Текст книги "Пески веков (сборник)"

Автор книги: Айзек Азимов

Соавторы: Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис Уиндем,Альфред Бестер,Уильям Тенн,Джек Финней,Жерар Клейн,Лестер Дель Рей,Питер Шуйлер-Миллер,Хосе Мартинес,Джером Биксби,Энтони Бучер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

ХОРОШО. БУДЕМ ИСХОДИТЬ ИЗ ЭТОГО. ЧТО ТЕБЕ ИЗВЕСТНО О ДЭНЕ ХЬЮЗЕ?

Во-первых, он конченый человек независимо от того, признает он это или нет. Хьюз хотел написать роман, но не сумел. Он не нашел себе места в культуре, в которой родился, но у него незаурядный ум. Он будет стремиться к признанию, ко всему, что прольет бальзам на его мятущееся «я».

А когда придет время, ему можно будет причинить боль.

Пока же нужно заставить его говорить.

Уэйд опустился на циновку, стараясь все время держать руки на виду. Он не знал, по какому сигналу Хьюза индианка нажмет на спусковой крючок, однако не сомневался, что на этот раз его не спасет грубая игра, подобная той, с дымовой шашкой.

– Я пришел сюда сказать вам, что вы – убийца, – сказал он. – Вы – величайший убийца в истории человечества. И я пришел сказать, что ваше место – в доме умалишенных.

Неожиданно радушное выражение исчезло с лица Хьюза. Конечно, он был в здравом уме – и для него было важно, чтобы об этом знали другие.

– Вы говорите, что я убийца, мистер Драйден. Почему вы так думаете?

– Это совершенно очевидно, не правда ли? Если эти лошади станут частью местной культуры, то наша цивилизация – та, которая должна прийти, – станет невозможной. В 2080 году Америка будет нацией индейцев – и все сделанное ею исчезнет. Остальная часть мира также будет другой; родятся другие люди, и они будут жить другой жизнью. Значит, вы убиваете каждого человека, порожденного нашей цивилизацией.

Хьюз скривил губы.

– Ну-ну, не надо передергивать, мистер Драйден, – сказал он. – Не такой уж вы недоучка, как стараетесь показать. А вам не приходило в голову, что вы точно такой же убийца, как и я?

К сожалению, такая мысль действительно приходила Уэйду в голову. Он промолчал, ожидая, что еще скажет Хьюз.

– Видите ли, – терпеливо продолжал ученый, – лошади уже здесь, и это реальность. Если вы уничтожите их, вы отнимете у ацтеков шансы на жизнь. Кортес был совсем не ангел, мистер Драйден, и вам это известно. Конечно, он знал о боевой тактике больше, чем все ацтеки, вместе взятые; кроме того, он прибыл из настоящего государства, а не из неустойчивого союза племен, каким является Мексика пятнадцатого века. Если у Монтесумы и Куаутемока будут лошади, этого будет достаточно, чтобы склонить чашу весов против малочисленных войск Кортеса.

– Значит, вы сделали это намеренно?

– Вы просто не понимаете меня, мистер Драйден. При теперешней ситуации победу одержат ацтеки. Другими словами, будущее принадлежит их цивилизации, если только вы не предпримете ответные шаги. Конечно, история будет развиваться – у наших предков в прошлом были куда более черные страницы, чем человеческие жертвоприношения. Если вы уничтожите моих лошадей или помешаете мне их использовать, вы будете убийцей всех до одного индейцев от наших дней и до конца времен. Так что не читайте мне лекций о морали, Уэйд. Вы находитесь точно в таком же положении, как и я, и хорошо это понимаете.

– Послушайте, – сказал Уэйд, – ведь наша цивилизация существует в 2080 году – вы не можете этого отрицать. Вы пытаетесь играть роль господа бога, но решение, которое вы приняли, вам не по силам.

– Чепуха! – отрубил Хьюз. – В тот момент, когда история может быть изменена, возникает проблема выбора. Всякий раз, когда вы по своему желанию уничтожаете какую-то культуру, вы выносите ей свой приговор. Вы заявляете, что стоите на более высоком уровне, чем тот, к которому могло бы привести развитие данной культуры. А я утверждаю, что это не что иное, как эгоизм чистейшей воды.

– Это вы выносите свой приговор.

– Конечно, я всего лишь хотел указать, что вы находитесь в таком же положении. Вопрос о том, что же правильно, во многом зависит от того, где вы находитесь. Что правильно для этого века, неправильно для 2080 года. А что правильно для 2080 года, точно так же неправильно здесь.

Уэйд решил не спорить. Хьюз был убежденный релятивист в области культуры, и вряд ли его можно было убедить с помощью доводов разума. Поэтому спор был напрасной тратой времени.

Опасность заключалась в том, что Хьюз был далеко не глуп и его позиция была достаточно надежной.

– Почему вы решили, Дэн, что эта культура выше нашей? Давайте на время забудем о национальной принадлежности. Обещаю, что не буду размахивать перед вами американским флагом. Мне просто хочется понять.

Хьюз улыбнулся.

– Я и не думаю, что ацтеки лучше нас, – к изумлению Уэйда сказал он. – И не знаю, может ли один образ жизни быть лучше другого. Я даже не имею представления, что в этом контексте означает термин «лучше».

– Тогда зачем вы все это затеяли?

Хьюз посмотрел Уэйду прямо в глаза.

– Я полюбил, – сказал он. – Полюбил индейскую девушку. Не думаю, что вы поймете меня, но других объяснений вы не дождетесь.

Уэйд медленно обернулся и посмотрел назад. Красавица-индианка по-прежнему стояла в полумраке, держа в руках винтовку. «Ради нее, – подумал Уэйд, – ради нее он готов погубить весь мир».

А впрочем, с его точки зрения, почему бы и нет? Во время одного из своих ранних исследовательских путешествий Хьюз встретил девушку и полюбил ее. Он не мог взять ее с собой; провезти ее контрабандой через станцию Цинциннати в 2080 год было невозможно. А что было главным в характере Хьюза? То, что он не подходил к своему обществу. Он не любил свою работу, потерпел неудачу в осуществлении своей мечты. Был равподушен к жене. Детей у него не было. Его лучший друг, поэт Карпентер, был слишком честен, чтобы льстить ему. Так почему Хьюз должен быть предан цивилизации, его породившей?

– Но послушайте, – сказал Уэйд. – Зачем вам лошади? Вы можете остаться здесь и жить с ней. За время вашей жизни Кортес не высадится в Америке. Надеюсь, я сумею добиться, чтобы вас оставили в покое, если вы пообещаете мне не делать глупостей.

– Скажите, Уэйд, вы когда-нибудь любили?

Уэйд не ответил.

– Я хочу, чтобы у меня были дети, – продолжал Хьюз. – Я не могу привести детей в мир, который рухнет у них на глазах, ведь я знаю, что их мир будет уничтожен; это совсем не предположение, а уверенность. Я впервые почувствовал, что такое счастье, здесь, с моей женой. И я хочу сделать для ее народа все, что в моих силах. Если вы считаете это преступлением, мне остается только ответить, что ваше мнение мне совершенно безразлично.

– Нет, – медленно выговорил Уэйд, – это не преступление. Я сам не знаю, что это такое.

Уэйд рассматривал циновку, на которой он сидел. Он был глубоко обеспокоен; аргументы Хьюза нельзя было просто отбросить. Уэйд не пробовал обмануть себя избитыми истинами. В настоящий момент существовали обе цивилизации. Ведь нельзя твердить, что одна из них лучше лишь потому, что один раз она существовала. Кто знает, каким был бы мир при другой цивилизации?

В этой ситуации не было правильного и неправильного.

Хьюз не был преступником, так же как и Уэйд не был героем.

Хорошо. Тогда упростим ситуацию до предела. У них разные симпатии и антипатии, разные представления о чести. Жизнь Уэйда немыслима вне 2080 года. Если ему не удастся остановить Хьюза, он погибнет. А у него нет никакого желания приносить себя в жертву.

Все очень просто.

Он должен действовать. Но как?

Заря уже занималась на востоке, и в хижину проникал холодный серый предутренний рассвет.

Уэйд перешел в наступление.

Он целился в самолюбие Хьюза и надеялся не промахнуться.

– Перед отъездом я видел доктора Клементса, – сказал он. – Ваш босс сказал, что ваша последняя работа – помните, об урбанизме – настолько ни в какие ворота не лезет, что он вынужден поставить вопрос о лишении вас ученой степени.

Это явно произвело впечатление на Хьюза.

– Что? Не может быть! Степень присваивается пожизненно. Клементс – осел. Мое исследование было чертовски удачным, и он знает это. Какого дьявола вы…

– Ваша жена покончила жизнь самоубийством, – хладнокровно прервал его Уэйд.

– Я вам не верю.

– Я встречался с Карпентером. Вам известно, что у него сохранился один экземпляр вашего романа? Я прочитал «Окно к звездам». Это дребедень, но в одном месте у вас получилось неплохо.

– Сохранился экземпляр? Что это за место?

Уэйд ненавидел себя в этот момент, однако разозлить Хьюза было необходимо.

– Вы никого не любите, Дэн. Вы неудачник и пытаетесь скрыться от самого себя. Но убежать от себя нельзя. Вы и здесь потерпите неудачу. Вы будете вечным неудачником…

Хьюз вскочил на ноги. Несмотря на бронзовый загар, лицо его побелело. Он тяжело дышал.

– Вы лжете! Лжете! Я докажу вам, всем вам…

Вот он, этот момент!

Уэйд бросился в сторону на циновку, покатился кубарем и рванулся к одеялу, которое закрывало дверной проем. Оказавшись снаружи, он мгновенно шагнул в сторону.

Щелкнул выстрел, и пуля пробила одеяло.

Уэйд схватил веревку, висевшую рядом с дверью, и кинулся к коралю. Лошади тревожно храпели и топтались внутри. Он рывком открыл ворота. Второго выстрела он не слышал, только почувствовал на щеке ветерок от пролетевшей пули.

Уэйд вскарабкался на ограду, с диким криком бросил лассо и прыгнул на спину пойманного жеребца. В следующее мгновение он свалился на землю, но снова вскарабкался на лошадь и изо всей мочи вцепился в гриву.

Он снова крикнул и начал хлестать лошадей свободным концом веревки. Лошади начали метаться.

Жеребец под ним задрожал, но не сдвинулся с места. Уэйд заметил, что жеребец привык ходить под седлом – на нем еще остались следы от ремней. Испуганные лошади метались. В корале царил настоящий бедлам. Уэйд расслышал щелчок выстрела. Рядом с ним почти по-человечески вскрикнула кобыла, в которую попала миновавшая его пуля.

Уэйд сжал коленями бока жеребца и покрепче вцепился свободной рукой в гриву. Он испустил вопль, который сделал бы честь любому ковбою, и галопом устремился к открытым воротам. За ним последовали почти все лошади – они дико вращали глазами и с храпом хватали холодный утренний воздух.

Не меньше десяти минут Уэйд дал жеребцу скакать во главе табуна; было почти невозможно управлять им с помощью накинутой на шею веревки. Уэйд думал только о том, как бы не свалиться, подпрыгивая на мокрой спине жеребца, и проклинал про себя развевающуюся жреческую тогу.

Наконец ему удалось перевести дрожащего жеребца на шаг, а затем остановить его. Остальные лошади неуверенно переминались с ноги на ногу. Уэйд соскользнул с жеребца и, попридержав плащ, набросил на его шею уздечку из веревочной петли. Затем он вскарабкался обратно, радуясь тому, что жеребец оказался смирным. Возбуждающие таблетки, которые он бросил в воду, еще не начали действовать, но скачка могла ускорить этот процесс.

Уэйд был измучен до предела, но холодный утренний воздух немного взбодрил его. Он понимал, что неприятности далеко не кончились, мало того, его собственный план обернулся против него.

Ему еще придется хлебнуть горя с этими возбуждающими таблетками.

Уэйд мог вызвать машину времени только в то место, где он оставил ее, недалеко от Койоакана. Койоакан находился в пятнадцати милях отсюда по прямой – на расстоянии птичьего полета, но Уэйд не был птицей. Не мог он и переплыть озеро Тескоко, а все дамбы были расположены на другой стороне озера.

Значит, ему придется ехать кругом.

Для этого нужно повернуть на север, где население более редкое, то есть преодолеть расстояние в пятьдесят миль по плохой дороге.

Впрочем, ему могли помочь два обстоятельства: в случае погони преследователям придется идти пешком, если только у самого Хьюза не осталось лошади. А средства связи были настолько плохи, что никто не мог с уверенностью сказать, где он находится.

И Хьюз ничего не знал о возбуждающих веществах.

Уэйд направился на север, пустив жеребца ровной неторопливой рысью. Почти все лошади следовали за ним. Импровизированная уздечка действовала вполне прилично, и Уэйд позволил себе немного расслабиться под теплыми лучами солнца.

По дороге ему встречалось много индейцев; одни в ужасе прятались в хижинах, другие пытались бежать рядом с ним. Но жреческая одежда охраняла его от враждебных выходок.

Как странно, думал он, что плавная неторопливая рысь его жеребца превосходила по скорости все – передвигаться быстрее в Центральной Америке было невозможно. Пока он двигался, его нельзя было схватить.

К сожалению, он не мог двигаться без перерывов.

К полудню Уэйд почувствовал, что жеребец волнуется, прядает ушами и храпит. Возбуждающие вещества начинали действовать.

Уэйд подъехал к одинокой группе деревьев, остановился и спрыгнул на землю. Затем он напоил жеребца и надежно привязал уздечку к стволу.

Теперь оставалось только ждать.

На всякий случай Уэйд влез на дерево и расположился поудобнее. Вполне возможно, что, даже приняв возбуждающее, лошади без седоков не понесут, но он не хотел рисковать.

К вечеру тело его разламывалось от усталости. Ночью было еще хуже.

К утру действие возбуждающих веществ прекратилось. Уэйд сел на своего жеребца и продолжил путешествие по огромному полукольцу вдоль вод голубого озера Тескоко.

Чтобы достичь дамбы у Тикомана, к северу от Теночтитлана, ему понадобилось три дня. По дороге ему удалось поймать в озере четыре рыбы да присвоить несколько маисовых лепешек, когда он проходил мимо неохраняемого крестьянского дома. И все же Уэйд устал, был голоден и совершенно разочаровался в прелестях жизни под открытым небом.

Крохотный радиопередатчик, вызывающий машину времени, находился в правом бедре Уэйда, как раз над коленом. Путешественник во времени ни в коем случае не должен был его терять, поэтому радиопередатчик вживляли в тело навсегда.

Уэйд нажал на кнопки в определенном порядке, надеясь, что, когда он доберется до Койоакана, он еще будет в живых – если только ему удастся забраться так далеко.

Он в последний раз вздохнул полной грудью и выехал из-под прикрытия деревьев. За ним все еще следовало шесть лошадей.

Уэйд неторопливым шагом направил жеребца к дамбе.

Попадающиеся навстречу индейцы в страхе кидались в сторону, едва завидев его. Они не были трусами; просто они видели, как один из жрецов ехал верхом на животном сверхъестественного вида, и их реакция была примерно такой же, как если бы в средневековую церковь, набитую верующими, влетел священник на вертолете.

Уэйд продолжал свой путь. Остальные шесть лошадей, волнуясь, следовали за ним.

Дольше ждать было невозможно. Теперь они уже знали, где он, и, если Хьюз был в Теночтитлане, он, несомненно, успел восстановить жителей против Уэйда. Если он не приехал в город, все равно жрецы не выпустят Уэйда – они слишком скептически относились ко всему сверхъестественному.

Он оказался прав.

День клонился к закату, озеро перед ним сузилось до каналов по обеим сторонам дороги, и из-за зеленых плавающих садов впереди показался город. Поперек дамбы стояла группа воинов с луками в руках.

Уэйд направил жеребца к краю дороги и свистом подозвал других лошадей. Он ободряюще похлопал своего мустанга по шее.

Затем он свистнул по-звериному, хлестнул лошадей веревкой и ударил пятками в бока жеребца.

Они на полном скаку врезались в ряды воинов. Кавалерийская атака, даже если вы знаете, как с ней бороться, особой радости не доставляет. Если же вы ни разу не видели лошади…

Выпустив по одной стреле, воины бросились в канал. Одна лошадь была ранена, других потерь не было.

Теперь или никогда.

Уэйд галопом ворвался на базарную площадь Тлалтелолко, крича изо всех сил. Из-за ветра глаза его превратились в щелки, и он мчался, отбрасывая встречных направо и налево. Он намеренно топтал людей, а один раз с воплями проскакал по храму, стараясь причинить как можно больше ущерба.

Остальные лошади остались где-то позади, однако и они произвели немалый переполох, потому что никто не умел обращаться с ними.

Уэйд наклонился к шее мустанга, что-то прошептал ему на ухо, и они ворвались на центральную площадь Теночтитлана, где Уэйд повторил представление. Он двигался так быстро, что жители никак не успевали организовать какую-нибудь оборону, и ему почти удалось убраться восвояси без единой царапины.

Почти.

Уже когда он вскочил на дамбу, ведущую к Койоакану, брошенное кем-то копье ударило его в левое плечо, чуть не выбив из седла. Через несколько мгновений копье выпало из раны и со стуком упало на дамбу. Уэйд почувствовал, как по спине потек теплый ручеек крови.

Он пустил жеребца рысцой, щадя его силы, а затем ворвался в Койоакан стремительным галопом.

Солнце опустилось за горы позади озера, и от воды начал подниматься холодный туман.

Уэйд мчался вперед в полубессознательном состоянии, что-то лихорадочно бормоча. Никто в Койоакане не знал о его приближении, и Уэйд проскакал через спящую деревню без всяких происшествий.

У группы деревьев он остановился и с трудом сполз с коня. Жеребец постоял несколько мгновений, покрытый пеной и кровью от многочисленных ран на боках, потом осел на землю, загнанный насмерть. Уэйд стал рядом с ним на колени. Он слишком устал, чтобы плакать.

Он похлопал жеребца по мокрой шее.

– Прощай, друг, прощай, – с трудом пробормотал он, едва ворочая языком. Он отчаянно пытался вспомнить и сказать что-то, но был не в силах это сделать.

Уэйд дополз до кустов, кое-как влез в машину времени, закрыл дверь и распростерся на полу, не в силах добраться до кресла.

Все вокруг закружилось быстрее и быстрее и наконец погрузилось в темноту.

Он чувствовал, как под ним растекается вязкая лужа крови, и словно в тумане пронеслась мысль, что он истекает кровью.

Затем и это исчезло, и он провалился в пустоту…

Уэйд долгое время пролежал в госпитале, все время глядя в потолок.

Однажды, когда май уже сменился теплым зеленым июнем, его навестил Шамиссо.

Уэйд пытался проявить интерес к тому, что говорил Шамиссо.

– Он достал этих лошадей в период гражданской войны в США. – Казалось, слова доносятся откуда-то издалека. – Конечно, ему пришлось подкупить местного агента Управления. Должно быть, он копил деньги всю жизнь.

Всю жизнь. Всю жизнь.

– Ты великолепно справился с заданием, Уэйд. Теперь ты можешь валяться на солнце сколько душе угодно. Почти все лошади были убиты, понимаешь, а те, которым удалось спастись, уже не будут использованы. Индейцы считают лошадей созданием дьявола – так они думали, когда увидели лошадей Кортеса в 1519 году. Странная штука – путешествия во времени, верно? Интересно…

Интересно, интересно…

– А что с Дэном? – медленно спросил Уэйд.

Тишина.

– Ты же знаешь, что с ним произошло.

Уэйд знал. Он знал, что бывает с преступником в ацтекском обществе. Он видел это четче, чем комнату, в которой находился…

Темный камень на самой вершине пирамиды, окутанной сумерками…

Жрецы в черном.

Острый, как бритва, нож из обсидиана.

Сердце, сочащееся кровью, поднятое навстречу встающему солнцу…

– Это было необходимо, Уэйд, – сказал Шамиссо. – Постарайся не думать об этом.

– Да. Я постараюсь, Хэнк.

Дни были очень, очень длинными.

Уэйд вышел из госпиталя только в августе.

В тот же день он прилетел в Канаду, где высокие сосны по-прежнему зеленели на фоне мягких пастельных красок осени. На этот раз он посадил вертолет на середине изумрудного озера и медленно подвел машину к дощатой пристани. Затем подошел к бревенчатой хижине и постучал в дверь.

Херб Карпентер растворил дверь, приветливо улыбаясь.

– Дэн мертв, Херб. Примешь ли ты меня теперь?

Карпентер не колебался.

– Конечно. Входи. Мы получили письмо от Шамиссо – да заходи же, Фэй приготовила кофе, если только ты не хочешь чего-нибудь более крепкого.

– Кофе – это отлично!

Уэйд ощущал дом как живое существо. В камине весело пылали дрова, и опрятная, полная книг гостиная была напоена сонной теплотой.

Теплота.

У Херба и Фэй были теплые сердца – теплые, потому что они обрели покой и умели петь.

Уэйд протянул к ним руки, благодарный за то, что они были готовы поделиться своим счастьем. Он никогда еще не был таким счастливым; большинству людей неведомо это чувство.

Дэн Хьюз узнал, что такое счастье, но это длилось недолго.

Ночью Уэйд вышел из дома и подошел к каменистому берегу озера. Волны тихо бились у его ног, и пар от его дыхания клубился в ледяном свете звезд. Он всматривался в ночь, и ему казалось, что она полна неясных очертаний.

Тени.

Миллионы культур, миллионы образов жизни. Ацтеки, банту, полинезийцы, австралийцы, апаши, тасманцы.

Все они затоптаны, стерты в пыль столетий, чтобы эта цивилизация могла существовать…

Тени. Только тени.

Его народ дотянулся до других миров солнечной системы, и эти тусклые планеты принадлежат людям. А теперь – Уэйд это знал – на чертежных столах рождались, подобно мечте, новые космические корабли – как в свое время были мечтами все великие приключения.

Как далеко, как далеко мы должны зайти, чтобы дать ответ на вопрос, какой ценой мы стали такими?

Над тишиной озера разнесся жуткий смех полярной гагары.

Херб вышел из дома и опустился на камень рядом с ним.

– Странно, – сказал он, попыхивая трубкой, – странно думать, что все это могло погибнуть из-за одного человека – одного человека, который искал чего-то, но так и не мог найти в нашем мире.

Уэйд швырнул плоский голыш, так что тот запрыгал по темной воде.

– Старине Дэну тоже нравилось у меня, – сказал Херб.

Уэйд кивнул.

Они молча сидели, погруженные в свои мысли.

Вспоминая, удивляясь.

И находя в себе силы надеяться.

Два человека сидели на камнях под сверкающими звездами…