Текст книги "На пути к Основанию"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

17

Генерал плохо спал ночью, а уж про полковника и говорить не приходится. Они смотрели друг на друга в растерянности.

– Повторите мне еще раз, – буркнул генерал, – что сделала эта женщина.

Линн, казалось, был придавлен грузом обстоятельств.

– Это – Тигрица, генерал, – выдавил он. – Так ее называют. Что-то в ней есть нечеловеческое, честное слово. То ли потрясающе натренированная спортсменка, то ли еще что, да вдобавок жутко самоуверенная, и, я вам откровенно скажу, генерал, это страшный человек.

– Она тебя напугала? Баба?

– Позвольте, генерал, еще раз рассказать вам, что она ухитрилась сделать, и я еще кое-что о ней расскажу. Не знаю, правду ли про нее болтают, но то, что случилось вчера, неправдой не назовешь.

И Линн заново пересказал генералу события вчерашнего дня, а генерал слушал его, и щеки его все больше надувались.

– Плохо, – сказал он. – Что делать?

– Я думаю, все очень просто. Нам нужна психоистория.

– Да, это точно, – подтвердил генерал. – Селдон тут мне толковал насчет налогов. Дескать… ну, это ладно. Об этом потом. Продолжай.

Линн, против обыкновения, с трудом сдерживающий раздражение, продолжил:

– Как я уже говорил, психоистория нам нужна без Селдона. В любом случае, он человек конченый. Чем больше я к нему приглядываюсь, тем больше прихожу к выводу, что это престарелый ученый, живущий прежними заслугами. У него было почти тридцать лет, чтобы добиться успехов в психоистории, но этого ему не удалось. А без него, когда за дело примутся люди новые, помоложе, прогресс может быть достигнут скорее.

– Хорошо, согласен. А с женой его что делать?

– Вот именно. Ее мы не принимали в расчет, потому что она все время держалась в тени. Но теперь я просто уверен в том, что, покуда она жива, будет трудно, почти невозможно убрать Селдона тихо, не засветив участия правительства.

– Ты что, всерьез думаешь, что она может как-то навредить мне и тебе, если мы уберем старика? – с усмешкой спросил генерал.

– Да, я всерьез опасаюсь и этого, и того, что она может затеять смуту. Именно это она пообещала.

– Ты становишься трусом.

– Нет, генерал, я просто проявляю благоразумие. Я не сдаюсь, но этой Тигрицей надо заняться. – Линн немного помолчал и добавил: – На самом деле, верные люди говорили мне о ней, а я, должен честно признаться, не уделил этому вопросу должного внимания.

– И как же ты думаешь, мы можем от нее избавиться?

– Мы – не знаю, – сказал Линн, нахмурился и медленно проговорил: – Но если не мы, то кто-нибудь еще сумеет.

18

Селдон тоже плохо спал этой ночью. Наступивший день также не сулил ничего хорошего. Он редко сердился на Дорс. Но на этот раз он был очень сердит.

– Какая глупость, какая ужасная глупость! – воскликнул он. – Ну разве мало было того, что мы все остановились в гостинице? Одного этого хватило бы для того, чтобы навести этого параноика, генерала, на мысль о заговоре!

– О каком заговоре, Хари? Мы были безоружны и создавали впечатление развеселой компании, продолжавшей отмечать твой день рождения. Никакой угрозы от нас не исходило и исходить не могло.

– Да, но потом ты неизвестно зачем осуществила дерзкое вторжение на дворцовую территорию, затем чтобы вмешаться в мою беседу с генералом, в то время как я несколько раз повторял, что я этого не хочу. У меня на этот счет были свои собственные планы, ты же знаешь!

– Твои планы, твои желания, твои распоряжения – все это для меня вещи второго порядка по сравнению с твоей безопасностью. Меня беспокоило только это.

– Мне ничто не угрожало.

– Я не так беспечна, как ты. На твою жизнь покушались дважды. Почему ты так уверен, что не будет третьей попытки?

– Повторяю, оба покушения были предприняты тогда, когда я был премьер-министром. Тогда, может быть, я и вправду был фигурой, которую хотели убрать. Но кому придет в голову убирать старого математика?

– Вот как раз это я и хочу выяснить, – сказала Дорс, – выяснить и предотвратить. А начну с того, что побеседую кое с кем из твоих сотрудников.

– Нет. Ты только внесешь сумятицу в работу и расстроишь людей. Оставь их в покое.

– Вот этого я сделать не могу. Хари, мое дело защищать, охранять тебя. Этим я занимаюсь уже двадцать восемь лет, и ты мне не помешаешь.

Глаза ее так сверкали, что Селдон понял – он ничего с ней поделать не сможет: она поступит так, как считает нужным.

Безопасность супруга для Дорс – превыше всего.

19

– Прости, Юго, можно я ненадолго оторву тебя от работы?

– Конечно, Дорс, без вопросов. Чем могу служить? – с веселой улыбкой спросил Юго Амариль.

– Мне нужно кое-что выяснить, Юго, и очень надеюсь, что ты не станешь надо мной смеяться.

– Постараюсь.

– У вас есть некий прибор под названием «Главный Радиант». Я то и дело о нем слышу. И Хари о нем говорит непрестанно, так что я себе в принципе представляю, как он работает, но в действии никогда не видела. Ты не мог бы мне его показать?

Амариль нахмурился.

– Понимаешь, дело в том, что Главный Радиант относится к разряду засекреченных объектов, и пользоваться им могут только те, у кого есть соответствующий допуск. У тебя такого допуска нет.

– Я знаю, но ведь мы знакомы двадцать восемь лет…

– И ты – жена Хари. Ну ладно, позволим себе маленькое нарушение. Полноценных Главных Радиантов у нас всего два. Один из них – в кабинете Хари, второй – здесь. Вот он.

Дорс посмотрела на стоявший на столе матовый черный кубик.

– Вот этот? – недоверчиво спросила она.

– Да. В нем собраны уравнения, описывающие будущее.

– А как на них посмотреть?

Амариль нажал кнопку, в комнате стемнело, но почти сразу же черный кубик распространил молочно-белый свет, в лучах которого в воздухе повисли значки, стрелочки, линии, различные математические знаки. Казалось, они движутся, но когда глаза Дорс немного привыкли, она поняла, что это ей только показалось.

– Так, значит, это и есть будущее? – изумленно спросила Дорс.

– Может быть, – ответил Амариль, выключая прибор. – Я дал полное увеличение, потому ты видела значки и цифры. Без увеличения видны были бы только чередования темных и светлых пятнышек.

– Значит, изучая эти уравнения, вы можете судить, что нас ожидает в будущем?

– Теоретически – да, но есть две сложности.

– Да? И какие же?

– Начнем с того, что эти уравнения выведены, так сказать, не каким-то конкретным человеком. Десятки лет мы закладывали в компьютеры все более сложные программы, а компьютеры сами выводили и хранили уравнения, но мы, безусловно, не знаем, насколько они верны и каково их значение. Тут все зависит от того, насколько верным был сам процесс программирования.

– Значит, уравнения могут быть ошибочными?

– Могут, – кивнул Амариль и устало потер рукой глаза.

«Как же он постарел за последние годы! – с горечью и жалостью подумала Дорс. – Он ведь лет на десять моложе Хари, а выглядит чуть ли не старше».

– Конечно, – продолжал Амариль усталым голосом, – мы надеемся, что не все уравнения ошибочны, но вот тут-то как раз и возникает вторая сложность. Несмотря на то что и я, и Хари проверяли, вертели их так и этак столько лет, мы никогда не можем быть на сто процентов уверенными в том, каково значение уравнений. Их вывел компьютер, значит, резонно предположить, что некое значение у них имеется, но какое? Похоже, кое до чего мы начали докапываться. Знаешь, как раз сейчас я корплю над тем, что у нас называется «отрезком А-23», жутко запутанной системой уравнений. Пока мы не сумели приложить эту систему к чему-либо, имеющему место в реальной Вселенной. Однако с каждым годом мы все ближе к цели, и я верю в то, что психоистория в конце концов станет тем, чем мы мечтаем ее увидеть – надежной методикой для прогнозирования будущего.

– А сколько сотрудников имеют доступ к Главному Радианту?

– В принципе, все математики, занятые в Проекте, но не по собственному желанию. Оформляется запрос, причем заблаговременно, и Главный Радиант настраивается так, чтобы математик получил именно ту часть уравнений, с которой он хочет поработать. Когда сразу несколько человек выражают желание поработать с Главным Радиантом, возникают сложности. Сейчас, правда, особых запросов на работу с ним нет – видимо, народ еще не успел окончательно прийти в себя после юбилея Хари.

– Скажи, а вы не подумывали сделать еще несколько Главных Радиантов?

– Даже не знаю, как сказать, – выпятив губы, проговорил Амариль. – Вообще-то мы обговаривали вопрос о том, как было бы хорошо установить третий прибор, но нужно кого-то назначить ответственным за него. Главный Радиант – это не компьютер, на котором можно позволить работать каждому. Я предложил Хари, чтобы Тамвиль Элар – ну, ты же его знаешь…

– Да, знаю.

– Чтобы третий Главный Радиант установить в его кабинете. Разработанные им ахаотичные уравнения в сочетании с электрофокусировщиком выдвинули его на третью позицию в проекте после Хари и меня. Но Хари колеблется.

– Почему? Ты знаешь?

– Если Элар получит Главный Радиант, это будет официальным подтверждением того, что он третий человек в Проекте, то есть это поставит его выше других математиков, которые и старше его, и выше по должности. То есть возникнут определенного рода стратегические, так сказать, трудности. Я-то думаю, что нам нечего ломать себе головы над подобными проблемами, но Хари… ты же знаешь Хари.

– Да, я знаю Хари. А допустим, я тебе скажу такую вещь… что, если Линн видел Главный Радиант?

– Линн?

– Полковник Хендер Линн из хунты. Приспешник Теннара, лакей.

– Сильно сомневаюсь, Дорс.

– Понимаешь, он говорил насчет кубков и цепочек, а я сейчас их видела собственными глазами. Не могу отделаться от мысли о том, что он был здесь и видел Радиант в работе.

Амариль покачал головой.

– Нет, не могу себе представить человека из хунты в моем кабинете или в кабинете Хари.

– Скажи мне, как ты думаешь, кто в Проекте мог бы таким вот образом работать на хунту?

– Никто, – убежденно ответил Амариль. – Это невероятно. Возможно, что Линн не видел Главного Радианта, но ему о нем рассказали.

– Кто ему мог о нем рассказать?

Амариль после недолгого раздумья ответил:

– Никто.

– Ну хорошо, вот ты только что сказал о трудностях, что называется, внутриполитического характера, связанных с вероятностью получения Эларом третьего Главного Радианта. Наверное, в столь многочисленном коллективе, как ваш Проект, где трудятся сотни сотрудников, время от времени возникают какие-то мелкие стычки, ссоры.

– О да. Бедняга Хари мне все время об этом твердит. Улаживать все это приходится ему, и я представляю, как это ему надоело.

– Скажи, эти ссоры достаточно серьезны, для того чтобы мешать работе над Проектом?

– Да нет, не так уж серьезны.

– Скажи, есть сотрудники, которые скандалят больше других? То есть я хочу спросить, можно ли, к примеру, избавиться от девяноста процентов этих внутренних трений ценой увольнения пяти-шести процентов персонала?

– Неплохая идея, – кивнул Амариль, – но только я не знаю, от кого нужно избавиться. Я ведь в нашу «внутреннюю политику» фактически не вмешиваюсь. Избежать всех этих мелочей невозможно, вот я и стараюсь попросту держаться подальше от всяких дрязг.

– Странно… – покачала головой Дорс. – Получается, что ты, таким образом, отрицаешь надежность психоистории.

– Как это?

– Но как же можно утверждать, что вы добрались до стадии, когда можно предсказывать будущее и управлять им, если вы не можете справиться с такими досадными мелочами внутри самого проекта, от которого это будущее напрямую зависит?

Амариль хихикнул. Это было совсем не похоже на него, ведь с юмором у него, как правило, было туговато, и он почти никогда не смеялся.

– Извини, Дорс. Видишь ли, ты зацепила проблему, которую мы разрешили. Мы об этом тоже думали. Сам Хари разработал уравнения, описывающие вот эти самые межличностные трения, а в прошлом году я их довел до ума. Я обнаружил, что существуют способы видоизменения этих уравнений таким образом, чтобы свести трения к минимуму. Но в каждом конкретном случае выходит так, что за счет нивелирования трения в одном месте оно неизбежно усиливается в другом. Совершенно ликвидировать подобные неурядицы невозможно в условиях работы и общения людей в замкнутом коллективе – кто-то уходит, кто-то приходит – ну, вроде того как притираются новые детали, пока не встанут на место. Мне с помощью ахаотичных уравнений Элара удалось доказать, что тут ничего поделать нельзя, какие бы усилия ни предпринимались. Хари называет это «законом консервации личных проблем».

В итоге возникло такое мнение, что у социальной динамики существуют такие же законы консервации или, лучше сказать, торможения, как в физике, и на самом деле именно эти законы могут стать для нас наилучшим руководством для решения самых затруднительных проблем психоистории.

– Впечатляюще, – усмехнулась Дорс, – но какой толк из всего этого, если в конце концов окажется, что абсолютно ничего изменить нельзя, что все плохое накапливается и что для того, чтобы уберечь Империю от разрушения, нужно разрушить еще что-нибудь?

– Некоторые именно так и думают, но я – нет.

– Хорошо. Вернемся к реальности. Скажи, есть что-нибудь такое во всех этих внутренних трениях, что угрожало бы Хари. Физически угрожало, я имею в виду.

– Угрожало Хари? Нет, конечно же, нет. Как тебе такое в голову пришло?

– Может быть, есть кто-то, кто хотел бы занять его место – какой-нибудь сверхамбициозный, агрессивный человек, жаждущий пожать все лавры? Может быть, кто-то думает, что Селдон засиделся на должности руководителя Проекта?

– Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь сказал подобное о Хари.

Похоже, Дорс не удовлетворил его ответ.

– Нечего ждать, что кто-нибудь скажет такое вслух, это понятно. Ну, спасибо тебе, Юго, ты мне все-таки помог. Извини, что оторвала тебя на столько времени от работы.

Амариль долго смотрел ей вслед. Он немного встревожился, но окунувшись в работу, быстро позабыл о разговоре с Дорс.

20

Одной из причин время от времени отрываться от работы (а причин таких было крайне мало) были визиты к Рейчу, семейство которого обитало неподалеку от университетского кампуса. Когда Селдон шел туда, сердце его всякий раз наполнялось любовью к приемному сыну. Рейча нельзя было не любить – доброго, веселого, преданного, смышленого Рейча, обладающего удивительной способностью вселять любовь к себе в души людей, с которыми встречался.

Это его обаяние поразило Селдона еще тогда, когда Рейчу было всего двенадцать – тогда он был биллиботтонским беспризорником, грязным бродяжкой, но ухитрился-таки тронуть сердца Хари и Дорс. Не забыл Селдон и о том, каким искренним чувством к Рейчу прониклась когда-то Рэчел, тогдашняя мэр Сэтчема. Помнил он и то, как Рейч втерся в доверие к Джорануму, что в итоге привело Джоранума к гибели. Как его пасынок сумел завоевать сердце красавицы Манеллы. Хари не мог дать себе отчет в том, как именно удается Рейчу быть таким обаятельным, но не вдаваясь в размышления, он попросту наслаждался всяким случаем, когда ему удавалось встретиться с сыном.

– Все хорошо? – по обыкновению поинтересовался Селдон, войдя в дом Рейча.

Рейч отложил в сторону голографические материалы, с которыми работал, и улыбнулся.

– Все хорошо, па.

– Что-то не слышно Ванды.

– Ясное дело. Они с Манеллой отправились за покупками.

Селдон уселся в кресло и с веселой усмешкой посмотрел на рабочий беспорядок на столе Рейна.

– Ну, как поживает книга?

– Она-то замечательно. Я похуже, – вздохнул Рейч. – Но когда я ее закончу, это будет прямо сенсация. Представь себе, про Даль до сих пор еще никто не писал книг, вот дела! – Селдон давно заметил – стоило Рейчу заговорить о родине, как он тут же сбивался на далийский жаргон. – Ну а ты как, па? – спросил Рейч. – Небось рад до смерти, что праздники закончились?

– Не то слово. Я их с трудом пережил.

– Да? По тебе заметно не было.

– Ну, я старался… Не хотелось другим настроение портить.

– Ну а как тебе мамино вторжение на дворцовую территорию? Сейчас все только про это и болтают.

– Рейч, конечно, я не в восторге, мягко выражаясь. Твоя мама – замечательный, удивительный человек, но с ней порой очень трудно. Похоже, она нарушила мои планы.

– Что за планы, па?

Селдон откинулся на спинку кресла. Ему было приятно разговаривать с Рейчем – всегда приятно поговорить с человеком, который тебя понимает и которому полностью доверяешь, но особенно Селдона в разговорах с Рейчем привлекало то, что тот ничего не смыслил в психоистории. Поговорив с сыном, он порой думал о его словах, прикидывал так и этак, и в итоге мысли эти приобретали такую форму, как если бы пришли в голову самому Селдону.

– Мы экранированы? – негромко спросил он.

– Всегда, – ответил Рейч.

– Отлично. Я сделал то, что намеревался сделать – натолкнул генерала Теннара на кое-какие любопытные мысли.

– Какие же?

– Ну, я кое-что рассказал ему о системе налогообложения и особо подчеркнул тот факт, что попытки равномерного сбора налогов с населения неизбежно приводят к тому, что система становится избыточно сложной, непродуктивной и дорогостоящей. Отсюда вполне естественно следует вывод о том, что система налогообложения должна быть упрощена.

– Да, пожалуй, это имеет смысл.

– До определенной степени – да, но очень может быть, что после нашей беседы генерал Теннар может переборщить и скатиться к избыточному упрощению. Видишь ли, налогообложение при обеих крайностях порочно. Стоит чересчур усложнить систему – люди перестанут ее понимать и будут отказываться платить налоги. Стоит ее наоборот, упростить – люди сочтут такую систему несправедливой и будут протестовать. Самый простой налог – подушный, при котором все платят поровну, но нельзя с бедного и богатого брать поровну, это очевидно.

– А ты это генералу объяснил?

– Не получилось.

– И ты думаешь, что генерал введет подушный налог?

– Думаю, он склонится к этому. Если у него возникнут подобные намерения, информация непременно просочится, и этого одного будет достаточно, чтобы народ разбушевался и правительство почувствовало себя не слишком уютно.

– Значит, ты намеренно подкинул ему эту информацию, па?

– Естественно.

Рейч покачал головой.

– Не понимаю я тебя, па. В личной жизни ты человек мягкий, добрый – самый обычный. И вдруг затеваешь дело, из-за которого могут начаться волнения, восстания – ведь их будут подавлять, и кто-то может даже погибнуть. Это не безболезненно, папа. Ты об этом подумал?

Селдон тяжело вздохнул.

– Да я ни о чем другом, кроме этого, не думаю, Рейч. Когда я только начинал работать над психоисторией, все это дело представлялось мне чисто научной работой. Казалось, из этого ничего не выйдет, а если и выйдет, все равно результаты нельзя будет применить на практике. Но проходят годы, десятилетия, и мы узнаем все больше и больше, и возникает непреодолимое желание все-таки попробовать, что дадут полученные результаты.

– Ради чего? Ради того, чтобы погибали люди?

– Нет, ради того, чтобы погибало меньше людей, чем могло бы погибнуть. Если проведенный нами психоисторический анализ верен, то хунта больше нескольких лет не продержится, и есть несколько способов ускорить ее уход со сцены. Все не бескровные, все не безобидные. Но этот способ – уловка с налогами – должен пройти наиболее спокойно, чем какой-либо другой, повторяю – в том случае, если результаты анализа верны.

– А если нет, тогда что?

– Тогда может случиться неизвестно что. Но должна же когда-то психоистория достичь такой стадии, когда ее выводы можно было бы применить на практике, а мы такой возможности ждали многие годы – такой возможности, когда мы могли бы с высокой степенью вероятности прогнозировать последствия событий, и эти последствия были бы наименее отрицательны в сравнении с другими вариантами. В каком-то смысле игра с налогами – первый настоящий психоисторический эксперимент.

– Что-то уж очень просто получается, как тебя послушаешь.

– Это иллюзия. Ты просто не представляешь, как сложна психоистория. Нет, все непросто. Время от времени к подушному налогу так или иначе прибегали на протяжении истории. И народ никогда не воспринимал его введение как большую радость, и всегда были выступления против такой системы налогообложения, однако протест никогда, практически никогда не приводил к низвержению правительства в резкой форме. В конце концов правительство может обладать слишком сильной властью, а форма протеста может быть достаточно спокойной и планомерной, и в итоге народ может добиться того, что правительство пойдет на уступки и отменит налог. Если бы подушный налог был смертельно опасен, уверяю тебя, ни одно правительство никогда бы не подумало вводить его. Именно из-за того, что он почти безболезнен, к нему и прибегали время от времени. Однако ситуация на Тренторе не совсем типичная. Психоисторический анализ прослеживает значительную нестабильность общественно-политической обстановки, и поэтому введение подушного налога должно вызвать исключительно сильный протест, подавление которого должно оказаться исключительно вялым.

Рейч покачал головой.

– Надеюсь, что все получится, папа, но не кажется ли тебе, что генерал возьмет и объявит во всеуслышание, что он действовал согласно указаниям психоистории, и, погружаясь на дно, утянет и тебя с собой?

– Я почти уверен, что наша беседа с ним записывалась, но если ее содержанию суждено увидеть свет, то станет ясно, что я уговаривал его повременить, выждать, покуда я не доведу анализ существующего положения вещей до конца, покуда не представлю ему отчет – а он отказался ждать.

– А мама что обо всем этом думает?

– Я с ней об этом не говорил, – ответил Селдон. – У нее теперь другие дела – очередная охота на ведьм.

– Правда?

– Угу. Пытается выявить глубокое подполье в рядах сотрудников Проекта, деятельность которого направлена против меня, ты только представь себе! Наверное, ей кажется, что среди моих сотрудников есть немало людей, которые только и мечтают от меня избавиться. Честно говоря, – вздохнул Селдон, – один из этих людей – я сам. Мне бы очень хотелось сбросить с себя груз ответственности за Проект и всю психоисторию, и переложить его на плечи других.

– По-моему, маме не дает покоя сон Ванды. Ты же знаешь, как она заботится о твоей безопасности. Клянусь, даже сон о твоей смерти мог заставить ее броситься на поиски заговора против тебя.

– Искренне надеюсь, что никакого заговора нет и быть не может.

Отец и сын весело расхохотались.