Текст книги "Библия в СМСках"

Автор книги: Ая эН

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 9. Ябоко

– Б сказал: яблоко съеш – умреш. Е съела

– Зашибись! Умрла???

– Щаз! Выжила

– Соврал Б… И чо?

– Ничо. Любоff пошла. Родили Каина с Авелем

– Авель цаца Каин кака Гы!))))))))

– Ага. К убил А

– И чо?

– Б К проклял, потом простил. Жену дал

– Иди ты!

– Б сказал: кто К убьет, тому всемеро отмстится

– 0_о…Б добрый: братоубийцу ВСЕМЕРО защитил!)))

– А то!

«История с Евой и Каином»

Первая книга Моисеева. Бытие Главы 3 и 4

Выдержки из SMS-переписки двух молодых людей

Оно было одно – но зато какое! Большое, красное, гладкое и вкусное. Ябоко. Бабушка сказала, что его нельзя кушать. Что если Стас съест его до обеда, у него в животе заведутся чевяки и начнут кушать его кишки. Стас смотрел на ябоко и думал, что это неправда. Он уже сто раз кушал ябоки, и никакие чевяки в его животе не завелись. Правда, таких красивых ябок он еще никогда не ел. Мама покупала другие. Мамины ябоки были не такие красивые, но все равно вкусные. Где мама? Почему она так далеко уехала болеть? Когда Стас болеет, его кладут в кровать. А когда мама болеет, они переезжают жить к бабушке. Непонятно. А у бабушки нельзя есть ябоки.

Стас отошел от стола с тарелкой, на которой лежало яблоко, взял Ёлю и стал смотреть в окно. В окне был виден соседский сад. В саду росло всякое такое, что тоже было нельзя. Это было чужое нельзя, понятное нельзя. Соседи были добрые. Они разрешали Стасу гулять по саду. Стас там гулял и ничего не брал. И соседи были добрые. А бабушка куда-то ушла по делам. Она всегда уходит по делам. Мама уходила на работу, чтобы денежку заработать. На денежку можно было купить ябоки. А тут и так есть ябоки – да еще такие красивые… Стас повернул голову и опять посмотрел на тарелку. Зачем бабушке ходить по делам? Ей ведь не нужны денежки, у нее и так все есть. Ёля был со Стасом согласен. Но тактично помалкивал.

Стас отошел от окна с садом и вернулся к тарелке. Большое, красивое и до обеда нельзя. До обеда. А после? А после обеда чевяков не будет? А если сейчас уже после обеда? Стас закрыл глаза и представил себе обед. Вот он сидит и ест суп. Очень вкусный суп. Борщ. Или нет, просто суп. Съел. Теперь сосиску и картошку. Очень вкусная сосиска. Съел. А картошка невкусная. Стас не стал есть картошку. Он открыл глаза и опять подошел к окну.

Окно было распахнуто, в него можно было высунуться, забравшись с коленками на стул. Стул был старый, а подоконник горячий. На подоконник попадало солнце. За окном был соседский сад. Там в земле тоже были чевяки. Чевяки ползают в земле и едят землю. Они не едят кишки! Стас повернул голову и посмотрел на тарелку. Большое, красивое, красное, гладкое и вкусное.

Стас слез со стула, вернулся к столу, закрыл глаза, быстро как будто доел картошку и открыл глаза. Теперь было – после обеда. После обеда можно съесть ябоко? Стас неуверенно протянул руку и потрогал тарелку. Тарелка была холодная. Подоконник был горячий, а тарелка – холодная. А какое ябоко? Стас потрогал ябоко. Оно оказалось не холодное и не горячее. Большое! Стас взял ябоко двумя руками и вздохнул. Где же бабушка? Сказала – пойдет по делам, а ушла насовсем. И мамы все нет, болеет и болеет. А он уже и пообедал, и даже картошку доел…

Стас подошел к окну, залез на старый стул, облокотился на горячий подоконник и откусил большое ябоко.

Ябоко оказалось сочным. Стас не знал, что такое – «сочное», но ему понравилось, что это ябоко можно есть, как грушу или персик – то есть откусить и тут же втягивать в себя сок, чтобы не капало, а все попадало в рот. Стас втянул в себя весь сок после первого откуса и улыбнулся. И вслух, с набитым ртом, сказал:

– Хо-ошо!

Стас ел и смотрел в окно. Внизу тоже было хорошо. Справа, за забором, виден кусок улицы и дома напротив. На улице нет ни машин, ни людей, но в домах есть окошки. Стас стал считать окошки. Он умел считать почти до четырех. Вот так: раз-два-триче, раз-два-триче. Брат говорит, что так считать неправильно. Но это он сам неправильно! А Стас правильно.

– Аз, два, т’иче… Аз, два, т’иче… Аз…

Окошки кончились. Стас повернул ябоко и откусил с другой стороны. С этой стороны было еще вкуснее. Где же бабушка? А вдруг она никогда не вернется? Нет, она вернется. Может, она идет по улице? Стас взял Ёлю, открыл дверь и вышел на лестницу, на маленький квадратик открытой «прихожей», которой кончалась деревянная лестница, крашенная в грязно-желтый. Бабушки не было. Стас сел на связанный из детских колготок половичок, на верхнюю ступеньку, прислонил Ёлю к порожку и еще раз откусил ябоко. Оно еще не превратилось в огрызок, хотя уже не казалось таким большим и красивым. До косточек дело пока не дошло – Стас не любит косточки. Из косточек растут деревья. Косточки нельзя есть. Но возле хвостика косточек не бывает. Ябоко стало уменьшаться вокруг хвостика. Бабушки не было. Брата тоже не было. Вообще никого не было. Стас был один в целом мире. Ему не было страшно. Он привык к тому, что он в мире один. Ведь даже когда мама рядом, она – рядом, а он – один. Это хорошо. Один – не страшно. Один – значит, некого бояться. Значит, никто не обидит – ведь некому. Но все-таки пусть лучше бабушка вернется. Пусть она вернется и скажет, что мама уже стала здоровая.

День был хороший. Он тянулся бесконечно. Бабушка все не шла и не шла. А ябоко постепенно кончалось. Стас аккуратно взялся двумя пальцами за хвостик и двумя – за нижнюю часть огрызка и тихонько откусил – чтобы не дойти до косточек. Откусил – посмотрел. Косточек видно не было. В месте откуса была видна коричневая ямка в коричневых точках. Из ямки на Стаса смотрел большой розовый чевяк с большими зубами. Стас сразу понял, для чего чевяку зубы – чтобы откусывать кишки. А как понял – тихо и спокойно потерял сознание.

………………………………………………………………………………..

Apple поиск

Google: результаты поиска: примерно 430 000 000 (0,07 сек.)

Яндекс: нашлось 52 млн ответов

Yahoo! 10,400,000 results for apple

Rambler: По запросу найдено 502 тыс. сайтов, 105 млн документов

Bing: Результаты: 1 – 10 из 17 000 000

…………………………………………………………………………………

Глава 10. Путеводная звезда

– X родился бедным. Никто не знал, где Он родился, чей Он сын, и кто Он.

– Никто?

– Никто

– А мама-папа?

– Они знали. Пришли волхвы и принесли ему золото.

– А волхвы откуда узнали?

– Их привела звезда

– Звезда – навигатор, гы!)))

– Навигатор? А что, это идея!

«Волхвы и будущий Царь»

От Матфея святое благовествование, глава 2

Выдержки из SMS-переписки двух молодых людей

Ровно через десять дней Вигнатя позвонила внучке. Разговора их никто не слышал, но, судя по распечаткам телефонного оператора, длился этот разговор ровно 34 секунды. Положив трубку, Вигнатя взяла суму и пошла искать достойного сиротинушку.

Суму она взяла старую, чтобы сиротинушка не подумал, что она «богатая буратина». И оделась Вера Игнатьевна очень просто, под стать ридикюлю времен ее молодости. Кредитку, паспорт, права и мобилку предусмотрительно положила во внутренний карман кофты. Карман сильно оттопырился. Вигнатя переложила мобилку в ридикюль и решила во время поисков держать его подмышкой.

– Я ушла-а! – крикнула Вигнатя, в последний раз критически оглядывая себя в зеркале.

Любуня выглянула из ванной и обомлела.

– Вы куда это? – спросила она, подумала и уточнила: – Вот так… куда?

– По делу, Любушка, по очень важному делу! – и Вигнатя еще раз проверила карманы.

Любуня – слегка оплывшая от троих детей и многих пирогов тетенька шестидесяти лет с хвостом – недоверчиво поджала губы:

– В таком виде?

Вигнатя выдержала пятисекундную паузу, гордо сказала:

– Да!

И ушла. Любуня посмотрела из окна, как хозяйский «пежо» скрывается за поворотом, сняла с хвоста резинку, стягивающую жидкие волосы для того, чтобы они не попали в обед, и позвонила Максу.

Макс внимательно выслушал домработницу и понял, что бабулька начала чудить. Безупречный внешний вид для Вигнати всегда был превыше всего, кроме безупречного статуса. «Одна морщинка на чулке старит женщину в десять раз сильнее, чем десять морщин на лице!» – повторяла бабушка слова Коко Шанель, покупая ежедневно то новые чулки, то очередной крем для омоложения. И вдруг – дырявая сумка из нафталина, мятая юбка с пятном, – и идет по важному делу! Офигеть! И по какому такому особо важному делу… Неужели… Еще раз офигеть! Макса аж пот прошиб: дом и наследство! Неужели бабушка всерьез решила сотворить какую-нибудь глупость? Чем черт не шутит… Макс поблагодарил Любуню за оперативность и позвонил Марку Захарычу – домашнему юристу, бывшему дедушкиному однокласснику.

Захарыч внимательно выслушал юношу и понял, что Верочку, жену его безвременно ушедшего из жизни друга, постигла участь многих пожилых людей: у нее началось старческое слабоумие. Но панике поддаваться нельзя.

– Что поделать, Максим, что поделать, – философски заметил Марк Захарович, – все мы стареем, все рано или поздно начинаем вести себя неадекватно. Придется нам всем набраться терпения, мой мальчик, и приготовиться к тому, что, увы…

– Какие еще «увы», Маркзхарыч?! – воскликнул Макс. – Мы реально должны приготовиться к тому, что дедушкин дом в Опалихе и квартира на Стромынке уйдут налево из-за того, что бабка умом рухнула?

– Спокойно, малыш, спокойно. Ничего налево не уйдет.

– Так это ж все на Вигнатю записано! Кроме моей трешки на Садовой, все остальное пока – бабушкино. Взбрыкнет она копытом, и Ева – бомж!

– Макс, как тебе не стыдно! Про родную бабушку – копытом…

– Марк Захарыч, я извиняюсь, вы же знаете, что все мы любим нашу бабушку, но если она вдруг… ну, вы меня понимаете…

– Максим! Ничего. Налево. Не уйдет.

– А если сиротинушка?

– А я на что?

Через полчаса бурного разговора Макс почти уверился в том, что ничего страшного не произойдет и произойти не может. Во-первых, хоть бабушка и выходит из дому в старой юбке, это еще не значит, что она тронулась. Во-вторых, если она и тронулась, это еще не значит, что она пойдет искать сиротинушку. В-третьих, она его не найдет. В-четвертых, он ее разочарует. В-пятых, она просто их всех пугает. В-шестых, дарственную или завещание Вигнатя все равно будет оформлять с помощью Захарыча, а уж он не допустит. В-седьмых, можно будет объявить завещание недействительным, а Вигнасю – недееспособной. В-восьмых… В-восьмых Марк Захарыч попрощался с Максом, посмотрел на часы, включил комп и позвонил по скайпу в Америку, родителям Евгении и Максима.

В Америке было раннее утро, но Богачевы уже проснулись. Они внимательно выслушали опытного семейного юриста и поняли, что надо срочно принимать меры, пока дело не дошло до «в-седьмых». Обсудив с Захарычем детали предстоящей операции по переоформлению квартиры, дома и прочих ценностей и завершив звонок, они по-быстрому поссорились на предмет того, что все надо делать вовремя, а не когда петух жареный клюнет, и позвонили маме.

Вигнати еще не было дома. Любуня второй раз за день повторила все то, что рассказала Максу, а Макс, которому родители позвонили сразу после Любуни, в красках описал историю с пролитым шоколадом и десятидневным ультиматумом. Сразу после Макса родители позвонили Еве.

– Почему я всегда узнаю все в последнюю очередь? – возмутилась Ева. – В нашей семье меня вообще за человека не считают! Да, она мне звонила сегодня, мы мило поговорили. Чего хотела? Ничего не хотела, спросила, как дела, какие я новые фильмы смотрела, какие новые книги читала или не читала… Какая еще Библия? Мало ли, что бабушка с нейронов съехала, я при чем? Почему я не должна красить волосы? Что значит временно? У меня каникулы! У меня критические дни! У меня демократия в стране! У нас все девчонки уже красятся! Ничего я не выгляжу вызывающе в шортах! Я по Москве ни в шортах, ни в мини не хожу… Да? Даа?!.. А почему я к бабушке должна ходить как чукча? Ничего я не обижаю никакой северный народ! О’кей, чукчи форэвэ!.. Ладно, ладно, я взрослая, адекватная, все понимаю и тэдэ! Что там мне надо делать, чтобы не остаться на улице, диктуйте!

Каждый человек должен в жизни сделать три дела: родиться, пожить и помереть. Это программа-минимум. Но Вигнатя о ней не знала, поэтому считала, как все и как Макс несколько глав назад, что человеку положено сделать совсем другие три дела: посадить дерево, вырастить сына и построить дом. Сына Вигнатя давно вырастила, образовала, женила, огринкартила и пристроила на работу в нужное место. Деревьев, а также прочих цветов и кустарников натыкала на даче преогромное количество – причем некоторые собственноручно. А уж какая у нее оранжерея – респект! С домами и квартирами тоже был полнейший «зачот». Жизнь удалась. Но жизнь неотвратимо приближалась к концу, осознание этого свалилось на Вигнатю внезапно, и это было печально. Печальнее всего было то, что хотя жизнь и удалась, она как бы удалась, а на самом деле все не так просто. Вигнате категорически не нравилось направление, в котором двигается цивилизация, и ее внуки вместе с ней. С цивилизацией то есть. Уходить из жизни, оставляя мировые проблемы в столь плачевном состоянии было недопустимо. С этим надо было что-то делать. Что с этим делать, Вигнатя вроде как знала. Ей казалось, что она знает. Бороться. Сеять. Отделять от плевел. Нет, не так. Наоборот. Сначала отделять от плевел. Потом сеять. А потом бороться с сорняками. Вот так!

Да, и главное – надо верить. Верить в свет, в добро, в идеалы, в вечные ценности и в то, что все у тебя получится. Вот теперь так. Да, вот так.

«Пежо» вырулил на Садовое и немедленно был захвачен вечной пробкой. Вера Игнатьевна вздохнула и стала думать о вечном. Вечного в ее личном арсенале было немного, и это немногое (кроме пробки) было неуловимо и неосязаемо. И, что хуже, непроверяемо. Как можно по-настоящему верить в то, что ты не можешь проверить? С этим приходилось смиряться, но Вигнатя, как человек активный, смиряться не хотела. Она хотела действовать!

– Внуки! – сказала она зеркалу дальнего вида. – Мы остаемся жить не в детях, а во внуках и правнуках. И они должны быть нашим образом и подобием. Есть ли царствие небесное, нет ли его – это науке пока неизвестно. На всякий случай надо как следует подготовиться. Чтобы, стоя перед вратами, можно было смело и гордо сказать: да, я сделала все, что могла…

Вигнатя открыла окно и продолжила, обращаясь к левому зеркалу:

– Я сделала все, что могла, и заслуживаю того, чтобы меня пропустили!

Зеркало промолчало. Зато отреагировал мужчина в праворульном внедорожнике, стоящем левее Вигнати. Он вежливо приподнял темные очки и вместе с ними брови на лоб и заметил:

– Мадам, вы, безусловно, этого заслуживаете! Посигнальте! Все впереди взлетят и вас пропустят.

После чего галантно кивнул, опустил очки, поднял окно, включил кондишен, выключил радио, и устало подумал: «Хорошо, что я развелся. Все бабы – или стервы, или чокнутые!»

– Хам и нахал! – заключила Вигнатя, тоже подняла окно и продолжила думать о вечном.

Жизнь действительно подходила к концу. Тратить ее на думы о хамах и нахалах не оставалось времени. На всякий случай Вигнатя перестала думать вслух. Про себя думалось сбивчивее, но быстрее…

Итак, внуки. Внуки Вигнатю не радовали. Десятидневный срок был потрачен ими впустую. Максим по-прежнему сожительствует с девицей Аллой, Евгения же вообще отбилась от рук и творит незнамо что… Они даже десяти заповедей не знают, особенно девочка! И не то чтобы Вигнатя верила в эти заповеди, особенно в первые четыре из десяти, но альтернативы им не видела.

Надо принимать меры! Где можно найти в Москве достойного сиротинушку? Чтобы не тунеядца, не воришку малолетнего, не… не… не… Любой человек должен где-то спать, что-то есть и как-то одеваться. Где спят сиротинушки, Вигнатя слабо себе представляла. Но где едят, вычислить было проще. Раз дома их мамы-бабушки не кормят, значит, они должны питаться в каких-нибудь недорогих забегаловках… Вигнатя подрулила к «Макдоналдсу».

– Свободная касса!

Вера Игнатьевна критически оценила девушку в красной фирменной кепке и прошествовала мимо, к «Мак-кофе». А потом с каппуччино и куском пирога продефилировала обратно к белым столикам и выбрала место поближе к кассам.

Чувствовала она себя уверенно, но не очень уютно. То ли из-за того, что давно не сидела в местах общепита одна, то ли оттого, что ее наряд выглядел несколько нелепо среди массы нормально одетых людей… Одной рукой Вигнатя крепко держала ридикюль – неосознанно, второй держалась за чашку с остывающим кофе – так же автоматически. Пить ей не хотелось. Есть – тем более.

Залитое искусственным светом кафе наполняли стайки молодых и не очень людей. Они скользили взглядом по Вигнате и дружно направлялись со своими подносами за другие столики. Впрочем, Веру Игнатьевну это мало волновало, поскольку подходящих кандидатур в сиротинушки среди них пока не было. Через час бесплотного, нетерпеливого ожидания Вера Игнатьевна стало подташнивать от шума, запахов и движения. Ей казалось, что она находится посреди муравейника, где нет ни домашних, ни брошенных – все одинаковые, деловые, рабочие особи. Пришли, поели, посуетились, поговорили и ушли дальше работать. Осчастливливать их было бы проблематично. Вигнатя нервно съела сыпучий и липкий пирог, залпом проглотила коричневую жидкость с осевшими жирной пленкой сливками и вышла на улицу.

За все время сидения ей приглянулся только один паренек лет шестнадцати, у которого не хватило налички оплатить заказ, ему пришлось отказаться от салатика. «И рукава куртки потрепанные» – сразу заметила Вигнатя. Но первый и единственный относительно подходящий для знакомства пацан, едва водрузившись со своим заказом за стойку с одноногими высокими табуретами, извлек из видавшего виды рюкзака новенький нотик, нацепил наушники и лихо ушел в интернет. Вера Игнатьевна разочаровалась в избраннике и подумала, что покупать ему салатик не стоит. И объявлять избранным сиротинушкой – тем более.

На улице было еще шумнее и суетнее, чем в кафе. «Ничего. Первый блин всегда комом!» – утешала себя Вигнатя, сделав важный вывод: сиротинушки в «Макдоналдсах» не питаются. Ладно, неважно, где они питаются. Но они должны как-то перемещаться по Москве, а транспорта дешевле и всеобщнее метро в столице точно не существует. Вигнатя спустилась в подземку. Она верила в свою звезду. Провидение и логическое мышление обязаны вывести ее на достойную кандидатуру!

– Бабуль, привет!.. Алло! Бабуля! Ты меня слышишь? Ты где? Что там у тебя шумит? Телевизор?…Что-о-о? Метро? Ты в метро?! Ты разбила машину?

……………………………………………………………………………………..

Дети-сироты России

Всем, кому не безразлична проблема детей-сирот

Главная Новости Фотогалерея Детские дома Православные приюты Срочная помощь Форум Статьи и отчеты Спонсоры Опросы Контакты

Зарегистрировано детских домов: 2374

Количество детей-сирот в них: 56056

Алана Дзабраева

Алане 14 лет, она из г. Владикавказа. Алана ребенок-инвалид, ее диагноз – асептический некроз головки правой бедренной кости (состояние после острого лимфобластного лейкоза). В ГУ «Российская детская клиническая больница» по медицинским показаниям ей должны установить эндопротез тазобедренного сустава Aesculap Bicontact (Германия). Оплата эндопротеза за счет бюджетных средств не производится. Стоимость эндопротеза 135 860 рублей.

Собрано: 2 200 руб

Осталось: 133 660 руб

……………………………………………………………………………………..

Глава 11. Родословная

– У Ноя были сыны Сим Хам Иафет. Сыны Иафета: Гомер Магог Мадай Иаван Фувал Мешех и Фирас. Сыны Гомера: Аскеназ Рифат Фогарм

– Ты что больной я это в жизни не запомню!!!!!!!!!!

– Гомера хоть запомни. Это древний поэт. Извесн

– А это поможет?

– А я бог?) Откуда я знаю, может и поможет.

– Пиши суть

– Может я тебе позвоню?

– Нет!!! Пиши!!! Мы уже подъезжаем

– У Ноя было з сына и много внуков

– Скоко?

– Считаю!!!

– Скорее

– 60 вроде или 90

– ???????

– Пересчитал! Всего 90 – а 60 только с правнуками – а всего 90

– 90-60-90 есс)))))))) запомнила!!!!!!

«Потомство сыновей Ноевых»

Первая книга Моисеева. Бытие

Глава 10

Выдержки из SMS-переписки двух молодых людей

Станислав второй день молчал и почти ничего не ел. Неужели на него так подействовал приход Фомина и Светы? Он уже при них едва поковырял борщ, сидел бука букой. Правда, вечером выпил стакан молока с бубликом, но что там этот бублик, так, ерунда, а не еда… На другой день он заснул на лестнице, выронив недоеденное яблоко и даже не проснулся, когда вернувшаяся из жэка бабушка перенесла его в кровать. Потом молчал весь вечер. Салим сказал бабушке, что так с братом уже бывало и что наутро все пройдет. Но наступило утро, а Стас по-прежнему молчал, смотрел сквозь людей и с трудом проглотил пару ложек каши на завтрак. Бабушка думала, что помогла ее сказка про мышку, но Салим был уверен, что без его красноречивого кулака за бабушкиной спиной мышке было бы не справиться.

После завтрака все втроем возились на огороде за домом. Стас не возился, не помогал, а стоял возле стенки, спрятав руки за спину. «Странный мальчик, очень странный, убогий донельзя… Надо показать его врачам, может и в Москву даже свозить…» – думала бабушка. Была осень, была суббота, надо было дособирать последнее и подготовить землю к зиме – это для бабы Веры было важно, это как ритуал. Не уважишь землю-матушку, отец-мороз тебе попомнит… «Вот ведь чушь!» – думал Салим.

Потом обедали. Малыш без мышек-заек, но под угрозой «а если по попе?» разрешил влить в себя немного позавчерашнего свекольно-капустного варева и с явным облегчением отправился спать, как только пытка борщом была окончена. Сам разделся, натянул на себя пижаму, одеяло, отвернулся к стенке и закрыл глаза. «Бедный ребенок, ни мамки, ни папки. А к врачу пойдем на той неделе, не откладывая!» – решила бабушка и стала собираться. Сегодня надо было успеть поменять тапочки (неделю лежат), а потом в паспортный стол и в школу. Они в субботу там должны быть открыты… Наверное… «Хорошая» школа с «английским английским» находилась на другом конце города, но там вроде бы когда-то работала их дальняя родственница, которая могла «заступиться».

– У нас есть родственники в Ельце? – удивился Салим.

Кроме Фомина и тети Светы к ним никто пока не заглядывал.

– А как же! – удивилась бабушка. – У Василия, твоего прадеда, было трое сыновей. Вот тут средний, Иван, это он со своим старшим сыном и снохой.

Салим из вежливости взял снятую бабушкой с полки выцветшую фотографию в рамке и посмотрел на Ивана со снохой. Нос у снохи был, как у Буратино.

– У Сергея и младшего Василия было по двое детей. Но Анечка, царство ей небесное, погибла молодой. Людмила и Антон уехали… А вот Ванечка остался, и его жена Аня, из Воронежа, как раз и работает учительницей в той самой школе. Тетя Аня. Но ты ее, Санечка, в школе по отчеству называй, тетей не надо.

– Так она мне тетя?

– Как же тетя? Я ж тебе объясняю. Аня – жена Ивана, а Иван, Сергей и Василий – мои братья, дети прадеда Василия. А вот этот их сын – Ивана с Анной – тебе дядя. Дядя Лёша. Анна – жена, по крови тебе не тетя. Тетя, потому что тетя, женщина. Тетя, но не родная. Как тетя Света Фомина. А Леша – дядя по крови.

Бабушка ткнула пальцем в упитанного карапуза, который сидел на коленях у носатой тетки.

– Так, с тетей понятно. А дядя Лёша мне родной дядя?

– Почему родной? Двоюродный. Смотри. У Василия было три сына и я… Я родилась между Сергеем и Васей…

К счастью, бабушке пора было уходить, чтобы все успеть. Она попросила Санечку найти его метрику и всякие дипломы школьные, какие есть. Чтобы его взяли в школу с «английским английским».

– Чего найти? – переспросил Салим. – Какую еще метрику?

Бабушка только головой покачала. Мало того, что ее беспутная дочь не рассказала мальчику о его корнях, он даже не знает, что такое метрика!

– Ну как чего! Метрика. Документ, где написано кто ты, кто тебя родил… У Салима опять возникло желание «швырнуть тапочки в борщ». Ну не дура бабка, а?

– Это у меня в паспорте написано!

Бабушка готова была закипеть. Ну как же так можно-то? Стараешься, родишь-ростишь, чтоб все было по-хорошему, как у людей, создаешь райские можно сказать условия, а тут…

– Что у тебя в паспорте написано? Кто тебя породил, что ли, написано? И где это там написано? Метрика – вот самый главный документ, который при рождении дается.

– Свидетельство о рождении, что ли?

– Нуда!

– Так бы и сказала – свидетельство. А то метрика-шметрика.

– Да я так и говорю. Она в шкатулке должна быть с документами, которую мы в синей сумке привезли.

– Разберусь! Иди уж…

Бабушка ушла.

Первым делом Салим распахнул окно. Бабушка панически боялась сквозняков. Как можно бояться воздуха, которым дышишь?

Вторым делом Салим прогнал со стола кошку. Кошка трехцветная, из тех, что приносят счастье. Но счастье это все равно бабушкино, а не его. Так что – прогнал.

Третьим делом Салим вскрыл коробку, в которой приехали его учебники. Достал инглиш. Школы с «английским английским» он боялся. Не боялся, а – вдруг он там будет последним? Ни фига, он должен выучить его лучше всех. Знай наших, Елец – всем капец!

В открытое окно было слышно, как ругаются внизу соседи.

«Интересно, какие будут девчонки в новой школе?» – внезапно подумал Салим и, вместо того чтобы открыть учебник, подошел к зеркалу.

Главными плюсами своей внешности Салим считал отличную кожу и высокий умный лоб. Не какой-то там прыщаво-рыхлый бледнолицый, а бронзовый этот… как его… мачо, вот! Нос – нормальный, зачот. Губы… Черт его знает… Вообще-то Салиму его губы нравились, особенно если рассматривать вместе с волевым подбородком. Салим выдвинул подбородок вперед и повертел головой. Нет, губы тоже нормальные. Четко по-пацански. Вот когда улыбаешься…

Салим улыбнулся. Нет, лучше не улыбаться. Два кривоватых передних зуба портят все дело, но ведь не попросишь у бабки денег на зубного. Ну и ладно. Подумаешь! Мужчине улыбаться с зубами не обязательно! Лучше так – сдержанно. Без зубов. По-мужски.

Салим улыбнулся по-мужски. Получилось достойно.

Соседи внизу продолжали ругаться.

– Хелло! – сказал Салим. – Май нейм из Алек-сан-дер. Ай эм из Раша!

Получилось опять достойно.

Соседи перешли на мат.

– Нет. Неправильно. Фром. Ай эм фром Раша, – поправил себя Салим.

Внизу что-то грохнуло, а потом взвизгнуло. Грохнуло типа вазы, а взвизгнуло

типа женщины. И опять пошел мат на два голоса. Салим закрыл окно, стало тише. Это хорошо, пусть Стас спит. Не жизнь, а дребедень конкретная. Мать умерла, бабка – толстая жалкая дура, брат – глупый, отца нет и толком и не было…

– Мяу! – сказала кошка.

Надо было найти свидетельство о рождении.

Надо найти свидетельство, выучить английский и уехать отсюда в Америку. Стать банкиром. Или просто олигархом. А что? Он что, хуже других?

Салим раскидал по сторонам коробки и сумки, которые еще не успели распаковать, и вытащил шкатулку с документами. Шкатулка пахла прежней жизнью. И на ощупь была из той жизни… Мама. Не через запятую «мама умерла, бабка – дура», а что-то одно, огромное, не описываемое никакими словами – мама. На этот раз вместо холодной змейки тело по диагонали располовинило холодной плоскостью, листом тонкого металла. Плоскость ударила сзади, по правому плечу и левой лопатке, и прорубилась насквозь, прорезав почти отвесно живот и ноги. Спереди металлический лист вынырнул под коленками, подкосив. Захотелось сесть. Салим ощутил себя куском масла. Захотелось сесть и закрыть глаза.

Салим сел на тахту в углу веранды и поставил шкатулку рядом.

– Ты дебил!!! – заорала соседка втрое громче прежнего. – Урод! Урод! Урод и дебил!!! Ваще дебил!

На «ваще дебил» ее познания в русском литературном окончились, и она опять перешла на русский матерный. Тут же опять что-то грохнуло, и соседка завизжала сильнее, чем в прошлый раз. Какими словами мужчина доказывал, что он не дебил, сквозь ее визг было не слышно. А может, он и не словами доказывал, а действиями.

Салим вывалил содержимое шкатулки на тахту. Свидетельства о маминой смерти среди бумаг не было. Салим хотел узнать, точно ли мать умерла от сердца. Но так и не узнал. От мамы в шкатулке остались: трудовая книжка, какая-то бумага из банка – кажется, о кредите, несколько квитанций – Салим не стал их читать, и свиде… Ага. Свидетельство о расторжении брака. Между мамой и Макаровым, очевид…

Внизу неожиданно все стихло.

– Мяу! – повторила кошка.

Свидетельство о расторжении брака между мамой и каким-то Боровичком Александром Михалычем. Дата – старая, за месяц до рождения Салима. И, казалось бы, какая теперь разница. И все-таки…

Салиму не понравилось, что его мама была замужем за каким-то Боровичком! Ладно бы Боровик или Боровиков. А то – Боровичок. Салим не хотел бы быть Боровичком. Ему нравилась его фамилия – Макаров. Нормальная фамилия. И с именем официальным нормально – Александр Макаров… Хотя, конечно, если отыскать своего настоящего отца, и тогда не Александр, не Саня, а Салим, и фамилия чтобы другая. Какая-нибудь загадочная восточная фамилия. Как у шейха.

То, что Макаров Александр – не его родной отец, от Салима никогда не скрывали. Салим даже называл его сначала «папа Саша», и постепенно сократил это имя до просто «папа» ради удобства. А когда «папа Саша» начал настойчиво и регулярно уходить в загулы и запои, они с мамой (между собой, мать и сын) стали называть его «Макаровым». После очередного макаровского запоя мать подала на развод, и правильно сделала. Спустя пару месяцев после развода Макаров уехал – и как в воду… Ну его, этого Макарова.

Боровичок Александр Михайлович – его настоящий отец? Но… но почему тогда его назвали нерусским именем – Салим?! Почему они развелись за месяц до его рождения? Разве за месяц – разводят? Это был фиктивный брак? Салим знал, что бывают такие ненастоящие браки – ради квартиры или еще чего-то. Как все странно. Надо было спрашивать у мамы, пока она была жива. Змейка скользнула за воротник одновременно с металлической плоскостью, разрезающей тело пополам, и тут же воздух наполнился душной жареной рыбой. Салим понял, что теперь он никогда больше не будет есть с удовольствием жареную рыбу, даже самую вкусную. Находиться дома стало почти невозможно. Салим решил пойти пройтись. Он взял ключ, сунул ноги в кроссовки, валяющиеся у порога, и открыл дверь.

На верхней ступеньке, на половичке, сидел Стас. Босиком и в пижаме. Салим присвистнул от неожиданности.

– Эй, ты как сюда просочился мимо меня?

Стас не ответил. Вид у него опять был застывший. Второй день брат совсем тормозной какой-то.

– Алло! Ты чего тут сидишь? А ну спать быстро! Кому я сказал!

Стас даже не пошевелился. Дебил! Права бабушка: надо его в Москву везти. С другой стороны, чего везти, деньги тратить. Дурак он и есть дурак. Салим легонько ткнул брата ногой в спину: