Текст книги "Эскимо с Хоккайдо"

Автор книги: Айзек Адамсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

21

Я уставился на сломанную люстру из дерева и проволоки, которая свисала с подмоченного потолка, и прикинул, что сказал бы по этому поводу парень из «Струны Ниппона». Эти искореженные останки прежде были акустической гитарой, которую, по его статистике, рокеры никогда не бьют. Седьмая категория – дизайн интерьера. Я лежал на затейливой антикварной кушетке, обитой золотым бархатом. В свое время этот предмет меблировки был бы выставлен за изрядную цену в каком-нибудь престижном бутике Аоямы. Но прошли его денечки: от множества сигаретных ожогов обивка сделалась пятнистой, как шкура издыхающего леопарда.

– Я уж думал, с этим дерьмом покончено, – рассеянно вздыхал Суда, расхаживая по комнате. Расхаживать было особо негде. Груды виниловых пластинок боролись за место под люстрой с упаковками от фаст-фуда, забитыми пепельницами, раздавленными пивными банками, кассетами, дисками, проводами электрогитары, книгами и журналами. Гигантский черный усилитель – в нем бы хоронить профессионального борца Великана Бабу,126126
  Великан Баба (наст, имя Сёнэй Баба, 1938–1999) – японский профессиональный борец, ростом 2,08 м и весом 150 кг.


[Закрыть] – торчал в углу, занимая пространство размером в пять татами.

– Суда, я потрясен, – заметил я. – Я-то думал, ты из этих анально-ретентивных педантов.

Суда обернулся, явно удивившись, что ко мне вернулся голос. Белая майка-безрукавка обнажала бы мускулы – если б он успел их накачать. Рыжие и светлые пряди обвисли, упали ему на плечи, на руках новенькие перчатки без пальцев, для подъема тяжестей – трудно воспринимать всерьез человека в таких перчатках. С другой стороны, я только что лежал в собственной блевотине, и это вряд ли повышало мой авторитет. Наверное, я здорово испачкался: кто-то снял с меня белую рубашку и вместо нее надел черную гастрольную футболку «Мерцбоу»127127
  Мерцбоу (наст, имя Масами Акита, р. 1956) – японский музыкант, работающий в стиле «нойз».


[Закрыть] и кожаную мотоциклетную куртку. Неплохо смотрелось с черными брюками в обтяжку и ботинками.

– Живой, а?

– Как диско, – полусонно ответил я.

– Говорят, диско возвращается.

– Повезло мне.

– Но это давно говорят, – уточнил Суда. – Доктор Ник уже едет. Он сказал, что ты выживешь, но хочет сам тебя осмотреть. Пусть заодно и нос посмотрит.

Я поднял руку и ощупал эту часть лица. Жуть до чего больно. Нос распух размером со сливину – здоровенную, гадкую сливу, которую ни в коем случае нельзя трогать.

В комнате явственно ощущался недостаток любви. Суда был расстроен. Вероятно, чувство чести не позволяло ему задавать вопросы и возмущаться тем, что его посреди ночи вызвали спасать наркомана от передозировки. Или ему такие подвиги надоели, как исполнение одной и той же хитовой песни: рутина, все равно что завязывать шнурки на ботинках.

В двух шагах от меня электронные часы гигантской видеодвойки показывали 3.35 утра. Часы стереопроигрывателя рядом с видеодвойкой утверждали: 1.19 дня. Часы в виде Элвиса кривовато улыбались со стены, но ничего не говорили: кто-то оторвал у них руки. Мне показалось, будто безрукий Элвис все еще тикает, но может быть, это кровь пульсировала в голове. Из носа в горло порой затекала струйка крови, желудок многократно перекрутился и стал похож на собаку, сделанную из воздушного шарика.

– Аки и Маки нашли тебя одного, без сознания, – сообщил Суда. – Им пришлось бросить в окно кирпич. Боюсь, кирпич попал тебе в лицо.

– Кирпичу сильно досталось?

– Шути сколько влезет. Они тебе жизнь спасли, черт возьми!

Что-то забрезжило. Госпожа Сэцуко Насимура и лав-отель «Челси». Ребята нашли только меня – ну и ладно. Как бы я объяснил ее присутствие? Мне и самому далеко не все было ясно. Убедившись, что я жив и могу думать, я снова задумался над загадкой этой особы. Так близко к смерти я не бывал с прошлого апреля, когда глава китайской секты Сяпин Лу попытался уморить меня ядовитым порошком из навозного жука.

Дверной звонок вместо обычной трели испускал МИДИ-версию первых трех тактов «Счастливого уикэнда любви», жизнерадостного хита «Святой стрелы». Суда сделал полшага, отпер замок и раздвинул двери.

Аки и Маки бок о бок протиснулись в комнату. За ним вошел невысокий жилистый лысый человечек, разукрашенный, словно выставочный зал в Атлантик-сити. Двуцветные ботинки, свободный лиловый пиджак, брюки из кожи питона, отливающей металлом. Под пиджаком – шелковая рубашка цвета игрушечной канарейки, ворот распахнут, выставляя напоказ путаницу ломбардных золотых цепочек на впалой груди. В ушах больше колец, чем на пне красного дерева, и пальцы тоже не в обиде.

– Это доктор Николасовшиц, – представил его Суда. – Из Армении. Мы его зовем «доктор Ник».

– Как дела, док? – фамильярно окликнул я, не успев хорошенько подумать. Но доктор, если и был задет, ничем этого не показал. Таким хоть саблю в живот втыкай, они эмоций не обнаружат.

– Вот он, пэбокэ. – Суда указал на мое распростертое на кушетке тело. Пэбокэ – жаргонное обозначение героинщика. Буквально: «Человек, запутавшийся в героине». Что да, то да – я запутался, но героин тут ни при чем.

Доктор Ник изучал меня, стоя на пороге, поворачивая сверкающую лысую черепушку на пару градусов вверх и вниз. Утомившись созерцанием, он шагнул ко мне, вытянув руки перед собой и показывая мне раскрытые ладони, словно приближался к раненому животному.

– Я все положенные уколы получил, – заверил я его. – И еще один сверх того.

Все также не сводя с меня глаз, он медленно продвигался вперед, приподымаясь на носках. Цепи на шее вызванивали блюз дешевого золота. Восемь футов и примерно сто лет спустя доктор опустился на стопку порножурналов в ногах кушетки.

– Протяните мне правое запястье, – распорядился он. Доктор Ник говорил тонким мелодичным шепотом, полунебесным, полуземным, точно юный далай-лама в телефильмах.

Я повиновался. Он осторожно сжал мою руку двумя пальцами, прикрыл глаза, откинулся назад и задумчиво потянул в себя воздух. Я пока присматривался к его ногтям: хорошей округлой формы, чистые, без заусенцев. Идеальные ногти по любым меркам.

Открыв глаза, доктор бережно выпустил мое запястье.

– Посмотрите мне в глаза.

Вместо этого я тревожно покосился на Суду.

– Делай, что он говорит, чел! – потребовал Суда.

– Посмотрите мне в глаза! – прошептал доктор Ник.

Я со стоном поднял взгляд. Он медленно поднес руку к моему рту, очень ласково обхватил пальцами мой подбородок, не давая ему опуститься. Приблизил свое лицо вплотную к моему и выдал нежную трель:

– Дохните на меня!

– А вдруг вы от этого скопытитесь?

– Дохните на меня! Подуйте на лицо мне!

Он придвинулся еще ближе, снова зажмурил глаза, ноздри его раздувались в предчувствии, будто он ждал первого поцелуя. Я дохнул на него; доктор задергал носом, уголки рта заходили ходуном. От моего дыхания брови его подпрыгнули, но скоро успокоились и оставались где положено, пока весь воздух не вышел из меня.

– Спасибо, – поблагодарил врач, открывая глаза, в которых стыла все та же апатия.

– Только не просите повернуть голову и кашлянуть.

– Где вы взяли эти наркотики? – спросил он. Для армянина доктор неплохо говорил по-японски, но слишком вежливо, на мой вкус. Во всяком случае, я не хотел объяснять, что инъекцию мне против моей воли сделала полузнакомая женщина, якобы проводя сеанс связи с духами. Я и без того дураком выглядел.

– В одном хэро куцу в Икэбукуро, – соврал я.

– «Героиновое логово»? – он прислушался к звукам собственного голоса. – Странно. Не думал, что это сленговое выражение еще в ходу.

– У этих парней – да, – сказал я. – У них все в ходу.

Тра-та-та. Доктор снова ухватил меня за подбородок и принялся ощупывать лицо. Пальцы гладкие, словно в латексных перчатках. Наверное, и отпечатков не оставляют.

– Расскажите подробнее про ваших товарищей, – проворковал он. – Они любят грубые игры?

– То есть? – переспросил я, пытаясь вырваться, но доктор крепко держал мое лицо. Не больно, а деваться некуда.

– Под правым глазом у вас синяк. Нос распух и изменил цвет.

– Он застрахован, – сострил я.

Доктор покачал головой, немного ее запрокинул, но глаз не отводил. Он все еще пытался что-то нащупать. Вторая его рука приблизилась к моему носу. Два пальца проникли в левую ноздрю и одним ловким движением извлекли несколько волосков.

Адская боль, слезы хлынули из глаз.

Зажав волоски между своими идеальными ногтями, доктор принялся так и сяк их вертеть, поднося ближе к свету. Определившись, бросил волоски на пол. Я тем временем шмыгал носом и утирал глаза. Вдруг доктор поднялся и поспешил к двери – стремительная лиловая клякса.

– Какой диагноз, доктор Ник? – окликнул его Суда.

– Это не китайская меласса, точно. Готов держать пари, это вообще не героин. Скорее всего, он принял дозу медицинского фентанила. Это прекрасно растворимое в жирах средство продается под названием «Сублимаз». Обычно его колют в вену, а не вдыхают, не глотают, не вводят подкожно. Внешне пациент не производит впечатление закоренелого наркомана, однако явно обладает изощренными познаниями в области химии и высокоразвитым навыком делать внутривенные уколы. Он даже не оставляет синяков. Это неудивительно, поскольку мне говорили, что в американских школах обучают безопасной технике введения наркотиков и снабжают подростков бесплатными шприцами наряду с секс-игрушками. Да, и еще одно: этот человек – лжец.

– Уж эти мне волоски в носу, – хихикнул я, поглядывая на братьев Фудзотао. – Всегда меня выдают.

Ответной улыбки я не дождался.

– Что же нам делать? – спросил Суда.

– Сейчас перейду к этому вопросу. Что касается внешних повреждений, травма хобота произошла совсем недавно. Он ушиблен, но не сломан. В области головы и шеи незначительные порезы. Либо пациент имел контакт с разбитым стеклом, либо в его спальню проникли окинавские блохи-вампиры. Учитывая, как редко встречаются последние, полагаю, что контакт со стеклом вероятнее.

Я провел рукой по горлу. Точно – мелкие порезы. Доктор Ник уже полуоткрыл дверь.

– Физические травмы незначительны. Больше всего осложняет диагностику ложь пациента. По правде говоря, меня это огорчает. Тело его в прекрасном состоянии, но закоренелая привычка ко лжи свойственна хроническим наркоманам. Он лжет, он шутит, он прибегает к уверткам. Господин Чака сочетает преувеличенную подростковую уверенность в себе с деструктивной слепой самонадеянностью. Это опасное сочетание.

И доктор пустился разглагольствовать, поводя из стороны в сторону подбородком. Я расслабился и позволил ему говорить. Пусть изобличит себя как шарлатан, пока я не прислушался к его советам. Разве можно доверять врачу, который одевается, словно сутенер?

– Пациент не обнаруживает намеренных, явно выраженных, можно сказать, эксгибиционистских импульсов к самоуничтожению, как наш покойный друг Ёси. Нет, у него этот комплекс сравнительно завуалирован. Он имеет тенденцию порождать несчастные случаи, провоцировать события, которые, как он верит, ему не подконтрольны. Его можно уподобить человеку, запустившему бумеранг и не понимающему, почему бумеранг вернулся и ударил его по голове. Такой человек подбирает бумеранг и бросает его с удвоенной силой, а потом поражается тому, что получил удар еще сильнее. Он снова подбирает бумеранг и так далее… ad infinitum.128128
  До бесконечности (лат.).


[Закрыть]

– Вот шарлатан! – возмутился я. – Да я в жизни бумерангами не баловался.

– У всякой физической зависимости есть психологическая составляющая, – продолжал доктор Ник. – В данном случае, чтобы вынудить пациента отказаться даже от малой черты его поведения, потребуется радикальная перестройка базовых мыслительных процессов. Перед нами ригидная личность, господа. Я бы даже сказал – раздутая.

Суда кивал, будто полностью разделял мнение врача. Напустил на себя важность: Ага, я так и думал. Раздутая личность. Уж не к Саре ли доктор Ник обращался за консультацией, всполошился я.

– Что вы нам посоветуете, доктор Ник? – спросил Суда.

– Не выпускайте его на улицу как минимум ближайшие сорок восемь часов. Заставьте его посмотреть в лицо ситуации, осознать, почему он сюда попал. Ни в коем случае не позволяйте ему вернуться к привычному образу жизни.

– Дурацкое предписание, – вставил я. – По-моему, меня надули. Надули и раздули.

– Самые простые средства труднее всего осуществить.

– А это еще откуда? Медицинская школа оракулов?

Никто не обращал на меня внимания. Похоже, я только себе вредил, но нельзя же воспринимать такую чушь всерьез. Интересно, в Армении все врачи такие, или его оттуда выперли?

Не успел я задать этот вопрос, как доктор смылся. Суда переминался с ноги на ногу, отводя глаза. Зато Аки и Маки уставились на меня злобно и пристально.

– Дальше что? – спросил я. – Монгольский проктолог в гавайской рубашке?

Я ждал смеха и не дождался.

– Ты слышал, что сказал доктор Ник, – пробурчал Суда. – Так что устраивайся поудобнее.

– Суда, я ценю твою заботу. Очень ценю, поверь. Я в долгу перед тобой и близнецами Фудзотао, вы мне жизнь спасли. Но сейчас нельзя терять времени.

Суда поглядел на меня в упор.

– Ты ведь даже не знаешь, где находишься, а, чел?

– Не важно, – ответил я. – Я не собираюсь приходить сюда снова.

Я поднялся с кушетки, чтобы продемонстрировать румянец на щеках и упругость походки, но при первом же движении к горлу подступила тошнота.

– Старая берлога Еси, – пояснил Суда. – Он жил здесь, когда еще не купил апартаменты в Хиро, пентхаус в Гонконге и коттедж на берегу в Австралии. Если он хотел уединиться, он приходил сюда. Сидел, вспоминал хорошие времена, когда был никем. Пощипывал струны. Пытался завязать.

Я глянул на сломанную гитару под потолком. Суда проследил за моим взглядом.

– Завязывать тяжело. Сам увидишь. Тут найдется еще две-три гитары, если хорошенько поискать. Можешь бить их вдребезги.

– Послушай, Суда! – взмолился я. – Со мной просто приключилась беда. Мне нужно добраться до самого дна…

– С тобой просто приключилась беда? – повторил Суда, и голос его слегка осип. – Слыхал я такие песни. В этой самой комнате слыхал. Известный хит. Что ж, ты доберешься до самого дна. Стукнешься о него так, что будешь корчиться на полу и смерти просить.

– Суда…

– Я, блядь, не могу потерять еще одного друга! – закричал он. Слова загудели, точно рассерженные осы в банке. – Может быть, ты совершенно здоров, может, ты справился с собой. Может быть, это случайность, как ты говоришь. Но все это – может быть. Я не приму никаких «может быть», или «надеюсь», или «наверное» и прочее дерьмо. Ты не убедишь меня, Билли. Доктор Ник сказал, что ты лжешь, и ему я верю. Он сказал, чтобы ты оставался тут, и в это я тоже верю. Сейчас ты – самому себе злейший враг.

Он довел себя до исступления. Знакомая комната, знакомый разговор – наверное, из всех углов призраки повылезали. Мне хотелось напомнить ему, что я – не Еси.

– Расскажи о пропавших записях.

Суда отступил на шаг и посмотрел на меня, словно на милого маленького щеночка, который вдруг прокусил ему ногу.

– Это моя жизнь. Не твоя.

– Твоя жизнь влезла в мою. Вчера ночью в туалете на меня напали какие-то бейсболисты, работающие на Санту. Думали, что я помогу им найти записи. Потом кто-то разгромил мой номер. Я начинаю подозревать, что Ёси не закончил какие-то дела, и ты про это знаешь.

Суда съежился, точно проколотый шарик. Близнецы-кикбоксеры опустили головы, как на похоронах. Всем троим явно хотелось перенестись в спортзал, избить ногами и руками большую грушу, которая не задает вопросов.

– Хорошо, – сказал наконец Суда. – Ёси только что закончил запись нового альбома. Он неделями сидел взаперти в студии, практически жил там. В ночь своей смерти он, скорее всего, сделал мастер-копии. Но почему-то в «Сэппуку» записи так и не попали. Они просто… просто исчезли.

– То есть как?

– Не знаю, – ответил Суда. – Обычно Ёси отправлял их в «Сэппуку» сразу. Но Кидзугути утверждает, что на студии их нет. И теперь даже эта моя чертова компания звукозаписи подозревает, будто я мухлюю, ясно? Вот почему Кидзугути послал своих урок на вчерашний концерт. Это предупреждение.

– Почему Кидзугути решил, что ты прячешь записи?

– Проще простого, – вздохнул Суда. – Этому хрену только деньги важны. Он уверен, что все остальные устроены так же.

– Все равно не понимаю.

– Ребята, подскажите.

– Восьмое декабря 1980 года, – монотонно завел Маки. – Джон Леннон убит Марком Дэвидом Чэпменом. Двадцать первое декабря – «Вообрази» занимает первую строку в рейтинге. «Сержант Пеппер» поднимается на третье место, а «Резиновая душа» становится тройным пла…

– Токио, двадцать пятое апреля 1992 года, – вмешался Аки. – Поп-идол Ютака Одзаки129129
  Ютака Одзаки (1966–1992) – японский рок-музыкант, признанный бунтарь и мученик от японского рока.


[Закрыть] умирает в подворотне, пьяный и раздетый догола. Не проходит и месяца, как выпущена «Исповедь существования» – она взлетает на первое место в рейтинге «Орисон». На следующий год «Обещанный срок» бьет рекорд и расходится более чем в…

– Норвегия, десятое августа 1993 года, – перебил Маки. – Граф Гришнак нанес своему товарищу по группе Юронимусу130130
  Варг Викернес, Граф Гришнак (наст, имя Кристиан Ларссон Викернес, р. 1973) и гитарист Юронимус (наст, имя Эйстен Аарсет, 1968–1993) – члены норвежской блэк-метал-группы «Мэйхем» (с 1984). Граф Гришнак, неонацист и приверженец сатанизма, в настоящее время отбывает тюремное заключение за убийство Аарсета, а также за многочисленные поджоги храмов разных конфессий и гибель пожарника.


[Закрыть] двадцать пять ножевых ран и уложил его на месте. Через четыре дня альбом «О таинствах Господа Сатаны» становится лидером музыкальной Норвегии.

– Пятое апреля следующего года, – продолжал Аки, оттесняя брата в сторону. – Курт Кобейн найден мертвым с пулей в голове. «Акустика в Нью-Йорке» вышла в ноябре. Меньше чем за месяц стала платиновой.

– Кобейна обнаружили в оранжерее, – дополнил Маки. – В теннисках «Пума».

Аки ткнул его в плечо:

– Какое это имеет значение?

– Просто так оно и было.

Аки фыркнул.

– Второе мая 1998 года. Бывший гитарист «Экс-Джэпен» Хидэто «хидэ» Мацумото совершил самоубийство через повешенье…

– Его сингл «Нырок ракеты» взлетел на четвертую строку…

– А его сборник «Психокоммуникация»…

– Полагаю, Чака усвоил основную мысль, – раздраженно прервал Суда. – Введение в маркетинг посмертного рока. Минута молчания сменяется блицкригом. Обыщите все архивы, микшируйте старое, собирайте, компонуйте, продвигайте, продвигайте, продвигайте!

Я обдумал эту мысль, но так ничего и не понял. А потому спросил Суду:

– Значит, Кидзугути верит, что все, как и он, гонятся только за деньгами?

– Точно.

– Тогда почему он подозревает, что ты хочешь помешать выпуску нового альбома? Судя по статистике братьев Фудзотао, ты бы и сам неплохо заработал.

– В том-то и дело, – вздохнул Суда. – Все песни написаны и исполнены Ёси. Это демоверсия, он все делал сам. Исполнял все партии. У меня нет авторских прав, я в этом не участвую. Студия забирает демовер-сию, нанимает по дешевке группу подыграть и продюсера – смикшировать. А потом выпускают в свет песни Ёсимуры Фукудзацу, написанные и исполненные им одним. Я полностью за бортом. Не увижу и йены.

– Поэтому ребята из «Сэппуку» решили, что ты придерживаешь записи, дожидаясь от них выгодного предложения?

– Не совсем так, – нахмурился Суда. – Они думают, я прячу демоверсию, чтобы заставить их выпустить концертный альбом или что-нибудь из архивных записей, в чем я тоже участвую. Думают, я цепляюсь за свое место. Потому что всем понятно: следующий альбом станет главным в истории «Святой стрелы». Они могут выпустить диск, на котором Ёси поет только «Сукияки»,131131
  Сукияки – традиционное японское блюдо из мяса с овощами и тофу.


[Закрыть] и все равно диск станет тройным платиновым.

– Верно, – признал я. – Так где же ты спрятал записи?

– Иногда склонность к конфронтации заводит тебя слишком далеко, – мрачно предупредил Суда.

– Но ведь по контракту записи принадлежат «Сэппуку»? Если они так уверены, что ты их прячешь, почему не напустить на тебя адвокатов?

– Разумеется, – сказал Суда, – но тут все решает время. Публика непостоянна. Юристы действуют медленно. Мафия – гораздо быстрее.

Я обдумал это со всех сторон, даже с точки зрения Санты. Если записи достанутся ему, он отхватит у «Сэппуку» большой куш. Достаточно, чтобы реанимировать «Взлетную Полосу». Компании «Сэппуку» это не по нутру, но они уступят. Суда прав: время решает все.

– И что же ты собираешься делать?

Вместо ответа Суда изогнул бровь и осторожно потер ладонями лицо. Тут я всерьез посочувствовал парню, хоть он и собирался запереть меня в этой клаустрофобной дыре.

– Не знаю, – ответил он. – Доволен?

– Я бы помог тебе найти записи.

– Ага. В местном опиумном притоне.

– Суда…

– Ёси всегда становился такой умный, когда наширяется. Крутит тобой, как захочет, а тебе кажется, будто он только о тебе и заботится.

– Ты не можешь силой меня удерживать…

– Аки и Маки смогут.

Созвездие близнецов уставилось на меня. Я не видел в их глазах торжества, злорадного превосходства или желания запугать. Молча и тупо их лица подтверждали очевидный факт – да, братья смогут меня тут удержать. Если угодно, могу проверить. Но пока я избрал компромиссный путь – нытье.

– Суда, не могу же я просто исчезнуть на два дня. Меня люди будут искать.

– Дай мне телефоны, я позвоню.

Я раскрыл было рот и снова закрыл, осознав, что блефую. Звонить Саре или еще кому-то в «Молодежи Азии» нельзя, а то полный самолет разгневанных американцев явится громить Токио. А может быть, не станут меня спасать, а умоют руки, поди знай.

– Посиди тут, для статьи пригодится, – сказал Суда. – На своей шкуре поймешь, как жил Ёси. Ты прямо в музее оказался. Разберись. Пошарь вокруг. Тут куда ни плюнь – Ёси.

По-видимому, он сам ощутил весомость сказанного, большие печальные глаза сделались еще больше и печальнее. Сквозь прореху в занавеске струился мягкий оранжевый свет, Суде очень к лицу. Точно портрет маслом: «Басист в перчатках без пальцев».

– Почем знать, – продолжал Суда. – Вдруг нам повезет, и ты найдешь записи у него под кроватью. Но слишком не усердствуй.

Я хотел спросить, что означает последнее замечание, но тут понял, что Суда исчез. Понял, что Аки и Маки исчезли вместе с ним. Понял, что крепко сплю.