Текст книги "Ключ"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Айзек Азимов
КЛЮЧ

Этот рассказ написан при исключительно приятных обстоятельствах. Джозеф и Эдвард Ферманы, отец и сын, издатели «Журнала фэнтези и научной фантастики» решили выпустить специальный посвященный мне номер.

Я сделал вид, что меня одолевает скромность, но на самом деле это тешило мое тщеславие и покорило меня. Когда они сказали, что для этого номера им нужен совершенно новый рассказ, я немедленно согласился.

И вот я сел и написал четвертый рассказ о Уэнделле Эрте, ровно через десять лет после третьего. Так приятно снова оказаться в упряжи, приятно видеть и вышедший специальный номер. Эд Эмшуиллер, несравненный иллюстратор фантастики, выполнил мой портрет для обложки и совершил невероятный tour de force[1]1
  tour de force – Дело необыкновенной трудности, подвиг, (фр.)


[Закрыть], заставив меня на портрете выглядеть одновременно и похожим, и красивым. Если я смогу уговорить «Даблдей» поместить этот же портрет на суперобложке этой книги, вы сами убедитесь[2]2
  Речь идет о первом издании в твердом переплете. – Прим. авт.


[Закрыть].

Карл Дженнингс знал, что умирает. У него еще несколько часов жизни, а сделать нужно очень много.

Отсрочки смертного приговора не будет, он на Луне, и связь не действует.

Даже на Земле остается несколько мест, где без исправного радио человек погибнет, и ему не поможет рука другого человека, его не пожалеет сердце другого человека и даже взгляд другого человека не упадет на его труп. Здесь же, на Луне, мало других мест.

Земляне, конечно, знают, что он на Луне. Он участник геологической экспедиции – нет, селенологической экспедиции! Странно, как ориентированный на Землю ум настаивает на этом «гео-".

Работая, он с усилием заставлял себя размышлять. Он умирает, но по-прежнему в мыслях его искусственно установленная ясность. Он беспокойно осмотрелся. Ничего не видно. Он во тьме вечной тени северного края стены кратера; чернота здесь изредка прерывается только вспышками фонарика. Он зажигает фонарик лишь изредка, частично опасаясь истратить всю энергии, частично боясь, что его увидят.

Слева, на юге, вдоль близкого горизонта Луны тянется полумесяц яркого белого солнечного сияния. За горизонтом, невидимый, лежит противоположный край кратера. Солнце никогда не поднимается так высоко, чтобы заглянуть за край кратера и осветить поверхность непосредственно у его ног. По крайней мере радиации он может не опасаться.

Он копал старательно, но неуклюже, обливаясь потом в космическом скафандре. Ужасно болел бок.

Пыль и обломки не имеют здесь внешности «волшебного замка», характерной для тех районов Луны, где они подвержены смене света и тьмы, холода и жары. Здесь, в вечном холоде, медленно обрушивающаяся стена кратера просто нагромоздила груду неоднородных обломков. Частицы падали с характерной для Луны неторопливостью и в то же время с видимостью огромной скорости, потому что не было сопротивления воздуха, не было туманной дымки, мешающей видеть.

Дженнингс на мгновение зажег фонарик и отбросил в сторону камень.

У него мало времени. Он все глубже закапывался в пыль.

Еще немного, и он сможет положить Аппарат в яму и забросать его. Штраус его не найдет.

Штраус!

Второй член экспедиции. Участник открытия. Претендент на славу.

Если бы Штраусу нужна была только слава, Дженнингс не возражал бы. Открытие важнее любого тщеславия. Но Штраусу нужно кое-что другое, нечто такое, чему Дженнингс должен помешать.

Одно из немногих, за что Дженнингс согласен умереть.

И он умирает.

Они нашли это вместе. Штраус нашел корабль, вернее, обломки корабля, или еще вернее, то, что, возможно, когда-то было обломками чего-то аналогичного кораблю.

– Металл! – сказал Штраус, подбирая нечто неровное, почти аморфное. Его глаза и лицо были едва видны сквозь толстое свинцовое стекло визора, но резкий грубый голос ясно звучал в наушниках скафандра.

Дженнингс тут же подплыл со своего места в полумиле отсюда. Он сказал:

– Странно! На поверхности Луны нет свободного металла.

– Не должно быть. Но вы хорошо знаете, что исследована небольшая часть поверхности Луны. Кто знает, что еще на ней можно найти?

Дженнингс согласно хмыкнул и протянул руку в перчатке к находке.

Да, верно, на поверхности Луны можно обнаружить что угодно. Их экспедиция первая неправительственная на Луне. До сих пор тут были только финансируемые правительством группы, выполнявшие одновременно множество заданий. Признак наступления космической эры – Геологическое общество смогло послать двух человек на Луну исключительно для изучения селенологии.

Штраус сказал:

– Похоже, поверхность когда-то была полированной.

– Вы правы, – согласился Дженнингс. – Может, есть еще что-нибудь.

Они нашли еще три куска, два небольших и третий побольше, со следами шва.

– Отнесем их на корабль, – сказал Штраус.

Они вернулись на своей маленькой скользящей лодке к кораблю. На борту сбросили скафандры, Дженнингс всегда радовался этому. Он начал яростно чесать ребра и тереть щеки, пока его светлая кожа не покраснела.

Штраус презрел такие слабости и сразу принялся за работу. Лазерный луч выжег в металле небольшое углубление, и пары отразились в спектрографе. В основном титановая сталь, немного кобальта и молибдена.

– Да, он искусственный, – сказал Штраус. Его широкоскулое лицо, как всегда, было суровым и жестким. Никакого оживления на нем не было, хотя сердце самого Дженнингса готово было выпрыгнуть из груди.

Может, это возбуждение и заставило Дженнингса начать.

– С такой находкой стали мы с вами богаче стали… – он чуть подчеркнул слово «стали», чтобы показать игру слов.

Однако Штраус поглядел на Дженнингса с ледяным отвращением, и попытка поиграть в каламбуры захлебнулась.

Дженнингс вздохнул. У него она почему-то никогда не получается. Никогда! Он вспомнил, как в университете… Ну, неважно. Их находка заслуживает гораздо лучшего каламбура, чем он в состоянии сочинить, несмотря на все спокойствие Штрауса.

А может, Штраус не понимает ее значения, – подумал Дженнингс.

Кстати, он почти ничего не знает о Штраусе, кроме его репутации селенолога. Он читал статьи Штрауса, и полагал, что Штраус читал его статьи. Их пути могли пересечься еще в университете, но они никогда не встречались, пока не приняли участие в конкурсе и не были утверждены членами экспедиции.

Всю неделю пути Дженнингс постоянно сознавал присутствие крупной фигуры своего спутника, его песочного цвета волос и голубых глаз, привык к тому, как работают мышцы его челюсти, когда он ест. Сам Дженнингс, гораздо меньше ростом и изящней, тоже голубоглазый, но темноволосый, старался уйти подальше от тяжелых проявлений силы и настойчивости своего спутника.

Дженнингс сказал:

– В архивах нет упоминаний о посадке корабля в этой части Луны. Ни один корабль не разбивался здесь.

– Если бы это были части корабля, – ответил Штраус, – они были бы ровными и полированными. Эти подверглись эрозии, а атмосферы здесь нет, значит они многие годы бомбардировались микрометеорами.

Итак, он все-таки видит значение. Дженнингс торжествующе сказал:

– Это не человеческий артефакт. Неземные создания некогда посещали Луну. Кто знает, как давно?

– Кто знает? – сухо повторил Штраус.

– В отчете…

– Подождите, – повелительно сказал Штраус. – Отчет отправим, когда будет в чем отчитываться. Если это корабль, то должно быть еще что-нибудь.

Но сейчас продолжать поиски они не могут. Они уже много часов на ногах, нужно поесть и поспать. Заняться работой лучше со свежими силами, тогда можно будет посвятить ей многие часы. Молча, без обсуждения они согласились на этом.

Земля низко висела над восточным горизонтом, почти в полной фазе, яркая и голубая. Дженнингс смотрел на нее за едой, как всегда, испытывая острую тоску по дому.

– Выглядит она так мирно, – сказал он, – но на ней шесть миллиардов человек.

Штраус оторвался от каких-то своих мыслей и ответил:

– Шесть миллиардов человек уничтожают ее.

Дженнингс нахмурился:

– Надеюсь, вы не ультра?

Штраус сказал:

– Какого дьявола вы толкуете?

Дженнингс почувствовал, что краснеет. Он легко краснел, при малейшем расстройстве или смене эмоций. И это его крайне смущало.

Не отвечая, он продолжал есть.

Уже целое поколение население Земли остается постоянным. Нельзя позволить дальнейшее увеличение. Это признают все. Но есть и такие, которые говорят, что просто «не выше» недостаточно; население должно сократиться. Дженнингс сам разделял эту точку зрения. Разросшееся человечество поглощает Земной шар живьем.

Но как сократить население? Убеждая сокращать рождаемость, но добровольно. Однако позже начали раздаваться голоса, что нужно не просто сокращение, а отбор: выжить должны лучшие, при этом самозваные лучшие сами выбирали критерии выживаемости.

Дженнингс подумал:

– Я его, наверно, обидел.

Позже, когда он уже засыпал, ему пришло в голову, что он ничего не знает о характере Штрауса. Что если тот собирается сам отправиться на поиски, чтобы присвоить себе всю славу и…

Он в тревоге приподнялся на локте, но Штраус дышал ровно; Дженнингс прислушивался, и тут дыхание Штрауса перешло в храп.

Следующие три дня они упорно искали обломки. Нашли несколько. И еще кое-что. Участок, покрытый слабым свечением лунных бактерий. Эти бактерии достаточно распространены, но никто не находил их в таких количествах, чтобы они испускали видимый свет.

Штраус сказал:

– Здесь, возможно, когда-то находилось органическое существо или его останки. Оно погибло, но микроорганизмы в нем выжили. И в конце концов поглотили его.

– И, возможно, расселились, – подхватил Дженнингс. – Может быть, это вообще источник появления лунных бактерий. У них не лунное происхождение, они просто приспособились – эпохи назад.

– Но можно сделать и другой вывод. Поскольку эти бактерии абсолютно и фундаментально отличны от любых видов земной жизни, значит существо, на котором они паразитировали, – если оно их источник – тоже должно было фундаментально отличаться. Еще одно указание на неземное происхождение.

След кончился у стены небольшого кратера.

– Тут потребуются большие раскопки, – сказал Дженнингс, и сердце его упало. – Надо доложить и вызвать помощь.

– Нет, – серьезно возразил Штраус. – Может, помощь ни к чему. Кратер мог образоваться через миллион лет после крушения корабля.

– И при этом все испарилось, осталось только то, что мы нашли?

Штраус кивнул.

Дженнингс сказал:

– Ну, давайте все равно попробуем. Немного покопать мы можем. Если мы проведем прямую через места всех находок и продолжим ее…

Штраус работал неохотно и равнодушно, и подлинную находку сделал Дженнингс. Конечно, это важно! Пусть первые куски металла нашел Штраус, зато Дженнингс нашел сам артефакт.

Да, это был артефакт, он лежал на глубине в три фута под неправильной формы камнем. Падая, этот камень не полностью соприкоснулся с поверхностью, закрыв собой углубление. В нем и пролежал миллионы лет артефакт, защищенный со всех сторон от радиации, микрометеоров, смены температур, так что оставался новым и нетронутым.

Дженнингс разу нарек его Аппаратом. Он не был даже отдаленно похож на какой-нибудь инструмент, но почему ему быть похожим?

– Никаких резких краев нет, – сказал Дженнингс. – Должно быть, он не сломан.

– Возможно, чего-нибудь не достает.

– Может быть, – согласился Дженнингс, – но в нем как будто нет подвижных частей. Он сплошной и неуравновешенный. – Он сам заметил, что опять у него игра слов: «неуравновешенный» можно понять двояко. – Именно это нам и нужно. Обломок изъеденного металла или участок с бактериями – это лишь материал для предположений и споров. А вот это настоящее – Аппарат явно внеземного происхождения.

Аппарат стоял между ними на столе, и оба серьезно рассматривали его.

Дженнингс сказал:

– Все же пора отправить предварительное сообщение.

– Нет! – резко и энергично возразил Штраус. – Дьявол, нет!

– Почему нет?

– Потому что если мы это сделаем, все перейдет в руки Общества. Сюда слетятся толпы, и нас в лучшем случае упомянут в примечании. Нет! – Штраус выглядел почти лукаво. – Давайте сделаем все, что сможем, прежде чем слетятся гарпии.

Дженнингс думал об этом. И не мог не признать, что тоже хочет, чтобы слава открытия не была у него украдена. Тем не менее…

Он сказал:

– Мне не хотелось бы рисковать, Штраус. – Впервые он подумал, не назвать ли собеседника по имени, но подавил это желание. – Послушайте, Штраус, – сказал он, – ждать нельзя. Если у него неземное происхождение, значит он из другой планетной системы. В Солнечной, кроме Земли, нет места, где могут существовать развитые формы жизни.

– Это еще не доказано, – ответил Штраус, – но что с того?

– Это значит, что эти существа умели летать меж звездами и далеко превзошли нас технологически. Кто знает, что расскажет Аппарат об их технологии? Возможно, это ключ… кто знает к чему? Ключ к невообразимой революции в науке.

– Это романтический вздор. Если он продукт далеко зашедшей технологии, мы ничего от него не узнаем. Воскресите Эйнштейна и покажите ему микропротодеформатор, что он о нем подумает?

– Мы не можем быть уверены, что ничего не узнаем.

– Ну а если даже так? Чему помешает небольшая задержка? Мы только удостоверимся, что у нас не отнимут славу открывателей.

– Но Штраус… – Дженнингс был почти на грани слез в стремлении передать свое ощущение важности Аппарата, – а если мы с ним разобьемся? Не доберемся до Земли? Нельзя им рисковать. – Он погладил Аппарат, как будто влюбился в него. – Надо сообщить немедленно, и пусть пришлют за ним корабль. Он слишком ценен…

Он испытывал сильное чувство, и Аппарат как будто потеплел у него под рукой. Часть его поверхности, полускрытая под металлом, засветилась.

Дженнингс судорожно отдернул руку, и Аппарат потемнел. Но было уже достаточно: это мгновение бесконечно много прояснило ему.

Он, задыхаясь, сказал:

– Как будто в вашем черепе распахнулось окно. Я видел сквозь него ваши мысли.

– А я ваши, – ответил Штраус, – читал их, испытывал их, как угодно. – Он, сохраняя холодное, замкнутое спокойствие, коснулся Аппарата, но ничего не произошло.

– Вы ультра, – гневно заявил Дженнингс. – Когда я касаюсь… – И он коснулся. – Вот снова. Я это вижу. Вы с ума сошли? Неужели вы в самом деле считаете, что нужно уничтожить большинство человечества, сократить его многосторонность и разнообразие?

Он снял руку с Аппарата, испытывая отвращение к тому, что увидел, и Аппарат снова потемнел. Опять его осторожно коснулся Штраус, и снова ничего не произошло.

Штраус сказал:

– Ради Бога, не будем спорить. Эта штука облегчает коммуникацию – это телепатический усилитель. Почему бы и нет? У клеток мозга свой электрический потенциал. Мысль можно рассматривать как колеблющееся электромагнитное поле исключительно малой напряженности…

Дженнингс отвернулся. Он не хотел разговаривать со Штраусом. Он сказал:

– Мы сообщим немедленно. Наплевать на славу. Берите ее всю. Я хочу избавиться от этой штуки.

Штраус продолжал о чем-то думать. Потом сказал:

– Это больше чем коммуникатор. Он откликается на эмоции и усиливает их.

– О чем вы говорите?

– Вы весь день держали его, и только сейчас он дважды отозвался. А когда я его трогаю, он не отзывается.

– Ну и что?

– Он реагирует, когда вы в состоянии сильного эмоционального напряжения. Таков механизм приведения его в действие. И когда вы бесновались насчет ультра, я почувствовал ваши мысли.

– И что же?

– Послушайте, вы уверены, что правы? Любой мыслящий человек на Земле понимает, что было бы гораздо лучше иметь население в миллиард, чем в шесть миллиардов. Если бы мы полностью использовали автоматизацию – сейчас толпы не дают нам сделать это, – у нас была бы эффективная и пригодная к жизни Земля с населением, скажем, не больше пяти миллионов. Послушайте, Дженнингс. Не отворачивайтесь.

Жесткость почти исчезла из голоса Штрауса в его стремлении говорить убедительно.

– Но демократическим путем невозможно сократить население. Вы это знаете. Дело не в сексуальном стремлении: внутриматочные вложения давно с этим справились. И это вы знаете. Дело в национализме. Каждая нация хочет, чтобы сначала сократили свою численность другие, и я с ними согласен. Я хочу, чтобы моя этническая группа, наша этническая группа преобладала. Я хочу, чтобы земля принадлежала элите, таким людям, как мы. Только мы подлинные люди, а толпы полуобезьян сдерживают и уничтожают нас. Они все равно обречены на смерть, но почему бы не спастись нам?

– Нет, – упрямо ответил Дженнингс. – Ни одна группа не обладает монополией на человечество. Ваши пять миллионов зеркальных отражений, лишенные разнообразия, умрут от скуки, и туда им и дорога.

– Эмоциональный вздор, Дженнингс. Вы сами в это не верите. Вас просто приучили так думать ваши проклятые эгалитаристы. Послушайте, этот Аппарат – то, что нам нужно. Даже если мы не сумеем понять, как он работает, и повторить его, он один справится. С его помощью мы получим власть над ключевыми людьми и мало-помалу навяжем свой взгляд на мир. Организация у нас уже есть. Вы это знаете, потому что заглянули в мой мозг. Она лучше подготовлена, у нее лучшая мотивация, чем у любой другой организации на Земле. К нам ежедневно присоединяются лучшие умы человечества. Почему бы не присоединиться и вам? Этот инструмент ключ, но не просто к знаниям. Это ключ к окончательному решению главной проблемы человечества. Присоединяйтесь к нам! Присоединяйтесь к нам! – Он достиг такого возбуждения, какого Дженнингс никогда у него не видел.

Рука Штрауса опустилась на Аппарат, который на мгновение вспыхнул и тут же погас.

Дженнингс невесело улыбнулся. Он понял смысл происходящего. Штраус отчаянно пытался ввести себя в состояние эмоционального возбуждения, чтобы сработал Аппарат, но не сумел.

– У вас он не действует. – сказал Дженнингс. – У вас, как у проклятого сверхчеловека, слишком сильный самоконтроль, вы не можете его убрать. – Он взял Аппарат в дрожащие руки, и тот мгновенно засветился.

– Тогда вы работайте с ним. И вам будет принадлежать вся слава спасителя человечества.

– Ни за что, – ответил Дженнингс, тяжело дыша от охвативших его чувств. – Я немедленно отправляю сообщение.

– Нет, – ответил Штраус. Он взял со стола один из ножей. – Нож достаточно острый.

– Не нужно так заострять вопрос, – ответил Дженнингс, даже в такой момент сознавая игру слов. – Я вижу ваши планы. С этим аппаратом вы можете всех убедить, что я никогда не существовал. Сможете привести ультра к победе.

Штраус кивнул.

– Вы правильно прочли мои мысли.

– Но у вас ничего не получится, – выдохнул Дженнингс. – Пока я держу эту штуку. – И он пожелал, чтобы Штраус застыл.

Штраус судорожно дернулся и покорился. Нож в его дрожащей руке замер, он не мог приблизиться ни на шаг.

Оба сильно вспотели.

Штраус сказал сквозь сжатые зубы:

– Вы… не сможете… держать его… весь день.

Ощущение совершенно отчетливое, но Дженнингс не был уверен, что мог бы словесно описать его. Как будто удерживаешь очень сильное скользкое животное, которое непрерывно вырывается. Дженнингсу пришлось напрягаться на ощущении неподвижности.

Он не привык к Аппарату. Не умеет им пользоваться. Можно ли ожидать от человека, никогда не видевшего шпаги, искусства фехтовальщика?

– Совершенно верно, – сказал Штраус, читавший мысли Дженнингса. И сделал неуверенный шаг вперед.

Дженнингс знал, что не справится с одержимостью Штрауса. Они оба знали это. Нужно бежать. С Аппаратом.

Но у Дженнингса не могло быть тайн. Штраус видел его мысли. Он старался встать между ним и скользящей лодкой.

Дженнингс удвоил свои усилия. Не неподвижность, а бессознательность. Спи, Штраус, отчаянно подумал он. Спи.

Штраус опустился на колени, его глаза закрылись.

С бьющимся сердцем Дженнингс бросился вперед. Если он сможет ударить его чем-нибудь, перехватить нож…

Но мысли его отвлеклись от сосредоточенной направленности на сон, и рука Штрауса ухватила Дженнингса за лодыжку, дернула со страшной силой.

Штраус не стал колебаться. Дженнингс споткнулся, а рука, державшая нож, поднялась и опустилась. Дженнингс ощутил резкую боль, страх и отчаяние.

Именно эти эмоции превратили свет Аппарата в яркое сияние. Мозг Дженнингса посылал волны страха и гнева. Рука Штрауса разжалась.

Он откатился с искаженным лицом.

Дженнингс неуверенно встал и попятился. Он не смел ничего сделать, сосредоточился на том, чтобы держать Штрауса в бессознательном состоянии. Любая попытка действий блокирует силу его воздействия: он не может эффективно воспользоваться собственной мыслью.

Он попятился к скользящей лодке. На борту он сможет… бинты…

* * *

Скользящая лодка не предназначена для продолжительных поездок.

Дженнингс тоже – в своем состоянии. Его правый бок, несмотря на повязку, скользок от крови. Кровь запеклась внутри скафандра.

Ни следа корабля за ним, но рано или поздно он появится. Корабль гораздо мощнее его лодки; и его детекторы легко засекут облако заряженных частиц, которое оставляет ионный двигатель.

Дженнингс отчаянно пытался связаться с Лунной Станцией по радио, но ответа не было, и он прекратил попытки. Его сигналы только помогут Штраусу в преследовании.

Он должен добраться до Лунной Станции, но вряд ли ему это удастся. Его перехватят раньше. Он умрет, разобьется. Ему не добраться. Надо спрятать Аппарат, спрятать безопасно, а потом уже попытаться дойти до Лунной Станции.

Аппарат…

Правильно ли он поступает? Аппарат может уничтожить человечество, но он же может оказаться огромной ценностью. Уничтожить его? Ведь это единственное наследие внеземной цивилизации. В нем тайны далеко ушедшей вперед технологии; это инструмент науки, постигнувшей все тайны мозга. Какой бы ни была опасность, но если подумать о его ценности, его потенциальной ценности…

Нет, он должен так спрятать его, чтобы можно было найти. Но найти должны умеренные в правительстве, а не ультра.

Лодка огибала внутреннюю стену кратера. Дженнингс знает, какой это кратер. Аппарат можно спрятать здесь. И если не удастся добраться до Лунной Станции, по крайней мере нужно будет уйти подальше от этого места, далеко уйти, чтобы не выдать это место. И оставить какой-то ключ к его находке.

Ему казалось, что он мыслит с неземной ясностью. Может, это воздействие Аппарата? Неужели Аппарат стимулирует его мышление и дает возможность найти решение? Или это просто галлюцинации умирающего? И поймет ли кто-нибудь смысл его ключа? Он не знал, но выбора у него не было. Придется попытаться.

Потому что Карл Дженнингс знал, что умирает. У него осталось несколько часов и очень много дел.

* * *

Сетон Дейвенпорт из американского отделения Земного Бюро Расследований с отсутствующим видом потер звездообразный шрам на левой щеке.

– Я понимаю, сэр, что ультра опасны.

Начальник отделения М.Т.Эшли пристально взглянул на Дейвенпорта. На его худом лице появилось неодобрительное выражение. Он отказался от курения, и его пальцы постоянно теребили пакетик жевательной резинки. Эшли развернул резинку и сунул ее в рот. Он стареет, становится раздражителен. Короткие седые усы заскрипели, когда он потер их костяшками пальцев.

Он сказал:

– Вы себе не представляете, насколько опасны. Не думаю, чтобы кто-нибудь представлял. В целом их немного, но много среди влиятельных людей, которые склонны считать именно себя элитой. И никто точно не знает, кто они и сколько их.

– Даже Бюро не знает?

– Бюро сдерживают. Мы сами не свободны от заразы. А вы?

Дейвенпорт нахмурился.

– Я не ультра.

– Я не говорю, что вы ультра, – сказал Эшли. – Я спрашиваю, свободны ли вы от заразы. Думали ли вы над тем, что происходит на Земле в последние два столетия? Никогда не приходило вам в голову, что сокращение населения не так уж и плохо? Не думали, что хорошо бы избавиться от недостаточно умных, неспособных, нечувствительных и оставить только лучших? Я иногда думаю.

– Я тоже виновен в подобных мыслях – иногда. Но просто думать о чем-нибудь – одно дело, а действовать наподобие Гитлера – совсем другое.

– Расстояние от желания до действия не так уж велико, как вы думаете. Достаточно убедить себя, что результат все оправдывает, что опасность слишком велика, и средства станут казаться все менее нежелательными. Ну, поскольку Стамбульский кризис разрешен, я хочу вас ввести в курс этого нового дела. И Стамбул по сравнению с ним неважен. Вы знали агента Ферро?

– Того, что исчез? Не лично.

– Ну, так вот, два месяца назад на Луне отыскали переставший откликаться на вызовы корабль. Он производил селенографические исследования, финансировалась экспедиция неправительственными источниками. Русско-Американское геологическое общество заявило об утрате связи, и корабль без труда был найден недалеко от того места, откуда посылал последний отчет.

– Корабль не поврежден, отсутствовала скользящая лодка с одним членом экипажа. По имени Карл Дженнингс. Второй член экипажа, Джеймс Штраус, оказался жив, но бредил. Никаких следов физических повреждений у Штрауса не было, он просто спятил. И до сих пор в таком состоянии, что весьма важно.

– Почему? – спросил Дейвенпорт.

– Потому что исследовавшие его медики сообщили о беспрецедентных нейрохимических и нейроэлектрических аномалиях. Ничего подобного они никогда не видели. Ни один человек не мог сделать этого.

Тень улыбки появилась на серьезном лице Дейвенпорта.

– Вы подозреваете вторжение инопланетян?

– Может быть, – ответил собеседник, не улыбаясь. – Позвольте мне продолжить. Поиски в окрестностях корабля не обнаружили ни следа лодки. Тут Лунная станция сообщила о слабых сигналах неизвестного происхождения. Они приходили с западного края моря Имбриум, но не было установлено их искусственное происхождение; к тому же в том направлении не было никаких кораблей. Поэтому на сигналы не обратили внимания. Но когда стало известно о лодке, поисковый отряд направился в море Имбриум и обнаружил ее там. На борту находился Дженнингс, мертвый. Ножевая рана в боку. Поразительно, что он прожил так долго.

– Тем временем медики приходили во все большее возбуждение из-за болтовни Штрауса. Они поставили в известность Бюро, и два наших человека на Луне – одним из них оказался Ферро – прибыли на корабль.

– Ферро изучил записи бреда. Задавать вопросы было бессмысленно, потому что невозможно установить контакт со Штраусом. Между ним и вселенной непроходимая стена – возможно, навсегда. Но его бред, хоть и повторяющийся и искаженный, имел определенный смысл. Ферро составил из него связный рассказ, как собирают из деталей головоломку.

– Очевидно, Штраус и Дженнингс нашли некий предмет, который они считали древним, неземного происхождения, артефакт, остатки давно разбившегося корабля. По-видимому, он может каким-то образом влиять на человеческий мозг.

Дейвенпорт прервал:

– И это он изувечил мозг Штрауса? Так?

– Совершенно верно. Штраус был ультра – мы можем сказать «был», потому что он теперь жив только в техническом смысле, – и Дженнингс не хотел отдавать ему этот предмет. И был совершенно прав. Штраус бормочет о «самоликвидации», как он говорит, с его помощью недолюдей. Он хотел добиться численности населения в пять миллионов. Произошла схватка, в которой, очевидно, только Дженнингс мог воспользоваться этой мозговой машиной, а у Штрауса, однако, оказался нож. Дженнингс, раненый, покинул корабль, а у Штрауса мозг оказался навсегда искалечен.

– А где эта мозговая машина?

– Агент Ферро действовал решительно. Он снова обыскал корабль и всю окружающую местность. Ничего такого, что не было бы естественным лунным образованием или продуктом человеческой технологии, не оказалось. Ничего такого, что могло бы быть мозговой машиной. Тогда он снова обыскал лодку и ее окрестности. И опять ничего.

– Но, может, первый отряд, тот, который ничего не подозревал, унес с собой что-нибудь?

– Клянутся, что нет, и нет оснований им не верить. Тогда партнер Ферро…

– А кто это был?

– Горбанский, – ответил начальник отделения.

– Я его знаю. Мы с ним работали вместе.

– Это мне известно. Что вы о нем думаете?

– Он способный и честный человек.

– Хорошо. Горбанский кое-что нашел. Не чуждый артефакт. Напротив, чисто человеческое. Обычный листочек три на пять, свернутый и засунутый в безымянный палец правой перчатки. Предположительно, Дженнингс написал это перед смертью и, опять-таки предположительно, в нем заключается ключ к тому, где он спрятал этот предмет.

– Почему вы считаете, что он его спрятал?

– Я ведь сказал, что мы его нигде не нашли.

– Ну, я хочу сказать, вдруг он его уничтожил, боясь оставить такую опасную вещь?

– Весьма сомнительно. Если прочесть восстановленный разговор между ним и Штраусом – а Ферро восстановил его слово за словом, без всяких швов, – Дженнингс считал эту мозговую машину очень важной для человечества. Он называл ее «ключом к невообразимой революции в науке». Он не стал бы ее уничтожать, скорее спрятал бы, чтобы она не досталась ультра, и постарался бы передать в руки правительства. Иначе зачем ему оставлять ключ к ее местоположению?

Дейвенпорт покачал головой.

– У вас получается замкнутый круг, шеф. Вы считаете, что он оставил ключ, потому что есть спрятанный предмет, и вы же думаете, что есть спрятанный предмет, потому что он оставил ключ.

– Согласен. Все здесь сомнительно. Имеет ли смысл бред Штрауса? Правильна ли реконструкция Ферро? Действительно ли это ключ Дженнингса? Существует ли вообще мозговая машина, или Аппарат, как Дженнингс ее называл? Нет смысла задавать такие вопросы. Мы должны действовать на основе предположения, что такая машина существует и ее можно найти.

– Из-за исчезновения Ферро?

– Совершенно верно.

– Похищен ультра?

– Вовсе нет. Листок исчез вместе с ним.

– Ага… понятно.

– Ферро подозревался в том, что он тайный ультра. Не он один в Бюро под подозрением. Доказательства не позволяли открытые действия, мы не можем действовать только по подозрению, иначе перевернем все Бюро с головы до ног. Он был под наблюдением.

– Кто наблюдал?

– Естественно, Горбанский. К счастью, Горбанский переснял листок и отправил изображение в штаб-квартиру на Землю, но он признается, что считал его всего лишь чем-то непонятным и включил в отчет из желания соблюдать правила. Ферро – вероятно, он соображает лучше, – понял значение этого листка и сразу стал действовать. Он заплатил дорогую цену: выдал себя и ликвидировал свою будущую полезность ультра, но существует вероятность, что эта его будущая полезность вообще не нужна. Если ультра получат в своё распоряжение Аппарат…

– Может Аппарат уже у Ферро?

– Не забудьте, он находился под наблюдением. Горбанский клянется, что Аппарат не был найден.

– Горбанский не сумел помешать Ферро уйти с листком. Может, не сумел помешать ему незаметно найти и унести Аппарат.

Эшли беспокойно, в неровном ритме постучал пальцами по столу. Наконец он сказал: