Текст книги "Персиковое дерево"

Автор книги: Айрин Дэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Так что злые и перепуганные стражники топтались себе внизу, раздираемые внутренними противоречиями и никак не способные решить, кого же они все-таки опасаются больше, а Конан, злой и голодный, в предвкушении веселой разминки поглядывал на них сверху, попутно размышляя над тем, чего бы еще на них уронить.

В этот момент Эсаммех и появился – маленький, седенький, с козлиной бородкой и льстивыми манерами, кланяющийся через слово и растягивающий все многочисленные морщины своего невероятно сморщенного лица в вечной беззубой улыбке от уха до уха.

Он непрестанно что-то говорил, улыбался и кланялся, кланялся, кланялся… Он кланялся всем – сержанту, хозяину гостиницы, оторопевшим служкам, Конану, стражникам – всем вместе и каждому в отдельности. И очень скоро все оказалось улажено самым прекрасным образом.

Стража ушла, вполне удовлетворенная: сержант – позвякиванием в кошельке, а стражники – сохранностью зубов. Довольный хозяин, тоже разбогатевший на пару монет, скрылся в глубине дома и больше не надоедал Конану разными глупостями. На верхний этаж при помощи веревки был подан обед, вполне ублаживший Конана, а тем, что осталось от лестницы, с энтузиазмом занялись четверо малолетних оболтусов, обрадованных неожиданным развлечением.

* * *

Обычно после обеда настроение Конана менялось к лучшему. Особенно, если еда соответствовала его представлениям о трапезе приличествующей настоящему варвару. Поэтому благодушно рыгнув, Конан согласился принять шустрого старичка. Принять и выслушать. Просто принять и выслушать – ничего более…

Вот тут-то и выяснилось, что предлагать старичок желает вовсе не от своего имени.

Выяснилось, правда, не сразу – оказавшись в занимаемой Конаном комнатушке, старичок по-прежнему улыбался, кланялся и говорил, говорил, говорил… Говорил он много и цветисто. О добрых старых временах, когда жили настоящие герои, покрывшие себя неувядающей славой. О сложности современной поры для достойного человека, когда настоящие герои вынуждены наниматься в охранники к разжиревшим купчишкам или служить в городской страже.

Говорил он все вроде бы правильно. Только вот через поворот клепсидры Конан поймал себя на том, что клюет носом, убаюканный плавно текущими восхвалениями.

Это его слегка рассердило.

И потому он демонстративно громким зевком прервал очередную тираду и приказал старичку отвести себя к хозяину. Поскольку он, Конан, переговоров о важных делах со слугами отродясь не вел, а подобное шустрое трепло никем другим просто не могло быть.

Он понял свою ошибку сразу, едва переступив порог уединенного дома на окраине Шадизара – куда привел его старик. Выяснилось, что словоохотливость была свойственна не только слуге. Пусть даже и доверенному.

* * *

Хозяин шустрого старичка, туранский принц Джамаль, был точно так же суетлив и пышнословен. На этом, правда, все сходство между ними заканчивалось, поскольку хозяин был молод, смугл, высок и черноглаз. Блестящие волосы его метались за спиной беспокойными черными крыльями, когда резко менял он позу или взмахивал руками, пытаясь жестами усилить свои слова. Не в силах усидеть на месте, он метался по внутреннему закрытому дворику и говорил, говорил, говорил. Его руки тоже непрестанно метались, разбрызгивая по серым камням яркие отблески от самоцветов перстней. Камни были такой ослепительной яркости и величины, что заставляло человека понимающего непременно усомниться в их подлинности.

Маленькое простенькое колечко черного золота совершенно терялось на фоне этого великолепия. Малоопытный вор ни за что бы не позарился на подобную безделушку, даже и не заметив его, ослепленный и зачарованный окружающим сверканием.

И только поэтому остался бы жив.

Конан не был начинающим. И заметил колечко сразу. С первого же беглого взгляда.

За одну эту вот безделушку можно было оптом скупить не только все, что красовалось на руках и одежде его собеседника, но и все, что их окружало. Включая бесценные вендийские ковры, в которых человек утопает чуть ли не по колено и редкие кхитайские сосуды тончайшего фарфора, что стояли у входа во дворик. Про такие мелочи, как усеянная драгоценными камнями золотая и серебряная посуда на низеньком лаковом столике, и говорить было смешно.

И вовсе не потому, что все драгоценности эти были фальшивыми. Напротив! Маленькое черное колечко как раз и было гарантией их подлинности. Потому что обладатель явно имел возможность ни в чем себе не отказывать.

Кольцо было фактически бесценным.

За него одно при желании можно было, наверное, купить весь Шадизар, включая Ларшу со всеми ее проклятыми сокровищами, некогда погубившими отряды Тиридата Заморийского. Если бы, конечно, нашелся покупатель, не только достаточно богатый, чтобы заплатить подобную цену, но и настолько безрассудный, чтобы колечко это в руки взять. Потому что носить его без вреда для собственного здоровья мог только потомственный туранский вельможа, да не из простых, а королевской крови.

Кольцо это было невероятно старым, и каждый новый придворный маг считал своим прямым долгом и почетной обязанностью наложить на него еще пару другую небесполезных для своего господина заклятий. На плодовитость й верность жен. На быстрое исцеление ран. На крепкое здоровье. От отравлений. От неудач на охоте. От вражеской стрелы. От измены друга. Да мало ли каких «от» и «на» понапридумывали эти маги за прошедшие века?! Кольцо от этого настолько пропиталось магией, что уже само по себе являлось властью, а не просто служило ее символом.

Именно таким вельможей королевской крови и был смуглый принц Джамаль – молодой мужчина с дергаными жестами и безумным взглядом, нервно расхаживающий перед спокойно стоящим Конаном. Варвар не понял бы ни слова из его сбивчивой речи, если бы ни старик-толмач, который ухитрялся шустро переводить многословные пассажи своего владыки.

Четыре луны назад он, лучший из лучших принц и один из наследников великого владыки был нагло и гнусно ограблен. Из его тщательно охраняемого сада умелые воры похитили Персиковое Дерево, жемчужину коллекции и усладу очей, отраду сердца и печени. Именно под сенью этого редкостного дерева предпочитал проводить молодой наследник послеобеденное время, у ее корней ночами виделись ему самые сладкие сны, навеваемые самым усладительным ветерком. Но вовсе не из-за подобных милых сердцу привычек не было Дереву этому равных под этим небом.

Просто Персиковое Дерево был деревом необычным.

Оно было волшебным.

И уж совершенно точно волшебными были два растущих на нем огромных персика, восторженному описанию которых принц Джамаль посвятил чуть ли не целый поворот клепсидры – ровно по половинке на каждый.

Этих персиков, похоже, всегда вырастало именно два. Идеально круглых и очень сочных. Мужчина, отведавший их нектара, становился неутомимым – обстоятельство, и для простого гражданина приятности не лишенное, а для туранского наследника, с его многочисленным и постоянно пополняющие гаремом приобретающее важность просто первостепенную. В этом-то, похоже, и заключалась основное коварство похитителей – во всяком случае, с точки зрения самого Джамаля. И именно из-за этого уникального свойства волшебных плодов, похоже, отсутствие персикового дерева на законном месте в саду не давало несчастном молодому Джамалю спокойно спать ночами – во всех смыслах этого слова.

Разумеется, он сразу же начал поиски пропажи. А как же иначе? Практически сразу же и начал. Как только немного успокоился и перестал метаться по дворцу с обнаженной саблей в руке и жаждой крови в черных безумных глазах, а оставшиеся в живых слуги смыли каменные плиты от крови своих менее удачливых коллег, не вовремя подвернувшихся под горячую руку. Отмыли хотя бы настолько, чтобы по ним можно было передвигаться, не рискуя на каждом шагу поскользнуться или споткнуться о чью-то свежеотрубленную голову – рука у молодого наследника была очень горячей.

Но сразу же обнаружили определенные трудности в опознании грабителей – или хотя бы описании их примет. Конечно, та половина стражи, что пережила налет, вполне бы могла описать приметы преступников, а впоследствии даже и опознать их.

Могла бы… Если бы дожила до этого…

Молодой владыка не без оснований полагал, что именно стража в лучшем случае не слишком старательно выполняла свои прямые обязанности, а в худшем – так и вообще была подкуплена похитителями. А потому именно провинившиеся воины первыми усеяли своими повинными головами мраморные плиты дворцовых двориков. И, когда у принца Джамаля появилась мысль о необходимости выяснения примет налетчиков, оказалось, что выяснять эти приметы было уже не у кого…

Другой бы на его месте сдался. Но молодой наследник был не только горяч – он был еще и упрям. К тому же немалое количество неудовлетворенных жен и наложниц могут придать невероятную храбрость и настойчивость даже самому робкому мужчине.

Разумеется, он нашел похитителей.

Да и могло ли быть иначе?

Конечно же, не могло! Глупый вопрос.

На это, правда, ушло четыре луны и куча золота из сокровищницы, но зато теперь он точно знал не только исполнителей, но и заказчика – и, глядя в мстительно сузившиеся черные глаза, Конан неожиданно для себя понял, что искренне сочувствует им обоим. Но в данный момент главным было то, что принц Джамаль знал точный адрес нынешнего обладателя бесценного дерева.

Именно поэтому он и приехал сюда – тайно, под чужим именем, всего лишь с жалким десятком слуг. Именно поэтому снял вот этот тесный домишко на задворках города, недостойный даже купца средней руки, а не то что лучшего из владык великого Турана, кровного наследника великого короля, да живет он вечно! Именно поэтому вот уже луну без малого проживает он здесь в невероятно аскетических условиях, словно раб, почти не покидая своего тайного убежища и питаясь, чем придется, да что там – почти голодая!

При этих словах переводчика Конан оценивающим взглядом обвел загромождающую лаковый столик посуду и решил, что они с принцем Джамалем, пожалуй, одинаково правильно смотрят на количество и качество еды, необходимой настоящему мужчине для того, чтобы не голодать. Четыре жалких цыпленка, с десяток плошек с какими-то приправами к овощам, блюдо с этими самым овощами, три маломерных кувшинчика с разными винами и крохотные плоские чашечки для этих самых вин, а также горы каких-то малопонятных, вареных в меду фруктов – нет, это не еда для настоящего мужчины! Так, баловство одно, только аппетит раззадоривает…

Воистину, великие жертвы уже принес Джамаль, обуреваемый справедливым желанием вернуть себе свою бывшую собственность. Он даже ходил по местным улицам в одежде, недостойной последнего нищего! Но подобные жертвы не были напрасными – он сумел подобраться к задней стене нужного ему здания никем не узнанным! И даже видел свое сокровище – мельком, в узкую щель в заборе, но видел! Собственными глазами убедился, что оно именно там, в целости и сохранности, и что новые хозяева, похоже, обеспечили ему вполне сносный уход.

Дело оставалось за малым. А именно – вернуть сокровище на его законное место в саду самого наследника.

Можно было, конечно, попытаться сделать это легальным путем. Да только вот вряд ли местные городские власти согласились бы с законностью требований какого-то там рядового купчишки, а открывать свое истинное имя и положение принц Джамаль хотел менее всего. По мотивам хотя и политическим, но вполне понятным. Продать только что купленное чудо-дерево нынешний владелец отказался – даже за сумму, превышающую заплаченную им самим в три раза. Для вооруженного же налета у принца сейчас было слишком мало людей – и не было никакой гарантии, что, попытайся он ввести в Шадизар стражников в необходимом количестве, местные власти не воспримут это как начало необъявленной войны. Да и соседние страны в подобной ситуации не останутся равнодушными, а развязывать долгое и кровопролитное всеобщее побоище Джамаль не хотел, несмотря на всю свою молодость и горячность. Оставалось одно.

Кража.

Тихая, незаметная, ловкая ночная кража.

Именно эту кражу и намеревался поручить молодой наследник Конану. Не слишком сложное, но очень неплохо оплачиваемое дельце. Дня три подготовки и одна ночь активной работы – и за все это полновесный мешочек с парой сотен завлекательно поблескивающих серебряных кружочков.

Конан ничем не выказал своего первоначального удивления несоразмерностью платы и оплачиваемой работы. И особой радости не выказал тоже. Он давно уже убедился, что лишней платы не бывает – наниматель всегда норовит придумать за эту самую лишнюю плату парочку дополнительных условий, выполнить которые зачастую оказывается намного сложнее, чем провернуть само дельце.

Вот и на этот раз он не ошибся – дополнительные условия обнаружились и у принца Джамаля.

Причем, судя по тому, как усиленно заметались его волосы и руки, не говоря уже о прочих частях тела, – условия эти относились к категории Очень и Очень Важных. Можно даже сказать – наиважнейших.

Условия эти касались собственно волшебных персиков..

Похоже, принцу крайне необходимо было не столько само дерево, сколько эти самые уникальные и неповторимые плоды. Во всяком случае, за сохранность и возвращение законному владельцу этих восхитительнейших и нежнейших фруктов в ненадкусанном и не помятом виде Конан должен был отвечать головой.

– Хорошо, – сказал Конан, героическим усилием воли подавляя зевок. – Я понял. Персики – это самое главное. Персики – и их сохранность.

Внезапно в его слегка затуманенную послеобеденной усталостью голову забрела интересная мысль. Конан пригляделся к ней – сначала недоверчиво, но потом со все большим воодушевлением. Мысль ему нравилась.

Нравилась настолько, что, пожалуй, требовала быть высказанной вслух.

– Послушай, принц! Если тебе так нужны эти персики – зачем тащить целое дерево? А сами плоды я украду в два счета, хоть сегодня же ночью…

И понял, что ляпнул что-то не то – с таким откровенным ужасом уставился на него толмач, даже морщины на лице его от ужаса слегка разгладились.

А в конановскую голову заглянула и вторая мысль – вслед за своей пришедшей ранее слишком уж торопливой приятельницей.

Конан крякнул.

Вот же богами на голову обиженный! Легче ему, понимаешь… конечно, легче! Только вот кто будет платить полновесным туранским серебром за то, что способен походя совершить любой мальчишка?.. Дело, понимаешь, одного плевка… вот одним плевком тебе и заплатят! Вон как старик глазенки-то вылупил – не верится ему, поди, что варвар сам себе цену сбивает.

Между тем старик перевел – трясясь и запинаясь чуть ли не на каждом слоге. И теперь на Конана уставились уже две пары глаз – с одинаковым ужасом и неверием. А потом…

А потом Конан увидел кончик очень острого кинжала.

Хорошо так увидел.

Качественно.

Трудно не обратить внимания на кинжал, острый кончик которого находится в непосредственной близости от твоего собственного зрачка.

Конан замер.

Не от страха – бояться он разучился еще в раннем детстве. Не от растерянности – чего тут теряться? Ситуация яснее некуда.

Просто обретающийся на той стороне кинжала молодой Джамаль, похоже, был безумен, а таких лишний раз лучше не раздражать, когда подносят кинжал к твоему глазному яблоку. Думающие иначе обычно потом всю оставшуюся жизнь щеголяют роскошными украшениями в виде повязки. Этак наискосок… через то, чем они бесстрашно когда-то разглядывали кончик кинжала, уверенные, что его хозяин просто блефует. Те же из них, чья вера наиболее крепка – еще и с деревяшкой вместо ноги. Или – обеих ног. Это уже от уровня веры зависит.

Конан же в подобных случаях предпочитал не рисковать, а потому не шевелился и даже старался не моргнуть, чтобы не располосовать верхнее правое веко на мелкие ленточки.

Несколько мгновений длилась немая сцена, показавшаяся ее участникам очень долгой. Потом Джамаль внезапно отшвырнул кинжал в сторону. Конан видел, как тот воткнулся в стену и задрожал. Хороший кинжал, ничего не скажешь, за такой на рынке немало дадут, стоит запомнить на всякий случай…

Принц и наследник же тем временем неожиданно рухнул на колени и завыл, раскачиваясь из стороны в сторону, вцепившись руками в свою пышную шевелюру и добросовестно пытаясь проредить ее хотя бы наполовину. Повыв немного и выдрав-таки пару черных клочков, он снова заговорил – еще более лихорадочно, чем раньше.

Конану запрещается рвать волшебные персики.

Конану запрещается вообще до них дотрагиваться.

Конану запрещается причинять нежнейшей кожице бесценного дерева хотя бы малейшую царапину.

Более того – Конану вообще запрещается под страхом мучительной смерти дотрагиваться до этого дерева голыми руками! Ему следует аккуратно изъять товар, запаковать в рулон нежного шелка – шелк Конану выдадут – и нести потом с величайшей осторожностью.

Конан затосковал.

Простенькое на первый взгляд задание становилось все более и более муторным, на глазах обрастая ловушками и подводными камнями.

– А если вред уже был причинен? Еще раньше? Мне нет охоты отвечать за чужие проделки.

Принц заверил, что в таком случае Конану ничего не грозит – у них есть свои способы установить, кто именно и когда причинил вред, после чего примерно наказать мерзавца. Правда, если указанный вред будет причинен именно волшебным персикам, то это скажется на величине оплаты. Полную Конан получит только за дерево с двумя плодами. Персики без дерева – тут у Джамаля задергалась щека – не принимаются и не оплачиваются вообще.

Конан вздохнул.

Дело ему уже давно перестало нравиться, но пока он не видел приличного способа отказаться, сохранив при этом лицо и получив хотя бы небольшую оплату – за беспокойство. Решил уточнить напоследок – так уже, на всякий случай.

– А если этих самых персиков будет больше? Мне тогда заплатят тоже больше – или как?

Принц Джамаль, услышав перевод, на какое-то время впал в ступор.

Моргнул даже.

Посмотрел на Конана с каким-то странным интересом. Еще раз моргнул. Старик-толмач же поинтересовался осторожно, явно по собственной инициативе – как это вдруг персиков может стать больше?

– Как, как… – Конана уже начинала злить эта болтовня. Тем более, что обед давно уже переварился, а нового тут, похоже, не предвиделось. – Выросли! Столько времени прошло – вполне могла еще пара-другая появиться…

Старик взвизгнул. Тоненько так – Конана аж передернуло. Потом перевел, продолжая повизгивать.

Пару мгновений Джамаль оторопело моргал, а потом вдруг тоже разразился раскатистым хохотом. И только тут до Конана дошло, что визг старичка тоже был всего лишь смехом.

Конан пожал плечами.

На богами обиженных не обижаются. Тем более – на тех богами обиженных, которые еще и платят. А эти платили, и платили хорошо – отвеселившись, принц Джамаль сказал, что удваивает названную первоначально сумму. Просто так удваивает, безо всяких условий – очень уж ему понравился веселый варвар со своими шутками.

А тут как раз и обед подали – хороший такой обед, хотя сладостей и тут было немерено. Туранцы умудряются даже мясо готовить с медом, такая уж странная нация.

После обеда Конана проводили к казначею, который выдал ему задаток и увесистый рулон золотистого шелка. Шелк занял большую часть заплечного мешка, но Конан не беспокоился – при выполнении этого дельца ему не понадобится много припасов.

Так что расстались Джамаль и Конан – если и не друзьями, то, во всяком случае, людьми, вполне довольными друг другом.

Четыре следующих дня Конан посвятил осмотру местности.

Обошел все расположенные поблизости от нужного дома таверны. В каждой посидел, выпил вина. Прислушивался к разговорам, разглядывал посетителей. С некоторыми даже знакомился.

Уже на третий день к вечеру он выяснил все, что хотел, и даже придумал способ почти законного проникновения на территорию нужного сада. Четвертый же потратил на уточнение деталей и создание подходящей ситуации. А вечером решил немного расслабиться. Немного, потому что на утро уже договорился об очень важной встрече.

Пришел в приличный трактир. Заказал вина.

И увидел за соседним столом тщедушную фигурку в куцем плащике…

Расслабился, называется…

* * *

Конан встал. Как мог, отряхнул мерзкую одежонку. Хотел сплюнуть, да во рту опять пересохло.

Он уже приблизительно знал, что и в какой последовательности собирается делать исходя из так вот резко и кардинально изменившихся обстоятельств. Тот варвар, который не способен мгновенно перестроиться в соответствии с новой обстановкой, обычно очень недолго успевает прожить в горах Киммерии. И не оставляет после себя глупых и неприспособленных детей, могущих передать свою ущербность следующим поколениям. Горы – суровые воспитатели.

Но сначала он должен был завершить одно маленькое дельце…

* * *

Недалеко отошедший маг долго наблюдал за тем, как взобравшаяся на вершину холма тщедушная фигурка суетится вокруг огромного круглого камня, явно пытаясь столкнуть его под уклон. Холм был тот самый, на склоне которого вольготно расположилась такая гостеприимная харчевня.

Задумка вообще-то была хорошая.

Скатись этот камешек с откоса – и от хозяйственных пристроек трактира вряд ли что уцелеет, а при снисходительном взгляде кого-нибудь из многочисленных богов судьбы в сторону бедного варвара – может серьезно пострадать и само главное здание. Нет, что ни говори – задумано было неплохо.

Только вот исполнение оставляло желать лучшего.

Много лучшего.

Конечно, в своем прежнем теле этот варвар справился бы, даже не вспотев. Одной левой, можно сказать, справился бы.

Но в том-то и дело, что тело его в данный момент скептически наблюдало за его глупой и бесполезной возней с вершины соседнего холма. Предварительно, конечно, сделав себя невидимым – очень удобное заклинание, маг его еще в ранней молодости придумал, когда подглядывал за девушками. Потом стало лень тратить время на такую ерунду, да и девушки за это время свою привлекательность почему-то подрастеряли, и за последнюю сотню зим он этим заклинанием не воспользовался ни разу. А вот, надо же – не забыл за столько лет, с первой же попытки получилось.

Конечно, он мог бы помочь этому глупому варвару. Одной левой.

Но – зачем?

Чем раньше этот глупый киммериец поймет нынешнее положение вещей и перестанет трепыхаться – тем ему же будет лучше. К тому же воспоминания о подглядывании за девушками неожиданно оказались приятно волнующими. Маг опять ощутил почти забытое за давностью лет нечто. На этот раз, правда, выраженное в куда более решительной и почти что непререкаемой форме – молодому здоровому телу мало было одних мыслей, оно властно требовало немедленного воплощения их в жизнь. Потянувшись с хрустом, маг хмыкнул и подумал, что время ожидания окажется, похоже, куда лучше, чем он предполагал…

Отвернувшись, он решительно зашагал вниз с холма. На круглый камень и крохотную фигурку рядом с ним он больше уже не оглядывался.

* * *

Камень был огромен.

Камень был упрям.

Но варвар, которого может переупрямить какой-то там камень, очень недолго живет в киммерийских горах.

Здесь, вдалеке от породивших его гор, неведомо какими силами занесенный на холмистую границу бескрайней и ровной, как стол, степи, он был, пожалуй, самым упрямым и непрошибаемым существом. Или сущностью – Конан слабо разбирался в магических делах и вечно путал эти понятия. Достаточно просто того, что камень был.

Огромный, неприступный, побитый временем и поросший по низу зеленовато-серыми бородами многолетнего мха, он основательно расположился на вершине холма задолго до рождения не только самого Конана, но, пожалуй, что и его прадеда. И, со свойственным всем огромным камням упрямством, в ближайшее время совершенно не собирался покидать своего уютного лежбища. Упрямый был камень. Мощный.

Это – если рассматривать его отдельно, на фоне огромной и плоской, как стол, степи.

Но против киммерийских гор он был – так себе камешек.

Хиловатенький…

На катки пошла кстати подвернувшаяся на заднем дворе харчевни груда поленьев, приготовленная для очага – Конан видел как-то в пустыне, как при помощи таких вот катков тощие и мелкие рабы тягали огроменные монолиты для постройки каких-то совсем уж циклопических сооружений. Вот те глыбы действительно потрясали воображение, а рабы были куда мельче и изможденнее Конана, даже в теперешнем его состоянии.

А еще те рабы применяли длинные прочные бревна с упором, наподобие качалок со смещенным центром. При помощи таких качалок, упираясь на длинную сторону верхнего бревна, даже слабый человек мог поднять огромную тяжесть. На чуть-чуть, но поднять. А нам много и не надо – только на катки столкнуть. Назывались эти чудо-качалки потешно – рррычаг. Наверное, потому, что, наваливаясь на бревно всем телом, рабы яростно рычали от усердия.

Конан тоже зарычал.

Не потому, что хотелось, а просто так, для порядка. С этой магией лучше быть осторожным. Мало ли – вдруг рычание является ее необходимым атрибутом и без него ничего не сработает?

Помогло рычание или нет, но камень не выдержал.

Сначала подался чуть-чуть, потом – сильнее. Качнулся. Тяжело повернулся, выворачиваясь из земли и оседая на застеленные скользким шелком катки. И начал свое неотвратимое скольжение вниз, поначалу медленное и плавное, но постепенно набирающее мощь и скорость.

Катиться ему оставалось не меньше минуты – холм был не маленький. Конан как раз успел на ходу смотать и сунуть обратно в заплечный мешок изрядно испачканный и местами даже порванный шелк и начать неторопливый спуск по дороге, когда снизу с той стороны холма до него донеслись треск, грохот и чьи-то вопли.

Но оборачиваться он тоже не стал.

Зачем?

– Ну и для чего мне может понадобиться такой никчемный работничек, как ты?

Нрагон, старший стражник одного из самых богатых на сегодняшний день шадизарских купцов, был явно раздосадован. И для досады у него имелись веские причины.

Он был хорошим старшим.

Может быть – даже самым лучшим во всем Шадизаре. Его подчиненные тоже были своеобразной элитой – подтянутые, дисциплинированные, преданные – как на подбор. Они не были случайными людьми, оказавшимися занятой одной работой – они были отрядом, причем отряду настоящих бойцов. Более пятнадцати зим они вместе с Нрагоном охраняли караваны, и за все это время в стычках с разбойниками потеряли всего трех человек. Чего тут было больше – везения, правильного нрагоновского руководства или свирепой неукротимости самих охранников, об этом пусть судят другие. Самому же Нрагону было вполне достаточно того, что это – было. И что отряд его считался одним из лучших на всем караванном пути. Если не самым лучшим. И считался, заметьте, вполне заслуженно…

Они и на службу к внезапно разбогатевшему мелкому купчишке пять лет назад так и поступили – все вместе, целым отрядом. С возрастом, знаете ли, как-то тяжеловато становится спать на голой земле и питаться исключительно солониной да сухарями.

Они тогда не прогадали – купец, их новый хозяин, резко пошел в гору.

Тоже перестал сам мотаться с караванами, передоверив это дело приказчикам да младшим помощникам, приобрел парочку домишек на природе, с рабами и прочей необходимой живностью – для летнего отдыха, а в самом Шадизаре отстроил роскошнейший то ли дом, то ли настоящую крепость, с роскошным садом, и фонтанами. За пять прошедших зим штат его прислуги увеличился чуть ли не вдесятеро, появились в загородных домах и новые охранники – как же без них? Но к Нрагону и его подчиненным купец проявлял уважение, оставил в центральном, городском, доме, да и набора новых стражников от Нрагона не требовал.

На такое хозяйское уважение приходилось отвечать еще большим усердием да старательностью. Кому другому подобное могло бы оказаться и в тягость, но ребята у Нрагона были натасканные, понятливые и преданные. И со службой своей до недавнего времени справлялись вполне успешно.

Но это – до недавнего времени.

Словно сглазил кто великолепную команду, словно какой-то из ненароком обойденных подношением мелких богов решил вдруг обидеться и всерьез напакостить. Когда позавчера один из опытнейших нрагоновских бойцов получил тяжелую травму в одной из бездумных и яростных кабацких драк, причем получил по глупой случайности, от вовсе даже и не ему предназначенного удара деревянной скамьей по голове, Нрагон даже не удивился. Он давно уже ожидал чего-то подобного. Все последнее время к этому и шло.

Конечно, отсутствие одного бойца не могло существенно ослабить отряд. Тем более – такой отряд, как у Нрагона. Печальное событие, кто спорит, но вовсе не повод для серьезных волнений.

Да только вот в том-то и дело, что другой стражник вот уже почти что полную луну залечивал ногу, сломанную во время неудачного падения. А еще один нрагоновский подчиненный некоторое время тому назад отпросился на свадьбу. Знал бы Нрагон, что такая вот беда позавчера приключится – ни за что бы не отпустил. Ну и что, что свадьба эта, на которую он отпросился – его собственная? Настоящему воину не нужна обуза!

Отсутствие одного человека – ерунда. Двух – трудность, с которой еще можно как-то справиться.

Трех – катастрофа.

Ну, если и не катастрофа, то, во всяком случае – проблема, и проблема серьезная.

А возникающие перед ним проблемы Нрагон привык решать быстро и до конца. Особенно – серьезные.

Отряду требовались новые бойцы. Сильные, ловкие, знающие свое дело.

А, главное – молодые.

Что толку закрывать глаза на правду – с годами никто не становится здоровее и выносливее. Вот и среди нрагоновских вояк – спору нет, прекрасных вояк! – нет на сегодняшний день ни одного, не разменявшего четвертый десяток. Как минимум. А двое – так и вообще седые давно! Еще пара зим – и из них песок посыплется, никакие ежедневные тренировочные бои не помогут! Вот и у Хайя нога так долго срастается – зим десять назад, помнится, через неполную луну прыгал уже и на коне скакал вовсю, а перелом похуже был…

Женятся вот тоже.

Пока, правда, один только, да ведь это – как заразная болезнь! Стоит одному подхватить – и пиши пропало. Не остановишь без жестких мер. Вплоть до полного устранения источника заразы. Только вот как его устранишь? Совсем выгнать – так ведь не за что, боец хороший, и остальные не поймут, ворчать станут. А вот вернется он от молодой жены – глаза шалые, мышцы дряблые, морда счастливая… вот тут-то они все с цепи и сорвутся, к гадалке не ходить! Хорошо, если хотя бы треть отряда от злого поветрия спасти удастся!

А женатый человек – это уже не стражник. Не охранник. Он в первую очередь о жене начинает заботиться, о доме, о семье, о детишках. Такой еще трижды подумает, а стоит ли рисковать лишний раз за хозяйское добро? И еще, кстати, неизвестно, что в результате надумает!