Текст книги "На пути к Основанию"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

9

Человеку свойственно заблуждаться, и Клеон – Император Галактики, король Трентора и так далее и тому подобное (титулов у него была масса, и по самым торжественным случаям они произносились все целиком – громко, нараспев) – не был исключением. Он был убежден, что он – демократ.

И Клеона всегда страшно раздражало, когда в свое время Демерзель (а потом и Селдон) пытался его образумить, трактуя такое-то и такое-то предполагаемое действие Императора как «тираническое» или «деспотическое».

Но Клеон был уверен, что сам он по природе никакой не тиран и не деспот – нет же, ему хотелось время от времени предпринимать жесткие и решительные действия, вот и все!

Он частенько с ностальгическим одобрением отзывался о тех днях, когда Императоры не были так связаны по рукам и ногам, как он теперь, и вольны были в своих отношениях с подданными. Увы, теперь Император был отрезан от мира и от жизни из-за боязни, что кто-либо покусится на его драгоценную персону.

Весьма сомнительно в этой связи, чтобы Клеон, которому никогда в жизни не доводилось общаться с людьми иначе, как только в ограниченном количестве и в строго определенной обстановке, сумел бы запросто, как ни в чем не бывало поболтать с незнакомцем, но ему самому казалось, что это было бы восхитительно. А потому он просто-таки затрепетал от предвкушения редкой возможности побеседовать с одним из подданных во время прогулки по парку – расслабиться, забыть хотя бы ненадолго о том, что он – Император. О, как ему хотелось побыть демократом! Как он этого жаждал!

Да хоть с этим садовником, про которого рассказывал Селдон. Как это было бы благородно, как замечательно: щедро вознаградить его за преданность и мужество, но самолично не поручая это никому из приближенных.

Итак, Клеон назначил садовнику встречу в большом розарии, где цвели и благоухали розы всевозможных сортов и оттенков. «Самое подходящее место, – думал Клеон. – Я мог бы там с ним и случайно встретиться, но пусть его все-таки туда приведут. Не могу же я, в самом деле, слоняться по парку и ждать, не выйдет ли он сам ко мне. Да, ждать я не могу, я же все-таки Император». (Увы, одно дело – демократия, но совсем другое – всяческие неудобства.) Садовник ожидал Императора в условленном месте, рядом с кустами роз. Глаза его были выпучены, губы дрожали. «Наверное, – подумал Клеон, – никто не рассказал бедняге, зачем именно я хочу его видеть. Ну да это ничего, я его успокою, но только как же его зовут?»

Клеон обернулся и шепотом спросил у одного из сопровождавших его чиновников:

– Как зовут этого садовника?

– Мандель Грубер, сир. Он служит садовником тридцать лет.

Император кивнул и, улыбаясь, проговорил:

– А, Грубер, это вы. Как приятно познакомиться с таким славным и трудолюбивым садовником.

– Сир, – стуча зубами, пробормотал Грубер. – Талантов у меня немного, я человек простой, я только стараюсь получше угодить Вашему Величеству.

– Ну да, ну да, – покивал головой Клеон, раздумывая о том, не усмотрел ли садовник в его словах издевки. Ох уж эти маленькие люди, нет в них тонкости и понимания. Как с такими будешь демократом? – Мой премьер-министр, – продолжил Клеон, – рассказывал мне о том, как вы однажды бросились ему на помощь. Похвально, Грубер, похвально. Еще он мне говорил о том, что вы очень хороший садовник. Вы с ним друзья, похоже?

– Сир, господин премьер-министр очень добр ко мне, но я знаю свое место. Я никогда не заговариваю с ним первым.

– Ну-ну, Грубер. Вы человек воспитанный, понимаю, но только премьер-министр, как и я, большой демократ, и к тому же я доверяю его мнению о людях. – Грубер низко поклонился. – Как вы, конечно, знаете, Грубер, – сказал Император, – главный садовник Малькомбер – человек пожилой, и ему пора на пенсию. Навряд ли он уже справляется со своими обязанностями.

– Сир, мы, все садовники, очень уважаем главного садовника. Да продлятся дни его, а мы всегда готовы положиться на его опыт и мудрость.

– Славно сказано, Грубер, – небрежно кивнул Император, – однако вы должны отлично понимать, что все это – пустые слова. Нет-нет, он уже никуда не годится. Он сам, кстати, уже почти год просит отпустить его на пенсию. И я ему обещал, что отпущу, как только найду ему подходящую замену.

– О, сир, – испуганно забормотал Грубер, – нас у вас пятьдесят садовников, и мужчин, и женщин…

– Я знаю. Но я выбрал вас, – сказал Император и благосклонно улыбнулся. О, как он ждал этого мгновения! Он был совершенно уверен, что, услышав эти слова, Грубер падет на колени и рассыплется в благодарностях.

– Сир, – сказал Грубер, – это слишком большая честь для меня – слишком большая.

– Не скромничайте, – оборвал его Клеон, до глубины души оскорбленный тем, что его суждение кто-то осмелился оспаривать. – Пришла пора признать ваши заслуги по достоинству. Больше вам не придется торчать тут в любую погоду. Перейдете в кабинет главного садовника. Я распоряжусь, чтобы его отремонтировали для вас. Очень хороший кабинет. Можете перевезти своих домашних в новые апартаменты. У вас же есть семья, верно, Грубер?

– Да, сир. Жена и две дочери. И зять.

– Прекрасно. Вам будет очень удобно на новом месте, и вы сможете наслаждаться своей жизнью, Грубер. Будете жить под крышей, вдали от любой погоды, как истинный тренторианец.

– Да какой же я тренторианец, сир… Я с Анакреона…

– Это мне известно, Грубер. Для Императора все миры равны. Все решено. Вы заслужили эту должность.

Император, небрежно кивнув, удалился, крайне довольный осуществленным актом милосердия. Правда, садовник мог бы вести себя чуть более благодарно. Ну да ладно, дело сделано – вот и славно.

И это дело казалось сущей чепухой по сравнению с вопросом об авариях инфраструктуры на Тренторе.

Клеон как-то в припадке праведного гнева обмолвился, что надо казнить всякого, пойманного на халатности в работе с оборудованием.

– Вот казним парочку, – сказал он, – и увидите, все станет нормально. Призадумаются, голубчики.

– Боюсь, сир, – сказал Селдон, – что подобным деспотичным манером вы не добьетесь того, чего хотите. Скорее всего, рабочие просто объявят забастовку. Если вы попытаетесь заставить их приступить к работе, вы столкнетесь с неповиновением. А если попробуете заменить забастовщиков солдатами, вы обнаружите, что солдаты не умеют управляться с оборудованием, и тогда аварии станут происходить еще чаще.

Чего же удивляться тому, с какой радостью Клеон переключился на вопрос о назначении нового главного садовника?

Что касается облагодетельствованного Грубера, то он провожал удаляющегося Императора взглядом, полным ужаса. Кончилось его вольное житье. Теперь ему предстоит заточение в четырех стенах. Мысль эта была для него нестерпима, но разве кто-то мог отказать Императору?

10

Рейч глянул в зеркало захудалого номера сэтчемской гостиницы (версия была такова, что денег у него – в обрез) и испытал жуткое отвращение. Усов нет, бакенбарды подбриты, волосы по бокам и сзади подстрижены. Как общипанная курица.

Хуже того, овал лица у него теперь стал детским.

Душераздирающее зрелище!

Ладно бы хоть дела делались, а то ведь и этого не было. Селдон дал ему прочитать отчеты о смерти Каспалова. Многого из них Рейч не почерпнул. Каспалова убили, и сотрудники местной службы безопасности не обнаружили ничего особенного в связи с этим убийством. Очень похоже, что и особого внимания расследованию убийства не уделили.

Удивляться было действительно нечему. За последнее столетие уровень преступности значительно повысился в большинстве миров Империи, естественно – на Тренторе тоже, и деятельность служб безопасности нигде не приносила ощутимых плодов. На самом деле, несмотря на рост преступности, штаты служб безопасности сокращались повсюду, а оставшиеся на своих постах работали с явной прохладцей (хотя последнее доказать было крайне трудно), и в их ряды проникла коррупция. В принципе, это было неизбежно, при том что зарплата не поспевала за стоимостью жизни. Для того чтобы чиновники были честны, им надо платить. Не будешь платить – найдут себе деньги на стороне.

Селдон ломал голову над этой проблемой уже не первый год, но без толку. Заработную плату невозможно было увеличить без повышения налогов. Попробуй повысить налоги – и столкнешься с недовольством налогоплательщиков. Как будто люди предпочитали потратить в десять раз больше кредиток на взятки.

И все это (так говорил Селдон) есть не что иное, как свидетельство ухудшения социальной обстановки в Империи за последние два столетия.

Ну и что же было делать Рейчу? Вот он сейчас здесь, в той самой гостинице, где жил Каспалов как раз перед тем, как его убили. Очень может быть, что тут до сих пор жил кто-то, связанный с этим убийством, или, на худой конец, кто-то, кто знал убийцу.

Рейч подумывал о том, что нужно привлечь к себе внимание: проявить интерес к смерти Каспалова. И, может быть, тогда кто-то заинтересуется им? Это было опасно, но если он постарается показать, что на уме у него нет ничего дурного, может быть, на него не станут сразу нападать?

Так…

Рейч глянул на часы. Время предобеденного аперитива. Он решил наведаться в бар и попытать счастья.

11

В некоторых отношениях Сэтчем придерживался прямо-таки пуританской строгости (такое, в принципе, можно было сказать о любом секторе, но в каждом из них моральные нормы трактовались по-своему и запреты были свои собственные). В Сэтчеме, к примеру, царил сухой закон, и в рецепты напитков вводили какие-то тонизирующие вещества, но ни в коем случае – ни капли алкоголя.

Рейч купил себе бокал какого-то напитка. Вкус его ему совсем не понравился, однако он принялся потягивать напиток, неторопливо оглядывая посетителей бара.

Поймав на себе взгляд женщины, сидевшей через несколько столиков от него, он не сумел отвернуться. Женщина была хороша собой, и судя по тому, как она смотрела на Рейча, было совершенно ясно, что сэтчемцы далеко не вовсемтакие уж пуритане.

Вскоре женщина поднялась и пошла к столику Рейча. Рейч не спускал с нее глаз и думал о том, какая тоска, что он не может себе позволить сейчас удариться в любовные приключения.

Подойдя к столику, женщина остановилась и, не дождавшись приглашения, грациозно уселась на свободный стул.

– Привет! – улыбнулась она. – А ты, как я погляжу, новенький?

– Попала в точку, – улыбнулся ей в ответ Рейч. – А стареньких, как я понимаю, ты всех знаешь?

– Вроде того, – без тени смущения отозвалась женщина. – Меня зовут Манелла! А тебя?

Рейчу хотелось провалиться сквозь землю. Такая женщина! Стройная, немного выше его ростом (как раз такие ему и нравились), белокожая, с пышной гривой рыжеватых волос. Одета она была немного небрежно, и, пожалуй, приложи она немного стараний, сошла бы за приличную женщину, не слишком утруждающую себя работой.

– Не имеет смысла называться, – попытался отшутиться Рейч. – Кредиток у меня – кот наплакал.

– Ай-ай-ай, как жалко, – скорчила гримасу Манелла. – И раздобыть негде?

– Да я бы не против. Мне работа нужна. Не знаешь, куда бы пристроиться?

– А какая тебе нужна работа?

Рейч пожал плечами.

– Я ничего такого особенного не умею, но вообще-то я не гордый.

Манелла с прищуром посмотрела на него.

– Знаешь, что я тебе скажу, господин Неизвестный? Можно и без кредиток.

Рейч похолодел. Нет, он не жаловался на отсутствие успеха у женщин, но одно дело – с усами, а тут… что она такого нашла в его дурацкой ребячьей физиономии?

– Слушай, – сказал он, стараясь перевести разговор на другое: – Пару недель назад тут дружок мой жил. Что-то никак не могу разыскать его. Раз уж ты вправду знаешь тут всех завсегдатаев, может, и его знала? Каспалов. Не слыхала? Каспал Каспалов, – уточнил он немного погромче.

Манелла подумала и покачала головой.

– Нет, не знаю такого.

– Скверно. А то он – джоранумит, как и я. – (Нуль эмоций.) – Ты хоть знаешь, кто такие джоранумиты?

Она снова покачала головой.

– Не-а. Слово слыхала, но что это такое, понятия не имею. Это что, работа какая или что?

Рейч расстроился.

– Больно долго объяснять, – буркнул он.

Манелла поняла, что беседа окончена, неохотно поднялась и пошла прочь. Рейч, надо сказать, был удивлен, что она так долго с ним просидела.

(Что ж, хоть Селдон и твердил, что у Рейча недюжинные способности очаровывать людей, тут был не тот случай. Таким дамочкам денежки нужны.) Рейч почти рассеянно провожал взглядом Манеллу. Та остановилась около другого столика, за которым сидел одинокий мужчина среднего возраста, светловолосый, гладко причесанный. Физиономия его была безукоризненно выбрита, и Рейч подумал, что ему стоило бы отпустить бороду, поскольку тогда не было бы видно неприятно выпяченного и чуть скошенного вбок подбородка.

Похоже, с безбородым Манелле повезло не больше, чем с Рейчем. Обменявшись с ним парой фраз, она отошла от его столика. Рейчу было искренне жаль ее, но, подумав, он решил, что вряд ли неудачи сопровождают ее так уж часто – она все-таки была удивительно хороша собой.

Только Рейч успел замечтаться о том, как было бы здорово, если бы он все-таки… как одиночество его было нарушено. На этот раз к нему подсел тот самый мужчина, к которому подходила Манелла. Рейч жутко разозлился на себя за то, что мечты так опрометчиво унесли его от реальности. Мужчина самым натуральным образом застал его врасплох.

Мужчина с любопытством разглядывал Рейча.

– Прошу прощения, – сказал он, – вы только что говорили с моей подружкой.

Рейч не смог сдержать улыбки.

– Она такая добрая…

– Это точно. Она действительно очень хорошая моя подружка. Простите, так уж вышло, что я слышал ваш разговор.

– Вроде я ничего такого…

– Нет-нет, не волнуйтесь. Но вы назвались джоранумитом.

Сердце Рейча екнуло. Надо же, попал-таки в точку. Для Манеллы это слово оказалось пустым звуком, а вот для ее «дружка», похоже, что-то означало.

Значило ли это, что он на верном пути? А может, совсем наоборот? В ловушке?

12

Рейч старался как можно лучше разглядеть нового знакомого, пытаясь при этом сохранять наивность и дурашливость. Мужчина исподлобья смотрел на него зоркими зелеными глазами. Правая рука его легла на стол и почти угрожающе сжалась в кулак.

Рейч, не мигая, смотрел на него и ждал, что будет.

– Так, если я не ослышался, вы назвались джоранумитом.

Рейч решил показать, будто разволновался. Это ему легко удалось.

– А почему вы так заинтересовались, мистер? – спросил он.

– Да потому что, сынок, уж больно ты молодой.

– Не такой уж я молодой. Успел поглядеть выступления Джоранума по головидению, во всяком случае.

– Да ну? И процитировать сможешь?

– Ну, не то чтобы… – пожал плечами Рейч. – Но смысл помню.

– Уж больно ты храбр, юноша. Вот так, в открытую заявлять, что ты – джоранумит… Не всем такое понравится.

– А мне говорили, будто в Сэтчеме полным-полно джоранумитов.

– Может и так. И потому ты сюда приехал?

– Я работу ищу. Думал, может, мне подсобит еще какой джоранумит.

– В Дале тоже джоранумитов хватает. Ты сам-то откуда?

(Все ясно, почувствовал акцент. От этого было некуда деваться.)

– Вообще-то, родом я из Миллимару, – ответил Рейч, – а в Дале жил потом.

– Чем занимался?

– Да так… Учился в школе маленько…

– И с чего же это ты в джоранумиты подался?

Рейч решил, что пора немного разгорячиться. Невозможно было прожить много лет в таком униженном и угнетенном секторе, каким был Даль, и не иметь объективных причин для того, чтобы стать хотя бы в душе джоранумитом. Подбодрившись, он объявил:

– А с того, что я думаю, что народу надо дать больше свобод, дать ему возможность большего представительства в правительстве, обеспечить равенство секторов и миров вообще. Уж и не знаю, по-моему, такое любому в голову придет, если у него, конечно, имеется голова.

– Ну а как насчет власти Императора? Хочешь, чтобы она была ликвидирована?

Рейч призадумался. Конечно, можно было далеко зайти, высказывая радикальные взгляды, но вот относительно Императора – нет уж, увольте.

– Я такого не говорил, – покачал он головой. – Я не против Императора, только, пожалуй, целой Империи для одного человека многовато будет.

– Дело не в нем одном. Дело в имперской бюрократии. А что скажешь про Хари Селдона, премьер-министра?

– А что я про него могу сказать? Я про него и не знаю ни фига.

– Стало быть, ты знаешь, что народу следует дать побольше власти, верно?

Рейч напустил на себя смущенный вид.

– Ну, так же Джоранум говорил! Откуда мне знать, как это называется? Слыхал как-то, кто-то назвал это дело «демократией», но я не врубился, что это за штука.

– Демократия – это способ правления, который пытались у себя наладить некоторые миры. Не сказал бы, что дела у них обстояли лучше, чем в других мирах. Так ты демократ?

– Это так называется? – Рейч притворно склонил голову, делая вид, будто глубоко задумался. – Не, что-то мне не нравится это слово. «Джоранумит» как-то роднее…

– Ясное дело, раз ты далиец…

– Я там тока жил вообще-то.

– …стало быть, ты горой за равенство и всякое такое прочее. Далийцы как угнетенный народ просто созданы для такого образа мыслей.

– А вот я слыхал, что в Сэтчеме тоже многие по-джоранумитски думают. Их-то вроде бы никто не угнетает.

– Тут другая причина. Сэтчемские мэры всегда мечтали стать Императорами. Не слыхал? – Рейч покачал головой. – Восемнадцать лет назад, – сказал мужчина, – была тут такая дамочка, Рэчел, так она еще бы чуть-чуть – и скинула бы Императора. Та еще была заварушка. Так что сэтчемцы – народ мятежный, и таких тут больше, чем джоранумитов.

– Я про все такое ничего не знаю, – сказал Рейч. – Я не против Императора.

– Но за то, чтобы власть была у народа, верно? Тебе не кажется, что некий выборный орган мог бы править Империей, не слишком углубляясь в политику и партизанские вылазки?

– Чего? – выпучил глаза Рейч. – Я не понял.

– Скажу попроще. Сможет ли куча народу быстро принять решение в острой ситуации, когда надо что-то решить очень быстро? Или они смогут только сидеть и ругаться?

– Это я не знаю, но только мне сдается, что несправедливо, если за все миры сразу будут чего-то решать несколько людей.

– А сражаться-то за свои взгляды ты готов? Или тебе больше трепаться нравится?

– Сражаться мне покуда никто не предлагал, – сказал Рейч.

– Ну а если бы предложили? Насколько это все для тебя серьезно – демократия твоя, или джоранумитские воззрения? А?

– А чего? И сразился бы, если только от этого чего хорошее вышло бы.

– Храбрый юноша. Стало быть, ты приехал в Сэтчем, чтобы сражаться за свои взгляды?

– Да нет… – смущенно заерзал на стуле Рейч. – Я ведь, сэр, вам сказал: я работу ищу. Щас ведь работу найти непросто, а денег у меня – раз-два и обчелся. Жить-то парню на что-то надо, верно?

– Не спорю. Как тебя зовут?

Вопрос прозвучал неожиданно, но Рейч не замешкался с ответом.

– Планше, сэр.

– Это фамилия или имя?

– Имя вроде.

– Стало быть, как я понял у тебя нет денег и нет образования?

– Похоже, так, сэр.

– И специальности никакой?

– Я не слишком много работал, но готов на все.

– Ясно. Вот что я скажу тебе, Планше…

Мужчина вынул из кармана небольшой белый треугольник, нажал на него, и на поверхности треугольника появились буквы. Мужчина провел по надписи подушечкой большого пальца – и буквы зафиксировались.

– Вот, – сказал он. – Тут написано, к кому обратиться. Как пойдешь, возьми вот это с собой. Там найдется для тебя работа.

Рейч взял у незнакомца треугольник и поглядел на него. Буквы слабо светились, но прочитать Рейч ничего не мог, как ни силился. Он с опаской глянул на мужчину.

– А вдруг скажут: украл?

– Это невозможно украсть. Там моя подпись, а еще – твое имя.

– А если спросят, кто вы такой?

– Не спросят. Скажи только, что тебе нужна работа. Есть шанс устроиться. Ничего не обещаю, но шанс есть. А вот тут написано, как пройти.

И мужчина вручил Рейчу другую карточку. Адрес Рейч разобрал моментально.

– Спасибо, – смущенно пробормотал он.

Мужчина приветливо помахал ему на прощание.

Рейч встал и вышел из бара, гадая, что его ждет впереди.

13

Туда-обратно. Туда-обратно. Туда-обратно…

Глеб Андорин следил взглядом за Намарти, который, заложив руки за спину, расхаживал взад-вперед по комнате. Похоже было, он просто не в силах усидеть на месте, настолько обуреваем страстями.

А Андорин смотрел на него и думал: «Ведь он – не самый умный человек в Империи. Да что там в Империи – и в партии не самый умный. И не самый хитрый, и не самый талантливый. Его то и дело приходится удерживать от опрометчивых решений, и все-таки он всех нас обошел. Мы могли бы сдаться, послать все куда подальше, а он – ни за что на свете. Хотя, кто знает, может, как раз такой человек нам и нужен. Не будеттакого, так и вообще ничего не получится».

Намарти резко остановился, словно почувствовал на себе взгляд Андорина, обернулся и сказал:

– Учти, если опять собираешься делать мне внушение из-за Каспалова, лучше не старайся.

– Больно мне надо тебе внушения делать, – слегка пожал плечами Андорин. – Что толку-то? Дело сделано. Вред причинен.

– Какой вред, Андорин? Какой вред?! Если бы я этого не сделал, вред был бы причинен нам! Еще чуть-чуть, и этот человек предал бы нас. Месяц – максимум, и он побежал бы от нас…

– Знаю. Я был там. Я слышал, что он говорил.

– Ну так кому как не тебе понимать, что другого выбора не было. Не было! Или ты думаешь, будто бы мне по сердцу убивать старого товарища, а? Просто у меня не было выбора.

– Ну ладно, ладно. У тебя не было выбора.

Намарти снова принялся мерить шагами комнату. Через некоторое время он так же резко, как и в первый раз, остановился, обернулся и спросил:

– Андорин, ты в богов веришь?

– В кого? – недоуменно переспросил Андорин.

– В богов.

– И слова такого не слыхал никогда. Что это такое?

– Да нет такого слова в галактическом языке. Сверхъестественные силы. Так веришь или нет?

– Сверхъестественные силы? Так бы и сказал. Нет, я в такое не верю. По определению, сверхъестественное – это нечто такое, что существует независимо от законов природы, а независимо от законов природы не существует ничего. Ты что, в мистику ударился?

Вопрос был задан шутливым тоном, однако взгляд Андорина выразил серьезнейшую озабоченность.

Намарти пронзил его огненным взглядом. О, этот взгляд кого хочешь мог пронзить – так он был жгуч и ослепителен.

– Не валяй дурака. Просто я читал об этом. Триллионы людей верят в сверхъестественное.

– Знаю, – кивнул Андорин. – Испокон веков.

– Вот именно. С доисторических времен. Само слово «боги» – неизвестного происхождения. Очевидно, сам язык, в котором оно употреблялось, не сохранился. Скорее всего, от него одно только это слово и осталось… А известно ли тебе, как много существует различных верований во всевозможных богов?

– Полагаю, что оно более или менее соответствует числу всевозможных тупиц среди жителей Галактики.

Намарти пропустил это замечание мимо ушей и продолжал:

– Кое-кто считает, что это слово родилось тогда, когда все человечество проживало на одной-единственной планете.

– Опять мифология. Такая же несусветная чушь, как сверхъестественные силы. Никакого единственного мира – прародины человечества – не существовало никогда.

– Он должен был существовать, Андорин, – нервно возразил Намарти. – Люди не могли произойти на разных планетах и дать один-единственный вид.

– Пускай так, но все равно в определенном смысле слова такого мира не существует. Известно, где он находится? Нет, неизвестно. Известно, как называется? Нет, неизвестно. Значит, и говорить не о чем. Значит, его и нет вовсе.

– Считается, что эти боги, – продолжал гнуть свое Намарти, – защищают человечество и заботятся о его безопасности, по крайней мере, о безопасности тех людей, которые в них верят. И в те времена, когда существовал один-единственный мир, одна-единственная планета, где жили люди, вполне естественно, что боги оберегали людей – ведь их было так мало. О таком мире они должны были заботиться примерно как старшие братья или как родители.

– Как это мило с их стороны! А вот посмотрел бы я на них, возьмись они опекать всю Галактику, всю Империю.

– А может, им, и правда, такое под силу? Что, если они вечные?

– А что, если солнце замерзнет? Что толку от всех этих «если бы» да «кабы»?

– Я размышляю. Я думаю, между прочим. Неужели ты никогда не позволяешь своему уму никаких вольностей? Или ты все время держишь его на поводке?

– Думаю, самое безопасное – держать его на поводке. И что же говорит вам, руководитель, ваш гуляющий без поводка ум?

Намарти сердито зыркнул на Андорина, но лицо того было непроницаемо – ни тени насмешки.

– Он говорит мне, – зловеще ухмыльнулся Намарти, – о том, что если боги существуют, то они на нашей стороне.

– Если так, просто здорово. Но где доказательства?

– Доказательства? Ладно, пусть не боги, пусть просто совпадение, удачное стечение обстоятельств – называй, как хочешь. Но очень удачное.

Намарти неожиданно зевнул и уселся на стул. Похоже было, он здорово устал.

«Вот и славно, – подумал Андорин. – Наконец утихомирился. Может, теперь заговорит нормально».

– Относительно аварий в коммуникациях… – начал Намарти, но Андорин прервал его.

– Знаешь, руководитель, а Каспалов не слишком ошибался. Чем дольше мы будем усердствовать, тем выше вероятность, что имперская безопасность разберется, кто за этим стоит. В конце концов мы на собственной мине, так сказать, подорвемся.

– Не подорвались же пока. Пока подрывается имперская безопасность. Недовольство на Тренторе уже просто-таки в воздухе повисло. Оно стало осязаемо, – ухмыльнулся Намарти, поднял руки и несколько раз сжал и разжал пальцы. – Вот оно, я его чувствую. И мы уже очень близки к цели. Мы готовы к следующему шагу.

Андорин безотрадно улыбнулся.

– О подробностях не спрашиваю, руководитель. Каспалов имел глупость полюбопытствовать и погубил себя. Я не Каспалов.

– Вот как раз потому, что ты не Каспалов, тебе я и могу все рассказать. А еще потому, что теперь я знаю кое-что такое, чего не знал тогда.

– Позволю себе предположить, что ты собираешься затеять смуту на дворцовой территории, – осторожно проговорил Андорин.

Намарти гордо задрал голову.

– Вот именно. Что же еще? Проблема, однако, состоит в том, как осуществить успешное проникновение на дворцовую территорию. У меня там есть источники информации, но это всего-навсего шпионы. А мне нужно, чтобы там оказались деятельные, решительные люди.

– Нелегко внедрить таких вот деятельных и решительных в самый охраняемый из охраняемых районов Трентора.

– Конечно, нелегко. Знаешь, сколько времени я голову ломал над этим? И сейчас бы ломал, но… нам на помощь подоспели боги.

Андорин проговорил как можно более сдержанно:

– Я что-то не склонен нынче к метафизическому диспуту. Скажи, что случилось, только, пожалуйста, если можно, без богов.

– Я получил известие, – сказал Намарти заговорщицким шепотом, – о том, что Его Величество, наш милосерднейший и возлюбленнейший монарх Клеон I, решил назначить нового главного садовника. Первая свободная вакансия за четверть века.

– Ну и что из этого?

– Не догадываешься?

Андорин задумался, покачал головой.

– Видно, твои боги меня не жалуют. Нет, не догадываюсь.

– Когда новый человек назначается на должность главного садовника, Андорин, ситуация такова, как если бы к власти пришел любой новый руководитель – премьер-министр, а то и сам Император. Новый главный садовник, безусловно, захочет поменять весь штат сотрудников. Отправит на пенсию всех, кого сочтет никому не нужным балластом, и наберет новых, молодых садовников. А их там много нужно – несколько сотен.

– Очень может быть.

– Не «может быть», а точно. Прежний главный садовник именно такую прополку учинил в свое время, и его предшественник, и предшественник его предшественника, и так далее. Набирать будут сотни садовников из Внешних Миров.

– С какой стати – из Внешних?

– А ты мозгами пораскинь – если они у тебя, конечно, есть, Андорин. Что понимают в садоводстве тренторианцы, всю жизнь прожившие под куполами, не видевшие ничего, кроме комнатных цветочков, зоопарков да стерильных посадок пшеницы и садовых деревьев? Что они знают о природе?

– А-а-а! Вот теперь понял.

– Значит, желающие хлынут бурным потоком на дворцовую территорию. Безусловно, их будут самым тщательным образом проверять, но не так скрупулезно, как если бы они были тренторианцами. А это позволит нам подсунуть в толпу жаждущих стать садовниками кое-кого из своих людей с подложными документами. Пусть кого-то отсеют, но некоторые попадут туда – должны попасть. Пройдут туда наши люди, пройдут, несмотря на то, что режим безопасности здорово ужесточен со времен неудачного покушения на жизнь премьер-министра Селдона (имя Селдона Намарти по обыкновению проговорил сквозь зубы). – Вот он наш шанс, наконец он у нас появился!

Тут уж у Андорина закружилась голова. Он словно угодил в бешено вертящуюся воронку смерча.

– А знаешь, руководитель, похоже, что-то есть в твоих разговорах об этих самых «богах»… Я как раз собирался кое-что рассказать тебе, и только теперь понял, что это – из той же оперы.

Намарти подозрительно посмотрел на Андорина и вдруг с опаской огляделся по сторонам, словно только сейчас забеспокоился о том, не могли ли их подслушивать. Комната находилась в глубине старомодной резиденции и была отлично экранирована. Подслушать их никто не мог, да и найти их было непросто, не имея точного плана дома, и вдобавок все подходы к комнате охранялись верными членами организации.

– Ты это о чем? – осторожно поинтересовался Намарти.

– Я нашел для тебя человека. Молодого дурачка. Симпатяга такой – тебе он сразу понравится, вот увидишь. Физиономия придурковатая, глаза нараспашку, жил в Дале, горой за равенство и братство, Джоранум для него – самая большая любовь после далийского «кокоженого». Словом, я уверен, что ради нашего дела он будет готов на все.

– Нашего дела? – небрежно переспросил Намарти. Пока Андорин его явно не убедил. – Он что, из наших?

– На самом деле он из никаких. В голове у него жуткая каша, но он хорошо помнит, что Джоранум призывал к равенству секторов.

– Да, была у него такая приманка на крючке, это точно.

– Она и у нас есть, но только этот балбес веритв нее. Только и говорит, что о равенстве и представительстве народа в правительстве. Даже демократию упомянул.

Намарти фыркнул.

– За двадцать тысяч лет не было случая, чтобы демократия долго протянула.

– Это точно, но нам-то какое дело? Главное, что этот придурок просто одержим, и я тебе точно говорю, руководитель: я его как увидел, сразу понял: вот оно, наше орудие, только я все гадал потом, к чему бы его приспособить, к какому делу. А теперь все ясно: его надо заслать на дворцовую территорию в качестве садовника.