребят потехи ради. О носорогах, слонах, китах, бегемотах. О всей живой природе. Знаешь, сколько бизонов щипало травку на Американском континенте до прихода туда европейцев? А сколько осталось? Ну, сколько?..
– При чем здесь мамонты и плезиозавры? В конце концов они вымерли сами по себе.
Я возразил:
– Это еще неизвестно, как они вымерли. Не исключено, что их спокойно укокошили какие-нибудь смекалистые парнишки из будущего. Во имя науки. Или просто так, забавляясь. Пойми же: любое такое убийство безнравственно в основе своей.
Олег смотрел на меня в упор зелеными глазами. Мы долго молчали. Наконец он заговорил тихо:
– «Машину времени» не изобрели и не изобретут никогда. Потому что существует такая штука – причинная связь явлений. Железный детерминизм. Это, кстати, понимали еще пифагорейцы. Вселенная представлялась им живым раскидистым древом, все листья на котором связаны незримыми золотыми нитями. Дотронься до одного листа – зазвенит все дерево.
– Сказка, – сказал я. – Красивый вымысел. Стало быть, времена, эпохи, события, мгновенья хотя и объединены одним стволом, но строго отделены друг от друга, как листья.
– Отделены и отдалены.
– Пусть так! Но представь себе, что мы нумеруем все листья на растущем дереве, по мере того как они появляются. И что же? Рядом с № 23 трепещет на ветру 186. С 3 соседствует 1003. Или 911, 429, 84. Мыслимо ли, чтобы вслед за крестовыми походами началась эпоха египетских фараонов? Чтобы после гибели Римской империи тотчас была учреждена Организация Объединенных Наций? Или чтобы Колумб обменивался письмами с Александром Македонским? Где здесь твоя принципная связь? Полный беспорядок, хаос, сумятица.
– Зря ты так все опрощаешь, – сказал Олег.
– Нет, – продолжал я. – Как ты объяснишь, что в любом листке, в любой его клетке заложен абсолютно точный образ всего дерева, вся информация о нем? Разве нельзя представить, что каждое сиюминутное мгновенье несет в себе прообраз прошедших или грядущих эпох? И уж если какая-нибудь букашка, бессмысленная тварь, может спокойно переползать с листа на лист, ни на секунду не отрываясь от всего дерева, почему нам, мыслящим существам, не под силу подобное занятие на золотом древе вселенной?
– Подобное занятие хотя бы потому нам не под силу, что одних листьев уже нет, а другие еще не появились, – ответил Олег.
– А как быть с теми листьями, которые уже или еще есть?
Тут он надолго задумался, потирая ладонью лоб, и наконец произнес:
– Мысль о прошлых и будущих эпохах, заложенных в каждом мгновенье, мне нравится. Значит, в принципе можно из сегодня увидеть завтра или вчера. В определенных пределах. С помощью какого-нибудь хитроумного прибора. Этакое сферическое зеркало времени.
– Наподобие автомобильной фары! – усмехнулся я. – Зеркало времени, ножницы времени, расческа времени – целая парикмахерская под золотым деревом!
Вот так и закончился тогда наш разговор о «машине времени». По окончании школы судьба нас развела: меня всецело поглотил байкальский полигон; Никифоров работал в Институте всевременных перемещений. Изредка мы встречались: то в Звездной академии, то на конгрессах, то в Лаборатории гравитационных парадоксов. Расставаясь, я всякий раз спрашивал нарочито официальным тоном: «Ну как, коллега, зеркало времени?», и он отвечал свое неизменное: «Шлифуем помаленьку».
Неужели он взаправду изобрел зеркало времени?..
На экране обозначилась длинная, испещренная зубцами линия – я подлетал к Уральскому хребту. Отсюда, с высоты двухсот километров, горный кряж мне представился праисторическим зверем, мертвой хваткой стиснувшим края Европы и Азии. Неожиданно зазвучал на высокой ноте орган – включился блок экстренного торможения. Через каких-нибудь двадцать секунд скорость биоптера упала до нуля. Что могло произойти? Я бросил беглый взгляд на гравиметры: все было в норме. «Вперед!» – мысленно скомандовал я. Крылья биоптера задрожали, расплескивая алюминиевый свет луны, однако он даже не стронулся с места. Что за дьяволиада? Я повторил приказание дважды, трижды. Безрезультатно! Биоптер будто уперся в гравитационный барьер. Но в том-то и загвоздка, что никакого гравитационного барьера здесь не было, да и быть не могло. Я дал реверс и по крутой восьмидесятикилометровой спирали попытался одолеть незримую стену. И снова рокот и клекот органа – биоптер мгновенно затормозил. Я вскрыл блок Желаний и Побуждений. Невероятно: мой биоптер мог, но не хотел пересекать Уральский хребет. Такое в моей практике случилось впервые. Казалось, некая грозная сверхъестественная сила отвращает биомеханическое существо. Но кому-кому, а мне-то не надо было объяснять, что стальная метла диалектики навсегда изгнала призраки сверхъестественного из храма истины. Тем более было мне непонятно упрямство моего биоптера. Наконец, содрогаясь от сострадания, я вынужден был несколько раз ужалить его токами сверхвысокой частоты. Однако и это не подействовало. Оставалось последнее: лететь к Ледовитому океану, в обход хребта.
Так я и сделал: обогнул северные отроги Уральских гор и понесся на юго-запад.
И вот – наконец-то! – в ночной пустыне мрака всплыл золотистый мираж Москвы. Предо мною, как разноцветные рыбины, реяли в воздухе навеки освобожденные от гравитационных оков дворцы, бассейны, стадионы, висячие сады, аэрогары. Подобно частицам ртути, растекались белые, серебряные, светло-голубые, лазоревые огоньки, – то проносились гравипланы по вознесенным над землей дорогам. Вихрились фонтаны света, фейерверков, иллюминаций. И лишь поблекшая Луна недвижно висела над городом.
– Ну и хорош же ты, нечего сказать! – басовито гудел Олег, стискивая меня в объятьях. – Храменков вчера еще прилетел, и откуда – с Нептуна! Братья Акишкины бросили все на своей Лунной Ловушке и примчались сломя голову. А ты из Сибири не можешь подоспеть вовремя. Стыдно, коллега!
Я безнадежно махнул рукой в ту сторону, где приземлился биоптер.
– Вот оно, зеркало времени, гляди! – Олег указал туда, где сквозь редкий березняк вырисовывалась полукруглая платформа, увенчанная зачехленным сооружением странной формы. Мы миновали кустарник и приблизились к платформе, высвеченной огнями. На платформе было полным-полно разного люда: тут теснились гравитационники, временники, хронописцы из Звездной академии, из Института конфигурации пространства, несколько знакомых мне академиков из Института Древних историй – в общем, цвет науки, все те, от кого зависели победы и поражения в вековечной борьбе за Истину, все те, кто сам был неотъемлемой частью этих побед и поражений.
Олег ухватил меня за руку и повлек к платформе.
– Скорее, скорее, пора начинать! – бормотал он. – Ты сейчас такое увидишь – ахнешь! Знаешь ли, куда проникнет луч? В восемнадцатый век! В те времена здесь была деревня Ельцовка. Представляешь: увидеть наших живых предков!
– Может, ты все же объяснишь, как соорудил зеркало времени? – спросил я.
– Поздно! Потом расскажу, – отвечал он, волоча меня на эскалатор.
Мы поднялись на платформу. Она висела над землей метрах в двадцати. Внизу расстилалась поляна размером с футбольное поле. С платформы стекали на осеннюю жухлую траву наши неестественно длинные тени.
Олег вознесся по лесенке в зачехленное сооружение и скрылся в нем. Вскоре раздался его голос, многократно усиленный динамиками:
– Внимание! Эксперимент начнется через три с половиной минуты и продолжится четверть часа. В течение всего эксперимента необходимо сохранять абсолютную, я подчеркиваю, абсолютную тишину. Объявляю трехминутную готовность! Погасить все прожектора! Замкнуть энергополе! Расчехлить зеркало!
Словно тень исполинской птицы, воспарил над платформой чехол; потом унесся во тьму. Луна багряной ладьей качалась над купами дерев. Время тянулось бесконечно медленно, как перед взрывом звезды. Из гигантского параболоида вырвался фиолетовый луч и высветил почти всю поляну. Луч был тяжел, физически ощутим. И казалось: можно взобраться на него и спокойно расхаживать, как в младенческих снах ходишь по радуге. Вслед за тем луч еще более сгустился, начал темнеть, темнеть, пока в него не хлынула ночь, или, быть может, он сам обратился в ночь.
И тогда…
И тогда материализовалась на поляне деревенька.
Сначала появились избы, крытые соломой, затем сараи, стога сена, трактир, пожарная каланча. Под каланчой стояли кадки, в которых блестела вода. Кое-где в избенках тускло мерцали языки пламени – наверно, чадили лучины.
На окраине деревеньки виднелось нечто загадочное, несуразное: то ли рыдван, покрытый рогожей, то ли балаган, то ли вообще черт знает что, чему и название трудно подобрать. Рядом с балаганом толпились бородатые мужики – в лаптях, драных кацавейках и овчинных вылинявших шапчонках. Один из них откинул полог балагана, просунул голову внутрь и прокричал с хрипотцой:
– Наддай жару, Ермолай, поболе наддай жару-то! Аль дровишки жалеешь? Да заради такого дела десятину леса спалить не грех.
Из балагана повалили густой дым и искры. Громыхнуло.
– Кого ждем? – протяжно, нараспев спросил кто-то из толпы. – Уж полночь вроде недалече! И без того припозднились. Давай-кось, Никифор, начинай, што ли! Цельный вечер баклуши бьем. Невмоготу нам, невтерпеж!
– Начинай, Никифор, начинай! Невтерпеж! Невмоготу! – заволновалась толпа.
Никифор (тот самый, что наказывал незримому Ермолаю не жалеть дровишек) ответствовал так:
– Задондонили, мужички, одно и то ж: «Начинай, начинай!» Говорено ведь: без Кузьмы, дружка закадычного, нипочем не пущу механизму в работу. С минуты на минуту должон он прискакать, Кузьма-то… Эгей, вот он, кажись, самолично скачет.
И действительно: из темноты явился на взмыленной лошаденке рыжий детина с окладистой длинной бородой. Он мигом скатился с седла и оказался в объятиях Никифора.
– Ну и хорош ты! – укоризненно говорил Никифор. – Епиходов намедни еще явился, и откудова – аж из Сызрани. Братья Челумеевы махнули рукой на хлопоты свои мельничные, прямо с Волги прискакали сломя голову. А ты из села соседнего припоздняешься, к сроку не могешь подоспеть. Эх, стыдоба, браток!
Кузьма безнадежно махнул рукой в сторону своей лошади, пощипывавшей траву.
– Да кляча подвела, окаянная! Как доскакал я до Медвежьего оврага, тут она уперлась – и нипочем дольше не бежит. Беснуется, ушами прядет, ровно волки впереди, аль сила нечистая затаилась в овраге, аль еще што похлеще. Диаволиада, в общем. Уж я и кнутом ее стегал, треклятую, и лаптями поддавал под бока, – ни с места! Пришлось за восемь верст давать крюку, аж через Криволапую запруду сюды добираться. Ты уж извиняй меня, Никифор!
Никифор извлек из кармана огромные часы на длинной железной цепочке, раскрыл крышку, поднес часы к глазам.
– Поспешай, поспешай, время приспело! – сбивчиво заговорил он. Ты нонче такое увидишь – ахнешь! Ведомо ли тебе, куды я луч от механизмы вознамерился послать? Аж на триста годов вперед! О те времена на энтом месте такие диковинные избы, да амбары, да мельницы понастроят! Ты только пораскинь умом: живых потомков лицезреть, воочию, так сказать!
– Да поведай, Никишка, што за механизму измыслил? – вопросил Кузьма.
– Поздно! Опосля все растолкую, – отвечал Никифор, увлекая Кузьму к балагану.
Они скрылись внутри. Вскоре из балагана раздался Никифоров голос:
– Мужики! Механизма заработает немного погодя! А когда заработает, штоб никто не курил, ногами не шаркал, не тараторил понапрасну! Потому как можно ненароком спугнуть потомков! Чтоб ни слова, ни полслова! Тихо! Начинаем! Ермолай, наддай жару! Сымай рогожу с зеркала!
Словно тень исполинской птицы, воспарил над Никифоровым сооружением чехол и унесся во тьму. Багряная ладья луны качалась над купами дерев. Время тянулось медленно, как перед взрывом порохового погреба. Из огромной медной чаши вырвался красный луч и высветил нашу платформу. Луч был тяжел, физически ощутим. Казалось, можно взобраться на него и спокойно расхаживать, как в детских снах ходишь по радуге. Вслед за тем луч еще более сгустился, стал темнеть, темнеть, пока в него не хлынула ночь, а может быть, он сам обратился в ночь.
И тогда…
1973, № 3
Артур Кларк
ЗАЗВОНИЛ ТЕЛЕФОН…
Рис. И. Шалито, Г. Бойко
Научно-фантастический памфлет
Мы предлагаем нашим читателям памфлет известного английского фантаста Артура Кларка. В рассказе остро передано чувство тревоги автора, вызванное бессмысленной технизацией современного западного мира, перенасыщением его быта и бытия информацией, возрастанием духовной некоммуникабельности и т. д.
Угрожает ли развитие науки благоденствию человека? Как известно, одним из первых обратился к этой теме Карел Чапек в пьесе «Р. У. Р. (Россумские универсальные роботы)». Теперь в странах капитала противостояние человек – машина отнюдь не литературная проблема. Там, где человек низведен до уровня автомата, – там даже мертвая, неодушевленная техника становится антигуманной.
Об этом – памфлет «Зазвонил телефон…».
Четверть миллиарда людей подняли телефонные трубки и несколько секунд раздраженно или встревоженно вслушивались. Некоторые подумали, что звонят откуда-нибудь из Австралии – через спутник связи, который был запущен накануне. Однако в трубке не слышалось ничьего голоса, только непонятный звук, напомнивший кому шум моря, кому – звенящие под ударами ветра струны арфы. Другим же этот звук принес воспоминание далекого детства: пульсация крови, которая слышна, если приложить к уху большую раковину. Но, что бы то ни было, секунд через двадцать все прекратилось.
Телефонные абоненты ругнулись, пробормотали «ошиблись номером» и повесили трубки. Кое-кто пытался позвонить в соответствующую телефонную компанию и высказать свое недовольство, но линия была занята. Через несколько часов об инциденте забыли все, кроме тех, в чьи обязанности входит не допускать подобных случайностей.
В Исследовательской станции связи спор продолжался все утро и ни к какому решению не привел. Не утих он и во время перерыва на ленч, когда голодные инженеры, продолжая переговариваться, вошли в кафе напротив.
– Я продолжаю считать, – заявил Уилли Смит, специалист по солидной электронике, – что это был короткий мощный импульс, возникший в момент подключения к сети спутника.
– Да, какая-то связь с подключением спутника, несомненно, была, – поддержал его Жюль Рейнер, проектировщик сетей. – Но чем объяснить несовпадение по времени? Спутник включился в полночь, а звонки раздались только через два часа – как всем нам слишком хорошо известно. – И он громко зевнул.
– А что вы думаете, док? – спросил Боб Эндрюс, программист компьютеров. – Вы почти все утро молчали. Наверное, припасли какую-нибудь идейку?
Доктор Джон Уильямс, возглавлявший математическую группу, смущенно пожал плечами.
– У меня действительно есть одна идея, – начал он. – Но вы вряд ли отнесетесь к ней серьезно.
– Это не имеет значения. Даже если ваша идея будет напоминать научно-фантастические рассказы, которые вы печатаете под псевдонимом, она может нас на что-то натолкнуть.
Уильямс покраснел, но не очень сильно. Все знали о его рассказах, и он их не стыдился. Они ведь даже вышли отдельным сборником. (После распродажи залежавшегося тиража у него оставалось еще сотни две экземпляров.)
– Ну хорошо, – заговорил он, машинально теребя скатерть. – Откровенно говоря, эта мысль появилась у меня не сейчас, а еще несколько лет назад. Скажите, вы когда-нибудь задумывались об аналогии между автоматической телефонной станцией и человеческим мозгом?
– Да кто же об этом не думал? – усмехнулся один из его слушателей. – Этой идее столько же лет, сколько самому телефону.
– Возможно. Но я и не утверждаю, что сказал что-то оригинальное. Однако пора отнестись к этой проблеме серьезно. – Он нахмурился, глядя на свисающие с потолка трубки ламп дневного света; день был сумрачный, туманный, и они горели. – Что такое с этим чертовым светом? Лампы уже минут пять мигают.
– Не отвлекайтесь на пустяки. Наверное, Мэйси забыла оплатить счет за электричество. Рассказывайте дальше.
– У меня уже не только предположения, имеется и кое-что из фактов. Мы знаем, что человеческий мозг представляет собой как бы сложную сеть переключателей, соединенных нервными волокнами. Автоматическая телефонная станция, в свою очередь, является системой переключателей – селекторы и прочее, – соединенных проводами.
– Согласен, – кивнул Смит. – Но на этой аналогии далеко не уедешь. Мозг содержит около пятнадцати миллиардов нейронов, так ведь? В какой же телефонной станции найдется столько переключателей?
Ответ Уильямса потонул в реве низко летящего реактивного самолета; пришлось подождать, пока кафе перестанет сотрясаться.
– Никогда они так низко не летали, – пробормотал Эндрюс. – Я думаю, это против правил.
– Это действительно против правил. Но не беспокойтесь: воздушный контроль сейчас намылит ему шею.
– Сомневаюсь, – покачал головой Рейнер. – Именно воздушный контроль назначает высоту захода на посадку. Но так низко… Не завидую тем, кто на борту.
– Так мы будем наконец говорить о деле или нет? – недовольно спросил Смит.
– Вы были правы, говоря о пятнадцати миллиардах нейронов, – спокойно продолжал Уильямс. – Именно в это все и упирается. Пятнадцать миллиардов – много это или мало? Много? А знаете ли вы, что еще два десятилетия назад общее число переключателей в разбросанных по всей стране телефонных станциях превышало пятнадцать миллиардов. А сейчас их раз в пять больше.
– Понятно, – очень тихо сказал Рейнер. – Значит, теперь, когда подключился новый спутник, все они соединены между собой.
– Вот именно.
За столом стало совсем тихо; слышался только звон колокола пожарной машины.
– Давайте говорить прямо, – решительно сказал Смит. – Вы утверждаете, что наша телефонная система превратилась в гигантский телефонный мозг?
– Нет, это был бы слишком грубый, антропоморфический подход. Я предпочитаю мыслить о возникшем явлении в понятиях критической массы или критического размера. – Уильямс поднял обе руки, полусомкнув пальцы, как будто в них что-то было зажато. – Представьте себе: я держу два куска урана-235; ничего не происходит, пока они находятся на некотором расстоянии друг от друга. Но если их соединить, – он сблизил руки, – получится нечто совсем непохожее на один большой кусок урана. Образуется воронка с полмили в диаметре. То же самое произошло с телефонными сетями; до сегодняшнего дня они были большей частью независимы, не сообщались между собой. Теперь же мы резко увеличили число связующих звеньев – все отдельные сети слились в единое целое и достигли критического размера.
– И как, интересно, следует понимать «критичность» в данном случае? – спросил Смит.
– За неимением лучшего слова я назвал бы это «сознанием».
– Весьма необычное «сознание»… – заметил Рейнер. – А что оно использовало бы в качестве органов чувств?
– Этой цели могут послужить радио– и телевизионные станции. Они дадут «сознанию» достаточно пищи для размышлений! Полученные данные будут храниться во всех компьютерах; у него имеется доступ и к компьютерам, и к электронным библиотекам, и к радарным станциям слежения, и к телеметрированию в автоматических фабриках. О, ему хватит органов чувств! Мы даже не можем приблизиться к представлению получаемой им картины мира, но она несравненно богаче и сложнее нашей. Это не вызывает сомнений.
– Ну хорошо, допустим, все именно так – очень уж увлекательно нарисовано. Что же это «сознание» сможет делать? – спросил Рейнер. – Оно ведь не способно, например, куда-нибудь пойти – на чем оно будет передвигаться?
– А зачем ему путешествовать? Оно одновременно присутствует повсюду! И любое электрическое устройство, управляемое дистанционно, может быть использовано в качестве исполнительного органа.
– Теперь мне понятен разрыв во времени, – вмешался Эндрюс. – Новое существо было зачато в полночь, но родилось только в 1.50 ночи. А звук, разбудивший всех нас, был первым криком новорожденного.
Его попытка сострить явно не удалась, и никто не улыбнулся. Над головами раздражающе часто мигали лампы. В это время в кафе вошел, по обыкновению производя много шума, Джим Смолл из отдела энергетического обеспечения.
– Вы только посмотрите, ребята. – он широко улыбался, размахивая листом бумаги. – Я богач. Когда-нибудь видели такой счет в банке?
Д-р Уильямс взял протянутый лист, пробежал глазами и прочел вслух:
– Кредит 999.999.897.087 долларов… Ничего необычного, – заявил он под раскаты смеха. – Компьютер допустил небольшую ошибку. Иногда такие вещи случаются.
– Да я и сам это знаю, – сказал Джим, – но не портите мне удовольствие. Я этот отчет вставлю в рамку – кстати, а что, если я попытаюсь сейчас выписать чек на несколько миллионов? Могу я подать на банк в суд, если чек не оплатят?
– Ничего не получится, – ответил ему Рейнер. – Могу поклясться, что о подобных случайностях банки давно подумали и обезопасили себя в каком-нибудь документике крохотной сноской мелким шрифтом. А когда, хотел бы я знать, вы получили этот отчет?
– Полуденной почтой; мне их присылают на работу, так что жена о моих финансах ничего не знает.
– Н-да… это значит, что составлен отчет был рано утром. Несомненно, после полуночи.
– К чему вы клоните? И почему у всех такие мрачные лица?
На его слова никто не отреагировал; в мыслях, на которые натолкнул инцидент с банковским отчетом, не было ничего приятного.
– Кто из присутствующих знает что-нибудь об автоматизированных банковских системах? – спросил Уилли Смит. – Как они связаны между собой?
– Точно так же, как и все прочее в наши дни, – ответил Боб Эндрюс. – Все они объединены в единую сеть – компьютеры сообщаются между собой. Это подтверждает вашу теорию, Джон. Если действительно будет происходить что-то необычное, первых проявлений следует ждать именно в этой сфере, не считая собственно телефонной системы, конечно.
– Никто так и не ответил на вопрос, который я задал перед появлением Джима, – громко пожаловался Рейнер. – Что будет этот сверхразум делать? Окажется ли он дружественным – враждебным – безразличным? Осознает ли он наше существование или единственной реальностью для него будут воспринимаемые и посылаемые им электронные символы?
– Я вижу, вы начинаете мне верить, – заметил Уильямс с каким-то мрачным удовлетворением. – Но на этот вопрос я могу ответить только вопросом. Что делает новорожденный ребенок? Ищет себе пищу. – Уильямс посмотрел на мигающие лампы. – Боже мой, – медленно произнес он, потрясенный новой мыслью. – Да ведь для него существует только одна пища – электричество.
– Ну мы уже достаточно всякой ерунды наговорили, – решительно вмешался Смит. – Что, черт возьми, случилось с нашим ленчем? Мы сделали заказы двадцать минут назад.
Никто ему не ответил.
– Ну а потом, – сказал Рейнер, продолжая мысль Уильямса, – новорожденный будет осматриваться вокруг и потягиваться. Осмотревшись, начнет играть, как любой растущий ребенок.
– А дети иногда ломают вещи, – прошептал кто-то.
– Игрушек у него будет достаточно, это уж точно. Например, «Конкорд», пролетевший над нами. Автоматизированные заводские линии. Светофоры на улицах.
– Как кстати вы об этом упомянули, – вмешался Смолл. – С уличным движением что-то случилось – уже минут десять все стоят. Похоже, большая пробка.
– Наверное, горит что-нибудь – я слышал пожарную машину.
– А я слышал две и что-то очень похожее на взрыв в стороне индустриальной зоны. Надеюсь, ничего серьезного.
– Мэйси! Как насчет свечек? Ничего не видно!
– Я только что вспомнил – в этом кафе кухня полностью электрифицирована. Мы получим свой ленч холодным, если вообще что-нибудь получим.
– Ну что ж, можем газету почитать, пока ждем. Это у тебя последний выпуск, Джим?
– Да, я еще даже не заглядывал. Да-а, сегодня действительно очень много странных происшествий. Отказали железнодорожные сигналы… Водопроводная магистраль лопнула из-за того, что не сработал предохранительный клапан… Десятки жалоб на непонятный ночной звонок…
Он перевернул страницу и внезапно замолчал.
– Что такое?
Смолл молча протянул газету. Только первая страница имела привычный вид. Все последующие представляли собой мешанину из букв и обрывков слов – лишь местами отрывочные рекламные объяснения создавали островки нормальности в море тарабарщины. Они, очевидно, были набраны отдельными блоками и потому избежали участи остального текста.
– Вот к чему привело дистанционное управление набором и печатанием, – зло сказал Эндрюс. – Боюсь, газетные боссы хотели убить одним выстрелом слишком много электронных зайцев.
– Если мне будет позволено высказаться на этом сборище истериков, – громко и твердо вмешался Смит, – я хотел бы подчеркнуть, что пока бояться нечего – даже если окажется, что Джон прав. Мы всего лишь отключим спутники, и опять все пойдет по-старому.
– Префронтальная лоботомия, – пробормотал Уильямс. – Я уже думал об этом.
– А? Ну да – удаление участков мозга – как в старину лечили шизофрению. Дорого обойдется, конечно, и опять придется перейти на телеграфное сообщение, зато страна не погибнет.
Где-то неподалеку раздался резкий звук взрыва.
– Мне все это не нравится, – нервно сказал Эндрюс. – Давайте послушаем, что скажет радио, – только что начался выпуск новостей.
Он достал из портфеля маленький транзисторный приемник.
– …небывалое число аварий на заводах…
– …несколько аэропортов вынуждены прекратить полеты в связи с нарушением работы радаров…
– …банки и биржи закрылись из-за полной несостоятельности их информационно-программирующих систем. («Вот удивили», – пробормотал Смолл, и все на него зашикали…)
– Одну минуту, пожалуйста, поступили последние сообщения, – продолжал диктор. – Так вот. Нам только что стало известно, что контроль над спутниками связи полностью утерян. Они больше не реагируют на команды с Земли. Согласно…
Станция замолчала; не слышно было даже несущей волны. Эндрюс покрутил ручку настройки – эфир молчал на всех диапазонах.
Рейнер возбужденно заговорил, и в голосе его слышались истерические нотки:
– Великолепная идея – префронтальная лоботомия, Джон. Как жаль, что ребенок успел об этом подумать.
Уильямс медленно поднялся.
– Давайте вернемся в лабораторию. Должен же быть какой-то выход. Он же еще ребенок. Ребенок, хотя и растет слишком быстро.
Перевод с английского Б. Брехмана
