355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Айрис Мердок » Сон Бруно » Текст книги (страница 14)
Сон Бруно
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:28

Текст книги "Сон Бруно"


Автор книги: Айрис Мердок



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава XXV

На пороге гостиной в своем коричневом плаще с поднятым воротником стояла Лиза. На полу в прихожей был виден большой клетчатый чемодан. Солнце, выглянувшее после дождя, заливало комнату ярким светом. У окна стоял Майлз.

– Закрой дверь, Лиза.

Вопрошающе глядя на Майлза, Лиза показала рукой назад, на прихожую.

– Диана наверху, – сказал Майлз. – Не думает же она, что ты уедешь, не попрощавшись со мной.

– Я не хочу усугублять…

– Ее боль? Тут уже ничего не изменишь. А как быть с нашей болью?

– Давай не говорить об этом, – сказала Лиза. Она закрыла дверь.

– Как же не говорить? Ведь мы сказали уже самое главное.

– Возможно. И хорошо, что мы на этом остановились.

– Ты решила покончить со мной одним махом.

– Это единственный выход.

– Может быть, даже и правильный. Хотя не уверен. Но уж, конечно, не единственный. Это насилие над природой.

– То, что правильно, чаще всего и есть насилие над природой.

– Господи, Лиза, у меня кровь стынет от того, что ты говоришь.

– Я знаю. Я люблю тебя, Майлз, – произнесла она сухо.

– И я люблю тебя. Очень люблю. Я буду любить тебя всю жизнь. Я всегда буду думать о тебе.

– Не всегда, Майлз.

– Если, по-твоему, все кончено, ты ошибаешься. Нельзя столь хладнокровно распорядиться чувством.

– Совсем не хладнокровно, Майлз. Пойду позову Диану.

– Нет-нет, подожди.

Майлз подошел и стал в дверях. Лиза отступила в комнату.

– Сними плащ, Лиза.

– Нет.

– Еще не поздно придумать что-нибудь. Никогда не поздно, тем более сейчас.

– Не затевай этого разговора, – сказала Лиза, – не надо. Чем больше мы скажем друг другу, тем больше будем мучиться. И я и ты – мы оба прекрасно знаем, что другого выхода нет.

– Но мы ничего не обсудили.

– Ты же прекрасно понимаешь: мы ни к чему не придем.

– Мы ведем себя как безумцы, Лиза.

– Пойми, Майлз, это безнадежно, пойми. Пока ты не полюбил меня… хорошо, пока ты не понял, что любишь меня, я могла еще жить здесь. Я страдала, но мне было хорошо. Выносимо. Но теперь жизнь стала мучением и для меня, и для Дианы. Ты ведь знаешь, с Дианой ты не расстанешься. Ты любишь ее. А жить на два дома немыслимо. Я этого не выдержу, даже если выдержишь ты и выдержит Диана. Пойми ты, пойми, так уж оно все устроено. Ничего не поделаешь.

– Может, есть еще что-нибудь, что-нибудь такое, до чего мы не додумались?

– Нет.

– Я бы расстался с Дианой. Мы ведь и не говорили…

– Нет, не расстался бы, Майлз. Это как раз то, чего нам не следует обсуждать. Мы должны оставаться людьми. От любви не умирают. Сейчас в нас все до безумия обострено. Но пройдет полгода, и нам станет легче, хотя, когда ты влюблен, это трудно себе представить.

– Мне не станет легче через полгода, Лиза. Кажется, ты не понимаешь всей серьезности случившегося. Я ждал такую, как ты, всю жизнь.

– Я понимаю, Майлз. Ведь я люблю тебя. Я тоже ждала, я жила любовью эти годы. Я не думала, что все так кончится. А если бы даже и думала, я бы все равно любила и ждала. Нельзя идти к цели напролом, губя всех – Диану, тебя, меня. Разве, бросив ее, могли бы мы жить вместе? Мог бы ты писать стихи, а я – делать все то, что я делаю для людей?

– Ты говоришь, мы все преувеличиваем. А не преувеличиваем ли мы страданий Дианы? Может, ей как раз будет хорошо, лучше, чем…

– Она твоя жена, она отдала тебе жизнь. Этого ни преувеличить, ни преуменьшить нельзя.

– Господи, я понимаю, что нельзя…

– Сейчас ты думаешь обо мне. А если б ты ушел со мной, ты бы думал о Диане.

– Лиза, сейчас происходит то, чего я не в состоянии выдержать. Я никогда не верил в твой отъезд. Вот почему я спокойно выслушивал твои доводы. Но и теперь, когда происходит самое невыносимое и мы расстаемся, я знаю только одно – ты не права. Должен же быть какой-то выход. Я только чувствую, что тебе нельзя уезжать, нельзя уходить из моей жизни.

– И все-таки тебе придется смириться с моим отъездом, Майлз. Вот, смотри – у меня билет на самолет, Лондон – Калькутта.

Лиза открыла сумочку, достала красный авиабилет и показала его Майлзу, держа в поднятых руках.

– Когда ты летишь?

– Этого тебе лучше не знать, Майлз. Я тебя безнадежно люблю. Даже сильнее, чем раньше. И мне очень трудно расстаться с тобой. Сейчас, когда я вижу, что ты начинаешь верить в то, что я уезжаю, я тебя особенно люблю. Мы должны сохранить любовь, не опорочить ее, даже если мы ее и убиваем.Понимаешь?

– Любовь и смерть. Мне это представляется не столь романтичным, Лиза.

– Ничего романтичного тут нет. Это действительно смерть. Мы забудем друг друга.

– Нет-нет. Ты слишком многим жертвуешь – ради меня с Дианой…

– Я жертвую не ради тебя с Дианой. Я приношу жертву своей любви. Эта любовь столь велика, что я не могу поступить по-другому.

– Не можешь пойти ни на какой компромисс?

– Ни на какой. Только если бы я встретила тебя первой, раньше Дианы, но это уже непоправимо.

– Господи, Господи, раньше, первой… Что же тут непоправимого, это вполне поправимо…

– Я сюда больше не вернусь.

– Мы с тобой еще встретимся.

– Не встретимся.

– Значит, ты едешь на родину Парвати…

– Я всегда хотела туда.

– Так это там ты будешь работать?

– Да. Я обо всем договорилась в Комитете защиты детей. Я еду в их Калькуттское отделение, а потом уже в какое-то конкретное место. Придется изучать хинди. Я буду очень занята.

– А я не буду занят. Я остаюсь здесь один со своим горем. Я буду тосковать по тебе.

– Ты будешь писать стихи. Поверь, Майлз, пойми меня и смирись.

– Я не могу писать. Твой отъезд тем более не вдохновит меня, а убьет.

– А твои боги, Майлз? Они тебя вознаградят.

– Они не вознаграждают за отказ от любви.

– Кто знает?

– Ты будешь мне писать?

– Нет.

Майлз протянул руку, погладил рукав ее плаща, сжал теплое запястье. Затем медленно притянул ее к себе. Она вяло повиновалась, только склонила голову ему на плечо. Проговорила, уткнувшись в пиджак:

– Я сделала ошибку, приехав сюда, Майлз, нельзя было мне у вас жить. Есть тайны, которые сами себя выдают.

– Я люблю тебя. Это была и моя тайна.

– Я заразила тебя любовью.

– Это не проказа, Лиза, хотя так же неизлечимо. Пожалей меня… – Он стал осыпать поцелуями ее лицо.

Лиза мягко отстранилась.

– Мы зря затеяли с тобой этот разговор, Майлз. Ты ведь постараешься утешить Диану, правда? Вот что требуется от тебя сейчас, этим ты и займешься. Ты должен поддержать Диану. Ее боль – совсем другая, чем наша. Уж я-то знаю.

– У тебя такой тон, будто ты приговариваешь нас к смерти.

– А теперь мне нужно идти. Я позову Диану.

– Нет, нет-нет, подожди, пожалуйста… Лиза, нам нужно многое сказать друг другу… Мы ни о чем не договорились… Я не знаю, где ты, что ты… Встретимся через несколько дней, за это время мы все обдумаем. Я не могу вот так отпустить тебя.

Лиза открыла дверь и позвала:

– Диана!

Диана медленно спустилась по лестнице. Она была тщательно, даже нарядно одета: голубой твидовый костюм, в ушах – серьги. Видно было, что она недавно плакала.

– Я уезжаю, Ди. Не сердись на меня. И не забудь навестить Бруно.

– Бруно тоже нужна ты, а не я, – натянуто произнесла Диана, глядя на сестру.

– И ты станешь нужна. Возьми его за руку и погладь, только с любовью…

– Хорошо-хорошо.

– Ди, ты не проводишь меня до метро? Нет, Майлз, ты оставайся дома. Диана меня проводит… Надень плащ, Ди, на улице дождик.

Лиза пошла к двери, и Диана медленно последовала за нею, не взглянув на Майлза. Он стоял на пороге гостиной и смотрел, как они уходят. В открытую дверь видна была улица, сияющая в голубой дымке дождя.

– До свидания, Майлз.

Дверь закрылась. Они ушли. Майлз вернулся в гостиную, опустился в кресло. Это не конец, сказал он себе. Теперь мне нужно просто все обдумать. Проснувшаяся в нем надежда заглушила боль. Он взглянул в окно на мокрый сад, на светло моросящий дождик. Она не сказала, где она будет жить, но он найдет ее. Возможно, это известно Диане. Да и в любом случае можно даже полететь в Калькутту. Она же не умерла, она не ушла навеки. Нет-нет, думал он, я не смирюсь, не приму ее смертного приговора.

Глава XXVI

Бруно спал. Огромная голова, которая из-за косматой бороды казалась еще крупнее, неудобно свесилась набок, рот был открыт, нижняя губа влажно блестела среди тусклых седых волос. Он глубоко, прерывисто дышал. Темные пятнистые руки с опухшими суставами подрагивали, пальцы нервно теребили светло-желтое покрывало. Может, ему снится что-нибудь, подумала Диана.

Бруно спросил про Лизу. Диана сказала, что она уехала. Он спросил, когда она вернется и уехал ли Майлз тоже. Кажется, он считал, что Лиза – жена Майлза. Диана ответила ему неопределенно. Он расстроился, сделался рассеян и, словно не замечая ее присутствия, произнес: «Бедный, бедный Бруно». В конце концов ей удалось вовлечь его в разговор, они поговорили о домах, в которых ему довелось жить раньше, о преимуществах различных районов Лондона. О том, как меняется Лондон, так же ли он красив, как Рим или Париж. Бруно немного оживился. Диана не могла заставить себя погладить его, как велела Лиза, но, сделав над собой усилие, взяла его за руку, и Бруно не отнял руки, время от времени он даже безотчетно сжимал ей пальцы. Он не вызывал у нее прежнего отвращения, но трудно было вынести запах в комнате и мучительно ощущать этот внутренний распад, обреченность. Было что-то странное и горестное в худеньком, изможденном теле, которое едва угадывалось под одеялом, словно оно ссохлось до предела и все жизненные соки отдало голове. Разговаривали они после обеда. Диана побаивалась встречи с Денби, к которой была сейчас не готова; и только собралась сказать, что ей пора, как Бруно неожиданно, продолжая держать ее за руку, уснул.

Диана растерялась и подумала: а вдруг он умирает? Она осторожно высвободила руку. Бруно дышал спокойно и ровно. Едва она отодвинула стул и встала, как сразу же ощутила, что Бруно отвлек ее от горя, нахлынувшего теперь снова при воспоминании о Майлзе и Лизе. Она стояла и смотрела на Бруно, пока все не расплылось у нее перед глазами. Она повернулась, пошла к двери и по дороге увидела, отчетливо и ясно, как деталь на картинах фламандцев, большой стеклянный пузырек с таблетками снотворного, стоящий на мраморной столешнице книжного шкафа. Она знала, что это такое, так как Бруно упомянул об этих таблетках, отвечая на ее вопрос, хорошо ли он спит. Диана застыла, глядя на пузырек.

С Майлзом она не обсуждала происшедшее. Он сделал несколько вялых попыток завести с ней разговор, но, казалось, испытал облегчение, когда она просто отвернулась от него, как побитая кошка, и ничего не ответила. Дня два после ухода Лизы они жили с Майлзом как два маньяка, с головой ушедших в бурлящую бездну своих дум. Вместе с тем внешне в их поведении не было ничего необычного. Диана ходила за покупками, Майлз – на службу. Они спали в одной постели, точнее, всю ночь молча и неподвижно лежали бок о бок. Диана беззвучно плакала, слезы падали на подушку, она не отирала их. Днем они были подчеркнуто вежливы друг с другом, внимательны и предупредительны, соблюдая все приличия. Единственное, что изменилось в распорядке дня, – это еда. Словно по молчаливому уговору, они избегали совместных трапез. Диана время от времени приносила в столовую тарелки с бутербродами, и они порознь съедали их в течение дня, смущенные тем, что вообще в состоянии есть.

С Лизой Диана тоже ничего не обсуждала. Она не выказала сестре ни малейшего недовольства; и Лиза не пыталась объясниться с нею, хотя дважды взяла руку Дианы, сжала ее и приложила к своей щеке; Диана же молча, с недоумением посмотрела на нее. Она предполагала теперь, что Лиза решила уехать в Индию сразу же после ночного визита Майлза и ничего не сообщала об этом, пока не договорилась о работе. Она объявила, что уезжает, в самый день своего ухода из дому, утром, и Диана видела, что Майлз был ошеломлен не меньше, чем она. По дороге к станции метро Лиза говорила торопливо, холодно и деловито, а Диана молчала. Лиза внушала Диане, что Майлза нужно удерживать от всяких попыток разыскать ее, пока она не уедет в Индию, и что, конечно же, ничего у него не выйдет, даже если он и будет пытаться найти ее. Куда она направлялась, Лиза не сказала. Уже у самого метро она снова заговорила о Бруно. Они обнялись, постояли, закрыв глаза и крепко прижавшись друг к другу. И Лиза ушла.

Диана бродила по улицам весь этот день, и следующий тоже, сидела на скамейках в парках и в церковных двориках. Она бесконечно обдумывала все с самого начала, пытаясь найти что-нибудь утешительное для себя, но не находила. Первое время у нее не было никаких сомнений, что Майлз и Лиза уйдут вместе. Теперь у нее не было никаких сомнений, что ради нее они окончательно и бесповоротно решили убить свою любовь. Она не могла понять, что хуже. Предполагая, что они уйдут вместе, она оставила в стороне вопрос об их порядочности, а исходила только из того, какой великой и страстной была их любовь. Диана сразу же оценила силу этого чувства, поняв, что произошло нечто невероятное и что жизнь ее полностью перевернулась. Увидев однажды за обедом, как они смотрят через стол друг на друга, она тут же поняла, насколько всепоглощающее, огромное, зрелое чувство владеет ими. Диана никогда не ожидала ничего подобного. Ей и в голову не могло прийти, что сестра, которую они жалели вместе с Майлзом, способна пленить его.

В смятенном, испуганном воображении Дианы возникали картины ее будущей жизни, и все они были одинаково безотрадны. Как только страх, что Майлз от нее уйдет, уменьшился, ей стало казаться, что гораздо хуже и труднее принять жертву от них. Лучше уж самой принести себя в жертву. Тогда по крайней мере была бы оправдана и стала бы выносимей та жгучая ревность, смешанная с обидой, которую она все равно продолжала чувствовать и которая не уменьшилась ни на йоту, а только увеличилась теперь, когда она видела, как Майлз с обезумевшим взглядом мечется в четырех стенах на Кемсфорд-Гарденс, словно зверь в клетке. Для нее тоже и дом, и сад сделались неузнаваемы, представлялись теперь местом безысходного одиночества, тюрьмой. Майлз не мог ожидать от нее благодарности, даже если считал, что ведет себя с ней безупречно. Именно это его отношение к ней, возможно, и мучило ее больше всего. Решение Лизы и Майлза вроде бы обязывало Диану к благодарности, но оно и безмерно унижало ее. Интересно, что они говорили о ней? Она старалась не следить за ними. Может быть, они проводили целые дни вместе, пока она сидела и ждала их приговора. «Ты не можешь бросить бедняжку Диану». – «Бедняжка Диана, это разобьет ей сердце». – «В конце концов, она твоя жена. У нее нет никого, кроме тебя». – «Она не такая сильная и независимая, как ты, Лиза». Странно, они поменялись с Лизой ролями. Теперь Диана – птица с перебитым крылом, и ей никогда уже не взлететь.

Если бы они ушли, думала Диана, мне бы легче было это вынести. Конечно, мне было бы очень тяжело. Она пыталась представить себе опустевший дом, лишившийся вдруг привычного тепла и уюта. Они сжились за это время, словно зверята в берложке. И душа ее тонула в омуте горя, куда безвозвратно кануло ее семейное благополучие. «Никогда уже не будет как раньше, никогда». А вот если бы они ушли, думала она, у меня достало бы сил, самолюбия и гордости, чтобы пережить это. Я бы постаралась доказать им и всему миру, что очень даже распрекрасно могу это пережить. Мне было бы не так горько. Я нуждалась бы в поддержке, конечно, и нашла бы ее в ком-нибудь или в чем-нибудь. А теперь мне, победившей, удержавшей свои позиции, абсолютно не на кого опереться, я раздавлена. Тут я проиграла по всем статьям. Она отняла у меня Майлза, разрушила мою семью, у меня нет никаких надежд на новую жизнь, я осталась среди руин прошлого. Майлз с Лизой поступили правильно, и именно поэтому мое положение столь плачевно. Моя боль, моя беда навеки замурованы у меня в душе. Мне неоткуда взять сил, нечему пустить во мне ростки; я не могу продолжать жить в этой ненавистной роли жены, которой они решили принести в жертву свою великую любовь. Они унизили меня, уничтожили. Рано или поздно Майлз заговорит. Он будет говорить мягко, вкрадчиво, пытаясь внушить, что все-таки любит меня. Но я же видела, что такое их любовь. У нас с Майлзом никогда не было ничего подобного.

Они отказались от мысли уйти вдвоем. Ну а если бы она сама ушла, предоставив их друг другу? Она понимала в глубине души, что это было бы избавлением от неуемной боли. Она могла бы уехать куда-нибудь за границу, не оставив адреса. Но они вряд ли поверили бы, что она уехала навсегда. Они стали бы преданно, вместе разыскивать ее. Ведь у нес не было ни профессии, ни средств к существованию. Она подумала даже, не уйти ли ей к Денби, но тут же осознала, что это безумная мысль. Если бы она ушла к Денби, почувствовали бы Майлз и Лиза свою вину или это было бы для них освобождением? Диана во все это время тягостных своих раздумий не забывала, что у нее в запасе есть еще Денби. В душе у нее по-прежнему жило чувство симпатии, благодарности к нему, она продолжала воспринимать его как отдохновение от Майлза. Здесь по крайней мере была почва для новой любви. Ей показалось очень странным, что Майлз не обмолвился ни словом по поводу пьяного визита Денби. Вне всякого сомнения, собственные страдания затмили для него истинный смысл поведения Денби. И все же был ли резон уходить к Денби? Не исключено, что он просто не знал бы, что с нею делать. Все это закончилось бы неразберихой и выявило бы окончательно ее безнадежную, рабскую привязанность к Майлзу. Неужели нет никакого выхода?

Диана посмотрела на таблетки, потом на Бруно. Он лежал в том же положении, в каком разговаривал с нею, слегка приподнявшись, голова повернута набок. Нелегко было понять, даже глядя прямо ему в лицо, открыты у него глаза или нет. А вдруг он потихоньку следит за ней? Диана вернулась, подошла к кровати. Затаив дыхание, наклонилась над ним. Его глаза, почти неразличимые на опухшем лице, были плотно закрыты. Он тихо дышал, красная нижняя губа выпячивалась и спадала в такт дыханию.

Диана стояла посреди комнаты и смотрела в окно, на серые набухшие облака, которые, клубясь, проносились мимо труб электростанции. Мучительный страх охватил ее. У нее достаточно сил, чтобы вычеркнуть из жизни все эти постылые годы. Она любила Майлза и продолжает его любить до умопомрачения. Но не обернется ли теперь будущее серой вереницей лет на пепелище любви? Он никогда не простит ей своей жертвы. И она никогда не простит его. Они будут наблюдать воочию, как растет между ними стена отчуждения. Но если она уйдет со сцены, исчезнет, исчезнет совсем, она сохранит любовь: любовь Майлза, свою, Лизину. Не это ли самый простой выход, выход для них для всех, единственный выход?

У Дианы перехватило дыхание, голова кружилась. Она пошла к двери и взяла таблетки. Потом отворила дверь.

Прямо перед нею на лестничной площадке стоял долговязый черноволосый молодой человек.

– Ой, – сказала Диана. Что-то зловещее, жуткое было в этой неподвижной, внезапно представшей перед нею фигуре.

– Прошу прощения, если я испугал вас, – мягко сказал молодой человек, – я только хотел узнать, есть ли кто-нибудь у Бруно.

Диана закрыла дверь и спрятала пузырек с таблетками в сумочку.

– Мы с ним разговаривали, но он уснул.

– Меня зовут Найджел. Я сиделка. Сиделка Найджел. Почему-то не существует этого слова в применении к мужчине, а ведь есть же слова – писатель и писательница. Наверное, потому, что женщин-писательниц гораздо больше, чем сиделок-мужчин. Вы не находите?

– К сожалению, мне нужно идти, – сказала Диана. Она стала спускаться по лестнице.

Однако Найджел быстро обогнал ее и встал лицом к ней перед дверью на улицу.

– Подождите, не уходите.

– Я спешу, – сказала Диана.

– Одну минутку.

Она остановилась в нерешительности и взглянула на него. У Найджела было очень бледное, словно бы сонное лицо, он стоял, лениво прислонившись к двери и раскинув руки. Диана была смущена и испугана.

– Позвольте мне пройти, пожалуйста.

– Нет, миссис Гринслив.

– Вы меня знаете…

– Я прекрасно вас знаю. Зайдемте-ка сюда, мне нужно вам кое-что сказать. Пожалуйста.

Он взялся за ремешок ее сумочки и мягко увлек ее в комнату напротив. Комната имела нежилой вид, в ней пахло пылью и сыростью, шторы были наполовину задернуты.

– Это гостиная. Но сюда никто никогда не заходит, как видите. Присядьте, пожалуйста.

Он слегка подтолкнул Диану, она опустилась на коричневый плюшевый диван, подняв облако пыли, и чихнула. Найджел раздвинул шторы, и в комнату хлынул холодный свет пасмурного дня.

– Чего вы хотите от меня?

– Вам необходимо кое о чем узнать.

– О чем же именно?

– Денби любит вашу сестру.

Диана изумленно взглянула на Найджела, который стоял у окна, покачиваясь из стороны в сторону.

– По-моему, вы ошибаетесь, – сказала Диана. – Денби почти ее не знает.

– Он знает ее достаточно, чтобы потерять от нее голову.

– Должно быть, вы перепутали меня с сестрой. Не потому, что Денби… Впрочем, это вас не касается.

– Ничего я не перепутал. Вы ему нравились. Но потом он встретил и полюбил Лизу.

– Вы ошибаетесь, – сказала Диана поднимаясь.

– Взгляните-ка. – Найджел протянул ей кусочки бумаги, склеенные скотчем. Это было одно из незаконченных писем Денби к Лизе.

Диана пробежала письмо глазами, и оно выпало у нее из рук. Она снова опустилась на диван, глядя прямо перед собою. Конечно же, это знамение свыше. Теперь она знала, знала со всей очевидностью, что любовь Денби могла бы спасти ее от самоубийства. Но вот – Лиза отняла у нее и Денби. Диана сжала сумочку, нащупала лежащий там пузырек с таблетками. Пойду домой, подумала она, нет, пойду в гостиницу и сейчас же это сделаю. Все кончено. И с Денби тоже… Лиза завоевала весь мир. Слеза поползла у нее по щеке. О Найджеле она забыла.

Он сидел рядом с нею.

– Я решил, что вам следует об этом знать, если это что-то меняет.

– Ничего это не меняет, – сказала Диана, отирая слезу. Она снова попыталась встать.

– Подождите. Мне нужно вам еще кое-что сказать.

– О чем?

– О Майлзе с Лизой. Вам не стоит отчаиваться.

– Откуда вы все знаете?

– Потому что я Бог. Может быть, в наше время он вот так и приходит в мир, немножко сумасшедший, незаметный человек, все его отталкивают, сбивают с ног, топчут. Или пусть я псевдобог, или даже один из бесчисленных псевдобогов. Это не важно. Псевдобог все равно истинный Бог. Любая религия возвышает душу.

– Отпустите меня, – сказала Диана.

Найджел положил руки ей на плечи.

– Не нужно на них обижаться. Не нужно сердиться. Здесь не место обиде, не место злобе. Это испытание, испытание. Чтобы обрести новые небеса, новую землю. Это под силу лишь вам. Вы сможете, сможете все преодолеть.

– Отпустите меня. Это не ваше дело.

– Мое. Я люблю вас.

– Не говорите глупостей, я вас первый раз вижу.

– Не первый. Это я красил ограду. Это я запачкал волосы краской…

– Но там был… совсем другой… – Диана поднесла руку к лицу. Ей показалось, что она сходит с ума.

– Кроме того, я люблю всех.

– Тогда это не любовь. Уберите руки, пожалуйста.

– Не любовь? Я же вам сказал, что я Бог.

– По-моему, вы сумасшедший. Или наркоман.

– Какая разница. Диана, можно мне называть вас Дианой? Знаете, вы очень красивая.

Руки Найджела скользнули по ее плечам и сомкнулись на спине. Она стала сопротивляться, но он оказался на удивление сильным.

– Хотите, чтобы я подняла крик?

– Вы не поднимете крик. К тому же, кто придет вам на помощь? Бруно? Я просто хочу удержать вас своей любовью, пока не скажу вам все.

Диана, которая не могла пошевелить руками, попыталась оттолкнуть его коленом. Снова взметнулось облако пыли. Диана опять чихнула, а Найджел еще крепче стиснул ее в объятиях. Горестные, беспомощные слезы хлынули у нее из глаз. Она перестала сопротивляться.

– Ну-ну, не нужно бить бедняжку Найджела, он вас любит. Вы должны простить Майлза и Лизу.

Диана дала волю слезам. Она не могла их вытереть, потому что Найджел не отпускал ее. Наконец она сказала:

– Как?

– Дайте им переступить через вас. Может быть, они выбрали верный путь, пусть даже гордыня правит их норовистыми конями. Это можно понять. Поймите же и простите.

– Но и у меня есть гордость, – сказала Диана.

– Отбросьте ее. Избавьтесь от этого тяжкого груза.

– Но мне совсем не легче оттого, что они пошли правильным путем, – сказала Диана. – Они принесли мне большую жертву. Я бы должна быть им благодарна. Но я не могу. Они безумно любят друг друга.

– Каждый еще больше любит себя. Любовь к себе, к своей жизни толкнула их на этот путь. Они ничем не пожертвовали. Они выбрали то, что лучше для них.

– Я не могу обсуждать этого с вами, – сказала Диана. Она уже больше не пыталась вырваться.

– Но вы уже обсуждаете это со мной, милая. И самое удивительное, что все будут живы-здоровы. Майлзу будет хорошо, вы будете добры к нему, будете ходить за ним, как за ребенком.

– Им нужно было уйти вместе. Он станет презирать меня. Между нами больше не может быть любви. Представить себе страшно, что он думает теперь о ней и обо мне.

– Едва ли люди думают друг о друге. Они созерцают в уме плод своего воображения, имеющий сходство с тем, о ком они якобы думают, и обряжают его себе на потребу. Майлз не может думать о вас. Майлз думает о Майлзе. И это вы тоже должны понять и простить. Он еще будет доволен собой, и вы увидите улыбку у него на губах.

– А я как же?

– Вот оно! Все пекутся о себе! Смягчитесь. Отдайте им всю себя. Отбросьте гнев и ненависть. Любите. Отдайте себя всю. Любите Майлза, Денби, Лизу, любите Бруно, Найджела.

Диана склонила голову Найджелу на плечо. Слезы у нее на щеках высохли и больше не капали на пиджак Найджела.

– Я не знаю, как это сделать.

– А вы попробуйте, стоит ведь только захотеть.

– С ума сойти, еще и Денби с Лизой. Словно сон, наваждение, ничего нельзя понять.

– Это и есть сон, Диана. Понять можно лишь малую толику, вот и не сходятся концы с концами. Когда мы страдаем, мы думаем, что за всем кроется сложный промысл. Но это лишь порождение нашего больного воображения.

– Да, мне казалось, за всем этим кроется какой-то промысл, – произнесла Диана. Она выпрямилась и пригладила волосы. Найджел разжал руки.

– Ну вот видите, боль уже и проходит.

Она откинулась на спинку дивана, взглянула на Найджела и только теперь заметила синяк у него на лице вокруг заплывшего глаза.

– Где это вас угораздило?

– Столкнулся с реальным миром. А он ранит.

– Бедный Найджел…

– И отдайте-ка мне таблетки. Они вам не понадобятся.

Рука Найджела скользнула в сумочку Дианы, где лежал пузырек со снотворным. Он извлек его оттуда и положил к себе в карман.

Диана потерла заплаканное лицо, разглаживая кожу.

– Да, наверное, не понадобятся. Хотя я и не знаю почему. Ведь это все бессмысленно, о чем вы мне говорили.

– Конечно, конечно, я и есть бессмысленный жрец бессмысленного Бога. Но если псевдоврач – не врач вовсе, то псевдобог – все же Бог, Диана. Разрешите проводить вас домой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю